Текст книги "Лунная миля"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Метамфетамин.

Он кивнул и свернул на парковку перед зданием своей фирмы.

– И вот из-за этой подлянки, которую подкинул людям консервный завод… Да и не он один. По всему городу то же самое, да и по всему штату. Зато метамфетаминовый бизнес процветает.

Мы выбрались из машины и стояли на холодной парковке. Я поблагодарил его, но он только пожал плечами – он гораздо привычнее воспринимал критику, чем похвалы.

– То, что Бигс сотворил, – говно позорное, факт. Но до того как он заторчал, он говном не был.

Я кивнул.

– Я его не оправдываю, – сказал он. – Но то, что случилось, не на пустом месте произошло.

Я пожал ему руку:

– Хорошо, что вы за ним приглядываете.

Он и на этот комплимент пожал плечами:

– И все из-за какой-то сраной тачки.

– Да уж, из-за тачки, – сказал я, направился к своей машине, сел и уехал.

У забегаловки на самой границе штата Массачусетс я остановился перекусить, купил сэндвич, вернулся в машину и раскрыл ноутбук. Щелкнул по клавиатуре, чтобы вывести его из спящего режима. Череп мой приятно покалывало. Зашел на страницу IntelSearchABS, ввел свои имя и пароль, перешел на страницу «Поиск личных данных». Там меня ждал маленький зеленый прямоугольник, спросивший «Имя или прозвище». Я выбрал «Имя». Энджи бы меня убила – я ведь пообещал, что завязал со всеми этими полушпионскими штучками. Я вернул себе ноутбук. Я вернул себе сумку для ноутбука и фотографию Габби. Узнал, что хотел, об убийстве Пери Пайпер. Все, больше мне ничего искать не надо. Я имел полное право забыть об этом и жить дальше.

Я вспомнил, как мы с Пери выпивали в «Чили» в Льюистоне и в «Ти-Джи-Ай Фрайди» в Оберне. Меньше года назад. Делились историями из детства, спорили о спорте, подкалывали друг друга из-за разных политических воззрений, цитировали любимые фильмы. Ее расследование ДЛИ и смерть от руки тупого наркомана – ничем не связаны. Вообще ничем. И все-таки связь между этими событиями существует.

«Ты не о том думаешь, – сказал мне внутренний голос. – Просто ты разозлен, а когда ты злишься, то ищешь, на ком бы отыграться».

Я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Представил лицо Беатрис Маккриди – измученное, раньше времени состарившееся и, вполне возможно, сумасшедшее.

Другой голос в моей голове сказал: «Не делай этого, не надо».

Голос был неприятно похож на голос моей дочери.

«Не суйся».

Я открыл глаза. Голоса были правы.

Я вспомнил Аманду из своего сна, как она кидала в сторону конверты, один за другим.

Все связано.

«Нет, не связано».

Что я сказал ей в своем сне?

«Я просто почтальон».

Я наклонился вперед, чтобы выключить компьютер. Но вместо этого ввел в строку поиска:

«Кеннет Хендрикс».

Нажал Enter и снова откинулся назад.

