355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэшилл Хэммет » Проклятие Дейнов » Текст книги (страница 4)
Проклятие Дейнов
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 14:05

Текст книги "Проклятие Дейнов"


Автор книги: Дэшилл Хэммет



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

7. Проклятие

Когда я кончил читать, несколько минут стояла тишина. Миссис Леггет отняла платок от глаз и тихо всхлипывала. Габриэла, дергая головой, оглядывала комнату; глаза ее то прояснялись, то снова затуманивались, а губы шевелились, словно она хотела что-то сказать и не могла.

Я подошел к столу, наклонился над трупом и проверил карманы. Во внутреннем кармане пиджака что-то лежало. Я сунул руку под мышку Леггета, расстегнул пуговицы и вытащил коричневый бумажник. Он был туго набит деньгами – позже мы насчитали там пятнадцать тысяч долларов. Показав содержимое бумажника всем присутствующим, я спросил:

– Еще какой-нибудь записки он не оставил?

– Нет, другой мы не нашли, – ответил О'Гар. – А в чем дело?

– И вы, миссис Леггет, тоже ничего не знаете?

Она отрицательно покачала головой.

– В чем дело? – переспросил О'Гар.

– Он не покончил с собой, – сказал я. – Его убили.

Габриэла Леггет пронзительно завизжала и вскочила со стула, тыча белым пальцем с длинным острым ногтем в сторону миссис Леггет:

– Это она, она его убила. Она ему говорит: «Приходи сюда», а сама одной рукой открывает дверь в кухню, а другой берет из сушки нож. Он вошел, и она всадила нож ему в спину. Я все видела. Это она убила. Я была раздета и, когда услышала шаги, спряталась в кладовке. Оттуда все и видела.

Миссис Леггет тоже вскочила на ноги, но пошатнулась и упала бы, если бы Фицстивен не успел поддержать ее. Выражение горя на ее припухшем лице сменилось замешательством.

Щеголеватый человек с землистым лицом – его звали доктор Риз, как я узнал позже – отчетливо и сухо произнес:

– Ножевой раны на теле нет. Смерть наступила от выстрела в висок из этого вот пистолета, причем с близкого расстояния и с наклоном дула вверх. Явное самоубийство.

Коллинсон усадил Габриэлу на стул и попытался успокоить. Она ломала руки и постанывала.

Я был не согласен с доктором и сказал об этом, думая тем временем уже о другом:

– Нет, убийство. В кармане у него деньги. Он собирался бежать. А в полицию написал для того, чтобы на жену и дочь не пало подозрение. Разве это письмо похоже на предсмертное? – спросил я О'Гара. Человек навсегда прощается с любимой женой и дочерью, но для них у него не находится ни слова, все письмо – сплошь для полиции.

– Может, вы и правы, – кивнул круглой головой полицейский. – Но если он готовится бежать, то почему не оставил им...

– Он бы что-то передал на словах или в записке, но не успел. Он собирался в дорогу, доделывал дела... может, он действительно решился на самоубийство, не исключено, хотя деньги и тон письма говорят, по-моему, об обратном. Но если и так, я все равно уверен, что его убили, прежде чем он кончил приготовления. Видно, слишком долго возился. Кто его обнаружил?

– Я, – всхлипнула миссис Леггет. – Я услыхала выстрел, бросилась наверх, а он, он уже... вот как сейчас. Я побежала вниз, к телефону, а тут звонок в дверь... пришел мистер Фицстивен. Я ему все рассказала. Да нет, какое убийство! Дома никого не было, кроме меня.

– Вы его и убили, – сказал я ей. – Он собрался уезжать и написал это письмо, чтобы взять на себя ваши преступления. И Рапперта в кухне вы зарезали. Именно о нем говорит Габриэла. Вы быстро сообразили, что письмо мужа похоже на письмо самоубийцы, и убили его, решив, что после смерти и этих признаний мы угомонимся и не станем дальше копаться в деле.

