Текст книги "Солнце сквозь снег"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Ты так говоришь, потому что привык, что я беспрекословно исполняю любое твое желание и при этом ничего от тебя не требую. Я ненавижу скандалы и всегда шла у тебя на поводу, лишь бы избежать очередной ссоры. У меня все-таки есть дети… и чувство юмора, наконец! Так вот что я тебе скажу: ты довел меня до отчаяния – да, до отчаяния! – своим деспотизмом и чудовищным эгоизмом. Я не знаю другого такого человека, который был бы настолько увлечен собой и не замечал окружающих, как ты. Ты такой… такой самодовольный, надутый и черствый!
Гай поджал губы.
– Да это оскорбление, черт возьми!
– Нет, это то, что я на самом деле о тебе думаю – наконец-то ты все знаешь!
Он шумно запыхтел:
– Эй, полегче! В последнее время ты ведешь себя подозрительно.
Люсия стояла перед ним как натянутая струна, собранная и напряженная. Она знала, что это переломный момент ее жизни, поворотный пункт в отношениях с Гаем, и чем скорее она ему все скажет, тем лучше.
– Прости, Гай. Дело в том, что я уже все решила. Я не хочу, чтобы наш брак продолжался. Я не могу больше этого выносить. Это меня убивает. Гай, я прошу тебя дать мне свободу.
Наконец эти слова прозвучали. Она произнесла их, и ей стало страшно. Сердце у нее бешено колотилось, огромные, лихорадочно блестевшие глаза смотрели в сторону комнаты, где спали ее маленькие дочери. Люсия испугалась того, что сделала, – она сама, своими устами, произнесла слова, которые грозили разлучить ее с этими двумя созданиями, самыми дорогими на свете, с ее плотью и кровью.
Она повернулась и посмотрела на Гая. Вид у него был удивленный, растерянный и довольно глупый. Он всегда легко краснел, но сейчас его лицо сделалось багровым.
– Ты сошла с ума.
– Уверяю тебя: я в здравом рассудке.
– Ты просишь у меня свободы? То есть ты хочешь сказать – развода?
От оглушительных ударов сердца у нее сотрясалось все тело.
– Да, я прошу тебя именно об этом.
– Так, значит, ты мне все-таки была неверна! – взревел Гай. – Не зря я тебя подозревал. У меня за спиной ты крутила роман с каким-то проходимцем. Кто он? Как его имя?
– «Крутила роман» – какое вульгарное выражение!
– Да мне наплевать! Как его зовут?
– А зачем тебе? Главное, что я хочу с тобой развестись.
Его бледно-голубые глаза вылезли из орбит. Люсия всегда подозревала, что Гай склонен к апоплексическому удару. Когда он приходил в бешенство, у него бывал такой вид, будто он в любой момент может лопнуть, как накачанный кровью пузырь.
– Ты… хочешь… со мной… развестись? – медленно, с трудом сдерживая ярость, проговорил он.
– Да. Хочу получить свободу.
– И бросить детей?
– Нет, этого я не хочу.
– Тогда позволь мне спросить: как же ты намерена получить свободу?
Она посмотрела ему в глаза:
– А что, разве я слишком многого прошу, Гай?
Сначала он оторопел, потом рассмеялся. Но от его смеха Люсии стало жутко.
– Дорогая моя, ты же не думаешь, что я просто так возьму и разведусь с тобой? Только из-за того, что тебе в голову пришла такая прихоть – стать свободной?
Сердце у нее упало. Она вспомнила о давешнем разговоре с Чарльзом. На самом деле она и раньше понимала, что Гай не захочет отпустить ее, тем более что в его глазах она была преступницей. Поэтому, несмотря на долгие тяжелые годы неудачного брака, закон велит ей оставаться с ним и терпеть эту муку до конца.
– Нет, это не прихоть, Гай. Я давно мечтала об этом. Тебе никогда не приходило в голову, что я не была с тобой счастлива? Или ты настолько сосредоточен на себе, что у тебя даже не было времени об этом подумать?
– Какая несусветная чушь! – возмутился он. – Ты сама не понимаешь, что говоришь.
– Нет, Гай, я все понимаю. Ты должен, обязан был заметить, как я несчастна.