Часть II
Мордовский ритм-энд-блюз

Глава 9

У Кеннета Джеймса Хендрикса было несколько псевдонимов. В разные времена его звали Кей-Джей, Кей-Бой, Ричард Джеймс Старк, Эдвард Тошен, Кенни Б. Родился он в 1969 году в Уорренсберге, штат Миссури. Отцом его был авиамеханик, прикрепленный к 340-му бомбардировочному крылу на авиабазе Уайтмэн. Часто переезжал – Билокси, Тампа, Монтгомери, Грейт-Фоллс. Первый привод, еще в подростковом возрасте, – в Кинг-Салмон, на Аляске. Второй – в Ломпоке, Калифорния. В восемнадцать лет его арестовали уже как взрослого, в Ломпоке, по обвинению в «оскорблении действием». Жертвой был его отец, решивший, впрочем, не предъявлять к сыну претензий. Следующий арест – через два дня. То же обвинение, та же жертва. В этот раз отец потребовал правосудия – вероятно потому, что сын попытался отрезать ему ухо. Кенни уже наполовину его отчекрыжил, когда на крики прибежал сосед. Хендрикс отмотал восемнадцать месяцев в тюрьме, был условно-досрочно освобожден, три года находился под присмотром полиции. Отец скончался, пока он сидел. Следующий арест – в Сакраменто, за то, что ошивался в районе, где работали проститутки – мужского пола. Шесть недель спустя – снова арест, опять за «оскорбление действием». В этот раз – за избиение человека в гостинице «Кам Он Инн». Жертва – дьякон-пятидесятник, известный в тамошних политических кругах. Затруднившись объяснить, почему его застукали голышом с проституткой в мотеле, он решил не выдвигать обвинений. Впрочем, штат Калифорния все равно аннулировал условное освобождение Кенни – на том основании, что в момент ареста тот был не только пьян, но еще и накачан кокаином.

Освободившись в 1994 году, он вынес из тюрьмы эсэсовскую наколку на шее (подарок от друзей из «Арийского братства») и набор специфических навыков. Все последующие его аресты происходили по подозрению в краже личных данных. Чем сложнее становились персональные компьютеры, тем изощреннее становился и Кенни. Впрочем, совсем от старых привычек ему избавиться не удалось – в 99-м его арестовали за избиение и изнасилование несовершеннолетней в Пибоди, штат Массачусетс. Было ей шестнадцать или семнадцать – сложный вопрос: все зависит от того, произошло изнасилование до или после полуночи. Адвокат Кенни вцепился в эту деталь, как клещ в кобылу. Окружной прокурор понял, что, если дело дойдет до суда, защита не оставит от пострадавшей и костей. В конечном итоге Кенни признал себя виновным в сексуальном насилии над совершеннолетней. Ну а поскольку наш штат крайне суров к насильникам, дали ему два года – меньше, чем он получил в 91-м, когда имел неосторожность выпить пивка и нюхнуть пару дорожек кокса. Последний арест приходился на 2007 год – тогда его взяли при попытке по чужим документам и на чужие деньги купить партию телевизоров. План у него был такой: сначала украсть личность Оливера Орина, владельца сети спортбаров «Олли О», под его корпоративный кредит закупить телевизоры, а затем втихую их продать – по цене на пятьсот долларов ниже магазинной. Надо признать: если кто-нибудь и мог бы накупить плазменных телевизоров на пятьсот тысяч, не вызывая подозрений, так это как раз тип наподобие Оливера Орина. Поскольку Кенни к тому моменту уже имел богатую криминальную историю, дали ему пять лет. Отсидел он чуть меньше трех. С тех пор – ничего.

– Но все равно, он славный парень, – сказала Энджи.

– Без сомнения, просто пупсик.

– Ему всего-то и надо немного любви и ласки.

– И гантельки бесплатные.

– Ну разумеется, – сказала Энджи. – Мы же не варвары какие.

Мы находились в запасной спальне, служившей нам домашним офисом. Было чуть за девять, Габби легла спать около восьми, и с того момента мы занимались тем, что перелопачивали криминальную историю Кенни Хендрикса.

– Так, значит, он – приятель Хелен?

– Именно.

– А, ну тогда все в порядке.

Она откинулась на спинку стула, подула в сторону бровей – верный признак того, что сейчас ее прорвет.

– Вот Бог свидетель, я никогда не думала, что из Хелен выйдет нормальная мать, – сказала она. – Но даже я не ожидала, что у этой обсаженной крэком шмары настолько плохо с головой.

– Ну-ну, – сказал я. – На мой взгляд, курит она скорее мет, а не крэк. Так что с технической точки зрения точнее было бы сказать «у этой обсаженной метамфетамином шмары».

Ответом мне был взгляд, мрачнее какого я не видал несколько месяцев.