В ее лице я прочесть ничего не мог. Оно было искажено, но по какой причине – поди догадайся. Я набрал в грудь побольше воздуха и не то чтобы заорал, но и жалеть глотки тоже не стал:

– В рассказе вашего мужа полно вранья – пять-шесть примеров могу привести хоть сейчас. Из Нью-Йорка он вас с дочкой не вызывал. Вы его сами нашли. Миссис Бегг говорит, что, когда вы тут появились, лицо у Леггета прямо вытянулось – она такого удивления отродясь не видела. И бриллианты Аптону он не отдавал. Вся эта история, почему он их отдал и как собирался поступить дальше, – гроша ломаного не стоит: проста ничего лучшего, чтобы выгородить вас, не пришло ему в спешке на ум. Леггет откупился бы деньгами или вообще прогнал Аптона, не настолько он был глуп – отдавать чужие бриллианты и заваривать такую кашу.

Аптон разыскал вас в Сан-Франциско и пришел за деньгами к вам, а не к вашему мужу. Вы когда-то нанимали его, вас он и знал. Они с Раппертом проследили путь Леггета не до Мехико, а прямо до этого дома, и взяли бы вас за горло раньше, не упрячь их полиция в Синг-Синг за другие фокусы. Но только их выпустили, Аптон пришел сюда и открыл свои карты. Вы инсценировали ограбление, а на самом деле тайком от мужа передали бриллианты ему. Леггет считал, что бриллианты действительно украдены. В противном случае он – с его-то прошлым – вряд ли рискнул бы заявить в полицию.

Могу объяснить, почему вы ничего не сказали Леггету, почему старались скрыть, что шли по его следам от Чертова острова до самого Сан-Франциско. Все потому, что его подвиги в Южной Америке давали вам, в случае необходимости, дополнительную власть над ним. Вот вам и не хотелось, чтобы он знал, что вы знаете о Лабо, Хауарте и Эдже. Разве не так?

Возможности вставить в ответ хоть слово я ей не дал, зато дал полную волю своим голосовым связкам:

– Приехав сюда, Рапперт, видимо, встретился с вами, и вы подговорили его убить Аптона, тем более что ему самому не терпелось свести с другом счеты. А возможно, Рапперт появился у вас уже после убийства, и вы, решив избавиться сразу и от него, на кухне всадили ему нож в спину. Про девушку в кладовке вы не знали, зато прекрасно знали, что эту кашу вам не расхлебать. Убийство вряд ли скроешь. Дом уже под наблюдением. Так что оставалось одно. Вы пошли к мужу, рассказали ему все – или сколько сочли необходимым – и заставили взять ваши грехи на себя. Затем прямо у стола спустили курок.

– Он выгородил вас. Всегда выгораживал. – Мой голос гремел теперь во всю мощь. – Это вы убили свою сестру Лили, его первую жену, а Леггета просто подставили вместо себя. Вы сами увезли его в Лондон. С убийцей сестры вы бы никуда не поехали. Это вы его выследили и, приехав сюда, в Сан-Франциско, заставили на себе жениться. Это вы решили, что он женат не на той сестре, на какой нужно, и сами ее убили.

– Она убила, она... – закричала Габриэла Леггет, пытаясь вскочить со стула, но Коллинсон ее удержал. – Она...

Миссис Леггет выпрямилась во весь рост и улыбнулась, обнажив крепкие, тесно посаженные зубы желтоватого оттенка. Потом сделала два шага к середине комнаты, одну руку уперев в бок, другую свободно свесив. Безмятежная, по определению Фицстивена, хозяйка дома и прозрачная душа внезапно исчезла. Теперь пухлое лицо и гладкие формы этой начинающей стареть блондинки не вызывали представления о спокойной, хорошо обеспеченной жизни: под жирком угадывались крепкие, пружинистые мускулы, словно у притаившейся под деревьями кошки.

Я взял со стола пистолет и сунул в карман.

– Желаете знать, кто убил сестру? – вкрадчиво спросила она, глядя на меня. Зубы у нее постукивали, глаза горели, рот растягивала улыбка. – Вот она, наша наркоманка Габриэла. Она убила мать. Ее Морис и выгораживал.

Девушка что-то выкрикнула.

– Чепуха, – сказал я. Она была совсем маленькая.

