Текст книги "Лед, война и яйцо вселенной"

Автор книги: Дэвид Нордли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Дэвид Нордли
Лед, война и яйцо вселенной

G. David Nordley • War, Ice, Egg, Universe • 2002 • Asimov's Science Fiction, October-November 2002 • Перевод с английского: В. Гришечкин

Наверное, мне следует начать рассказ с того времени, когда – четыре больших цикла назад – опасность вторжения Западной империи сделалась достаточно реальной. Во всяком случае, именно военной опасностью я объяснял тот интерес и поддержку, которой пользовались мои поиски источников легкамня.

Поддержка эта выразилась в том, что мой отец по третьей линьке, полковник-профессор Трикликстон, навестил меня в самом глубоком районе Длинной Долины, давшей название нашей стране, чтобы выразить обеспокоенность моим медленным прогрессом. От Университета это место находилось на расстоянии, восьмидесяти четырех стандартных длин.

Я был так увлечен работой, что заметил профессора, только когда он подошел совсем близко. Антеннулы Трикликстона были опущены к самому льду, щетинки на всех четырех ногах стояли дыбом и беспорядочно вибрировали, излучая дисгармоничный «белый шум». Вытянув вперед переднюю конечность, профессор заставил меня поднять голову.

– Там!.. – проговорил он, указывая оставшимися тремя руками вверх. – Ответы могут находиться и там!

Он упирался клешней в мою нижнюю мандибулу, поэтому я не мог кивнуть в ответ. Пришлось пустить в ход дыхальца.

– Да, сэр, – вежливо пробормотал я.

Он выпустил мою челюсть, и я снова опустил голову – правда, только до уровня верхнего сегмента груди.

Профессор громко щелкнул прикрывающими дыхальца хитиновыми крышками-элитрами.

– Почему ты все время смотришь под ноги, Хелицерис? Настоящий ученый должен воспарять мыслью, а не зарываться в лед.

Я немного приподнял голову.

– Но, сэр, ведь именно во льду мы добываем легкамни, способные поднимать над поверхностью наши измерительные приборы и другое научное оборудование. А если бы нам удалось узнать, откуда берутся легкамни, мы, быть может, сумели бы добывать их в куда больших количествах. Не исключено, что с их помощью мы бы научились… возноситься вверх, не умирая.

Трикликстон заметно успокоился. Даже щетинки на его нижних конечностях улеглись и перестали дрожать.

– Ты мыслишь совершенно правильно, но будь осторожен: в сложных логических построениях легко запутаться. Кстати, тебе известно, что генерал-профессор Пинцеттер предложил проект летающей сферы изо льда?

Одной мысли о столь захватывающем приключении было достаточно, чтобы заставить меня задрожать от волнения. И от страха. Слишком хорошо я помнил сказочные истории, которые рассказывали нам, молодым личинкам, о Пожирателях Душ, живущих где-то очень высоко в Стране мертвых.

– Да, сэр, я… Мне приходилось видеть чертежи. Насколько я понял, ледяной шар профессора Пинцеттера имеет стенки толщиной в руку. Некоторые их участки отполированы, чтобы можно было вести наблюдения. По расчетам профессора, толстые ледяные стенки должны предохранить пассажиров-исследователей, даже если шар поднимется достаточно высоко. А он поднимется – если только нам удастся собрать достаточно много легкамней.

Профессор Трикликстон разразился еще одной серией звонких щелчков, что у него означало смех. Клапаны дыхательных трубок стремительно открывались и закрывались, слегка искрясь.

