Текст книги "Тайны Истон-Холла"

Автор книги: Дэвид Дж. Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Величие этой панорамы и ощущение собственной незначительности заставили Дьюэра быстро двинуться вниз, принимая на ходу решения, на которые он прежде не считал себя способным. Он непременно найдет какие-нибудь слова, не раскрывая истинной сути дела, чтобы успокоить жену. Что касается его самого, то он прогонит из головы все посторонние мысли и сосредоточится на выполнении задачи.

Достигнув подножия холма, Дьюэр пошел на юго-восток и места эти были более знакомы. Уже стемнело, на тротуарах, ярко освещенных уличными фонарями, теснились тележки с продуктами и разнообразные лавки. Здесь Дьюэр немного задержался, вновь нервно нащупывая монеты в кармане пальто и думая, что такого недорогого можно купить жене. Остановившись в конце концов на полуфунте креветок и банке рыбных консервов, он двинулся в сторону Фаррингдон-роуд. Дом на Кларкенуэлл-Корт был погружен в полную темноту. В его комнате тоже не горел свет, огонь в камине погас, и лишь неровное дыхание жены выдавало человеческое присутствие. Но хотя двигался Дьюэр неслышно и так же тихо присел у камина, пытаясь с бесконечным терпением раздуть огонь, женщина зашевелилась.

– Это ты, Джон?

– Я, не волнуйся. Смотри, сейчас огонь разгорится, приготовлю ужин.

– Знаешь, что-то совсем мне худо. Слабость страшная. Ужин, говоришь?

В камине появились первые языки пламени, Дьюэр зажег лампу и продемонстрировал жене свои покупки.

– А разве тот господин не за долгом приходил?

– Э-э… ну да. В каком-то смысле да. Но с другой стороны, денежки появились. И работа тоже. Сейчас все расскажу.

– Здорово, Джон!

Огонь в камине разгорелся вовсю. Жена с усилием поднялась с кровати и начала выкладывать креветки на блюдце. Что ж, надо надеяться, что Дьюэры провели не такой уж плохой семейный вечер.

К некоторому своему удивлению – ибо до известной степени ему все еще казалось, будто все его договоренности с посланцем мистера Пертуи чистая химера, – Дьюэр быстро убедился, что события в основном развиваются по плану Грейса. Уже на следующее утро он отправился в ломбард на Кларкенуэлл-роуд, с хозяином которого в последние недели весьма сблизился, и за тринадцать шиллингов шесть пенсов выкупил из заклада свой костюм. Это был хороший костюм, приобретенный незадолго до того, как он перестал быть бакалейщиком. Разложив его на кровати, Дьюэр сразу заметил, насколько тот отличается от всех иных предметов одежды, имеющихся в комнате. Это как раз то, что нужно. В то же время даже самый большой оптимист понял бы, что ему предстоят еще расходы. Ботинки, как наглядно подтвердила вчерашняя экскурсия на Примроуз-Хилл, разваливались на куски, а шляпа с высокой тульей, валявшаяся в стенном шкафу вместе с деталями сломанного отжимного катка, насквозь проедена молью. Взяв еще один из оставшихся четырех соверенов, Дьюэр отправился в универмаг на Розамон-стрит и выложил десять шиллингов за пару ботинок. Завершила его гардероб шляпа, обнаруженная в витрине комиссионного магазина и облегчившая, да и то лишь в результате весьма долгих переговоров, его карман еще на пять шиллингов девять пенсов.

– Ну и как я тебе? – повернулся он к жене, закончив туалет и удовлетворившись, за неимением зеркала, разглядыванием собственной персоны в чайнике.

– Отлично выглядишь, Джон, право слово, замечательно.

– Как насчет ленты на шляпу? Впрочем, не стоит. А перчатки?