– Не чепуха. Ей было пять лет. Она играла с пистолетом – вытащила его, пока мать спала, из ящика шифоньера. Пистолет выстрелил, и Лили не стало. Несчастный случай, конечно, но Морис, нежная душа, не хотел, чтобы девочка подрастала с мыслью о своей вине. К тому же его все равно признали бы виновным. Кое-кто знал, что мы с ним близки, что он спит и видит, как бы избавиться от жены. Да и во время выстрела он оказался у дверей спальни. Но все это его не пугало, главное – уберечь девочку от травмы, чтобы память об убийстве матери, пусть и случайном, не исковеркала ей жизнь.

Особенно тошнотворным было то, что она говорила с милой, улыбкой, изящно изгибая губы и осторожно, даже тщательно подбирая слова.

– С самого рождения, – продолжала миссис Леггет, – еще до того, как она пристрастилась к наркотикам, Габриэла была, скажем так, умственно не очень развитой, и к приходу лондонской полиции нам удалось вытравить из нее память об убийстве. Я говорю чистую правду. Это она убила мать, а Морис, по вашему выражению, лишь взял грех на себя.

– Что ж, правдоподобно, – согласился я, – но не очень последовательно. Может быть, сам Леггет и поверил вам, но я сомневаюсь. Просто вы хотите отомстить падчерице за то, что она рассказала об убийстве Рапперта.

Алиса Леггет оскалилась, лицо у нее побелело, зрачки расширились. Она было сделала ко мне шаг, но тут же взяла себя в руки, хохотнула, и огонь в ее глазах погас – скорее, не погас, а затаился где-то внутри. Подбоченившись, она беззаботно, даже кокетливо улыбнулась мне, хотя и в улыбке, и глазах, и в голосе проскальзывала бешеная ненависть:

– Отомстить? Тогда уж придется сказать все. Врать мне, как вы сейчас поймете, незачем. Я сама подстроила убийство Лили. Ясно? Я научила девочку, что делать, натаскала ее, натренировала, все тщательно отрепетировала. Ясно? Мы ведь с Лили были сестрами, настоящими сестрами, и... страшно ненавидели друг друга. Морис был близок с нами обеими – в буквальном смысле, – хотя жениться ни на одной не собирался. Зачем ему? Но мы жили бедно, а он – нет, потому-то Лили и хотела женить его на себе. А раз хотела она, хотела и я – ведь мы были настоящими сестрами. Только Лили первой удалось заманить его в ловушку. Звучит грубовато, зато точно.

Габриэла родилась месяцев через шесть-семь после свадьбы. Ну и счастливая получилась у нас семейка! Я жила вместе с ними, мы ведь были не разлей вода, и с самого раннего возраста Габриэла любила меня крепче, чем мать. Тут уж я постаралась: чего только тетушка Алиса не сделала бы для своей дорогой племянницы. Привязанность девочки выводила Лили из себя, но не потому, что она сама так уж сильно любила дочь, – просто мы были сестрами, и чего хотела одна, хотела другая, причем без всякой дележки.

Не успела Габи появиться на свет, а я уже решила, что и как сделаю, и через пять лет привела замысел в исполнение. В верхнем, замкнутом на ключ ящике шифоньера хранился маленький пистолет Мориса. Я открывала ящик, разряжала пистолет и учила Габи эдакой занятной игре. Растянувшись на кровати сестры, я притворялась, что сплю. Девочка подставляла к шифоньеру стул, вытаскивала пистолет, подкрадывалась и, приставив дуло к моей голове, спускала курок. Если она подкрадывалась без шума и как надо держала оружие в ручонках, я давала ей конфету, а заодно предупреждала, чтобы она никому не проболталась, особенно маме – ведь мы хотим преподнести ей сюрприз, удивить ее.

Вот и удивили, когда она как-то днем легла вздремнуть, приняв от головной боли таблетку аспирина. На этот раз, открыв шифоньер, я не стала разряжать пистолет. Затем разрешила девочке поиграть в эту игру с мамой, а сама спустилась к знакомым на этаж ниже. Никто не заподозрил бы теперь, что я повинна в трагической кончине любимой сестрички. Мориса, я знала, в середине дня дома не будет. Услышав выстрел, мы с соседями кинулись бы наверх и обнаружили, что, играя пистолетом, Габриэла нечаянно застрелила мать.