– Я знал: ты не сможешь не заинтересоваться подобным проектом, – заявил он. – После моей третьей линьки, когда я был таким, как ты, мне тоже хотелось совершить какое-нибудь необычайное путешествие, но со временем я понял: существуют вещи гораздо более важные, чем опасности и приключения. Долг ученого, например… Сейчас я просто не смогу оставить кое-какие многообещающие исследования, которые, впрочем, тоже имеют некоторое отношение к полетам. Подобное путешествие… – Профессор не договорил. – Водная среда над нашими головами мало пригодна для жизни, – добавил он после небольшой паузы. – По мере того как живое существо поднимается вверх, вода начинает сдавливать его тело. На высоте примерно восьмидесяти пяти стандартных длин мы уже почти не можем дышать. Должно быть, недаром эти места прозвали царством мертвых… Итак, Хелицерис, что тебе известно о последних исследованиях легкамня?

Профессор снова сменил тему, но его вопрос не застал меня врасплох.

– Профессор Акустус считает, что легкамни поднимаются на поверхность из-подо льда.

Трикликстон выпустил из дыхалец несколько упругих водяных струек.

– Ну, это ясно и личинке!

– Сонарис выдвинула теорию, согласно которой периодичность появления легкамней может быть как-то связана с циклом роста ледовых деревьев и трав, – осторожно сказал я.

– Это чисто умозрительное заключение, – безапелляционно заявил Трикликстон. – Я знаю, что Сонарис – твоя подруга, но биология не ее область. А вот майор-лектор Хватацер как раз зоолог. Она убеждена, что легкамни – это экскременты неизвестного нам вида гигантских ледяных червей. Ведь маленькие черви питаются концентрированными минералами, которые выделяются из замерзающей воды теплопадов.

Я попытался представить себе гигантского ледяного червя, бесшумно прокладывающего путь в толще льда – и не смог. В данной ситуации мне оставалось только хранить почтительное молчание. В последнее время профессор Трикликстон и его аспирантка Хватацер были неразлучны и, если верить слухам, непременно должны создать пару в следующий брачный сезон.

– Похоже, ты не слишком высокого мнения об этой теории, – обвиняющим тоном сказал профессор.

– Но согласитесь, сэр, – возразил я, – теплопады почти не изучены. В теплой воде исследователь начинает двигаться очень медленно и в конце концов может потерять сознание.

– Прежде чем погрузиться в теплопад, Хватацер обвязывается кусками льда. Это позволяет ей сохранять сознание достаточно долго, чтобы внимательно рассмотреть все происходящее внутри потока. Должен, впрочем, признать: охотников последовать ее примеру немного. – Он вздохнул. – Ну, а ты чем можешь похвастаться?

Я вкратце повторил то, что мне было известно.

– Существует несколько разновидностей легкамня, отличающихся друг от друга по величине подъемной силы на единицу объема. Правда, эту разницу можно определить только на очень точных весах, однако уже сейчас ясно: легкамень, обладающий большей инерцией, имеет и большую подъемную силу. Некоторые исследователи замеряли скорость движения легкамней во льду; для этого они закрывали поверхность льда над ними, чтобы предохранить от таяния, и регистрировали положение легкамней каждый брачный сезон. Эти исследования показали, в частности, что легкамни поднимаются с разной скоростью, которая, впрочем, почти никогда не превышает одной восемьдесят четвертой стандартной длины за жизненный цикл.

– Клешненг и Греминогер, так? – припомнил профессор. – Они провели эти расчеты, когда перебрались к нам из Большого Теплопада. Кстати, именно эти ученые доказали, что по своему химическому составу раствор истолченного легкамня близок к экскрементам малых ледяных червей. – Он внимательно посмотрел на меня. – Итак, какие же выводы ты сделал из всего этого?

Я заколебался, не зная, стоит ли мне посвящать профессора в мои космологические теории, однако тщеславие в конце концов одержало верх, и я заговорил.

– Возможно, легкамни действительно являются, гм-м… продуктом жизнедеятельности каких-то существ, однако тем вовсе не обязательно жить во льду. Они могут жить и под ним, точнее, с другой его стороны. Ведь там может оказаться еще один водяной слой – более удаленный от Центра мира, чем наш. Представьте себе ледяное яйцо с многослойной оболочкой. Если промежутки между оболочками заполнены водой, то почему бы не предположить, что… Впрочем, это только теория, – поспешно добавил я.

