Текст книги "Крым наш! (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 7

Чем страсть сильнее, тем печальнее бывает у нее конец.

Уильям Шекспир

Петербург

28 ноября 1734 года

Конечно, пока еще многое непонятно, как и что сделать, чтобы такое общество, или корпорация, появилась на свет. За одно заседание такие масштабные проекты не создаются. Это лишь разговор о намерениях, распределение ролей. Я же скоро отбуду на театр военных действий, пока в Малороссию, а потом… Кто его знает, как будет развиваться кампания и где я окажусь.

Но всё, что было сказано, какие основы заложены, позволит людям уже и без меня продолжать работу. Недаром же в команде, если только никто не выпадет из обоймы – сплошь талантливые и опытные люди. Может, только Петр Иванович Шувалов несколько выделяется из этого числа. И то только тем, что пока неопытный. Но хватка у этого дельца бульдожья.

Сразу же после дневного собрания по вопросу создания РТПО, как я у себя в голове окрестил общество, по привычке сокращая название в аббревиатуру, отправился к генерал-майору Юрию Федоровичу Лесли.

Официально было объявлено, что Третьему батальону Измайловского полка быть. И не оставалось никаких сомнений, кому именно им после образования командовать. Мой чин предполагает командование не ротой, а батальоном, хотя в гвардии может быть несколько иначе, чем в пехотных соединениях.

Уже в ближайшее время нужно было начинать отбор рекрутов, в основном из опять же малоросских, запорожских казаков. Вообще что-то сильно много в Петербурге казаков и гайдуков [слово «гайдук» употребляется в значении «малоимущий малоросский казак»]. Измайловский полк и так больше чем наполовину из них состоит. Да, это люди, которых уже удалось перевоспитать, которые ценят звание гвардейцев. Но все же…

И понятно, почему именно старались набрать в гвардию казаков. Это люди, которые уже имеют понимание военного дела. Их с нуля обучать не приходится. Да и навыки фехтования, или верховой езды – уже немалого стоят. Иное дело крестьяне, которые только что и знают, как пахать землю, да за живностью приглядывать. И это те навыки, которые в гвардии точно не на первом месте.

У меня было острое желание разбавить эту казачью вольницу уже опытными солдатами пехотных соединений. Но это казалось крайне сложной задачей. К весне я должен быть на войне, так что, если я не подсуечусь, не найду тех солдат и офицеров, которых можно взять к себе в батальон, то так и останусь с ротой и буду иметь куда как меньше возможностей.

Более чем три сотни солдат и офицеров, да еще и гвардейцев, хорошо экипированных и вооруженных… На мой взгляд это, как минимум, равноценно пехотному полку. Да мы стреляем раз в неделю, а то и чаще. Для сравнения, иные раз в полгода проводят полноценные стрельбы

Понятно, что надеяться в вопросе комплектования на командование Измайловского полка не приходится. Густав Бирон занимается чем-то… Не знаю чем. Возможно, важными делами, пусть пока не видимыми для пользы полка. Секретарь… У него свои дела. На нем, на самом деле, немало завязано. Там и распределение патрулей, караулов, выплата жалования. И многое другое.

Так что выходит, что мне-то и нужно думать о своем батальоне. А там рассчитываю утвердить сразу всех списками.

– Юрий Фёдорович, я рад, что застал вас в Петербурге! – приветствовал я генерал-майора Лесли.

На самом деле, это была большая удача, что он находился здесь, в столице Российской империи. Ведь других генералов, включая фельдмаршала Миниха, уже давно и след простыл. Все отправились в сторону Киева, Харькова и Винницы, где формировался ударный кулак русской армии для будущей войны. Некоторые, например Ласси, все еще в Речи Посполитой обретается. Наверное, оттуда и будет перенаправлен к турецкой границе.

– И я рад вам, господин Норов… секунд-майор гвардии Её Величества, надо же! – тон генерала был удивлённый, даже несколько завистливый. – На досуге расскажите мне, как за короткое время, столь юному лицу удалось взлететь от унтер-лейтенанта до секунд-майора. Нынче же я весьма занят. Так что смогу уделить вам не более двух часов своего времени. Отобедаете со мной?

Конечно же, я согласился на обед, хотя время было уже, скорее, для ужина. Поели быстро и без даже намека на изыски. Вареная курица, хлеб, бульон, от той же курицы. Ну и пирог с яблоками. Сытно, но для генеральского стола, скудно. Если бы не пирог, так и вовсе походная еда.

