Текст книги "Семь дней"

Автор книги: Деон Мейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

16

У себя в кабинете Гриссел прослушал сообщения, записанные на автоответчик его мобильного телефона. Первое было от Ханнеса Прёйса, директора «Силберстейн Ламарк».

«Капитан, я только что получил ваше сообщение. Можем мы с вами поговорить завтра? Я буду на работе с семи утра».

Второе было от Алексы. Всего лишь робкое «Привет», потом секунда тишины – и щелчок. Она отключилась.

Грисселу все больше делалось не по себе. Он набрал ее номер и стал слушать длинные гудки. Она не отвечала.

Дурной знак.

Когда он утром уходил, она пообещала, что больше сегодня пить не будет.

Может быть, она в душе?

Надо было позвонить раньше. А сейчас лучше всего съездить к ней и проверить.

Гриссел нашел в списке контактов номер Купидона и позвонил ему, потому что в конце совещания бригадир Мани многозначительно сказал ему:

– Бенни, люди выстраиваются в очередь, чтобы тебе помочь. Воспользуйся ими!

– А я думал, ты никогда не позвонишь, – ответил Купидон с плохо скрываемым упреком, словно капризный мальчишка-подросток. Гриссел сразу вспомнил Фрица и его желание сделать татуировку.

– Вон, я только что вышел с совещания у Мани.

– Да я ведь просто так говорю, напарник!

– Дело я занесу к тебе в кабинет. Почитай, вдруг тебе удастся что-нибудь в нем нарыть. Завтра в десять я договорился о встрече с Рохом, бывшим бойфрендом убитой. Если захочешь поехать со мной, подваливай где-нибудь к половине десятого.

– Отлично!

Бенни попрощался и отключился, потом достал из папки белый конверт с рискованными фотографиями. Завтра утром, до поездки в Стелленбош, он хотел поговорить с Анни де Вал, фотографом, которая снимала Ханнеке Слут. Он знал, что Купидон непременно найдет что сказать о фотографиях, и был совсем не в настроении для подобных шуточек.

С работы он вышел около половины десятого. К разговору с Фрицем пришлось морально готовиться. Главное – не задавать вопросы, которые вызовут его отторжение. Не спрашивать «Где ты?» или «Что ты делаешь?», потому что ответом на подобные вопросы неизменно служило:

– Папа, ты что, не доверяешь мне?

После развода их с Фрицем отношения осложнились. В отличие от снисходительной и по-матерински заботливой Карлы сын во всем обвинял его. Гриссел осторожно напомнил Фрицу, что он выполнил все условия ультиматума, который поставила ему Анна, и не пил сто пятьдесят семь дней. А потом она ему призналась: «Я полюбила другого». Адвокатишку с БМВ, в дорогом костюме, с прилизанной челкой…

Фриц возразил:

– Папа, но ведь до этого ты пил тринадцать лет!

Чистая правда.

Гриссел набрал номер сына.

– Все ясно, значит, Карла уже настучала! – с ходу заявил Фриц.

– Насчет чего настучала?

– Да насчет тату! Вот змея!

– Фриц, как ты?

– Папа, мне восемнадцать лет, если я захочу, то имею право наколоть себе тату. Мы живем в свободной стране!

– Как у тебя прошли выходные?

– Ты совсем не об этом хотел поговорить! Ты никогда не звонишь мне в воскресенье вечером!

Гриссел сдался:

– А мама согласна?

– Карла пока еще не нажаловалась маме, но это вопрос времени. Учится в университете, а до сих пор ведет себя по-детски.

– Фриц, татуировка – дело серьезное.

– Пап, да я маленькую. На плече.

– А Карла говорит, что на всю руку.

– Она врет, мать ее так и растак!

– Фриц, не ругайся!

– У тебя научился, папа.

Туше!

– Что за татуировку ты собираешься наколоть?

– Да тебе-то какая разница?

– Мне просто интересно.

– Предупреждаю, тебе не понравится.

– Ну, все равно, скажи.

Долгая пауза.

– «Пэроу рулит».

– «Пэроу рулит»?

– Ну да… – вызывающе ответил Фриц.

– Потому что ты играешь в группе Джека Пэроу?

– Нет, папа. Потому что в Пэроу мои корни.

