Текст книги "Человек, который умер смеясь"

Автор книги: Дэвид Хэндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Лэмп подъехал к воротам и остановился.

– Дальше без меня, – сказал он.

– Что, вы не зайдете?

– Не люблю лишний раз беспокоить людей, у которых горе.

– А, так вы чуткий?

– Делаю свое дело.

– Это здорово, Лэмп.

Ванда встретила меня в холле и обняла крепко-крепко – ребрам моим это не очень понравилось. Она обхватила мое лицо ладонями и сказала:

– Я так рада, что ты тут, Хоги.

Ванда выглядела спокойной и собранной. На ней было черное кашемировое вязаное платье и черные сапожки, на шее жемчужное ожерелье, волосы аккуратно расчесаны, глаза слегка подкрашены. Она взяла меня за руку и повела в гостиную.

Из кабинета слышно было, как Хармон по телефону договаривается о похоронах Санни.

– Я говорю, полированное красное дерево, жадный ты сукин сын, а не гребаное золото!

Он до сих пор оставался агентом Санни, до сих пор приглядывал за его интересами, пусть смерть их и разлучила. Наверное, после сорока лет сложно просто взять и все бросить.

Конни сидела на тахте в гостиной и смотрела на ручей. Вид у нее был бледный и потрясенный. Она резко постарела. Я сел рядом и сказал, что мне очень жаль. Она так и смотрела на ручей. Я почувствовал себя лишним и встал, собираясь уходить.

– Он говорил мне, как много вы для него значили, Хоги. Ему повезло, что он вас встретил, – сказала Конни тихо.

– Это мне повезло.

Лулу так мне обрадовалась, что принялась радостно повизгивать, стонать и попыталась залезть ко мне в рубашку. Гостевой домик был в том же виде, в каком я его оставил. Сумки мои лежали на кровати. Я распаковал вещи, улегся и какое-то время слушал звон в собственных ушах. Потом включил телевизор. По одному из местных каналов крутили ретроспективу фильмов Санни. Я несколько минут посмотрел «Продавцов содовой» – одну из классических сцен, где Санни пытается разобраться, как работает блендер, и получает в лицо целую порцию солодового молока. В этом фильме он был так молод, так полон жизни и таланта, что казалось, будто он вот-вот сойдет с экрана в комнату. Я выключил телевизор и вернулся в дом.

Следующие полтора дня я помогал чем мог. Я съездил к Конни и привез почту и сообщения, присланные ей домой. Я занимался кое-какими похоронными делами. Я подменял Хармона на телефоне. Репортеры крайне огорчились, поняв, кто отвечает на звонки. Они на все лады пытались вытянуть что-нибудь из меня – лестью, сочувствием, подкупом. Один даже сказал: «Ну же, Хог, ты один из нас, ты нам обязан». Но семья не хотела делать никаких заявлений, так что они ничего не добились.

Санни похоронили на кладбище Хиллсайд Мемориал[56]56
  Еврейское кладбище в Лос-Анджелесе, где похоронены многие деятели шоу-бизнеса. Самый приметный памятник на этом кладбище находится на могиле певца Эла Джолсона, это крытая колоннада высотой более 20 метров на вершине водопада.


[Закрыть] недалеко от аэропорта в ясный безоблачный день – солнечный день, как написали все газеты, подчеркнув созвучие с именем Санни. Теперь он оказался в компании Эла Джолсона и прочих знаменитостей. Поминальную службу с закрытым гробом провели в молельне на территории кладбища. Санни как-то сказал мне, что уже пятьдесят лет не был в синагоге. А теперь он вернулся, и все пришли его проводить.

Получились голливудские похороны по первому разряду. Синатра пришел. Хоуп. Бернс. Льюис. Мартин. Берл. Сэмми Дэвис-младший. Гейб Найт, конечно. Ширли Маклейн пришла. Грегори Пек. Дэнни Томас. Джеральд и Бетти Форд. Томми Ласорда[57]57
  На момент событий романа Томми Ласорда был менеджером бейсбольной команды «Лос-Анджелес Доджерс».


[Закрыть].

