Текст книги "Золотой киль"

Автор книги: Десмонд Бэгли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Ты, наверно, проголодался, – сказала Франческа, – сейчас я приготовлю что-нибудь.

Я покачал головой:

– Не надо, я слишком устал, чтобы есть, пойду спать.

Она помогла мне снять дождевик.

– Как Уокер?

– Все хорошо, спит на кормовой койке.

Я медленно кивнул – Курце положил Уокера на свою койку. Еще одно подтверждение моей догадки.

– Разбуди меня через два часа, не давай спать дольше. Мне не хочется оставлять Курце одного надолго.

Я завалился в койку и мгновенно заснул. В полусне всплыло видение – Курце втягивает Уокера за шиворот на палубу.

Франческа разбудила меня в шесть тридцать, держа наготове чашку кофе, которую я с наслаждением выпил.

– Хочешь что-нибудь поесть? – спросила она.

Я прислушался к шуму ветра и проанализировал движение яхты.

– Приготовь завтрак для всех, – сказал я, – мы сейчас ляжем в дрейф и немного отдохнем. Думаю, пришло время поговорить с Курце начистоту, чем бы это ни кончилось.

Я вышел в кокпит и оценил обстановку. Ветер еще сильно задувал, но с тем, что было совсем недавно, не сравнить. Курце, как я заметил, уже выбрал оба тормозных троса и аккуратно свернул их.

– Мы ложимся в дрейф, а тебе пора поспать, – сказал я.

Он только кивнул головой, и мы вдвоем убрали бухты троса. Потом привязали румпель и проследили, чтобы «Санфорд» встала боком к волне – теперь это ничем не грозило. Когда мы спустились, Франческа возилась у плиты, готовя завтрак. Она постелила на стол в кают-компании влажную скатерть, чтобы не скользили приборы, и мы с Курце уселись.

Он начал мазать хлеб маслом, а я мучительно соображал, с чего начать. Тема была трудной, особенно если учесть взрывной характер Кобуса, и я не знал, как подойти к ней. И я начал так:

– Знаешь, я ведь еще не поблагодарил тебя по-настоящему за то, что ты вытащил меня из шахты, помнишь, когда кровля обвалилась.

Он жевал хлеб и ответил с набитым ртом:

– Нет, дружище, то была моя вина, я ведь уже сказал тебе. Мне надо было тогда как следует укрепить последний пролет.

– Уокер тоже должен благодарить тебя. Прошлой ночью ты спас ему жизнь.

Курце фыркнул:

– Нужна мне его благодарность!

Приготовившись схлопотать, я осторожно спросил:

– Между прочим, почему ты сделал это? Не вытащи ты его, получил бы около четверти миллиона дополнительно.

Оскорбленный Курце уставился на меня. Лицо его заливала краска гнева.

– Ты что, считаешь меня кровожадным убийцей?

Да, именно так я и думал раньше, но говорить об этом не стоило.

– И ты не убивал Паркера или Альберто Корсо и Донато Ринальди?

Лицо его побагровело.

– Кто сказал, что я это сделал?!

Я указал пальцем на койку, где все еще спал Уокер.

– Он и сказал.

Я думал, Курце хватит удар. Челюсти его сжались, он буквально онемел, не в силах вымолвить ни слова. Я все-таки договорил:

– По словам нашего друга Уокера, ты завел Альберто в ловушку на скале, а потом столкнул его, ты размозжил голову Донато, ты выстрелил в затылок Паркеру во время перестрелки с немцами.

– Маленький ублюдок, – процедил Курце. Он стал подниматься. – Я загоню эти лживые обвинения обратно в его поганую глотку.

Я придержал его.

– Постой, не горячись. Давай вначале разберемся. Я бы хотел услышать твой рассказ о том, что случилось тогда. Понимаешь, события прошедшей ночи заставили меня кое-что пересмотреть. Я подумал, зачем же тебе спасать Уокера, если ты такой, каким он тебя изобразил. На этот раз я хочу узнать правду.

Он медленно опустился и уставился в стол. Наконец заговорил:

– Альберто погиб по несчастной случайности. Я пытался спасти его, но не смог.

– Я верю тебе… после вчерашней ночи.

– О Донато я ничего не знаю. Помню, мне почудилось что-то странное в его гибели. Непонятно было, зачем Донато понадобилось лезть на скалы. Ему этого удовольствия хватало, когда Граф гонял нас по горам с заданиями.