– Ты родился в клинике в Панораме, а вырос в Бракенфелле.

– Зато ты, папа, вырос в Пэроу. Я некоторым образом тоже выходец из рабочего класса.

Гриссел вздохнул. Он подозревал, что слово «Бракенфелл» слишком длинное и не поместится на тощем подростковом плече. Потому-то Фриц вдруг и вспомнил о своих якобы «рабочих» корнях и об отцовской родине. Ну а «рабочий класс» – чистый хип-хоп.

– Окажи мне одну услугу, – попросил Бенни.

– Какую, папа?

– Подожди всего неделю.

– Чтобы папочка обо всем сказал мамочке.

– Я ни слова ей не скажу. – Все равно они с Анной ни о чем не могут говорить не ссорясь. Пожалуй, и в желании сына сделать татуировку Анна тоже обвинит его.

– Клянешься, папа?

– Клянусь.

Долгая пауза.

– Ладно!

Он сразу все понял, когда толкнул входную дверь. Она оказалась незапертой.

Саму Алексу он нашел в гостиной. Она свернулась калачиком в большом мягком кресле и тихо посапывала. На ковре валялся пустой бокал, на столе стояла бутылка джина, на три четверти пустая. В пепельнице гора окурков.

Он тихо выругался. Ничего не смог с собой поделать.

Сначала он взял бутылку и вылил остатки в раковину. Запах ударил ему в ноздри… Джин он никогда особенно не любил, но желание испытать, на что он способен, парализовало его. Когда он держал бутылку над раковиной, он застыл на месте. Мозг приказывал: «Возьми бокал, налей чуть-чуть!»

Он заставил себя встряхнуться. Выкинул пустую бутылку в мусорное ведро. Где она ее раздобыла?

Бенни поднялся на второй этаж, заглянул в спальню Алексы. Кровать не была расстелена. Он откинул покрывало, разгладил простыню. Вернулся в гостиную. С большим трудом разбудил ее. Она была очень пьяна, бормотала что-то бессвязное. Когда он попытался поставить ее на ноги, тело ее обмякло, как у тряпичной куклы. От нее пахло спиртным, потом и табаком. Вторую ночь подряд они с трудом поднялись вместе на второй этаж. Наконец он уложил ее в постель.

– Г-где ты?.. – с трудом спросила Алекса, уже закрыв глаза.

Гриссел присел на край кровати.

– Г-где ты был?

– На работе, – тихо ответил он.

Она медленно открыла глаза.

– Ос-станься… пожалуйста, – с трудом выговорила она.

– Останусь, – обещал он.

Алекса закрыла глаза и сонно кивнула.

День третий
ПОНЕДЕЛЬНИК

17

Утром, без четверти шесть, он принес Алексе кофе, поставил на тумбочку у кровати, сел рядом и попробовал разбудить ее. Несколько раз окликнул ее по имени. Наконец она пошевелилась и открыла глаза.

Выглядела она ужасно: бледная, лицо одутловатое, в красных пятнах, глаза налились кровью. На подбородке след от высохшей слюны. Сначала она не могла понять, где находится, сказала: «Что?» – и попыталась сесть.

– Я сварил тебе кофе.

Она села, опираясь на подушку, постепенно начиная соображать.

– Не хочу, чтобы ты видел меня такой, – сказала она, закрывая лицо руками.

Вчера вечером, когда она, мертвецки пьяная, спала в гостиной, ей было все равно, какой он ее увидит.

Язвительные слова уже готовы были слететь с его губ, но тут он вспомнил, что все это уже было, было… Только наоборот. Он вспомнил, как реагировала на его выходки Анна. Как упрекала его в часы тяжкого похмелья, как по утрам вызывала его на серьезный разговор. Вспомнил он и свои ответы – вызывающие и жалкие, и попытки как-то оправдать себя. Прошлое окружило его и не желало выпускать.