Еще не допив кофе, поданное в конце трапезы, начался деловой разговор.

– Вы хотите, чтобы я отобрал две сотни добрых солдат и еще и офицеров – и передал их вам? – Лесли чуть ли не смеялся над моей просьбой, показывая, насколько она наивная или слишком, до смешного, наглая.

– Да, ваше превосходительство. Мне с этим нынче не к кому обратиться. И можно не все две сотни солдат заполучить, а лишь полторы. Остальных я отберу из малороссов. Времени нет еще где-то искать.

Я уже знал, да это знали и во всем Петербурге, что именно Юрию Федоровичу Лесли фельдмаршал Миних поручил формировать одну из дивизий, или, как еще некоторые называют, «генеральство». И если не он, то даже герцог Бирон в моем деле не помощник.

В этом времени дивизия – это неустойчивое воинское подразделение. Просто берутся несколько полков, в зависимости от потребностей, и объединяются. Порой принцип до нельзя упрощенный: те полки, что рядом дислоцируются и объединяются. Кавалерийские ли части, или пехотные – второстепенно. А потом военачальники голову ломают, имея перекосы в родах войск.

Так что в условно Петербуржской дивизии в один момент могут быть Ладожский, Новгородский Петербуржский уланский полк и еще какой-нибудь пехотный. Но уже через год дивизия будет состоять из абсолютно иных полков.

Реформу в армии нужно проводить и вопросом комплектования заниматься особенно. Если будут устойчивые дивизии, с боевым слаживанием, то это только на пользу пойдет.

И в этом смысле, то, чем занимается Лесли, лучшей базы для рекрутинга солдат и офицеров придумать сложно. Взять полсотни солдат и офицеров из одного полка, из другого – вот и всё, больше мне и не нужно. И для полков это не такая уж и потеря, тем более, что сейчас они пополняются «зелеными» рекрутами, и для меня, для гвардии – благо.

– Я буду вашим должником, – нехотя признался я.

Можно было, конечно, напомнить Лесли, благодаря кому он вовсе так возвысился, стал доверенным человеком Миниха с реальной возможностью скорого роста в чинах. Но я, глядя в его честное и лишь немного суровое лицо посчитал, что такой нажим только рассорит меня с Юрием Федоровичем.

– И если будет нечто… как с французским фрегатом под Данцигом, буду ли я там? – уже не усмехаясь, а задумчиво говорил Лесли. – Ведь вероятно сладить нечто похожее, громкое, славное деяние?

«Чтобы я продвигался в чинах и дальше, » – забыл добавить генерал-майор.

Да я и не против громких акций. Тоже не хотелось бы оставаться секунд-майором десяток лет.

– Будет. И фрегат, или что-то иное. И вы в нем примете участие, ваше превосходительство! – пообещал я.

Не люблю делать пустых обещаний. Но обстоятельства вынуждают. Впрочем, зная себя и возросшие возможности моей роты, скоро батальона, могу даже и наверняка рассчитывать на то, что на предстоящей войне в тылах отсиживаться не буду.

– Мне еще нужно… – нехотя завел новый разговор Лесли. – Его высокопревосходительство желает ладить переходы полков, как вы описывали. Токмо не выходит у нас ничего. У меня не выходит. Дивизия до Стрельны за два дня идет и на пути теряет боле двух десятков потерями.

Тут как раз подали перетертые ягоды, очень вкусно, пусть и кисловато, но очень полезно. И мы немного отвлеклись на еду, но лишь для виду – оба понимали, что нужно поразмыслить.

– Вы же отбываете в Малороссию перед Великим постом? И я мыслил так же… Вот в пути и будем выстраивать переходы, – подумав, предложил я.

– Ну, а на это… Будут вам рекруты! – усмехнулся Лесли.

И только уже ближе к вечеру я добрался до хозяина всех тех зданий, где я собирался размещать часть своего батальона. Успею ли наладить беседу – вот о чём я думал, ведь план покупки был немалым. Но купец не был, видимо, особенно заинтересован в доме и пристройках к нему. Так что договорились быстро, чуть ли не с порога.

Полторы тысяч рублей хватило, чтобы выкупить всё, и даже без торга. Это я ещё переживал, что сразу предложил именно эту сумму, готовясь торговаться, так как считал, что-то, что покупаю, оценивается чуть ли не в два раза дешевле, чем реальная стоимость строений.

