Текст книги "Любимая женщина Кэссиди"

Автор книги: Дэвид Гудис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Полин улыбнулась ему:

– Теперь глотни воды, милый. Запей.

Он хлебнул воды. Повторил операцию с виски и водой. Затянулся сигаретой, очень глубоко вдохнул, медленно выпустил дым, ухмыльнулся и объявил:

– Вот теперь лучше.

– Замечательно, дорогой. Просто чудесно.

Он выпил еще виски.

– Теперь слушай, милый, – сказала Полин. – Если я что-то могу сделать, ты только скажи. Все, что хочешь.

– Просто сиди здесь, – попросил он. – Просто сиди, пей со мной.

Они подняли стаканы и выпили, глядя друг на друга. Потом в небе внезапно сердито треснул электрический разряд, и Полин тихо взвизгнула. Кэссиди быстро глянул в окно, увидел почти кромешную тьму. В высоте вновь прозвучал резкий треск, за ним глухой басистый раскат.

– Вот, – сказала Полин, – пей еще.

Она снова наполнила его стакан, протянула ему, налила себе. Кэссиди отхлебнул виски, запил водой. Поднял стакан, чтобы снова хлебнуть, и тут заметил, как Полин сидит и смотрит на него. Ее очень худое, очень бледное лицо было бледнее обычного, взгляд необычайно острый, глаза необычайно яркие.

– Не подумай ничего такого, – сказала она, – будто Спан мне не нужен. По-моему, мне всегда нужен Спан.

Кэссиди опустил стакан на пол, закурил другую сигарету.

– Только если ты захочешь увести меня у Спана, – продолжала Полин, – я думаю, сможешь.

Он криво усмехнулся и покачал головой.

– Ну, в любом случае, – добавила она, – можешь попробовать.

Снова треснуло, грянуло, раскатилось высоко в воздухе над “Заведением Ланди”, Полин сильно вздрогнула и пролила немного виски на одеяло на ногах Кэссиди.

– Ох, Боже, – вздохнула она. – Иисусе.

– Это просто погода, – сказал он, кладя ей на плечо руку, чтобы подбодрить.

Но она все дрожала, и губы тряслись.

– Ты только послушай. Я до смерти боюсь таких звуков. Думаю, будто пришел конец света.

– Вполне возможно.

– Ой, нет, – поспешно спохватилась она. – Нет, пожалуйста, Кэссиди, не надо так говорить.

– Ну, просто допустим. Какая разница?

– Ох, ради Бога. Пожалуйста, милый, не говори так. Прошу тебя, пожалуйста. – Виски из ее стакана лилось на одеяло, потом она бросила стакан, он скатился к изножью кровати. Она опять принялась всхлипывать, обняла ноги Кэссиди под одеялом, стиснула, поднялась выше, к коленям, еще выше.

Он схватил ее за руки:

– Эй, куда?

– Поверь мне. Не скажу, будто мне Спан не нужен.

– Так чего ж тебе нужно?

– Разве нельзя нам всего разок? Только раз?

– Нет, – сказал он. Ему было жалко ее, но никак нельзя было ни говорить, ни показывать это, и Кэссиди сердито рявкнул: – Не можешь как следует удержать стакан с виски – катись отсюда ко всем чертям.

– Я не пьяная, милый. Не злись на меня.

– Ну тогда ладно. Прекрати. Веди себя прилично.

– Смотри, как я плачу. Смотри, как меня трясет. Тут, по-моему, куча причин. Не могу видеть тебя в таком положении. Весь избитый, на голове шишка, нельзя шагу шагнуть из этой комнаты. Прячешься здесь, точно зверь. Слушай, милый, я должна тебе это сказать. У тебя нету шансов. Я знаю, что нету. Разве не видишь? Я просто хочу что-нибудь для тебя сделать, чтобы тебе стало лучше.

Он выпустил ее руки, позволил положить ладони себе на грудь. Она обняла его за талию, ткнулась головой в плечо. Он потрепал ее по голове, другой рукой поднял с пола стакан, хлебнул, дал Полин выпить немного виски.

– Ну как?