– И не слишком оригинальная, – сурово изрек профессор. – Существует множество историй о существах из подледного мира. К сожалению, все они просто сказки для личинок.

Я широко раскрыл жвала – просто не мог удержаться.

– Мне нужно больше информации, сэр. И коль скоро я изучал уже почти всю отведенную под исследования территорию, мне не остается ничего другого, кроме как… копать глубже. Ведь откуда-то же берутся эти легкамни!

Профессор снова щелкнул дыхальцами.

– Что ж, я тоже никогда не видел гигантских ледяных червей, – сказал он. – Так что твои выводы имеют такое же право на существование, как и любая другая научно обоснованная гипотеза. Только смотри, не рассказывай о своих соображениях всем подряд. Мне бы не хотелось, чтобы мой теперешний сын стал объектом насмешек. – Трикликстон задумчиво качнул антеннулами. – Опуститься вниз, чтобы подняться наверх… Объединенная Мистическая церковь будет в восторге! Впрочем, твоя логика выглядит неуязвимой.

Он указал верхней конечностью на запад. Там вставало над горизонтом акустическое зарево, указывавшее местонахождение страны Четырех Долин – наших ближайших соседей.

– Хотел бы я, чтобы наша Длинная Долина была так же неуязвима! Увы, Западная империя, которой правит Мандибулюс IV, продолжает захватнические войны. Армии Западных уже почти заняли Четыре Долины – видишь зарево их боевых машин? Боюсь, в самое ближайшее время всем нам придется эвакуироваться.

Я вздрогнул. Четыре Долины находились на расстоянии каких-нибудь тридцати пеших переходов от нашей страны, и между ними и нами лежал только Оазис.

– Мы уступаем Империи по количеству людских ресурсов, – заметил я.

– Все верно, – согласился профессор Трикликстон. – Но это вовсе не значит, что мы должны сдаться без борьбы и сделаться их рабами или пищей. К сожалению, в нашем нынешнем положении мы можем рассчитывать только на лучшее, чем у них, оружие, которое должна дать наша наука. Разумеется, ты можешь продолжать работу, но не забывай и о нуждах обороны. Любой твой успех, любое открытие может оказаться очень и очень важным, тем более, что времени осталось не так уж много. Доброго цикла, Хелицерис.

– Доброго цикла, сэр.

Он пополз прочь, ловко лавируя между торосами и глыбами льда, слабо освещенными сонарным эхом десятков и сотен звуков живой природы. Профессор любил выражаться высокопарно, однако я все равно был благодарен ему за то, что он отправился так далеко от Университета, чтобы проведать меня. Дно Длинной Долины, подверженное частым теплопадам, было местом труднопроходимым и уединенным; здесь никто не жил, а профессор всегда с трудом расставался с удобствами, которые предлагала цивилизация.

Разумеется, я был не прочь отыскать залежи драгоценных легкамней, однако эго не было главной целью моей работы. Совсем другое волновало меня, не давая покоя. Как глубоко я сумею пробиться сквозь лед? Длинная Долина представляла собой очень глубокий геологический разлом, ее дно находилось на максимальном удалении от Центра и гипотетической Страны мертвых. Периодические теплопады углубляли Долину еще больше, так что с самого начала я получил неплохой шанс.

Но что скрывалось подо льдом?

Теологи утверждали, что наша вселенная – всего лишь пузырек в бесконечно большом объеме льда, и официальная космология была вполне согласна с этой точкой зрения. Вопрос, на который я так хотел найти ответ, явно отдавал ересью, но, к счастью, в Длинной Долине священнослужители никогда не пользовались такой властью и влиянием, как, например, в Западной империи. В последнее время некоторые прогрессивно настроенные геометры и математики даже выдвинули теорию, согласно которой лед был конечен, но не ограничен. Иными словами, если бы я сумел копать вглубь вечно, в конце концов я бы оказался на «другой стороне» вселенной – точно так же, как если бы я двигался вместе с течением на запад от Длинной Долины, то в конце концов вернулся бы к начальной точке своего путешествия с востока. Эту последнюю задачу легко можно было представить в системе трех координат, однако вопрос о конечном, но не замкнутом пространстве мог быть решен только в системе с четырьмя измерениями.