Он развел руками:
– Ну, надо признаться, мы не всегда, конечно, ладили, всякое бывало… Я тебя ужасно избаловал, и поэтому…
– Не смеши меня! – перебила Люсия. – Это я, я тебя избаловала! С самого первого дня, как мы поженились, я только и думала, как бы тебе угодить! Ты приходил ко мне в спальню, когда хотел, нисколько не заботясь, нравится мне это или нет!
Он покраснел и отвел глаза.
– Я же твой муж, это естественно… Никто не может обвинить меня в том, что я был с тобой груб…
– Не соглашусь.
– Ну, я ведь извинился за то, что ударил тебя, разве нет?
– Бить женщину непростительно, но ты сделал много такого, что гораздо хуже. Только об этом не говорят в суде, вот в чем дело. Женщина может без стыда освободиться от уз брака, только если муж бросит ее или нарушит верность. Ты же не сделал ни того ни другого, Гай, так что закон будет на твоей стороне.
– Разумеется, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше!
Люсия вдруг почувствовала себя опустошенной, уставшей и измученной. Будущее ее пугало. Если они начнут разводиться через суд, Гай уж позаботится о том, чтобы вылить на нее побольше грязи. Она отчаянно пыталась найти опору, вспоминая Чарльза. Если бы не он, она не стала бы даже заикаться ни о какой свободе.
Без особой надежды на успех Люсия завела разговор о кузене Гая – Мартине.
– Я ведь ничем не хуже, чем жена Мартина, правда? Я никогда не вводила тебя ни в какие долги, никогда ни в чем тебе не отказывала. Ты же помнишь, какая была Бетти. Ты мне сам говорил, что она отвратительно вела себя с Мартином и поступила с ним очень подло. Однако он согласился на развод и при этом оставил ей обоих сыновей. И не он один так поступил. Почему же я не могу рассчитывать, что ты дашь мне свободу за шестнадцать лет верности и преданности? Как бы я ни относилась к тебе, все эти годы я была верной женой, Гай, ты не можешь это отрицать.
Он не отрывал взгляд от пола.
– Нет, но я не понимаю, с какой стати я должен марать ради тебя свою репутацию и выступать в суде как неверный муж. Мартин, конечно, поступил как Дон Кихот, как благородный болван, но я не собираюсь следовать его примеру. Если мы будем разводиться, то на основании твоей измены. Я первым подам заявление.
Люсия затаила дыхание. Отвернувшись от мужа, прошлась по комнате. Глядя в окно на залитую лунным светом реку, она думала: «Вот то, чего я боялась! Чарльз, Чарльз, милый мой, поддержи меня!»
Вслух она сказала:
– Прекрасно. Тогда завтра утром я уйду из дома.
– Могу я спросить, как зовут того, к кому ты уходишь?
Она колебалась не больше доли секунды и, вспомнив, что Чарльз выказал твердую решимость поддерживать ее во всем, что бы она ни предприняла, ответила:
– Чарльз Грин.
Последовало минутное молчание. Гай ошеломленно уставился на жену, потом произнес:
– Как, тот молодой парень, издатель? Тот самый, с которым мы познакомились на Рождество?
– Да.
– Так это с ним ты вела шашни у меня за спиной?
– Если угодно, да.
– Мне это совсем не угодно! – повысил голос Гай.
Люсия видела, что он снова на грани бешенства.
Но теперь, произнеся вслух имя своего возлюбленного, она уже готова была встретить любую бурю. Никогда еще не чувствовала она себя такой сильной и с гордостью ответила:
– Мы с Чарльзом полюбили друг друга еще тогда, на курорте. Мы старались подавить это чувство, но безуспешно. Оно было сильнее нас.
– Так, значит, все эти месяцы… – прошипел сквозь зубы Гай, – все эти месяцы ты мне изменяла?
– Боюсь, что так.
– И теперь ты стоишь передо мной и совершенно спокойно в этом признаешься? Как ни в чем не бывало заявляешь, что развлекалась, при живом муже, с этим… этим… мальчишкой?!
– Ну, не такой уж он и мальчишка, – перебила Люсия. – Всего на каких-то три года моложе меня.
– Щенок, что говорить! Нахальный юнец! Втерся в доверие, пил со мной, угощался за мой счет, курил мои сигары и вдруг… нате вам! Соблазнил мою жену!