Бенни понял, что страшно устал – две ночи подряд он почти не спал. Он был взбудоражен, волновался за Алексу, то и дело просыпался в чужой постели. Судя по всему, и сегодня день будет трудным. Он заговорил:

– Двести семьдесят дней назад мой тогдашний начальник, Матт Яуберт, выволок меня из-за стола, потому что я явился на работу пьяный. – Говорил он жестко, без всякого сочувствия: если он и испытывал какое-то сочувствие к пьяной Алексе, оно испарилось за ночь. – Он повез меня в Бельвиль, где познакомил со Старым Ханжой. Когда-то Старый Ханжа служил санитарным инспектором в Милнертоне. У него было все – жена, дети, дом. Но он все пропил, стал бездомным бродягой и поселился в парке. Из имущества у него была только старая магазинная тележка. В тот день я злился на Матта. Как он мог сравнивать меня со Старым Ханжой? А потом я понял, что иду той же дорожкой.

– Не хочу, чтобы ты видел меня такой, – повторила Алекса.

– А я не хочу, чтобы ты выбросила свою жизнь на помойку… Особенно сейчас.

Она сидела, по-прежнему закрыв лицо руками, и молчала.

– Где другая бутылка?

Она не ответила.

– Алекса!

Она согнула ноги в коленях, обняла их руками и прижалась к коленям лбом.

– Куда ты ее спрятала?

Она с трудом показала пальцем на туалетный стол.

– В каком ящике?

– В третьем.

Гриссел встал, выдвинул ящик. Порылся в стоике нижнего белья, нащупал бутылку. Снова джин.

– Больше нет?

Алекса покачала головой, по-прежнему не глядя на него.

Он снова подсел к ней с бутылкой в руках.

– Ты купила ее в отеле, – уверенно заявил он, увидев, что бутылка откупорена.

Алекса кивнула.

– «Маунт-Нельсон»?

Алекса снова кивнула.

Раньше она отправлялась пить именно туда. Сама ему рассказывала.

– Сейчас я заеду к себе домой. Приму душ, позавтракаю. Потом, в семь часов, вернусь за тобой.

– Куда ты меня повезешь? – со страхом спросила Алекса.

– Мне надо работать. Тебе придется побыть со мной, пока я чего-нибудь не придумаю.

– Нет, Бенни…

Понимая, что спорить с ней сейчас бессмысленно, он встал:

– Прошу тебя, Алекса, будь готова к семи часам.

Он вышел.

В три минуты восьмого он позвонил в дверь ее дома. Алекса открыла почти сразу. Бенни увидел, что она неплохо поработала над собой. Следов вчерашнего загула почти не было заметно. Она надела серую юбку и жакет с белой блузкой, подкрасилась, вымыла голову, причесалась. Выдавали ее только глаза.

– Пошли, нам пора.

Она не двинулась с места.

– Ты сердишься на меня.

– Я последний, кто будет сердиться на тебя. Пожалуйста, пойдем.

– Бенни, ты не можешь постоянно за мной присматривать. Обещаю, пить я не буду – тем более сегодня. После обеда у меня репетиция.

– Я опаздываю. Поехали, пожалуйста!

– Ты все-таки сердишься. – Алекса нехотя вышла на крыльцо, заперла дверь на ключ и следом за ним зашагала к машине.

Когда они уже выехали на дорогу, она повторила:

– Ты не можешь постоянно за мной присматривать.

– Алекса, твое лицо на рекламной афише.

Она опустила голову:

– Да. Мое лицо на рекламной афише.

Гриссел перегнулся к заднему сиденью, взял белый конверт и протянул ей:

– Вот, взгляни, пожалуйста.

Она откинула клапан, достала фотографии.

– Ее зовут Ханнеке Слут. Ее убили в собственной квартире 18 января. Вон там, совсем недалеко. – Он ткнул пальцем в сторону центра города.

– Она была красивая.

Гриссел считал покойную Ханнеке Слут не столько красивой, сколько сексуально привлекательной, но вслух он ничего не сказал. Мужчины и женщины по-разному понимают красоту.

– Она была юристом, специалистом по корпоративному праву, и у нее больше года не было постоянного мужчины… В апреле прошлого года она сделала пластическую операцию по увеличению груди, тогда и сфотографировалась. Как по-твоему, зачем?

– Зачем она сфотографировалась?

– Да.

Алекса внимательно разглядывала все снимки, пока он лавировал в потоке машин на Бёйтенграхт. Наконец она сказала:

– Хотела запечатлеть свою красоту. Свое новое приобретение. Свою сексуальную привлекательность.

– Почему ей так хотелось все это запечатлеть?