И Вик Эрли тоже там был, в темно-синем костюме, в сопровождении полицейского. Перед службой я к нему подошел.

– Привет, Хог, – негромко сказал он. Ему, похоже, сложно было сфокусировать взгляд.

– Как у тебя дела, Вик?

– Извини, что я на тебя набросился. На меня нашло. Не мог удержаться.

– Да забудь.

– Я знаю, ты тут ни при чем. Ты ему помогал.

– Спасибо. А с тобой что будет теперь?

– Мне дают всякие тесты. Адвокат говорит, им скоро придется меня отпустить. Или отпустить, или предъявить обвинения, а для этого у них оснований нет.

– И ты не представляешь, что случилось той ночью?

– Я спал, Хог. Он во мне нуждался, а я спал. Клянусь.

– Я верю. Куда ты теперь?

– Не знаю. Без Санни у меня нет ничего и никого.

– Если я чем-нибудь могу помочь, только скажи.

– Конечно, Хог. Без обид?

– Без обид.

Он улыбнулся.

– Погарпунь там за меня.

– Обязательно.

Синатра зачитал личное послание от президента, в котором смерть Санни была названа трагической, а сам Санни – «настоящим американцем, чья человечность, щедрость и любовь к своей стране и ее народу были лучом света во тьме». Синатра не расплакался, как написал репортер «Нью-Йорк пост», который даже на кладбище не был, не говоря о службе. Плакал Гейб Найт. Гейб произнес надгробную речь. Он дрожащим голосом описал Санни как «человека, так и не потерявшего детское чувство удивления перед радостями и горестями жизни». Гейб назвал его «воплощением уязвимости, эмоциональности и величия – человеком, который был и навсегда останется Единственным». Потом он прочитал последний куплет «их» песни:

 
И средь уличного шума,
И в домашней тишине
Думаю лишь о тебе.
Ночью и днем.
 

После этого Гейб разрыдался, и его увел кантор, в роли которого на этих похоронах выступал телеведущий Монти Холл.

Гроб несли Гейб Найт, Хармон Райт, Синатра, Сэмми Дэвис-младший, Боб Хоуп и Дин Мартин.

После похорон Конни и Ванда вернулись в дом сидеть шиву[58]58
  Траур в иудаизме.


[Закрыть]. В гостиной расставили стулья, в столовой сервировали закуски и кофе. Многие знаменитости после похорон пробрались через прессу у входа, чтобы зайти поболтать с Конни и Вандой, и друг с другом.

Синатра занял тахту – они с женой уселись рядом с Конни, утешая ее. Скорее всего, Хармон Райт с женой были бы для нее большим утешением, но кто ж откажет Синатре?

Сборище получилось то еще. Вот несколько моментов, которые мне запомнились:

Стайка комиков в углу травила байки про Санни Дэя. И Шеки Грин рассказал: «Я уже совсем отчаялся, никто меня не приглашал, и тут Санни сунул мне полтинник в карман и сказал слова, которых я никогда не забуду: „Будь собой“». А Джеки Мейсон невозмутимо сказал: «И ты все-таки заработал себе на жизнь».

Сэмми Дэвис-младший всем рассказывал о том, как за два дня до убийства Санни летел над Бермудским треугольником и почувствовал, что скоро кто-то умрет. «Если б я только знал, что это Санни будет, – сказал он, – ох, я б выпрыгнул».

Милтон Берл стоял один около кофеварки, и рука у него сильно дрожала, пока он нес чашку к губам. Он украдкой оглянулся посмотреть, не видит ли кто, но никто на него не смотрел.

А телефон все звонил и звонил. На многие звонки я отвечал в кабинете Санни. Там-то меня и нашел Гейб Найт. Он налил себе бренди из графина, стоявшего в баре, и вопросительно приподнял его. Я кивнул. Он налил еще рюмку и принес мне. Теперь он выглядел спокойным и собранным, от его эмоций на похоронах не осталось и следа.

– Я так понимаю, вы продолжаете работать над книгой Артура, мой юный друг, – тихо сказал он. Смотрел он не на меня, а в окно, и потягивал при этом бренди.

Я тоже сделал глоток.

– Да, продолжаю.