Но Петербург строился. Здесь ещё хватало пустых зданий, которые были покинуты во времена Петра II и куда частью так и не вернулись проживать люди, обосновавшиеся в Москве. Да и не был Петербург теперь исключительным городом, где только принимались решения. Некоторым знатным родам теперь безопаснее даже проживать в Первопрестольной.

Более того, репрессивная машина, которая заработала в самом начале правления Анны Иоанновны, предполагала наличие даже свободных дворцов, не говоря уж о каких-то домах.

Например, Долгорукие, многие люди, связанные с ними, да и другие «верховники» – все они либо были казнены, либо отправлены в ссылку с неизменной конфискацией имущества. На удивление, новые элиты, в частности герцог Бирон, не стремились захватывать нажитое добро своих предшественников. И хватало пустующих строений, в то время, как возводились и другие.

Тот же герцог, возможно, и имел какой-то дом в собственном распоряжении в Петербурге, но вряд ли что-то роскошное и уж точно не дворец, а жил он всегда при императрице. Так что я даже задумался о том, чтобы, если только будут позволять средства, в ближайшее время начать прикупать ещё недвижимость в Петербурге. Причём в тех районах, которые сейчас ещё не особо ценятся, но, как я знал из будущего, в скором времени станут элитными.

Вот только серебра у меня уже не было. Всё, что нажито непосильным трудом, а скорее, посредством удачного стечения обстоятельств, всё это было вложено в дело. Пятьсот рублей пошли еще на одно важное дело, вернее одному человеку в помощь.

Оставалось лишь шестьсот рублей, которые следовало бы потратить на подготовку к будущей войне, приобретая всё то, чего не хватает для похода. Не приходится надеяться только лишь на интендантскую службу, даже на гвардейскую.

Ох, тяжелый был день. Лучше бы провел его в тренировках. А то все эти переговоры – аж язык, кажется, саднило. И одно только вело меня в новый мой дом – отдых, сон. И вот, когда я уже предвкушал рандеву с подушкой, лишь только дождаться бы, чтобы протопить немного дом…

* * *

Дочь Петра Великого не вошла, а ворвалась в мою спальню. Я сразу понял: Петровна прибыла. О том, что она находится не в самом лучшем расположении духа, догадаться было несложно. Но в этой женщине нечему было меня напугать, заставить трепетать. И сейчас даже с несколько снисходительной улыбкой взирал я на Лизу, женщину, которая своим нынешним гневом пытается скрыть слабость.

Не всегда мужчина может вот так заметить, что в него влюблена женщина. Для того, чтобы это рассмотреть, необходимо не только иметь некоторый жизненный опыт, нужно ещё и взор иметь ясный, не затуманенный. То есть самому оставаться при своих мыслях, не навеянных гормонами и феромонами.

Я не влюблён в Елизавету. Пусть она женщина и хоть куда, и заслуженно считается первой красавицей Российской империи, но у меня всё ещё сохраняются свои критерии оценки женской красоты. А ещё есть у меня и свои понятия, какой характер и какое поведение более всего приличествуют девушке.

– Отчего вы, сударь, уже будучи сколько дней в Петербурге, даже не удосужились поинтересоваться, а, может быть, и я здесь? – как и предполагалось, общение с Елизаветой началось с претензий.

– Я верил и знал, что вы, Ваше Высочество, придёте ко мне, – практически издевался я.

– Ах, Арлекин! – выкрикнула Елизавета. – Я же ждала вашего приезда!

И сжала губы – не хотела вот так сразу признаваться, что томится по мне, да слово не воротишь. И пока она не начала какой-нибудь новой манипуляции, я вставил своё весомое слово.

– Елизавета Петровна, не хотелось бы быть грубым… Но если вы не прекратите сыпать в мою сторону оскорблениями, мне придётся на них отвечать, – жёстко отчеканил я.

Лиза для меня пока ничего полезного не сделала. Не считать же то, что мы предавались плотским утехам, платой от Елизаветы Петровны за моё молчание о том, что она всё ещё лелеет надежду заполучить трон отца? Да и за то, что я всё ещё не отказался от идеи защищать эту женщину.

По возвращению в Петербург я вновь задумался кое о чём таком, на что до сих пор чёткого ответа не получил. Кому быть на Российском престоле? У Елизаветы Петровны в той игре престолов, которая разыгралась у меня в голове, есть даже некоторые преимущества.

