Текст книги "Облачный атлас"
Автор книги: Дэвид Стивен Митчелл
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
– Не бойтесь, миссис Лэтем, я всего лишь собираюсь навестить единственного человека в этом мире, который верит мне, будь то вёдро или ненастье.
«Голос крови не заглушить», – напомнил я своему отражению в лифте, прежде чем проткнуть себе ладонь спицей своего складного зонтика.
– О Люциферовы яйца, только не ты. Слушай, давай-ка просто исчезни и оставь нас в покое.
Мой брат свирепо уставился на меня поверх бассейна, когда я вошел в его патио. Насколько мне известно, Денхольм никогда в своем бассейне не плавает, но каждую неделю все равно его хлорирует и все такое, даже в самую мерзкую морось. В тот день он вылавливал из него листья большой сетью на шесте.
– Я не одолжу тебе ни единого чертова фартинга, пока ты не вернешь того, что занял в последний раз. Почему это я всегда должен подавать тебе милостыню? Нет. Не отвечай. – Денхольм зачерпнул из сети пригоршню промокших листьев. – Просто залезай обратно в свое такси и уматывай. По-хорошему я буду просить только раз.
– Как Жоржетта? – спросил я, стряхивая тлей с лепестков увядшей розы.
– Жоржетта уверенно и устойчиво продолжает выживать из ума. Тебя ведь это ни на грош не трогает, когда тебе не нужны деньги.
Я смотрел на червя, вползавшего обратно в землю, и хотел оказаться на его месте.
– Денни, я слегка впутался в скверную историю. Связался не с теми парнями. Если я не раздобуду где-нибудь шестьдесят тысяч фунтов, меня отделают до полусмерти.
– Попроси их заснять это для нас на видео.
– Я не шучу, Денхольм.
– Я тоже не шучу! Значит, ты боишься, что тебе перешибут хребет. И что с того? Почему это должно меня как-то касаться?
– Мы же братья! Есть у тебя совесть или нет?
– Я тридцать лет сидел в правлении коммерческого банка.
Платан с ампутированными ветвями ронял некогда зеленую листву, как отчаявшиеся люди отказываются от некогда непоколебимых решений.
– Помоги, Денни. Пожалуйста. Тридцати тысяч для начала хватило бы.
Я надавил слишком сильно.
– Пропади оно все пропадом, Тим, мой банк лопнул! Всю нашу кровь до последней капли высосали эти кровопийцы Ллойда! Раньше такие денежки мне предоставляли по одному мановению, но те дни прошли! Прошли, как не было! Наш дом заложен и перезаложен – дважды! Я – поверженный великан, ты – поверженный карлик… У тебя, во всяком случае, есть эта чертова книга, которая разлетается как горячие пирожки, куда ни плюнь!
Мое лицо выразило то, для чего у меня не находилось слов.
– О боже, ну ты и болван! Какой график выплат?
Я взглянул на часы.
– Сегодня в три.
– Забудь об этом. – Денхольм положил свою сеть. – Объявляй о банкротстве. Рейнард подготовит для тебя все бумаги, он хороший человек. Горькая пилюля, мне ли не знать, но всем кредиторам придется от тебя отстать. Закон ясно говорит…
– Закон? Все, что мои кредиторы знают о законе, – это как корячиться над парашей в переполненной камере.
– Тогда тебе надо где-нибудь залечь.
– Они очень, очень хорошо знают все места, где можно залечь.
– Уверен, что не за пределами шоссе «эм-двадцать пять». Остановись у друзей.
У друзей? Я вычеркнул тех, кому должен был деньги, умерших, исчезнувших в кроличьей норе времени, и остался с…
Денхольм сделал окончательное предложение:
– Я не могу одолжить тебе денег. У меня их нет. Но за услугу-другую мне должны предоставить удобное местечко, где ты, наверно, сможешь на какое-то время залечь.
Храм Крысиного Короля. Ковчег Бога Сажи. Сфинктер Гадеса. Да, вокзал Кингз-Кросс, где, согласно «Удару кастетом», отсос стоит всего пять фунтов – в любой из трех дальних левых кабинок подземного мужского туалета, круглосуточно. Я позвонил миссис Лэтем, объяснил, что на три недели уезжаю в Прагу, встречаться с Вацлавом Гавелом[132]132
Вацлав Гавел (р. 1936) – чешский писатель-диссидент, драматург, правозащитник; в 1993–2003 гг. президент Чехии.
[Закрыть] – ложь, последствия которой прицепились ко мне как лишай. Миссис Лэтем пожелала мне счастливого пути. Она справится с Хоггинсами. Миссис Лэтем совладала бы и с десятью казнями египетскими. Я недостоин ее, знаю. Часто недоумеваю, почему она остается в «Издательстве Кавендиша». Во всяком случае, не из-за тех денег, что я ей плачу.