– Достойное решение. Ему бы это понравилось.

– Мне тоже так кажется.

– Хотя, возможно, не очень благоразумное.

– Правда? Почему?

– Вы можете пострадать.

– Уже, – сказал я и потрогал еще не до конца заживший нос.

– Еще хуже пострадать.

– Вы мне угрожаете?

Гейб улыбнулся – ну или его губы улыбнулись. До глаз улыбка не дошла.

– Скажем так, я пытаюсь вам помочь.

– Тогда расскажите, почему вы с Санни подрались в «Чейсенс».

Он приподнял бровь.

– Так Санни вам не сказал?

– Не успел. Кто-то его остановил. Что он собирался мне сказать?

– Поверьте мне, мой юный друг, чем меньше вы знаете, тем лучше. Возвращайтесь в Нью-Йорк. Оставьте эту историю в покое.

– А иначе?

– Я о вас же беспокоюсь. Один человек уже умер. Не подвергайте свою жизнь опасности. Уезжайте.

– Я не уеду, пока не узнаю всю историю целиком. Расскажите мне, и я уеду.

Из гостиной кто-то позвал Гейба.

– Сейчас иду! – любезно отозвался он, потом снова повернулся ко мне. – Я вас предупредил, мой юный друг. Помните об этом.

Он величаво направился обратно к компании. Я потянулся за бренди и обнаружил, что теперь рука дрожит уже у меня.

В гостевой домик я вернулся рано. В большом доме еще оставалось десятков пять гостей, но до него было достаточно далеко, и вся эта суета мне не мешала. Я принял одну из таблеток, которыми меня снабдили в больнице, но она мне не особо требовалась. Я отключился мгновенно, как только голова коснулась подушки, а Лулу удобно устроилась на своем обычном месте.

Не знаю, что меня разбудило – дым или тыкающийся в меня нос Лулу. Я только помню, как через какое-то время я открыл глаза и увидел, что комната в огне. Из стола вытащили все ящики и вытрясли все их содержимое; расшифровки, заметки и пленки горели. Огонь добрался до штор и до покрывала. Повсюду трещало пламя. Лулу прижалась ко мне, дрожа.

Я быстро схватил ее под мышку и набросил одеяло на горящие на полу бумаги. Одеяло начало тлеть, но я пробежал по нему к двери через дым и огонь. По лицу у меня текли слезы, кожу жгло пламя. Я выбежал и упал на газон в одних трусах. Дышал я тяжело, но опалило меня только слегка. Ко мне бежал один из полицейских с поста у ворот и кое-кто из гостей тоже.

– Вы в порядке? – спросил полицейский.

Я кивнул, жадно вдыхая воздух и кашляя.

– Там есть кто-то еще?

Я покачал головой.

Он все равно забежал внутрь, посмотреть, не получится ли потушить огонь. Но было уже поздно. Оставалось только смотреть на пожар. Все гости уже высыпали на газон и смотрели.

И Гейб Найт тоже. Только смотрел он не на пожар, а на меня.

Приехали пожарные машины – как раз вовремя, чтобы не дать огню перекинуться на деревья и дом, но с гостевым домиком было покончено, как и с моей одеждой. Пожарные дали Лулу подышать кислородом и мне тоже. Кашлять, как и смеяться, с треснутым ребром довольно неприятно. Ванда, убедившись, что я жив, сбегала в дом и принесла мне фланелевый халат Вика. От него пахло согревающей мазью «Бенгей», но он был теплый.

Пожарные еще заливали обугленные остатки домика, когда за спиной у меня кто-то произнес:

– Опять курили в постели?

Это был Лэмп, одетый в ветровку.

– А ваша мама знает, что вы ночью гуляете? – спросил я.

– Она мне разрешила. Что случилось?

– Кто-то устроил костер из моих бумаг.

– Есть соображения, кто именно?

Я покачал головой.

– У нас теперь каждый считает себя литературным критиком. – Я глянул на него. – Похоже, ваша теория верна.

– И кто-то явно очень хочет вас напугать, – спокойно согласился он. – У вас была закрыта дверь?

– Да. А толку-то.

