Текст книги "Почтальон"

Автор книги: Дэвид Брин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Вот как! – Люди переглядывались, понимающе кивали, словно в ответе Гордона содержался глубокий смысл. Он слышал, как его слова побежали по толпе, мигом достигнув ее периферии.

– Он нашел вещи почтальона и, само собой, сделался им...

Они усмотрели в его ответе нечто такое, что их умиротворило; толпа стала редеть. Лишь позднее Гордон осознал, сколь важное событие произошло в свете масляных ламп, пока он упивался давно позабытым вкусом добротной еды.

5

«...мы обнаружили, что в нашей клинике имеется большой запас разнообразных дезинфицирующих и обезболивающих средств. Насколько нам известно, в Бенде и в центрах для сбора беженцев к северу их остро недостает. Мы готовы обменять часть этих медикаментов, а также грузовик с деионизирующими очистителями, брошенный кем-то у нас, на тысячу ампул тетрациклина, чтобы спастись от эпидемии бубонной чумы, надвигающейся с востока. Возможно, мы согласились бы вместо тетрациклина и на активную культуру дрожжей, выделяющих баломицин, если бы кто-нибудь научил нас, как с ней обращаться. Кроме того, мы испытываем острую необходимость в...»

По всей видимости, мэр Джилкриста обладал недюжинной силой воли, раз ему удалось уговорить местный комитет по действиям в чрезвычайной ситуации одобрить подобный обмен. Усиленное накопление запасов, противоречившее всякой логике и исключавшее взаимопомощь, было одним из главнейших факторов, приведших к коллапсу. Гордон только удивлялся, что в первые два года Хаоса еще оставались люди, сохранившие крупицы здравого смысла.

Он принялся тереть глаза. Чтение оказалось непростым занятием при свете двух самодельных свечек. Однако ему никак не удавалось заснуть на ложе из мягких матрасов; он готов был не смыкать глаз, лишь бы не провести ночь на полу. Сколько месяцев он мечтал именно о такой постели в именно такой комнате!

Незадолго до этого его стошнило. Неумеренное количество пищи и домашнего пива привело его от головокружительной легкости к тяжким страданиям. Несколько часов он находился где-то между этими противоположными состояниями, пока наконец не ввалился в отведенную ему комнату, почти не помня событий празднества.

На столике рядом с кроватью его ждала зубная щетка – наконец-то! – и металлический таз с горячей водой.

Мыло! Стоило ему ополоснуться, как резь в желудке сама собой утихла.

Гордон улыбнулся, увидев, что его форма выстирана и тщательно выглажена. Она лежала на стуле; дыры, которые он кое-как залатал в походных условиях, были с любовью заштопаны.

Он не мог винить жителей этого крохотного селения за то, что они упустили из виду еще одну из его насущных потребностей, нечто, без чего он столь долго обходился, что не смел сейчас и помыслить об этом. Хватит с него и того, что ему предоставлено. Он находился почти что в раю.

Нежась на ветхом, но безупречно чистом постельном белье и дожидаясь, когда же его наконец сморит сон, Гордон изучал переписку людей, давно покинувших этот мир. Мэр Джилкриста писал:

"Нам чрезвычайно трудно сладить с местными бандами «мастеров выживания». На наше счастье, все они слишком большие эгоисты, чтобы сбиться в крупные стаи. Я полагаю, пока они причиняют друг другу не меньше беспокойства, чем нам. Однако постепенно они становятся настоящей проблемой для нас.

Наш шериф постоянно попадает под обстрел хорошо вооруженных людей в армейском камуфляже. Несомненно, эти идиоты принимают его за «лакея русских» или что-то в этом роде.

Они взяли привычку охотиться, убивая в лесу все живое и заготовляя в огромном количестве мясо. Наши охотники, возвращаясь, с отвращением рассказывают, сколько дичи те переводят понапрасну; кроме того, в самих наших охотников часто палят ни с того ни с сего.