– Ох, милый. – Она чуточку приподнялась, стараясь прижаться к нему всем телом. – До чего же поганая жизнь. Порой все отдала бы, лишь бы умереть. Смотри, что они с тобой сделали. Ты чудный, славный, честный человек, и я это серьезно, от всего сердца. И мне потому жутко больно, что знаю: тебя посадят на годы, на годы, на годы. Грязные ублюдки. Все.

Он смотрел поверх ее головы, видя кругом на стенах рваные обои.

– Ты настоящий друг.

– И ты, милый, – сказала она. – Ты для меня лучше всех. Всегда был лучше всех.

Они любовно улыбались друг другу, и он спросил:

– Ты не сердишься на меня?

– С чего мне сердиться?

– Ну, ведь я сказал “нет”.

– Ну и правильно, милый. Я рада, что ты сказал “нет”. Я, по-моему, чуточку перепила. А теперь успокоилась. Но все равно хотела бы тебе помочь.

Тут стены как будто застонали и содрогнулись, снаружи раздался чудовищный треск и грохот, комнату озарила ослепительная сине-белая вспышка.

– Ой, мамочка, – задохнулась Полин.

Кэссиди обнял ее за плечи.

– Слушай, – сказал он. – Есть одно дело, с которым ты можешь помочь. Я хочу, чтобы ты разыскала Дорис.

– Дорис? – переспросила она, глядя в окно.

– Найди ее и приведи сюда.

– Когда?

– Сейчас, – сказал он. – Если выйдешь сейчас, не попадешь под дождь.

Полин отвела глаза от окна, посмотрела на Кэссиди, серьезно кивнула и проговорила:

– Хорошо. Я пойду, разыщу Дорис и приведу сюда. Потому что она должна быть здесь. С тобой. Ты абсолютно прав.

– Тогда иди. Поспеши.

Он легонько оттолкнул ее от кровати, посмотрел, как она идет к двери, а потом смотрел уже не на нее. Он смотрел на дверь.

Она открылась, и вошла Милдред.

Полин, опешив от неожиданного появления Милдред, коротко вскрикнула, вильнула в сторону, снова метнулась к двери, пытаясь проскочить.

– Что за спешка? – поинтересовалась Милдред, шагнула назад, преградив Полин дорогу к двери.

– Дай пройти, – потребовала Полин.

Милдред смотрела на Кэссиди:

– Что происходит?

– Какое тебе дело? – заорала Полин. – Кто просил тебя приходить?

Милдред чуть повернула голову, хмуро глядя на Полин:

– Почему бы мне не прийти?

Полин вместо ответа снова попробовала прорваться в дверь. Милдред схватила ее поперек талии, вздернула локоть, придерживая Полин. Та принялась бороться, и Милдред схватила покрепче, воткнув локоть ей в подбородок. Голова Полин сильно запрокинулась назад.

– Просто ответь, – обратилась к ней Милдред. – Что тут происходит?

Полин попыталась заговорить, но локоть не позволял ей открыть рот.

– Пусти ее, – сказал Кэссиди.

– Я ей шею сверну ко всем чертям, – пригрозила Милдред и дернула локтем.

Полин, повалившись назад, с размаху села на пол. Кэссиди скатился с кровати, направился к Милдред. Она стояла в полной готовности, поджидая его, собралась, подбоченилась, широко расставила ноги.

Он отвернулся от Милдред, сосредоточился на Полин, помог ей подняться с пола. Полин сильно ударилась и теперь растирала свой тощий зад с задумчивым, несколько озабоченным выражением.

– Ну вот, – сказала она. – Похоже, я что-то сломала. – Но тут увидала стоявшую Милдред, мигом забыла все, кроме ненависти, прищурилась, злобно улыбнулась и проговорила: – Прошу меня извинить. Я должна ответить на твой вопрос. Твой муж посылает меня по делу.

Милдред не шевельнулась:

– Что за дело?

Полин улыбнулась пошире:

– Ему нужна Дорис.

Несколько мгновений царило молчание, потом Милдред сказала:

– Ладно, милочка. Не возражаю. – Шагнула в сторону, освободив путь к двери. – Давай. Веди Дорис.

