Текст книги "Кукушонок (СИ)"

Автор книги: Дереликт Нихиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Денкель постучался в дверь, и ему разрешили войти. Через минуту он вышел назад, схватил меня за руку и затащил в новую жизнь. После всех этих полутёмных залов и коридоров, я ожидал увидеть мрачное помещение. Моим опасениям не было суждено сбыться. Кабинет графа освещало солнце. Вся фигура этого массивного человека как бы светилась. Он улыбался мне, но я не видел искренности в этой улыбке. Глаза его смотрели пронзительно расчётливо, даже оценивающе.

Мы обменивались взглядами ещё минуту, или две. Я не мог заговорить первым. Всё во мне и вовне меня требовало молчания. Викор Орёл не считал нужным облекать свои мысли в звуки. Он рассматривал что-то и лицо его менялось. В какой-то момент мне почудился даже ужас, но он очень быстро взял эмоции под контроль. Скорее всего, мне показалось. Он прикусил губу, потом щёки его задвигались вправо и влево, увлекая за собой крупный прямой нос. Серые глаза перестали рыскать вокруг, и уставились в пол. Наконец, он отпустил Денкеля кивком и шагнул ко мне:

– Здравствуй, сын.

Несмотря на то, что Викор Орёл назвал себя моим отцом, я не торопился бросаться в объятия. Да и он не спешил подойти. Вместо этого я поклонился, и начал лепетать что-то противоположное роли нахлебника:

– Ваше Сиятельство, Вы верно обознались. Я – Замгри, дурень из Заболотной.

Граф поморщился, но только для виду:

– Нет, Замгри, с этого дня я твой отец.

Я решил играть в несознанку до конца:

– Ваше Сиятельство, мой отец умер когда я был ещё маленьким.

– Я усыновляю тебя, и теперь ты мой приёмный сын. Ты понял?

Ха, это становилось интересным. Викор Орёл не собирался признавать бастарда. У него были причины для сомнений: мы с ним не слишком похожи. Может быть, Ална ошиблась? Или тут что-то иное? Я не верю в простоту и доброту средневековых людей. Они были глупыми и необразованными, но не простыми, они были верующими и традиционалистами, но не добрыми. Власть силы и необходимость её поддерживать лишали их возможности лишний раз подумать, набраться знаний, не использовать клише религии и традиций. Феодализм был очень гармоничной системой варварства. И уж кем не мог быть граф Орёл, так это добреньким доверчивым простаком. Если бы он признал Замгри, то сделал бы это исходя из своих планов. Но он отказался, и это означало новые проблемы.

– Да, Ваше Сиятельство.

Он не возражал против такого обращения. И в этом нет ничего удивительного. Если законные кровные родственники требовали друг от друга подчинения и формального самоуничижения, то чего оставалось ждать мне? Граф чего-то хотел от Замгри. Это становилось очевидным. Но я не двенадцатилетний пацан, и если физически я не мог тягаться с десятником Денкелем, то в умственной борьбе он мне не ровня. Да и ты, граф.

– Каковы будут мои обязанности?

Зря я раньше ругал Ярослава Гашека. В условиях средневекового бесправия практически во всех странах появился комедийный персонаж: махо. Это театральная маска, амплуа плута. Не важно как его звали: Ходжой Насреддином, или адвокатом Пьером Патленом, Иваном-дураком, или Тилем Уленшпигелем. Возможность добиться хитростью того, чего нельзя было добиться никаким иным образом, объединяла этих выдуманных народных защитников. Бравый солдат Швейк – это такой же плут, только декорации сменились с варварского бесправия феодализма на правовое бесправие Первой Мировой. Можно быть семи пядей во лбу, но сталкиваясь с превосходящей силой, ум чувствует себя бесполезным. Спасает лишь хитрость, и хитрый ум – её самое результативное воплощение. Не нужно заблуждаться: хитрый ум – это не идеал ума, это идеал хитрости. В делах сложных, где нужно проделать большую работу, хитрость бесполезна. Но там, где жизнь висит на волоске из-за чуждой и неумолимой силы, только хитрость и сможет тебя спасти. Я весь превратился в слух, во взгляд, в хитрость. Твой ход, граф.

– Замгри, не слишком у тебя благозвучное имя для дворянина. Хоть ты и приёмный, я не хочу, чтобы на тебя косо смотрели. Твоё имя означает 'сын высокого', но теперь ты сам стал выше многих. Отныне тебя будут звать иначе – 'Инизамгор', значит 'отец высоких'. Ты довольно высок для своего возраста, хотя и тощий, как палка. Думаю, это имя принесёт тебе удачу.

