Текст книги "Золотой киль"

Автор книги: Десмонд Бэгли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

С удовольствием погуляв часок, я почувствовал, что проголодался, и вернулся в кафе. Было ровно девять. Она еще не пришла, и я заказал завтрак, качество которого оказалось лучше, чем можно было предположить. Только я приступил к еде, появилась графиня и тихонько уселась напротив.

– Извините за опоздание, – сказала она.

– Ну что вы!

На ней были свободные брюки и свитер – наряд из числа тех, которые чаще встречаешь на страницах женских журналов, чем в реальной жизни. Свитер был ей к лицу.

Она заглянула в мою тарелку и сказала:

– Я уже завтракала, но, пожалуй, съем еще что-нибудь. Вы не против, если я присоединюсь к вам?

– Вы здесь хозяйка.

– Здесь хорошо кормят, – сообщила она и, подозвав официанта, сделала заказ итальянской скороговоркой. Я продолжал молча есть. Пусть заговорит первой.

Она тоже молчала и только смотрела на меня. Когда ей принесли завтрак, она набросилась на него так, словно неделю не ела. Здоровая женщина со здоровым аппетитом. Закончив, я достал пачку сигарет.

– Не возражаете? – спросил я.

В этот момент рот у нее был набит, и она только утвердительно кивнула головой. Я закурил. Наконец она со вздохом отодвинула тарелку и взяла предложенную мной сигарету.

– Пробовали наш кофе-эспрессо? – спросила она.

– Пробовал.

– Ах да, я забыла, что эти автоматы успели проникнуть даже в вашу Черную Африку. Его полагается пить после обеда, но я это делаю весь день. Выпьете?

Я согласился, и она крикнула официанту:

– Два эспрессо. – И повернулась ко мне. – Так как же, мистер Халлоран, обдумали наш вчерашний разговор?

Я сказал, что обдумал.

– И что же?

– И что же, – повторил я. – Правильнее было бы спросить – так как же? Мне надо знать о вас гораздо больше, чтобы довериться вам, графиня.

Похоже, она обиделась.

– Не называйте меня графиней, – сказала она с раздражением. – Что вы хотите знать?

Я стряхнул пепел.

– Во-первых, как вам удалось перехватить послание Меткафа? Сомневаюсь, чтобы графиня случайно могла натолкнуться на что-то в этом роде.

– Я уже говорила: у меня есть друзья.

– Кто они, эти друзья?

– Мой отец и я были среди тех, кто боролся против фашистского правительства во время войны…

– Вы были в партизанах, я знаю.

Она махнула рукой.

– Ладно, пусть в партизанах, если вам так нравится. Только не приведи Бог моих друзей услышать, как вы их называете, – коммунисты испоганили это слово. Мои друзья тоже были партизанами, и я никогда не прерывала с ними отношений. Понимаете, в то время они считали, что я, маленькая девочка, приношу им счастье. После войны многие из них вернулись к своей работе, но были и такие, кто не знал другой жизни, кроме той, в которой они убивали немцев. Это забывается не скоро. Вы понимаете?

Я спросил:

– Хотите сказать, что у них появился вкус к приключениям и им стала нравиться такая жизнь?

– Да, приключений хватало и после войны. Некоторые из них, перестав убивать немцев, начали убивать коммунистов – итальянских коммунистов. Это было ужасно. Но и коммунисты не отставали, между прочим. Некоторые ударились в другого рода приключения – даже выходящие за рамки закона, – ничего серьезного, правда, немного контрабанды, иногда кое-что похуже… Оказавшись вне закона, они невольно вступают в контакт с людьми из этого мира.

Действительно, очень логично, подумал я.

– В Генуе заправляет Торлони, один из лидеров преступного мира, большой спец в таких делах. Это он дал знать во все порты – в Савону, Ливорно, Рапалло и дальше к югу до Неаполя, что интересуется вами и готов заплатить за любую информацию. Он указал имена и название яхты.

Я не сомневался, что источником такой информации мог быть только Меткаф. Возможно, Торлони чем-то ему обязан и теперь таким образом расплачивается.