Знаю, что могу показаться слишком настойчивым, но, когда у вас появится возможность выделить нам взвод, закончивший переселение беженцев, не поручили бы вы ему помочь нам разделаться с этими романтическими негодяями, одержимыми эгоизмом и накопительством? Надеюсь, пары подразделений американской армии хватит для того, чтобы убедить их, что война выиграна и теперь всем без исключения надо сотрудничать..."

Гордон огорченно отложил письмо.

Значит, и здесь все происходило как везде. Последней каплей стала эта чума – «мастера выживания», особенно те из них, кто провозгласил своим пророком проповедника безбрежной, жестокой анархии Натана Холна.

Одной из обязанностей Гордона в бытность ополченцем являлось искоренение небольших банд этих головорезов-горожан, помешавшихся на огнестрельном оружии. Он удивлялся, какое огромное количество укрепленных пещер и хижин этих параноиков, расплодившихся в трудные послевоенные годы, разоружает его подразделение в прерия и на островках посреди озер.

Ирония ситуации состояла в том, что дело определенно уже шло на лад! Депрессия была преодолена, люди снова взялись за совместный труд. Если не считать горстки психов, Америку и весь остальной мир ждало блестящее возрождение. Однако все как-то забыли, сколько бед может причинить даже горстка психов.

Разумеется, когда все и впрямь рухнуло, маленькие крепости продержались надолго. Большая часть этих муравьиных бастионов в первые же месяцы по дюжине раз переходила из рук в руки, ибо они являлись естественными целями атакующих. Равнины оставались аренами сражений, пока не была расколочена последняя солнечная батарея, снесен последний дающий электроэнергию ветряк, разграблен охотниками за вожделенными наркотиками последний склад медикаментов.

Выстояли только те ранчо и деревни, где в должной пропорции сочетались стойкость, внутренняя спайка и здравый смысл. К тому времени, когда все отряды национальной гвардии геройски погибли на своих боевых постах или сами растворились среди банд рыскающих по разоренной местности «мастеров выживания», в живых остались лишь немногие вооруженные отшельники, первыми ушедшие в леса.

Гордон в который раз посмотрел на штамп на конверте. Два года после войны! Он покачал головой. Раньше ему было невдомек, что кто-то ухитрился продержаться так долго.

Мысль об этом причинила ему боль, как старая потревоженная рана. Неужели последние шестнадцать лет могли бы пройти совсем по-другому?..

До его слуха донесся слабый шорох. Гордон вздрогнул. Наверное, послышалось... Шорох повторился, только уже громче, и он понял, что кто-то скребется в дверь.

– Войдите, – позвал он.

Дверь наполовину приоткрылась, и Гордон увидел Эбби – хорошенькую брюнетку с по-восточному раскосыми глазами. Она смущенно улыбалась. Гордон сложил письмо и засунул его обратно в конверт.

– Хэлло, Эбби. В чем дело? – Он улыбнулся в ответ.

– Я... я пришла спросить, не нужно ли вам еще чего-нибудь, – торопливо ответила она. – Вам понравилось умывание?

– Еще как! – Гордон вздохнул, лихорадочно прикидывая, что бы еще сказать. – Но самый ценный дар – зубная щетка. Это вообще послание с небес.

– Вы же говорили, что лишились своей. – Она опустила глаза. – У нас на складе еще осталось пять-шесть неиспользованных. Я рада, что вы удовлетворены.

– Так это была ваша идея? Низкий вам поклон. Теперь я – ваш должник.

Эбби широко улыбнулась.

– Вы читали письмо? Можно мне взглянуть? Никогда в жизни не видела письма.

– Бросьте, не такая уж вы малолетка! – Гордон усмехнулся. – Даже до войны не видели?

Эбби покраснела.

– Когда все случилось, мне исполнилось лишь четыре года. Это был такой страх, такая неразбериха, что я... почти ничего не помню.

Он прикрыл глаза. Неужто прошло так много времени? Да, шестнадцать лет – достаточный срок, чтобы все теперешние красавицы на земле не знали ничего, кроме темноты. Потрясающе!

– Тогда глядите. – Он пододвинул к кровати стул, но она обошла его и уселась прямо на постель. Гордон запустил руку в мешок, вытащил оттуда очередной ветхий, пожелтевший конверт, аккуратно расправил листок и протянул ей.

Эбби уставилась на бумагу так сосредоточенно, что он сперва решил – она погрузилась в чтение. От усилий ее тонкие брови сошлись на переносице, однако вскоре она подняла глаза.

– Боюсь, для этого нужно уметь читать гораздо лучше, чем я. То есть я могу прочесть надпись на консервном банке и тому подобное, но у меня не было практики с написанным от руки и с... предложениями.

Последние слова она произнесла еле слышно. Девушка была смущена, но не испытывала ни малейшего страха; она полностью доверяла ему, словно пришла исповедаться. Он опять улыбнулся.

– Не беда. Я расскажу вам, о чем тут речь. – Он поднес письмо поближе к пламени свечи. Эбби придвинулась к нему и теперь сидела, почти касаясь его колен и не сводя глаз с исписанного листка.

– Письмо написал некто Джон Бриггс, из Форт-Рока, штат Орегон, человеку, у которого он прежде работал и который жил в Кламат-Фолс. Судя по изображенным на бланке станку и лошадке, Бриггс был когда-то механиком или плотником. Гм-м... – Почерк оказалось действительно нелегко разобрать. – Выходит, этот Бриггс славный малый. Он предлагает бывшему боссу прислать к нему своих детей, пока не кончится вся заваруха. Кроме того, он пишет, что у него хорошая мастерская, свой генератор и полно железа. Он спрашивает, не желает ли босс заказать чего-нибудь...

Гордон закашлялся. Он все еще испытывал похмелье, и до него только сейчас дошло, что у него на кровати сидит как ни в чем не бывало хорошенькая женщина. Промявшись под его весом, матрас заставил ее соскользнуть вплотную к нему. Гордон поспешил снова уткнуться в прыгающие строчки.

– Дальше Бриггс пишет о том, как плотина в Форт-Роке подает электроэнергию... Телефоны уже вышли из строя, но, как ни странно, он все еще имел связь с Юджином благодаря компьютерной сети...

Эбби смущенно взглянула на него. Он понял, что большая часть из того, что он рассказывает ей об авторе письма, звучит для нее тарабарщиной. «Мастерская», «компьютерная сеть» – древние магические символы, полные неведомой силы...

– Почему вы не принесли писем для нас в Пайн-Вью? – прозвучал неожиданный вопрос.

Гордон ошеломление разинул рот. Девушка отнюдь не глупа – он достаточно разбирался в людях, чтобы сделать такой вывод. Тогда почему же все то, что он говорит с первой минуты своего появления в Пайн-Вью, а потом у стола, здешние жители понимают абсолютно превратно? Она по-прежнему считала, что перед ней почтальон; того же мнения придерживались и остальные обитатели деревни.

От кого, интересно, он должен был принести для них почту? По всей видимости, она пока не сообразила, что письма, с которыми он у них появился, отправлены давным-давно, их авторы давным-давно поумирали, как и адресаты, а Гордон просто не расставался с ними... по своим соображениям.

Миф о нем как о действующем почтальоне, зародившийся в Пайн-Вью, скорее огорчил Гордона. Он усматривал в этом еще один признак вырождения умов. А ведь многие из здешних людей в свое время кончили школу, а то и колледж! Он решил огорошить их правдой, выложив все начистоту, чтобы раз и навсегда пресечь их фантазии. Прямо сейчас и начать!

– При мне нет никаких писем для вас, потому что...

Гордон запнулся. Он все больше чувствовал ее близость, ее запах, видел соблазнительные очертания ее тела. Как она ему доверяет!

Он вздохнул и отвернулся.

– При мне нет никаких писем для жителей вашей деревни, потому что... потому что я иду на запад из Айдахо, а там о вашем Пайн-Вью никто не знает. Отсюда мой путь будет лежать к океанскому побережью. Возможно, там еще остались большие города. Вдруг...

– Вдруг кто-нибудь из тамошних жителей напишет нам! Но для этого мы должны первые отправить им письма. – Эбби загорелась. – Тогда, снова проходя через наши места на обратном пути в Айдахо, вы вручите нам письма, написанные ими, и снова побалуете представлением, как сегодня. А мы уж так накачаем вас пивом и закормим пирогами, что вы лопнете! – Она даже несколько раз подпрыгнула на краю постели. – К тому времени я научусь читать гораздо лучше, чем сейчас, обещаю вам!

Гордон с печальной улыбкой покачал головой. Он не чувствовал себя вправе разрушать столь светлые мечты.

– Не исключено, Эбби, совсем не исключено. Но, да будет тебе известно, есть гораздо более легкий способ обучиться грамоте. Миссис Томпсон выступила с предложением поставить на голосование предложение, чтобы я на какое-то время остался у вас. Полагаю, официально я бы именовался учителем, хотя мне бы пришлось доказать, что я могу также сносно охотиться и пахать. Я мог бы обучать вас стрельбе из лука...

Он умолк, заметив удивление на лице Эбби.

– Так вы не слышали? – Она покачала головой. – Голосование уже состоялось – вы как раз ушли принимать ванну. Миссис Томпсон должно быть стыдно, что она попыталась подкупить такого человека, как вы, выполняющего столь важную миссию!

Он сел в кровати, не веря собственным ушам.

– Что ты сказала? – А он-то лелеял надежду задержаться в Пайн-Вью хотя бы на холодное время года, а то и на год... Кто знает, может, он вообще осел бы здесь. Не исключено, что его покинет тяга к странствиям и он обзаведется домом...

Изумление уступило место гневу. Гордон прилагал все усилия, чтобы не выказать своих чувств. Расстаться со столь блестящей возможностью только из-за глупых ребяческих фантазий, овладевших толпой!

Почувствовав, как он взволнован, Эбби зачастила:

– Причины, естественно, этим не исчерпывались. Еще одна серьезная проблема состоит в том, что у нас нет для вас женщины. К тому же, – тут она понизила голос, – миссис Хаулетт решила, что никто лучше вас не поможет нам с Майклом наконец обзавестись малышом...

Гордон захлопал глазами и что-то промычал, демонстрируя полное непонимание.

– Мы стараемся уже пять лет, – объяснила она. – Мы так хотим иметь детей! Но, по мнению мистера Хортона, у Майкла не может быть своих детей, потому что в двенадцатилетнем возрасте он переболел тяжелой формой свинки. Вы ведь помните, какая тогда свирепствовала свинка?

Гордон кивнул, вспоминая потерянных друзей. Выкарабкавшиеся становились бесплодными, и как следствие возникали самые невероятные способы решения проблемы, – так было повсюду, где ему приходилось бывать. И все же...

Эбби торопилась высказаться:

– Если бы мы обратились к кому-нибудь из здешних мужчин с просьбой исполнить роль... отца, это впоследствии привело бы к проблемам. Понимаете, живя с людьми бок о бок, как мы тут, женщины вынуждены смотреть на всех остальных мужчин, кроме собственного мужа, как не на мужчин... ну, вы понимаете. Вряд ли это пришлось бы мне по нраву, отсюда и неизбежные затруднения. – Она в который раз покраснела. – К тому же я открою вам секрет, если вы обещаете не болтать. Вряд ли кто-нибудь из наших мужчин способен одарить Майкла таким сыном, какого он заслуживает. Уж очень он смышленый парень... Из нашей молодежи он – единственный, кто умеет по-настоящему читать.

Все эти неслыханные логические построения выливались на Гордона слишком стремительно, чтобы он успевал их воспринимать. Одна часть его разума бесстрастно констатировала, что ему рассказывают о вполне рациональном решении маленьким племенем сложной общественной проблемы; однако другая, в которой сконцентрировался интеллектуальный багаж конца XX века, все еще находясь слегка под хмельком, отказывалась что-либо понимать; была еще третья часть, пока просто смекавшая, что к чему.

– Вы – не такой, как другие, – поощрительно добавила Эбби. – Майкл и сам сразу это заметил. Не скажу, чтобы он был очень счастлив, но полагает, что вы будете заглядывать к нам не чаще одного раза в год, и уж это он еще как-нибудь выдержит. Лучше уж так, чем на всю жизнь остаться без детей.

Гордон откашлялся.

– Ты уверена, что он относится к этому именно так?

– Совершенно уверена! Иначе почему, по-вашему, миссис Хаулетт знакомила нас таким странным образом? Как раз для того, чтобы все стало ясно без слов. Миссис Томпсон это не больно по душе, но скорее потому, что ей захотелось, чтобы вы у нас остались.

У Гордона пересохло во рту.

– А как к этому относишься ты сама?

Но ответ уже был написан у нее на лице: она взирала на него, как на случайно заглянувшего к ним пророка или, на худой конец, героя из сказочной книжки.

– Для меня было бы большой честью, если бы вы сказали «да», – прошептала она и потупила взор.

– А на меня ты готова смотреть как на настоящего мужчину?

Вместо ответа Эбби впилась поцелуем в его губы.

Последовала недолгая пауза, во время которой она раздевалась, а Гордон тушил свечи. Рядом с ложем поблескивала медным значком – всадником, вцепившимся в лошадиную гриву, за седлом которого громоздятся мешки с почтой, – почтальонская форма. Казалось, всадник летит в неудержимом галопе.

«Теперь я вдвойне ваш должник, мистер Почтальон».

Он ощутил прикосновение гладкой кожи Эбби к своему бедру. Не успел он задуть вторую свечу, как она уверенно обняла его.

6

Десять дней подряд Гордон вел новую для себя жизнь. Словно вознамерившись наверстать упущенное за полгода бродяжничества, он неизменно спал допоздна, а просыпаясь, обнаруживал, что Эбби ускользнула, как ночной сон.

Однако простыни долго хранили ее запах, ее тепло. Он с наслаждением потягивался и открывал глаза. Солнечные лучи, заглядывавшие поутру в окно, воспринимались им как нечто невиданное; в его сердце пела весна, несмотря на то что осень уже вступала в свои права.

Днем Гордон ее почти не видел. Умывшись, он торопился на ферму, где с энтузиазмом помогал колоть на зиму дрова и рыть глубокий колодец. Только когда все работники деревни собирались для дневной трапезы, Эбби возвращалась из коровника. Но и тут она, вместо того чтобы обедать со всеми, подменяла одноногого Лотса, приглядывавшего за малышней. Весело смеясь, она собирала с их одежды шерсть, приставшую во время работы, – дети тоже не сидели без дела, – и вынимала из их тарелок вымокшие клочья.

Эбби редко удостаивала Гордона взглядом, но он довольствовался и ее мимолетной улыбкой. Он знал, что по прошествии нескольких дней утратит на нес права, но даже малейшие знаки внимания помогали ему освоиться с мыслью, что все происходящее – реальность, а не сон.

Вторую половину дня он проводил в обществе миссис Томпсон и других старейшин, помогая восстанавливать давно заброшенный учет. В свободное время Гордон давал желающим уроки чтения и стрельбы из лука. Как-то раз ему и миссис Томпсон пришлось осваивать начала полевой медицины: их помощь понадобилась человеку, отведавшему зубов «тигра» – так местные жители прозвали новую разновидность пумы, возникшую при спаривании с леопардами, разбежавшимися из зоопарков в послевоенном хаосе. Охотнику и повезло, и нет: он наткнулся на хищника, когда тот расправлялся с добычей; на счастье, уже опрокинув человека на землю, зверь почему-то оставил его в живых, а сам исчез в зарослях. Гордон и достойная пожилая дама пришли к заключению, что рана заживет.

По вечерам все население Пайн-Вью собиралось в бывшем гараже, где Гордон баловал их пересказами Твена, Сейлза, Кейлора. Он выступал запевалой при исполнении старых народных песенок и давних рекламных номеров, а также предлагал разные детские игры. Потом наступало время для театрального действа.

Одевшись в немыслимые лохмотья, он изображал Джона Пола Джонса, бросающего вызов недругам с палубы утлого суденышка; потом преображался в Антона Персеваля, исследующего опасные тайны неведомых миров и познающего собственную немеряную силу в обществе взбесившегося робота; потом становился доктором Хадсоном, с честью выходящим из ужасных передряг и спешащим на помощь жертвам биологического оружия.

Поначалу Гордон чувствовал себя не совсем в своей тарелке, когда ему приходилось напяливать шутовской наряд и носиться по импровизированной сцене, воздевая руки и выкрикивая текст, выуженный из омута памяти, а чаще выданный экспромтом. Он никогда не был поклонником актерского ремесла, даже до страшной войны.

Однако ремесло это хорошо ли, плохо ли позволило ему пересечь половину континента, и за это время он его более-менее освоил. Гордон чувствовал, что зрители следят за ним как завороженные, что они изголодались по чуду, по чему-то такому, что позволило бы им унестись в воображении за пределы своей узкой долины; их наивная вера поощряла его, и он выбивался из сил, лишь бы не ударить в грязь лицом. Изрытые язвами, покрытые шрамами, скрученные годами непосильного труда, люди вскидывали голову, в глазах, затуманенных временем, зажигалась потребность в воспоминаниях. Работоспособность их памяти восстанавливалась только при посторонней помощи.

Лицедействуя, Гордон возрождал в душах зрителей тягу к возвышенному. Продекламировав последние строки очередного монолога, он ловил себя на том, что тоже позабыл о настоящем, во всяком случае на короткое время представления.

Вечер за вечером Эбби вознаграждала его за пролитый на сцене пот. Сперва она сидела на краю постели и развлекала его болтовней о своем детстве, о коровах, о деревенских ребятишках, о Майкле. Принеся книги, она допытывалась, о чем они, расспрашивала, как он провел юность, что значило быть студентом в распрекрасные дни, предшествовавшие Светопреставлению.

Потом Эбби с улыбкой откладывала пыльные фолианты и забиралась к нему под простыню, пока он торопливо гасил чадящую свечку.

* * *

На десятое по счету утро она не улизнула от него при первых проблесках зари, а разбудила нежным поцелуем.

– М-м-м, с добрым утром, – промычал он и потянулся было к ней, но она отодвинулась и сгребла спою одежду, скользнув грудью по его плоскому животу, поросшему мягкими волосками.

– Надо было дать тебе еще поспать, – посочувствовала Эбби. – Но мне захотелось кое о чем тебя спросить. – Пока что она держала свое платье в руках.

– М-м-м... О чем же? – Гордон подоткнул под голову подушку.

– Кажется, ты сегодня нас покидаешь?

– Да. – Он серьезно кивнул. – Так будет лучше. Я бы не прочь остаться еще, но раз это все равно невозможно, предпочитаю продолжить свое путешествие на запад.

– Знаю. – Ее серьезность не уступала его. – Всех нас твой уход очень печалит. Но... сегодня я отправлюсь к Майклу – он все еще проверяет капканы. Я так по нему соскучилась! – Эбби погладила его по щеке. – Тебя это не обижает, правда? Конечно, быть с тобой замечательно, но он мне муж, и...

Гордон с улыбкой накрыл ладонью ее руку. Он сам удивлялся своей толстокожести. Майклу он скорее завидовал, нежели ревновал. Логика их отчаянного желания обзавестись детьми и их нежная любовь друг к другу превращали ситуацию из курьезной во вполне житейскую, так что Гордон нисколько не сомневался сейчас в необходимости полюбовного разрыва с Эбби. Он искренне надеялся, что не обманул их ожидания. И что бы они там ни нафантазировали для себя, он очень сомневался, что ему еще доведется когда-нибудь встретиться с этой парой.