Я изучал множество билетов разного вида в автомате: дневной в две стороны с плацкартой, дешевый дневной в одну сторону без плацкарты и т. д., и т. п., но какой, о, какой же нужен мне? Чей-то палец дотронулся до моего плеча, и я, вообразив в нем угрозу, отпрыгнул на целую милю – это была всего лишь старушка, хотевшая дать мне совет: мол, билеты в оба конца дешевле, чем в один. Подумал было, что она выжила из ума, но, побейте камнями чертовых ворон, так оно и было. Я стал так и этак совать в автомат банкноту: сначала головой нашего монарха вверх, потом вниз, потом передом, потом задом, но всякий раз он выплевывал ее обратно.
Так что я встал в хвост очереди к неавтоматизированной билетной кассе. Передо мной стояли тридцать один человек, да-да, я всех пересчитал. Продавщицы билетов выходили из-за своих прилавков и возвращались, когда им заблагорассудится. Закольцованная реклама призывала меня вкладывать деньги в строительство эскалатора. Наконец, наконец-то подошла моя очередь.
– Здравствуйте, мне нужен билет в Эд… в Эдинбург.
Кассирша игралась со своими здоровенными этническими кольцами-серьгами.
– На когда?
– Как можно скорее.
– На сёдня?
– «Как можно скорее» обычно подразумевает «сегодня», да.
– Я не продаю билетов на сёдня. Они там, в других 'кошках. Эта 'кошка то'ка для заранее.
– Но вон тот красный мигающий указатель направлен именно на ваше окно.
– Не бывает. Проходить надо, быстро. Задерживаете очередь.
– Нет, тот чертов знак указывает именно на ваше окно! Я отстоял в очереди двадцать минут!
Она впервые глянула на меня с интересом.
– Хотите, чтобы я для вас изменила правила?
От гнева Тимоти Кавендиш заискрил, словно вилки в микроволновке.
– Я хочу, чтобы вы поскорее эволюционировали в разумное существо и продали мне билет в Эд.
– Я не терплю, когда ко мне обращаются в таком тоне.
– Я – чертов клиент! Это я не потерплю такого обращения! Позовите своего главного!
– Я сама себе главная.
Ворча проклятие из какой-то исландской саги, я вернул себе место во главе очереди.
– Э! – возопил некий панкер, чья прическа выглядела так, словно из черепа у него торчали гвозди. – Здесь же гребаная очередь!
Никогда не извиняйтесь, советует Ллойд Джордж.[133]133
Ллойд Джордж, Дэвид (1863–1945) – премьер-министр Великобритании в 1916–1922 гг., лидер Либеральной партии.
[Закрыть] Скажите это снова, только еще грубее.
– Знаю, что здесь «гребаная» очередь! Один раз я уже в ней отстоял и не собираюсь стоять снова только потому, что эта Нина Симон[134]134
Нина Симон (1933–2003) – выдающаяся афроамериканская певица и пианистка, сочетавшая в своем творчестве элементы джаза, блюза, соула и поп-музыки.
[Закрыть] не продает мне чертов билет!
Подбежал цветной йети в нелепо сидящей на нем форме.
– Что за шум?
– Этот старик полагает, что его необъятный живот дает ему право лезть без очереди, – сказал скинхед, – и отпускать грязные расистские замечания в адрес вот этой дамы афро-карибского происхождения в окне предварительной продажи билетов.
Я не мог поверить своим ушам.
– Слушайте, приятель, – обратился ко мне йети со снисходительностью, приберегаемой для калек и престарелых, – в нашей стране очереди существуют для того, чтобы все было по справедливости, ясно? А если вам это не нравится, вам следует вернуться туда, откуда вы явились, поняли?
– Я что, похож на чертова египтянина? Похож? Я знаю, что здесь очередь! Откуда? Потому что я в ней отстоял, так что…
– Этот джентльмен заявляет, что вы не стояли.
– Вот он? А он по-прежнему будет «джентльменом», когда станет карябать «Приют для попрошаек» на том доме, где вам выделили квартиру?
Его глазные яблоки так и выкатились, вполне серьезно.
– Транспортная комиссия может вас отсюда вытолкать, или же становитесь в эту очередь, как член цивилизованного общества. По мне, хорошо и то и другое. А вот когда лезут без очереди, это не по мне.
– Но если я буду стоять в ней снова, то опоздаю на свой поезд!
– Совершенно, – провозгласил он, – поделом!
Я воззвал к тем, кто стоял позади этого двойника Сида Роттена.[135]135
Сид Роттен – гибрид Сила Вишиоса и Джонни Роттена (Sex Pistols).