– А Паркер?

– Я не мог убить Паркера, даже если бы хотел, – сказал он потухшим голосом.

– Почему не мог?

Он отвечал вяло:

– Мы с Умберто, как всегда, устроили засаду. Умберто разделил нас на две группы, они засели с разных сторон долины. В итоге засада провалилась, и каждая из групп добиралась в лагерь самостоятельно. И только вернувшись в лагерь, я узнал, что Паркер убит.

Он потер подбородок.

– Так это Уокер сказал тебе, что Паркеру стреляли в затылок?

– Да.

Он посмотрел на свои руки, лежавшие на столе.

– Уокер мог сделать это сам, понимаешь, это вполне в его духе.

– Знаю, – сказал я. – Ты как-то сказал мне, что из-за Уокера дважды во время войны оказывался в трудном положении. Когда это произошло? До того, как вы спрятали золото, или после?

Он задумался, насупив брови, пытаясь восстановить в памяти события тех далеких дней.

– Я помню один случай, когда Уокер отослал несколько человек из кювета, хотя никто ему это не поручал. Действовал он как посыльный Умберто и объяснил потом, что неправильно понял его задание. Я со своей группой тоже участвовал в этой операции, и фактически Уокер оголил мой левый фланг. – Глаза Курце потемнели. – В результате двое моих ребят погибли, а я чуть не получил штык в спину. – Лицо его исказилось при этом воспоминании. – Операция проходила после того, как мы схоронили золото.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

Я осторожно сказал:

– Предположим, он мог выстрелить Паркеру в затылок или ударить камнем по голове Донато и изобразить это как несчастный случай во время подъема на скалу. Но тебя он, вероятно, слишком боялся, чтобы напасть в открытую или исподтишка. Знаешь, ведь ты можешь запугать кого угодно. А не пытался ли он сделать так, чтобы немцы убили тебя?

Лежащие на столе руки Курце сжались в кулаки.

– Он всегда боялся тебя, Кобус, он и сейчас боится.

– Magtig, теперь у него есть для этого основания, – взорвался Курце. – Донато вывел нас из лагеря военнопленных. Донато остался с ним на склоне горы, пока вокруг рыскали немцы. – Он посмотрел на меня глазами полными боли. – Каким же человеком надо быть, чтобы пойти на такое?!

– Надо быть Уокером, – сказал я. – Думаю, теперь мы должны поговорить с ним. Мне не терпится узнать, что он готовил для нас с Франческой.

На лице Курце появилось жесткое выражение.

– Да, пожалуй, пора прервать его lekker slaar.[14]14
  Сладкий сон (африкаанс).


[Закрыть]

Он поднялся в тот момент, когда Франческа вошла с подносом, уставленным чашками. Увидев лицо Курце, она застыла в нерешительности.

– Что случилось?

Я взял у нее из рук поднос и поставил его на стол.

– Мы собираемся поговорить с Уокером. Тебе стоит пойти с нами.

Но Уокер уже проснулся, и по выражению его лица я понял, что он в курсе происходящего. Он выскочил из койки и попытался обойти Курце, но тот замахнулся на него.

– Подожди, – сказал я и схватил Курце за руку. – Мы ведь собирались поговорить с ним.

Курце с трудом совладал с собой, и я отпустил его руку.

– Курце считает тебя лжецом, – обратился я к Уокеру. – Что скажешь?

Глаза его бегали, он бросил на Курце испуганный взгляд и тут же отвел глаза.

– Я не говорил, что он кого-то убивал. Я этого не говорил.

– Действительно, не говорил, – согласился я, – но ты очень прозрачно намекал на это.

Курце тихо ворчал, но сдерживался. Я спросил:

– Так как же было на самом деле с Паркером? Ты сказал, что рядом находился Курце, когда его застрелили. Курце утверждает, что его там не было.

– Этого я тоже не говорил, – ответил Уокер мрачно.

– Ты действительно отъявленный лжец, – убежденно сказал я. – У меня хорошая память, в отличие от тебя. Я предупреждал в Танжере, что будет, если ты когда-нибудь обманешь меня, поэтому берегись! А теперь я хочу услышать правду – был Курце рядом с Паркером, когда его убили?

Повисло долгое молчание.