Франческа продолжала свой рассказ:

– Мои друзья услышали имя Курце – редкое в Италии, а им известно, что я интересуюсь человеком с таким именем, и сообщили мне об этом. Когда я услышала, как зовут второго, я поняла: что-то готовится. – Она пожала плечами. – С ними некий Халлоран – вы. О вас я ничего не знала, пришлось выяснять.

– Ваши друзья передали Торлони сведения о нас?

– Я попросила их проследить, чтобы Торлони ничего не узнал. Влияние моих друзей на побережье очень велико – во время войны весь этот район контролировался нами, а не немцами.

Вырисовывалась следующая картина: Франческа – талисман и дочь любимого командира. Она Хозяйка Побережья, Молодая Госпожа, которую нельзя обижать. К тому же план Меткафа, похоже, провалился, хотя бы временно. Но я на приколе у Франчески и шайки ее пиратов, а они в своем деле доки.

Я задал второй вопрос:

– Вы говорили, что отец не знает ничего об истории с золотом. А как же письмо, которое написал ему Альберто Корсо?

– Я не отдала письмо отцу, – просто ответила Франческа.

Я насмешливо посмотрел на нее.

– Вот как ведет себя дочь почтенного родителя! Не только читает чужие письма, но и скрывает их.

– Совсем не так, – резко возразила она. – Я расскажу, как это вышло.

Она облокотилась на стол.

– Во время войны я была еще очень маленькой, но отец заставлял меня работать – каждый должен был что-то делать. Мне приходилось, кроме всего прочего, собирать личные вещи погибших и складывать их в одно место, чтобы сохранить те из них, которые могут понадобиться, а остальное переправить семье погибшего. После того как Альберто погиб в горах, я собрала его небольшое имущество и среди вещей обнаружила письмо. Две исписанные страницы, адресованные моему отцу, но без концовки. Я бегло просмотрела письмо, и мне оно показалось важным, но смысла его я тогда не поняла, была слишком мала. Я положила письмо в карман, чтобы позже отдать отцу. Но немцы наступали, и нам пришлось срочно уходить. Мы укрылись в доме фермера, а вскоре ушли и оттуда. Так и вышло, что небольшая жестяная коробка, в которой лежали мои собственные вещи, осталась на ферме. И только в тысяча девятьсот сорок шестом году у меня появилась возможность вернуться на ферму, чтобы поблагодарить хозяев. Они угостили меня вином, а потом жена фермера вынесла маленькую коробку и спросила, не моя ли она. Я уже успела забыть и об этой коробке, и о том, что в ней.

Франческа улыбнулась.

– В коробке лежала кукла, ну, не кукла, а то, что вы называете… кажется, игрушечным маленьким медведем?

– Тедди-медвежонок, – подсказал я.

– Да, медвежонок… я его до сих пор храню. Были в коробке и какие-то безделушки, там же лежало письмо Альберто.

– Однако вы не передали его отцу? Почему?

Она стукнула своим маленьким кулачком по столу.

– Вам трудно понять, что происходило в Италии после войны. Ладно, попытаюсь объяснить. Тогда очень велико было влияние коммунистов, особенно здесь, на севере, и после войны они разорили моего отца. Обвинили его в сотрудничестве с немцами, в том, что он воевал с отрядами коммунистов, вместо того чтобы воевать с фашистами. И это моего отца! Который всю свою жизнь боролся с фашизмом! Они выставили ложных свидетелей, и никто не захотел слушать отца. Его поместья были конфискованы фашистским правительством, а после войны получить их он не смог. Да и как бы ему это удалось, если Тольятти, заместитель главы правительства, был руководителем итальянской компартии! Они сказали: «Он коллаборационист и должен быть наказан». Но даже несмотря на все ложные обвинения, они не осмелились посадить отца в тюрьму, только вот поместья он себе не вернул и теперь нищий.

В глазах Франчески стояли слезы. Она приложила платок к глазам и сказала:

– Извините, не могу спокойно говорить об этом.

Мне стало неловко.

– Ну что вы…

Она подняла на меня глаза и сказала:

– Эти коммунисты с их антифашистской борьбой! Да мой отец в десять раз больше сделал для победы над фашистами, чем они. Вы слышали когда-нибудь о Пятьдесят второй партизанской бригаде?