От размышлений у меня даже заболела голова, да я и не особенно верил в новую теорию. Я твердо знал только одно: что-то проникает сквозь лед снизу – что-то, что позволяет расти ледяным деревьям, траве и кустам. И это что-то не поступало к растениям сверху, из Центра, ведь они продолжали развиваться даже будучи укрытыми. Кроме того, их рост подчинялся вполне определенному циклу. Для меня это могло означать только одно: там, подо льдом, находится нечто такое, что само подвержено циклическим изменениям.

Размышляя об этом, я извлек из нагрудного кармана мой драгоценный легкаменный топор и тщательно привязал ремешком к поясному ремню, чтобы он случайно не улетел. Затем я вернулся по тропе к яме, в которой работал, продолжая на ходу раздумывать о возможном устройстве вселенной. Согласно теории веса, разработанной майором-лектором Хватацер, вода воздействовала на предметы, обладающие меньшей, чем у нее, плотностью, заставляя двигаться от Центра к периферии. Благодаря этому мы сами имели вес и могли твердо стоять на льду. Но если развивать эту теорию дальше, размышлял я, должна существовать какая-то сила, которая заставляет лед двигаться к Центру, противодействуя давлению воды, иначе наша вселенная давно бы взорвалась. Следовательно, подо льдом тоже должен быть слой воды или нечто подобное. Что именно, я сказать не мог; бесспорно было только одно – это «нечто» должно либо формировать легкамни, либо, как минимум, пропускать их через себя. И если мне удастся их добыть, подумал я, мой народ получит необходимые военные материалы для защиты собственной свободы и независимости.

У края шурфа я ненадолго замешкался, осматривая установленное здесь лабораторное оборудование, а затем спустился по веревке с завязанными на ней узлами на дно. Работа моя была довольно однообразной. Тридцать взмахов топором, потом небольшой перерыв, за время которого тело успевало восстановить запасы энергии, а вырубленные куски льда – осесть. Чтобы углубиться на пол-локтя, я потратил почти половину малого цикла.

Каждый раз, прежде чем снова взяться за топор, я прижимал антеннулы к гладкой, твердой поверхности моего ледовизора, посылал импульс, а потом высматривал на экране слегка размытые темные пятна, которые бы указывали на скрытые в толще льда легкамни, но ни один мне пока не попался.

Прошла еще четверть малого цикла, и тут я заметил нечто странное.

Примерно половина экрана ледовизора выглядела теперь темнее, чем другая. Легкамень? Не похоже. Изображения легкамней были достаточно контрастными, хотя и нечеткими, и я был уверен, что ни с чем их не спутаю.

Еще никогда мне не доводилось сталкиваться ни с чем подобным.

Приподнявшись на четырех ногах, я внимательно осмотрел ледовизор. Сконструированный на базе теории акустического зрения профессора Ледоколсона, он состоял из нескольких усеченных конусов, обращенных широкой стороной вниз. На верхней, узкой поверхности каждого конуса имелась плоская мембрана с молоточком-толкателем. Это простое, но чрезвычайно остроумное устройство многократно усиливало любые колебания-волны, поступающие из толщи льда, и передавало их на антеннулы.

Каждый конус был наполнен жидкостью под небольшим давлением. Если бы их герметичность оказалась нарушена, я действительно видел бы более слабый сигнал, однако мне никак не удавалось найти причину, по которой начала вдруг подтекать добрая половина конусов с одной стороны ледовизора.