Алекса вопросительно посмотрела на него.

Бенни попробовал объяснить:

– Вот ты когда-нибудь стремилась так… запечатлеть свою красоту? Я не говорю о снимках, которые ты делала по работе…

– Нас с ней нельзя сравнивать.

– Почему? Ты красивая… – не в силах удержаться, Гриссел покосился на ее грудь, – и все такое…

– Мне уже сорок шесть. Я пьяница. – И все же Алекса отрывисто усмехнулась, и он понял, что его слова ей понравились.

– Ей было тридцать четыре, – сказал он. – Почему ты не делала так, когда была в ее возрасте?

– Уверенности в себе не хватало.

– Только поэтому?

– Наверное, нет… Для такого поступка требуются определенные черты характера.

– Какие?

Наконец до нее дошло.

– Ага! Ты со мной консультируешься!

Бенни кивнул.

– Мне надо подумать, – сказала она, радостно улыбаясь.

Алекса осталась ждать его в кофейне на углу Лонг и Рибек-стрит, а он вошел в приемную «Силберстейн Ламарк» и сказал, что договорился о встрече с Ханнесом Прёйсом.

Его попросили подняться на двенадцатый этаж. Кабинет директора оказался просторным, обставленным неброско, но роскошно.

Прёйс, невысокий, но крепкий брюнет, встал ему навстречу, дружелюбно улыбаясь, и протянул руку. На вид ему можно было дать лет пятьдесят с небольшим. Гриссел сразу заметил и модную стрижку, и крошечные бриллиантики на запонках. Виски уже начали седеть; Прёйс носил очки в маленькой прямоугольной оправе того же оттенка, что и седина на висках.

Директор «Силберстейн Ламарк» оказался разговорчивым.

– Садитесь, капитан! – пригласил он певучим, звонким голосом, который, наверное, прекрасно звучал в зале суда. – Кофе? С сахаром и молоком?

– Да, пожалуйста, – ответил Гриссел, и Прёйс отдал соответствующий приказ, нажав кнопку внутренней связи. Потом продолжал: – Вижу, вы опять угодили под огонь прессы. Судя по всему, незаслуженно. Должен сказать, с самого начала ваша работа произвела на меня сильное впечатление. Следователь… не помню его фамилии… да-да, Нкхеси, спасибо… так вот, он дотошный малый, очень педантичный. Насколько я понимаю, вы прочли мои показания? Мы все испытали страшное потрясение, страшное! Ханнеке… была замечательным человеком! Ее смерть стала ужасной, огромной потерей. И все так… бессмысленно! И необъяснимо… И вот теперь объявился человек, который из-за нее ранит ваших сотрудников. У вас есть хотя бы…

Открылась дверь, и в кабинет вошла высокая черноволосая красавица с подносом в руках. Поднос она поставила на стол.

– Угощайтесь, пожалуйста, – предложил Прёйс. – Спасибо, Натали!

Красавица кивнула, улыбнулась и вышла. Прёйс так и остался стоять, положив одну руку на столешницу.

– У вас есть хотя бы предположения относительно того, кто стреляет в полицейских?

– Я надеялся, что вы сможете нам помочь, – ответил Бенни, доставая блокнот.

– Что вы, капитан, боже упаси! Понятия не имею. То есть… Все дело казалось необъяснимым с самого начала. Никто не желал Ханнеке зла.

Гриссел кивнул.

– Мистер Прёйс, кто-то ведь причинил ей зло. А судя по обстоятельствам ее гибели, все указывает на то, что зло ей причинил человек, которого она так или иначе знала. У нас два варианта. Работа и личная жизнь. Или сочетание первого и второго. Ходят слухи, что в 2002 году у мисс Слут был роман с женатым коллегой…

– Вы должны проявлять крайнюю осторожность! – Прёйс предостерегающе поднял палец.

У Гриссела не было ни сил, ни желания спорить с Прёйсом.

– Мистер Прёйс, – сказал он, – я должен только одно – выполнять свой долг. Если свидетель утверждает нечто, мой долг – проверить его показания.

– Подобные утверждения совершенно голословны!

– По словам свидетеля, у Ханнеке Слут был роман с Вернером Гелдерблумом. Вам о нем известно?