Плясать вокруг да около больше было невозможно. И она, и я думали об одном и том же – о том, как мы поступили, когда Аманда Маккриди пропала в первый раз. Когда Энджи встала перед выбором – или поступить по закону, или обеспечить четырехлетней девочке нормальную жизнь, реакция у нее была вполне однозначная: к черту закон.

Я же повел себя иначе и помог вернуть Аманду ее безмозглой матери. После этого мы с Энджи разошлись. Год не разговаривали. И тянулся этот год лет десять-пятнадцать, не меньше. И даже после того, как помирились, мы почти не говорили о случившемся. Имена Аманды и Хелен Маккриди в нашем доме не звучали ни разу – ровно до случившегося три дня назад. И за эти три дня, стоило кому-нибудь упомянуть любое из этих имен, я внутренне сжимался – ощущение было такое, словно кто-то чеку из гранаты выдернул.

Двенадцать лет назад я допустил ошибку. И с тех пор каждый день, каждый из этих четырех тысяч и четырехсот с чем-то дней, я был уверен, что поступил неправильно.

Но двенадцать лет назад я поступил как следовало. Оставлять Аманду с ее похитителями – как бы ни были они заинтересованы в ее благополучии – было нельзя. В этом я был абсолютно уверен и ни разу за минувшие четыре тысячи и четыреста с чем-то дней не усомнился в своей правоте. И куда же меня это привело?

К жене, которая по-прежнему была уверена, что я тогда крупно облажался.

– Кенни этот, – сказала она, постучав по ноутбуку. – Мы знаем, где он живет?

– Знаем последний известный адрес.

Она провела рукой по своим длинным темным волосам.

– Пойду проветрюсь.

– Ладно.

Мы накинули куртки, вышли на крыльцо, осторожно прикрыли дверь. Энджи подняла крышку мангала, вытащила оттуда пачку сигарет и зажигалку. По ее словам, она выкуривала не больше пары сигарет в день, но иногда я замечал, что пачка значительно легче, чем ей следовало быть. Пока что ей удавалось держать свою пагубную привычку в тайне от Габби, но мы оба прекрасно понимали, что это только вопрос времени. И как бы мне ни хотелось, чтобы моя жена вела здоровый образ жизни, людей совсем без пороков я обычно на дух не выношу. Они путают эгоистичный инстинкт самосохранения с чувством морального превосходства над окружающими. Не говоря уже о том, что просто высасывают жизнь из окружающих одним своим присутствием. Энджи знает, что я был бы в восторге, если бы она бросила курить. И она сама была бы в восторге, если бы бросила. Но пока что она курит, а я не лезу не в свое дело.

– Если Беатрис не сошла с ума, – сказала она, – и Аманда и вправду опять пропала, то нам выпал второй шанс.

– Нет, – сказал я. – Никаких вторых шансов.

– Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.

– Знаю. Ты собираешься сказать, что если мы каким-то образом найдем Аманду, то в этот разсможем искупить ошибки прошлого.

Она печально улыбнулась и выдохнула облачко дыма.

– Значит, и вправду знал, что я хотела сказать.

Пробившись сквозь облако дыма, я чмокнул ее в ключицу:

– Я не верю в искупление.

– А я думала, что ты не веришь в окончательное завершение дел.

– И в него тоже не верю.

– Тогда напомни, во что ты вообще веришь?

– В тебя. В нее. Вот в это все, что у нас есть.

– Милый, тебе нужно найти баланс в жизни.

– Слушай, ты что, моим сэнсэем стала?

–  Хаи. – Она отвесила мне поклон. – Я серьезно. Ты можешь сидеть дома мрачнее тучи и думать о том, что случилось с Пери Пайпер и как ты помог классическому козлу типа Брэндона Трескотта избежать ответственности за свои действия, а можешь сделать кое-что хорошее.

– И это вот как раз такое «хорошее» дело?

– Именно. Или ты считаешь, что парню вроде Кенни Хендрикса можно ошиваться рядом с Амандой Маккриди?

