Текст книги "Собиратель земель (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ты молчишь, потому что признаешь мои слова? – спросил князь, нарушая абсолютную тишину.

Все, в независимости от того, поднята ли была голова или опущена, внимательно следили за развитием событий.

– Нет, князь, я так не считаю. И все мои слова, что будут противоречить твоим, ты знаешь. Так зачем же сотрясать воздух? – ответил я, демонстративно отвернув голову, якобы, чтобы, якобы, поправить застежку на панцире, показать, что меня заботят иные вопросы.

– А мне твои слова и не нужны. Больше того, скажу тебе, что я частью могу оставить эти земли. Ну, не тебе, конечно, – князь изобразил, будто ему весело, засмеялся, хотя было понятно, что он в некотором напряжении. – Ты ставишь моих людей тысяцкими, витязями, я присылаю людей для надзора за ремеслами. Половина всего, что будет производиться на моих землях, мое.

– Что будет, если я откажусь? – спросил я, хотя ответ был достаточно очевиден.

– Для начала уже сегодня я отправлю людей, чтобы привезли твою жену и сына, – сказал князь и не смог скрыть своего напряжения.

Он перестал облокачиваться на стол, подался чуть назад и бросил взгляд на своих гридней, будто ожидая от меня атаки.

– Честь или семья? Я думаю, князь, что человек, потерявший свою семью, но не потерявший честь, приобретет новую семью, но сможет отомстить за потерянную. Тот, кто теряет честь, тот теряет все, – сказал я, беззастенчиво обманывая всех присутствующих и даже чуточку себя самого.

Семья – моя болевая точка. И я, понимая это, принял меры предосторожности. Я доверил своих родных Лису, Ефрему, Боброку. Мало того, что они закроются в крепостях и будут сражаться, так и семья моя будет вывезена подальше от тех мест. Как только разведка доложит, а она обязательно это сделает, что в Воеводинонаправляется отряд князя, Маша с Александром уедут повидаться со своей родней. Ищи их в степи! А там еще союзные половцы и весьма усилившийся хан Аепа.

Между тем, сейчас Ростислав добавил к своей казни дополнение. Казнь будет исполнена особым мучительным способом. Никто не смеет угрожать моей семье!

– А твой друг, – Ростислав посмотрел на боярина Жировита. – Говорил, что у тебя нет ничего ценнее, чем жена и сын.

Я опять промолчал.

– И что же ты ответишь? – с некоторым нетерпением спросил князь.

Я вновь многозначительно промолчал. При этом встал из-за лавки, сделал вид, будто выпил из глиняного кувшина, проливая на себя жидкость. Тянул время, стремясь меньше говорить, чтобы не давать поводов для беседы. Я ел за столом, выбирая блюда лишь те, которые уже кто-то пробовал. Но я не пил ничего. Угроза отравления была реальной. Однако, моего ответа ждали.

– То, какие товары производят на моих… твоих землях, – моя заслуга. Это мои придумки. Это я наладил работу ремесленного люда так, что они производят в десять раз больше, чем иные ремесленники. Через насилие многие работать не станут, сбегут. Так что, половина, князь, – это много, – сказал я.

– Что? Ты вновь мне перечишь? – взревел князь.

Я промолчал.

– И сколько ты предлагаешь? – спросил самопровозглашенный архиепископ, в очередной раз засвечивая себя, как теневого руководителя северо-восточной Руси.

Я задумался. Нет, я не думал о том, сколько именно стал бы платить Ростиславу Юрьевичу. Я принял решение сопротивляться, уничтожить князя. Но соглашаться сразу – это раскрыть себя. Ведь сразу понятно, что я лишь тяну время, соглашаясь на условия князя. Пауза затягивалась, а я, используя все свои актерские способности, делал вид, что мучительно принимаю решения.

– Двадцать долей. И никаких соглядатаев на производстве быть не должно, – выдал я свое предложение.

– Что⁈ – прогремел гром под сводами княжеской палаты.

– Подожди гневаться, великий князь, – Нифонтодернул Ростислава.

Лжеархиепископ встал со своего места, неспешно пошел в мою сторону. В тишине был слышен лишь мерный шум от шагов того, кто повелевает повелителем. Нифонт подошел близко, и при свете чадящих факелов стал рассматривать плетение панциря, что был сейчас на мне.