Прёйс ответил не сразу. Он сел в большое кожаное кресло и скрестил руки на груди.

– Да, известно, – сухо ответил он, – но, уверяю вас, все давно закончилось. Это было очень давно – девять-десять лет назад.

– Вы уверены?

Вся жизнерадостность Прёйса куда-то испарилась. Он наклонился вперед и ткнул в Гриссела пальцем:

– Вы роетесь в чужом грязном белье, потому что больше вам не за что зацепиться, в том-то и беда! Так вот, позвольте вам сказать, что вся история давно закончилась… да и продолжалась всего месяц-другой. Такое бывает. Не сомневаюсь, и у вас случались интрижки.

– Вы уверены в том, что их роман был недолгим и давно закончился?

Прёйс откинулся на спинку кресла.

– Да, уверен! – Он вздохнул, видимо стараясь взять себя в руки. – Наверное, я принимаю происходящее слишком близко к сердцу, но Вернер Гелдерблум… через два года ему выходить на пенсию… То есть… Понимаете, капитан, Ханнеке была очаровательной женщиной. В определенном возрасте… мужчина сознает, что стареет. Рядом жена, с которой прожил тридцать лет… Кажется, это называется кризисом среднего возраста. И вот приходит молодая красавица, которая вами восхищается… Кто бы устоял перед такой? Десять лет назад Гелдерблум поддался искушению. Он сразу осознал свою ошибку и положил всему конец. Ханнеке перевели из отдела корпоративных отношений в отдел коммерческого права, и роман заглох сам по себе. Если бы я подозревал, что это имеет какое-то отношение к ее убийству…

Грисселу показалось, что Прёйс возражает как-то слишком бурно.

– Мистер Прёйс, всем нам, каждому человеку, свойственны определенные модели поведения. Мы постоянно повторяемся. Если у нее был один служебный роман, можно с большой долей уверенности предположить, что…

– Нет! – Прёйс все больше злился. – Как по-вашему, почему два года назад ее сделали партнером? Ханнеке была замечательно умной, у нее была светлая голова. А Вернер… Мы тогда вызвали ее, поговорили с ней. Предупредили, что она молода и неопытна в такого рода вещах. Поэтому ее не уволили, а дали возможность исправиться. И сказали, что второго нарушения не потерпим. Пять лет она на испытательном сроке. Еще один срыв – и она уволена. Ханнеке испугалась. Очень, очень испугалась… – Прёйс снова ткнул в Гриссела пальцем: – Должен вас предупредить… Я не допущу, чтобы СМИ поливали «Силберстейн» грязью!

Гриссел подумал: не потому ли Прёйс настроен так воинственно? Он кивнул, раскрыл блокнот на новой странице.

– Должен спросить вас о сделке, над заключением которой она трудилась…

Прёйс закатил глаза.

– Связаны ли со сделкой какие-нибудь коммунисты? – спросил Бенни.

– Коммунисты?! – изумился Прёйс, совершенно сбитый с толку.

– Да.

Директор «Силберстейн» задумался, а потом, к изумлению Гриссела, ответил:

– Может быть, один или два… А что?

18

– Значит, коммунисты имеют отношение к вашей сделке?!

– Капитан, мы работаем по программе РЭВЧ. Не мне вам объяснять, насколько важна данная программа для всех заинтересованных сторон. Среди них, разумеется, есть и члены Южно-Африканской коммунистической партии. Или были. Кадровые перестановки, альянсы…

– Что такое программа РЭВЧ?

– Программа по расширению экономических возможностей чернокожих.

До него доходило постепенно. Подтекст, возможные последствия… и четкое указание в письмах снайпера! Гриссел приуныл.

– Мистер Прёйс, прошу вас, объясните мне вкратце, в чем суть сделки. Простыми словами.

– Капитан, подобную сделку невозможно описать простыми словами. Все очень сложно. И тем не менее она типична для программы РЭВЧ, такие сделки заключаются каждый месяц или два. В чем здесь связь со смертью Ханнеке Слут?

– И все же попробуйте объяснить, – не сдавался Гриссел.

