Текст книги "Каждый новый день"
Автор книги: Дэвид Левитан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Рианнон льнет к моей груди.
– Это изумительно, – шепчет она.
– Да, это было изумительное ощущение.
– Ты жил тогда в Миннесоте?
По правде говоря, все происходило в Северной Каролине. Однако я сверяюсь с Джастином и решаю, что да, для него это могла быть и Миннесота. Так что я утвердительно киваю.
– Хочешь узнать про второй подобный день? – спрашивает Рианнон, устраиваясь поуютнее.
Я меняю положение руки, чтобы нам было удобнее.
– Конечно.
– Это был день нашего второго свидания.
Но сегодня у нас только первое , думаю я. Да, абсурд.
– В самом деле? – спрашиваю я.
– А ты помнишь?
Я проверяю, запомнил ли Джастин их первое свидание. Не запомнил.
– На вечеринке у Дака, – подсказывает она.
Все еще пусто.
– Э-э… да, – неуверенно отвечаю я.
– Не знаю; наверное, это нельзя считать свиданием. Но это был уже второй раз, когда мы пересеклись. И ты был… не знаю… ну, такой милый. Не сердись, хорошо?
Интересно, к чему она ведет.
– Ничто сейчас не заставит меня рассердиться, обещаю, – говорю я, в доказательство перекрестившись.
Она улыбается.
– Ну хорошо, хорошо. Так вот, еще недавно казалось, что ты все делаешь в какой-то спешке. Вот, например, мы занимаемся любовью, но… не близки по-настоящему. Я в принципе не против. Ну, то есть все классно. Но иногда хочется, чтобы было так, как сегодня. И на вечеринке у Дака было так, как сегодня. Как будто в твоем распоряжении было все время мира и ты хотел, чтобы оно принадлежало только нам. Это мне очень понравилось. Ты снова смотрел на меня по-настоящему. Как будто… как будто ты взобрался на то дерево и на его вершине обнаружил меня. И мы занимались любовью. Хотя это все происходило на чьем-то заднем дворе. В какой-то момент (помнишь?) ты попросил меня передвинуться так, чтобы на меня падал свет луны. «Твоя кожа сияет в лунном свете», – сказал ты. А я себя так и чувствовала. Как будто я вся сияю. Потому что ты смотрел на меня, вместе с луной.
Знает ли она, что вот прямо сейчас на нее падает отблеск разливающегося на горизонте теплого оранжевого сияния, как бывает в те редкие моменты, когда не совсем уже день переходит в не совсем еще ночь? Я наклоняюсь к ней, закрывая ее от света. Я целую ее; мы целуемся долго-долго, а потом наши глаза закрываются, и мы впадаем в дрему. И в этот миг перехода от яви ко сну я ощущаю нечто, чего никогда не чувствовал раньше: близость – и не просто в физическом смысле; духовную связь, для которой неважно, что на самом деле мы встретились совсем недавно, и еще чувство принадлежности друг другу, несущее с собой восторг и огромное счастье.
Что происходит в тот миг, когда ты влюбляешься? Как может такой короткий промежуток времени вместить в себя всю глубину этого чувства? Я вдруг начинаю понимать, почему люди верят в дежавю и в прошлые жизни: потому что тех знаний, что я приобрел за все годы, прожитые на этой земле, не хватит, чтобы коротко описать то, что я чувствую. Когда ты встречаешь свою любовь, появляется ощущение, будто целые поколения людей веками переплетались определенным образом только лишь для того, чтобы могла произойти одна единственно значимая встреча. Всем своим существом ты осознаешь (хотя и понимаешь, что это глупо): все вело к этой встрече, все тайные знаки судьбы направляли тебя к ней, сама вселенная и время давным-давно предопределили ее, а сейчас ты просто выполняешь предначертанное и прибываешь в заданную точку.
Часом позже нас будит звонок ее телефона.
Я лежу с закрытыми глазами. Слышу, как она с досадой стонет, а потом обещает своим родителям, что скоро вернется.
Поверхность океана чернеет, а небо наливается чернильной синевой. Становится прохладнее; мы подхватываем одеяло и бежим к машине, оставляя за собой новую цепочку следов.