– Гай, перестань говорить, как в мелодраматических спектаклях. И не ори на меня. Надеюсь, мы сможем все обсудить без крика.
Тут уж он завопил, окончательно потеряв контроль над собой:
– Да как ты смеешь указывать мне, что делать, а что не делать?! Может, я и ору на тебя, но, по крайней мере, я чист перед тобой, это ты передо мной виновата. Ты хоть понимаешь это? Ты передо мной виновата!
Люсия сделала шаг к нему:
– Прошу тебя, тише. Тебя могут услышать дети и Элизабет.
– О, только вот не надо волноваться за Элизабет и детей. Скажите, какая заботливая мать! Ты опорочила мое имя, ты не смеешь даже взглянуть в лицо Барбаре и Джейн. На что ты вообще надеешься?
Эти слова вошли как нож в сердце, и мужество снова стало покидать ее. Когда разговор заходил о детях, она сразу чувствовала свое уязвимое место. Люсия готова была выдержать все, что угодно, только не это. Она подошла к кровати и села – колени у нее дрожали.
– Никто на свете не может сказать, что я была плохой матерью. Я чуть не умерла, когда рожала Барбару. А Джейн я родила только потому, что знала: ты хочешь сына. Я жила только ради них и тебя. Так что совесть моя перед вами чиста.
– У тебя совесть чиста?! – вскричал Гай и делано расхохотался. – И это при том, что ты с самого Рождества встречаешься на стороне с этим Грином?!
– Я же тебе сказала – мы ничего не могли с этим поделать.
Гай в бешенстве посмотрел на нее.
– Отлично! – прошипел он. – Тогда можешь отправляться к своему Грину, а я подаю на развод.
Люсия подняла на него глаза, полные немого ужаса:
– Гай, но ты ведь не отнимешь у меня детей, правда?
Муж посмотрел на нее так, что она потом до конца жизни вспоминала этот взгляд – в нем были только холодная ненависть и самодовольная жестокость.
– Прости меня, Люсия, – осклабился он, – но прошу тебя не забывать, что в этом деле ты преступила закон. Так что опеку над детьми дадут мне.
– Нет! – взмолилась она. – Нет, Гай, ты не можешь поступить так жестоко!
– А при чем тут жестокость? Это всего лишь вопрос справедливости.
– Но ты же знаешь, как я обожаю девочек.
– Да, мне так казалось… до недавнего времени.
– Но послушай, Гай, сейчас же двадцатый век, – быстро, отчаянно заговорила Люсия. – Ну, мы же с тобой цивилизованные люди. Многие сейчас разводятся, и сохраняют нормальные отношения, и не ссорятся из-за детей… Разумеется, поначалу девочкам придется жить с тобой… пока я снова не выйду замуж. Но Элизабет может иногда привозить их ко мне, и потом, мы будем с ними вместе проводить каникулы. Ты, надеюсь, позволишь мне участвовать в их жизни – решать, что им носить, где учиться и все прочее… Гай, я ведь только ими и жила последние пятнадцать лет. Ты не можешь просто взять и отобрать их у меня! Пожалуйста, не делай этого!
Гай молча смотрел на нее – горячая мольба его не тронула. То, что жена призналась ему в неверности, больно ударило по мужскому самолюбию, тщеславие его было уязвлено, и прежние чувства к ней – привязанность, нежность – моментально превратились в ненависть. Все самое дурное, самое гнусное, что было в его натуре, сейчас обратилось против нее. Он сказал:
– Если бы ты их любила, не стала бы связываться с этим Грином и марать свою репутацию. Нет, я считаю, что ты не имеешь права их воспитывать. Полагаю, к такому же выводу придет и судья, когда наше дело будет рассмотрено в суде.
Люсия прижала ладони к вискам и повалилась на кровать, сраженная невыразимым ужасом. Она боялась, что муж не даст ей развода, но что он будет настолько бесчеловечен, даже не предполагала.