[Закрыть] Может быть, они видели меня в очереди, может быть, нет, но все избегали взглянуть мне в глаза. Англия пошла к чертям, да-да, к чертям, к собачьим чертям.
Прошло больше часа, прежде чем Лондон сдвинулся к югу, забирая с собой Проклятие Братьев Хоггинсов. Грязный поезд забили пассажиры из пригородов, эти несчастные души, дважды в день участвующие в лотерее обветшалых железных дорог Британии. Самолеты, ожидая разрешения на посадку, кружили над Хитроу так же плотно, как летом комары над лужей. Слишком много гноя в этом чертовом городе.
И все же. Путешествие началось, я испытывал возбуждение и позволил себе забыть об осторожности. В книге, которую я когда-то издал и которая называлась «Правдивые воспоминания магистрата северных территорий», утверждается, что в голубизне тихоокеанских вод жертвам акул является притупляющее видение, будто они ускользнули и вся опасность миновала, как раз в тот момент, когда они перемалываются в раструбе, полном зубов. Я, Тимоти Кавендиш, был тем пловцом, наблюдавшим, как Лондон укатывает прочь – да, Лондон, ты не город, но лукавый телеведущий в парике, ты и твои многоквартирные дома, населенные сомалийцами; виадуки Кингдома Брюнеля;[136]136
…виадуки Кингдома Брюнеля… – Изамбард Кингдом Брюнель (1806–1859) – знаменитый английский инженер, строил портовые сооружения, туннели и подвесные мосты, железные дороги, настоял на введении более широкой рельсовой колеи (что позволило увеличить скорость поездов и стимулировало развитие сети железных дорог), способствовал открытию регулярной трансатлантической навигации. Спроектированные им пароходы «Грейт-вестерн» (1837), «Грейт-бритн» (1843) и «Грейт-истерн» (1858) являлись на момент спуска на воду крупнейшими в мире, причем «Грейт-истерн» удерживал пальму первенства в течение 40 лет.
[Закрыть] твои потоки лиц без постоянной работы; твои залежи облепленных сажей кирпичей и замызганных грязью костей докторов Ди, Криппена[137]137
…докторов Ди, Криппена… – Джон Ди (1527–1609) – английский математик, географ, астроном, личный астролог королевы Елизаветы, приверженец герметической традиции, автор «Иероглифической монады» и дневников, озаглавленных «Истинные и верные отношения, которые на много лет сохранялись между великим математиком эпохи Елизаветы I и короля Якова Джоном Ди и некоторыми духами». Хоули Харви Криппен (1862?-1910) – английский врач, повешенный за убийство своей жены Коры Тернер (Белль Элмор); бежав после убийства в Канаду со своей любовницей Этель Ле Нив, явился первым в истории преступником, задержанным при помощи телеграфа.
[Закрыть] и проч.; твои душные стеклянные офисы, где цветы юности, ожесточаясь, превращаются в престарелые кактусы, подобно моему скупердяю-братцу.
Приподнял свою уродливую голову Эссекс. Когда я, сын делающего карьеру работника муниципалитета, получал стипендию, обучаясь в местной средней классической школе, это графство было синонимом свободы, успеха и Кембриджа. А теперь поглядите-ка. Торговые ряды и новоявленные поместья продолжают наступать на нашу древнюю землю. Ветер с Северного моря хватает зубами живописные облака и утаскивает их к Центральным графствам. Наконец-то началась собственно сельская местность. Здесь некогда жила кузина моей матери, у ее семьи был большой дом, а теперь, по-моему, в поисках лучшей жизни они подались в Виннипег. Вон там! Там, в тени вон того склада, когда-то стоял ряд ореховых деревьев, где мы с Пипом Оксом – моим однокашником, в тринадцать лет погибшим под колесами нефтеналивной цистерны, – смолили однажды летом каноэ, в котором плавали по Сэю. Колюшки в банках. А вон там, правее, мы разводили костер у той вот излучины и готовили бобы и картофелины, завернув их в серебряную фольгу! Вернуться туда, о, вернуться бы! Неужели я получу лишь возможность мимолетного взгляда? Неогороженные, невзрачные поля. Эссекс теперь и есть Виннипег. Повсюду щетинится горелая трава, и воздух пропах хрустящими ломтиками бекона. Меня захватили другие грезы, и мы миновали Сэффрон-Уолден, когда поезд, вдруг дернувшись, остановился.
– Гм… – прозвучало по трансляции. – Джон, эта штука включена? Джон, какую нажимать кнопку? – Кашель. – Железные дороги Южного направления сожалеют, что данный состав сделает непредусмотренную расписанием остановку на следующей станции из-за… отсутствия машиниста. Работники железных дорог Южного направления заверяют вас, – (на заднем плане я отчетливо слышал хихиканье!), – что жаждут восстановить наш обычно превосходный уровень сервиса.