Она показывает дорогу, я веду машину. Она говорит, я слушаю. Иногда мы поем. Потом она кладет мне голову на плечо; я стараюсь не шевелиться, чтобы еще немного продлить ее сон рядом со мной, продлить наше наваждение.
Стараюсь не думать о том, что будет дальше.
Стараюсь не думать о том, что все скоро закончится.
Я никогда не наблюдал за спящими. Вот так, как сейчас за ней. Она совсем другая, не такая, какой я впервые увидел ее. Во сне она кажется такой беззащитной, но ей уютно и спокойно сейчас. Ее голова покачивается, она вздрагивает и успокаивается снова. Бужу ее только тогда, когда нужно спросить дорогу.
Последние десять минут она рассуждает о том, что мы будем делать завтра. Я молчу. Что мне ей сказать и как?
– Но даже если у нас это не получится, по крайней мере, встретимся за обедом? – спрашивает она.
Я киваю.
– И может быть, займемся чем-нибудь после уроков?
– Наверное. Я имею в виду, что не знаю, как там завтра все сложится. Я пока еще не думаю об этом.
Это она понимает.
– Достаточно честно. Ну что ж, утро вечера мудренее. Давай закончим этот день на счастливой ноте.
Как только мы попадаем в город, я перестаю нуждаться в ее советах, так как Джастин знает, куда ехать. Хотя, конечно, лучше бы было заблудиться. Чтобы продлить это. Чтобы избежать этого.
– Приехали, – говорит Рианнон, когда мы приближаемся к подъездной дорожке.
Я заезжаю. Разблокирую двери.
Она наклоняется и целует меня. Я жадно впитываю вкус ее губ, ее запах, ощущение ее тела, звук ее дыхания и весь ее облик в тот миг, когда она наконец отстраняется.
– Вот и счастливая нота, – говорит она. И, не дожидаясь моего ответа, выбирается из салона и уходит.
А я и не успел с ней попрощаться.
Я правильно догадываюсь: родители Джастина давно привыкли, что сына частенько не бывает дома и он не является на ужин. Они пытаются закатить ему скандал; все выглядит так, будто актеры исполняют хорошо заученные роли в старой телепостановке, и момент, когда Джастин врывается наконец в свою комнату, – всего лишь самая последняя ее сцена.
Надо бы выполнить домашние задания Джастина (я всегда очень щепетильно отношусь к подобным вещам, если, конечно, имею необходимые знания), но мои мысли постоянно возвращаются к Рианнон. Я представляю ее дома. Представляю, как она вновь переживает приятные события этого дня. Верит, что все теперь изменится, что Джастин стал другим человеком.
Мне не следовало так поступать. Не следовало. Даже будучи уверенным, что меня направляет сама вселенная.
Раздумываю над этим долго и мучительно. Я не могу вернуть все назад. Но и запретить себе думать о Рианнон тоже не могу.
Я уже был влюблен раньше. По крайней мере, вплоть до сегодняшнего дня мне казалось, что это была любовь. Его звали Бреннан, и чувство было очень сильным. Я влюбился в него, не имея представления, отвечает ли он мне взаимностью. Я позволил себе даже помечтать о нашем с ним совместном будущем, что было, конечно же, довольно глупо. У нас не могло быть совместного будущего. Я пытался управлять своим чувством, но у меня ничего не вышло.
В сравнении с моей нынешней ситуацией тогда было совсем легко. Ведь одно дело – влюбиться самому. И совсем другое – знать, что твой избранник тебя тоже любит, и чувствовать себя в ответе за эту любовь.
У меня нет никакой возможности остаться в этом теле. Если я не лягу спать, переход все равно непременно произойдет. Как-то раз я решил, что, если буду бодрствовать всю ночь, у меня получится остаться в прежнем теле. А я был просто-напросто вырван из него. Ощущения были именно такими, какими можно себе представить ощущения души, отделяемой от тела, когда каждый нерв терзает сначала боль от процесса изгнания, а затем – от вселения в новое тело. И с тех пор я каждый вечер ложился спать. С судьбой бороться бесполезно.
Я понимаю, что должен ей позвонить. Ее номер в телефоне Джастина первый в списке. Я не могу допустить, чтобы она считала, будто завтрашний день сложится так же счастливо, как сегодняшний.
– Привет! – раздается в трубке ее голос.
