Текст книги "Дублер"

Автор книги: Дэвид Николс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Я ведь могу и поймать тебя на слове.

– Так и сделай.

– Ты сидишь на моих…

– Так и сделаю.

– Приходи в гримерку.

– …если бы ты просто…

– Я вся в предвкушении.

– …дай же мне…

– …Но не так, как я. Прихвати бутылку! И подружку!

– …О-о-о, наглый мальчишка…

– Как вы думаете, я могу забрать свои штаны, ребята? – сказал Стивен и подергал за штанину. Донна встала, наградив его гневным взором за то, что он разрушил все волшебство. Момент пропал.

– Так я, наверное, сделаю старый грим! – сказал Джош, откидывая локоны. – Не могу заставлять людей ждать. – Он взял голову Донны в ладони, словно баскетбольный мяч, поцеловал с громким «мммму» и уселся перед зеркалом. – «Она-стояла-на-балконе-неизъяснимо-его-дразня-а-также-дружески-икая-и-внутрь-войти-его-маня…»

В коридоре Донна бросила на Стивена неприязненный взгляд и сообщила:

– Кстати, ты ужасно выглядишь. У тебя все лицо серое.

Стивен потер лоб и увидел на кончиках пальцев следы грима – маленькие пятнышки серовато-голубого. Сказать Донне, что подрабатывал на стороне, он не мог.

– Просто немного… гланды беспокоят, и все, – ответил он, демонстративно потирая горло под подбородком.

– Честно сказать, Стивен, ты всегда нездоров. Если не гланды, то плеврит, или желудочный грипп, или, блин, повредил ко…пчик, – бросила она и потопала прочь, чтобы подготовиться к подъему занавеса. Тюремщицкая связка ключей позвякивала у нее на бедре в такт шагам.

Секунду Стивен стоял и смотрел Донне вслед. Его снова посетило смутное неприятное подозрение, что работать дублером кого-то вроде Джоша Харпера – это примерно как быть спасательным жилетом в аэробусе: все рады, что вы тут есть, но не допусти боже, чтобы пришлось вами воспользоваться.

Человек в черном лайкрово-шерстяном комбинезоне

Стивен К. Маккуин любил актерскую работу. Некоторые люди фанатеют по футболу, или трехминутной поп-песенке, или одежде, или еде, или винтажным паровозам, но Стивен любил наблюдать за актерами. Все годы, проведенные за просмотром фильмов по телевизору днем, с закрытыми от летнего солнца шторами, или в переднем ряду местной киношки, не прошли даром, и пока другие подростки развешивали на стенах фотографии футболистов или поп-звезд, Стивен собирал фотографии людей, которые притворялись другими людьми.

Со временем Уильям Шетнер, Дуг Макклюр, Питер Кушинг и Джон Пертви потеряли свои троны в пантеоне, а на смену им пришли Аль Пачино, Дастин Хоффман, Пол Ньюман и Лоуренс Оливье. Шли годы, и Стивен начал замечать на экране и девушек – в его случае это были Джули Кристи, Джин Сиберг и Ева Мари Сейнт, случайно или нет игравшие, последовательно, девушек Бонда[4]4
  Стивен ошибается: ни одна из этих актрис не играла девушку Бонда.


[Закрыть].

