355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Денис Игумнов » Долгий путь в никуда » Текст книги (страница 2)
Долгий путь в никуда
  • Текст добавлен: 23 апреля 2022, 15:05

Текст книги "Долгий путь в никуда"


Автор книги: Денис Игумнов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Ничего удивительно, что, находясь в пылу футбольной лихорадки, я не заметил, как ко мне подошёл парень и встал, с интересом наблюдая мои потуги. Наконец, он решился оторвать меня от столь важного занятия, сказав:

– А я думаю, кто это здесь дурью страдает? Оказывается, это ты Кашин.

Я повернул к окликнувшему меня горящее красным стоп-сигналом лицо (не от стыда, не подумайте, а от прилежного потного старания забить гол). На меня, пуча глаза, усмехаясь, смотрел широкоплечий, высокий, головастик – Федя Викторов.

– Привет! – Не знаю почему, но встрече с ним я обрадовался. Ни капельки не растерявшись, добавил: – А то, кто же ещё, когда его дома ждёт мама из булочной, будет страдать ерундой, пытаясь закатить камешек в яму.

– Точно. Я всегда подозревал, что ты псих! – сказал Федя и заливисто засмеялся. Ещё он состроил свою фирменную рожицу – голова наклоняется к левому плечу, всё лицо удлиняется, пухлые губы складываются в куриную гузку. Забавно. Одно это свойство выражать подобным образом чувства являлось верительной грамотой врождённой харизмы и могло расположить к себе кого угодно. Обаяние, одним словом.

С того дня мы подружились. В школе у меня появился ещё не друг, но уже хороший, лояльный ко мне знакомый, что стало важным, можно сказать, ключевым событием той осени. Это он, потом, привил мне любовь к чтению; это у него я после уроков, а частенько и вместо уроков, зависал, чтобы поиграть на компьютере (!) и послушать рок-метал-панк; это у него я первый раз в жизни оказался на взрослой вечеринке. Но всё эти прелести подростковой жизни ждали меня впереди. Так тесно с ним общаться я стал позже, а пока вся моя жизнь вне стен школы проходила во дворе. Раньше с этим было проще. Двор жил общей жизнью, и все, начиная от ребят из ПТУ, техникумов и кончая совсем мальцами из первого-второго класса, тусовались вместе: исключение не составляли и девочки. Родители выпускали детей без опаски погулять во двор. Непоправимые ошибки случались, но не часто. На улице человек проходил свои первые университеты взросления со своими победами, обидами, опытом, слезами и кровью (в основном из носа).

Поэтому Федя не перешёл из разряда хороших знакомых в друзья до тер пор, пока дворовая вакханалия не стала мне напоминать мою школьную паранойю.

Глава 3. Чики-чики за мудя

Во дворе я общался с Елисеем Романовым – сверстником заправилой, конопатым, с узким лбом, обаятельным и, как потом оказалось, приправленным изрядной долей подлости (он учился в одном классе с Шавыриным): впрочем, это далеко не новость, что в среде подростков бурным расцветают пороки прошедшей юности человечества. Взрослея, человек, как и эмбрион, проходит разные этапы своего взросления, на себе повторяя все те ошибки, свойственные его роду, которые до него совершили миллионы и после совершат миллиарды человеческих существ.

Также в мой круг общения входил, естественно, мой друг Антон Шавырин; Квадрат – настоящее его имя было Сергей, но все звали его Квадрат, прозвище привязалась к нему, когда он однажды зимой появился на улице в шапке ушанке, наверху которой был застрочен квадрат жёлтыми нитками. Квадрат был тщедушный, с редкими волосиками мольного цвета, маленький и злобный, младше меня на год. Ещё я общался с Башковитым Вовочкой, получившим прозвище, закономерно отпочковавшееся от фамилии Головин. И Зоркин Сергей (Еврей) тоже тусил со всеми нами. Вместе со мной эти шесть ребят составляли актив компании нашей пятиэтажки. К такому ядру дворовой тусовки в разное время присоединялись пацаны из соседних домов: Лёха по кличке Завр, старше нас на три года; братья Бурляевы из башни многоэтажки, один – младше меня на год, другой – старше на год; безумный Фил с соседней улицы, ученик путяги, вечный троечник и весёлый разгильдяй. Иногда, пока его не забрали в армию, с нами гулял Стас Зло, самый старший из нас и по-настоящему злой – от того и прозвище. Вот, пожалуй, и все главные действующие лица, девчонок я не считаю, все они переживали пору сказочного детства и всерьёз никем не воспринимались. Ну знаете – лошадки в яблоках, принцы, цветочки, сказочки. Нас всех и меня, в частности, интересовали взрослые особи, которых можно, если не пощупать, то скабрёзно обсудить: в чём я, признаться, неожиданно для самого себя, преуспел. Обсуждать сиси-писи, скажу без ложной скромности, у меня получалось виртуозно. И не за счёт моего богатого сексуального опыта, а за счёт лезущих– текущих самотёком в голову эротических фантазий. Мои выдуманные рассказы, выдаваемые мной за правду, пользовались изрядной и нездоровой популярностью. Мой, хоть и грязный, и пованивающий тухлой селёдкой конёк пошлого рассказчика спасал меня в разных неприятных ситуациях и наравне с ужасными старыми добрыми страшными историями (кровавое печенье, стеклянная кукла, чёрный гроб), тоже переиначиваемыми и заново перепридумываемыми мной, не раз рикошетом избавляли меня от унизительных расправ. Особенно это дальше, по ходу пьесы, стало касаться школы.