– Привет, – говорю я.
– Еще раз спасибо за сегодняшний день.
– Да, все было чудесно.
Я не хочу этого делать. Я не хочу все разрушить. Но я должен!
И продолжаю:
– Насчет сегодняшнего дня…
– Ну-ка, ну-ка? Не собираешься ли ты сказать, что мы не можем каждый день сбегать с уроков? Это не похоже на тебя.
На меня…
– Послушай, – пытаюсь объяснить, – я не хочу, чтобы ты считала, что каждый следующий день будет похож на сегодняшний. Это просто невозможно, понимаешь? Невозможно!
Молчание. Она чувствует: что-то не так.
– Ну, это-то понятно, – осторожно произносит она. – Но может, у нас теперь все изменится? Как ты полагаешь?
– Я не знаю, – говорю я. – Это все, что я хотел тебе сказать. Сегодня было классно, да, но так ведь не может быть всегда.
– Понимаю.
– Ну ладно.
– Ладно.
Я вздыхаю.
Есть определенная вероятность, что мне удастся, так сказать, слегка почистить этого Джастина. Всегда остается шанс, что его жизнь изменится – что он сам изменится. Но узнать об этом мне не суждено. Очень редко в своих последующих воплощениях мне удавалось встретить какое-нибудь из своих бывших тел. Чаще всего это происходило спустя месяцы и годы. Я мог его вообще не узнать.
Я хочу, чтобы Джастин был к ней добрее. Но я не могу позволить ей надеяться на это.
– У меня все, – говорю я. Мерзавец Джастин выразился бы именно так.
– Пока, завтра увидимся.
– Ну да, увидимся.
– Еще раз спасибо за сегодняшний день. Неважно, что нам завтра будет за сегодняшнее, оно того стоило.
– Конечно.
– Я люблю тебя, – говорит она.
И я хочу ей ответить. Хочу сказать: Я тебя тоже люблю . Именно в этот момент все мое существо буквально кричит об этом. Но я знаю: нынешняя ситуация продлится всего лишь пару часов.
– Спокойной ночи, – произношу я. И вешаю трубку.
У него на столе лежит блокнот.
«Помни, что ты любишь Рианнон» , – делаю запись его почерком.
Назавтра он вряд ли вспомнит, когда написал это.
Подхожу к его компьютеру. Открываю свой почтовый ящик, набираю в письме ее имя, телефонный номер, адрес электронной почты, адрес электронной почты Джастина и его пароль. Описываю сегодняшний день. И отправляю письмо на свой адрес. Затем подчищаю все следы своего присутствия в компьютере Джастина.
Как же мне сейчас тяжело!
Я так привык к тому, как устроена моя жизнь.
У меня никогда не было желания задержаться в очередном теле. Я всегда готов к перемещению.
Но только не сегодня. Сегодня мне не дает покоя мысль, что завтра здесь будет он, а не я.
Я хочу остаться.
Я молюсь о том, чтобы остаться.
Я закрываю глаза, страстно желая остаться.
День 5995
Просыпаюсь с мыслями о прошедшем дне. Воспоминания о нем приносят радость, а понимание того, что это был все же вчерашний день, – боль. Меня там нет. Я не в постели Джастина, не в его теле.
Сегодня меня зовут Лесли Вонг. Лесли не услышала будильника, и ее мать очень сердится.
– Вставай! – кричит она. – У тебя двадцать минут – и Оуэн уезжает.
– Мам, уже встаю, – со стоном произношу я.
– Мам! Могу представить, что сказала бы твоя мать, будь она здесь!
Я быстро сканирую память Лесли. Так, это моя бабушка. Мама уже ушла на работу.
Пока я стою под душем, напоминая себе, что нужно поторапливаться, мои мысли обращаются к Рианнон. Я просто уверен – она мне снилась. Интересно: вот я в теле Джастина, мне начинает что-то сниться; продолжается ли сновидение после того, как я его покидаю? Проснется ли он, думая о ней с любовью? Или же это просто другая сторона моего собственного сна?
– Лесли! Давай вылезай!
Выхожу из-под душа, быстро вытираюсь и одеваюсь. Как я понимаю, Лесли не особенно популярная личность. Лица ее подруг на тех нескольких фотографиях, что я замечаю, выглядят кисло. А ее одежда скорее бы подошла тринадцатилетней, а не шестнадцатилетней девушке.