– Дозволишь? – не то, чтобы спросил, а лишь обозначил вопрос Нифонт, указывая на мою саблю.

Отказать в таких условиях я не мог, так что отстегнул ремень и передал ножны с клинком внутри. Самопровозглашенный с пониманием дела стал рассматривать саблю.

– Доброе оружие. Не видел нигде такого. И у кипчаков сабли иные, – сказал лжеархиепископ, приставил свой посох к столу и, словно профессиональный воин, стал проверять балансировку клинка, имитировать удары.

И все-таки этому человеку больше бы подошло одеяние ратника, а не священника. Впрочем, в Новгороде архиепископ – это часто и воин. У него есть своя дружина, которая может не сильно уступать даже княжеской. А управлять воинами не может человек, который абсолютно ничего не понимает в ратном деле.

– Великий князь, такие сабли, такие брони нигде более не делают. Если лишиться таких мастеров, что в Братстве работают, мы можем ничего не взять. Посему, елико смиренно прошу тебя, Ростислав Юрьевич, пересмотреть свои условия. Но ты должен знать, сколько производят в мастерских Братства такого оружия, – сказал Нифонт, передал с неким трепетом пояс с ножнами и саблей, подхватил свой посох и чинно отправился вновь на свое место по правую руку от князя.

– Будь по-твоему, владыко. Твоими устами Бог говорит. Так что тридцать долей от всего. Но воинов на моих землях никогда более тысячи быть не может. Пусть идут в Дикое поле или сарацинов бить. Ты меня понял? – сказал князь и его слова звучали, словно одолжение.

– Мне нужно время подумать, – отвечал я.

– У тебя три дня, нет, четыре. А после привезут твою жену и сына, и тут… Или смерть и тебе и твоим родным, или… – князь вновь встал со своего стула и заорал. – И не смей вступать в мои дела с Изяславом. Пока я не прошу тебя свое войско дать. Но после моей победыты присягнешь мне. Все, посиди в темнице! Нет, вначале письмо напиши своим родным, что ждешь их и кабы воины мои целы были все.

Ничтоже сумняшеся, я написал письмо, хваля себя за то, что предупредил всех: любое мое письмо о сдаче – это все наоборот, оно означает, что нужно бить ворогов, и никого не выпускать из земель Братства.

– Князь, там я подарки тебе вез, – сказал я, наблюдая, как ко мне выдвинулись сразу пятеро гридней, чтобы схватить, а все соседи по столу съежились и расчистили место на лавке. – Это не дары. Это тебе в счет уплаты выхода!

И Ростиславу даже не было, что сказать. Он же, получается, украл то, что я собирался ему дарить. А это, каким бы суровым князем не был Ростислав – бесчестный поступок. Но пусть так, я почищу еще казну этого… Да чего уж там – Мудака!

Глава 6

Улицы Суздаля бурлили. Люди, еще недавно бывшие забитыми, нерешительными, стали выходить из своих домов и сбиваться в стайки. Пока еще прибывшим в город новгородцам удавалось сдерживать недовольных их присутствием горожан, но ситуация накалялась с каждой минутой.

Достаточно было на улице появиться десятку человек, как через минуту к этой группе присоединялись двое, через пять минут еще пятеро, а после эти группысоединялись. Но все равно, людей пока что было мало, чтобы думать о серьезном деле, например, идти на вызволение епископа и преподобной Ефросиньи. Так что людей направляли на одно подворье, чтобы там организовывать.

Епископа и Ефросинью не арестовали, по сути, так и не притесняли практически ни в чем, кроме одного – не разрешали выходить за территорию строящегося женского монастыря. Епископ Ануфрий, в компании с прибывшим сюда же отцом Спиридоном, сопровождал преподобную Ефросинью, когда монастырь окружили и не дали оттуданикому выйти. Нет, конечно же, епископ пошел вперед и потребовал выхода, но его «завернули». И здесь, как раз, не обошлось без рукоприкладства. Вот только руки к православному «приложил» свей, католик, а, может, так и почитатель Одина. Но он делал это под стыдливые отворачивания глаз православных.

Порядка пяти сотен ратных стояли у монастыря, который строился чуть вдали от города, в полутора верстах. Так что в самом Суздале уже не было большого количества воинов нового владимирского князя, потому и становилось возможным то, что восстание начало развиваться именно здесь, хотя и в остальных городах Владимирского княжества ситуацию спокойной не назовешь.