– Ну, так был он рядом? – требовал я ответа.

Наконец его прорвало.

– Нет, не был, – взвизгнул он. – Я выдумал это. Его там не было, он был на другой стороне долины.

– Кто же тогда убил Паркера?

– Немцы, – отчаянно кричал он, – это были немцы… Я говорил тебе, что это были немцы.

Трудно было, конечно, ожидать, что Уокер сознается в убийстве, но выражение лица выдавало его. У меня не было причин щадить его, поэтому я сказал Курце:

– Это из-за него Торлони напал на нас.

Удивленный Курце проворчал:

– Каким образом?

Я рассказал ему о портсигаре, а потом повернулся к Уокеру:

– Прошлой ночью Курце спас тебе жизнь, но, ей-богу, лучше бы он дал тебе утонуть. Сейчас я уйду, и пусть он делает с тобой, что хочет.

Уокер поймал мою руку.

– Не оставляй меня, – взмолился он.

Он всегда боялся, что это может случиться, что никого не окажется между ним и Курце. Он специально очернил Курце в моих глазах, чтобы иметь союзника в давнем поединке с ним, но теперь я был на стороне Курце. Уокер боялся физической расправы, ведь свои убийства он совершал из засады, а Курце для него был воплощением насилия.

– Пожалуйста, – хныкал он, – не уходи.

Уокер перевел взгляд на Франческу, в глазах его была страстная мольба. Она отвернулась, не проронив ни слова, и поднялась по трапу в кокпит. Я стряхнул его руку и последовал за ней, закрыв за собой люк.

– Курце убьет его, – прошептала она.

– Разве у него нет такого права? – возразил я. – В общем-то я не сторонник личной расправы, но в данном случае готов сделать исключение.

– Уокер меня не волнует, – сказала она, – я думаю о Курце. Никто не может убить подобного себе и остаться прежним. Пострадает его… его душа.

– Курце поступит так, как сочтет нужным.

В глубоком молчании, отвернувшись друг от друга, мы смотрели на беспокойное море.

Люк кабины открылся, и в кокпит вошел Курце. Хриплым голосом он сказал:

– Я собирался убить этого ничтожного ублюдка, но не смог даже ударить. Ну как можно бить человека, который не хочет даже защищаться. Это просто невозможно, правда?

Я усмехнулся, а Франческа весело засмеялась. Курце посмотрел на нас, и на лице его медленно стала появляться улыбка.

– Но что же нам делать с ним? – спросил он.

– Бросим его в Танжере, и пусть идет на все четыре стороны, – сказал я. – Он испытал самое страшное, что может испытать человек, – смертельный страх.

Мы сидели, улыбаясь друг другу, радуясь как дураки, когда Франческа неожиданно воскликнула:

– Смотрите!

Я посмотрел в ту сторону, куда она показывала рукой, и застонал:

– О нет!

Курце взглянул и выругался.

Прямо на нас, рассекая бурные волны, надвигался фэамайл.

Глава IX
«Санфорд»

Чувство горестной досады переполнило меня. Я был уверен, что Меткаф окончательно потерял нас, но ему сопутствовало дьявольское везение. Он не смог обнаружить нас с помощью радара, потому что шторм снес все надстройки, – исчезла и радарная антенна, и радиомачта, и небольшой деррик-кран. Только по чистой случайности Меткаф наткнулся на нас.

– Спускайся вниз и заводи двигатель, – сказал я Курце. Потом повернулся к Франческе. – Ты тоже иди вниз и побудь там.

Я определил расстояние между нами – не больше мили, и приближался фэамайл со скоростью восьми узлов. Оставалось каких-нибудь пять минут. Что можно сделать за такое время! Никаких иллюзий в отношении Меткафа я не питал. С Торлони нам пришлось трудно, но он действовал только силой, а у Меткафа к тому же был ум.

Когда дул ветер, волны шли в одном направлении и были одинаковой величины. Сейчас же, с исчезновением ветра, на море воцарился хаос – уродливо-пирамидальные глыбы воды неожиданно вырастали и исчезали. Яхту сотрясала то килевая, то бортовая качка.