– Нет, это нечестно! Почему мне нельзя их воспитывать? – с трудом выговорила она. – Я в первый раз за все эти годы увлеклась другим мужчиной. Я не из тех, кто любит заводить интрижки на стороне, хотя ты сам прекрасно знаешь, сколько женщин встречаются с любовниками за спиной у мужей, делая из них посмешище. Они без зазрения совести позволяют себе мимолетные увлечения, не относясь к этому серьезно. У нас же с Чарльзом все по-другому. Мы с ним не хотели тебя обманывать или порочить твое имя. Просто вышло так, что мы встретились и полюбили друг друга. Бог свидетель, как я переживала… страдала… мучилась…
– Что ж, отныне тебе не придется больше страдать и мучиться, – сухо сказал Гай. – Можешь уложить свои вещи и хоть завтра отправляться к нему. А сейчас уже поздно, и мне пора спать.
Он направился к двери, но Люсия проворно соскочила с кровати и опередила его. Ее так трясло, что она еле держалась на ногах.
– Гай, поверь, тебе без меня будет даже лучше, ты найдешь другую женщину, которая подойдет тебе гораздо больше, – бормотала она как в лихорадке, плохо соображая, что говорит. – А девочек оставь, пожалуйста, мне. Я сама их воспитаю. Гай, маленьким девочкам нужна мама, а не отец. Давай с тобой разведемся тихо, без огласки. – Люсия чувствовала, что на нее накатывает истерика. Хладнокровие и выдержка покинули ее.
– Детей ты сможешь увидеть только по постановлению суда, и то лишь с моего согласия, которое я могу и не дать, – заявил Гай.
Люсия почувствовала, как горло сжимает страх. Она попятилась от мужа, лицо ее стало пепельно-серым.
– Господи, господи, Гай! – залепетала она. – Ты не можешь быть таким бессердечным. Ты забываешь, что я их мать!
– Это ты забыла, что у тебя есть дети, в тот день, когда сошлась со своим любовником Чарльзом Грином. А сейчас прошу меня простить, я иду к себе. – Он открыл дверь.
Люсия с тупым удивлением смотрела в его широкую спину. Перед ней вдруг предстала вся чудовищная картина их развода. Гай станет мстить ей за счет детей, и это самое ужасное. Он будет ей чинить препятствия к встрече с девочками, говорить им всякие гадости про мать. Возможно, даже постарается воспитать их в презрении и ненависти к ней. Конечно, Барбара уже через год станет взрослой, выйдет из-под опеки и тогда уже сможет решать сама. Но Барбара всегда была ближе к отцу. А ее милая, сладкая, маленькая Джейн… ей всего одиннадцать… ей придется хуже всех. Она так любит свою мамочку! Но если им не позволят встречаться, она скоро от нее отвыкнет и вообще перестанет считать матерью.
Вдруг из самых глубин ее существа вырвался крик:
– Гай! Вернись, давай все обсудим! Гай, не отбирай у меня детей, прошу тебя, Гай!
Но, словно не слыша этой горячей мольбы, Гай Нортон решительно затворил за собой дверь ее спальни.
2
На следующее утро Люсия проснулась неожиданно – от того, что Клара отдернула занавески на окнах. В комнату внезапно хлынул солнечный свет. Люсия присела на постели и закрыла лицо руками – свет резал ей глаза, красные, опухшие, заплаканные. Всю ночь она то и дело просыпалась и принималась рыдать, а под утро впала в какой-то ступор и теперь пыталась встряхнуться.
Клара, как обычно, поставила на столик у кровати горячую воду с лимоном. Люсия всегда пила этот напиток вместо обычного чая – считалось, что от этого молодеет и свежеет кожа.
– Доброе утро, мадам, – сказала служанка. – Сегодня такой замечательный день.
Люсия с трудом изобразила улыбку. Клара была милой девушкой и очень хорошей горничной.
– Да, день прекрасный!
Люсия вспомнила события минувшей ночи и поежилась. Она даже слегка позавидовала Кларе. У той в жизни было все просто и ясно, никаких трагедий. Она была помолвлена с почтальоном Альбертом, который каждый день приносил в их поместье газеты и письма. Он уже подарил Кларе колечко, и следующей весной она собиралась выйти за него замуж и оставить работу.
– Что будете на завтрак, мадам? – поинтересовалась девушка.
Люсия провела пальцами по воспаленным векам.
– Принеси мне только кофе и грейпфрут. И задерни, пожалуйста, занавески. У меня голова болит.