– Говорю вам, люди, что под монастырем пособники Лукавого. Как можно было бить владыку нашего Ануфрия? А еще Ефросинья там, – вещал во дворе одного из гостиных дворов Суздаля мужик.

– Так, а ты сам кто такой будешь? – выкрикнули из толпы собравшихся горожан.

– А я не так давно пришел сюда, может, меня не все и знают. Но вот что я сам знаю, люди, что нынче вы веру православную предадите и жен своих отдадите свеям на потеху. А завтра что? А не будет у вас завтра! – распылялся мужик.

– А ты не перегибай! – выкрикнули из толпы.

– А что, никого еще не снасильничали в городе? Нет баб, что нынче плачут в уголке? А почему слезы льют? Потому как мужиков нет, что защитят ее, – провокатор продолжал провоцировать на эмоцию толпу.

Сотник тайной стражи, как назывались три сотни ратников, которых учили всяким подлым премудростям, Звяга, был отобран в командный состав тайной стражи благодаря своим природным ораторским способностям. Впрочем, не только из-за этого.

Двадцативосьмилетний муж прекрасно чувствовал толпу, как, впрочем, и любого собеседника. Вот и сейчас он понимал, что накал страстей еще не столь яркий, чтобы выкрикнуть людям: «Так возьмите же вы оружие и докажите, что право имеете!»

Тайная стража начала создаваться с самого начала существования Братства. Воинов учили не только элементарным формам и методам средневековой диверсионной войны, но и шпионить, влиять на создание общественного мнения, распространять слухи.

Нынешний воевода Братства заставлял учиться и рассказывал о таких несвойственных в этом времени вещах, которые способны свергать одних князей и на их место ставить других. Это и пропаганда, распространение листовок и слухов, создание общественного мнения через подкуп видных горожан, элементарное для будущего, но не современного мира, оплата критикующим власть и крикунам. Ведь порой достаточно, чтобы хоть один человек выкрикнул согласие с, казалось бы, невероятным предложением, чтобы это самое предложение показалось адекватным, а после выкриков еще двух-трех человек, и вовсе наилучшим и правильным.

Когда, еще до убийства Юрия Долгорукого, разрабатывался план устройства беспорядков в городах Владимирского княжества, учитывались многие факторы. Тогда казалось, что люди в городах более активные, смелые, решительные. На деле же оказалось, что суздальцы – это не новгородцы с их необузданных вольнодумством или же со склонностью к бунту.

Суздальцы терпели притеснения и власть князя здесь считалась незыблемой опорой и основой для существования. Может быть, это связано с тем, что без сильной княжеской власти еще недавно в регионе было попросту невозможно выжить. И возле Суздаля, и возле Ростова, других городов, обитало большое количество чухонцев. И вот их нужно было держать в жесткой узде. Так что вечевой колокол в Суздали так и не был вылит, хотя иногда горожане собирались, но люди на этих собраний не решали системообразующие проблемы.

– Так что ж ты, мил человек, предлагаешь-то нам? Чай и хозяйственных топоров на всех не найдем. С оглоблей что ли на ратных людей идти? – раздался голос из центра толпы и люди расступились.

Кто же не знал в Суздали славного в прошлом сотника, а нынче ставшего, после того, как лишился кисти руки, не менее славным купцом Готславом. Звяга имел разговор с Готславом, в ходе которого удалось переманить боевитого купца на свою сторону. А это – почти сто человек служащих, среди которых были и бывшие ратные, что ушли со своим командиром из княжеской службы в торговцы. Годслав так же являлся создателем отряна наемников, которых охотно нанимали купцы для охраны.

– А коли оружие будет, копья на всех, да самострелы? – задал вопрос Звяга.

– Так-то другое дело, пойдем все разом! – прокричал один из ратников тайной стражи, который затесался в толпу суздальцев.

– Освободим пастыря нашего, владыку Ануфрия! – прокричали в толпе еще одни подставные лица.

Уже скоро собравшиеся человек триста мужиков были полны решимости. Оружие было частично в обозе, который располагался в лесу за городом, но частью уже тайно завезено на телегах в город. Это не были тысячи копий, десятки тысяч самострелов с болтами, всего-то и было пять сотен копий, да две сотни самострелов, причем, самострелы, которые сделаны на скорую руку и которыми в братстве были вооружены не воины, а ремесленники и крестьяне.