Девочки я не боялась. Умишко у нее был, как я уже говорила, слабенький, к тому же она мне доверяла, любила меня, а во время официального расследования я бы взяла ее на руки и уж как-нибудь да проследила, чтобы она не проговорилась о моей роли в этой... затее. Но Морис чуть все не испортил. Неожиданно вернувшись домой, он оказался у дверей спальни как раз в тот момент, когда девочка спустила курок. Еще полсекунды, и он бы успел спасти жену.

Нам, конечно, не повезло – Мориса посадили, зато ему и в голову никогда не приходило подозревать меня. А его желание сделать все, чтобы девочка забыла о несчастье, избавило меня от нервотрепки и дальнейших забот. Да, я действительно выследила его после побега с Чертова острова и, когда Аптон раздобыл его адрес, приехала к нему в Сан-Франциско. Я действительно женила его на себе, убедив, что только так мы сможем наладить исковерканную жизнь. Тут мне многое сыграло на руку: и моя явная преданность их семье, и необходимость держать правду в тайне от Габриэлы, ее любовь ко мне и ненависть к Морису, которую я осторожно и искусно разжигала, вроде бы неуклюже уговаривая девочку простить отцу убийство. В тот день, когда он женился на Лили, я поклялась, что отниму его. И отняла. Надеюсь, моя дорогая сестричка знает в аду про это.

Улыбка с ее лица сошла. Бешеная ненависть уже не пряталась в глубине глаз, не подрагивала в голосе – она выхлестнулась наружу.

Миссис Леггет казалась сейчас воплощением этой бешеной ненависти и единственным живым существом в лаборатории. Остальные восемь человек застыли, не видя, не воспринимая друг друга: все смотрели только на нее, слушали только ее.

Она отвернулась от меня и вытянула руку в сторону Габриэлы, сидевшей в другом конце комнаты. Голос у нее стал громким, хриплым, в нем звучало дикое торжество, а из-за частых пауз речь походила на какое-то заклинание:

– Ты – ее дочь и тоже проклята. У тебя такая же черная душа и такая же порченая кровь, как у нее, как у меня, как у всех Дейнов. Твои руки с детства в крови матери, и это тоже твое проклятие. У тебя вывихнутые мозги, ты не можешь без наркотиков – а это уже подарки от меня. Твоя жизнь будет черной, как была черной у меня и у твоей матери. Она будет черной у всех, с кем тебя сведет судьба, как была черной у Мориса. Твое...

– Хватит, – тяжело дыша, сказал Эрик Коллинсон. – Пусть замолчит.

Зажав уши ладонями, с исказившимся от ужаса лицом Габриэла Леггет вдруг страшно закричала и рухнула на пол.

Пат Редди был еще неопытной ищейкой, но мы с О'Гаром не имели права ни на мгновение спускать с миссис Леггет глаз, как бы страшно девушка ни кричала. И все же, пусть на долю секунды, мы отвернулись, и миссис Леггет этого хватило. Когда мы снова взглянули на нее, в ее руках был пистолет, и она сделала первый шаг к дверям.

Между ней и выходом никто не стоял: высокий полицейский в форме вместе с Коллинсоном хлопотал над Габриэлой. Путь был свободен, а повернувшись спиной к двери, она взяла под наблюдение и Фицстивена. Горящий взгляд над дулом вороненого пистолета перебегал с одного лица на другое.

– Не двигаться! – прошипела она и сделала еще один шаг к двери.

Пат Редди напружинил ноги, но я сдвинул брови и покачал головой. Ловить ее надо было в холле или на лестнице – здесь это грозило смертью. Не поворачиваясь к нам спиной, она переступила порог, резко выдохнула сквозь сжатые зубы и исчезла.

Оуэн Фицстивен выскочил за ней первым. Хотя полицейский загораживал мне дорогу, я оказался вторым. Она была уже у лестницы в другом конце тускло освещенного холла; Фицстивен быстро ее нагонял.

Когда я добежал до ступенек, он поймал миссис Леггет на площадке между этажами. Одну ее руку ему удалось прижать к телу, другая, с оружием, была свободна. Он хотел вырвать пистолет – не удалось. Она повернула ствол в его сторону, но тут, пригнувшись, чтобы не зацепить головой лестницу, я с разбега прыгнул вниз.