Полин перестала улыбаться, вытаращила глаза, потом вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Кэссиди пошел к койке, сел на край, закурил сигарету. При первой длинной затяжке услышал очередной затянувшийся громовой удар. Взглянул в окно, увидел первые капли. Потом капель стало больше, они падали чаще и чаще, шумели громче, а потом начался настоящий потоп.

Прозвучал голос Милдред:

– По-моему, она не приведет Дорис. Надо быть сумасшедшей, чтоб выйти в такой дождь. Смотри, как льет.

Он не отводил глаз от окна, глядя на хлещущий поток дождя. Потом так же хлестко, раскатисто, со всей силой сказал:

– Не знаю, зачем ты здесь, ведь я жду Дорис. Когда Дорис придет, я тебя вышвырну.

Глава 13

Он ждал от нее немедленного ответа, собравшись с силами, готовясь к бурной реакции. Но в комнате стояла тишина, казавшаяся страшней шума бури на улице. Через какое-то время послышалось звяканье бутылки о стакан. Оглянувшись от окна, он увидел, что Милдред сидит за столом.

Она от души налила себе выпить, удобно уселась с выпивкой и с сигаретой, чуть подавшись вперед, поставив круглые локти на стол, так что необъятная грудь торчала над столом, словно полка, зад выпятился, превратился в большую, нагло колышущуюся округлость, очень мощную, соразмерную с остальными деталями, бесстыдными, круглыми, соблазнительными.

Она знала, что Кэссиди на нее смотрит, и еще наклонилась вперед, слегка изогнувшись всем телом, выразительно демонстрируя тонкость талии в контрасте с огромными выпирающими округлостями сзади и спереди. Потом очень медленно подняла одну руку, глубоко запустила пальцы в густую массу черных волос, как бы играючи перебирала другой рукой вырез блузки. Пуговицы постепенно выскакивали из петель. Она еще чуть наклонилась, показывая массивную грудь, очень низко открытую, готовую выпрыгнуть из лифчика.

Кэссиди повернулся спиной, пошел к койке, встал над ней, глядя на смятое одеяло и слыша мягкое, почти неуловимое шуршание ткани. Шум бури за окном был не способен заглушить его: оно звучало в его ушах очень громко.

Кэссиди развернулся, направился к столу, не глядя на Милдред, устремив глаза на бутылку, стаканы и сигареты. Подойдя, налил выпить, услышал, как что-то мягкое шлепнулось на пол, взглянул и увидел ее блузку.

Опять отошел от стола, понес к койке выпивку и сигарету, сел на краешек лицом к двери. Поставил стакан с виски на пол, затянулся несколько раз сигаретой, потом медленно опустил руку к стакану, поднес его к губам, начал пить виски, услыхал металлический звук расстегиваемой “молнии” и пролил немного виски на подбородок.

Потом раздался наглый, решительный шелест скользящей по бедрам юбки. Грохочущий шум бури как бы утих, позволив господствовать звукам в комнате, потом снова усилился, снова стих. Кэссиди начал коситься в глубь комнаты, дернул головой, заставляя себя смотреть на дверь, на пол, на что угодно, кроме стола. И как раз в этот миг что-то алое промелькнуло перед глазами, упав на пол к его ногам.

Он взглянул. Ярко-алый был ее любимым цветом, и обычно она перекрашивала все нижнее белье в яркие, вызывающие оттенки пурпурного. Лоскут вискозы у его ног был необычайно ярким, как пламя. Пурпур резко ударил ему в глаза, он поморщился и крепко закусил губу. Перевел взгляд на стакан с виски в своей руке, и вдруг с виски что-то произошло. Оно стало ярко-алым.

Кэссиди встал и швырнул стакан с виски в дверь. Раздался звук бьющегося стекла, но совсем незначительный, ибо как раз в этот миг комнату сотряс удар грома.

Электрическая лампочка погасла.

Он вытаращил глаза в полной тьме, пытаясь сообразить, где лампочка. Может, надо ее подкрутить. Вытянул руку, махнул туда-сюда, не нащупал ни лампы, ни провода, опустил, отступил к центру комнаты, вцепился в крышку стола. Снова треснуло, громыхнуло, и вдруг свет загорелся.