Однако расчет был на то, что удастся быстро захватить оружие уже в первом столкновении с пришлыми. Конечно же на первых ролях будет действовать сотня Звяги, которая вооружена более, чем достаточно. Нужна была акция, чтобы горожане почувствовали кровь и вседозволенность. А ничего более мотивирующего, чем захват материальных ценностей и оружия, в средневековье еще не знали.

Через час, когда на окраине Суздаля формировались на скорую руку десятки и сотни горожан, готовых к бунту, а уже две сотни организованных мятежников концентрировались у детинца, на территорию городской крепости въезжал небольшой обоз со шведами.

Сотник Звяга совместно с другими братьями «пошалил» на коммуникациях воинов, считавших себя новыми хозяевами Владимирского княжества. Далеко от Суздаля уходить не пришлось. И на подходе к городу два небольших обоза, следовавших в город и один обоз более крупный, выходящий из города, удалось разгромить.

Слишком подозрительного в этом новая власть усмотреть не должна была. На самом деле разбой на дорогах Владимирского княжества только набирал обороты. Здесь и старые разбойнички активизировались, почувствовав временное безвластие, и некоторые люди уходили в леса, гонимые властью Ростислава Юрьевича. А еще, может, не разбойничать, но партизанить, хотя в этих явлениях часто сложно найти разницу, особенно в этом времени, начали отряды из дружины убитого Андрея Юрьевича, которые не пожелали присоединиться к новому князю.

Неудивительным было и другое: между различными отрядами, пришедшими из Новгорода, не наблюдалось единства. К примеру, чухонцы, которые создавали массовку в войске Ростислава Юрьевича, мягко сказать, дружбу не водили ни с кем. Шведы, так и вовсе – чуждый элемент. Так что могли учащаться случаи и взаимного «дружеского» нападения между различными отрядами княжеского войска.

Перехваченные обозы и позволили спокойно подойти к крепости, переодевшись и под стягами Ростислава Юрьевича. Суздальская нынешняя власть ждала эти обозы, так что даже ворота не были прикрыты.

– Кто такие? – спросили у открытых ворот.

Ничего не говоря, подъехав на коне к трем охранникам у ворот детинца, Звяга скинул четырехзарядный арбалет византийской выделки и быстро, без сомнений, три раза выстрелил. С десяти метров он не промахнулся, хотя двое стражников и умерли не сразу, а смогли закричать, призывая на помощь.

Воины первого и второго десятка сотни Звягиспрыгнули с телег и устремились к воротам. Из тех данных, которыми располагал сотник, в детинце не может быть более ста человек, но там должны бражничать высшие командиры и шведского отряда, и воевода князя Ростислава Юрьевича.

Ожидалось, что два десятка из сотни Братства должны занять ворота и героически их удерживать не менее десяти минут, пока не прибудут дополнительные силы сотни, а также не менее четырех сотен мятежных суздальцев. И Звяга с двумя десятками своих лучших воинов был готов драться, если потребуется, совершить подвиг. Воины заняли башенки, быстро выбив десяток защитников и изготовились к бою. Минута, вторая. На третьей минуте из терема выбежали порядка двадцати ратных, но они вновь укрылись в главном здании города, когда в их сторону устремились арбалетные болты. Еще минута, вторая…

– Воевода за такую оборону выгнал бы нас к крестьянам на поля и более не разрешил бы брать оружие, – то ли возмутился, то ли похвалился Звяга.

А в это время, уже не таясь, с криками, толпа суздальцев приближалась к детинцу.

Когда княжеские ратники и несколько десятков шведов все же вышли во двор терема, дабы скрестить свои мечи и топоры с бунтовщиками, было понятно, что все предрешено. Для них, конечно. Каждый из тайной стражи Братства имел арбалет, вот их и разрядили в готовых сражаться защитников детинца.

После этого Звяга приказал своим бойцам стараться более не ввязываться в бои, а предоставить суздальцам возможность замараться в крови. Теперь перед сотней стояла новая задача – мародёрство. У посадников Суздали не могло не быть казны. Учитывая то, что Суздаль в лице своего руководства легко принял новую власть, посадника, как и его городскую сотню, никто не грабил и не убивал. Правда, сейчас вся эта сотня доказывает свою нужность и лояльность, участвуя в богомерзкой осаде женского монастыря.