Захожу в кухню, натыкаясь на взгляд бабули.
– Смотри не забудь кларнет, – предупреждает она.
– Не забуду, – бормочу я.
Парнишка за столом глядит не слишком дружелюбно. Предполагаю, что это ее брат, затем память дает подтверждение. Оуэн. Старший. Возит меня в школу.
Я очень давно привык к тому, что, как правило, все утренние часы в большинстве домов, где я просыпаюсь, похожи друг на друга. Ты вылезаешь из постели. Ковыляешь в душ. Бормочешь что-то за завтраком. А если родители еще не проснулись, на цыпочках выбираешься из дома. Единственный способ не умереть от скуки – выискивать различия между ними.
Сегодняшнее отличие связано с Оуэном: как только мы садимся в машину, он моментально закуривает косячок. Я принимаю к сведению, что он следует своему обычному утреннему распорядку, и проверяю, не отражается ли на лице Лесли то удивление, что чувствую я.
Минуты через три, проведенные в молчании, он решает предупредить:
– Только вякнешь, поняла?
Я бездумно смотрю в окно. Еще через две минуты он говорит:
– Слушай, мне все равно, что ты думаешь.
К тому времени он уже докуривает, но повеселевшим не выглядит.
Я предпочитаю проснуться единственным ребенком в семье. Конечно, в длительной перспективе братья и сестры могут быть очень полезны: у вас с ними общие семейные тайны, всегда есть кто-то из твоего поколения, кто знает, правильно ли ты вспоминаешь тот или иной эпизод, кто видит тебя и в восемь, и в восемнадцать, и в сорок восемь и все воспринимает нормально. Это я понимаю. В более же короткой перспективе братья и сестры для меня в лучшем случае – всего лишь досадная помеха, в худшем – настоящий кошмар. Большую часть оскорблений, которые я вытерпел за свою не слишком, так сказать, обычную жизнь, мне нанесли мои братья и сестры, причем самыми злобными обидчиками чаще всего оказывались старшие. Сначала я по наивности считал, что они – мои друзья и союзники, а как же могло быть иначе. Да так оно и бывало порой. Например, во время семейных поездок или по выходным, когда единственное, чем мои братья и сестры могли развлечься, – это поиграть со мной. Но в обычные дни правилом становилось соперничество, а не сотрудничество. Временами мне приходила в голову мысль: а не чувствуют ли они, что с тем человеком, в теле которого я в данный момент обитаю, что-то не так, и поэтому стремятся воспользоваться этим в своих интересах. Был такой случай: мне восемь, моя старшая сестра сказала, что мы вместе убежим из дома; затем, когда мы пришли на станцию, это «вместе» исчезло, и она меня там бросила. Я бродил по станции несколько часов. Было страшно попросить о помощи: я боялся, что сестра это обнаружит и выругает меня за то, что я испортил всю игру. Когда я бывал мальчиком, все мои братья – что старшие, что младшие – дрались со мной, пихались, пинались, кусались и придумывали мне больше обидных прозвищ, чем я смогу когда-либо запомнить.
Лучшее, на что мне остается надеяться, – это заполучить брата или сестру со спокойным характером. Поначалу я отнес Оуэна именно к этой категории. В машине мне показалось, что я ошибаюсь. Но к тому моменту, когда мы подъехали к школе и вышли из машины, я снова решил, что верным было мое первое предположение. Оказавшись в толпе учеников, он весь как-то съеживается, идет с низко опущенной головой, оставив меня далеко позади. Никаких «до свидания» или «удачного дня». Просто глянул, запирая машину, плотно ли закрыта пассажирская дверь.
Я слежу за тем, как его одинокая фигура исчезает в дверях школы, и вдруг слышу за спиной чей-то голос:
– Куда ты смотришь?
Я оборачиваюсь, одновременно глубоко сканируя память.
Кэрри. Моя лучшая подруга с четвертого класса.
– На брата смотрю.
– А чего на него смотреть? Это ж, считай, пустое место.
Вот странное дело: если я думаю так сам – все нормально, а когда слышу такое от Кэрри, мне становится почему-то обидно.
– Ладно, пошли.