Я врезался в них, сбил обоих в угол, и пуля, предназначенная Фицстивену, ушла в ступеньку.

Мы оказались на полу. Я обеими руками попытался поймать пистолет, но не смог, и мне пришлось обхватить ее за талию. Рядом с моим подбородком сухие пальцы Фицстивена сжали ее руку с пистолетом.

Она извернулась и всем телом навалилась мне на правое плечо, пострадавшее в автомобильной аварии. Удержать ее не было сил. Она перекатилась на меня, приподнялась...

Выстрел грянул прямо над ухом, опалив мне щеку.

Миссис Леггет обмякла.

Когда О'Гар и Редди растащили нас, ее тело осталось неподвижным. Пуля пробила ей горло.

Я поднялся в лабораторию. Габриэла лежала на полу, доктор с Коллинсоном стояли рядом с ней на коленях.

– Посмотрите-ка миссис Леггет, – сказал я доктору. – Она на лестнице. По-моему, умерла, но все же посмотрите.

Доктор вышел. Растирая девушке руки – она все еще была без сознания, – Коллинсон глянул мне в глаза так, будто людей вроде меня необходимо держать в клетке.

– Ну что, довольны своей работой? – спросил он.

– Главное, что она сделана, – ответил я.

8. «Но» и «если бы»

В тот же вечер я обедал с Фицстивеном у миссис Шиндлер. В полуподвальном зале с низкими потолками мы запивали хороший обед хорошим пивом мистера Шиндлера. Как писатель, Фицстивен хотел разобраться в том, что он назвал психологией миссис Леггет.

– Зная теперь ее характер, нетрудно понять, почему она убила сестру, – сказал он. – Так же нетрудно понять убийство мужа, желание отравить после разоблачения жизнь племяннице и даже покончить с собой, лишь бы избежать ареста. Но спокойные годы между этими событиями как-то не вписываются в общую картину.

– Не вписывается как раз убийство мужа, – возразил я. – Остальное вполне логично. Он был ей нужен. Даже смерть сестры она подстроила так, чтобы покрепче привязать его к себе. Но тюрьма их разлучила. Тут уж ничего она не могла поделать, оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь его выпустят – такая возможность всегда существует. Больше ничего ей в то время не требовалось. Габриэла была у нее заложницей на случай освобождения Леггета, жила она на его деньги вполне пристойно – так чего ей было суетиться? Узнав о побеге, она приехала в Америку и взялась за поиски. Сыщики нашли его, и она к нему явилась. Против брака он не возражал. Она наконец получила что хотела. Вот и успокоилась. Она была не авантюристка и не из тех, кто творит зло ради удовольствия. Обычная женщина, которая знает, чего хочет, и добивается цели любыми средствами. Заметьте, как терпеливо и долго она скрывала свою ненависть от девушки. В ее желаниях, кстати, тоже нет ничего необычного. Так что сложными психическими расстройствами тут и не пахнет. Элементарное звериное поведение с элементарным звериным непониманием разницы между добром и злом. Как все звери, она не любила, когда ей мешали, и царапалась, когда загоняли в угол.

Фицстивен глотнул пива и спросил:

– Значит, проклятие Дейнов вы сводите к первобытной, звериной наследственности?

– И того проще – к выдумке разъяренной женщины.

– Из-за таких, как вы, жизнь становится совсем пресной. – Он вздохнул в облаке сигаретного дыма. – Даже то, что Габриэла стала орудием в убийстве матери, не убеждает вас в существовании проклятия – пусть только в поэтическом смысле?

– Нет, не убеждает. К тому же я сомневаюсь, что она была этим орудием. А вот Леггет не сомневался. Очень уж он старался выгородить ее в своем письме. Но действительно ли он видел, как девочка убила мать? Об этом мы знаем только со слов миссис Леггет. С другой стороны, она в присутствии Габриэлы сказала, что воспитала девочку в вере, будто убийца – отец. Да, сам Леггет, скорей всего, не сомневался. Вряд ли он пошел бы на столько мытарств, если бы не стремился оградить дочку от чувства вины. Но с этого момента мы можем только строить предположения. Миссис Леггет он был нужен, и она своего добилась. Так какого черта его убивать?