Кэссиди стоял лицом к окну. Оно смахивало на причудливое зеркало из черного стекла, по которому бешено текли струи воды. Но на черном мокром фоне сияла какая-то белизна, а на белом мелькало что-то ярко-алое. Он вцепился в край стола, уставившись в окно и видя, как ярко-алое пятно движется. Оно поднялось, взлетело и исчезло.

Было слышно, как что-то упало на пол. Опустив глаза, он увидал на полу ярко-алый лифчик.

Его руки выпустили край стола. Он медленно пошел к кровати, приказывая себе забраться под одеяло, закрыть глаза, постараться заснуть, лег и начал натягивать одеяло на ноги, потом на плечи. В центре комнаты раздался звук скребущего по полу дерева, как будто отодвигали стул.

Кэссиди сбросил одеяло с койки, свесил ноги и стал подниматься, но увидел перед собой такое, от чего моргнул и свалился назад на постель. Его словно ударили в грудь кузнечным молотом.

Он увидел стоявшую в центре комнаты Милдред. На ней были туфли, чулки, ярко-алый пояс. Руки лежали на округлых бедрах. Высоко вздымалась обнаженная грудь с точно нацеленными на него сосками.

– Иди сюда, – сказала Милдред.

Он попробовал отвести глаза и не смог.

– Иди сюда, – повторила она. – Я хочу тебе кое-что сказать.

Ее голос был полнозвучным, густым, мягким, как сливочная ириска. Она улыбнулась, шагнула к нему.

– Отойди, – сказал он.

– В чем дело? – беспечно спросила она сливочным голосом. – Разве тебе не нравится то, что ты видишь?

– Я видел это раньше.

Она подняла руки к грудям, обхватила, продемонстрировав их полноту и тяжесть:

– Они сейчас тяжелее, чем раньше.

– Дешевая шлюха, – задохнулся он.

– Да ты посмотри.

– Знаешь, что я сделаю? Я...

– Ну давай, посмотри.

Это не трудно, сказал он себе. Надо только не думать о том, что он видит, надо думать о ней как о гадине.

Он прилег на кровать, опершись локтями, оценивающе наклонил голову и признал:

– Что ж, неплохо.

Позволил себе выразить взглядом то, что собирался сказать.

Взгляд стал жестоким.

– Можем как-нибудь встретиться. Сколько берешь?

Дошло до нее или нет, она пропустила это мимо ушей. Не сказала ни слова. Сделала к нему еще шаг.

На скулах Кэссиди заиграли желваки.

– По-моему, не стоит тебя обзывать. Наверно, надо двинуть тебе хорошенько.

Она сочно, соблазнительно улыбнулась, оттопырив поблескивающую нижнюю губу, и возразила:

– Ты этого не сделаешь.

Потом как бы взлетела, не быстро, но все же внезапно, не грубо, но все же настойчиво, бросилась, обняла за шею, села к нему на колени. Прижалась ко рту губами, полными, влажными, бархатными и теплыми, становившимися все теплее. Потом стало очень тепло, а потом горячо.

Он услышал пронзительный шепот:

– Ты еще хочешь ту, другую женщину?

Очень-очень медленно, но с могучим напором она всем телом прижималась к нему, ее руки лежали на его щеках, целующие губы разжигали огонь, пальцы двинулись к вискам, ерошили волосы, щекотали, ласкали.

– Ты еще хочешь Дорис?

Она уже совсем повалила его на одеяло. Он поднял глаза, увидел в ее глазах черное пламя, понял вдруг, что обнимает ее, и велел себе прекратить и заставить ее прекратить. Попытался отдернуть руки, они не послушались, но потом обхватили ее за талию, сбросили, однако не совсем. Ее губы, прижатые к его губам, что-то сделали, отчего он перестал двигаться и вроде бы обезумел.

– Ну? – выдохнула она. – Еще хочешь ее? Ты уверен?

Она сделала еще что-то. И еще что-то. Еще. Он слышал щелканье, стук сброшенных с ног и упавших на пол туфель. Этот звук стоял у него в ушах, назойливо проникая в сознание, вновь и вновь эхом звучал в голове. Это было эхо всех прошлых ночей, когда она сбрасывала туфли и они оставались в постели вдвоем, а на улице шел дождь.