Но и катер Меткафа раскачивало и швыряло, когда внезапная волна обрушивалась на него, и можно себе представить, каково приходится его корпусу. Катер старый, прошел войну, и корпус, должно быть, здорово износился, несмотря на все заботы Меткафа. Ведь фактически срок службы таких судов – пять лет, да и материал, из которого они делались, не отличался высоким качеством. Мне вдруг стало ясно, что быстрее двигаться фэамайл не может. Меткаф на таких волнах выжимает из него максимальную скорость. Двигатели, конечно, позволяли делать и двадцать шесть узлов, но на спокойной воде, а сейчас превышение скорости в восемь узлов грозило катастрофой. Меткаф пойдет на все ради золота, но катером рисковать не будет.

Как только послышался старт двигателя, я открыл на полную катушку подачу топлива и успел отвернуть «Санфорд» от катера. Двигатель у нас – будь здоров, и я мог выжать из яхты не меньше семи узлов даже на такой волне. Передышка в пять минут увеличилась до часа, и, может быть, за этот час меня осенит еще какая-нибудь идея.

Поднялся Курце, и я передал ему штурвал, а сам спустился вниз. Открыл сундук под своей койкой и достал шмайссер со всеми обоймами. Франческа следила за мной, сидя на диванчике.

– У тебя нет другого выхода? – спросила она.

– Постараюсь не стрелять, во всяком случае до тех пор, пока они не начнут. – Я оглянулся. – А где Уокер?

– Заперся на баке – боится Курце.

– Ну и хорошо, не будет путаться под ногами, – сказал я и вернулся в кокпит.

Курце с удивлением посмотрел на пистолет.

– Что за черт, откуда он у тебя?

– Из туннеля, – ответил я. – Надеюсь, он еще годится для дела, ведь эти патроны пролежали столько лет.

Я загнал большую обойму и поставил на место плечевой упор.

– Тебе лучше приготовить свой люгер, иди, я постою у штурвала.

Курце кисло улыбнулся:

– А что толку! Ты выбросил все патроны.

– Черт! Хотя постой, у нас же есть пистолет Торлони. Он лежит в ящике штурманского стола.

Курце пошел за пистолетом, а я оглянулся посмотреть, где катер. Действительно, Меткаф не смог увеличить скорость, когда наша яхта увернулась. Правда, большого значения это не имело – фэамайл шел на один узел быстрее нас, и было видно, что он значительно приблизился.

Вернулся Курце с пистолетом, засунутым за пояс брюк, и спросил:

– Скоро он догонит нас?

– Не пройдет и часа – Я поправил шмайссер. – Стрелять первыми не будем, а если придется, то только так, чтобы никого не убить.

– Ну да, а он будет расстреливать нас.

– Не знаю, – буркнул я, – возможно, и будет.

Курце заворчал и, вынув пистолет, стал проверять его. Говорить было не о чем. Я стал вспоминать, как надо обращаться с автоматом, повторять про себя основные правила, которые когда-то вколачивал в меня краснорожий сержант. Главное – помнить, что при отдаче дуло задирается вверх, и если после выстрела не прижать дуло вниз, следующая очередь уйдет в воздух. Я попытался припомнить что-нибудь, но ничего не получилось, что ж, придется ограничиться этим.

Через некоторое время я сказал Курце:

– Знаешь, не помешало бы выпить кофе.

– Неплохая идея, – ответил он и поспешил вниз: африканер никогда не откажется от предложения выпить кофе. Через пять минут Курце вернулся с двумя кружками, от которых шел ароматный пар, и сообщил, что Франческа хочет подняться.

Я оглянулся на фэамайл и отрезал:

– Нет.

Мы выпили кофе, пролив половину, когда яхта содрогнулась от удара очередной волны. Катер находился от нас в четверти мили, и я отчетливо видел Меткафа, стоявшего у ходовой рубки. Я сказал:

– Интересно, как он собирается действовать. К борту при такой волне не подойти – слишком велика опасность протаранить нам бок. А что бы предпринял на его месте ты, Кобус?

– Не стал бы подходить ближе чем на винтовочный выстрел и всех бы уложил. Как в тире. А когда волнение на море уляжется, взял бы яхту на абордаж без боя.

Звучало убедительно, однако так просто, как в тире, не выйдет – там металлические утки не отвечают выстрелом на выстрел. Я передал штурвал Курце.

– Мы можем проделать весьма забавный маневр. Но ты должен хорошо удерживать яхту. Когда скажу, что надо делать, выполняй моментально. – Я поднял шмайссер вертикально и уперся им в колено, потом спросил: – Сколько зарядов у тебя в пистолете?