По крайней мере, мне известно из истории, что пусть правление Елизаветы Петровны было в некоторой степени спорным, однако были проведены внутренние реформы, была одержана победа в Семилетней войне – в самом тяжёлом конфликте Российской империи в Европе, считая, наверное, до самых наполеоновских войн.

Так что, руководствуясь принципом «не навреди», я всё ещё рассматривал Елизавету Петровну как вероятную императрицу Российской империи. При этом здесь и сейчас я не видел в ней ту женщину, которая могла бы стать этой великой государыней.

Ведь мало трон занять – его надо удостоиться.

– Как вы меня нашли, Елизавета Петровна? – спросил я.

А ведь это – совсем не праздный вопрос. Ночевать-то я приехал в свой купленный дом. Тот самый, что между Галерной и Английской набережными. Та система строений, которая ещё пополнится несколькими зданиями и сооружениями, станет штабом моего гвардейского батальона. Пока руководство страны или гвардии не додумается всё-таки построить казармы хотя бы для трёх гвардейских полков.

Узнать об этом Елизавета Петровна не могла без какой-либо посторонней помощи. Ну, не читает же она мои мысли? Я решил ночевать не в гостинице при ресторане, а уже в своём доме, только вечером, когда сделка о покупке свершилась так быстро, как я и рассчитывать не мог.

Отсюда – вывод.

– Елизавета Петровна, неужто вы подкупили кого, чтобы обо мне сведения иметь? Ведь если это так, то… Разве же без того, чтобы знать, кто из моих людей продажный, могу ли я оставаться благосклонным и продолжать восхищаться вашим великолепием? – поинтересовался я.

Лиза насупилась, нахмурила брови и смотрела теперь на меня исподлобья. Такая реакция подсказывала, что я прав.

– Я истосковался по вам, но никак не могу спустить то, что среди моих людей есть тот, кто продаётся. Мой Мазепа. И пусть он продался именно вам… да я и сам бы сказал, где буду располагаться. Лишь только навязываться не хотел. А коли этот человек врагам продастся… и моим, и вашим врагам? – говорил я, взяв ручку Елизаветы и поглаживая её, стараясь томно смотреть в сердитые женские глаза.

Она ведь сюда пришла, не я к ней. Не просто так преодолела некоторое расстояние. Елизавета, поступая подобным образом, в том числе, рискует своей репутацией, пусть и уже достаточно известного вида, подмоченной. Но одно дело – слухи о том, что она с кем-то любится. Пусть они скабрезны, но то ещё не урон. А вот иное, что она бегает за кем-то.

Ну пусть не за кем-то, а за мной. Но для общества Елизавета как цесаревна теряет лицо, если ради того, чтобы получить плотские утехи, она сама мне докучает. Так не должны думать те, кто хоть сегодня готов выступить под знамёнами Елизаветы Петровны. А среди преображенцев таковые имеются. Они боготворят ее, имеют влажные мечты относительно этой златовласки с пышной грудью и стройными ногами. А тут, словно девка падшая, бегает.

– Не ведаю я, кто и кому сказывает о делах твоих. Мне о них вещает Алексей Григорьевич. Много у тебя в отряде людишек малоросских. Так и немудрено найти того, кто малороссу, земляку Лёшке Розуму расскажет всё, что ни спросят, – явно нехотя говорила Елизавета.

Я отстранился от женщины, даже несколько небрежно оставляя её ручку без поглаживаний. Не воспринимал я Разумовского как какого-то дельного человека, который может мне вредить. Считал его певичкой и пастушком.

Надо же! Видимо, недооценил я не столько самого человека, сколько его мотивы, способные даже изменить характер и намерения. Весьма очевидно, что Елизавета Петровна в большей степени теперь ориентируется на меня.

И была иная причина, почему я переключился и задумался. В районе моего дома концентрируются непонятные личности. И я отдал необходимые распоряжения по этому поводу. В таких условиях приезд Елизаветы выбивался из логики. Ну не будут же покушаться на ее. А нынче звучит имя Разумовского.

– Простите, Елизавета Петровна, но мне нужно было бы уточнить… – я на секунду замялся, подбирая формулировки. – Однако скажите мне прямо, коли сможете. Когда меня не было, часто ли он наведывался в ваши покои?