Горничная сделала, как ей велели, хотя про себя подумала, что хозяйка напрасно отгораживается от мира в такое чудесное утро.
– Река так и блестит на солнце, – заметила она. – Какая жалость, мадам, что у вас болит голова. В такой день хорошо пойти на прогулку.
Люсия ничего не ответила и откинулась на подушки, радуясь полутьме в спальне. Клара тихо вышла, гадая, что могло случиться с миссис Нортон. Обычно миссис Нортон жизнерадостно откликалась на ее утренние приветствия. Клара считала ее «безумно красивой леди» и была уверена, что ей очень повезло с хозяйкой – та обращалась с горничной почти как с равной и всегда интересовалась, остается ли у нее свободное время, чтобы встречаться с Альбертом.
Люсия с трудом выбралась из полудремы. «Боже! Как раскалывается голова!» Она пыталась разобраться со своими мыслями, но у нее это плохо получалось. Она помнила только, что сегодня настал роковой день, когда она решилась бросить мужа, дом и главное – детей. Ее мутило при одной только мысли об этом, во рту пересохло, сердце бухало кузнечным молотом.
А ведь она могла бы чувствовать себя сейчас совсем по-другому! Ей почему-то казалось, что все должно было произойти, как в стародавние времена – тайное бегство в безумном порыве, женская фигура с прикрытым вуалью лицом, любовник сажает ее в карету, за ними гонится обманутый муж с пистолетами… В наше время все так прозаично, так неинтересно. Надо собрать чемодан и уйти из дома как можно быстрее и незаметнее, а потом попросить Элизабет переправить ей остальные вещи.
В голове у Люсии немного прояснилось. Она отпила глоток горячей воды с лимоном, потом сняла трубку и набрала домашний номер Чарльза – впервые в жизни. Раньше она всегда ждала, пока он приедет на работу, и шла звонить из телефона-автомата, чтобы никто не мог ее подслушать. Но сегодня ей уже не нужно было притворяться и оглядываться. Все это осталось позади.
К телефону подошел Чарльз. Услышав его голос, Люсия почувствовала, как горячая волна любви затопила сердце. У нее сразу поднялось настроение, и боль утихла.
– Дорогой, – сказала она, и голос ее слегка дрогнул. – Все, дело сделано. Я сегодня приеду в Лондон. Где мы с тобой встретимся? Давай пообедаем вместе.
– Если хочешь, можно встретиться и раньше.
– Нет, тебе же надо работать… Да, в отеле «Лэнгхем», там закажем себе столик… В час дня? Хорошо. До свидания, любимый.
Люсия повесила трубку. Сердце ее учащенно билось, в ушах звучали последние слова Чарльза: «Береги себя, дорогая, и ни о чем не беспокойся». Снова откинувшись на подушки, она попыталась вспомнить тысячу разных дел, за которые ей предстояло взяться теперь, когда жизнь ее так круто изменилась.
Она услышала за стеной в ванной плеск воды, потом жужжание бритвы и скрипнула зубами – это Гай бреется. О чем он, интересно, думает сегодня утром?
Зайдет ли он к ней сказать что-нибудь на прощание или молча уедет в город, так и не повидав ее?
В этот момент дверь с треском распахнулась, и в спальню влетела маленькая фигурка в голубой ночной рубашке.
– Мама! Мама! Как сегодня хорошо на улице! Поедешь с нами к ветеринару за Бискит? Врач сказал, что сегодня ее уже можно забирать. – Не дожидаясь ответа, Джейн с размаху плюхнулась на постель и стала чмокать маму в щеку.
Люсия обняла толстенькое, упругое тельце с особенной теплотой. Она тут же забыла про головную боль и заплаканные глаза.
– Солнышко мое! Отдерни занавески, что-то у меня здесь потемки.
Джейн влепила в мамину щеку сочный поцелуй, сползла с кровати и понеслась к окну. Через мгновение спальня осветилась золотым сиянием летнего утра.
– Мама, ну посмотри, какое утро хорошее! А можно мы сегодня будем купаться? Либби говорит, что мне нельзя, потому что я недавно болела. Но мне так хочется, правда-правда!
– Ну конечно можно, деточка, – ответила Люсия.