– Пошли? И это все, что ты можешь мне сказать?!
Стоп: она знает что-то, чего не знаю я. Лучше помолчать пока.
Кажется, она рада сменить тему.
– Что делала вчера? – спрашивает она.
В памяти мелькают образы Рианнон. Я пытаюсь загнать поглубже эти воспоминания, но это сделать не так-то просто. Когда испытываешь такие сильные чувства, любимые черты видятся повсюду, куда бы ты ни смотрел, и говорить хочется только о предмете своей любви.
– Ничего такого, – быстро отвечаю я, не утруждая себя проверкой памяти Лесли. Ответ на все случаи жизни, независимо от того, какой был вопрос. – А ты?
– Разве ты не получила мое сообщение?
Я что-то бормочу о сдохшем телефоне.
– Так вот почему ты еще не спросила! Прикинь! Кори написал мне в IM-чате! Мы болтали чуть ли не целый час!
– Да ну!
– Круто, да? – Она вздыхает с довольным видом. – И это после такого перерыва! Я и не думала, что он знает мой никнейм. Это ведь не ты ему сообщила?
Так. Залезем в память поглубже. Отвечая на вопросы вроде этого, легко попасться на вранье. Может, и не сразу, а через какое-то время. Допустим, Лесли заявляет, что это не она просветила Кори, а Кэрри потом проверит и узнает, что это была она. Или Лесли признается, а потом окажется, что она врет.
Кори – это Кори Хэндлман, парень, в которого Кэрри втрескалась недели три назад. Лесли знает его не очень хорошо и не помнит, чтобы давала ему чей-нибудь никнейм. Решаю, что первый вариант безопаснее.
– Нет, – отрицательно качаю головой. – Это не я.
– Хм, значит, ему пришлось изрядно потрудиться, – говорит она. ( Или , думаю я, он просто увидел его на твоем профиле в Фейсбуке. )
Мне немедленно становится стыдно за свои недостойные мысли. У тесной дружбы есть одно правило, которое мне не очень нравится, – подразумевается, что друзьям нужно верить на слово. А я никому не хочу верить на слово. Даже лучшим друзьям.
Кэрри очень взволнована из-за своего Кори, и я тоже старательно изображаю волнение на лице. И только после того, как мы расходимся по разным классам, у меня вдруг появляется чувство, которое, как мне казалось, я держу под полным контролем: ревность. Хотя для себя я и не формулирую так многословно, мысль ясна: вот у Кэрри есть ее Кори, а у меня нет и никогда не будет Рианнон.
Это просто смешно, ругаю я себя, ты становишься смешным.
При такой жизни, которую веду я, чувство ревности противопоказано. Иначе останется только пойти и удавиться.
Третьим уроком у нас оркестр. Я говорю учителю, что забыла дома свой кларнет, хотя на самом деле он лежит в ее шкафчике. Лесли снизили оценку за урок и отправили заниматься самостоятельно, но мне все равно.
Ведь я не умею играть на кларнете.
Новости о Кэрри и Кори быстро распространяются. Все наши друзья их обсуждают, и главным образом все за них рады. Не могу сказать, правда, то ли они считают их идеальной парой, то ли надеются, что Кэрри наконец перестанет постоянно об этом болтать.
Я встречаю Кори в перерыве. Меня удивляет, что выглядит он совсем обыкновенно. Люди редко бывают такими же привлекательными на самом деле, какими выглядят в глазах тех, кто их любит. Я считаю, что так и должно быть. Вдохновленный своими чувствами, ты находишь что-то важное и значимое в чертах предмета своей любви, то, что не видно окружающим, и это делает его особенным. Нельзя сказать, что большинство людей – уроды. В принципе, все выглядят довольно прилично. Вот потому-то они и обыкновенные. Конечно, только не для тех, кто их любит.
Кори подходит к нам, просто чтобы поздороваться, он не остается на обед, хотя мы и заняли для него место. Кажется, Кэрри этого даже не замечает; она просто рада, что он заскочил на минутку, что вся их болтовня в чате ей не приснилась, что она может развиться в нечто более значительное… и кто знает, что произойдет потом? Как я подозреваю, Лесли не ходит в веселые компании. Подобные девицы не думают о сексе, они любят целоваться. Их это заводит.