– Немного, – ответил Курце, – всего пять.

Наконец катер оказался в какой-нибудь сотне ярдов от нашей кормы, и Меткаф вышел из рубки с мегафоном. Голос его загремел над водой:

– Зачем же так торопиться? Буксир не нужен?

Я приставил ладони ко рту:

– Рассчитываешь на вознаграждение за оказание помощи?

Он засмеялся.

– Досталось вам от шторма?

– Нисколько, – прокричал я. – До порта дойдем своим ходом. Если человеку хочется разыгрывать комедию – пожалуйста. Мне терять нечего.

Фэамайл дал задний ход, чтобы сохранить безопасную дистанцию между судами. Меткаф крутанул усилитель звука, и из мегафона вырвался отвратительный свист.

– Хал, – кричал Меткаф, – мне нужна твоя посудина… и твой груз.

Ну вот – высказался прямым текстом! А из мегафона неслось:

– Если мы поладим, то я согласен на половину, в противном случае забираю все.

– Торлони уже подкатывался с таким предложением, ты знаешь, чем это кончилось.

– Торлони был в невыгодном положении, – отозвался Меткаф, – он не мог пустить в ход оружие, а я могу.

В поле зрения появился Крупке с винтовкой в руках. Он забрался на верхнюю палубу и улегся прямо за ходовой рубкой.

– В точности как ты предсказал, – бросил я Курце.

Плохо, конечно, но не хуже всего остального. Крупке – в прошлом солдат и привык стрелять из устойчивого положения, двигалась обычно мишень. Пожалуй, ему будет непросто вести прицельный огонь с неустойчивой палубы фэамайла.

Катер незаметно приблизился, и я велел Курце следить за сохранением дистанции. Меткаф закричал:

– Ну как?

– Пошел к черту!

Он кивнул Крупке, и тот выстрелил. Я не видел, куда ушла пуля, скорее всего он вообще не попал. Затем выстрелил снова; на этот раз, судя по звуку, пуля срикошетила о какой-то металлический предмет на передней палубе.

Курце ткнул меня в бок.

– Не оглядывайся, чтобы Меткаф не заметил, но, похоже, нас скоро опять накроет шторм.

Краем глаза я стал наблюдать за тем, что происходит сзади. Горизонт был черен от мощного шквала, который двигался в нашу сторону. Господи, скорее бы!

– Слушай, Курце, – сказал я, – теперь надо любыми способами тянуть время.

Крупке опять выстрелил, пуля легла где-то сзади. Перегнувшись через борт, я увидел дыру, пробитую в кормовом подзоре. Он начинал пристреливаться. Я закричал:

– Если Крупке продырявит нас ниже ватерлинии, мы пойдем ко дну. Вряд ли вам это понравится.

Возникла пауза. Было видно, как Меткаф что-то объясняет Крупке. Я срочно вызвал на палубу Франческу. Эти пули в никелевой оболочке способны изрешетить тонкую обшивку «Санфорд», как папиросную бумагу. Франческа появилась одновременно с очередным выстрелом Крупке. Пуля прошла высоко, ничего не задев.

Увидев Франческу, Меткаф поднял руку, и стрельба прекратилась.

– Хал, будь благоразумен, – взывал он, – у тебя женщина на борту.

Я взглянул на Франческу и, увидев, что она покачала головой, крикнул:

– Можешь продолжать.

– Не хочется, чтобы кто-нибудь пострадал, – умолял Меткаф.

– Тогда – убирайся!

Он пожал плечами и что-то сказал Крупке. Опять раздался выстрел. Пуля клацнула по вертлюжному штырю.

Я горестно размышлял над странными представлениями Меткафа о морали, смешно, но, с его точки зрения, я становился виновником возможного убийства.

Шквал приближался. Это был прощальный пинок стихающего шторма, и долго он не задержится – как раз хватит, чтобы улизнуть от Меткафа, подумал я с надеждой. Вероятно, Меткаф еще не заметил его, слишком поглощен нами.

Крупке выстрелил опять. Глухой звук донесся с носовой части яхты – пуля попала в главный салон. Вовремя я вызвал оттуда Франческу!