Гнев пассажиров цепной реакцией распространился по всем купе, хотя в наше время преступления совершаются не преступниками, удобно оказывающимися у вас под рукой, но безымянными исполнителями, недоступными посягательствам толпы, в лондонских постмодернистских штаб-квартирах из стекла и стали. К тому же половину толпы образуют совладельцы того, что они расколотили бы на атомы.
Так что как сидели мы, так и сидели. Я жалел, что не захватил с собой чего-нибудь почитать. По крайней мере, у меня было место, и я не уступил бы его даже Хелен Келлер.[138]138
По крайней мере, у меня было место, и я не уступил бы его даже Хелен Келлер. – Хелен Адамс Келлер (1880–1968) – американская общественная деятельница, слепая и глухая.
[Закрыть] Вечер был лимонно-синим. Тени по сторонам пути делались монолитными. Ежедневные ездоки в город и обратно звонили своим домашним по мобильнику. Я задумался, откуда хитроумный австралийский магистрат мог знать, что вспыхивает в сознании пожираемого акулой. Мимо проносились удачливые экспрессы, в которых машинисты не отсутствовали. Я открыл свой портфель, чтобы достать кулек с ирисками Вернера, но вместо этого извлек «Периоды полураспада: Первое расследование Луизы Рей». Пролистал первые несколько страниц. Книга была бы лучше, не будь Хилари В. Хаш такой чересчур – чур меня! – вычурно умненькой. Она разбила ее на аккуратные маленькие главки, явно имея в виду сценарий для Голливуда. В динамиках зашипели помехи от статического электричества:
– Сообщение для пассажиров. Железные дороги Южного направления сожалеют, что, поскольку подходящий машинист для данного поезда не может быть найден, мы проследуем до станции Литтл-Честерфорд, откуда дополнительный вагон отвезет пассажиров до Кембриджа. Тем, у кого есть такая возможность, мы рекомендуем избрать альтернативный транспорт, поскольку дополнительный вагон не прибудет на станцию Литтл-Честерфорд (как звенело это название у меня в памяти!) в течение… неопределенного времени. С подробностями можно ознакомиться на нашем веб-сайте.
В сумерках поезд прополз уже милю. Нас одолевали летучие мыши и поднятый ветром мусор. Кто же вел поезд, если в нем не было машиниста?
Остановка, содрогание, двери открыты. Те, что покрепче, устремились из поезда по пешеходному мостику, оставив меня и пару забракованных таксидермистом стариков ковылять за ними вслед со скоростью в четыре раза меньшей. Я тяжело поднялся по лестнице и остановился перевести дух. Вот где я оказался. На пешеходном мостике станции Литтл-Честерфорд. О боги, боги, из всех сельских станций это самая подходящая для робинзонады! Дорожка, ведшая через мост к старому дому Урсулы, все еще проходила по краю кукурузного поля. Ничего другого я не узнавал. Священный Амбар Самого Долгого Поцелуя стал «Главным клубом фитнесса» графства Эссекс. В ту ночь, во время подготовки к нашей первой сессии, Урсула встретила меня в своем французистом «ситроене», правильно… на этом вот засыпанном гравием треугольнике, здесь. Какой же это богемный шик, думал Юный Тим, чтобы женщина встречала тебя в своем автомобиле! Я был Тутанхамоном в своей королевской барке, которую гребцы-нубийцы направляли к Храму Жертвоприношения. Урсула провезла меня несколько сот ярдов до Портового дома, в котором во времена Нового искусства обитал консул Скандивегии. Все там было в нашем распоряжении, пока ее отец с матерью в обществе Лоренса Даррелла[139]139
Лоренс Даррелл (1912–1990) – выдающийся английский писатель, старший брат зоолога Джеральда Даррелла; значительную часть жизни провел на Восточном Средиземноморье, где и происходит действие многих его произведений. Основные сочинения: тетралогия «Александрийский квартет» (1957–1960), дилогия «Бунт Афродиты» (1968–1970), пенталогия «Авиньонский квинтет» (1974–1986).
[Закрыть] отдыхали, если память мне не изменяет, в Греции. («Если память мне не изменяет». Навязчивый куплетик.)