Я хочу сбежать, как вчера, чтобы пропустить вторую половину дня.
Но без нее это как-то неправильно.
Мне кажется, я зря трачу время. То есть заполняю его бессмысленными событиями. Вся моя жизнь по большому счету бессмысленна. Каждый день, за исключением вчерашнего, был пустой тратой времени. Вчерашний день – это совсем другой мир. Я хочу вернуться туда.
В самом начале шестого урока, сразу после обеда, моего брата вызывают к директору.
Поначалу я думаю, что не расслышал. Но потом замечаю, что все в классе смотрят на меня, а Кэрри еще и с состраданием. Из этого я заключаю, что понял все правильно.
Я не чувствую тревоги. Думаю, если бы дело было в чем-то действительно серьезном, нас вызвали бы вдвоем. Никто из моей семьи не умер. Наш дом не сгорел. Это касается только Оуэна, не меня.
Кэрри посылает мне записку: «Что случилось?»
Я пожимаю плечами. Почем я знаю?
Я только надеюсь, что мне не придется идти домой пешком.
Заканчивается шестой урок. Я собираю книжки и иду на английский. Сегодня у нас «Беовульф», так что Лесли, считай, полностью готова. Эту тему я проходил множество раз.
Не успеваю отойти и десяти шагов, как кто-то хватает меня за плечо.
Оборачиваюсь – это Оуэн.
У него идет кровь.
– Ш-ш-ш, – шипит он. – Просто пойдем за мной.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Ш-ш-ш, о’кей?
Он озирается с таким видом, будто за ним гонятся. Решаю пойти с ним.
В конце концов, это веселее, чем «Беовульф».
Мы подходим к кладовке. Он показывает, что нам туда.
– Ты что, шутишь? – говорю я.
– Лесли!
Спорить бесполезно. Заходим; я легко нахожу выключатель.
Он тяжело дышит. Какое-то время мы стоим молча.
– Не хочешь объяснить, что все это значит? – спрашиваю я.
– Кажется, у меня неприятности.
– Тоже мне новость! Я слышала, тебя вызывали к директору. Почему ты не пошел?
– Я был у него. Точнее, я приходил к директору до того, как объявили, что меня вызывают. Но я… ушел.
– Ты удрал из кабинета директора?
– Ну да. То есть из приемной. Они пошли проверять мой шкафчик. Уверен.
Царапина у него под бровью кровоточит.
– Кто тебе заехал в глаз? – спрашиваю я.
– Неважно. Просто заткнись и слушай, понятно?
– Я слушаю, но ты же ничего не говоришь!
Думаю, Лесли нечасто дерзит своему старшему брату. Но мне на это наплевать. Он же не обращает внимания.
– Они собираются позвонить домой, ясно тебе? Прикроешь меня. – Он передает ключи. – Просто поезжай домой после школы и разведай обстановку. Потом созвонимся.
К счастью, я умею водить. Остается проверить, носит ли Лесли с собой права. Я не пытаюсь спорить, и Оуэн принимает это за знак согласия.
– Спасибо, – говорит он.
– Ты сейчас к директору? – спрашиваю я.
Он уходит, не говоря ни слова.
К концу дня Кэрри сообщает мне новости. Насколько они правдивы, на самом деле для нее ничего не значит. Это слухи, которые ходят по школе, и она горит желанием мне их вывалить.
– Во время обеда твой брат подрался с Джошем Вульфом на футбольном поле. Говорят, что дело было связано с наркотой, а твой брат – дилер или что-то вроде этого. Я имею в виду, я знала, что он покуривает травку и все такое, но и представить себе не могла, что он ее реально толкает . Их с Джошем потащили в кабинет к директору, а Оуэн взял да и сбежал. Можешь себе представить? Они вызывали его по школьному радио, чтобы он вернулся. Но не думаю, что это сработало.
– Кто тебе все это рассказал? – спрашиваю я.
Ее просто трясет от возбуждения.
– Кори! Его там не было, но пара ребят из тех, с кем он тусуется, видели эту драку и все остальное.
Теперь-то я вижу, что самое главное в ее новостях – это то, что она узнала их от Кори. Она не настолько эгоистична, чтобы ожидать от меня поздравлений, с моими-то неприятностями, но по ней ясно видно, какие у нее приоритеты.