Я отрицательно покачал головой.

– Ну как же, знаменитая коммунистическая бригада, которая захватила Муссолини. Коммунисты присвоили ей имя Гарибальди. Знаете, сколько человек воевало в этой якобы знаменитой Гарибальдийской бригаде в сорок пятом году?

– Я почти ничего не слышал о ней.

– Всего восемнадцать, – с презрением сказала она. – Восемнадцать человек называли себя бригадой. Да под командованием моего отца было в пятьдесят раз больше бойцов! А когда я поехала в Парму на юбилейные торжества в сорок девятом году, то увидела, что под знаменем бригады маршируют сотни людей! Все коммунистические подонки выползли из своих нор теперь, когда война закончилась и им ничего не грозило. Они шли по улицам, и у каждого на шее был красный фуляр, и каждый называл себя партизаном. Они даже памятник Гарибальди раскрасили так, что на нем оказалась красная рубашка и красная шляпа! Поэтому я и мои друзья не называем себя партизанами. По милости коммунистов слово «партизан» стало насмешкой.

От гнева ее трясло, в глазах сверкали непролитые слезы.

– Коммунисты разорили моего отца, потому что он пользовался авторитетом и выступал против коммунистического влияния в Италии. Он всегда был либералом и придерживался умеренных взглядов. А тех, кто идет по середине дороги, сбивают. Но он не мог понять этого, – сказала она мрачно. – Он-то думал, идет честная борьба. Как будто коммунисты когда-нибудь боролись честно!

История была трогательной и типичной для нашего времени. И совпадала с тем, что рассказывал Курце. Я заметил:

– Коммунисты сегодня далеко не так сильны. Почему бы вашему отцу не подать апелляцию на пересмотр дела?

– Грязь оставляет следы, и неважно, кто ее бросил. Да и лет прошло немало – люди предпочитают не вспоминать то время; к тому же никто, особенно официальные лица, не могут признавать свои ошибки.

Франческа трезво смотрела на жизнь, и я решил, что пора вернуться из прошлого в настоящее.

– Но как это связано с письмом?

– Вы хотите понять, почему я не отдала письмо отцу после войны?

– Да.

Она сдержанно улыбнулась.

– Чтобы понять, нужно знать моего отца. Видите ли, то, за чем вы приехали, имеет большую ценность. Из письма Альберто я поняла, что речь идет о документации и большом количестве золотых слитков. Так вот, мой отец – благородный человек. Он бы все вернул правительству, поскольку правительству это все и принадлежало. И не подумал бы взять себе хоть что-то. Это было бы неблагородно.

Она опустила глаза и стала разглядывать свои руки.

– Ну а я женщина не благородная. Мне больно видеть отца, живущего в миланских трущобах, вынужденного распродавать вещи из дому, чтобы купить продукты. Он старый человек: несправедливо, что ему приходится так жить. И если у меня будет достаточно денег, я позабочусь о его счастливой старости. И он не узнает, откуда взялись деньги.

Я откинулся на спинку стула и задумчиво рассматривал ее. Она покраснела под моим испытующим взглядом. Я мягко спросил:

– Почему бы вам не посылать ему денег? Я слышал, вы удачно вышли замуж.

Ее губы искривила неприятная усмешка.

– Вы же ничего не знаете обо мне, не так ли, мистер Халлоран? У меня нет ни денег, ни мужа – точнее, нет никого, кого бы я хотела назвать своим мужем. – Она протянула вперед лежавшие на столе руки. – Я продала кольца, чтобы послать отцу денег, но это было давным-давно. Если бы не мои друзья, я бы оказалась на улице. Нет, мистер Халлоран, у меня нет денег.

Я не все понял, но задавать вопросы не решился. Какая разница, почему она решила влезть в это дело, главное, она застала нас врасплох. При ее связях мы и шагу по Италии не сделаем без того, чтобы не споткнуться о какого-нибудь ее друга, бывшего партизана. Если мы попытаемся поднять золото, не заключив предварительного соглашения с ней, она возникнет в нужный момент и спокойно все отнимет. Она связала нас по рукам и ногам.