Казны не оказалось, так что довольствоваться пришлось только утварью, да мехами, и то, весьма скромно. Скорее всего, серебро уже успели отправить во Владимир к Ростиславу.

Захват детинца повстанцами спровоцировал уже массовые выступления по всему городу. В этом постаралась и сотня Звяги, агитируя и призывая к бунту. Люди, поняв, что главная крепость города в руках горожан, воспряли-таки духом, брали оружие, что есть в доме и сбивались в те самые отряды человек по десять-пятнадцать, из которых впоследствии возникали сотни повстанцев.

А через четыре часа удалось сагитировать толпу в нужное направление – в женский монастырь. Здесь случилось много крови. Численному преимуществу суздальцев не удалось сразу же перерасти в качественное. И шведы, и княжьи ратники бились отчаянно и весьма умело. Пришлось и сотне Братства участвовать в побоище.

Десятники сотни сперва пытались организовывать атаки горожан, но скоро эта затея провалилась. Лишь только Годслав, командуя своими людьми, удачно дрался, остальные накатывали волнами, получали первые потери и откатывались, готовясь вновь навалиться кучей, скорее на удачу. Так что сотня Звяги объединилась и направлялась в наиболее опасные участки противостояния.

– Остановитесь, православные! – к сражающимся шел епископ со своей свитой и призывал к миру.

Двенадцать монахов, словно апостолов Христа, сопровождали епископа. Впереди шествия они несли наспех сколоченный огромный крест. Монахи начали выкрикивать почти в унисон, сливаясь в один могучий звук, молитвы. Люди в рясах бесстрашно шли, приближаясь к месту сражения.

– Отсекайте свеев! – прокричал сотник Звяга.

Он сразу оценил обстановку и посчитал, что если и есть те, кто может ударить, тем более, убить священника, да еще и епископа, то это только шведы-иноверцы. Воины Братства перенаправили свои усилия туда, где сражались потомки викингов, стремясь их остатки не подпустить к русским священникам.

Несмотря на то, что получилось произвести практически залп из арбалетов, сотня Звяги сразу же стала мельчать, теряя воинов. Шведы бились самоотверженно, а еще они оказались неудобными противниками, так как большинство были с топорами, в то время, как в Братстве почти поголовно отдается предпочтение мечам, или саблям. Так что особых навыков боя против топора у братьев не было.

– Порох! – закричал сотник, понимая, что еще минут десять такого боя и он просто останется без своих ратников.

Порох – это то, что следовало использовать в самом крайнем случае. Звяга лично разговаривал по поводу такого оружия. Не хотел воевода засвечивать порох. Но, ведь, жизни братьев дороже, да и не только братьев, много уже суздальцев полегло. Вообще складывалось впечатление, что повстанцы не смогут выдюжить и скоро, несмотря на то, что суздальцев все еще в разы больше, они побегут.

– Бах! – прозвучал первый взрыв.

– Бах-ба-бах, – вдогонку прилетело еще два взрыва.

Небольшие горшки с порохом, даже не начиненные поражающими элементами, кроме как горстей камней, не столько убивали и ранили врага, сколько ошеломляли. Те, кто только что отчаянно, самоотверженно и внимательносражался, растерялись. Только оставшиеся воины сотни Звяги не потеряли внимание и, напротив, стали резать и рубить всех шведов, которые были рядом, пользуясь тем, что те почти остановили сопротивление. Среди свеевбыли те, кто поймал контузию от громкого взрыва.

– Бах! – очередной взрыв.

– Да святится имя твое… – монахи стали не читать, выкрикивать молитвы.

Люди начали становиться на колени и так же молиться. Иные смотрели на чистое, без единого облачка, небо. Никто, кроме братьев, так и не понял, что произошло, откуда появился гром, после вспышка света, затем дым. Для суеверных людей в антураже сражения рядом с женским монастырем, когда идет Крестный ход во главе с самим епископом… Все это уводило людей в религиозную плоскость и не позволяло существовать в голове рациональным мыслям.

А потом появилась и преподобная матушка Ефросинья, а с ней женский хор. И это полностью добило психику людей. Молились все, даже шведы читали молитвы на латыни, а кто-то взывал к языческим богам.