Крупке начинал меня беспокоить. Несмотря на качку, он смог пристреляться и рано или поздно сумеет сделать точный выстрел. Интересно, сколько у него зарядов?

– Меткаф! – позвал я.

Он поднял руку, но Крупке уже успел нажать курок. Комингс переборки кокпита разлетелся в щепки прямо у меня под локтем. Мы присели, и я с изумлением увидел, что в тыльной стороне моей ладони торчит двухдюймовая щепка красного дерева; выдернув ее, я завопил:

– Эй, попридержи его! Это уж слишком!

– Что тебе надо?

Я заметил, что фэамайл опять надвигается на нас, поэтому приказал Курце отойти.

– Ну что? – В голосе Меткафа слышалось нетерпение.

– Я готов заключить сделку.

– Мои условия тебе известны.

– Какие гарантии, что ты не обманешь?

Меткаф был беспощаден.

– Никаких!

Я сделал вид, что советуюсь с Курце.

– Где же этот шквал?

– Если ты еще немного поводишь Меткафа за нос, нам, возможно, удастся оторваться.

Я повернулся в сторону катера:

– У меня есть другое предложение. Мы отдадим тебе треть – Уокеру не понадобится его доля.

Меткаф рассмеялся:

– Значит, вы наконец-то раскусили его, раньше надо было…

– Так что скажешь?

– Ничего не выйдет – половину или все. Выбирай, в твоем положении не торгуются.

Я повернулся к Курце:

– Что думаешь, Кобус?

Он потер подбородок.

– Как ты решишь, так и будет.

– Франческа?

Она вздохнула:

– Считаешь, этот надвигающийся шторм поможет нам?

– Это не шторм, но он поможет. Думаю, мы уйдем от Меткафа, если продержимся еще десять минут.

– А мы сумеем продержаться?

– Пожалуй, да, но с риском.

Губы ее сжались.

– Тогда стреляй в него!

Я оглянулся на Меткафа. Он стоял у двери ходовой рубки и слушал Крупке, который показывал ему на что-то сзади. А, он увидел надвигающийся шквал! Я закричал:

– Слушай, мы тут посовещались и сошлись на том, что тебе все-таки надо убираться к черту!

Меткаф нетерпеливо махнул рукой. Крупке выстрелил в очередной раз и промазал!

– Дадим им еще два выстрела, – сказал я Курце. – Сразу после второго клади руль вправо, как будто собираешься идти на таран, но, ради Бога, не врежься в него. Подойди вплотную и быстро выруливай на параллельный курс. Понял?

Не успел он кивнуть, как раздался выстрел, и пуля прошла прямо под кокпитом – Крупке начал стрелять слишком хорошо!

Меткаф не знал, что у нас есть автомат. «Санфорд» обыскивали много раз, а оружие, даже пистолеты, не валяется в Италии под ногами. Так что мы имели возможность припугнуть противника. Я предупредил Франческу:

– Как только начнем поворачивать, ложись на дно кокпита.

Крупке выстрелил еще раз, промахнулся, и Курце переложил руль.

Меткаф растерялся – еще бы: кролик нападает на удава. У нас было всего двадцать секунд на выполнение маневра, но мы уложились! Пока Меткаф приходил в себя, орал на штурвального, а тот на него, мы уже встали рядом. Крупке выстрелил, увидев, что мы подходим, но пуля унеслась неизвестно куда. Теперь он целился в меня. И тогда я дал волю шмайссеру.

Я успел выпустить две очереди. Первую в Крупке – нужно было убрать его раньше, чем он меня. Несколько зарядов попало в окно рубки, тогда я позволил отдаче задрать дуло. Пули легли дальше. Крупке покачнулся, закрыв лицо руками, и я услышал его крик.

Потом я перенес огонь на ходовую рубку и щедро полил ее. Вылетело стекло, но Меткаф успел спрятаться. Шмайссер дал осечку, и я, срывая голос, крикнул Курце:

– Уходим!

– Куда?

– Назад, туда, откуда пришли, в шторм!

Я оглянулся. Меткаф стоял на верхней палубе, наклонившись над Крупке. Катер не двигался с места. Нос его болтался из стороны в сторону, как будто у штурвала никого не было.

– Значит, сработало, – сказал я.

Но не прошло и нескольких минут, как фэамайл развернулся и пустился вдогонку за нами. Я поглядывал на небо и молился, чтобы мы поскорее оказались во власти шквала. Никогда прежде я так не уповал на плохую погоду!