Потом мне пришло в голову, что ледовизор, прижатый массивной трубчатой рамой, все же примыкает ко льду недостаточно плотно из-за каких-то малозаметных неровностей. В этом случае на экране действительно должна была появиться легкая тень. Не без труда я приподнял ледовизор и осмотрел его основание, но прибор был установлен правильно. На всякий случай я проверил его на всех доступных мне частотах, но так и не обнаружил поломки.

Значит, понял я, на экране виден край какого-то очень большого объекта, находящегося к тому же на достаточно большой глубине. Глубиной – или, возможно, аморфной структурой самого объекта – и объясняется то, что я вижу его так нечетко.

Вернувшись к ледовизору, я послал подсвечивающий высокочастотный импульс, но тень с экрана не исчезла. Я немного передвинул прибор и послал еще один сигнал. Граница темного пятна чуть сместилась, следовательно, неизвестный предмет находился в глубине льда, а не в ледовизоре.

Неужели я вижу просто границу участка, где лед имеет какие-то иные физические свойства? Быть может, это полость, заполненная талой водой или ледяным крошевом? Но чтобы подтвердить или опровергнуть эту гипотезу, мне пришлось бы еще больше углубить мою яму, а это потребовало бы несколько циклов тяжелого труда. Как быть? Все же я решил попытаться, однако когда я слегка наклонил ледовизор, чтобы сдвинуть в сторону и освободить место для работы, меня осенило. А если сделать дно ямы вогнутым? Тогда, передвигая ледовизор с места на место, я смогу посылать звуковые лучи под разными углами. Это должно было в несколько раз увеличить поле зрения прибора.

Не тратя времени даром, я с воодушевлением принялся за работу.

Мне потребовалась еще четверть цикла, но в конце концов я убедился: во льду подо мной действительно что-то есть. Неизвестный предмет залегал довольно глубоко, но он был очень большим, просто огромным! А вдруг, мечтал я, мне посчастливилось отыскать огромную глыбу легкамня, из которой можно наделать оружия?! Увы, я хорошо понимал, что в одиночку мне ни за что не добраться до моего сокровища. Если я хочу достать этот легкамень до прихода армий Западной империи, мне необходима помощь.

И я отправился к Трикликстону, на ходу срывая и отправляя в рот стебли ледяной травы. Я не мог позволить себе остановиться хотя бы ненадолго, чтобы как следует поесть – времени действительно оставалось в обрез.

* * *

Профессора Трикликстона я нашел в его кабинете. Кроме него там оказались генерал-советник Антенссон и еще четверо.

– А вот и молодежь пожаловала! – приветствовал меня профессор. – Ты как раз вовремя, Хелицерис, я уже собирался послать за тобой. С генералом ты, кажется, знаком… Позволь представить тебе лейтенант-профессора Локаториса, мистера Клешнехваттера, мистера Октоподса и почтенную мать Айсбергссон.

– Доброго цикла всем, – поздоровался я и снова повернулся к Трикликстону. – Вы собирались послать за мной, профессор? – переспросил я. – Но как вы узнали… Впрочем, у меня действительно есть новости, которые могут оказаться весьма важными. Только что я обнаружил подо льдом некий объект, который может оказаться очень большим легкамнем, и…

Добродушное хлопанье дыхательных клапанов заставило меня замолчать на полуслове.

– А как ты посмотришь, юный Хелицерис, на такую новость: теперь у нас есть доступ к богатейшим запасам легкамня? Если расчеты верны, нам даже не придется долбить лед!..

Я озадаченно поднял вверх обе клешни.

– Именно так! – подтвердил профессор. – Если тебя не затруднит пройти с нами во внутренний двор, то увидишь все своими глазами. Надеюсь, тебе любопытно?

Немного поразмыслив, я решил отложить свои новости. У меня не было полной уверенности, что обнаруженная мною аномалия действительно легкамень. Главное, я сообщил о своей находке, а насколько мои выводы обоснованы, разберемся позднее. Кроме того, слова профессора меня весьма заинтриговали. Интересно, где может находиться месторождение, о котором он говорил, и почему его открыли только сейчас, подумал я и кивнул.