Джейн снова забралась на кровать и села в ногах у Люсии. Какое-то время она молчала, прислушиваясь к звукам, доносившимся из ванной.
– А папа что, моется в ванной?
– Да.
– А ты тоже пойдешь в ванную?
– Да, дорогая, через минуту.
– А ты сегодня утром занята чем-нибудь или будешь с нами?
Люсия сцепила руки, хотя на губах у нее все еще каким-то чудом удерживалась улыбка.
– Я… да… я сегодня очень занята, милая моя… Либби съездит с вами за Бискит.
Джейн скорчила недовольную рожицу.
– А тогда ты после обеда побудешь с нами, да, мамочка? Мы тебя вчера весь день не видели.
Люсия облизнула сухие губы. Никогда в жизни ей не было так плохо. Она молчала, не в силах ничего ответить, глядя на свою маленькую дочку.
– Мама-пижама. А Либби говорит, что сегодня у нас будет пикник на реке. Ты тоже должна с нами пойти.
В этот момент Люсия Нортон страдала, как никогда в жизни. Джейн, сама того не зная, била ее в самое больное место. Потому что мама расставалась с ней – и не на день, не на неделю, а навсегда.
Люсия почувствовала, как вся кровь отхлынула от щек, ей стало трудно дышать. Она в отчаянии закрыла лицо руками. «Господи! – думала она. – Господи! Если это будет так невыносимо, как же я это переживу?»
Джейн, не замечая, что с мамой творится неладное, продолжала весело болтать. Бискит, их собака, которую дети обожали, на днях пошла охотиться и лапой попала в ловушку для кроликов, поэтому и оказалась у ветеринара – мистера Камбера. Барбара решила, что теперь надо гулять с Бискит на поводке. А она, Джейн, считает, что на поводке Бискит не понравится. А как мама думает? Пусть мама скажет Барбаре, чтобы она не брала Бискит на поводок.
Люсия слушала вполуха, едва понимая, о чем речь, пребывая в полном отчаянии, чувствуя, что еще минута – и она разрыдается прямо при ребенке. Она хотела уже попросить Джейн сбегать за Элизабет, но тут гувернантка сама вошла в комнату, и это спасло положение.
– Джейн, милочка, почему ты еще не одета? – строго и спокойно спросила она, переступая порог спальни Люсии.
Джейн обеими руками обняла мать за шею.
– Я просто разговаривала с мамой. Я сейчас оденусь, Либби. – Она кубарем скатилась с кровати и припустилась вскачь по коридору, вопя во весь голос – звала сестру.
Люсия попросила Элизабет задержаться. Гувернантка с тревогой покосилась на нее. Она слышала вчера голоса в спальне хозяйки и уже обо всем догадалась.
– Вы плохо выглядите, Люсия. Все в порядке?
– Нет, – ответила та едва слышно. – Мне так тяжело сейчас. Джейн хочет, чтобы я поехала с вами на пикник. Но… я ухожу к Чарльзу Грину. Мы с мужем разводимся. Я сегодня уезжаю. Навсегда. Уже ничего нельзя изменить. У меня просто сердце разрывается… но я ничего не могу сделать. Вам придется как-то сообщить об этом девочкам… придумайте что-нибудь. Что угодно. Скажите, например, что бабушка… то есть моя мать… что она заболела и я уехала ее проведать.
Элизабет с сомнением покачала головой:
– К чему вся эта ложь?
Люсия отвернулась и уткнулась лицом в подушку.
– Поздно идти на попятный. Прошу вас, не мучьте меня, поверьте, я и так уже измучена до крайности.
Элизабет вышла и закрыла дверь.
Люсия чувствовала, что держится из последних сил. Увидев Джейн, она расстроилась. Как та ее целовала, прижималась к ней, болтала о всякой милой ерунде… А как она просила мамочку поехать с ними на пикник! От всего этого у Люсии щемило сердце, у нее было такое ощущение, словно Чарльз тянет ее за одну руку, а дети – за другую, и она разрывается между ними. Да, видимо, так будет и впредь, после развода, а Гай станет безжалостно наблюдать за этим и указывать ей, что она получила то, что заслуживает, раз больше не хочет жить с ним под одной крышей.