Постоянно с нами тусовался двоюродный брат Елисея – Дима, блондин, учился в школе соседнего района, а гулять приезжал к нам. Чёрт его знает, почему он так поступал. Возможно, с его местными дружками у него нагноение давнего конфликта произошло или с нами ему было интереснее. В любом случае он с Елисеем всегда объединялся и давал поддержку в любой сваре.

Да, ещё к нам во двор заходил, чтобы побеситься вместе со всеми, Денис Самойлов, одногодка Завра. Нормальный парень, добрый и справедливый, интересный в общении и по возрасту озабоченный первым сексом, как и все прочие подростки, вошедшие в пору потного прыщавого полового созревания.

Обычно мы зависали на трубах, на крыше котельной, а по вечерам разводили около неё костерок, костерочек мой, костерочечек. Слушали похабные песни в исполнении Вили Токарева, сорились, придумывали разные мелкоуголовные забавы или шли шляться по району и его окрестностям в поисках развлечений. Нормальная такая жизнь русского-советского несовершеннолетнего пацанчика. Через дорогу гудела, постепенно дряхлея, кашляя, стройка из разлива долгостроя и, когда в очередной раз рабочие бросали изображать видимость работы, мы полным составом шоблы перемещались туда, где громоздились плиты, лежали рулоны стекловаты, и привлекательно маячили вырытые в земле ямы с лабиринтом из свай будущего фундамента здания непонятного «секретного» назначения.

Играли мы в разные игры. Одной из самых популярных была забава – «яйцехват» или, по-другому, «чики-чики»: войнушка с обязательным последующим процессом, имитирующим пытки захваченных в плен врагов. Вроде обычная войнушка, но, по сути, имеющая неосознаваемый никем тайный сексуальный подтекст. Мы делились на две группы, определяли роли – кто будет фашистом, а кто партизаном. Кстати, не важно, кто выиграет, потому что одна группа всегда была меньше другой, а значит, предназначалась на роль жертвы и могла называться немецким патрулем, попавшим в засаду, или подпольщиками, угодившими в лапы к гестаповцам. Вообще не важно, кто был кем. То есть мы менялись ролями со стремящейся к справедливости периодичностью. Процесс смены палачей на жертвы и обратно хромал на обе ноги, ведь некоторые парни никак не хотели отказываться от прав заплечных дел активистов, а другие, со скрипом, уходили от почётной миссии мучеников. Но, в общем, игра нравилась всем. Не совсем понарошку, но и не детский сад с «пифами» и «пафами» из деревянных палок, изображающих ППШ и М38.

В конце октября слетели с веток последние ресницы листочков, обнажив самую суть деревьев и жизни, оставив стоять их голыми скелетами, как памятниками памяти смерти, которая тихо-спокойно-терпеливо ждёт-поджидает любое живое существо на планете. Суббота, а значит, – короткий учебный день – три урока и свобода. Уже к часу главные силы актива, в составе шести наглых рыл, собрались за домом и по случаю отсутствия наблюдения жизни на стройке разными там сторожами, ломанулись навстречу приключениям.

Сразу переходить к имитации игрищ в садистов не стали. Вначале решили покурить. Такое тайное удовольствие, украденное из мира взрослых. Я не курил, поэтому удовольствие от того, что смолили ребята, представлял себе с трудом. В любом случае, обычными в нашей среде были сигареты отечественных и восточноевропейских марок – Ява, Стюардесса, БТ, Астра, Прима – раковое говно. В этот раз спонсировал всех Денис. Мы расселись на плитах вокруг укатанного холма песка – нашей большой песочницы, закурили, стали общаться:

– Анекдот, – пробуя пускать колечки дыма, с отсутствующим видом предложил Елисей.

– О, давай! – Башковитый закивал.

– Хе. Про тебя. Ребята, кто про Башковитого хочет послушать?

Вовочка сразу увял, потерял желание слушать глумливые истории, типа, про себя. Другие оживились и выразили криками своё согласие.

– Так вот, идёт Башковитый по улице и видит кафе. Денег у него нету, а жрать хочется. Подумал-подумал, и решил его грабануть. Ага?! Он к двери: просунул свою огромную башку в окошко и как заорёт страшным голосом:

– Давай сюда все деньги, а то весь влезу!!!