Прёйс посмотрел на часы, досадливо вздохнул и начал:

– «Ингцебо ресорсиз лимитед» – компания, которой руководят чернокожие. Большинство акционеров также чернокожие. В совете директоров семь чернокожих. Некоторые из них в прошлом входили в состав правительства. «Ингцебо» занимает чуть более четырех миллиардов рандов и покупает на них пакет из пятнадцати процентов акций в «Гарьеп минералз лимитед». Так как приобретать акции на занятые деньги рискованно, финансистам «Ингцебо» необходимо снизить риски путем размещения конвертируемых облигаций сроком на пять лет…

Гриссел поднял руку:

– Мистер Прёйс, мне нужно во всем разобраться…

– Я предупреждал, что это сложно. Поэтому к подготовке сделки привлекли столько профессионалов. – Прёйс тяжело вздохнул. – Итак, по сути все сводится к тому, чтобы «Гарьеп минералз» продала пятнадцать процентов акций «Ингцебо» без риска для себя. «Ингцебо» по-прежнему необходимо обеспечить нужную сумму через посредство банков и других инвесторов, что возможно при поддержке «Гарьеп». Все устроено так, что… Вы уверены, что хотите все это знать?

– Да, прошу вас.

Прёйс выдвинул ящик стола, достал дорогой блокнот в кожаном переплете. Раскрыл его, придвинул к Грисселу и нарисовал автоматической ручкой круг на листе бумаги.

– Вот «Ингцебо ресорсиз лимитед», основная компания. Так?

Гриссел кивнул.

Рядом с первым кругом Прёйс нарисовал второй.

– Это «Гарьеп минералз», добывающая компания. Ей почти сто лет, владельцы ее белые. В основном они занимаются золотом, платиной, алюминием. Компания местная, но имеет филиалы и за границей. «Гарьеп» принадлежат месторождения в Канаде и Австралии.

Гриссел кивнул. Пока все понятно.

Прёйс провел черту от «Ингцебо ресорсиз лимитед» к еще одному кружку, поменьше:

– Это «Ингцебо боксит», компания, принадлежащая «Ингцебо ресорсиз лимитед». Дочерняя компания. Иными словами, «Ингцебо ресорсиз лимитед» владеет «Ингцебо боксит». Вы понимаете?

– Да.

– «Ингцебо боксит», «дочка» «Ингцебо ресорсиз», предоставляет «Гарьеп минералз», белой компании, ссуду четыре миллиарда рандов на пять лет. Если за этот период акции «Гарьеп» упадут в цене, им придется возвращать ссуду с процентами или расплатиться с «Ингцебо» акциями. Поскольку акции стоят больше, чем банковский заем, «Ингцебо» получает возможность полностью расплатиться с банками и сохранить чистую прибыль или необремененную долю в «Гарьеп».

– Господи! – воскликнул Гриссел.

– Я предупреждал, все очень сложно.

– Ну а при чем здесь «Силберстейн»?

– Мы – одна из четырех фирм, обеспечивающих юридическое сопровождение сделки. Наш клиент – Южно-Африканский торговый банк. Он гарантирует размещение части займа «Ингцебо боксит». Всего в сделке принимают участие четыре банка: два американских, один английский и один местный, Южно-Африканский торговый… Наша задача – исключить вероятность любых рисков для Южно-Африканского торгового…

Гриссел не был уверен, что все понял правильно.

– Коммунисты, значит, представляют «Ингцебо»?

– Я не утверждаю, что они коммунисты. Я лишь сказал, что они, возможно, были коммунистами.

– Ханнеке Слут общалась с ними?

– С директорами «Ингцебо»?

– С возможными коммунистами.

– Нет. То есть она, наверное, познакомилась с ними на одном из совещаний. Но контактов с ними у нее не было. Не забывайте, мы представляем интересы Южно-Африканского торгового банка, а не «Ингцебо».

– Может быть, она вела с ними переговоры по телефону? Переписывалась – в том числе по электронной почте?

– Сомневаюсь. Хотя… не знаю. Возможно.

Гриссел положил блокнот на стол.

– Мистер Прёйс, будьте добры, назовите фамилии людей из «Ингцебо».

– Вы даже кофе не выпили!

Алекса сидела за столиком в кафе и читала газету. Гриссел подошел к ней и сказал:

– Мы должны ехать.

Она постучала пальцем по газете и подняла голову:

– Так ты расследуешь убийство Слут?