– Ладно, утром мы изучим то, что осталось после пожара. Может, что-нибудь найдем. Значит ли это, что книжке конец?

– Нет. Я скопировал пленки, когда был в Нью-Йорке, и отправил их издателю. Очевидно, поджог мог устроить любой из тех, кто здесь находился.

– Или нет.

– Или нет?

– Еще его мог устроить человек, который знает здешнюю систему безопасности и знает, как незаметно пробраться на территорию и как выбраться.

– Кто бы это мог быть?

– Вик Эрли. Он на обратном пути с похорон сбежал. Сейчас он на свободе и, боюсь, является основным подозреваемым. Идите спать. Я приеду утром.

Лэмп направился к своей машине. Рядом со мной возникла Ванда.

– Похоже, – сказала она, – придется искать тебе кровать.

Меньше всего на свете я хотел спать в комнате Санни.

Там слишком много было его самого. Пожелтевшее фото над камином – Санни и его брат Мел стоят, обнимая друг друга за плечи, перед озером Пайн Три. Огромная гардеробная с пятью сотнями пар новой обуви на сделанных под заказ полках. Ванная, где возле раковины все еще были расставлены его одеколоны и тоники.

Я предпочел бы другую комнату – какую угодно. Но Ванда настояла на этой. Она сказала, что не сможет уснуть, если не будет знать, что– я рядом, прямо через коридор от нее. Пришлось уступить. Я слишком устал, чтобы спорить.

Я открыл дверь на маленькую террасу и впустил в комнату свежий воздух. Ветерок принес с собой запах пожара. На воротах и у передней двери стояли полицейские. Хармон отвез Конни домой. Сотрудники кейтеринга прибрались и уехали. Было очень тихо. В темноте я осторожно залез в большую кровать Санни и улегся на спину, а Лулу устроилась рядом. Я продолжал думать.

Это не мог быть Вик. Ну да, на данный момент обстоятельства не в его пользу, но он не мог хотеть смерти Санни. Или моей. Это все Гейб. Именно Гейб велел мне бросить это дело. Гейб мне угрожал. Но почему? Боялся за свою посольскую должность? Это вряд ли. Ну да, переспал с женой партнера, и что? Тридцать лет прошло. Древняя история, как сказала Ванда. Кому сейчас какое дело?

Где-то в глубине сознания у меня что-то засвербело. Что-то, что однажды упомянул Санни. Странный факт, который никуда не укладывался. Что это было? Почему я об этом вспомнил?

Я второй раз за эту ночь крепко уснул – и второй раз меня разбудили.

На этот раз меня разбудило шуршание простыней и ощущение, что со мной в постели гладкое теплое тело, стройное, гибкое тело надо мной, верхом на мне…

– Что…

– Тс-с-с.

Это была ее знаменитая сцена из фильма «Рай». Она опять жила в своем фильме. Опять играла роль.

Я чувствовал ее теплое дыхание на своем лице, ее руки на своей груди. И еще кое-что я почувствовал.

Я вошел в роль.

Какая разница, если она чокнутая. Какая разница, если все это не вполне реально. Меня это уж точно не беспокоило. Если такое у нее кино, я хотел в нем играть, пусть даже с треснутым ребром. Очень хотел.

Только к рассвету силы у нас закончились, и мы наконец утихли. С террасы пришла Лулу и неодобрительно фыркнула. Ревновала. Я похлопал по кровати, она вскочила на нее и улеглась между нами, тычась мне в руку и требуя внимания.

– Я была неправа, – прошептала Ванда.

– Насчет чего?

– Я все-таки хотела бы быть той женщиной в первую ночь.

ГЛАВА 12

(Запись № 1 беседы с детективом-лейтенантом Эмилем Лэмпом из департамента полиции Лос-Анджелеса. Записано у бассейна поместья Санни Дэя, 7 марта)

Хог: Вы точно не против, что я это записываю? Мне так легче будет потом вспомнить подробности.

Лэмп: (Неразборчиво.)

Хог: Сядьте, пожалуйста, поближе – я не уверен, что микрофон достаточно чувствительный.