Лиза вспыхнула, встала, и чуть было не освободилась её выдающаяся грудь из глубокого декольте, так возмущенно вздыхала цесаревна. Вот теперь эта женщина явила мне воинственный и величественный взгляд царицы. Вновь показалось, что она может меняться и приобретать тот облик, с которым можно и на троне сидеть.

Хорошо же!

– Я не хочу обидеть вас, Елизавета Петровна, но вижу, что Алексей Григорьевич начинает мне вредить. Если он сказал, что я здесь буду ночевать, то и сам, выходит, уж знает. Готов ли он на глупые поступки? Есть ли у него люди, что могут напакостничать? – я не стушевался под грозными очами вероятной русской императрицы.

– Алёшку не трожь! Он же как дитятко! Курицу не зарежет, дабы сварить, – сказала Лиза, между тем, сменив свой гневный взгляд на, скорее, похотливый.

По своему жизненному опыту я знал, что немало есть людей, которые, вроде бы, и курице головы не отрежут, даже могут пожалеть карася, которого только что выудили из озера. А вот к себе подобным, к человеку, те же самые персонажи могут относиться столь жестоко, словно и нелюди. И ведь не обязательно самому совершать зло, если у тебя есть исполнители. А чужими-то руками оно не так-то и сложно убивать, даже тому, кто муху прихлопнуть жалеет.

Елизавета встала с краешка кровати, на которой сидела, словно ожидая моих действий, подошла ко мне, сама меня обняла, принялась целовать в шею. Долгое воздержание давало о себе знать, и мой разум едва не помутился, не отключился, чтобы дать волю природным животным инстинктам.

– Есть ли, красавица, у него люди? – спрашивал я, уже томно дыша на ушко готовой ко всему женщине.

– Как не быть, – ухмыльнулась та, разомкнув губы, и пояснила: – Ревнует он меня к тебе. Есть у него люди – казаки, и малоросские и запорожские. Как мухи на мёд летят к нему. А он и подкармливает старшин ихних, казацких и гайдамацких. Ранее такого не было. Но ты не переживай, я приструню Алексея. Он не посмеет, не сможет тебе ничего дурного сделать, – с придыханием говорила Елизавета, оставаясь на месте, пока я развязывал все эти шнурочки и верёвочки да скидывал с женщины одежду.

– О том же, что ты была со мной, никто не должен знать! – говорил я Елизавете, отправляя на прогулку по женскому телу свои шаловливые руки.

На каждое моё прикосновение Елизавета отвечала тяжёлым вздохом, чуть ли не постанывая. Даже при наших прошлых встречах подобного желания Елизавета не проявляла. Можно было подумать, что она тоже воздерживалась всё это время, пока я занимался башкирскими вопросами. Но что-то верилось мне с трудом.

– Я никому… не скажу. На что тебе… ах… такие слухи? – не сразу, с несколькими паузами, смогла произнести Елизавета. – А мне на што? Ах… да вот так!

Я её целовал, ласкал, неимоверно возбуждаясь сам. Иногда очень странно ощущать, словно нападает шизофрения, раздвоение личности – будто всё остальное тело, организм, уже меня не слушается, а лишь поддаётся инстинктам.

И я лишь наблюдаю и… чувствую. Чувствую сполна.

Но и разум делал своё дело. У меня из головы не вылезал сам факт, что к Алексею Разумовскому начали прибывать казаки. Сколько их, Елизавета не знала – или не хотела об этом говорить. Она привыкла рассчитывать на силу своих чар и наивно считает, что сможет лишь только своим взглядом усмирить Лёшку Розума, который, видимо, этот разум потерял.

Из иной реальности я знал, что около Алексея Григорьевича Разумовского, как и возле его брата Кирилла Григорьевича, крутилось немало казаков. Ещё бы! Ведь те же самые Разумовские, казаки, выбились в люди и могли помочь теперь собратьям и финансово, и пристроить кого на службу императорскую.

Хотя… были там нюансы. Очень спорным, например, представляется судебное разбирательство по подозрению Кирилла Разумовского в мужеложстве. Причём свидетелями там выступали и крестьяне, и казаки, с которыми… ну, да ладно. Екатерина Великая в иной реальности этот суд быстренько закруглила, без каких-либо последствий для Кирилла Разумовского и его… скажем так, партнёра Теплова [протоколы дознаний, имеющиеся даже выдержками в интернете, весьма занимательны].