– Вот те на! – посетовал Фицстивен. – В лаборатории вы дали один ответ, теперь другой. А чего мудрить? Сами же сказали, что письмо вполне могло сойти за предсмертное и после гибели Леггета гарантировать вдове безопасность.

– Тогда сказал, – признался я. – Но теперь, на трезвую голову и с дополнительными фактами в руках, – не могу. Она добивалась Леггета много лет, ждала его. Значит, он был ей дорог.

– Но она его вряд ли любила, во всяком случае, оснований предполагать любовь у нас нет. Так чем тут дорожить? Он был для нее вроде охотничьего трофея, а смерть на ценность трофея не влияет – образно говоря, можно сделать чучело и поставить в прихожей.

– Тогда почему она не подпустила к нему Аптона? Почему убила Рапперта? Зачем было брать на себя чужую ношу? Опасность-то грозила не ей. Нет, не будь он ей дорог, она бы не стала так рисковать и скрывать от мужа, что прошлое всплыло.

– Кажется, мне ясно, к чему вы клоните – раздумчиво произнес Фицстивен. – Вы считаете...

– Подождите. Есть кое-что еще. Раза два я разговаривал с Леггетом в присутствии его жены, и оба раза они друг с другом и словом не перемолвились. Алиса всячески давала мне понять, что, если бы не он, она бы многое рассказала об исчезновении дочери.

– Где вы нашли Габриэлу?

– После убийства Рапперта она забрала все свои деньги, все драгоценности, поручив Минни Херши сбыть их, убежала к Холдорнам. Несколько украшений Минни взяла себе – ее парень накануне выиграл в кости кучу денег, полиция это проверила. Потом она послала его продать оставшиеся драгоценности. В ломбарде его и задержали.

– Габриэла ушла из дома навсегда? – спросил Фицстивен.

– Понять ее можно. Отца она уже давно считала убийцей, а тут и мачеху застала на месте преступления. Кому захочется жить в такой семейке?

– Вы полагаете, Леггет с женой не ладил? Вполне может быть. Последнее время я виделся с ними редко, да и был не настолько близок, чтобы меня посвящали в ссоры. Вероятно, он кое-что узнал про нее... какую-то часть правды.

– Не исключено. Но, во-первых, узнал не много, иначе бы не взял на себя убийство Рапперта, во-вторых, узнал про что-то, что не связано с последними событиями. Когда я встретился с ним в первый раз, он был уверен, что бриллианты украли. Но если бы...

– А ну вас. Вы не успокоитесь, пока не присобачите ко всему на свете «но» и «если бы». Нет, причин сомневаться в рассказе миссис Леггет я не вижу. Она говорила добровольно, без всякого принуждения. Зачем ей было наговаривать на себя?

– Это вы про убийство сестры? Но ее уже оправдали на процессе: если не ошибаюсь, во Франции, как и у нас, дважды за одно преступление не судят. Так что ничего особенного она не наговорила.

– Так уж и ничего! – сказал он. – Выпейте-ка еще пива, а то душа у вас совсем ссохнется.

Габриэлу я увидел на дознании по делу Леггета – Рапперта, но она, кажется, меня даже не узнала. С ней пришел Мадисон Эндрюс, раньше адвокат, а теперь душеприказчик Леггета.

Газеты ухватились за рассказ миссис Легтет про трагедию в Париже в 1913 году и несколько дней только о ней и трещали. Поскольку бриллианты Холстеда и Бичема были найдены, агентство «Континентал» вышло из игры: на последней странице дела Леггета появилась запись – «Прекращено». Потом мне пришлось уехать в горы на золотой рудник – его владелец подозревал своих служащих в мошенничестве.

Я рассчитывал просидеть там не меньше месяца: подобные расследования обычно съедают кучу времени. Но на десятый день вечером мне по междугородному позвонил Старик, мой шеф.

– Я посылаю Фоли сменить вас, – сказал он. – Вы его не ждите. Возвращайтесь сегодняшним ночным поездом. Делу Леггета опять дан ход.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю