Текст книги "Дамаск"
Автор книги: Дэрил Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
V
– Ты ведь христианка, верно? – спросила Паулу ее соседка по палате. – Я по твоему лицу сразу догадалась, что ты знаешь Божию благодать.
Паула и Эстер завтракали и беседовали о том о сем.
– Многие из больных такой формой рака, как у меня, умирают очень быстро, – рассказывала Эстер. – Мне повезло: Господь дал мне время со всеми проститься.
Ее рак сейчас находился в фазе ремиссии, но зато воспалился мочевой пузырь, поэтому врачам пришлось сделать ей капельницу и начать вводить антибиотики.
– А ты-то, молодая и красивая, как тут очутилась? Паула рассмеялась. Да уж, молодая, – ей уже тридцать шесть.
– Они всерьез думают, что я больна какой-то там болезнью, которую они называют ВЭ.
Эстер нахмурилась, стараясь расшифровать аббревиатуру.
– Даже и не знаю, то ли это надо понимать как «Врачебный энтузиазм», то ли как «Воображение эскулапов», – пошутила Паула.
– Знаешь, у меня тоже какой-то похожий диагноз. С этими врачами вообще ничего не поймешь!
В тех материалах, которые Пауле накануне вечером принес доктор Лауден, были иллюстрации, изображавшие структуру височных долей мозга. Специальные стрелки с комментариями указывали на наиболее значимые участки этой мозговой зоны: например, «мозжечковая миндалина отвечает за эмоциональное переживание событий и определение их личностной значимости» или «гиппокамп делит всю поступающую в мозг информацию на внешнюю и внутреннюю» и все в таком духе. К рисунку прилагалась таблица, в которой перечислялись наиболее явные симптомы болезни, которой, по мнению врачей, была больна Паула: повышенная возбудимость, религиозная фанатичность, вера в судьбу и в собственное высшее предназначение…
А еще зрительные галлюцинации, постоянное ощущение чужого присутствия.
«В результате гиперактивности ассиметрично функционирующих лобных долей головного мозга самоидентичность человека распадается надвое – каждое полушарие мозга как бы создает собственную проекцию личности. Доминирующее полушарие (как правило, левое) интерпретирует вторую часть собственной личности как другую личность. Характеристики этой личности зависят от того, какое полушарие мозга более активно».
Паула не стала читать дальше, глубоко вздохнула и взглянула на своего постоянного спутника, видимого только ей. Тот стоял у стены и смотрел на нее. Заметив ее растерянность, он подмигнул ей и тихонько рассмеялся, мотнув при этом головой так, что челка упала на глаза.
Как она может в нем сомневаться? Нет в этом мире ни такой книги, ни такого человека, которые могли бы поколебать ее веру в него, причинив тем самым боль, сильнее которой она не в состоянии вообразить.
Паула решила не читать дальше. Если бы ее хранителя не было с ней, она, может быть, и впрямь поверила бы прочитанному, засомневалась в себе и отчаялась, но он был тут, и он помог ей в этом разобраться. Авторы статей, которые принес ей Лауден, перевернули все с ног на голову: перепутали причину и следствие. Конечно, мозг не может не реагировать, когда Бог входит в жизнь человека. Нейроны полушарий чувствуют Бога и отвечают ему, подобно тому как зрачки сокращаются при ярком свете.
– Паула? – вдруг услышала женщина чей-то голос. – Паула, с вами все в порядке?
Она очнулась от своих размышлений. У ее кровати стояла медсестра: она принесла пациентке лекарства. Поднос с завтраком куда-то делся. Неужели она так надолго выпала из реальности?
– Извините, я, похоже, задумалась, – объяснила Паула. Медсестра дала ей топамакс, проследила, чтобы больная его приняла, а потом, исполнив традиционный ритуал – измерив пульс, давление и температуру, – наконец удалилась.
– О чем это ты так задумалась? – поинтересовалась Эстер. Паула устроилась поудобнее на подушке и прикрыла глаза.
Ее хранитель снова сел на краешек кровати, стал растирать ее левую руку, массажировать сведенные судорогой пальцы.
– Я тут подумала, что когда Бог звонит тебе по телефону, не стоит долго размышлять над тем, откуда он знает твой номер, надо сразу брать трубку.
– Аминь, – сказала Эстер.
Доктор Лауден зашел к ней перед обедом вместе с доктором Геррхольц, эпидемиологом из ЦЭНа. Видимо, остальные врачи утратили к ней интерес.
– Мы решили еще раз сделать тебе томографию, – сообщил ей Лауден.
Бедняга, похоже, вообще не спал прошлой ночью.
– Может быть, Паула, ты хочешь кому-нибудь позвонить? Известить семью?
– Нет, спасибо, – ответила Паула. – Я не хочу никого беспокоить.
– Мне кажется, тебе это пошло бы на пользу.
– Не волнуйтесь, доктор Лауден. Все в порядке. Лауден задумчиво поскреб в затылке.
– Паула, неужели тебе неинтересно, почему мы хотим еще раз сделать томографию? – спросил он после некоторой паузы.
Тут доктор Геррхольц посмотрела на него как-то неодобрительно.
Паула пожала плечами:
– И почему же?
Лауден недоуменно покачал головой – он, судя по всему, был разочарован ее равнодушием. Разговор продолжила доктор Геррхольц:
– Вы медик, Паула, поэтому мы будем с вами предельно откровенны.
– Спасибо.
– Мы пытаемся обнаружить в вашем мозге очаг воспаления. Нам кажется, это должна быть амилоидная язва. Вы знаете, что это такое?
Паула отрицательно мотнула головой, и доктор Геррхольц продолжила:
– Особые типы белков встраиваются в структуру амилоидных волокон, в результате чего клетки начинают разрушаться и возникает язва. Подобные образования имеются в мозговой ткани пациентов, страдающих болезнью Альцгеймера, но есть и другие заболевания, которые имеют те же симптомы. Мы думаем, что причина ваших припадков как раз в этом. Другие признаки тоже на это указывают.
Значит, есть еще и другие? Ее ангел-хранитель прилег рядом с ней, взял ее за руку.
– Все понятно, – сказала Паула.
Лауден поднялся, собираясь уходить. Он выглядел довольно удрученным.
– Может быть, мы обо всем поговорим после томографии, доктор Геррхольц?
Но эпидемиолог уже не слушала его.
– Мы просмотрели базы данных, Паула, в поисках карточек пациентов, у которых наблюдались похожие симптомы, – тут ее интонация стала какой-то угрожающей, – и выяснили, что за последние три месяца около десятка таких больных поступили только в эту клинику. Неизвестно, сколько их по городу, сколько по всей стране. Если у вас возникнут хоть какие-нибудь догадки насчет того, где и как вы могли заразиться, поделитесь с нами, я вас очень прошу.
– Непременно, – ответила Паула.
Доктор Геррхольц прищурилась. Она, похоже, хотела еще что-то сказать, может быть, даже обвинить ее в сокрытии важной информации, но потом отвела взгляд и вышла.
Эстер наблюдала за их беседой. После некоторого молчания она принялась утешать Паулу:
– Не переживай, дорогая! На самом деле от докторов тут ничего не зависит.
– Я и не переживаю, – сказала Паула.
Она впрямь была очень спокойна. Геррхольц ей явно не поверила, возможно, даже заподозрила, что Паула неспроста скрывает то, что знает. Впрочем, какая разница? Ведь это все – часть ее миссии, часть его замысла – все, даже доктор Геррхольц.
До самого обеда Паула ждала, когда ей сделают томографию. Она то засыпала, то просыпалась. Пару раз женщина внезапно приходила в себя и с ужасом понимала, что ее спутника нет в комнате. Но всякий раз он тут же появлялся, возникал из ниоткуда.
Санитары пришли за ней как раз тогда, когда медсестра принесла обед. Впрочем, Паула все равно была не голодна. Ее посадили в кресло-коляску и покатили к лифту. Постоянный спутник Паулы шел рядом, сосредоточенно уставясь на свои грязные босые ноги.
Санитары оставили ее у дверей лаборатории вместе с еще тремя пациентами: мертвенно-бледным стариком, латиноамериканской девочкой-подростком с загипсованной ногой и круглолицым молодым человеком лет двадцати. Старик спал, девочка играла в какую-то электронную игру, а юноша разглядывал потолок и безмятежно улыбался. Его губы едва заметно шевелились.
– Простите, – обратилась к нему Паула.
Он не сразу услышал ее. Наконец ей удалось привлечь его внимание.
– Простите, вы когда-нибудь были в желтом коттедже? Молодой человек удивленно посмотрел на нее.
– Ну, в таком доме, выкрашенном в желтый цвет снаружи и изнутри.
Он покачал головой.
– Мне очень жаль, но я не знаю, о чем вы говорите.
Ни одна из обитательниц желтого коттеджа никогда не предпринимала попыток спасти кого-нибудь из мужчин. Но проверить все-таки стоило. Значит, этот юноша был одним из новообращенных, одним из тех, кто спасся благодаря Пауле. Значит, ее миссия выполнена.
– Можно еще вопрос? – спросила Паула, понизив голос. В общем, конечно, бояться тут было некого: старик крепко спал, девочка увлеклась своей игрой, – и все же осторожность не мешала. – С кем вы разговариваете?
Молодой человек взглянул на нее и усмехнулся:
– Да так, ни с кем.
– Вы можете доверять мне, – зашептала она, наклонившись к юноше. – Я тоже с некоторых пор не одна.
Парень вытаращился на нее:
– Неужели вас тоже преследует призрак?
– Призрак? Нет, это не…
– Моя мама умерла при родах, – объяснил он, – а недавно она явилась мне и с тех пор всюду ходит за мной.
Паула погладила юношу по плечу.
– Вы, наверно, не понимаете, что происходит?
Парню, наверное, действительно сложно разобраться в этом самостоятельно. Он ведь ни разу не был в желтом коттедже, не видел сестер, не говорил с ними. Естественно, бедолага придумывает какие придется объяснения для того, что видит.
– Это не призрак. Это Иисус Христос.
Парень рассмеялся так громко, что даже девочка на миг отвлеклась от своей игры и посмотрела на них.
– Мне кажется, я бы смог отличить собственную мать от Иисуса Христа, – заявил он довольно уверенно.
– Иисус просто предстал перед тобой в ее облике, – пыталась вразумить его Паула. – Он всем являет себя по-разному. Видимо, для тебя воплощением самой чистой и беззаветной любви является твоя мать: еще бы, ведь она пожертвовала собой ради тебя.
– Допустим, вы правы, – сказал молодой человек, слегка отстранившись от нее. – А каким видите его вы?
VI
Господь впервые явил себя Пауле ослепительной вспышкой, внезапно озарившей лобовое стекло автомобиля. От неожиданности Паула вскрикнула и ударила по тормозам. Ее миниатюрный «ниссан» едва не перевернулся, диски, лежавшие на переднем пассажирском сиденье, с грохотом упали на пол.
Потом был белый свет. Сплошной сияюще-белый свет. Она словно ослепла.
Машина остановилась прямо посреди перегруженной четырехполосной трассы, неподалеку от огромного универсама. Она, собственно, собиралась заехать в его задний двор, где стояли мусорные контейнеры, и наконец-то раз и навсегда избавиться от этих дурацких дисков.
Со всех сторон завизжали тормоза. Паула инстинктивно сжалась в комок, стиснула рычаг и зажмурилась. Свет не ослабевал. Внезапно раздался удар, «ниссан» резко бросило вперед, Паула повисла на ремне безопасности.
Когда она открыла глаза, сетчатка едва не воспламенилась от яркого горячего света. Обжигающие слезы потекли по щекам.
Женщина попыталась на ощупь отстегнуть ремень, руки дрожали и отказывались повиноваться. Наконец ей это все-таки удалось. С огромным трудом Паула переползла на пассажирское сиденье. Пластиковые футляры дисков беспощадно царапали колени и ладони.
Проклятые диски! Она нашла их спрятанными в шкафу Клэр. Девочка тогда была у отца: по решению суда ребенок жил по полмесяца с каждым из родителей. Прибирая ее вещи, Паула наткнулась на эти диски, спрятанные среди одеял и мягких игрушек. Многие футляры треснули, расплавились в огне, большинство дисков было вообще без футляров. На следующий день после ритуального пожара Паула застала дочку на пепелище, увела ее оттуда и строго-настрого запретила ей снова выходить во двор. Видимо, Клэр все-таки ослушалась ее, тайком пробралась туда, чтобы спасти те диски, что уцелели, прежде чем мусорщики приехали чистить их двор. Значит, ее собственная дочь вот уже несколько месяцев обманывала ее. Все это время Паула думала, что Клэр слушает обычную подростковую дребедень, а на самом деле в ее наушниках постоянно играла любимая музыка Ричарда: «Talking Heads», «Depeche Mode», «Pearl Jam», «Nirvana»…
Паула с трудом открыла дверь машины и буквально выпала на асфальт. Холодный мартовский ветер помог ей немного прийти в себя. Она поднялась, прикрыла глаза рукой, но легче не стало. Вокруг был сплошной ослепительный свет. Ничего, кроме света. Она сделала пару шагов, ударилась обо что-то металлическое – видимо, тротуарное ограждение. Протянув руку, она попыталась нащупать его. Ледяной металл обжег пальцы. Справа кто-то громко ругался. Дикий шум машин сводил с ума.
Паула рухнула на колени прямо в дорожную грязь – джинсы тут же промокли насквозь. Женщина пригнулась и обхватила голову руками. Свет продолжал жечь ей затылок, ослепительным градом колотил по спине.
Этот свет уничтожит ее. Впрочем, она сама виновата, она заслужила такую кару.
Кто-то коснулся ее волос. Она вздрогнула в ужасе. Ей было очень страшно и очень стыдно. Она испытывала какой-то странный трепет почти экстатического свойства, впрочем, не имеющий ничего общего с любовными плотскими переживаниями. Паула задрожала и разрыдалась.
– Пощади! – взмолилась она. – Спаси и помилуй!
Она почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит. Паула подняла голову и увидела его. Он появился из столпа света. Вернее, так: он сам и был свет. Свет в образе человеческом.
Она никогда не видела его, но сразу узнала.
Он взирал на нее – голубые глаза ласково смотрели на нее из-под светлой челки. Он улыбался только ей. Он был похож на Курта Кобейна.[4]4
Курт Дональд Кобейн (1967–1994) – лидер группы «Nirvana».
[Закрыть]
VII
– Я больше не буду принимать эти таблетки, – заявила Паула. Она старалась сохранять спокойствие.
Доктор Лауден подошел к ее кровати, справа от него встала доктор Геррхольц, держа в руках папку, огромную, как Ветхий и Новый Завет, вместе взятые. Никто из врачей даже не поздоровался с Эстер.
Хранитель Паулы, согнувшись, лежал на полу возле ее кровати. Он стал какой-то жалкий и полупрозрачный. Он пролежал там все утро, почти не шевелясь и даже не глядя на нее.
– Сейчас не время прекращать терапию, Паула, – сказал доктор Лауден.
Он придвинул стул к кровати, так что ножка стула пронзила ее хранителя. Врач упорно не хотел его замечать. Это вывело Паулу из себя. В ней опять закипел гнев. Она закрыла глаза и попыталась успокоиться.
– Я прошу вас прекратить давать мне это лекарство, – повторила она. – Вы не имеете права принудительно лечить меня таблетками, которые я отказываюсь принимать.
Лауден тяжело вздохнул.
– Паула, что происходит? Ты ведь никогда не была такой раньше!
– Вы меня плохо знали.
Он подпер голову руками, потом в задумчивости потер лоб. Каждый день в больницу прибывали все новые пациенты с теми же симптомами. Медсестры начинали поговаривать об эпидемии. Несчастный доктор, Мистер Хороший Специалист, вел войну с неведомым врагом, совсем не будучи готовым к этой войне.
– Так помоги же мне! – не выдержал он. – Объясни, что с тобой творится, скажи, что ты чувствуешь!
Паула уставилась в телевизор и молчала. Она вообще перестала выключать его в последнее время – он, правда, работал в основном без звука. Мелькающие картинки на экране отвлекали ее от грустных и тревожных мыслей о слабеющем хранителе – о том, что он все так же лежит на полу и его уже почти не видно.
И тут опять вмешалась доктор Геррхольц:
– Можно вопрос? Смею предположить, вы не хотите продолжать принимать лекарства, потому что перестали видеть своего воображаемого друга? Ведь так?
Паула бросила на нее гневный взгляд. Вот ведь сволочь. Она чуть не сказала ей это в лицо. Доктор Геррхольц смотрела на пациентку спокойно и бесстрастно.
– Два дня назад в соседней больнице умерла одна ваша знакомая. Стефани Возниак. Она ведь ваша соседка? – продолжила она.
Неужели Стеф умерла? Паула не могла в это поверить. Потом невозмутимая доктор Геррхольц достала из своей необъятной папки какие-то снимки и положила их перед Паулой.
– А теперь взгляните на это.
Паула повиновалась почти автоматически. Снимки походили на картинки из учебников по биохимии. Это были микрофотографии тканевых клеток, слегка побуревших под воздействием какого-то химического вещества. Внутри каждой клетки виднелись темные сгустки.
– Видите черные пятна на клетках? На самом деле это узлы прионов, – пояснила Геррхольц. – По своей структуре они очень напоминают обычные белки, вместо которых они начинают функционировать, но если вы присмотритесь, то увидите, что прионы имеют неправильную форму.
Паула рассеянно глядела на фотографии. Руки сами собой перекладывали снимки, один за другим, и она покорно таращилась на них. На некоторых изображениях ткани совсем почернели от размножившихся прионов. Стеф такого явно не заслужила. Она всегда мечтала умереть достойно и упокоиться в соответствии с обычаями своей веры. Вместо этого врачи, похоже, разделали ее, как кролика, а останки запечатлели на этих снимках.
– Ну же, Паула, соберитесь с мыслями, – призывала ее доктор Геррхольц. – Вы должны знать, что если один белок мутирует, в этом нет ничего страшного. Но если этот белок находится в клетке головного мозга, возникает эффект конформационного каскада, мутация прогрессирует по принципу снежного кома.
Паула по-прежнему механически перекладывала снимки, она уже не видела изображений. Эпидемиолог продолжала вещать что-то про нуклеацию и кристаллизацию. Она несколько раз повторила, что в результате заболевания «мозг становится как губка», будто надеялась таким образом напугать Паулу.
Та давным-давно знала обо всем этом, причем наверняка знала гораздо больше, чем доктор Геррхольц. Женщина просто не имела ни малейшего желания прерывать врача. Прямо над головой выдающегося эпидемиолога современности на экране телевизора о чем-то возбужденно тараторила в микрофон молодая дикторша, у нее за спиной мигали маячки полицейских машин и неотложек.
– Паула, вы меня слышите?
Лицо доктора Геррхольц пылало гневом. Паула подумала, что она сама, должно быть, выглядела приблизительно так же, когда, бывало, ругалась с Ричардом или кричала на Клэр.
– В своей краткой лекции о заболеваниях мозга вы, кажется, забыли упомянуть коровье бешенство, – заметила Паула, – а также болезнь куру.
– Ты знаешь про куру? – удивился Лауден.
– Конечно знает, – ответила за пациентку доктор Геррхольц. – Она ведь наверняка была примерной студенткой.
Врач встала в изножье кровати и буквально нависла над Паулой.
– У болезни, от которой умерла Стефани, до сих пор нет названия. Мы полагаем, это особая разновидность куру. Ее тоже вызывает патогенный прион, в структуре которого, правда, еще наблюдается какая-то непонятная мутация. И насколько мы понимаем, эта форма заболевания неизлечима. Попав в организм, прионы заставляют все остальные белки функционировать по-своему. Понимаете, о чем я говорю, Паула?
Доктор Геррхольц, похоже, все еще надеялась, что ей удастся напугать чрезмерно скрытную пациентку. Неужели эта стерва всерьез надеялась, что перед лицом смерти Паула откажется от своей веры?
Диктор на экране теперь указывала на двух полицейских, которые опечатывали дверь дома и натягивали вокруг него желтую оградительную ленту, цвет которой удивительно гармонировал с цветом самого дома. Паулу теперь интересовало только одно: не добрались ли они и до Мэрили?
На вопрос доктора Геррхольц Паула ответила так:
– Да, я все понимаю. Это значит, что Бог есть идея, а идею не так-то легко истребить.
VIII
Паула тогда очень обрадовалась, когда наконец увидела перед собой желтый коттедж. До сих пор все вокруг плыло у нее перед глазами, и она шла на это ярко-желтое пятно, словно на маяк: теперь она понимала, почему дом выкрашен в такой цвет. После аварии на дороге зрение не вполне восстановилось: все было как в тумане, Паула видела ясно только самые яркие предметы. Новый знакомый вел ее по темным улицам, шел впереди, указывая дорогу, освещая ей путь своим нимбом.
Дверь открыла Стеф. Увидев слезы на глазах Паулы, она радостно вскрикнула и обняла ее.
– Наконец-то ты с нами, мы так долго этого ждали, – сказала она.
Потом Стеф тоже расплакалась.
– Прости меня, – обратилась к ней Паула. – Вы все меня простите, я понятия не имела…
Остальные обитательницы дома стали по одной подходить к ней, обнимать ее. Все они плакали. Только Мэрили не встала поприветствовать ее. Как и четыре месяца назад, она лежала на диване. Только на этот раз ее руки и ноги были крепко спеленуты, так что она напоминала какое-то умирающее насекомое. Паула присела перед ней, слегка коснулась своей щекой ее щеки и обратилась с традиционным приветствием: «Я тебя съем».
В тот день закончилась ее прежняя жизнь и началась жизнь новая.
Через некоторое время зрение восстановилось, но ее новообретенное божество не покинуло ее, наоборот, оно с каждым днем становилось все реальнее. В желтом коттедже Пауле объяснили, что отныне новый знакомый никогда ее не покинет. На следующий день она взяла больничный и почти целую неделю провела у соседок: то плакала, то смеялась, а иногда плакала и смеялась одновременно. Она без. конца рассказывала всем о том, что произошло с ней в тот вечер на дороге, о том, как ей явился он, и стоило ему только улыбнуться, как она тут же осознала всю тщетность и пустоту своей прежней жизни.
Та Паула осталась в прошлом. Как она могла проводить выходные, глотая виски и какие-то таблетки и постоянно ругаясь с Ричардом? Как ей пришло в голову сжечь его музыкальную коллекцию?
Она набрала номер мужа и начала с того, что просто сказала:
– Извини меня.
– Что тебе нужно, Паула? – спросил Ричард недоверчиво. Он точно знал, что его бывшая жена никогда не использует
фразу «извини меня» по назначению. Обычно извинение было лишь фигурой речи, при помощи которой Паула перебивала его в ежедневных ссорах, чтобы в очередной раз перейти в наступление.
– Со мной случилось чудо, – сообщила она.
Паула рассказала ему обо всем: о Стеф, об обитательницах желтого коттеджа, потом, опустив инцидент с первым причастием, перешла к описанию ночной аварии, ослепительного света и тех чувств, которые она испытала в тот момент. Она так тараторила, что иногда Ричард просил ее говорить помедленнее. Потом женщина рассказала ему про своего спасителя.
– Кто это был? – переспросил он, сперва решив, что Паула говорит о реальном человеке, ставшем свидетелем аварии.
Женщина опять принялась объяснять ему, кто ей явился в тот вечер.
В конце концов Ричард сделал собственный вывод из всего услышанного:
– Я думаю, будет лучше, если Клэр останется у меня еще на неделю.
– Что? Не-е-ет!
Пауле очень хотелось поскорее увидеть дочь, извиниться перед ней, пообещать исправиться. Она в отчаянии изо всех сил вцепилась в трубку. Ну почему Ричард ей не верит? Вечно он с ней спорит!
И в этот момент кто-то коснулся ее волос. Она обернулась. Его внимательные голубые глаза смотрели на нее. Под этим взглядом руки Паулы, бешено сжимавшие трубку, ослабили хватку.
Ее хранитель удивленно приподнял бровь. Он явно просил свою подопечную успокоиться.
Паула вздохнула. Потом еще раз. Обеспокоенный долгим молчанием в трубке, Ричард несколько раз назвал ее по имени.