Он юлит, но всё бестолку. Спасибо папе за новое имя, но я не куплюсь. Швейк был прав: быть дураком очень удобно.

– Каковы будут мои обязанности, Ваше Сиятельство?

Он на долю секунды поднял глаза вверх, призывая небесные силы в свидетели моего упрямства.

– Обживайся в замке, ешь-пей, привыкай к новой жизни. Потом ты будешь учиться, ну чему сможешь. Никто тебя неволить не станет. Не сможешь, так не сможешь.

Ручей слов кристально чистый. Значит, как только меня не смогут научить каким-то трюкам, сразу пустят в оборот. Интересно, куда? И у меня уже были подозрения.

– Потом с рыцарями будешь ездить на охоту, скакать на лошадях, ловить зверей и птиц, собирать цветы и ягоды. Ты же любишь ягоды?

– Не знаю, но мне очень понравилась синяя травянка.

А ещё я в жизни не ел ничего слаще морковки. Куда он клонит стало понятно. Болото. Подыграть? Пожалуй.

– На болотах очень красивые цветы растут.

Глотай, рыбка, не думай.

– Нет, сразу на болота вы не пойдёте. Сначала тренировки, потом с хорошими егерями будешь учиться, а я подберу тебе достойных товарищей. И если захочешь, то сходите на болота...

Спасибо, папа, но я постараюсь слинять отсюда пораньше. Встреча с шестиметровым чудовищем научила меня лучше понимать свои чувства. И вот, что говорили мои чувства: я не хочу напороться на восьмиметровое чудище. Сразу сбежать не получится. И не сразу. Раз уж граф предлагал мне учиться, то я должен выучиться всему, чему возможно. Нас разделяла пропасть, и в эту пропасть требовалось срочно накидать соломки: знаний и навыков, денег и связей. А теперь смертельный номер. Я прогибаюсь вперёд в очень низком поклоне и замираю так. Прелесть самоуничижения, как оружия, в том, что если всё делать правильно, то можно перегнуть палку чужого самомнения, унизившись ниже того уровня, на который рассчитывал собеседник. В нашем мире воспользоваться этим сложно: слишком легко убедить собеседника в том, что ты над ним издеваешься. Здесь проще: я – дурак и деревенщина. Теперь главное – это реакция графа.

Викор Орёл пару секунд думал о том, как ему поступить, но потом подошёл и помог мне разогнуться. Для этого Его Сиятельству пришлось взять меня за плечи. Первый тактильный контакт. И вот мы стоим, а он обнимает меня за плечи. Какой будет реакция двенадцатилетнего мальчика, оставшегося без опекунов, и несколько раз едва не лишившегося жизни? Правильно. Шаг вперёд, ещё, я обнимаю его, и чётко проговариваю, уткнувшись головой в грудь:

– Папочка...

Занавес. При расставании, взгляд Викора Орла был намного мягче. Я смог выдавить из себя слёзы, и покидал логово интригана вполне довольным. С этого момента граф был уверен в моей полной беззащитности, глупости, преданности. Оставалось проявить себя перед родственниками и слугами. Назад Денкель вёл меня намного медленнее, и я успел осмотреться. Внутренние помещения были меньше, чем мне показалось, просто путь к кабинету графа был очень извилистым. Пример средневековой доверчивости и добропорядочности. Феодалы знали, что их могут зарезать в любой миг, поэтому их владения были устроены так, чтобы зарезать их было максимально сложно.

Мне выделили комнату в господском крыле. Не слишком близко к прочим членам семьи, но и не слишком далеко. Самое место для бедного родственника. Дворцом бы я это помещение не назвал, но и швабры здесь прежде не хранили. Как и везде в замке, в комнате холодно. Думаю, что в жаркую погоду здесь душно, а в промозглую сыро. Поэтому то все здесь ходят в большом числе одёжек, спят одетыми, под толстыми одеялами, и в ноги кладут грелку. Средневековье – это сплошные бытовые неудобства. Например, бельё. Оно всё одного размера. Или обувь: ещё нет понятия правого и левого башмака, ты просто растаптываешь обувь под себя. Если большой прогресс мне не потянуть, то возможности для улучшения быта теперь появились. Сомнительный статус наделял меня огромными правами над челядью, и глупо было бы этим не пользоваться.