– У меня есть для тебя маленький сюрприз. – С этими словами Эбби вынула из-под кровати серебряный предмет на цепочке и бумажный пакетик. – Это свисток. Миссис Хаулетт говорит, что тебе без него никуда. – Она надела цепочку ему на шею и, поправив свисток, удовлетворенно кивнула. – Кроме того, она помогла мне написать вот это письмо. – Наступила очередь пакетика. – В ящике на заправочной станции я нашла немного марок, но они никак не приклеивались. Поэтому вместо марок я собираюсь заплатить – вот тебе четырнадцать долларов. Хватит?

Гордон увидел горсть смятых купюр и с трудом поборол усмешку. Накануне к нему, таясь от других, подошли по одному человек пять-шесть. Он принял их конверты и примерно такую же оплату за отправление, сохраняя каменное выражение лица. Он мог бы воспользоваться ситуацией и попросить у них вместо никчемных денег что-нибудь по-настоящему нужное, однако община и без того уже снабдила его месячным запасом вяленого мяса и сухих яблок, а также двадцатью стрелами для лука. Гордон так и не сообразил, чего бы у них взять еще, а главное, не захотел ничего выпрашивать.

У людей постарше были родственники в Юджине, Портленде, долине реки Уилламетт. Поскольку его путь лежал примерно в ту же сторону, он захватил их письма. Несколько писем оказались адресованы жителям Окриджа и Блу-Ривер – эти он положил на дно рюкзака. Остальные послания Гордон вполне мог бы выбросить в озеро Крейтер, ибо они никак не могли попасть к адресатам, однако он сыграл навязанную ему роль до конца.

Сейчас он, как и в других случаях, тоже отсчитал несколько бесполезных бумажек, а остальные вернул ей.

– Кому ты пишешь? – поинтересовался Гордон, забирая письмо. Он казался самому себе Санта-Клаусом и получал от этой роли некоторое удовольствие.

– В университет. Это в Юджине – знаешь? Я назадавала им уйму вопросов: например, не начали ли они прием студентов? И берут ли семейных? – Эбби покраснела. – Знаю, знаю, мне еще предстоит потрудиться, чтобы выучиться толком читать. Может статься, они пока не до конца опомнились и не возобновили прием. Но Майкл и так умница... К тому времени, когда мы получим ответ, я уже успею поднабраться премудрости.

– Когда вы получите... – Гордон прикусил язык.

Эбби кивнула.

– Читать я во всяком случае буду гораздо лучше. Миссис Томпсон обещала мне помогать. А ее муж согласился открыть этой зимой школу. Я могу присматривать за малышами. У меня есть мечта выучиться на учительницу. Думаешь, глупо?

Гордон покачал головой. Он полагал, что утратил способность умиляться, но эти откровения его тронули. Пусть представления Эбби об окружающем мире не имели ничего общего с действительностью, от них веяло теплом, и он помимо воли тоже размечтался. В конце концов, мечты еще никому не причинили вреда.

– А вообще-то, – продолжала свою исповедь Эбби, теребя платье, – главная причина, почему я решила написать письмо, – желание иметь друга или подружку по переписке. Кажется, это так называется? Вдруг кто-нибудь напишет мне из Юджина? Вот и нам здесь стали бы приходить письма. Как было бы здорово – получить письмо! И потом... – она опустила глаза, – у тебя появилась бы дополнительная причина вернуться к нам, скажем, через год. Разве тебе не захочется взглянуть на ребеночка? – На ее щеках заиграли ямочки. – Я почерпнула это из твоей пьесы о Шерлоке Холмсе – «скрытые мотивы», да?

Она пребывала в столь неподдельном восторге от собственного остроумия и так жаждала заслужить его одобрение, что Гордона захлестнула могучая полна нежности, и он испытал почти физическую боль. Крепко обняв Эбби, он вел героическую борьбу со слезами. Прижимая ее к себе и легонько покачивая, Гордон смежил веки, чтобы не смотреть в лицо правде: вместе с ее сладостным ароматом он вдыхал ее оптимизм – то, чего мир, казалось бы, лишился безвозвратно.