С немалыми трудностями, но минут через семь после начала изнурительного процесса раздевания женщины «в полной боевой экипировке» Елизавета Петровна предстала передо мной абсолютно нагой.

Дом ещё не был хорошо протоплен. Тёплый воздух от печных труб только начинал проникать в комнаты. Здесь всё ещё было сыро и прохладно. И вот в таких условиях красивая обнажённая женщина стояла посреди комнаты и… дрожала. Наверняка даже она не могла бы ответить с точностью, отчего именно эта дрожь, то ли от банальной прохлады и сырости, то ли от предвкушения акта страсти.

Я прежде, чем согреть её своими объятьями, смотрел на Елизавету Петровну, замечая, что она слегка схуднула. И в таком виде эта женщина мне ещё больше нравилась. Невольно ум занимался сравнением Лизы и Анны. Две абсолютно разные женщины.

Елизавета – падший ангел. Женщина с милым лицом, очаровательной и невинной улыбкой, но с похотливыми глазами, со знанием, чего она хочет и чего стоит ожидать от мужчины рядом с ней. Анна же – ангелочек, который ещё не испорчен похотью. Который не знает, что и ожидать от мужчины рядом.

Елизавета сама любит, Анна же позволяет себя любить.

Впрочем, пока ещё и не позволяет. Ведь с Анной Леопольдовной у нас ничего не было. Ну не считать же наивные поцелуи или столь незначительную вольность, как держание за руки, за нечто серьёзное? Хотя для молодой девушки даже подобное может показаться намного серьёзнее, чем целая ночь плотских утех для Елизаветы Петровны.

Я целовал цесаревну и обнимал, гладил по спине, стараясь уже отпустить мысли о том, не заимел ли я в лице Разумовского ещё одного себе врага. Он это, его люди сегодня ночью хотят меня попробовать на зуб. И это еще больше возбуждало. Близость женщины, близость драки, или даже смерти.

И как-будто бы только случайно, краем глаза заметил, как небольшой отрезок бумаги был просунут под дверь. Но не случайность это – я ждал прояснения обстановки.

Мои ближайшие люди – сержант Кашин и мой первый плутонг – хорошо знали, кто именно у меня сейчас в комнате. Потревожить нас они могли, наверное, только в том случае, если бы здание горело, ну или уже начался бы штурм. Так что нужно было оценивать эту просунутую бумажку как некое особое послание, важное и своевременное.

– Ложись сейчас! – прошептал я Елизавете, нежно укладывая её на ещё сыроватую постель.

Возможно, она могла подумать, что я решил прежде всего раздеться, так как был ещё до сих пор в штанах, которые цесаревна так и не удосужилась с меня снять собственными ручками. Однако я подошёл к двери и взял записку…

«Дом окружён. Не менее шести десятков, скорее, больше того. По виду – казаки. Демьян Глыба имеет с ними связь… Все ваши распоряжения выполнены…» – было написано в записке.

Я посмотрел на кусок бумаги, потом на Елизавету Петровну, которая своим взглядом вопрошала, призывала меня действовать…

Прямо какой-то юношеский азарт накатил на меня. Дом окружён, вокруг большое количество явно враждебно настроенных ко мне боевиков. Но передо мной – красивая, уже раскрасневшаяся женщина… А что если эта связь с прелестницей – в последний раз в моей жизни? С другой стороны, мне было уже понятно, что пока здесь Елизавета Петровна, никакого штурма дома не будет.

Мысли материализуются. Вот только что мы говорили про Алексея Разумовского, я думал, способен ли он на какой-либо поступок… И на тебе – дом окружён. И только присутствие внутри этого дома красивой, обнажённой и готовой на всё слабой женщины даёт мне возможность продлить эту жизнь. А там… может, и подожгут, может, возьмут штурмом… Мало ли… Пусть даже я и готов к атаке.

Я решительно посмотрел на Елизавету Петровну и стремительно направился в её сторону. Любить её. Быть с ней ради того, чтобы выторговать у судьбы ещё немного времени. Я верю в то, что Кашин уже действует, что все мои приказы доведены до офицеров. Так что я тоже занимаюсь благим делом – выторговываю больше времени, чтобы мои люди смогли что-то предпринять.

Я целовал её, как в последний раз, гладил плечи и, забывшись, позволял рукам все вольности живущего лишь во мне двадцать первого века… Оказывается, что вероятность скорой смерти – это словно бензина плеснуть в костёр страсти.