Вышел из монастыря и Спиридон. И не один. Отец Спиридон всегда отправлялся в сопровождении трех десятков «воинов-ангелов». Вот они и стали первыми вязать ошарашенных шведов и княжьих ратников. Победа была очевидной, но слишком кровавой для всех.

– Отец Спиридон! – выкрикнул Звяга и поспешил к священнику.

– Что ты тут устроил, Аркадий? – спросил Спиридон, обращаясь к Звяге по христианскому имени. – Столько загубленных жизней!

Звяга не отвечал. То, что должно было по плану пройти гладко, закончилось большими потерями. Да, по факту, Суздаль теперь мятежный город, и это можно и нужно использовать. Но какой ценой! Половина сотни, большая ее часть, либо раненные, либо убиты, и это несмотря на то, что брони сдерживали огромное количество ударов. А горожане… тут и вовсе говорить было больно, если только уметь сострадать и оставаться христианином.

– Ко мне прибыл вестовой. В Ростове все удалось, – сказал Спиридон, не акцентируя больше внимания на промахах Звяги.

На самом деле, в Ростове ситуация и без того была почти мятежной. Город только что лишился статуса стольного града, при этом столица, Владимир, был перенесен более, чем на сто двадцать верст. Это далеко.

И местное боярство, которое имело под Ростовом земли, усадьбы, ремесла, оказалось, вдруг, на вторых ролях. Тот, кто смог переехать во Владимир, бросая все нажитое, даже оставляя семьи в Ростове, это сделал. Вот только Андрей Юрьевич не особо жаловал старое, отцовское, боярство, он собирал вокруг себя новое.

И тут, когда хоть как-то удалось уменьшить накал неудовольствия ростовского боярства, приходит новая власть, а вместе с ней вовсе чужие люди, даже не бояре, а торгаши новгородские. А бояре в Ростове и его окрестностях успели обжиться, вооружиться, обучить холопов ратному делу.

Потому, когда прибыли пять сотен от князя Ростислава Юрьевича, чтобы объявить о своей власти, у ростовчан были уже силы, чтобы окружить этих дельцов, а после непродолжительной схватки, отпустить восвояси. Правда, хотели всех пришлых убить. Вот только пришлые оказались кусачими и за просто так не хотели умирать.

Пришлось отпускать и начинать готовить город к осаде. Если бы не заверения от Братства в поддержке, да не послы от городков Унжи и Городца, говорящие, что они так же ушли в мятеж, ростовские и подумали бы трижды. Но когда оказалось, что они не одиноки, так воспряли решимостью.

Вот и выходило так, что три из четырех, на данный момент, крупнейших города, если не брать в расчет города Братства, не подчиняются князю. Москва, там часть из ратников Андрея закрылась. С Ростовом все понятно, Суздаль… Здесь несколько сложнее и победа может быть только временной, так как конные за один переход доберутся из Владимира до Суздаля. Но все вместе – это очень серьезная проблема для новой власти, которая и контролирует теперь только Владимир.

* * *

– Как смеешь ты от меня что-то требовать? – кричал великий князь Изяслав Мстиславович.

– Прости, князь, я же подневольный, воевода стребовал так. Он хочет от тебя ответа, а мне сказал, чтобы не уезжал без оного, – в очередной раз винился, но не отступал вестовой из Братства.

– Твой воевода в плену, мне это доподлинно известно, – князь решил все же не кричать, а поговорить с десятником.

– То все временно. Воевода сам же поехал во Владимир, он не мог не знать, что так будет, – простодушная улыбка промелькнула на лице служивого.

Изяслав задумался. Здесь, в Любече, он изрядно задержался и времени было достаточно о многом подумать. Великий князь размышлял и о том, кто такой этот самый воевода. И пришел к выводу, что многое, очень многое получается у Владислава Богояровича. И часто, что могло быть проблемой, выходило, что в итоге воевода оказывался в выигрыше.

А тут еще и брат, Ростислав Смоленский, давит на то, что пока еще не время с Братством воевать, или даже подставлять его, что нужно давать ответ Булгарии.

– Я приду на помощь Братству, не так, как того хочет воевода, но приду. Можешь мои слова передать Владиславу Богояровичу, он поймет, – после долгой паузы, сказал великий князь.

Воин поспешил прочь, а из головы Изяслава не выходила одна фраза.

– Еще не время! Еще не время, – бормотал великий князь.