У меня вырвалось:

– Вы такая же, как Меткаф!

– Кстати, хотела выяснить, кто такой Меткаф?

– Так, один проказник.

Она не настолько владела английским, чтобы понять мой ответ.

– Проказник? – озадаченно переспросила она. – Это что, птица?

– Один из наших общих конкурентов. Тоже охотится за золотом.

Я наклонился над столом.

– Итак, если мы примем вас в дело, то хотели бы иметь определенные гарантии.

– Не думаю, что в вашем положении можно требовать гарантий, – сказала она ледяным тоном.

– Тем не менее, хотелось бы их иметь. Только не горячитесь, это и в ваших интересах – за спиной Торлони стоит Меткаф, а он крепкий парень. Поэтому нам нужна защита от Меткафа. Из ваших слов ясно, что Торлони имеет вес, но, если у него не хватит силенок, Меткаф, возможно, призовет на нашу голову еще кого-нибудь. Сможете ли вы обеспечить защиту от этой компании?

– В любой момент я могу собрать сто человек, – гордо ответила она.

– Кого же? – спросил я грубо. – Ветеранов на пенсии?

Она улыбнулась.

– Большинство моих военных друзей живут спокойно и каждый день ходят на работу. Мне бы не хотелось втягивать их в горячие или незаконные дела, хотя они придут на помощь, если понадобится. Но моим… – она запнулась, подыскивая слово, – моим менее привлекательным друзьям я охотно поручила бы это дело. Я говорила, они предприимчивы и совсем не старые – не старше вас, мистер Халлоран, – кокетливо закончила она.

– И их наберется целая сотня?

Она немного подумала.

– Ну, пятьдесят, – призналась она. – А ветераны из отряда моего отца дадут сто очков вперед этим головорезам.

У меня не было в этом сомнений, правда, при условии, что силы в количественном отношении будут равные. Но Меткаф с Торлони, пожалуй, могут собрать головорезов со всей Италии, и они скорее всего пойдут на это – слишком велика ставка.

– Нужны и гарантии на будущее. Где уверенность, что вы нас не надуете?

– В этом можете не сомневаться, – сухо ответила она.

Я решил заняться немного мелодраматическим искусством.

– Поклянитесь в том, что не пойдете на обман.

Она подняла руку.

– Клянусь, что я, Франческа ди Эстреноли, ни в коем случае не обману мистера Халлорана из Южной Африки! – Она улыбалась. – Так вас устраивает?

Я покачал головой.

– Не совсем. Вы же сами сказали, что вы неблагородная женщина Я хочу, чтобы вы поклялись именем и честью отца.

Ее щеки зарделись от гнева, мне показалось, что она вот-вот влепит мне пощечину, и я вкрадчиво спросил:

– Так вы клянетесь?

Она опустила глаза и тихо сказала:

– Клянусь.

– Именем и честью отца, – настаивал я.

– Именем и честью отца, – повторила она и в упор посмотрела на меня. – Теперь, надеюсь, вы довольны? – На ее глазах опять появились слезы.

Напряжение, которое не оставляло меня на протяжении всего разговора, вдруг исчезло, и я почувствовал облегчение. Пусть немного, но чего-то я добился – может, сработает!

Бармен за моей спиной вышел из-за стойки и медленно подошел к столу. Он посмотрел на меня с неприязнью и, обратившись к Франческе, спросил:

– Что-нибудь случилось, мадам?

– Нет, Джузеппе, все в порядке. – Она улыбнулась. – Ничего не случилось.

Джузеппе улыбнулся ей в ответ, бросил на меня мрачный взгляд и вернулся за стойку. У меня по спине прошел холодок. А если Франческа ответила бы ему иначе? Наверняка быть бы мне верным кандидатом на уютную водяную могилу где-нибудь возле причала еще до конца недели.

Я показал пальцем через плечо:

– Этот тоже из вашей гвардии, да?

Она кивнула:

– Он видел, что вы обидели меня, и подошел выяснить, не нужно ли помочь.

– Я не собирался обижать вас.

– Вам не следовало приезжать сюда. Вам не следовало приезжать в Италию. Я еще могу понять Курце и Уокера – они дрались с немцами, прятали золото. Но вы-то тут при чем?