– Нет, но это еще не повод, чтобы лезть в жизнь к чужим людям.

– А какой повод тебе нужен?

Я хихикнул.

Энджи – нет:

– Она пропала.

– И ты хочешь, чтобы я разыскал Кенни и Хелен.

Она качнула головой:

– Я хочу, чтобы мыразыскали Кенни и Хелен. И я хочу, чтобы мыснова нашли Аманду. Свободного времени у меня сейчас не так уж и много.

– У тебя его вообще нет.

– О’кей, ты прав, – призналась она. – Но за компьютером я по-прежнему отжигаю в полный рост.

– «Отжигаю в полный рост»?

– Я тут заново переживаю начало века.

– Помню начало века – мы тогда были богаче.

– И моложе, и волосы у тебя были гуще.

Она приложила ладони к моей груди, привстала на цыпочки, поцеловала меня:

– Ты не обижайся, солнышко, но чем ты еще сейчас занимаешься-то?

– Бессердечная ты стерва. Я тебя люблю, но все-таки ты бессердечная стерва.

Она рассмеялась – своим хриплым смехом, от которого у меня мурашки по коже бегают.

– И ты от этого в восторге.

Через полчаса Беатрис Маккриди сидела за столом в нашей гостиной. Выпила чашку кофе. Выглядела она чуть получше – не так потерянно, не так разбито, хотя это еще ни о чем не говорило.

– Не стоило мне врать насчет Мэтти, – сказала она. – Уж простите.

Я поднял ладонь:

– Господи, Беатрис, не за что извиняться.

– Просто он… Это одна из тех вещей, про которые ты знаешь, что время тут ничем не поможет, но ведь надо же как-то жить дальше. Понимаете?

– Моего первого мужа убили, – сказала Энджи. – Я не хочу сказать, что понимаю, каково тебе, Беа, просто я для себя уяснила, что, если ты в какой-то момент, хоть на секунду, перестаешь горевать, ничего позорного в этом нет. Не грех это.

Беатрис чуть кивнула:

– Я… Спасибо. – Она оглядела нашу крохотную гостиную. – У вас девочка теперь, да?

– Ага. Габриэлла.

– Хорошее имя. На тебя похожа?

Энджи взглянула на меня за подтверждением, я кивнул.

– Больше на меня, чем на него, да. – Она указала на фотографию Габби, стоявшую на кофейном столике. – Вот она какая у нас.

Беатрис взяла фотографию, присмотрелась и через какое-то время улыбнулась:

– Хулиганка, да?

– Это точно, – сказала Энджи. – Как там говорят, в два года самый ужас?

Беатрис наклонилась вперед:

– Ой, что да то да. С восемнадцати месяцев начинается – и до трех с половиной лет.

Энджи энергично закивала:

– Она не ребенок была, а чудище просто. Я имею в виду, господи, это ж…

– Кошмар просто, ага, – сказала Беатрис. Она выглядела так, будто хотела рассказать какую-то историю про своего сына, но потом осеклась. Уставилась на столешницу, странно улыбнулась, чуть покачнулась в кресле. – Потом это проходит.

Энджи взглянула на меня, а я уставился на нее, не представляя, что сказать дальше.

– Беа, – сказала она. – В полиции сказали, что они проверили твои слова и Аманда была у себя дома.

Беатрис покачала головой:

– После того как они переехали, Аманда каждый день мне звонила. Каждый день. А две недели назад перестала. Сразу после Дня благодарения. И с тех пор от нее ни слуху ни духу.

– Они переехали? Из квартала?

Беа кивнула:

– Месяца четыре тому назад. У Хелен дом в Фоксборо, на три спальни.

Район Фоксборо располагался в пригороде, милях к двадцати к югу. Не Белмонт-Хиллз, конечно, но все равно значительно лучше, чем Сент-Бартс в Дорчестере.

– И где Хелен сейчас работает?