Генерал и профессор двинулись к выходу, я последовал за ними.

Университетские учебные корпуса и офисы образовывали правильный восьмиугольник, внутри которого находилась площадь, имевшая в поперечнике не меньше двадцати стандартных длин. В последнее время на этой территории проводились разного рода военные исследования, подробности которых мы предпочитали хранить в тайне. То, что меня пригласили туда, было знаком высокого доверия, которое я, впрочем, в полной мере оценил, только когда мы приблизились ко входу в секретную зону. Здесь дорогу нам преградили трое вооруженных часовых и две очень крепкие двойные двери, сплетенные из одеревеневших водорослей.

Преодолев пост безопасности, мы очутились на площади, ярко освещенной звуковыми прожекторами. В центре ее красовался гладкий, блестящий шар, похожий на ледяной и диаметром не менее трех стандартных длин. Рядом стояла огромная лебедка, на барабан которой был намотан толстый канат из паутины водяного жука, стоивший, наверное, целое состояние.

– Юный Хелицерис! – обратился ко мне генерал Антенссон. – Ты знаешь, что легкамни, которые мы не успеваем перехватить, поднимаются наверх и исчезают навсегда. Несомненно, все они попадают в Центр мира. За время существования нашей вселенной там должны были скопиться несметные сокровища – буквально горы легкамней, которые можно собрать и переправить назад. До недавнего времени мы не знали, как далеко от поверхности находится Центр. Сейчас я могу ответить на этот вопрос. Майор-профессор Антенкер изобрел прибор, с помощью которого нам удалось получить отраженный эхосигнал.

– Отраженный эхосигнал? – удивился я. – Неужели там, наверху, тоже есть чередующиеся слои льда и воды?

– Да. Судя по всему, верхняя твердь расположена от нас на дистанции не более двухсот пятидесяти пяти стандартных длин тела. Для современной техники это вполне доступно.

– Профессор Антенкер совершенно уверен, что это – след какой-то блуждающей температурной аномалии, – вмешался профессор Трикликстон. – Преграда, на которую наткнулся сигнал, представляет собой нечто более плотное, осязаемое, неподвижное. Несомненно, это и есть неведомый Центр мира или, по крайнем мере, нечто, способное задерживать легкамни.

Я снова бросил взгляд на лебедку и шар. Только теперь я заметил над ним тонкую, но прочную сеть, слегка покачивавшуюся в колышимой течением воде. Сеть была полна легкамней, стремившихся оторвать наш летательный аппарат ото льда. Сколько стоят эти легкамни, я боялся даже вообразить.

Не в силах справиться с восторгом и волнением, от которых щетинки на моих ногах встали дыбом и начали мелко вибрировать, я спросил:

– Выходит, мы можем отправиться туда же, куда уходят наши мертвые, и собрать легкамни?

– Не только можем, но и должны, – подтвердил Трикликстон. – И тебе предстоит лететь с нами.

Это было сказано мягким тоном, но я сразу понял: от этого приглашения нельзя отказываться – особенно теперь, когда мне стало известно, что наша наука сделала подобное путешествие возможным. Больше того: если бы профессор меня не пригласил, я готов был умолять его взять меня с собой.

– Когда? – только и спросил я.

Двое моих собеседников, к которым успели присоединиться лейтенант-профессор Локаторис, мистер Клешнехваттер, мистер Октоподс и почтенная мать Айсбергссон, ответили не сразу. Во внезапно наступившей тишине неожиданно громко прозвучали глухие далекие удары. Это работали боевые машины Западных, и над далеким горизонтом то вспыхивало, то разгоралось низкочастотное звуковое зарево.

Трикликстон повернулся к генералу.

– Что скажете, сэр?

– Мешкать нельзя, – с военной прямотой ответил Антенссон. – Мы отправляемся немедленно, как только в шар погрузят провиант. На борту есть все необходимое, так что собирать вещи вам не понадобится. Должен, однако, еще раз напомнить вам об опасности.