Ее вдруг охватил панический страх. Чем быстрее она уедет из дома, тем будет легче, иначе она просто сойдет с ума. Надо попросить Либби увезти куда-нибудь детей, чтобы она их не видела и не слышала.
За стеной было тихо. Гай, наверное, уже ушел к себе. Люсия выскользнула из постели, набросила халат, вошла в ванную и включила горячую воду. Она недовольно сморщила нос – здесь было много пару, жарко, всюду чувствовалось присутствие Гая. Запах его любимого мыла, мужской одеколон – все, что напоминало о муже, было ей отвратительно.
Когда она вернулась в спальню, дверь открылась и вошел Гай. Люсия сидела перед туалетным столиком и осторожно протирала лицо тампоном, смоченным косметическим молочком. Боже, как она бледна! Под глазами темные круги. Вид у нее просто ужасный. Нет, нужно привести себя в порядок, хотя бы ради Чарльза. Нельзя выглядеть на свой возраст, тем более ощущать себя старой.
Сзади на нее упала тень Гая, и Люсия увидела его отражение в зеркале – он был в деловом костюме, темно-сером, в тонкую полоску. Как всегда, тщательно выбрит, напомажен и подтянут. Она быстро взглянула ему в лицо и сразу поняла, что он тоже плохо спал эту ночь. У него был измученный вид.
– Доброе утро, Гай.
Муж не ответил на ее приветствие. Сунув в нагрудный карман шелковый платочек, откашлялся и сказал:
– Я все обдумал, Люсия, и хочу поговорить с тобой.
Она замерла, с тампоном и стеклянным флакончиком в руках, повернулась и посмотрела ему в лицо. Ей стало невыносимо тошно, ее вдруг охватила слабость.
– Я все обдумал, – с трудом выговаривая слова, повторил Гай. – Дело в том, что для моей репутации развод крайне нежелателен. Надо уладить это дело как-то по-другому.
Сердце чуть не разорвалось в груди Люсии. Она поставила флакончик на стол, встала, прошла мимо мужа и вынула сигарету из маленькой фарфоровой шкатулки, стоявшей у кровати. Ей нужно было срочно закурить.
– Боюсь, что по-другому это дело уладить не удастся, – сказала она наконец.
Гай негодовал. Он был беспредельно возмущен поведением этой женщины, из-за которой в одночасье потерял душевный покой. Он был из тех, кто любит спать спокойно, а сегодня ночью ему это не удалось. Он все время просыпался, вспоминая, что сказала ему Люсия. Его распирало бешеное желание ударить ее, унизить, причинить ей боль… Но за этим стояло другое желание – неодолимая страсть к ее телу, которая нисколько не притупилась с годами, а, напротив, только еще больше распалялась от ее недоступности и холодного презрения.
– Люсия, вчера ты меня оскорбила, оскорбила глубоко, когда заявила, что уходишь от меня к Грину. Я даже не знаю – понимаешь ли ты, что это будет значить для нас… для нас всех.
– Да, я все понимаю. И никто не скорбит об этом больше, чем я сама.
– Тогда тем более ты не можешь допустить этого. Не можешь своими руками разрушить наш дом, нашу жизнь, не говоря уж о том, как болезненно это скажется на детях.
Люсия глубоко затянулась сигаретным дымом. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось слышать упреки из-за дочерей. Она посмотрела прямо в глаза мужу:
– Гай, мы все это обсуждали вчера вечером. Тебе известно, что я не хочу навредить девочкам… и очень не хочу с ними расставаться, но после того, как ты узнал про нас с Чарльзом, развод стал неизбежен. Вчера, кстати, ты высказался на этот счет совершенно определенно. Ты сказал, что со мной свяжутся твои адвокаты, и не пожелал пойти мне навстречу в отношении детей.
Гай старательно избегал ее взгляда, вдумчиво разглядывая свои ногти.
– Вчера вечером я был расстроен. И у меня, согласись, были на то причины. Но я же тебе говорю – потом я все как следует обдумал и…
– Что ты хочешь мне предложить, Гай?
– Ну, в общем, я считаю, что развод – дело слишком громкое, вызовет много шуму, общественный резонанс, будет запятнано не только твое честное имя, но и моя репутация пострадает. Ведь никому неприятно признавать, что жена бросает его ради другого.