Лэмп: Я сказал, что у меня такое ощущение, будто это меня допрашивают. А старый диктофон сгорел, да?

Хог: Да. И одежду новую пришлось сегодня покупать. Ванда меня отвезла к Лью Риттеру – меня, мою полицейскую охрану и человек пятьдесят репортеров. Я чувствовал себя как член семейства Кеннеди. Они за мной до отдела белья тащились. Один даже спросил, какие трусы я ношу.

Лэмп: И какие же?

Хог: Если вам так интересно, купите газету. Они… их послушать, Вика уже ждет электрический стул. Есть на его счет какие-то новости?

Лэмп: Никаких. Он просто исчез. И на пользу это ему не идет.

Хог: Хотите апельсинового сока? Свежевыжатый, никакой химии.

Лэмп: Спасибо. А где мисс Дэй?

Хог: На курсах по торговле недвижимостью.

Скоро уже приедет.

Лэмп: Меня удивило, что она так быстро взялась опять за учебу.

Хог: Сказала, что хочет вернуться к нормальной жизни. Или к тому, что в этих краях сходит за нормальную жизнь.

Лэмп: А вы? Снова за работу?

Хог: Издательство послало мне экспресс-почтой копию всех сгоревших материалов. Пишущую машинку придется взять напрокат. Завтра возьмусь за работу. Ваши люди что-нибудь нашли?

Лэмп: Только золу. Вы, похоже, крепко спите.

Хог: Очень.

Лэмп: Я расспросил сотрудников на парковке, где мистер Дэй нашел манекен. Дежурный, конечно, его помнит, но ничего необычного в тот день не заметил – никто не задавал вопросы о его машине, никто не клал в нее куклу Санни Дэя в полный рост, ничего такого.

Хог: М-да, это было бы слишком просто.

Лэмп: Спросить не мешает. Он вам, случайно, не говорил, где именно в каньоне Топанга сжег этот манекен? Там могло что-то остаться.

Хог: Нет, просто сказал, что на пожарной дороге.

Лэмп: Их там миллион. Мы можем год проискать и ничего не найти.

Хог: Если там вообще что-то есть.

Лэмп: В смысле?

Хог: Его бывший партнер сказал мне, что Санни вполне мог наплести с три короба, чтобы привлечь к себе внимание. А еще – что он страдал паранойей.

Лэмп: Думаете, он правда мог выдумать нечто настолько абсурдное?

Хог: Легко и непринужденно.

Лэмп: И вы считаете, что он наврал?

Хог: Нет, не считаю. Он был всерьез напуган. Но вам, по-моему, следует знать, что все это теоретически может быть враньем.

Лэмп: А когда вы разговаривали с мистером Найтом?

Хог: В тот день – в день рождения Санни. А потом еще вчера вечером. Ему чрезвычайно интересно, что получится с книжкой – вся эта история с «Чейсенс» и тому подобное.

Лэмп: Наверное, мне не полагается вам это рассказывать, но департаменту полиции чрезвычайно не хочется, чтобы Найта впутывали в это расследование.

Хог: Политическое давление?

Лэмп: И к этому агенту, Райту, это тоже относится.

Хог: Если будете хорошо себя вести, я вам как-нибудь за пивом расскажу кое-что интересное про Райта. Вы ведь пьете пиво, так?

Лэмп: Случается.

Хог: Сложно поверить, что вам его продают. И насколько все эти политические интриги влияют на вас и ваше расследование?

Лэмп: (Смеется.) Если будете хорошо себя вести, я вам как-нибудь за пивом расскажу об этом кое-что интересное.

Хог: Не очень-то прямой ответ.

Лэмп: Да и вопрос не то чтобы очень прямой.

Хог: (Пауза.) О, вот и Ванда.

Дэй: Привет. Здравствуйте, лейтенант.

Лэмп: Мисс Дэй.

Дэй: Нет-нет, не вставайте.

Хог: Что в коробке?

Дэй: Подарок.

Хог: Мне?

Дэй: Открой.

Хог: Может, попозже?

Дэй: Прямо сейчас.