Сорок лет спустя лучи прожекторов служебных машин на пристанционной стоянке высвечивали причудливое шествие на казнь вдоль поля, лежащего под паром в ожидании субсидий Евросоюза, вереницы длинноногих дядюшек и одного спасающегося бегством издателя в хлопающем на ветру плаще. Можно было бы подумать, что страна размером с Англию может с легкостью вместить все происходящее на нашем убогом веку, без особых наложений, – я имею в виду, что мы живем не в чертовом Люксембурге, – но нет, мы вновь и вновь пересекаем собственные свои старые следы, словно фигуристы. Портовый дом все еще стоял, изолированный от соседей изгородью из бирючин. Каким богатым казался он после хилого пригородного домика моих родителей! Когда-нибудь, так я обещал, я буду жить в таком же доме. Еще одно обещание, которое я нарушил; но, по крайней мере, давал его я только себе.
Я шел по краю частного владения, вниз по подъездной дороге к дому. Вывеска гласила: «ОРЕХОВОЕ УЕДИНЕНИЕ» – ЗНАМЕНИТЫЕ ДОМА ДЛЯ ЗАСЛУЖЕННЫХ ЛЮДЕЙ В СЕРДЦЕ АНГЛИИ. На верхнем этаже горел свет. Мне представилась бездетная чета, слушающая радио. Старую дверь с витражным стеклом заменили чем-то более непроницаемым для взлома. На той неделе, отведенной на подготовку к экзаменам, я вошел сюда, полный готовности лишиться своей постыдной девственности, но был обуян таким священным ужасом перед своей Божественной Клеопатрой, так нервничал, у меня были так выпучены глаза от виски ее отца и весь я был так неуклюж из-за зеленого своего возраста, что, в общем, предпочту набросить покров на ту неловкую ночь, даже с расстояния в сорок лет. Ладно, в сорок семь. Вот этот самый белолистный дуб стучал в окно Урсулы, когда я пытался исполнить то, что от меня ожидалось, много позже того, как еще оставалось приличным притворяться, будто я согреваюсь. У Урсулы в спальне, вон в той комнате, где горит сейчас электрическая свеча, звучала пластинка со Вторым фортепьянным концертом Рахманинова.[140]140
Рахманинов, Сергей Васильевич (1873–1943) – композитор, пианист, дирижер; с 1918 г. в США. Автор опер «Алеко» (1892), «Скупой рыцарь» (1904), «Франческо да Римини» (1904), кантаты «Весна» (1902), симфонической поэмы «Остров мертвых» (1909), «Рапсодии на тему Паганини» (1934) и др.
[Закрыть]
По сей день не могу слушать Рахманинова без содрогания.
Я знал: шансы на то, что Урсула по-прежнему живет в этом доме, равнялись нулю. В последний раз, когда я о ней слышал, она руководила новостным агентством в Лос-Анджелесе. Тем не менее я протиснулся через вечнозеленую изгородь и прижался носом к неосвещенному, незанавешенному окну столовой, пытаясь хоть что-то там разглядеть. В ту давнюю осеннюю ночь Урсула подала на стол шарик запеченного сыра на ломте ветчины, который, в свою очередь, возлежал на грудке цыпленка. Прямо вон там – прямо здесь. Я все еще ощущаю тот вкус. Я ощущаю тот вкус даже сейчас, когда пишу эти слова.
Вспышка!
Комната озарилась от электрического светильника, оформленного в виде пучка ноготков, и внутрь вихрем ворвалась – по счастью для меня, спиной вперед – маленькая ведьмочка со спиралевидными рыжими кудрями. Через стекло я отчасти услышал, отчасти прочел по губам ее возглас: «Мама!» – и в комнату вошла мама с такими же вьющимися локонами. Поскольку это было достаточным доказательством того, что семья Урсулы давно покинула этот дом, я отступил в кусты – но повернулся снова и возобновил свои шпионские изыскания, потому что… ну, в общем, потому что je suis un homme solitaire.[141]141
Я – человек одинокий (фр.).
[Закрыть] Мама чинила сломанную метлу, а девочка сидела за столом, болтая ногами. Вошел взрослый человек-волк, снял маску, и я, странным образом, но, полагаю, не столь уж и странным, его узнал – этот ведущий телевизионных новостей, один из племени, возглавлявшегося Феликсом Финчем. Джереми Имярек, с бровями Хитклифа,[142]142
Хитклиф – герой романа Эмили Бронте «Грозовой перевал» (1847), один из самых ярких негодяев классической английской литературы.
[Закрыть] с манерами терьера, ну, вы знаете этого типа. Он вынул из валлийского комода моток изоленты и присоединился к починке метлы. Потом в эту домашнюю гравюру вошла бабушка, и, будь я проклят раз, будь я проклят два, будь я, если на то пошло, проклят во веки веков, это была Урсула. Та самая Урсула, моя.