Люсия посмотрела на мужа с презрением. Она знала этого человека как свои пять пальцев и прекрасно понимала, что его беспокоит – нет, не то, что он теряет ее, и даже не сочувствие к дочерям, нет, он просто боится, что пойдут разговоры… боится огласки, сплетен, дурной молвы. Ведь услышав о разводе, люди всегда начинают говорить: «А-а, она ушла от него, значит, с ним что-то не так, должно быть, у нее была на то причина» и тому подобное.
– Я совершенно уверена, что твои друзья все поймут и проявят к тебе сочувствие.
– И вполне оправданно!
– Ты же не хочешь сказать, что готов смотреть сквозь пальцы… на мои отношения с Чарльзом?
Гай снова нахмурился:
– Нет, конечно. Я готов свернуть ему шею… впрочем, и тебе тоже.
Люсия присела на край кровати, сгорбилась, поникла – она была совсем без сил.
– Что толку об этом говорить, Гай? Я уже все решила, я же тебе еще вчера сказала. И мне на все наплевать, единственное, что меня тревожит, – это судьба моих дочерей.
Гай мрачно покосился на нее. Белки глаз у него слегка пожелтели. Видимо, сегодня у него шалила печень.
– Ну что ж, если тебе на самом деле так не хочется с ними расставаться, ты должна быть готова к капитуляции.
Жена устало подняла на него глаза:
– Чего ты от меня хочешь?
Он подошел и сел рядом с ней на постель. Шея и лицо у него налились кровью. Люсия настороженно поерзала, не зная, чего от него ждать. Но к тому, что произошло дальше, она оказалась не готова. Он взял ее за руку и, потянув к себе, зашептал глухим от волнения голосом:
– Люси, ты не должна меня бросать. Послушай, не делай этого! Я ведь тебе когда-то нравился. Мы с тобой уже столько лет вместе. Знаешь что, давай я все забуду про этого Грина, только перестань с ним встречаться. Возвращайся ко мне, прошу тебя… только по-настоящему… и мы начнем все сначала, а, Люси?
Она чувствовала у себя на шее его горячее неровное дыхание. Он начал покрывать ее страстными поцелуями, говорил, что не может без нее жить, что сходит по ней с ума так же, как много лет назад, когда они только познакомились, твердил, что страшно ревнует ее к этому молодому парню, но пересилит себя, все забудет, если только она готова ему помочь. Теперь у них все будет хорошо. Они поедут куда-нибудь отдыхать, одни, без детей, у них будет второй медовый месяц. Он повезет ее, куда она только захочет.
На мгновение Люсия замерла, не в силах ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. Она была потрясена этим всплеском страсти и нежности. Этого она ожидала от Гая меньше всего – что он захочет с ней помириться после того, что выслушал вчера ночью. Его прикосновения казались ей омерзительными. Хотя она прожила с ним шестнадцать лет, он казался ей чужим, посторонним мужчиной, который пытается чуть ли не силой овладеть ею. Она вся без остатка, душой и телом, принадлежала Чарльзу Грину.
– Перестань ко мне прикасаться, я не хочу… Не хочу! – в отчаянии закричала она.
Гай смертельно побледнел, и страсть в его глазах погасла. Он был уверен, что Люсия раскается, бросится ему на шею, станет благодарить за великодушие, за то, что он дал ей шанс вернуться к прежней жизни. А вместо этого… Боже, какая неблагодарность! Какая вопиющая неблагодарность! Его тщеславие было уязвлено сверх всякой меры.
– Прекрасно, – сказал он сдавленным от эмоций голосом. – Раз так, больше нам не о чем говорить.
Люсия истерически расхохоталась.
– Ты же пытался уговорить меня вернуться не потому, что любишь меня. Ты никого не любишь, кроме себя! Ты сделал это даже не ради детей, потому тебе и на них наплевать. Ты просто боишься того, что скажут люди – твои партнеры по бизнесу, приятели, их жены – или как в свете отнесутся к тому, что я от тебя ушла. Ты хочешь заполучить меня обратно как привычную вещь, украденную из твоего дома. Тебе не нужны, ни моя дружба, ни моя любовь, так ведь, Гай?