Я тихо сказал:

– Я тоже воевал с немцами – в Голландии и Германии.

– Простите, мне не следовало так говорить.

– Ничего. Что же касается остального… – Я пожал плечами. – Должен же кто-то быть организатором… Курце и Уокер не способны на это: Уокер – пьяница, а Курце – просто туша без признаков интеллекта. Нужен был человек, который подтолкнул бы их.

– Но почему подталкивать взялись именно вы?

– Была одна причина, – коротко ответил я. – Забудем. Давайте лучше говорить о том, что нам предстоит. Например, о дележке.

– О дележке?

– Как мы будем делить добычу.

– Я еще не думала об этом – надо обсудить.

– Надо, – согласился я. – Итак, нас трое, вы и пятьдесят ваших друзей – всего пятьдесят четыре человека. Если вы собираетесь разделить все на пятьдесят четыре равные части, то лучше забудьте сразу. Мы на это не пойдем.

– Не понимаю, как мы можем обсуждать такой вопрос, не зная, о какой сумме идет речь.

– Мы обсуждаем принцип – в процентном соотношении, – нетерпеливо пояснил я. – Вот как я себе представляю: по одной части получит каждый из нас троих, одну часть вам и одну поделят между собой ваши друзья.

– Нет, – твердо заявила она. – Несправедливо. Вы здесь вообще ни при чем. Вы просто грабитель.

– Мне казалось, вы изменили свое отношение, – сказал я. – Ну так слушайте, и слушайте очень внимательно – я не намерен повторяться. И Курце и Уокеру полагается по целой части. Они отбили золото, позаботились о нем. Не говоря уже о том, что только они знают, где оно лежит. Правильно?

Она согласно кивнула головой. Я зловеще улыбался.

– Теперь перейдем ко мне, к личности, которую вы так откровенно презираете.

Я остановил ее нетерпеливый жест.

– Я – мозговой центр, я знаю, как вывезти груз из Италии, и я подготовил это плавание. Без меня весь план рухнет, а я потратил на него время и средства. Поэтому, полагаю, у меня есть право на равную долю. – Я ткнул в ее сторону пальцем. – А теперь явились вы и шантажируете нас. Да, шантажируете, – повторил я, когда она открыла рот, чтобы возразить. – Вы еще ничего не вложили в это дело, а уже недовольны тем, что получите равную долю. Что же до ваших друзей, то, как я понимаю, речь идет о наемной рабочей силе, которой нужно заплатить. Если вам покажется, что им платят недостаточно, сможете доплатить из своей доли.

– Но ведь каждому достанется совсем понемножку, – сказала она.

– Понемножку?! – От изумления я лишился дара речи. Потом, переведя дыхание, спросил: – Вы хоть знаете, сколько там?

– Приблизительно, – уклончиво ответила она.

Я отбросил осторожность.

– Там полтора миллиона только в золоте и, вероятно, столько же в драгоценных камнях. Если разделить хотя бы золото, то пятая часть составит триста тысяч, и, значит, каждому из ваших друзей достанется по шесть тысяч. Если приплюсуете драгоценности, то можете эту сумму удвоить.

Глаза ее открывались все шире по мере того, как она мысленно подсчитывала сумму и переводила ее в лиры. Цифры получались астрономические.

– Так много, – прошептала она.

– Да, так много, – подтвердил я.

В этот момент у меня появилась идея. Камни! Они могли оказаться горячими – в криминальном плане. Придется возиться с новой огранкой, маскировать их – дело рискованное. Теперь я увидел возможность заключить выгодную сделку.

– Слушайте, – сказал я, изображая порыв щедрости, – только что я предложил вам и вашим друзьям две пятых добычи. Предположим, драгоценности составляют больше двух пятых – скорее всего так оно и есть, – тогда вы можете взять их себе целиком, а нам троим предоставить право распорядиться золотом. К тому же драгоценные камни не занимают много места и их легко спрятать.

Она попалась на удочку.

– Я знаю ювелира, который был в нашем отряде во время войны. Он сможет оценить их. Да, предложение, по-моему, вполне разумно.