Хог: Ладно. (Пауза.) Ого, новые унты. Теперь я и правда могу вернуться к работе. Спасибо, очень уместный подарок. Погоди, а это еще что под унтами? (Пауза.)…рубашка. Боже мой, замшевая рубашка.

Дэй: Я увидела ее в витрине «Банана Репаблик» на бульваре Литл Санта Моника. Она как раз подойдет к тем брюкам хаки, тебе не кажется?

Хог: Ванда, зря ты это.

Дэй: Прошлой ночью ты по-другому говорил.

Хог: Ладно, спасибо.

Дэй: Я хочу, чтобы ты меня как следует поблагодарил.

Хог: Потом.

Дэй: Обещаешь?

Хог: Да.

Дэй: Я запомню. Ладно, я вас оставлю. До свидания, лейтенант.

Лэмп: Да. До свидания.

Хог: (Пауза.) Вы, похоже, не одобряете.

Лэмп: Это не мое дело, Хоги.

Хог: Тогда почему у вас такой вид?

Лэмп: Не знаю, о чем вы.

Хог: Ну же, скажите это вслух.

Лэмп: Черт, я не уверен, что понимаю вас.

Хог: Да чего тут понимать? Иногда обстоятельства сводят людей вместе.

Лэмп: Вы говорили…

Хог: Я говорил правду. На тот момент.

Лэмп: Понятно.

Хог: И какой вариант вы обдумываете? Вика?

Лэмп: Да. Вы все еще считаете, что это не он?

Хог: Санни мог убить кто угодно из тех, кто вчера вечером был здесь. Кто угодно, кому важно не допустить публикации секрета Найта и Дэя.

Лэмп: Может быть. Но я вам признаюсь, что остыл к этой теории. В моей работе нужно опираться на то, что видишь. Я вижу человека со склонностью к насилию. Я вижу человека, который был здесь во время убийства и знал, где спрятано орудие убийства.

Хог: Это ничего не значит. Я тоже знал, где оно спрятано. И еще несколько человек.

Лэмп: Может быть. Но никто из них не сбегал от полиции. Никто из них не находился в бегах, когда тут устроили пожар. Бегство Эрли свидетельствует о его вине. Оно дает мне что-то конкретное, на чем можно сосредоточиться. Теперь моя задача – выстроить дело против него. Вы с ними общались, Хоги. Можете назвать хоть одну причину, по которой Эрли хотел бы смерти своего босса?

Хог: Не могу себе такого представить. Он думал только о том, как защитить Санни, а не о том, как ему навредить. И потом, он из тех людей, которые теряют контроль над собой. Вы же видели, как он на меня набросился. Если б он убил Санни, то не ходил бы в кабинет за пистолетом. Он бы просто оторвал ему голову. Как со мной, как с тем пройдохой в Вегасе. Кстати, вам бы стоило проверить того парня. В конце концов, его серьезно избили, кто знает…

Лэмп: Я проверил. Две недели не выезжал из Вегаса – он местный и работает только там. Но мысль хорошая. Я у вас кое-что хотел уточнить, Хоги. Похоже, в 1972 году Эрли был замешан в избиении какого-то типа в клубе «Дейзи». Тип чуть не умер. С Эрли позже сняли обвинения. Вы об этом что-то знаете? Это раньше упоминалось?

Хог: А вы крутой.

Лэмп: Это обычная полицейская работа. Ну так что?

Хог: Санни хотел рассказать об этом в книге. В свое время в прессе его по этому поводу изрядно поливали. А Вик… ну, можно сказать, что он расстроился от мысли, что эта история снова всплывет. Мы с Санни это обсуждали. Он сказал, что поговорит с Виком, что Вик поймет.

Лэмп: Понятно.

Хог: Нет, погодите, я понимаю, что это выглядит…

Лэмп: Как мотив.

Хог: Это не может быть Вик.

Лэмп: Почему?

Хог: Во-первых, он был со мной в тот день, когда Санни нашел манекен.

Лэмп: Вы уверены?

Хог: Мы были на университетском стадионе, а потом вместе вернулись в поместье.

Лэмп: Вы где именно были?

Хог: Работал в гостевом домике.

Лэмп: А он?

Хог: В большом доме.