– Мне нужно ехать домой, – говорю я. На седьмом уроке я покопался в сумке Лесли и нашел там права, чему был очень рад.
– Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? – спрашивает Кэрри. – Мне не нравится, что тебе придется идти туда одной.
Я чуть не поддаюсь искушению. Но стоит мне представить, как она дает Кори подробнейший отчет о происходящем (даже если на самом деле она и не будет ему рассказывать), – и у меня пропадает всякое желание брать ее с собой.
– Да все нормально, – говорю я. – Если уж на то пошло, я реально буду выглядеть примерной дочерью.
Кэрри смеется, но не над шуткой, а скорее чтобы меня поддержать.
– Передавай Кори от меня привет, – запирая шкафчик, весело говорю я.
Она снова смеется. На этот раз от счастья.
– Где он?
Не успеваю я войти в кухню, как начинается допрос.
Вся семья Лесли в сборе – и мать, и отец, и бабушка, – и у меня даже нет необходимости сканировать ее память, чтобы сообразить: для трех часов дня – это совершенно исключительное событие.
– Не знаю, – бормочу я, радуясь, что он не сказал, куда пойдет; таким образом, мне не придется врать.
– Что значит – не знаю? – спрашивает отец. В этой семье он главный специалист по допросам.
– А то и значит. Он дал мне ключи от машины, но не пожелал объяснить, что происходит.
– И ты спокойно дала ему уйти?
– Я не заметила, чтобы за ним гналась полиция, – говорю я. И тут же начинаю сомневаться: а может, она действительно за ним гналась?
Бабушка раздраженно фыркает.
– Ты всегда на его стороне, – угрюмо бурчит отец. – Но на этот раз у тебя ничего не выйдет. Сегодня ты расскажешь нам все.
Он не понимает, что очень мне сейчас помог. Теперь я знаю, что Лесли всегда на стороне Оуэна. Значит, интуиция меня не подвела.
– Видимо, вы знаете больше меня, – говорю я.
– С чего бы твоему брату драться с Джошем Вульфом? – искренне удивляется мать. – Они же такие друзья!
Я вызываю в памяти образ этого Джоша Вульфа. На вид ему лет десять, что приводит меня к однозначному выводу: может, они и были хорошими друзьями, но в прошлом.
– Садись, – приказывает отец, указывая на стул.
Я повинуюсь.
– Отвечай: где он?
– Я и в самом деле не знаю.
– Она говорит правду, – подтверждает мои слова мать. – Я всегда знаю, когда она врет.
У меня был опыт пребывания в телах наркоманов, так что я сполна испытал все прелести их жизни. Но даже несмотря на этот крайне печальный опыт, я начинаю понимать, почему Оуэна так тянет обкуриться до одурения.
– Ну а теперь позволь один вопрос, – продолжает отец. – Твой брат – наркодилер?
Ну очень хороший вопрос! Моя интуиция подсказывает ответ нет . Однако многое зависит от того, что произошло у них с Джошем Вульфом на футбольном поле.
Так что я не отвечаю на вопрос. Просто сижу и смотрю на них.
– Джош Вульф говорит, что наркотики, которые нашли в его куртке, ему продал твой брат, – напирает отец. – Скажешь, он этого не делал?
– Они нашли что-нибудь у Оуэна? – спрашиваю я.
– Нет, не нашли, – отвечает моя мать.
– А в шкафчике? Разве они не обыскивали его шкафчик?
Мать утвердительно кивает.
– А в его комнате? Нашли вы что-нибудь в его комнате?
Мать выглядит удивленной.
– Я знаю , что его комнату осматривали, – говорю я.
– Мы ничего не нашли, – отвечает отец. – Пока что. Нужно осмотреть и машину. Так что, если ты не против, передай мне, пожалуйста, ключи…
Есть надежда, что у Оуэна хватило смекалки подчистить в машине. Если же нет – не моя вина. Я отдаю ключи.
Невероятно, но они обыскали и мою комнату.
– Извини. – Мать со слезами на глазах заглядывает из коридора. – Он думал, что твой брат мог спрятать их здесь. Не спросив у тебя.
– Вот и чудесно, – говорю я, больше для того, чтобы вытеснить ее из комнаты, чем по какой-либо иной причине. – Вот и приберусь теперь.