Беатрис засмеялась:

– Работает? Ну, последнее, что я слышала, она шарики из лотерейной машины вытаскивала, в «New store on the block», но это давно было. Думаю, ее оттуда вышибли, как с ней обычно и бывает. Много лет назад она ухитрилась нарваться на увольнение, когда на заправке работала. Ну вот кем надо быть, чтобы и с такой работы вылететь, а?

– Значит, если она не работает…

– Откуда деньги на дом? – Она пожала плечами. – Кто знает?

– Когда она с городом судилась, ей же ведь ничего не досталось, так?

Она покачала головой:

– Все деньги в доверительном фонде на имя Аманды. Хелен с них ни цента получить не может.

– О’кей, – сказала Энджи. – Я посмотрю налоговые документы на дом.

– А что насчет судебных запретов, которые она против тебя оформила? – сказал я как можно более аккуратно.

Беатрис взглянула на меня:

– Хелен дурит систему. Она этим чуть ли не с детства занимается. Пару лет назад Аманда болела. Грипп. У Хелен тогда был новый парень, какой-то бармен, который наливал ей на халяву. Ну, она и забывала проверить, как там Аманда. Они тогда еще в прежнем доме жили, на Коламбия-роуд. У меня ключи были, вот я и стала туда наведываться, приглядывать за Амандой. Выбора-то у меня не было – или так, или она бы пневмонию схлопотала.

Энджи взглянула на фотографию Габби, снова посмотрела на Беатрис.

– А Хелен тебя застукала и через суд запретила видеться с ней.

– Ага. – Беа провела пальцем по кромке своей чашки с кофе. – Я пью больше, чем раньше. Иногда на меня находит, и я начинаю названивать по телефону. – Она взглянула на меня. – Вот как на днях тебе. И Хелен я несколько раз звонила. Последний мой звонок привел к тому, что она оформила против меня еще один запрет. Три недели назад это было.

– А что тебя заставило… Мне не хочется говорить «доставать» ее, но…

– Да нет, «доставать» – вполне подходящее слово. Иногда мне нравится доставать Хелен. – Она улыбнулась. – Я разговаривала с Амандой. Хорошая она девочка. Серьезная. Не по годам умная, но хорошая.

Ей было четыре года, когда я вернул ее. А теперь она «серьезная». Теперь она «не по годам умная».

– Аманда попросила меня проверить почтовый ящик по их старому адресу – некоторые письма почта направляла туда. Такое постоянно случается. Ну, вот я и пошла. В основном там оказалась реклама. – Она полезла в сумочку. – И вот это.

Она протянула мне кремового цвета листок. Свидетельство о рождении. Содружество Массачусетс, округ Саффолк, выдано на имя Кристины Андреа Инглиш, дата рождения – 8 августа 1993 года.

Я передал листок Энджи.

– Возраст схожий, – сказала она.

Я кивнул:

– Кристина Инглиш на год старше.

Думали мы об одном и том же. Энджи положила свидетельство о рождении рядом с ноутбуком, и пальцы ее заплясали по клавиатуре.

– Как Аманда реагировала, когда ты ей сказала, что нашла это в почте? – спросил я Беатрис.

– Перестала звонить. А потом исчезла.

– И тогда ты начала звонить Хелен.

– И требовать ответов.

– Так и надо было, – сказала Энджи. – Жалко, что меня с тобой не было.

Я спросил:

– Так, значит, ты позвонила Хелен?

Она кивнула:

– И не один раз. И на автоответчике оставила пару ласковых.

– А Хелен сохранила эти сообщения, – сказала Энджи. – И предъявила их судье.

Беатрис кивнула:

– Именно.

– И ты уверена, что Аманда не в Фоксборо.

– Абсолютно.

– Почему?

– Потому что я три дня за этим домом следила.

– Сидела в засаде, – ухмыльнулся я. – Хотя судья тебе именно это и запретил. Черт, Беа, ну ты даешь.