Лэмп: И что он там делал?

Хог: Откуда мне знать?

Лэмп: Что, если он уходил?

Хог: Он бы мне сказал.

Лэмп: А если он не хотел, чтобы вы знали?

Хог: (Пауза.) Нет, бросьте. Не так все было.

Лэмп: Он вполне мог на полчаса уехать, и ни вы, ни домработница ничего бы не заметили. Это ведь возможно, так?

Хог: Вик Эрли этого не делал.

Лэмп: Почему вы так в этом уверены?

Хог: У меня есть причины в это верить.

Лэмп: Какие причины?

Хог: Считайте это интуитивной догадкой.

Лэмп: Понятно. А со мной вы этой догадкой поделитесь?

Хог: Нет, я пока не готов.

Лэмп: Я так и думал. Ладно, это нормально, бывает. Но войдите в мое положение. Я не буду сидеть и ждать, пока вы со мной поделитесь. Я не могу так поступить просто потому, что у вас какая-то интуитивная догадка. Мне надо опираться на факты, а вы рассуждаете. Рассуждения куда угодно могут завести.

Хог: Это куда, например?

Лэмп: Например… к вам.

Хог: Ко мне?

Лэмп: К вам. Вы тут внезапно отлично обжились. Сошлись С;мисс Дэй объятия, поцелуи, дорогие рубашки, просто красота. Я вас, знаете ли, проверял. У вас в последнее время дела шли не очень. Проблемы с деньгами, с выпивкой, развод со знаменитой женой…

Хог: Погодите, вы что, хотите сказать, что это я Санни убил?

Лэмп: Нет-нет, я просто рассуждаю, помните? Признайте, ваша книга сейчас просто обречена на успех. К вам уже вернулась известность. Плюс мисс Дэй – полагаю, дом достанется ей. Сколько он стоит – миллионов пять или больше?

Хог: Я бы сказал десять или двенадцать. Но я же был в самолете, когда Санни убили, помните?

Лэмп: Может, у вас есть сообщник. Может, вы давно это все запланировали. Может, вы подставили Эрли. Хм-м, интересная мысль.

Хог: И полная хрень.

Лэмп: Вот и я о том.

Хог: О чем?

Лэмп: О том, что бывает, когда начинаешь рассуждать. Вы меняете картину, перекрашиваете, заставляете ее выглядеть так, как вам хочется. Вот почему я придерживаюсь фактов.

Хог: А вы коварнее, чем кажетесь, Лэмп.

Лэмп: Просто хотел пояснить свою мысль.

Хог: В следующий раз выберите другой способ.

Лэмп: Не хотел вас огорчать.

Хог: Скажите мне вот что, лейтенант. Подпадает ли моя роль в этой ситуации под какую-нибудь статью закона?

Лэмп: Я вас не понимаю.

Хог: Я просто смотрю на вещи реалистично, как вы советуете. И с какой стороны ни взгляни, в том, что случилось, есть доля моей ответственности. Даже если считать, что это Вик. Я мог возразить, мог сразу сказать, мол, про клуб «Дейзи» писать не будем.

Лэмп: Слушайте, ну нельзя же винить себя за то, что сделал кто-то другой. Хоги, что бы ни случилось на самом деле, это произошло рядом с вами, а не из-за вас. Вы не виноваты, если Вик Эрли застрелил Санни Дэя. Или если это сделал кто-нибудь другой. Пожалейте себя. Кстати, вы не представляете, куда мог направиться Эрли?

Хог: Нет. Он не упоминал ни родственников, ни друзей. Попробуйте обратиться на кафедру спорта в университете Калифорнии в Лос-Анджелесе. У него там, похоже, были знакомые.

Лэмп: Ладно. Это хоть какая-то зацепка. Спасибо, что уделили мне время, Хоги. Советую вам расслабиться, закончить книгу и позаботиться о мисс Дэй. А мою работу оставьте мне, ладно?

Хог: Значит, на этом конец вашей теории про «Чейсенс»?

Лэмп: Значит, конец. Это рассуждения, а Эрли – конкретика. Так что пока факты не покажут обратного, буду заниматься Эрли.

(конец записи)