Но я не успеваю. Звонит телефон. Я держу его таким образом, чтобы мать не смогла увидеть на дисплее имя позвонившего – Оуэна.
– Кэрри, привет, – произношу я.
Оуэну, по крайней мере, хватает соображения говорить так тихо, чтобы его нельзя было подслушать.
– Бесятся? – шепчет он.
Мне хочется рассмеяться:
– А ты как думаешь?
– Все так плохо?
– Они перевернули вверх дном его комнату, но не нашли ничего. А прямо сейчас обыскивают его машину!
– Не говори ей! – выкрикивает мать. – Выключи телефон!
– Извини, тут рядом мама, и ей не нравится, что я тебе об этом рассказываю. А ты где? Не дома? Можно перезвонить?
– Я не знаю, что делать.
– Ну да, ему действительно в конце концов придется вернуться домой, разве нет?
– Слушай… давай встретимся через полчасика на спортплощадке, договорились?
– Мне и в самом деле надо идти. И – да, я так и сделаю.
Я отключаюсь. Мать все еще наблюдает за мной.
– Тебе нужно сердиться не на меня! – резонно замечаю я.
Бедной Лесли придется завтра утром хорошенько потрудиться в своей комнате, наводя порядок: нет никакой необходимости раздумывать над общей ситуацией. У меня нет времени долго копаться в голове Лесли, главное сейчас – побыстрее сообразить, какую такую спортплощадку имеет в виду Оуэн. Может, ту, что возле начальной школы, в четырех кварталах отсюда? Да, скорее всего, речь шла о ней.
Незаметно ускользнуть из дома оказывается не так-то легко. Я дожидаюсь момента, когда родители вернутся в комнату Оуэна, чтобы довершить разгром, а затем прокрадываюсь наружу через заднюю дверь. Понимаю, что это рискованно: как только они обнаружат, что Лесли смылась, разразится грандиозный скандал. Но если она вернется с Оуэном, все будет тут же забыто.
Понимаю, что мне нужно сосредоточиться на насущных проблемах, но не могу прекратить думать о Рианнон. Уроки у нее тоже на сегодня закончились. Она, наверное, сейчас гуляет с Джастином. Если это так, хорошо ли он с ней обращается? Осталось ли в его в памяти хоть что-нибудь от вчерашнего дня?
Надеюсь.
Оуэна нигде не видно, я подхожу к качелям и начинаю раскачиваться. Наконец он появляется на боковой дорожке и направляется прямиком ко мне.
– Ты всегда садишься на эти качели, – говорит он и занимает соседние.
– В самом деле? – спрашиваю я.
– Ну да.
Я жду, не скажет ли он еще что-нибудь. Молчит.
– Оуэн, да говори же, – не выдерживаю наконец я. – Что случилось?
Он трясет головой; рассказывать ничего не собирается.
Я перестаю раскачиваться и упираюсь ногами в землю.
– Не глупи, Оуэн. У тебя пять секунд: или ты вводишь меня в курс дела, или я сейчас же иду домой, а ты сам разбирайся со своими проблемами.
Оуэн удивлен. Ну а я считаю, что ярость Лесли в данных обстоятельствах вполне оправданна.
– Что ты хочешь от меня услышать? Ну, Джош Вульф принес мне обычную порцию травки. Сегодня мы поругались: он говорил, что я ему задолжал, хотя мы были в расчете. Он начал меня запугивать, а я его толкнул. Ну, мы и сцепились. У него нашли травку, а он сказал, что это я ему только что продал. Шустрый он парень. Я возразил, что все было совсем не так, но ведь он отличник, ходит на эти подготовительные курсы и все такое; ну и кому, ты думаешь, они скорее поверят?
Он определенно сумел убедить себя в своей правоте. Но правда это или нет, не возьмусь сказать.
– Ну ладно, – говорю я, – тебе надо идти домой. Отец перевернул вверх дном твою комнату, но они не нашли никаких наркотиков. В твоем шкафчике – тоже ничего, догадываюсь, что и в машине тоже пусто, иначе я бы услышала об этом. Так что пока все в порядке.
– Говорю тебе, нет у меня никаких наркотиков. Этим утром я скурил последний косяк. Вот почему мне был нужен Джош.