Меткаф висел у нас на хвосте, но мы все-таки ушли. Первые порывы шквала обрушились на яхту, когда между нами оставалось всего двести ярдов, а через десять секунд катер уже исчез за плотной дождевой завесой и пенными валами. Я переключил двигатель на самую малую скорость – не пытаться же пробить эту стену. Погодка была злой, верно, но куда ей до беспредельной свирепости предыдущего шторма, к тому же я знал, что все закончится через каких-нибудь полчаса. И за такое короткое время мы должны скрыться от Меткафа.

Я поставил к штурвалу Курце, добрался до мачты, оступаясь на каждом шагу, и поднял трисель. С его помощью нас меньше сносило, и можно было определиться с направлением. Я решил пробиваться против ветра – при такой погоде решение неожиданное – и понадеялся, что, когда минует шквал, Меткаф отправится искать нас под ветром.

Яхте мой выбор явно не понравился – она вставала на дыбы, заваливалась, а я проклинал золотой киль – причину всех наших бед.

– Шли бы вы с Кобусом вниз, – сказал я Франческе, – незачем нам всем мокнуть.

Интересно, что предпримет Меткаф? Если додумается, то встанет носом к ветру, пустив двигатель на малых оборотах, чтобы устоять. Но ведь он жаждет золота и будет испытывать судьбу до тех пор, пока катер не начнет разваливаться на части. Впрочем, он продемонстрировал свое умение искусно управлять судном, пройдя через сильный шторм целым и невредимым, и этот шквал ему, пожалуй, не страшен.

Вдруг «Санфорд» резко накренилась, и у меня мелькнула мысль, что это моя яхта разваливается. Возникло странное ощущение, что она не слушается руля, а в чем дело, я не понимал – ничего похожего из своей морской практики припомнить не мог. «Санфорд» начала скользить в воде боком, при этом ужасно раскачиваясь без особых причин. Я попытался сильнее налечь на штурвал – яхта перевалилась на другой бок. Поспешно рванул штурвал в другую сторону – и она тут же вернулась в исходное положение, только крен увеличился. Управлять яхтой было невозможно – все равно что объезжать лошадь без седла. Я отказывался что-либо понимать.

Внезапно страшная догадка заставила меня заглянуть через борт. Трудно было увидеть что-нибудь в бурлящей воде, но полоса переменных ватерлиний на корпусе яхты, похоже, выступала из воды больше, чем ей положено. И тут я наконец понял, что произошло: все дело в киле, в этом проклятом золотом киле! Курце предупреждал нас об этом. Говорил, что киль получится с трещинами и не выдержит перегрузок. А за последние двое суток «Санфорд» изрядно потрепало, и этот последний штормовой заход – шквал – оказался последней каплей: разбил киль яхты.

Я опять перегнулся через борт, пытаясь разглядеть, насколько яхта поднялась из воды. Выходило, что исчезло две трети киля. «Санфорд» утратила три тонны балласта и могла перевернуться в любой момент.

Я забарабанил по крышке люка и заорал изо всех сил.

Курце высунул голову.

– Что случилось? – крикнул он.

– Быстрей на палубу! Позови Франческу! Чертов киль отвалился! Мы сейчас перевернемся!

Он недоуменно смотрел на меня.

– Какого черта… что ты несешь?

Но тут до него стало доходить, лицо налилось кровью.

– Ты хочешь сказать, что исчезло золото? – недоверчиво спросил он.

– Ради Бога, не стой разинув рот! – закричал я. – Вылезай скорее и вытащи оттуда Франческу! Кто знает, сколько мы продержимся в таком положении!

Курце побледнел, и его голова исчезла. Франческа, помогая себе руками, вылезла из каюты, следом за ней – Курце. Яхта совсем взбесилась, и я крикнул Курце:

– Убери к черту этот парус, быстрей!

Курце бросился вперед и вместо того, чтобы отстегнуть трос фала от крепительной утки, быстро снял с ремня нож и одним взмахом отсек трос. Как только парус упал, яхта немного успокоилась, но по-прежнему скользила кругами по воде, и только чудом мне удавалось удерживать ее вертикально, потому что такого опыта у меня не было, да и мало у кого он есть.