С этими словами он поочередно направил свои антеннулы на каждого из нас, но, насколько я мог почувствовать, никто не колебался.

– Превосходно. До старта у вас есть примерно тридцать минут. Рекомендую потратить это время на улаживание самых неотложных дел.

У восточной стены есть акустические переговорные кабинки, можете воспользоваться ими.

– А сами-то вы полетите? – поинтересовался я, не подумав, что мой вопрос звучит по меньшей мере бестактно.

Генерал резко повернулся ко мне, но потом, поняв, что я не хотел его оскорбить, экспансивно взмахнул клешней.

– Командир должен вести своих людей за собой – только тогда он настоящий командир. Таков мой принцип, Хелицерис, – ответил он и ушел.

Я некоторое время стоял неподвижно, разглядывая шар и лебедку, потом отправился к переговорным кабинкам. Никаких особых дел, которые необходимо было улаживать, у меня не было – с этой точки зрения, я подходил для столь опасного путешествия едва ли не идеально. Из родных мне хотелось известить только мать, из яйца которой я появился на свет, но она оказалась в отъезде, поэтому я связался с университетским регистратором и оставил для нее сообщение. Кроме того, регистратор записал мою последнюю волю, в которой я распорядился немногими имевшимися у меня личными вещами.

Оставалось решить, что будет с моим проектом, если события обернутся наихудшим образом. Поручить его я мог только Сонарис, которая была моим первым научным руководителем. Правда, наши отношения нельзя было назвать простыми: Сонарис твердо верила, что спариться с собственным учеником – не самая лучшая идея, однако ее яйца имели высокий интеллектуальный потенциал, да и я скоро уже не буду студентом. Кроме того, мы были одного возраста (и она, и я успели перелинять трижды), а этот срок считался самым подходящим для производства потомства. По моему глубокому убеждению, каждое живое существо так или иначе стремится оставить после себя хоть какой-нибудь след, хоть какую-нибудь память. Что ж, подумал я, если Сонарис не суждено стать матерью моих детей, она по крайней мере сумеет позаботиться о моей теории.

Потом я задумался о дальнейшей судьбе найденной мною глыбы легкамня, если, конечно, я не ошибся. Подобная находка способна была обессмертить мое имя (и даже скорее, чем моя пока еще ничем не подтвержденная космогоническая гипотеза), однако я знал: если этот легкамень попадет в руки Западных, ни одно живое существо во вселенной не сможет чувствовать себя в безопасности. С тяжелым сердцем я велел регистратору внести мое завещание в перечень документов, подлежащих обязательному уничтожению, если Длинная Долина будет захвачена Империей. Как ни странно, только произнеся эти слова вслух, я окончательно осознал, насколько близка и реальна грозящая нам всем опасность.

Потом я услышал протяжные, пульсирующие звуки. Очевидно, это был сигнал к отлету, хотя генерал почему-то нас не предупредил. Выйдя из переговорной кабинки, я вернулся к шару. Там уже стоял мистер Клешнехваттер. Несмотря на грозное имя, его клешни были довольно маленькими. Он подвел меня к открывавшейся на петлях дверке у основания шара и сказал:

– Это входной люк, Хелицерис. Открой его.

Я подчинился. Люк отворился на удивление легко. Я этого не ожидал, и массивная дверца, откинувшись внутрь шара, едва не вырвалась у меня из рук.

– Мне кажется, – проговорил я в раздумье, – дверь не слишком тяжела, чтобы быть по-настоящему крепкой.

– Она сделана из нескольких слоев натурального растительного волокна, скрепленного сваренным из кожи морских червей клеем, – ответил Клешнехваттер. – Поэтому на самом деле она гораздо крепче и тяжелее, чем лед. Но это, разумеется, секрет, который ты обязан хранить!