– Хочешь сам что-нибудь сделать? – Ее голос был низким и хриплым, а цвет темно-алым. – Хочешь снять с меня пояс?

Он дотронулся до эластичной полоски на талии.

– Помедленнее, – попросила она. Он принялся стаскивать пояс с бедер.

– Помедленней, – повторила она. – Я хочу, чтоб совсем медленно. Ласково.

Он очень медленно спустил пояс до колен, ниже колен, сбросил на пол. Потом сел и взглянул на нее, лежавшую на спине, улыбавшуюся ему. И потянулся губами к сочной пышной груди.

– Возьми, – выдохнула она с полузакрытыми глазами, поблескивающими сквозь ресницы.

Потом была сплошная роскошь, безумная пряность, и это продолжалось до тех пор, пока его неожиданно что-то не оттолкнуло. Он не имел понятия, что отталкивает его прочь. Это было что-то ощутимое, он это определенно чувствовал, но не признавал реальным. Просто не мог поверить, что ее руки упираются ему в грудь и толкают прочь.

– В чем дело? – пробормотал он.

– Убирайся.

– Почему?

– Потому.

Он постарался собраться с мыслями:

– А именно?

Теперь он знал, она не шутит, не играет, действительно его отталкивает.

Она толкнула сильнее, перекатилась к другому краю кровати, соскочила, обошла вокруг койки, пошла к столу посреди комнаты. Взяла пачку, вытащила сигарету, сунула в рот, чиркнула спичкой.

Когда спичка загорелась, оглянулась и улыбнулась Кэссиди сквозь пламя. Глубоко затянулась и велела, выпуская дым:

– Дай мне пояс.

Он посмотрел на пол, увидел ярко-алый пояс. Медленно дотянулся, поднял.

– Принести?

– Просто дай.

– По-моему, тебе хочется, чтоб я принес, – сказал он. – Хочется, чтоб приполз к тебе на четвереньках.

Она стояла, куря сигарету.

– Вот чего тебе хочется, – заключил Кэссиди. – Хочется, чтобы я ползал на брюхе.

Она не ответила. Глубоко затянулась сигаретой, пустив в него дым.

Он смотрел на плывущий дым, видел за дымом ее. Ярко-алый пояс огнем жег ему руку, он швырнул его через всю комнату, пояс попал в стену, упал на пол.

– Я на брюхе не ползаю, – сказал Кэссиди.

Но сказать было мало. Он знал, что должен что-то сделать, чтобы не допустить ползания на брюхе. Его терзало, изматывало, доводило до головокружения, почти до безумия желание взять ее прямо сейчас. Кроме этого желания ничего больше не было. Он твердил себе, что она скажет “нет”, оттолкнет его. На какой-то миг показалось, будто она отталкивает не его, а Хейни Кенрика. Это ему она говорит “нет”, отрицательно качая головой. А потом на этом месте опять оказался Кэссиди. Она говорила “нет” Кэссиди.

– Черта с два ты это скажешь, – рявкнул он, вскочил с койки, бросился на нее.

Она подпустила его поближе и вцепилась ногтями, а он не почувствовал этого. Она ткнула ему в грудь горящую сигарету, и он не почувствовал этого. Она снова его оцарапала, толкала, била его, но он ничего не чувствовал, поднимал ее с пола, поднимал выше, бросил ничком на кровать. Она старалась встать, он ее повалил. Она вновь попыталась, он уперся ладонью ей в лицо и швырнул обратно. Она попробовала укусить его за руку, он отдернул руку, схватил ее за запястья. Она боролась, боролась, но он коленями крепко прижимал ее бедра. Она завизжала, визг слился с воем бури и неистовым шумом дождя. Потом остался лишь один звук – яростные раскаты грома.

Глава 14

Кэссиди глубже зарылся лицом в подушку и снова услышал голос, почувствовал на своем плече руку. Понял, что его лишают желанного, необходимого сна. Он проспал много часов, только этого все равно было мало, хотелось поспать еще. Он смутно помнил то, что было с Милдред, и понимал, что именно поэтому очень хочется спать, говорил себе, что надо проспать двенадцать – четырнадцать часов.