Живей, живее, пожилая леди! В моей памяти она не состарилась ни на день – что за визажист так поиздевался над ее свежей прелестью? (Тот же издевался и над твоими чертами, старина Тимбо.) Она что-то говорила, и ее дочь и внучка сотрясались от смеха, и я сотрясался от смеха тоже… Что же? Что она сказала? Поведайте мне эту шутку! Она набивала красный чулок газетными шариками. Дьявольский хвост. Безопасной булавкой она прикрепила его к платью ведьмочки, и сердце мое, словно яйцо, раскололось о жесткое ребро воспоминания об университетском балу на Хэллоуин, и желток выплеснулся наружу – ведь тогда она тоже нарядилась дьяволицей, намазала лицо алой краской, и мы целовались всю ночь, просто целовались, а утром обнаружили кафе, куда ходили строители, – там мы нашли крепкий чай с молоком в грязных кружках и столько яиц, что хватило бы набить, забить ими всю швейцарскую армию. Тосты и наперченные консервированные помидоры. Острый соус. Скажи честно, Кавендиш, был ли в твоей жизни хоть раз другой столь же восхитительный завтрак?
Я так опьянел от ностальгии, что принудил себя уйти оттуда, прежде чем сделаю глупость. Мерзкий голосок в нескольких футах от меня проговорил вот что:
– Не шевелись, а то выпотрошу и брошу в котел!
Был ли я потрясен? Нет, это был вертикальный чертов взлет на реактивных двигателях! По счастью, мой якобы потрошитель был ни в коей мере не старше десяти лет, и зубья его цепочной пилы были картонными, но вот окровавленные бинты выглядели довольно устрашающе. Понизив голос, я сказал ему об этом. Он сморщился, на меня глядя.
– Ты что, приятель бабушки Урсулы?
– Когда-то, давным-давно я – да, дружил с нею.
– А ты кем будешь на вечеринке? Где твой костюм?
Надо было уходить. Я снова стал протискиваться сквозь вечнозеленую изгородь.
– Это и есть мой костюм.
Он стал ковырять в носу.
– Мертвяка, выкопанного из могилы?
– Очаровательно, но нет. Я пришел как Святочный Дух Прошлых Лет.[143]143
…Святочный Дух Прошлых Лет… Духу Будущих Святок… – Из «Рождественской песни» Чарльза Диккенса (1843).
[Закрыть]
– Но сейчас Хэллоуин, а не Рождество.
– Не может быть! – Я хлопнул себя по лбу. – В самом деле?
– Да-а…
– Значит, я на десять месяцев опоздал! Это ужасно! Мне лучше поскорее вернуться, чтобы не обнаружили мое отсутствие, – а то я получу нагоняй!
Мальчик принял позу каратиста из мультика и замахнулся на меня своей цепочной пилой.
– Не так быстро, Зеленый Гоблин! Ты вторгся в чужие владения! Я сообщу о тебе в полицию!
Значит, война.
– Так ты, стало быть, доносчик? В эту игру можно играть вдвоем. Если ты расскажешь им обо мне, то я расскажу своему другу, Духу Будущих Святок, где ты живешь, и знаешь, что он с тобой сделает?
Этот поганец широко раскрыл глаза, затряс головой, задрожал и заерзал.
– Когда твои домашние укроются одеялами и заснут в своих уютных кроватках, он проскользнет в дом и съест – твоего – щенка! – В моем желчном протоке быстро накапливался яд. – Он оставит его пушистый хвост у тебя под подушкой, и во всем обвинят тебя. Все твои маленькие приятели, увидев тебя на улице, будут кричать: «Пожиратель щенков!» Ты станешь старым, у тебя не будет друзей, и через пятьдесят лет ты умрешь, совсем одинокий, рождественским утром. Так что на твоем месте я никому даже не заикался бы о том, что ты меня видел.
Я протиснулся сквозь изгородь, пока до него все полностью не дошло. Когда я направлялся по мостовой к станции, ветер донес его всхлипывания:
– Но ведь у меня и щенка-то нет…
Укрывшись за «Прайвит-ай», я сидел в кафе «Бодряк» при оздоровительном центре, хорошо наживавшемся на нас, выброшенных за борт. Отчасти я ожидал, что вот-вот появится разъяренная Урсула в сопровождении своего внука и местного полисмена. За севшими на мель биржевыми маклерами прибывали частные спасатели. Старый папаша Тимоти предлагает своим более молодым читателям вот какой совет, бесплатно включая его в стоимость данных мемуаров: устраивайтесь в этой жизни так, чтобы, когда на исходе ваших лет сломался везущий вас поезд, у вас нашлась бы теплая и сухая машина и кто-то любящий за рулем – или нанятый, это неважно, – чтобы доставить вас домой.
Почтенного возраста вагон подали тремя скотчами позже. Почтенного возраста? Да нет, он был времен чертовых Эдуардов![144]144
…времен чертовых Эдуардов! – То есть начала XX в.: Эдуард VII (1841–1910) царствовал с 1901 г., Эдуард VIII (1894–1972) – с января по декабрь 1936 г. (отрекся в пользу брата, Георга VI).