Вернулся Курце, и я крикнул:

– Надо приниматься за мачту – иначе перевернемся!

Он окинул взглядом мачту, возвышавшуюся над нами, и коротко кивнул. Интересно, вспомнил ли он сейчас, что говорил мне когда-то в Кейптауне? Тогда он измерил взглядом мачту «Эстралиты» и заметил: «Нужен порядочный противовес, чтобы удержать такую махину».

Теперь киль, наш противовес, исчез, и мачта высотой в пятьдесят пять футов несла «Санфорд» гибель!

Я показал Курце на топор, закрепленный на стенке кокпита:

– Руби ванты!

Схватив топор, он двинулся вперед и замахнулся на кормовую ванту с правого борта. Но топор отскочил от проволоки из нержавеющей стали, и я проклинал себя в тот момент, что строил «Санфорд» так добротно. Курце пришлось здорово помахать топором прежде, чем удалось перерубить проволоку. Он перебрался к носовому ванту, и я не выдержал:

– Франческа, надо помочь ему, а то будет слишком поздно! Сможешь держать штурвал?

– Что нужно делать?

– Яхта очень неустойчива, – сказал я, – поэтому нельзя резко менять положение руля. Повернуть ее можно, но только плавно, иначе она снова взбесится.

Выбравшись из кокпита, я взялся освобождать оба ходовых ролика бакштага, и наконец леера свободно провисли. На корме мачту уже ничто не удерживало.

Я поспешил на нос и встал на самом краю носовой площадки, сжавшись в комок, и, рискуя жизнью, стал откручивать острием самодельного ножа болты фок-штага Нож не годился для такой работы и все время соскальзывал; при каждом носовом погружении яхты меня окатывало водой, и все же я значительно ослабил болты. Задрав голову, я убедился, что штаг прогибается под ветром.

Оглянувшись, я увидел Курце, сражавшегося с вантами по левому борту, и принялся расшатывать стойки фор-стеньги. Теперь мачта изогнулась, как рыболовная удочка. И все-таки эта чертова кочерга никак не хотела сдаваться!

Только добравшись до носового люка, я вспомнил об Уокере и, забарабанив изо всех сил по крышке, закричал:

– Уокер, вылезай, мы тонем! – Но в отсвет ничего не услышал.

Проклиная на чем свет стоит эту мелкую душонку, я пробрался на корму и прогрохотал по трапу в кают-компанию; с трудом удерживая равновесие из-за усилившейся болтанки, дошел до двери отсека на баке. Дверь была заперта изнутри. Я колотил по ней кулаком и кричал:

– Уокер, выходи, мы сейчас перевернемся!

Наконец он откликнулся:

– Я не собираюсь выходить.

– Не будь идиотом! – взревел я. – Мы можем утонуть в любой момент!

– Хитришь, чтобы выманить меня. Я знаю – Курце только этого и ждет.

– Ты клинический идиот! – Голос мой сорвался на визг. Я продолжал колотить в дверь, но без толку – он больше не отвечал.

Вдруг яхта задрожала всем корпусом, я как безумный бросился к трапу и успел увидеть, как падает мачта. Она треснула, расщепилась в десяти футах над палубой и опрокинулась в бушующее море, удерживаемая только задними и передними стойками.

Я сменил Франческу у штурвала. Яхта по-прежнему скользила кругами, но без верхнего рангоута и такелажа ей стало легче. Я пнул ногой в ларь и крикнул Франческе:

– Спасательные жилеты… достань их.

Решение одной проблемы неизбежно вело к возникновению другой – мачта еще удерживалась в воде и ритмично билась в борт «Санфорд». Если она и дальше будет так колотить, то в корпусе образуется пробоина, и мы камнем пойдем на дно. Курце был уже на носу и наносил удар за ударом по фок-штагу, топор так и сверкал в его руках. Курце прекрасно понимал, какая угроза таится в таком положении мачты.

Быстро натянув спасательный жилет, пока Франческа держала штурвал, я схватил багор-отпорник с крыши каюты и перегнулся через борт – оттолкнуть мачту, когда она снова пойдет на таран. Курце перебрался на корму и начал рубить бакштаги задних стоек. На палубе перерубить их было легче, чем в натянутом положении, и уже через пять минут мачту стало медленно относить волнами, и вскоре она скрылась из виду в морском тумане.