– Давай просыпайся, – говорила Полин. – Я тебе поесть принесла.

Он спросил, не открывая глаз:

– Который час?

– Около половины одиннадцатого. – Она дернула его за плечо. – Половина одиннадцатого вечера, пора поесть.

Он открыл глаза, сел, заморгал, удивленно улыбнулся Полин. Потом устремил взгляд дальше, увидел поднос на столе. Принялся вылезать из постели и сообразил, что совсем раздет.

– Где вся моя одежда?

– Рубашка вон на стуле. Трусы на полу.

– Слушай, – сказал он. – Мне нужна остальная одежда. Брюки, ботинки.

– Они внизу.

– Принеси.

Она несколько обеспокоенно поднесла к губам палец:

– Шили сказал, если ты заберешь одежду, то оденешься и уйдешь. А тебе нельзя уходить. Шили сказал, ты должен оставаться здесь. А Спан сказал...

– В чем дело, Полин? Ты боишься Спана?

Она сразу преобразилась, высокомерно вздернула голову:

– Ты что, не знаешь? Если Спан пойдет против меня, я швырну его на пол и просто прибью.

– Хорошо, – похвалил он. – Отлично. А теперь принеси мне одежду.

Она шагнула к двери, остановилась, оглядываясь на него:

– Я спрячу одежду под одеялом. Скажу, будто ты тут замерз и хочешь еще одно одеяло.

Кэссиди не ответил. Дождался, когда она выйдет, натянул трусы, надел рубашку и пошел к столу посмотреть, что стоит на подносе. Там была миска тушеной баранины, от которой валил пар. Он понял, что очень голоден, а баранина, кажется, просто отличная Еды было много, с густой овощной подливкой. Он велел себе сесть и с удовольствием пообедать. Потом он обдумает ситуацию и составит план бегства. Только это потом, сейчас главное – миска тушеной баранины.

Он сел за стол, начал есть, сообщил себе, что тушенка великолепная. Внизу Ланди подавал лишь одно – тушеную баранину или говядину да маринованные свиные ножки в горшочке. Иногда Ланди по воскресеньям выходил в море и тогда по понедельникам предлагал крабов в панцире по пять центов за штуку, причем их очень быстро расхватывали. Но это бывало летом, когда идут крабы. Прошлым летом Ланди и его приглашал, и теперь было приятно вспомнить то воскресенье, когда он вместе с Шили, Спаном и Ланди высматривал крабов из гребной лодки. Они их приманивали на рыбьи головы, а когда у крабов начинался жор и они шли на рыбьи головы, вылавливали ручными сетями. Это было поистине превосходное воскресенье. В тот вечер они вернулись в “Заведение Ланди”, съели почти весь улов и вчетвером прикончили, должно быть, двенадцать – четырнадцать кварт пива. Потом Ланди совсем потерял над собой контроль и раздал всем сигары. Все откинулись на спинки стульев с сигарами, с животами, набитыми крабами и налитыми пивом, курили и говорили о рыбалке. Это было, безусловно, прекрасное воскресенье.

Прекрасные воскресные дни в жизни Кэссиди были наперечет. Было несколько отчасти приличных, когда он ходил в парк и смотрел на игравших детей. Он сидел там один на скамейке, дети играли, он покупал сладости и раздавал им. Рано или поздно они вступали с ним в разговор, рассказывали все о себе, о своих мамах и папах, о братьях и сестрах. Это были четырех-, пяти-, шестилетние дети из очень больших, очень бедных семей. Почти все время они проводили в парке без присмотра, не считая немногочисленных старших братьев или сестер, которые сидели, читали комиксы, играли, не обращая внимания на малышей. Приятно было поговорить с детьми, но потом, через какое-то время, все стало несколько по-другому. Он начал думать о собственных детях, которых нет, и это вызывало опустошающие, даже мрачные чувства. В то же время чертовски удачно, что они с Милдред не завели детей. Он всегда напоминал Милдред принять особые меры, чтобы не залететь, а она всегда отвечала, что ему нечего забивать себе голову, она абсолютно уверена, черт побери, что не желает обременять себя этим отродьем.

Поэтому большинство воскресений были попросту жалкими. Поганые разговоры, поганая атмосфера. Так всегда было, когда они вылезали из постели и начинали одеваться, когда расхаживали по тесным комнаткам квартиры, путаясь друг у друга под ногами. И все-таки, если подумать...

Нет, сказал он себе. Он не собирается об этом думать. Не собирается ни о чем думать, пока не расправится с миской тушеной баранины, с хлебом и с маслом. И, безусловно, покончив с едой, не намерен терзаться мыслями о прошлом. Надо заняться разработкой плана бегства отсюда сегодня ночью, исчезновения из города до наступления утра. С Дорис. Да, черт возьми, с Дорис. Он удивился, зачем понадобилось повторять это про себя. Ему следовало просто сказать, что сегодня ночью они с Дорис покинут город. Просто автоматически.

Дверь открылась, вошла Полин, неся свернутое одеяло. Подошла к столу, развернула, он увидел свои брюки и башмаки. Оставил еду, чтобы одеться, а Полин села за стол, тревожно глядя на него.

Он зачерпнул ложкой тушенку, отправил в рот большой кусок, откусил побольше хлеба, хмуро взглянул на Полин, прожевал тушенку с хлебом и спросил:

– Что тебя беспокоит?

– Твоя одежда. Наверно, не надо было ее приносить.

Он вернулся к тушенке. Съел последнюю ложку, начисто вытер миску последним кусочком хлеба, проглотил хлеб, выпил воды. Закурил сигарету, протянул одну Полин, зажег для нее спичку.

– Ну послушай. Ты ведь мне помогла.

– А Шили сказал...

– К черту Шили. Смотри, Шили все только портит. Да если б не Шили, я был бы в отличной форме.

– Знаю.

– Ну?

– Ну, – сказала она, – в то же время, может быть, стоит взглянуть на вещи и под другим углом.

– Это не твои слова, – оборвал он ее. – Это Шили. Совет постороннего, которого я не хочу и которого мне не надо.

– Но, милый...

– Никаких “но”.

– Слушай, милый. Они стараются что-то придумать. И держат тебя здесь для твоего же блага.

– Никто меня нигде не держит. – Он встал. Ему не нравилось, как она на него смотрит, как медленно качает головой.

Отвернулся от стола, прислушался к звукам на улице. Дождь стучал глухо, настойчиво. Кэссиди знал: так продлится всю ночь, а может быть, и весь завтрашний день.

Он угрюмо смотрел в окно.

– Нынче днем я просил тебя сделать кое-что для меня. Ты сказала, что сделаешь. – И стал ждать ответа. Потом добавил: – Я послал тебя разыскать Дорис. – И еще обождал. Повернулся, сердито взглянул на Полин: – Ну? Что случилось? Ты ее нашла?

– Конечно.

– Что значит “конечно”? Почему ты сюда ее не привела?

– Я ее привела, – отвечала Полин.

Он схватился руками за голову, сильно сжал виски пальцами.

Полин криво поджала губы:

– Нарисовать тебе картину?

– Нет, – сказал он. – Сам вижу.

Он видел, как открылась дверь, как Полин с Дорис вошли в комнату. Как Дорис остановилась в дверях, глядя на него и на Милдред, спящих в одной койке.

– Не переживай, – посоветовала Полин. – Дорис не возражает.

Он отступил на шаг назад.

– Что значит “не возражает”?

– Она была мертвецки пьяна. Вдребезги.

Он видел, как Полин берет Дорис за руку, выводит из комнаты, тихо закрывает дверь. Видел койку, на которой спал вместе с Милдред. Через какое-то время Милдред встала, оделась и вышла. Удивился, как у нее хватило сил встать с койки. Он наверняка ее вымотал. Был настоящим мужчиной. Смотрел на голые груди, приказывая себе доказать, что он мужчина. И так увлекся этим доказательством, что совсем забыл Дорис.

– Знаешь, кто я такой? – пробормотал он. – Художник-неудачник. Строю воздушный замок, потом перерезаю веревку, и все рушится.

– Милый...

– Все у меня рушится.

– Слушай, милый...

– Ничего во мне нету хорошего.

– Посиди минутку, послушай...

– Что толку? Просто нет во мне ничего хорошего, черт возьми. Алкоголик, тупица и просто дурак. И это еще не все. Дешевый, опустившийся притворщик.

В руках у Полин оказались бутылка и чистый стакан.

– Тебе надо взбодриться.

– Мне надо, чтобы меня сбили с ног и вышибли мозги.

Он выпил, она налила еще, и он снова выпил.

– Я притворщик, – повторил он. – И скажу тебе еще кое-что. Нет ничего хуже притворщика.

– Тебе надо еще выпить. На, возьми бутылку.

– Давай эту чертову бутылку. – Он поднял бутылку, стал пить из горлышка, потом поставил на стол. – А теперь объясню тебе, почему я притворщик...

– Да нет, вовсе нет, не надо так говорить.

– Говорю, потому что знаю – это правда. Я просто неудачник поганый. И еще. Знаешь, почему меня кругом бьют? Потому что я этого заслуживаю. Получаю именно то, что заслуживаю. – Он опять взялся за виски, как следует выпил, поднял бутылку, взглянул на нее и сказал ей: – Привет.

Полин встала:

– Слушай, ради Бога, не сходи с ума.

– Не сойду. – Он еще выпил. – Хотя лучше бы мне спятить. Потому что тогда я бы ничего не соображал. Когда ничего не соображаешь, все-таки легче. Когда находишься отсюда за много миль.

– Давай, – нежно настаивала она, – пей еще.

– Хочешь, чтоб я надрался? А как это сделать? Я сейчас себя чувствую так, что могу выпить галлон и не опьянею. – Снова поднял бутылку, на сей раз опустошил ее, объявив: – Совсем без вкуса. Я его даже не чувствую.

– Давай, милый. Может, поспишь. – Она мягко влекла его к койке.

Он упал на спину поперек койки. Полин подняла его ноги, положила на постель.

– Закрой глаза, – посоветовала она. – Поспи хорошенько. – И пошла к двери. – Ну, спи. – Протянула руку, погасила свет.

– Летчик. Капитан, старший пилот. Капитан автобуса. Путешествуйте с Кэссиди, мы даем вам гарантию. Мы гарантируем, что живыми вы не вернетесь. Все мы гордимся капитаном Джимом Кэссиди. За рулем настоящий мужчина. Вот он, гад, это он...

Полин открыла дверь, вышла, дверь спокойно и тихо закрылась.

– Это он, – бубнил Кэссиди. – Я его вижу. Его зовут Джим Кэссиди, он пытался сбежать, и ничего не вышло. Я его вижу.

Голова скатилась с подушки, и он застонал, а потом очень быстро заснул.

Во сне губы его шевелились.

– Эй, слушай. Слушай, Милдред. Хочу сказать тебе кое-что. Нет, ничего подобного. Ничего плохого. Я хочу сказать тебе что-то хорошее. Про тебя. Заявляю, что ты оказалась на высоте. Это ведь комплимент, слышишь? Настоящий комплимент с моей стороны. Ты на высоте... – Он опять застонал. – Что мне надо, так это подумать. О тебе, Милдред. Я должен о тебе подумать. Может быть, я вообще неправильно о тебе думал. Не знаю. Я об этом подумаю. Подумаю...

И тут он заснул.

Часам к трем утра его внезапно и грубо пробудил громкий взрыв хохота. Смеялись внизу, в задней комнате, где особые клиенты Ланди обычно выпивали после закрытия.

Смех достиг апогея. Хохотали на все лады. Кэссиди сел в темноте, прислушался, слез с койки, наклонил голову к полу, чтобы лучше слышать. Смеющиеся голоса утихали один за другим, пока не остались лишь два.

Он узнал их. Убедился в том, что совсем проснулся и ему ничего не мерещится. Они были внизу вместе. Хейни Кенрик и Милдред. Сидели вместе за столом и отлично проводили время. Их громкий визгливый хохот вламывался в мозг Кэссиди раскаленной кочергой.