В конце концов было решено, что перчатки можно достать у миссис Хук, швеи из квартиры этажом выше. В течение всего этого времени лицо Дьюэра – а он всячески пытался скрыть это от жены – сохраняло печальное выражение. Он не мог не понимать, что, даже пребывая в неведении относительно конечных целей Грейса, все его действия иначе как аферой не назовешь. Нынешнее одеяние, и в особенности шелковая шляпа, лишь усиливало тревогу. Он со страхом думал о том, что, едва выйдя из дома, выдаст себя уже одним своим видом и уж наверняка вызовет подозрение у полисмена, регулирующего уличное движение. Впрочем, постепенно это чувство улетучилось. Насколько ему известно, никакого преступления он пока не совершил. Да и вообще не исключено – а за эту мысль он цеплялся, как приговоренный к смерти, перед которым вдруг забрезжила надежда на помилование, – что не такое уж это темное дело и, может, оно приличнее, честнее, чем кажется. Разумеется, все эти тяжелые раздумья скрыть от жены так и не удалось. Как-то вечером, когда чудеса портновского искусства обрели завершенную форму и мистер Дьюэр предстал перед ней в новом виде, миссис Дьюэр довольно мрачно заметила:

– По-моему, Джон, ты не очень-то в восторге от новой работы.

– Пожалуй, ты права. Не очень. Видишь ли, – наугад заговорил он, понимая, что просто не в состоянии поделиться с ней страхами, сжигающими его изнутри, – в каком-то смысле это та еще головная боль. Ну и конечно, тебя одну оставлять не хочется.

– Ну, об этом можешь не волноваться (белое как мел лицо миссис Дьюэр вряд ли подтверждало эти слова). Миссис Хук обещала позаботиться обо мне. Знаешь, давай молиться, чтобы на этот раз тебе повезло. Такой шанс нельзя упускать.

– Ну да, конечно. – Хотя по выражению лица мистера Дьюэра нельзя было сказать, будто он слишком верил в успех предприятия.

Под конец второго дня, прошедшего после встречи с Грейсом, Дьюэр вдруг так разнервничался, что чуть ли не продал костюм и все остальное, чтобы вернуть пять соверенов. Но наутро на скрипучей лестнице послышались чьи-то шаги. Это оказался почтальон – не тот, что обычно разносит корреспонденцию по домам на Кларкенуэлл-Корт, а другой. В письме, на обратном адресе которого значилось «Картер-лейн», оказалась, как и сулил Грейс, пятидесятифунтовая банкнота, перечень ранее оговоренных дел, а также указание как можно скорее выехать в Большой Ярмут. Письмо было получено в девять утра, а в десять, одетый с иголочки, что явно вызвало одобрение со стороны швейцара, открывшего ему с почтительной улыбкой дверь, Дьюэр вошел в банк на Лотбери. Благодаря оказанному ему приему открыть счет на имя мистера Джеймса Ропера, как и заключить соглашение с представителями господ Балструд в Восточной Англии, оказалось чрезвычайно просто, и уже в одиннадцать Дьюэр направился на вокзал Шордич. Заплатив одиннадцать фунтов три пенса за билет до Большого Ярмута и обратно, отдал чемодан носильщику и позволил препроводить себя в вагон второго класса, где удивительно пахло анисом и сидела пожилая дама, держа проволочную дорожную корзину с пекинесом.

– Это замечательная собачка, сэр, – сказала дама. – Никого еще пока не укусила. Даже когда щенком была.

Дьюэр заметил, что весьма рад слышать это.

– И тем не менее, сэр, факт остается фактом: он терпеть не может путешествовать. И никогда не мог, и, наверное, так будет всегда.

На что Дьюэр ответил, что это весьма удивительно.

Наконец, окутавшись клубами пара, поезд отошел от вокзала и потащился через унылую задымленную местность, сплошь утыканную трубами, минуя извилистые притоки Темзы, на поверхности которых плавали окрашенные во все цвета радуги нефтяные пятна; склады, угрюмо нависавшие прямо над водой; старинные ремесленные мастерские, окна которых давно забыли, что такое стекло, а крыши – шифер; проползая под уродливо сгорбившимися, выложенными черным кирпичом гигантскими виадуками, мимо необъятных кладбищ, где надгробия жмутся друг к другу, теряясь под фантастически изогнутыми, покрытыми сажей ветвями деревьев. Отовсюду – с труб, зеленовато-черных складских стен, опор виадуков, покосившихся кладбищенских заборов – стекала вода, время от времени в ней отражались лучи бледного солнца, так что впечатление возникало такое, будто разом загораются, пробивая серый туман, десятки свечек: вспыхивают – и тут же гаснут.