Она пожала плечами:

– С кем бы полиция ни разговаривала, уж точно не с Амандой.

Не переставая щелкать по клавиатуре, Энджи на секунду оторвалась от монитора:

– В школьных базах данных нет никакой информации о Кристине Инглиш. Социальной страховки тоже нет. Медицинских данных – тоже.

– И что это значит? – спросила Беа.

– Это значит, что Кристина Инглиш переехала в другой штат. Или…

– Нашла, – сказала Энджи. – Дата смерти – шестнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года.

– …что она умерла, – закончил я.

– Автомобильная авария, – сказала Энджи. – Уоллингфорд, Коннектикут. Дата смерти родителей – та же самая.

Беа непонимающе уставилась на нас.

Энджи сказала:

– Аманда пыталась присвоить себе личность Кристины Инглиш, Беа. А ты ей помешала. В базах данных штата Массачусетс нет информации о смерти. Наверняка есть в Коннектикуте – мне нужно будет копнуть поглубже, чтобы выяснить, – но в принципе вполне реально, что кто-нибудь мог выдать себя за Кристину Инглиш и в пределах штата о подмене никто бы никогда не узнал. Можно получить карточку социальной страховки, подделать трудовую книжку, а потом, если захочется, вписать в нее инвалидность, которую якобы схлопотал на липовой работе, и получать от штата пенсию.

– Или, – добавил я, – она могла в течение месяца набрать кредитных карт и влезть в шестизначного размера долги, расплачиваться по которым покойная Кристина не в состоянии в силу очевидных причин.

– Значит, или Аманда вместе с Хелен и Кенни занималась мошенничеством… – начала Энджи.

– Или пыталась стать другим человеком.

– Но в этом случае она бы не получила два миллиона, которые город обязан ей выплатить в следующем году.

– Резонный довод, – сказал я.

– Хотя, – продолжила Энджи, – если она состряпала себе новую личность, это еще не значит, что она откажется от настоящей.

– Но я ведь перехватила свидетельство о рождении, – напомнила Беа. – Значит, теперь она может быть только самой собой, так?

– Ну, скорее всего, с Кристиной Инглиш теперь покончено, – предположил я.

– Но?

– Но, – сказала Энджи, – поддельные личности – те же аватары из компьютерных игр. Она могла завести себе сразу несколько, если мозгов хватило. Аманда и вправду такая умная?

– Очень, – подтвердила Беа.

С минуту мы молчали. Я заметил, что Беа уставилась на фотографию Габриэллы. Мы сделали ее прошлой осенью. Габби сидела на куче листьев, раскинув в стороны руки, будто позировала для фигурки на вершине трофейного кубка. Улыбка у нее была шире, чем куча листвы, на которой она сидела. Миллионы точно таких же фотографий украшают каминные доски и кофейные столики, тумбочки и телевизоры по всему миру. Беа продолжала смотреть на снимок, проваливаясь в него.

– Потрясающий возраст, – вздохнула она. – Четыре, пять лет. Весь мир полон чудес и перемен.

Я не мог найти в себе сил взглянуть своей жене в глаза.

– Я посмотрю, что можно сделать, – сказал я.

Улыбкой Энджи можно было бы накрыть весь округ Саффолк.

Беа протянула мне руки через стол. Я сжал их. Они были теплыми, нагретыми от кофейной чашки.

– Ты снова ее найдешь.

– Я сказал, что посмотрю, Беа.

Она устремила на меня исполненный чуть ли не религиозного восторга взор:

– Ты снова ее найдешь.

Я ничего не сказал. Зато сказала Энджи:

– Найдем, Беа. Во что бы то ни стало.