– Я понимаю, что нам нужно многое исправить в наших отношениях, – сказала наконец Паула; нужные слова сами пришли ей в голову, ведь ее спаситель был с ней. – Я знаю, ты хочешь для Клэр только лучшего. Ты очень хороший отец.
И это была правда, хотя Пауле нелегко было ее признать. Она предпочитала считать Ричарда слабаком. Но даже если в этом ее убеждении была доля истины, с появлением Клэр Ричард понял, что должен стать сильным ради дочери, ведь она гораздо слабее его и о ней нужно заботиться. По мере того как Клэр взрослела, она все чаще принимала в спорах сторону отца. Супружеские ссоры становились все серьезнее, хотя Пауле казалось, что она неизменно одерживает в них победы. Ей и в голову не приходило, что размазня Ричард может уйти от нее да еще и попытаться забрать у нее Клэр.
– Если ты думаешь, что сейчас нашей дочери лучше пожить у тебя, пусть остается, – разрешила Паула.
Это оказалось самым действенным способом заслужить доверие Ричарда.
В течение нескольких следующих недель Клэр оставалась у отца, а Паула только и делала, что общалась с обитательницами желтого коттеджа. В больнице старшая медсестра объявила ей выговор за долгое отсутствие на работе, но Пауле было все равно. Теперь ее подлинная жизнь протекала в желтом коттедже, среди его чудесных обитательниц. Дом самой Паулы словно стал частью их дома.
– У нас же еще столько свободного места, – часто повторяла Паула. – Надо рассказать всем о том, что мы знаем. Несправедливо держать правду в секрете, ведь в этом мире еще столько страдальцев!
Жительницы желтого коттеджа молча кивали в ответ. Они не то были и впрямь согласны с ней, не то просто не хотели спорить. Все они были спасены, причем в обстоятельствах гораздо более сложных и трагических, чем Паула. Они-то должны были знать, как дальше развивать их учение.
– В этом деле нельзя торопиться, – сказала ей как-то Стеф. – Этот драгоценный дар передается от женщины к женщине, от бабушки Мэрили ко всем нам. Ведь нельзя даровать хранителя кому угодно. Так как дело это очень ответственное, нам приходится тщательно выбирать последователей. Мы не имеем права наделять даром всех подряд.
– Но почему? – возмутилась Паула. – Не будь, например, у меня этого дара, я бы точно погибла. А ведь вокруг полно таких, как я, – наша вера могла бы спасти мир.
– Мы его и спасаем. Просто нельзя сделать это сразу, нужно действовать постепенно.
– Но ведь промедление стоит многих человеческих жизней, – настаивала Паула. – Должен же быть какой-то способ сделать так, чтобы наш дар вышел за пределы этого дома?
– Хочешь, я тебе кое-что покажу? – предложила в ответ Стеф.
Она подошла к книжному шкафу и достала с верхней полки огромную семейную Библию. Открыв ее на том развороте, где принято помещать генеалогическое древо, она дрожащей левой рукой протянула книгу Пауле.
– Имена, которые здесь перечислены, принадлежат твоим сестрам. Здесь записаны все, кого я знаю.
Разворот был заполнен именами. Список продолжался на нескольких последующих страницах. Всего там было более сотни имен.
– Как давно это продолжается? – спросила Паула, удивленно разглядывая Библию.
– Мать Мэрили приехала сюда в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Некоторые из перечисленных здесь женщин жили в этом доме какое-то время, а потом перебрались в другие места и основали собственные общины, вроде этой. Мы и сами уже не знаем, сколько наших последователей теперь в этой стране. Полный перечень их имен и точное количество никому неизвестны.
Стеф ободряюще улыбнулась.
– В общем, не думай, что нас так уж мало. Однако нам приходится быть осторожными. Мы встречаемся небольшими группами, совсем как первые христиане.
– Или как террористы, – горько усмехнулась Паула. Стеф посмотрела куда-то в сторону, видимо слушая, что ей
скажет ее божественный спутник. Потом она кивнула и, судя по всему, повторила его слова:
– Вот именно. Террор – это ужас, но нет большего ужаса, чем ужас смертного перед Господом.