Пожилая дама откушав сливы в сахаре, вскоре заснула с открытым ртом, демонстрируя ряд пожелтевших зубов, а собачка, повыв немного от тоски и одиночества, принялась грызть дно корзины, словно действительно верила, будто ей удастся вырваться на свободу.

За всем этим Дьюэр наблюдал в печальной задумчивости, не находя ничего, что помогло бы развеять его тревогу. Он очутился слишком уж на виду, и это его смущало. Ему казалось, что облаченный в свой черный костюм, с шелковой шляпой на коленях, он похож на экспонат в музее и посетителей приглашают осмотреть его и оценить по достоинству. Подобное ощущение чрезвычайно нервировало Дьюэра. По коридору, громко топая башмаками, прошел кондуктор, и Дьюэр вжался в угол, как человек, за которым гонятся. На некоторых станциях по пути следования поезда в окно заглядывали старушки, предлагая купить свежую газету или миндальную карамель, и он в страхе вскакивал с места. В Ипсуиче проснулась его спутница. Она еще раз рассказала о достоинствах своей собачки и, сопровождаемая какой-то родственницей, сошла на платформу. Севший на ее место смуглолицый молчаливый мужчина, сразу же принявшийся тереть ногти носовым платком, Дьюэру совершенно не понравился. Он решил, будто это полицейский инспектор, который путешествует инкогнито и только и ждет, когда поезд вползет во тьму тоннеля, чтобы наброситься на него и надеть наручники.

И в Норидже было не лучше. В ожидании пересадки на другой поезд ему пришлось два часа болтаться по городу в сопровождении услужливого носильщика, не отходившего ни на шаг и показывавшего достопримечательности города – например, старинный замок (он же тюрьма), где уныло копошились люди в полосатой одежде. От Норуича до Большого Ярмута не больше двадцати миль голой, плоской как доска, местности, сплошь застроенной ветряными мельницами, но Дьюэру хотелось, чтобы это были все двести. Тем не менее, достигнув места назначения, он был рад осознать – хотя еще четыре часа назад это представлялось почти невероятным, – что он по крайней мере жив, львы его не сожрали и даже не покушались на него. А носильщики, железнодорожные служащие, да и всякого рода зазывалы, шнырявшие в поисках туристов, обращались с ним в высшей степени пристойно. Приободрившись таким образом, Дьюэр подхватил чемодан и примерно в четыре часа пополудни вышел из вокзала. Задержавшись возле запряженной в подводу лошади, он непринужденно осведомился у какого-то старика в рабочей куртке, державшего вожжи, где здесь, в Ярмуте, можно остановиться и что стоит посмотреть. Выяснив, что благородные господа предпочитают, как правило, гостиницу «Бейтс», а у причала стоит отличная экскурсионная яхта, упомянутая в одном из романов мистером Чарлзом Диккенсом, Дьюэр велел немедленно отвезти его в гостиницу, чтобы завтра заняться осмотром яхты.

Увы, в межсезонье Ярмут представляет собой весьма унылое место – мне по крайней мере всегда казалось именно так. Что тут есть? Прогулочная дорога, тянущаяся вдоль берега примерно милю, на которой северный ветер, долетающий прямо из Ютландии, беспощадно осыпает вас морскими брызгами. Два театра с весьма привлекательными афишами, рекламирующими вчерашние и завтрашние представления, всегда закрытые. Базар по четвергам, неизменно готовый превратиться в «шестипенсовую распродажу» или «аукцион всего за один шиллинг» и тому подобное, но также не работающий все семь дней в неделю. Чем именно занимают себя жители города в период между октябрем и мартом, сказать затруднительно, поскольку и магазины закрыты, а на улицах никогда нет народа.

Встав на следующее утро пораньше, Дьюэр направился сначала на почту, откуда телеграфировал на Картер-лейн свой местный адрес. Затем побывал в читальне для моряков, где обнаружился отсыревший экземпляр «Ярмут меркьюри», а также пушечное ядро, выпущенное, наверное, еще в сражении при Трафальгаре. И наконец, изучив внутреннее убранство описанного мистером Чарлзом Диккенсом судна (оказавшегося несудоходным, ибо в нем жила семья из девяти человек), Дьюэр почувствовал, что исчерпал все возможности города. На следующий день пришло письмо с Картер-лейн. Дьюэр прочитал его с большим волнением, ибо оно-то и раскрыло ему наконец глаза на суть дела, ради которого он приехал в Большой Ярмут. Сегодня утром ему под видом мистера Ропера следовало нанести визит двум городским стряпчим. Тому и другому надо представиться кредитором господина по имени Нокс, проживающего по такому-то адресу в Пэкеме, и попросить написать письма с поручением оплатить долги на сумму сто пятьдесят фунтов стерлингов. После этого вернуться в гостиницу и ждать, пока стряпчие сами не свяжутся с ним. Все это – хотя, по правде говоря, текст письма занимал не более страницы – Дьюэр прочитал пять или даже десять раз, чтобы, не дай Бог, не перепутать или не забыть чего-нибудь.

Затем, со шляпой в руке и самыми мрачными предчувствиями в сердце, он вышел на главную улицу, твердо намереваясь выполнить данное ему задание. И вновь, как и в банке в Лотбери, встретили его в этих цитаделях законности самым радушным образом. Без малейшей задержки проводили в кабинет, вежливо выслушали и заверили: письма напишут немедленно. Он остановился в гостинице «Бейтс»? Они будут иметь удовольствие нанести ему визит. Во второй конторе Дьюэру чрезвычайно учтиво напомнили о необходимости поручительства. Будучи уверен, что стук его сердца слышен любому прохожему на улице, Дьюэр тем не менее, стиснув зубы, назвал имя Герни – кажется, именно так зовут местных представителей его лондонского банка. После чего его с поклонами проводили до лестницы, как какого-нибудь Креза. В общем, размышлял Дьюэр, возвращаясь к себе в гостиницу и вдыхая воздух, который сильно пах тухлой рыбой, все могло обернуться гораздо хуже. Опять-таки львы его не сожрали и даже не покушались. Пока на его пути встречаются исключительно агнцы.

Пребывая именно в таком настроении, он позавтракал в гостинице и собирался еще раз пройтись по берегу, но тут как раз столкнулся с такой угрозой, которая разом пробудила все его прежние страхи. Задержавшись у регистрационной стойки, чтобы решить с клерком всякие мелкие дела – подбросить или не подбросить еще немного угля в камин, подать на ужин рыбное блюдо, – Дьюэр заметил вдруг, как пристально его разглядывает некий господин, только что появившийся в вестибюле. Он круто повернулся, намереваясь немедленно возвратиться к себе в номер, но господин, чьи черты показались Дьюэру знакомыми, был уже рядом.

– Вот это встреча так встреча! А я сразу, как вошел, сказал себе: неужто это он? И точно.

– А, ну да, конечно. Как дела?

Вглядываясь в лицо собеседника, Дьюэр признал в нем коммивояжера, с которым имел дела в свою айлингтонскую пору. Более того, этому типу отлично известны все его, Дьюэра, коммерческие неудачи. Тщетно пытаясь взять себя в руки – он чувствовал, как весь покраснел, – Дьюэр заметил, что коммивояжер разглядывает его с необычным интересом.

– Что вас привело сюда? Дела, наверное? Выглядите превосходно – фортуна, видно, лицом повернулась. Между прочим, – продолжал он, – мне послышалось или действительно этот малый за стойкой назвал вас Ропером или как-то так?