После ее ухода мы сидели в гостиной, и я смотрел на фотографию Беатрис и Аманды, снятую год назад в банкетном зале «Рыцарей Колумба». Они стояли на фоне обшитой деревом стены. Беа глядела на Аманду, и изливавшаяся из нее любовь была как луч света из фонаря. Аманда смотрела прямо в камеру. Жесткая улыбка, жесткий взгляд, челюсть чуть скошена вправо. Некогда светлые волосы теперь стали темно-каштановыми – прямыми и длинными. Худая, невысокого роста, она была одета в серую футболку с логотипом Ньюбери Комикс, темно-синюю куртку «Ред Соке» и такого же цвета джинсы. Чуть искривленный нос покрывал легкий налет веснушек, а зеленые глаза были очень маленькими. У нее были узкие губы, острые скулы и угловатый подбородок. Глаза ее отражали столько всего, что я сразу понял – ни одна фотография не смогла бы точно передать, какой была Аманда. Наверное, ее лицо менялось по тридцать раз за пятнадцать минут. Никогда не красивое, но всегда – приковывающее к себе внимание.

– Ого, – сказала Энджи. – Ребенок-то уже совсем не ребенок.

– Знаю. – Я на секунду прикрыл глаза.

– А чего ты ожидал? – спросила она. – С такой-то матерью? Если Аманда до двадцати лет не загремит в нарколечебницу, это будет невероятная удача.

– Напомни, зачем я за это взялся? – поинтересовался я.

– Потому что ты хороший человек.

– Не настолько хороший, – сказал я.

Она поцеловала меня в мочку уха.

– Когда твоя дочь тебя спросит, ради чего ты готов пойти на все, неужели тебе не захочется иметь на это ответ?

– Было бы неплохо, – признался я. – Правда. Но эта рецессия, эта депрессия, эта хрен ее поймешь что – вот что мы имеем сейчас, милая. И пропадать она никуда не собирается.

– Пропадет, – отозвалась она. – Когда-нибудь. Но вот то, что ты сам считаешь правильным, причем прямо сейчас… Вот это – навсегда. – Она повернулась, подтянула ноги, обхватила их за лодыжки. – Як тебе присоединюсь на пару-тройку дней. Весело будет.

– Весело, ага. А что ты с…

– Помнишь, я прошлым летом с Чудовищем сидела? Вот пора Пэ-Эр и вернуть мне должок. Посидит с Габби, пока мы с тобой будем искать приключений.

Чудовищем мы прозвали сына подруги Энджи Пегги Роуз – она же Пэ-Эр. Гэвину Роузу было пять лет, и, насколько я понял, он никогда не испытывал потребности во сне. Вместо этого он предпочитал ломать и курочить все, что подвернется ему под руку. Еще он любил орать безо всякого повода. Его родители находили такие повадки очаровательными. Когда в прошлом году у Пэ-Эр родился второй ребенок, это событие совпало с кончиной ее свекрови, и именно из-за этого нам с Энджи пришлось сидеть с Чудовищем целых пять дней. Пять самых длинных дней в истории человечества.

– Она и вправду у нас в долгу, – сказал я.

– Еще как. – Она взглянула на часы. – Сейчас звонить уже поздно, завтра с утра попробую. Вечером узнаешь, есть у тебя партнер или нет.

– Очень мило с твоей стороны, – согласился я, – но денег мы с этого не получим никаких. А нам как раз они-то и нужны. В принципе что-нибудь найти всегда можно. Я не знаю, может, в порту работа есть – фуры разгружать, или там… – Я замолчал, ненавидя сквозившее в моем голосе отчаяние.

Я откинулся на спинку дивана, уставился на плевки мокрого снега, бьющие по оконному стеклу, вьющиеся вокруг телефонных проводов, танцующие в свете уличных фонарей. Взглянул на свою жену:

– Мы же разоримся к чертовой матери.

– У нас на это дело уйдет пара дней, максимум – неделя. И если за это время «Дюхамел-Стэндифорд» позвонят и предложат тебе новое дело, ты возьмешься за него, а про это забудешь. Но пока – попробуй разыскать Аманду.

– Разоримся и будем стоять в очереди за бесплатным супом.

– Ну, значит, будем питаться бесплатным супом, – подвела итог Энджи.