Я несколько раз открыл и закрыл дверцу, думая о том, насколько она крепка и тяжела.

– Если у нас есть такие материалы, – промолвил я наконец, – для чего нам тогда нужно легкаменное оружие?

Мистер Клешнехваттер добродушно защелкал дыхальцами.

– Разумеется, ты прав, юный Хелицерис. Увы, легкамень нужен не только для того, чтобы делать оружие. Он необходим нам, чтобы подниматься над врагом в летательных аппаратах. Приводимая в действие легкаменным движителем гондола с четырьмя стрелками способна нейтрализовать восемьдесят восемь вражеских пехотинцев, даже если в цель попадет хотя бы четверть груза моллюсков-кинжалов.

Кинжальные моллюски жили во льду. Я знал, что если извлечь такого моллюска из норы, природный инстинкт заставит животное снова вернуться в привычную среду обитания. Оригинальный реактивный двигатель – струя воды, с силой выбрасываемая из внутренней полости тела – позволял им развивать огромную скорость. Выпущенные с борта бомбардировочной гондолы кинжальные моллюски стремглав неслись вниз и вонзались глубоко в лед своими твердыми зазубренными панцирями, с помощью которых они обычно удерживаются на месте от линьки до линьки. А если на пути моллюска оказывалось живое существо, заостренный панцирь пробивал его насквозь. В прошлом жизненном цикле я сам едва не стал жертвой такого моллюска, который впился в лед буквально в шаге от меня. Восхищение и страх, которые я пережил в далекой юности, до сих пор оставались одним из самых ярких моих воспоминаний. Правда, использовать кинжальных моллюсков в качестве оружия можно было только от отчаяния, однако сейчас я об этом не думал. Все мои мысли захватила перспектива полета высоко над поверхностью.

– Потрясающий проект! – воскликнул я, не скрывая своего восхищения. – А вы тоже летите, мистер Клешнехваттер?

– Увы, нет – кто-то ведь должен вращать лебедку. Ну а теперь полезай внутрь, все остальные уже там.

Я кивнул и забрался в летательный аппарат. Мои спутники действительно уже сидели на скамьях, размещенных по периметру шара. Над скамьями я увидел несколько округлых иллюминаторов из толстого льда, которые, однако, были совершенно незаметны снаружи. Под скамьями размещались закрытые дверцами шкафчики, где, очевидно, были сложены запас провизии, инструменты и оружие.

Заняв последнюю свободную скамью, я еще раз огляделся по сторонам. Казалось, я попал в новый, странный мир. Внутренние стенки шара были гладкими, словно оболочка яйца. Если не считать скамей, шкафчиков и цилиндрического предмета в центре пола, покрытого, как мне показалось, чем-то вроде куска туго натянутой кожи, здесь не было ничего. Отчего-то пустота и почти стерильная чистота действовали на меня удручающе. Впервые я подумал о том, что действительно могу не вернуться.

– Мы поднимаемся, – заметил Антенссон. Его слова подтверждало, однако, лишь едва заметное покачивание пола под ногами. Я, во всяком случае, не ощутил никаких признаков движения.

– Не волнуйся, юный Хелицерис, – обратилась ко мне почтенная мать Айсбергссон, очевидно, заметив мое состояние. – У меня есть лекарство, которое поможет тебе перенести повышение давления. Уверяю тебя, несмотря на его, гм-м… своеобразный вкус, оно тебе не повредит. Я сама принимала его несколько раз перед испытаниями в барокамере.

– В барокамере? – удивился я. Ни о чем подобном я никогда не слышал.

Айсбергссон с довольным видом пошевелила усиками.

– Она находится под северной частью Университета. Мы вырезали во льду яму цилиндрической формы, затем выточили ледяной поршень, который почти точно подходит к ней по диаметру. Конечно, остался небольшой зазор, но мы перекрыли его с помощью уплотнительной юбки из ледяной травы. Поршень опускается с помощью мощного винта и сжимает воду в яме.