Никакого подвоха за этим вопросом не скрывалось, но для Дьюэра во взвинченном состоянии хватило и этого, чтобы паника снова захлестнула его. Пробормотав какое-то извинение – впоследствии он так и не смог припомнить, какой предлог выдумал, – Дьюэр бросился на улицу и, убедившись, что его никто не преследует, направился к берегу. Здесь, на свежем морском воздухе и в отсутствие посторонних, голова немного прояснилась. Что ж, не повезло, говорил он себе, но ничего катастрофического не произошло, впадать в отчаяние оснований нет. Понятно, что в этой гостинице, где его вымышленное имя может теперь привлечь всеобщее внимание, оставаться нельзя, однако же в городе есть и другие места, в которых имя мистера Ропера никаких подозрений не вызовет. Порассуждав таким образом в течение примерно часа, Дьюэр вернулся к себе в гостиницу. Убедившись в отсутствии поблизости коммивояжера, он направился к стойке и заявил, что только что полученное сообщение вынуждает его немедленно покинуть город. Формальности отняли не более пяти минут, и Дьюэр с чемоданом в руках вновь очутился на улице. Страх научил его быть осмотрительнее. Вместо того чтобы просто перейти на другую сторону и справиться о номерах в ближайшей гостинице – а поблизости имелись еще две-три, – он направился в отдаленную часть города, за церковь Святого Николая, и снял комнату в рыбацком доме. Первым делом написал письма стряпчим и на Картер-лейн, извещая об изменении адреса, хотя причин этого не указал. Остаток дня Дьюэр провел, гуляя по берегу (чувство опасности подсказывало избегать мест, где можно столкнуться с коммивояжером), а вечером скудно поужинал шпротами, поданными новой хозяйкой.

Увы, его беды на том не кончились. Время тянулось бесконечно. Унылые дождливые дни, которые можно было терпеть в отеле, где трещит огонь в камине и есть с кем пообщаться, в домике рыбака на южной окраине города казались бесконечно тоскливыми. Дьюэр пристрастился к прогулкам по берегу, каждодневно отмеривая милю за милей и следя за полетом чаек на фоне низкого пасмурного неба. К югу от Большого Ярмута находился городишко под названием Горлстон, утыканный живописными домиками, сложенными из прибрежных камней, и с одиноким озером, где плавали цапли и торчали голые деревья. Но Дьюэру уже ничто не приносило утешения. У него вошло в привычку разговаривать с самим собой на ходу – в какой-то момент он заметил это во время прогулок, и сделанное открытие его ничуть не порадовало. Борясь с ветром, кутаясь в поднятый воротник, засовывая руки глубоко в карманы пальто, Дьюэр успокаивал себя тем, что испытаниям его скоро настанет конец, еще день-два, и он окажется дома. Помещение на Кларкенуэлл-роуд казалось отсюда, где только бесконечные пески куда ни глянь да хрипло кричат чайки, чуть ли не райским садом, а звон колоколов на Сент-Джеймсской церкви – музыкой сфер. Дьюэр был лондонским жителем, и умиротворенный вид местной публики действовал ему на нервы.

На третий день пребывания в доме рыбака утренняя почта доставила два письма, адресованных Дьюэру. Оба от ярмутских стряпчих. Они извещали о том, что сто пятьдесят фунтов стерлингов, которые задолжал ему мистер Нокс из Пэкема, получены и за вычетом комиссионных могут быть предоставлены ему. Эти сообщения, как казалось Дьюэру, должны были поднять его дух, но странным образом возымели прямо противоположный эффект. Стало очевидным, что его втянули в чистейшую аферу.

Нет такого кредитора, рассуждал Дьюэр – а в свое время он приобрел немалый опыт в таких делах, – который выложит столь значительную сумму в короткий срок. Наверняка подобные темпы вызовут глубочайшие подозрения у тех, кому он доверил истребовать долг. Разве может быть иначе? Тем не менее ничего другого, кроме как откликнуться на полученное сообщение, ему не оставалось, и, настороженно оглядываясь по сторонам, низко надвинув на лоб шляпу, Дьюэр отправился по знакомым адресам. Опять-таки и там и там его, то есть мистера Ропера, встретили с величайшим почтением. И передали письма, написанные изящным, почти каллиграфическим почерком мистера Нокса из Пэкема, ссылавшегося на затруднительное положение, в котором он оказался, и признававшего взятые на себя обязательства в полном объеме. И оттуда, и оттуда он вышел с чеками, каждый на сумму чуть меньшую, чем сто пятьдесят фунтов, для перевода на счет фирмы.

Следовало решить еще одно дело. Дьюэр потратил почти все деньги. От пяти соверенов, полученных около недели назад у Грейса, остался всего шиллинг с мелочью. А ведь оба ярмутских стряпчих, помимо чеков, представили ему счета на шесть шиллингов восемь пенсов каждый. И надо еще заплатить за жилье рыбаку. Следуя инструкциям, содержащимся в последнем письме с Картер-лейн, Дьюэр решил снять небольшую сумму со своего счета у Герни. Прикидывая, что не пройдет и получаса, как он оставит этот городишко, Дьюэр остановил первого же прохожего и спросил, как пройти к банку Герни. Герни? Да это же совсем рядом, на соседней улице.

Время приближалось к полудню. В Большом Ярмуте, как практически во всех провинциальных городах, учреждения закрываются на обед ровно в двенадцать, и чтобы не оказаться перед запертой дверью, Дьюэр ускорил шаг. То ли возбужденное состояние, вызванное стремительным развитием событий было причиной случившегося, то ли легкое головокружение, преследующее его последние дни, сказать трудно, но в банке между ним и кассиром состоялся странный разговор:

– Я хотел бы снять небольшую сумму со счета, открытого на мое имя вашим лондонским агентом.

– Ваше имя, сэр?

– Дьюэр.

Осознав свою ошибку, он мгновенно поправился, но было уже поздно. Кассир удивленно посмотрел на него. Хуже того: старший кассир – бородатый мужчина в очках, слышавший со своего места в глубине служебного помещения этот диалог, – встал и направился к ним. Будь на его месте кто-нибудь другой, он бы как-то выкрутился, выругал себя за рассеянность, привел бы неоспоримые доказательства того, что никакой он не Дьюэр, а самый настоящий мистер Ропер, но Дьюэр на такое не был способен. Он круто повернулся на каблуках и бросился прочь. Бредя с поникшей головой в сторону дома и обзывая себя последними словами, Дьюэр все время возвращался к одному-единственному вопросу: что делать? Тщательно исследовав карманы, он нашел пятнадцать пенсов. Оставалось только одно. Добравшись до своего жилья в Саут-тауне, Дьюэр с облегчением убедился, что хозяйки нет дома; не прошло и минуты, как он со своим чемоданом снова очутился на улице. Чувствуя, как пот струится у него по щекам, дико оглядываясь по сторонам, Дьюэр поспешно зашагал к вокзалу. Четыре часа спустя, преследуемый лишь клочьями тумана, что висел над норфолкскими полями, поезд, бегущий на запад, доставил его в Лондон.

ПОЕЗДКА МИСТЕРА ТЕККЕРЕЯ

Норуич – Хинем – Уоттон

…Изнутри, за вычетом орнаментальных излишеств, привнесенных архитекторами эпохи рококо, собор выглядит в высшей степени благородно. Яркие, ласковые лучи солнца, проникающие через окна, золотят это величественное сооружение нежнейшим светом. Превосходный витраж не слишком бросается в глаза. Орган звучит низко и торжественно. Шесть посетительниц, каждая со справочником в руках и в сопровождении особы мужского пола, расхаживали взад-вперед по нефу вместе с церковным служащим, у которого глаза так и горели, а красноречие было таково, что, признаюсь, мне сделалось стыдно за невежество в вопросах духовной истории. И я, стараясь не привлекать к себе внимания, поспешно отошел к воротам, ведущим в школу при соборе. Здесь под присмотром добродушного на вид молодого учителя в форме, явно завидовавшего беспечному веселью своих подопечных (а я-то уж точно), с полсотни юных джентльменов в тесных черных куртках и брюках играли в пятнашки, или бросали палками в мишень, или поедали миндальную карамель, купленную прямо с полноса у уличной продавщицы.

В полдень, миновав большой дом – резиденцию мистера Герни, и славную деревушку под названием Колни, мы выехали из города через западные ворота и очутились на каменистой норфолкской дороге. На мой вкус, это очаровательная сельская местность, где река вьется через заливные луга и тальник, а здесь и там виднеются аккуратные церквушки посреди удивительно зеленых рощ и пастбищ. Странно только, что места эти выглядят совершенно пустынными и брошенными. Куда уж все делись, если только не на заработках, урожай убирают, понятия не имею. Так или иначе, мне не встретилась ни единая душа, разве что мальчишка, игравший на дороге близ Уимондема. Он спросил: «Ваша честь, не желаете ли посмотреть на большую свинью?» «Титмаш, [23]23
  Один из многочисленных псевдонимов Теккерея в начале его литературной деятельности.


[Закрыть]– сказал я себе, следуя за ним по лабиринту жалких огородов и небольших участков грубо вспаханной земли, – право, тебе следовало бы предаваться земледельческим радостям деревни и стать-таки фермером». Однако вынужден признать, животное, которое самодовольно разглядывало меня из своего хлева, показалось мне довольно-таки несимпатичным. И все же приятно было послушать, как этот сорванец хвастает тридцатью шиллингами, которые его мать уж точно получит за эту тушу, а он в день забоя полакомится жареной свининой. Должен признать, мне не было жаль двух пенсов, которые составили плату за этот обзор.

…За Хингемом – аккуратным городком, где у кромки леса блестит красивое озерцо, – пейзаж становится угрюмым и невыразительным. Мимо, скрипя колесами, прополз экипаж с полудюжиной стариков и старух, жалкий скарб которых, валявшийся у ног, не позволял даже пошевелиться. Нищие, сказал мой друг, хорошо знающий эти края, в уоттонский работный дом едут. Затем проследовала подвода пивовара, влекомая двумя могучими ломовыми лошадьми, и я подумал о конце этого путешествия: хозяин пивной, стоящий в белом фартуке у входа, бочки, скатывающиеся в холодный, тускло освещенный погреб, симпатичная официантка, подносящая вознице большую кружку. Ничего подобного, увы, стариков нищих не ожидает. Приближаясь к Уоттону, мы миновали большой дом, полускрытый деревьями и обнесенный высокой каменной стеной. Как выяснилось, это убежище прославленного натуралиста мистера Дикси. Прямо у ворот виднелся крепкий охотничий домик, рядом с которым на смородиновых кустах сушились белые парусиновые брюки и чулки, но других признаков жизни видно не было. Сами ворота были заперты на висячий замок, и у меня возникло впечатление, что мистер Дикси, при всей своей страсти к бабочкам, посетителей не жалует.

В общем, было в этой части Норфолка что-то угрюмое: высокие деревья, затеняющие дорогу, внушающий содрогание старинный полуразрушенный дом, в котором могло бы происходить действие какого-нибудь из романов миссис Анны Радклифф, унылая равнина, расстилающаяся на мили вперед… Поднялся ветер, и растущий поблизости тростник отозвался на редкость печальным вздохом. Заметив в огибающей дом мистера Дикси стене небольшой пролом – камень раскрошился, – я не смог противостоять соблазну заглянуть внутрь, но ничего, кроме своры собак в псарне да женской фигуры, мелькавшей на лужайке перед домом, не увидел…

И вот наконец Уоттон, огромная старая рыночная площадь, где конюхи присматривают за своими привязанными к изгороди животинами, и «Джордж-Инн» с ее свежими простынями, пухленькой, как нигде, горничной и величественной старой хозяйкой, которой стоит только сказать: «Мадам, моя котлета будет еще вкуснее, если на тарелке не останется отпечатков пальцев посудомойки…»