[Закрыть] Всю дорогу до Кембриджа мне пришлось терпеть студенческую болтовню. Проблемы с партнерами, садисты-лекторы, демонические соседи по дому, реальное телевидение – вот вам крест, я и понятия не имел, что у детей их возраста бывает такая гиперактивность. Когда наконец я попал на вокзал Кембриджа, то стал искать телефонную будку, чтобы позвонить в «Дом Авроры» и сказать, чтобы не ждали меня до завтра, но первые два телефона были разбиты вандалами (и это в Кембридже!), и, только найдя третий, я посмотрел на адрес и увидел, что телефона Денхольм не записал. Отель для коммивояжеров я обнаружил рядом с прачечной. Не помню его названия, но еще в тамошней конторе понял, что в этом заведении и жестко стелют, и жестко спать, а первое мое впечатление, как всегда, подтвердилось. Я, однако, чертовски измотался, чтобы шляться в поисках чего-либо лучшего, да и бумажник мой слишком уж отощал. В номере оказались высокие окна со шторами, которых я не мог опустить, потому что роста во мне – не двенадцать футов. Гранулы цвета хаки в ванне на самом деле были мышиными шариками, ручка душа осталась у меня в руке, а горячая вода оказалась чуть тепловатой. Я окурил номер сигарным дымом и лег на кровать, пытаясь вспомнить спальни всех тех, кого любил, по порядку, глядя назад через мутный телескоп времени. Принц Руперт со товарищи оставались хладны и безжизненны. Я чувствовал странное безразличие при мысли о том, что братья Хоггинсы могут разграбить мою квартиру в Пугни. Если «Удару кастетом» можно хоть в чем-то верить, то это, должно быть, оказалось бы пологими холмиками по сравнению с большинством взятых ими высот. Несколько симпатичных первых изданий, но более ничего ценного. Мой телевизор сдох в ту ночь, когда Джордж Буш II захватил трон, и я так и не собрался его заменить. Мадам X. забрала весь свой антиквариат и фамильные вещицы. Я заказал тройную порцию скотча, позвонив в обслуживание номеров, – будь я проклят, если отправлюсь в бар, где клика торговцев хвастается баснословными бонусами. Когда тройное виски наконец появилось, то оказалось всего лишь скаредным двойным, о чем я и сказал. Похожий на хорька подросток всего лишь пожал плечами. Не извинился, просто пожал плечами. Я попросил его опустить шторы, но он глянул на них и фыркнул:
– Я не достану!
Тогда, вместо чаевых, я одарил его ледяной фразой:
– Что ж, тогда все.
Выходя, он злобно пустил ветры. Я еще немного почитал рукопись «Периодов полураспада», но заснул сразу после того, как Руфус Сиксмит был найден убитым. В отчетливом сновидении я приглядывал за маленьким, нуждавшимся в защите мальчиком, который умолял меня позволить ему поиграть на автомате, из тех, что стоят в углах супермаркетов и куда надо опускать пятьдесят пенсов. Я согласился, но когда мальчик слез со стула, то превратился в Нэнси Рейган. Как было мне объясняться с его матерью?
Проснулся я в темноте, а рот был словно залеплен «Суперклеем». В голове по неясной причине крутилась и зудела та оценка истории, что вынес ей Могучий Гиббон: «Все это лишь самую малость больше, чем перечень преступлений, глупостей и несчастий человечества». Вот вам пребывание Тимоти Кавендиша на Земле в тринадцати словах. Я вновь опроверг старые доводы, затем принялся опровергать доводы, которые никогда и не выдвигались. Курил сигару, пока в высоких окнах не появились проблески рассвета. Побрил свои брыла и подбородки. Внизу изнуренная уроженка Ольстера предлагала выбор из горелых или холодных тостов с мазками несоленого масла и джема цвета помады. Мне вспомнилось замечание Джейка Балоковски[145]145
Джейк Балоковски – вымышленный биограф поэта Филипа Ларкина (1922–1985), фигурирующий в его стихотворении «Posterity» («Войти в века»).
[Закрыть] о Нормандии: Корнуолл, где есть что съесть.
На вокзале мои мытарства начались заново, как только я попытался получить возмещение за вчерашнюю прахом пошедшую поездку. Кассир из джунглей, чьи прыщи лопались у меня на глазах, оказался столь же непрошибаемым, как и его двойняшка с вокзала Кингз-Кросс. Корпорация выращивает их из одних и тех же племенных клеток. Давление у меня приблизилось к рекордной отметке.
– Что это значит, вчерашний билет теперь недействителен? Не по моей же вине накрылся тот чертов поезд!