– Да.

– И еще играешь роль няньки при пьянице-певичке…

– После субботнего вечера я перед тобой в долгу…

– Бенни! – воскликнула Алекса, и несколько посетителей повернули к ней голову. Она понизила голос: – Ты ни в чем не виноват!

– Я опаздываю, – сказал он.

Алекса пристально посмотрела на него по-прежнему красными глазами. Потом вынула из сумочки деньги, положила их в блюдце со счетом, свернула газету и встала.

– Теперь, когда я все знаю… Я не имею права подкладывать тебе такую свинью! В общем, я нашла сиделку…

– Сиделку? – переспросил Бенни, когда они подошли к двери. Он слушал Алексу невнимательно, так как по-прежнему размышлял о программе РЭВЧ.

– Эллу. Агента.

– Агента?

– Бенни, тебе обязательно надо повторять за мной каждое слово? Она занимается организацией концертов. Элла – моя временная помощница. Она… Можешь высадить меня у «Гранд-Уэст». Она за мной присмотрит.

Бенни резко остановился:

– Что ты ей сказала?

– Что мне нельзя пить.

Он снова зашагал к машине, открыл для нее дверцу, сам сел за руль. Включил зажигание. Выключил его. Повернулся к ней:

– Она знает, что ты – алкоголичка?

– Нет, – ответила Алекса, отворачиваясь.

– Она знает, как устроены мозги у алкоголиков?

– Нет.

– Тебе придется ей рассказать.

Алекса молчала.

– Я передам тебя на ее попечение только в том случае, если она все узнает, – сказал Гриссел.

Алекса в гневе развернулась к нему:

– Да кем ты себя вообразил?

– Никем, – тихо ответил он. – Зато ты – не «никто». Ты – Ксандра Барнард.

– Бенни, так ли необходимо, чтобы о… моем состоянии узнал весь мир? Может, еще прикажешь напечатать это на рекламных плакатах? «Возвращение Ксандры Барнард, алкоголички. Она поет и снова пьет!» Ты этого хочешь?

Он смотрел на нее, ища другие способы убеждения, но ничего не приходило ему в голову.

Алекса резко дернула сумочку, достала мобильник. Не переставая смотреть на него исподлобья, набрала номер. Нажала кнопку громкой связи.

– Говорит Элла, – зазвучал в салоне машины молодой женский голос.

– Элла, это Алекса. Есть свободная минутка?

– Да.

– Ты сейчас сидишь?

– Да, а что?

– Слушай меня внимательно. Кое-что ты должна знать. Первое. Я алкоголичка. Второе. Я не пила сто пятнадцать дней, но в субботу сорвалась. Вчера ночью я тоже пила. Третье: если ты не будешь следить за мной в оба глаза, сегодня я снова напьюсь. Четвертое. Алкоголики лгут и хитрят. Не верь ни одному моему слову. Ты не должна выпускать меня из виду. Особенно во второй половине дня и вечером. Понимаешь? – Она смотрела на Гриссела с выражением: «Ну что, доволен?»

Элла изумленно ответила:

– Д-да… наверное.

– И еще знай: если ты хоть кому-нибудь расскажешь о нашем разговоре, я тебя… уничтожу. Поняла?

– П-поняла… – послышался робкий ответ.

– Элла! – быстро произнес Гриссел. – Вы меня слышите?

– Да…

– Меня зовут Бенни Гриссел, сейчас я продиктую вам свой номер. Если вам покажется, что вы не справляетесь с Алексой, позвоните мне. В любое время!

– Ладно…

Он по голосу понял, что Элла перепугалась еще больше.

– Сегодня вечером я постараюсь вас сменить. Итак, запомните вот что. Алекса попытается вами манипулировать. Она будет злиться, плакать, умолять, пустит в ход все свое обаяние. Сегодня у нее все симптомы отмены. Она будет кричать на вас, попытается вас шантажировать, давить на вас эмоционально. – Он заметил, как сверкнули глаза у Алексы. – Знайте, виновата не она, виноват алкоголь. Вы должны это понимать. Если после моих слов вам кажется, что вы не справитесь, лучше скажите сразу.

– Я… попробую! – Страх вырвался наружу.

– Итак, если что, звоните. В любое время! Запишите мой номер.