А теперь Стивен и сам стал актером, зарабатывал игрой на жизнь и, когда выдавалась возможность, в придачу получал от этого удовольствие. Конечно же, он сознавал, что у актеров есть некоторые профессиональные недостатки, большая часть которых начиналась с приставки «само-», и временами ощущал смущение и даже стыд из-за того, что связан с таким глупым, поверхностным, нереальным миром. Но он также чувствовал, что в самых лучших исполнениях театральных и киноролей есть некоторая полнота и цельность, особый род мастерства, даже искусства. Да, актеры могут быть тщеславными и напыщенными, сентиментальными и мелочными, жеманными, ленивыми и бесцеремонными. Но ведь это не обязательно, правда? Он вспоминал Алека Гиннесса, силуэтом маячащего в дверях в фильме «Убийцы леди», великолепнейшую, медленно проступающую улыбку, которой озаряется лицо Ширли Маклейн в финале «Квартиры», или Брандо и Стайгера на заднем сиденье машины в фильме «В порту», или Питера Селлерса в «Докторе Стрейнджлаве», или Уолтера Маттау почти везде – и снова обретал вдохновение. Эта способность заставлять совершенно незнакомых тебе людей сгибаться пополам от хохота или ерзать от волнения, негодующе сжимать кулаки, вопить, рыдать, морщиться, вздыхать – всего лишь притворяясь… Ну, если можно такое делать, да притом за деньги, тогда, конечно же, это лучшая работа в мире.

Что касается славы, Стивен не испытывал особенного желания становиться знаменитым, по крайней мере не всемирно известным, как Джош Харпер. Он не жаждал увидеть себя на магнитике для холодильника или на коробке «Хеппи мил» из Макдоналдса. Он не желал, чтобы его окурки продавались на eBay, не испытывал ни настоятельной нужды в лучших столиках в ресторанах, ни тайного стремления быть сфотографированным телеобъективом на чьем-нибудь частном острове так, чтобы над трусами нависало брюшко. Слава интересовала его только как необходимый и не совсем уж неприятный побочный эффект выполнения хорошей работы. Все, чего он хотел, – это славы, дающей полную занятость, той, когда тебе кивают, узнавая.

Тем большую досаду вызывало то, что он застрял на актерской работе, на деле не предполагавшей практически никакого актерства.

Стивен направился прочь от гримерки Джоша: обратно по коридору, еще в пятидесятые выкрашенному в два глянцевитых оттенка темно-зеленого, придающих всему старорежимную казенную атмосферу, как в шикарном туберкулезном санатории. Он собрал букет утешительных кивков и предложений «не переживать» от костюмерши Дебс, помощницы режиссера Крисси и Сэма, осветителя.

– Почти, дружище, почти, – посочувствовал Майкл, второй помреж. – Может, в следующий раз, а?

– Может, в следующий.

Он прорвался сквозь тяжелую пожарную дверь и стал подниматься по плохо освещенной лестнице. На полпути вверх он прошел мимо гримерной Максин Коул – она располагалась ближе к сцене, чем его каморка, и потому считалась выше классом. Едва закончившая колледж и тут же получившая небольшую, но запоминающуюся роль Венецианской блудницы, Максин сидела, облаченная в белый махровый халат и замысловатый парик начала XIX века. Мелкие, жесткие, но красивые черты ее широкого, покрытого автозагаром лица все скучковались в центре, под высокими арками кукольных бровей.

Положив ноги в черных сапогах со шнуровкой на туалетный столик, Максин слушала на стереоплеере «The Ultimate Chick-Flick Album in the World Ever» и читала журнал «Хит» с почти религиозной погруженностью в слово.

– Привет, Максин! – бойко начал Стивен. – Ты уже слышала, какие у нас тут треволнения?

– Взволнуй же меня, – пробормотала Максин.

– Номер Двенадцать только что пришел. Еще пара минут – и играл бы я.

– В самом деле? – произнесла Максин, полностью поглощенная статьей о том, какие актрисы носят стринги, а какие – тонги. – И почему же он опоздал?

– Не знаю. Похоже, неприятности в раю[5]5
  Явная отсылка к фильму «Неприятности в раю» («Trouble in Paradise»).


[Закрыть].

– Да ну? – Максин подняла взор от журнала. Ничто не озаряло жизнь Максин так, как семейные раздоры, особенно если они случались с кем-то знакомым или знаменитым, а в идеале – со знакомым и знаменитым. – И что он сказал?

– Не много, но еще пять минут назад его здесь не было. Строго говоря, по правилам «Эквити»[6]6
  Профсоюз актеров Великобритании.


[Закрыть] я уже мог выходить.

– Ага, Стив, я бы с радостью посмотрела, как ты это ему скажешь: «Извини, Джош, ты же посидишь в этот раз, ничего?..»

– И все же – когда-нибудь, а, Макси? Когда-нибудь будет и на нашей улице праздник.

Максин фыркнула и перевернула страницу. Ей явно чрезвычайно не нравилось, что Стивен объединил их вот так. Ее хотя бы реально было видно на сцене, она говорила и двигалась и каждый вечер вместе с Джошем занималась настоящей актерской работой – в нескольких маленьких, но значительных ролях. Она появлялась силуэтом в дверном проеме в дальнем углу сцены как любимая сводная сестра Байрона Августа Ли, а когда Байрон читал «Она идет во всей красе, светла, как ночь…»[7]7
  Перевод С. Я. Маршака.


[Закрыть], Максин полагалось действительно идти, как ночь, во всей красе. Конечно, роль Венецианской блудницы в основном состояла в том, чтобы лежать полуобнаженной на кровати с балдахином, пока лорд Байрон пишет «Дон Жуана» на ее заднице вместо стола, но, по крайней мере, люди замечали ее: было слышно, как мужчины ерзают на своих местах и садятся попрямее, вытягивая шеи. У Максин также был текст, на тараторящем итальянском, ради комического эффекта, по большей части; однако роль со словами – это все-таки роль со словами. На афише снаружи она значилась как «…Впервые на сцене…». Да, Максин Коул была Той-На-Кого-Надо-Посмотреть: Волнующим-Свежим-Юным-Дарованием, а также Девушкой из рекламного ролика «Халапеньо-Чиз Тортилья-Чип» («Макать иль не макать – вот в чем вопрос»). Стивен же числился только Хорошим Членом Команды, что само по себе неплохо, но не более замечательно, чем Надежный-Парень-На-Подхвате, Верный-Мальчик-На-Побегушках, Удобные Разношенные Туфли.

Громкоговоритель защелкал и прожужжал: «Леди и джентльмены, это ваш сигнал пятиминутной готовности. Пять минут, пожалуйста». И Максин начала втирать дорогой лосьон для тела в свои длинные ноги цвета свежего креозота. Картина слегка напоминала любовное смазывание ружья, и Стивен благоразумно отвернулся и продолжил путь в свою гримерку, на самый верх.

Оливье, Ричардсон, Гилгуд, Гиннесс, Бёртон – все они в свое время взбирались по этой лестнице, и крошечная гримерка, в которую теперь поднялся и Стивен, отмечала то место, где когда-то находился обувной шкаф дамы-командора Пегги Эшкрофт. Запах грима и рев публики никогда не проникали так далеко от сцены. Вместо людей ревел паровой котел на крыше, а пахло тут сигаретами, старыми газетами, подгнившей основой ковра – типичный душок благотворительного магазина секонд-хенд. Стивен плюхнулся на облезлый офисный стул перед своим зеркалом – зеркалом, которое, будто в насмешку, окружали лампочки. Работала примерно треть из них, а единственным дополнительным источником света служило тусклое окошко в крыше, сейчас темное от сажи и голубиного помета, что придавало комнате подземельную атмосферу, хоть она и находилась в башенке на самом верху здания. Стивен включил свет, лизнул ватную подушечку и попытался снять остатки трупного грима, оставляя маленькие прядки ваты на двухдневной щетине, потом зажег сигарету. Потом некоторое время он сидел, уставившись в зеркало, изучая свое лицо: не из тщеславия, но по некой профессиональной обязанности – так шофер-дальнобойщик смотрит на следы лысеющей шины, гадая, доедет на ней или нет.

Само по себе лицо было не так чтобы плохим – в конце концов, его же отобрали на роль Запасного Байрона, – но отличалось специфической мягкостью, нейтральностью и незапоминаемостью, а также молочной бледностью, делавшей Стивена весьма востребованным в криминальных реконструкциях и фильмах для корпоративных тренингов, но малопригодным для чего-либо еще. Подобная непримечательная приятность также превращала его в человека-невидимку для барменов, водителей автобусов и кастинг-менеджеров. В том маловероятном случае, если бы по жизни Стивена сняли кино, его бы, наверное, играл молодой Том Кортни или, при перенесении действия в Америку, кто-то вроде Джека Леммона в юности, то есть актер с такой же характерной внешностью Простого Человека. Конечно же, самым лучшим выбором для роли Стивена К. Маккуина был бы сам Стивен К. Маккуин, но вряд ли нынешний агент сподобился бы устроить ему пробу, к тому же, возможно даже, он сыграл бы сам себя плохо. В конце концов, именно это он продолжал делать вот уже несколько лет.

Относительно же его предполагаемого сходства со звездой спектакля самым верным было бы сказать, что он похож на смазанную поляроидную фотографию Джоша Харпера. Стрижка, делавшая из Джоша принца эпохи Возрождения (наверное, она даже так и называлась: «Мне, пожалуйста, „Принца эпохи Возрождения“»), каким-то образом умудрялась сотворить из Стивена клавишника провинциальной британской софт-метал-группы времен восьмидесятых. Его нос был чуть длинноват, глаза чуть маловаты, кожа чуть бледновата, а сочетание этих мелких дефектов сдвигало его внешность в область ординарности, малозаметности. Только мать или, быть может, его агент могли бы назвать ее действительно красивой. Стивен нахмурился, затянулся сигаретой и обеими руками взъерошил собственного «Принца эпохи Возрождения», с нетерпением предвкушая тот день, всего через восемь недель, когда можно будет отстричь эту красоту, к чертовой матери.

По громкой связи донесся низкий рокот голоса Донны: «Первые, на сцену, пожалуйста. Мистер Харпер, это ваш вызов на сцену».

Стивен приглушил громкоговоритель. Значит, не сегодня. Сегодня никакого Звездного Часа не будет. Возможно, и к лучшему: он не чувствовал в себе особой готовности к Звездному Часу. Положив пальцы на шею, он ощупал гланды, собрал во рту слюну и сглотнул. Может, он и правда заболевает. Стивен загнул язык назад в попытке ощупать заднюю стенку глотки: ощущения как при ангине. Он поставил кипятиться пластиковый чайник, бросил три ложечки растворимого кофе в щербатую кружку и съел печеньку.

По громкой связи он слышал гул публики внизу, когда свет погас и началась музыка: синтезированный струнный квартет играл стилизацию под Гайдна. Стивен немного посидел и послушал, чередуя печенье и сигарету и проговаривая текст вместе с Джошем, повторяя движения и жесты.

Занавес поднимается, открывая лорда Байрона, сидящего за столом и что-то царапающего гусиным пером при свете канделябра. Заметив (не сразу) появление публики, он лениво озирает аудиторию, улыбается и начинает говорить, иронически растягивая слова.

Лорд Байрон. Безумный, злой и опасный знакомый! (Он криво улыбается.) Вот как меня теперь называют в Англии, по крайней мере, так мне сказали. И должен признаться, эта репутация меня не слишком волнует. (Он кладет перо, берет подсвечник, выходит на авансцену, чуть прихрамывая на увечную ногу (левую), и изучает лица публики.) Как и все репутации, она одновременно точна и далека от жизни. Может быть, вам интересна и другая точка зрения? Это займет всего девяносто минут вашего времени… (Он снова улыбается, неторопливо, понимающе.) А может быть, и нет. Возможно, на самом деле вы предпочитаете легенду истине! Честно говоря, я не стал бы вас винить. В конце концов, такова человеческая натура… Я родился в октябре тысяча семьсот восемьдесят восьмого года от Рождества Христова…

…И с этого момента пьесы обычно начиналась абсолютнейшая, бессмысленная, отупляющая скука.

Стивен потянулся к выключателю громкоговорителя: как телеэкраны в «1984», полностью вырубить его было невозможно, но, по крайней мере, получалось приглушить голос Джоша до тихого бормотания, вроде шума в ушах. Некоторое время Стивен сидел и читал, затем ровно в 20:48, точно так же как девяносто шесть раз до того и еще сорок восемь – в будущем, Стивен влез в матовый обтягивающий черный комбинезон из шерсти и лайкры, в котором выходил на сцену в роли Призрака. Очень мало кому из мужчин – возможно, даже и не Джошу Харперу – удалось бы выглядеть в обтягивающем черном комбинезоне хоть сколько-нибудь стильно и элегантно. Стивен в нем напоминал давно умершего мима, и, приняв депрессивный вид, он быстро нацепил тяжелый черный плащ, схватил белую венецианскую маску и треуголку и направился вниз по коварной черной лестнице, ведущей в правую кулису.

На сцене поэт приближался к трагической безвременной смерти: от лихорадки, заработанной в процессе благородного содействия делу независимости Греции, и Стивен смотрел, как Джош воссоздает развитие болезни Байрона. Сегодня он прямо-таки шторм накашлял. Но хорошо ли он играет? Невозможно не признать, Джош почти сверхъестественно красив – лицо с плаката, которое одинаково хорошо смотрится над доспехами, тогой и космическим скафандром: женственное без женоподобности, мужественное без грубости, хотя и с оттенком некоторой жестокости, некой жесткостью в очертаниях глаз и губ – такое лицо подходит для романтического лидера или неожиданно обаятельного нациста. На сцене лорд Байрон мрачно и торжественно продекламировал: «Не бродить нам вечер целый под луной вдвоем»[8]8
  Перевод С. Я. Маршака.


[Закрыть], а Стивен продолжал смотреть с неприятной, но уже привычной смесью профессионального восхищения и зависти, глухо и безрадостно пульсирующей где-то под ложечкой.

Потом красный свет за кулисами сменился на зеленый – сигнал ему выходить, и Стивен расправил плечи, кашлянул и шагнул вперед, на сцену. Было время, когда выход на сцену перед полным залом приводил его в некоторое волнение, но, честно говоря, это давно уже закончилось; даже попытки пересечь Шафтсбери-авеню приносили больше адреналина. Кроме того, освещение было совсем тусклым, пар от сухого льда заволакивал заднюю часть сцены, через которую он очень, очень долго шествовал, да к тому же лицо его закрывала маска. И все же, если работу следует сделать…

Думай, как призрак, сказал он себе. Моя мотивация – открыть дверь, как призрак.

Он так и сделал, потом, когда Джош повернулся к нему, отвесил глубокий поклон и прошел мимо, глядя строго перед собой.

Теперь закрыть дверь, но не слишком быстро, подумал он и медленно закрыл дверь. Он стоял совершенно неподвижно, медленно считая в уме до десяти, пока гасли огни на сцене, а как только раздались аплодисменты, повернулся и быстро ушел, чтобы не попасться на пути Джошу. В этом и состояла его роль: войти (как призрак), открыть дверь (как призрак), поклониться (мрачно и торжественно), уйти (быстро). Не больно-то много простора для интерпретации. Старая театральная поговорка утверждает, что маленьких ролей не бывает. Однако это была именно такая роль.

Как всегда, Джош Харпер ждал за кулисами – возбужденно поблескивающий глазами, ухмыляющийся и потный, как герой боевика.

– Эй, Стиваруни, дружище! – крикнул он, перекрывая рев публики, а потом снижая громкость до своего нормального говора: мягкого, слегка выраженного кокни. Это было еще одно из не слишком располагающих качеств Джоша: врожденная неспособность называть людей их настоящим именем, так что Донна становилась Мадоннстером, второй помреж Майкл – Микки Большое «Д», Максин – Максимиллиус. Стивену случалось бывать Стиваруни, Стивстером, Буллитом[9]9
  Так звали полицейского в одноименном фильме 1968 года, которого сыграл известный американский актер Стив Маккуин.


[Закрыть] или – пожалуй, самое раздражающее – Стефани. Казалось весьма вероятным, что, если бы Джошу довелось встретиться с далай-ламой или Нельсоном Манделой, он бы назвал их Даларуни Ламстер и Нельсони Мандоли. И они, скорей всего, не стали бы возражать.

– Я и правда очень-очень сожалею, что разрушил сегодня твои надежды, Стив. Ну, ты понимаешь, сыграть Байрона.

– Ой да ладно, Джош. Такая уж работа…

– Еще! Еще! Бис! – скандировала публика. Максин уже вышла на сцену, совершая формальный сольный поклон, но вопили-то они ради Джоша.

– Да нет, не ладно, Стив, это, блин, непростительно, да и непрофессионально. – Джош крепко схватил Стивена за плечо. – Слушай, чтобы загладить… Что ты делаешь вечером в воскресенье?

– Ничего. А что?

– Да у меня будет большая вечеринка, и я подумал, может, можно тебя позвать?

– Еще! Бис! Браво!

– Подождешь секунду, а? – вздохнул Джош и почти неохотно, как будто поклон в ответ на восторженные аплодисменты был неприятной рутинной работой вроде выноса мусора, он повернулся, исполнил маленький гимнастический пируэт и выбежал из кулис обратно в слепящий белый свет сцены.

Стивен смотрел, как Джош сложился в поясе пополам и так стоял; голова и руки расслабленно свисали до пола, словно подчеркивая, насколько все это чертовски утоми-и-тельно и как он целиком и полностью вы-ы-мотался. Но мысли Стивена были далеко. Вечеринка. Вечеринка у Джоша Харпера. Сборище знаменитостей. На самом деле он, конечно же, не одобрял славу и сознательно старался не подпадать под ее воздействие, но это будет самая настоящая звездная вечеринка, полная успешных, влиятельных, привлекательных, красивых людей. И его пригласили.

– Браво! Еще! – неистовствовала публика.

Джош снова оказался рядом со Стивеном:

– Довольно много народу, начало в семь. Что думаешь? Я бы очень оценил…

– Звучит вроде бы хорошо, Джош.

– Еще, еще, бис… – неслось из зала.

– Здорово-здорово, приятель! Адрес я тебе пришлю. – И он изобразил этакое манерное набирание сообщения двумя пальцами на маленьком воображаемом телефоне. Это был еще один его дар – изумительно точная и талантливая пантомима, сотворяющая предметы прямо из воздуха: пинтовая кружка пива, телефон из пальцев, мяч, пинком отправленный в ворота. – О, кстати, форма одежды «костюм-и-галстук»! И не рассказывай остальным: Максин, Донне и прочим. Их я и так достаточно нагляделся. Наш маленький секрет, ага?

«Я единственный, кого он пригласил», – понял Стивен и просиял:

– Конечно, Джош, это наш секрет.

– Браво! Бис! Бис… – Аплодисменты начали чуть стихать, но были достаточно усердны, чтобы оправдать выход на поклон, если бы Джошу этого захотелось.

– Как считаешь, смогу я выжать из них еще один? – ухмыльнувшись, спросил Джош.

– Вперед! – ответил Стивен, теперь полный благожелательности по отношению к старому приятелю.

Джош повернулся и медленно вышел на сцену, вытирая лоб рукавом пропотевшей изысканной рубашки, и аплодисменты публики снова загремели, когда он встал на авансцене, медленно оглядывая всех, галерку вверху и партер внизу, аплодируя публике в ответ, благодаря их и хваля.

Стивен К. Маккуин, невидимо стоящий за кулисами и потеющий в своем черном трико, посмотрел на собственные руки и, к своему удивлению, обнаружил, что тоже аплодирует.