– Но и не по нашей. Поезда обслуживает Южное направление. А мы, понимаете ли, занимаемся билетами.
– Тогда кому мне жаловаться?
– Ну, компания «Локомотивы Южного направления» принадлежит холдинговой компании в Дюссельдорфе, которая принадлежит этой финской компании по производству мобильных телефонов, так что лучше бы вам обратиться к кому-нибудь в Хельсинки. Поблагодарите свою счастливую звезду, что поезд не сошел с рельсов. В наши дни это самое обычное дело.
Иной раз пушистый зайчик недоверия скрывается за поворотом настолько быстро, что гончая языка, которую так и не спустили с поводка, сгорает от возбуждения. Мчаться, как самая злющая дворняжка, чтобы успеть на ближайший поезд – и выяснить, что его отменили! Но, «по счастью», поезд, следовавший перед моим, опаздывал так сильно, что еще не отправился. Все места были заняты, и мне пришлось втиснуться в трехдюймовую щель. Когда поезд тронулся, я потерял равновесие, но плотное человеческое месиво не дало мне упасть. Мы так и остались наполовину упавшими. Диагональными Людьми.
Все окраины Кембриджа ныне стали научными городками. Когда-то мы с Урсулой плавали на плоскодонке под этим причудливым мостом, где сейчас в кубоидах космическо-био-технологической эры высиживают человеческих клонов для сомнительных корейцев. Да, старение чертовски невыносимо! Те «я», которыми мы были, жаждут снова дышать воздухом этого мира, но смогут ли они хоть когда-либо выбраться из этих обызвествленных коконов? Да черта с два.
Деревья, скрюченные как ведьмы, горбились перед необъятным небом. Наш поезд сделал непредусмотренную и неожиданную остановку посреди продуваемой ветрами вересковой пустоши. Сколько она продлилась, я не знаю. Мои часы застряли посреди предыдущей ночи. (Даже сегодня скучаю по своему «Ингерсоллу».) Черты окружавших меня пассажиров расплывались в нечто отчасти знакомое: агент по продаже недвижимости за моей спиной, болтавший по своему мобильнику, был, готов поклясться, капитаном моей хоккейной команды в шестом классе; мрачная женщина, что сидела двумя рядами дальше, погруженная в чтение «Праздника, который всегда с тобой»,[146]146
«Праздник, который всегда с тобой» – роман-воспоминание Эрнеста Хемингуэя (1898–1961) о парижской богеме 1920-х гг., опубликованный уже после его смерти, в 1964 г.
[Закрыть] – разве это не та горгона из налоговой инспекции, что задала мне такого перцу несколько лет назад?
Наконец взвизгнули цепные дышла, и поезд на малой скорости заковылял к следующей сельской станции, на шелушащейся вывеске которой значилось «Адлстроп». Сильно простуженный голос объявил:
– «Центральные поезда» сожалеют, что из-за аварии тормозной системы этот поезд сделает краткую остановку на этой – чхи! – станции. Пассажирам предписывается сойти здесь… и подождать подходящего поезда. – Мои товарищи по путешествию задыхались от негодования, стонали, изрыгали проклятия и трясли головами. – «Центральные поезда» приносят извинения за любые – чхи! – неудобства, которые это может вызвать, и заверяют вас, что мы прилагаем все силы, чтобы восстановить наши обычные стандарты превосходного – чхи!!! – обслуживания. Дай-ка мне платок, Джон.
Факт: поезда, что ходят в нашей стране, строятся в Гамбурге или где-то еще, и когда немецкие инженеры испытывают поезда, предназначенные для Британии, они пользуются импортированными отрезками наших искореженных приватизированных путей, потому что поддерживаемые в приличном виде европейские железные дороги не могут обеспечить условий, нужных для испытаний. Кто на самом деле победил в этой чертовой войне? Мне следовало бы улепетывать от Хоггинсов на чертовой ходуле «пого».[147]147
Ходуля «пого» – популярная детская игрушка, ходуля с двумя подножками и пружиной для подскакивания.
[Закрыть]
Я локтями проложил себе дорогу к неопрятному кафе, купил пирог со вкусом крема для обуви, и чай, где плавали пробчатые крошки, после чего стал подслушивать разговор пары коннозаводчиков с Шетландских островов. Уныние заставляет человека томиться по жизням, которых он никогда не вел. Зачем ты посвятил свою жизнь книгам, Т. К.? Хлам, хлам, хлам! Мемуары – уже дрянь, но эта чертова беллетристика! Герой отправляется в путешествие, в городе появляется незнакомец, кто-то хочет чего-то, они этого либо добиваются, либо нет, воля одного роет яму воле другого… «Восхищайтесь мною, ибо я метафора».