Мне оно тоже казалось разумным, тем более что до сих пор я принимал в расчет только золото. Курце, Уокер и я в результате оставались при своих: по полмиллиона на каждого.

– Да, еще одно соображение, – сказал я.

– Какое?

– В том хранилище много бумажных денег: лиры, франки, доллары и прочая валюта. Никто не должен дотрагиваться до них – уверен, списки их номеров хранятся во всех банках мира. Вам придется последить за своими друзьями, когда мы доберемся туда.

– Я смогу проследить за ними, – надменно произнесла она. Потом улыбнулась и протянула мне руку. – Значит, договорились!

Я посмотрел на предложенную руку, но не притронулся к ней.

– Я еще должен обсудить это с Курце и Уокером. А они чертовски несговорчивые ребята, особенно Курце. Кстати, что вы ему сделали?

Она медленно убрала руку и странно посмотрела на меня.

– Вы почти убедили меня в своей порядочности…

Я улыбнулся.

– Необходимость, только и всего. Эти ребята – единственные, кто знает, где лежит золото.

– Ах да, я и забыла. Что же касается Курце, то он грубиян.

– Он первый признал бы вашу правоту, – сказал я, – хотя на языке африкаанс это слово имеет другое значение.[10]10
  A boor (англ.) – грубиян. Boor (африкаанс) – африканер (бур). Оба слова звучат почти одинаково.


[Закрыть]

Внезапно меня осенило.

– А кто-нибудь, кроме вас, знает о письме Роберто и вообще обо всей этой истории?

Франческа было отрицательно качнула головой, но вдруг остановилась, желая, видимо, оставаться честной до конца.

– Да, – сказала она, – один человек, но ему можно доверять – он верный друг.

– Ладно, я только хотел застраховаться от желающих проделать такой же трюк, какой проделали вы. Похоже, все Средиземноморье пришло в движение. Я бы не стал на вашем месте открывать своим друзьям все карты, по крайней мере до тех пор, пока дело не завершится благополучно. Если они вне закона, как вы говорите, у них могут возникнуть собственные соображения.

– Я никогда с ними слишком не откровенничала, не собираюсь и теперь.

– Правильно. Но вы должны сказать им, чтобы присмотрели за ребятами Торлони. Те ведь могут установить наблюдение за нашей яхтой и узнать, куда мы направляемся.

– Ах, ну конечно, мистер Халлоран, я непременно попрошу их присмотреть за вашей яхтой, – любезно ответила она.

Я засмеялся:

– Не сомневаюсь. Когда будете готовы, загляните-ка к нам, но торопитесь, времени осталось очень мало.

Я встал из-за стола и покинул ее, полагая, что она сама оплатит завтрак, раз уж мы с ней теперь партнеры, или, как она выразилась по-английски, «во взаимных отношениях».

* * *

Она появилась вечером того же дня в сопровождении мужчины внушительных габаритов, которого она представила как Пьеро Морезе. Тот любезно кивнул мне, проигнорировал Уокера и настороженно приветствовал Курце.

С Курце я замучился – его долго пришлось уговаривать, а он повторял одно и то же ворчливым басом: «Не дам себя одурачить, не дам себя одурачить».

Наконец я устало предложил:

– Ладно. Золото – в этих горах, место ты знаешь. Почему бы тебе не отправиться туда и не забрать золото? Уверен, что ты и один справишься с Торлони и Меткафом, с графиней и ее головорезами; уверен, что ты вывезешь золото и доставишь его в Танжер до девятнадцатого апреля. Пожалуйста, езжай и оставь меня в покое!

Он поутих, но вид у него был несчастный и клокотал он как вулкан, не зная, продолжать извержение или воздержаться. Теперь он сидел в салоне, с презрением смотрел на графиню и подозрительно – на итальянского великана.

Морезе совсем не знал английского, и собрание решило вести переговоры на итальянском, который я уже неплохо понимал, если разговор шел неторопливо. Графиня сказала:

– При нем все можно говорить. Он знает столько же, сколько и я.

– Я помню тебя – ты был в группе Умберто, – сказал Курце на ломаном итальянском.