Мне помогал переодеться мальчик примерно моего возраста. Нужно сдружиться с ним, обязательно. Но при этом сохранить дистанцию. Так я думал в тот момент. Должен признать, что шестой день надолго врезался мне в память. Стоит только закрыть глаза, и я снова там. Решения того дня направляли меня довольно долго, и спустя длительное время, я ни о чём не жалею. Ошибки и заблуждения оказались для меня не менее ценными, чем все удачные догадки. Но я заболтался. После разговора с отцом, мне предстояло научиться вести себя со слугами. Это была не простая задача, скажу я вам.

Я совершенно не знал повадок знати. 'Семью' мне рано, или поздно представили бы, так что я мог и дальше играть дурачка, или же создать задел на будущее. Это было сложнее, открывало большие перспективы. Слуги никогда не будут искренни с хозяевами. У них совершенно иная жизнь, в которую нет пути знати. Я же мог стать своим для всех. Моё положение давало мне возможностей больше, чем власть любого из домочадцев графа. Я был простым деревенским парнем, с которым произошли некоторые странные вещи, а потом его сам граф Орёл усыновил. Идеальная сказка.

– Меня зовут Замгри, нет, граф назвал меня Инизамгором. Он сказал, что усыновляет меня. Признаться честно, я сбит с толку. Ещё вчера я был простым деревенским мальчишкой. А как тебя зовут?

Глаза ребёнка светились любопытством. В нескольких фразах я поместил хороший капкан для пытливого детского ума: он просто не мог остаться в стороне от такой новости.

– Я Херви, сударь. Если Вам что-то понадобится, только скажите, сударь.

Парень был опытен в делах общения со знатью, что мне и требовалось. Я рассказал укороченную и приукрашенную версию своих приключений. Детский восторг и желание посплетничать бурлили в ребёнке, и я не стал его задерживать, попросив только проводить меня на кухню. Нет, не было, и не будет больших сплетниц, чем кухарки и поварихи. Через кухню проходит множество людей, ещё больше слухов, и совсем много слов. Херви убежал делиться тайной со сверстниками, а я остался на кухне.

Я рассказал свою историю три, или четыре раза, постепенно уменьшая своё вмешательство в рассказ, обраставший новыми шокирующими подробностями. Отныне на болота я пошёл не за железом, не за сокровищами, и не для того, чтобы утопиться. Я хотел вернуть с того света свою мать. Среди Чёрной Топи я встретил юную грязнуху, которая полюбила меня и заманила к себе, обещая воскресить мою матушку. Хозяйка желала, чтобы я навсегда остался с ней, обещала все сокровища мира и свою любовь, но я вырвался из её колдовских пут, и вернулся к людям. Тоскующая грязнуха прокляла меня, и лишила памяти. Она всё ещё надеется, что я вернусь к ней, для чего и дала мне метку Хозяек. Колдовская страсть съедала меня, и я каждый день бегал на болото, пока не наткнулся на детей, собиравших синюю травянку. Скрежетателей в истории стало уже трое. Причём одному я отрубил голову, после чего твари набросились на своего павшего товарища, что и дало нам всем возможность убежать.

Признаюсь, что эта версия произошедшего была куда драматичнее и динамичнее. Я даже прикинул, какой силы должен был быть удар каменного топора, чтобы отрубить голову Скрежетателю. Я сидел и слушал разговоры, с большим удовольствием поглощая куски разных блюд и выучивая новые понятия. Кухарка Ылга готовила просто изумительно, а тараторила со скоростью пулемёта. Я напрягал весь свой слух, чтобы разбирать слова и фразы. Люди приходили и уходили: так всего за несколько часов я познакомился с большей частью слуг, и даже сходил за дневником, чтобы всех записать и никого не забыть. Дневник и ручка были признаны вещами Хозяек Топи, и не подлежали захвату жадным взглядом. Свою грамотность я объяснил простейшим образом: когда я о чём-то думал взяв эту волшебную ручку, слова сами превращались в непонятные закорючки на бумаге. Как многого лишилось человечество, когда перестало верить в мистические объяснения событий.

Своего я добился. Слуги одновременно воспринимали меня, как своего, с кем можно было что-то обсудить на равных, и нового господина, которого нужно слушаться. Конечно, если бы я поинтересовался деталями, могли всплыть разные сомнительные подробности, но для начала это было очень выгодное положение. Это пригодилось мне не раз, и не два впоследствии. Я слушал слуг, понимая, что крестьяне в сравнении с ними совершеннейшие молчуны, которые и двух слов связать не могут. Признаться, я заслушался и совсем потерял счёт времени. Если меня и искали, то не слишком усердно, но к ужину мне велели явиться при всём параде. Херви помог мне переодеться в подобающий костюм, и я направился в большой зал.