Морезе только коротко кивнул. Графиня продолжала:

– Мы собрались здесь, чтобы окончательно договориться. – Она посмотрела на меня. – Вы все обсудили?

– Да.

– Они принимают условия?

– Принимают.

– Тогда говорите, где находится золото.

Со стороны Курце послышалось угрожающее ворчание, которое я заглушил громким хохотом.

– Графиня, вы меня уморите, – с трудом выдавил я. – Я умру от смеха. Вы же не рассчитывали, что получите ответ на этот вопрос, так ведь?

Она кисло улыбнулась:

– Нет, но не мешало попробовать. Ладно, так как мы действуем?

Я стал излагать наш план:

– Первое, времени у нас в обрез. Золото нужно переправить в Рапалло к первому марта, это самое позднее. Нам также потребуется спокойное место для работы с яхтой – подойдет чей-нибудь лодочный ангар или верфь. Найти такое место надо сейчас, заранее.

Она прищурилась:

– Почему именно к первому марта?

– К вам это не имеет никакого отношения, так нужно.

Морезе вставил:

– Но первое число через две недели.

– Верно, – сказал я. – Нужно уложиться. Второе. Только мы, пятеро присутствующих здесь, отправимся за золотом. И больше никто. Мы вскроем шахту, достанем спрятанные ценности, запакуем все, что нам нужно, в крепкие ящики и вынесем. Потом снова завалим вход в шахту. После этого, и только после этого, нам понадобится дополнительная помощь, но даже тогда лишь для погрузки и транспортировки на побережье. Нет необходимости посвящать слишком много посторонних в наши дела.

– Придумано толково, – согласился Морезе.

Я продолжал:

– Весь груз будет доставлен на берег к яхте, весь – включая драгоценности. Мы будем жить все вместе, впятером, в течение месяца, пока я со своими друзьями не закончу то, что нам предстоит сделать. Если вам захочется предварительно оценить стоимость драгоценностей, придется доставить ювелира к нам, а не наоборот. Окончательный расчет произведем после оценки камней, но не раньше, чем яхта окажется на воде.

– Вы как будто не доверяете нам, – сказал Морезе.

– Не доверяю, – заявил я прямо. И, показав большим пальцем на графиню, сказал: – Ваша подруга методом шантажа принудила нас принять ее в долю, так что не вижу оснований для доверия.

Его лицо потемнело.

– Недостойно с вашей стороны!

Я пожал плечами.

– Скажем так, недостойно с ее стороны. Она заварила эту кашу. Таковы факты.

Графиня положила руку на плечо Морезе, и он умолк. У Курце вырвался короткий смешок, похожий на собачий лай.

– Magtig, ты ее раскусил. – Он покачал головой. – За ней надо смотреть в оба. Это тонкая штучка.

Я повернулся к нему:

– Теперь все зависит от тебя. Что нужно для того, чтобы достать груз?

Курце наклонился вперед.

– Во время моего приезда в прошлом году я не заметил никаких изменений. В том месте по-прежнему никто не бывает. Туда ведет немощеная дорога, так что прямиком на грузовике и подъедем. Ближайшая деревня – в четырех милях.

– Сможем ли мы работать ночью? – спросил я.

Курце задумался.

– Скалы там на вид страшнее, чем на самом деле, я в этом сам убедился, опыт взрывных работ у меня есть. Думаю, двое с кирками и лопатами справятся с делом за четыре часа, а ночью, наверное, часов за шесть.

– Значит, мы пробудем там целую ночь, а возможно, и дольше.

– Да, – сказал Курце. – Если работать только ночью, то за одну не успеть.

Вмешалась графиня:

– Итальянцы не бродят ночью по горам. Можно без опаски установить освещение, но так, чтобы его не было видно со стороны деревни.

Курце возразил:

– Из деревни и так ничего не увидят.

– Все равно, нам нужно прикрытие, – заметил я. – Если мы будем околачиваться там хотя бы один день, нужна на всякий случай убедительная версия. Есть какие-нибудь идеи?

Наступило молчание, и неожиданно в первый раз заговорил Уокер:

– Может, передвижной дом на колесах? Англичане увлекаются кемпингами… У итальянцев даже слов таких в языке нет, они пользуются английскими. Если мы встанем лагерем на две ночи, то крестьяне примут нас за очередную группу английских туристов.

Мы подумали и решили, что идея подойдет. Графиня пообещала достать дом на колесах и палатку.

Я стал перечислять все, что нам может понадобиться.

– Нужны фонари…

– Используем автомобильные фары, – заметил Курце.

– Это хорошо для освещения снаружи, а фонари понадобятся для работы внутри. Значит, запастись надо, скажем, дюжиной фонарей и запасными батарейками.

Я кивнул Морезе.

– Займись этим ты. Необходимы инструменты – четыре кирки и четыре лопаты. Теперь – грузовики… Сколько их нужно, чтобы управиться за один заезд?

– Две трехтонки, – уверенно сказал Курце. – У немцев было четыре, но они везли много всякого барахла, которое мы не возьмем.

– Машины с водителями должны стоять наготове, – предупредил я. – Понадобится также много теса для изготовления ящиков. Золото придется переложить.

– Зачем это нужно, оно же упаковано, – возразил Курце. – Просто уйма лишней работы.

– Вспомни, – терпеливо объяснил я. – Вспомни, как ты в первый раз увидел эти ящики в немецком грузовике. Ты сразу опознал в них специальные контейнеры для упаковки золотых слитков. Не нужно нам, чтобы какой-нибудь любопытный проделал то же самое на обратном пути.

Уокер внес предложение:

– Не надо перекладывать золото – и теса много не понадобится. Просто прибить снаружи тонкие планки, чтобы изменить конфигурацию ящиков.

Уокер оказался настоящим генератором идей. Если бы он еще не пил!

– Там, внутри шахты, должно валяться много древесины, которую можно использовать, – добавил Уокер.

– Нет, – не согласился я, – нужен свежий тес. Я не хочу, чтобы что-то видом или хотя бы запахом напоминало о подземелье. Кроме того, на планках от старых ящиков может оказаться не замеченная нами маркировка.

– Вы хотите избежать любого риска, не так ли? – заметила графиня.

– Не в игрушки играем, – бросил я. – Древесину можно забросить в горы на грузовиках, – обратился я к Морезе.

– Я займусь этим, – ответил тот.

– Не забудьте молотки и гвозди, – добавил я, стараясь предусмотреть все: дело может сорваться из-за какого-нибудь пустяка.

Со стороны причала дважды раздался тихий свист. Морезе взглянул на графиню, и она едва заметно кивнула. Он поднялся на палубу.

Я обратился к Курце:

– Что еще? Мы ничего не забыли, не упустили?

– Нет, – ответил он. – Это все.

Морезе вернулся и обратился к графине:

– Он хочет говорить с тобой.

Она встала и покинула салон, Морезе сопровождал ее на палубу. Через открытый иллюминатор слышался приглушенный разговор.

– Я не доверяю им, – резко заявил Курце. – Я не верю ни этой суке, ни Морезе. Он паршивый ублюдок. И во время войны был ублюдком. Пленных не брал – всегда говорил, что пристрелил их при попытке к бегству.

– Ты поступил так же, – сказал я, – когда захватил золото.

Он вспылил.

– Там было по-другому. Они действительно пытались убежать.

– Очень кстати для вас, – съязвил я. Меня бесило, что этот человек, которого я мог, и не без оснований, подозревать в убийстве по крайней мере четверых, строит из себя гуманиста.

Он поразмыслил немного и сказал:

– А что помешает им отобрать у нас все, что мы достанем? Что помешает им перестрелять нас и замуровать в туннеле?

– Ничего, и это всем понятно, – ответил я. – Вот если только дочернее чувство и фамильная гордость… – Я не стал развивать эту тему. Сам чувствовал неубедительность своих аргументов.

Графиня и Морезе вернулись.

– Торлони прислал двоих в Рапалло. Они расспрашивали о вас капитана порта всего десять минут назад.

– Только не говорите, что капитан порта – один из ваших друзей.

– Нет, но начальник таможни – да. Он их сразу узнал. Одного он посадил в тюрьму три года назад за контрабанду героина, а за вторым уже давно охотится. Оба, по его словам, работают на Торлони.