Ребята заулыбались – не смеялись, а так вяло хихикали, поглядывая на Вовочку. У него, вдобавок к знаковой фамилии, и в самом деле голова была крупнее, чем у остальных, и не только голова. Половое созревание для Головина шло ускоренными темпами, и пиписька его к тринадцати годам оформилась во вполне самостоятельный орган с габаритами, достойными взрослого мужика. Анекдот вышел детским и совсем не обидным, но Головин всё равно покраснел. Ему не нравилась его кличка и любые насмешки относительно величины его головы. Кому бы такое понравилось?

– Нормально. У тя Башковитый макушка идеальная пепельница, – поддержал спонтанно возникший глум, начатый Елисеем, его брат. Он сидел рядом с Вовочкой и стряхнул ему на голову пепел. Головин вывернулся и отодвинул от себя руку с карающим бычком.

– Ты чё? – Дима замахнулся на него. – Забыл, как бычки в глазах шипят? – И заржал таким искренним звонким смехом.

– Да ладно. – Спонсор Денис решил переключить нас на позитивное созидание внешнего с разрушительного внутреннего макакского подтверждения доминирования в подростковой стае городских трупоедов. – Идеи есть, что дальше делать будем?

Тут влез я:

– Мы же хотели в яйцехват побегать?

– Не, у меня другая идея. Смотрите, вон трубы. – Денис указал на такие трубы -диаметром метра полтора не меньше. Не знаю их предназначения, но точно не для отопления. Может для общей вентиляции?

Начало предложения энтузиазма не встретило, все ждали продолжения.

– Вкапаем одну трубу в песок и устроим морилку.

– О! – Меня восхитила идея. До конца я её не понял, но само слово – "морилка", настраивало на определённый, восхитительный для меня лад.

– Это как? – спросил Квадрат: он приходился каким-то очень дальним родственником Денису и общался с ним всегда на равных, хотя и был на три года младше.

– Да, кого морить будем? – Зоркин деловито нахмурил брови и ждал ответа.

– Это испытание. Кто дольше просидит, тот и выиграл.

– Что поставишь на кон? – Зоркин честно отрабатывал свою кликуху "Еврей", его интересовал не подвиг, а его материальное воплощение – вознаграждение.

Денис поджал губы, покачал головой, но требование приза за терпение показалось ему, да и нам всем, законным. Так проходить морилку всем интереснее.

– Можно на сигареты.

– Я не курю, – снова вылез я. Остальные баловались куревом, и моё замечание никого не взволновало. Ребята согласились терпеть за возможность получить за волевое усилие приз курева. Еврей немного поторговался за всех (остальным это и в голову не пришло), и выклянчил у Дениски целых полпачки Явы явской.

Условия нормальные и мы кинулись к трубам. Меня совсем не расстроило то, что соревноваться в выносливости придётся за сигареты. Я вообще мало значения придавал вещам, деньгам: главное показать стойкость (мой мотив в жизни в прошлом, настоящем и будущем).

Работали все вместе и никто, кроме Еврея, не отлынивал. Немного срались между собой – кто делает больше, а кто, на взгляд кого-то, халявит. Без фанатизма, так: ты мудак, нет, ты сам мудак. А Еврей ни при чём, но недолго, досталось на орехи и ему от Дениса.

Через час коллективных неумелых мучений (без общего начала строители из нас вышли не многим лучше, чем из интернатовских даунов: я как-то раз видел как они в своих мешковатых, аляповатых одеждах территорию интерната убирали – очень похоже) мы вкопали Т-образную серую и уже облупленную трубу с верхним патрубком в песок. Два выхода оказались под землёй, а третий, тот, что посередине, смотрел тёмной окружностью выколотого тьмой ока в низкое, давящее город свинцовой тяжестью хронической депрессии небо.

Дальше нам понадобилось топливо-розжиг для нашей газовой камеры. Старые газеты, листья, немного полусухих веточек вполне сгодились, чтобы наделать достаточно дыма и для гарантированного удушения слона.

Мы всемером забрались в трубу, прикрыли свет выхода фанеркой, Денис чиркнул спичкой – задымил костёр. Первые оранжевые огоньки-огонёчки заплясали на мокроватых газетных листах (в тёмной тесноте мне отлично было слышно нежное шипение – вода испарялась в дым), искры перекинулись на ветошь листьев и веточки.

Сидели мы, плотно прижавшись друг к дружке, наши лица из кисельного зыбкого небытия выхватывались острожными жёлтыми зубами разбуженного пламени. Мне мои товарищи казались пришельцами, прибывшими на минутку погостить к нам прямиком из страшных историй о выходцах с того света в эту трубу.

Запахло горелой прелью, газетной, не такой уж и неприятной вонью. Вначале не дымно и даже не душно, пока Денис не накинул на открытый очаг морилки мокрую тряпку в масленых пятнах. Вот тогда задымило от щедрот настоящего зловония, от адской печки мечты о морилке. Испытание характера растущего организма.

Харкотная дрянь. Через тридцать коротких мгновений, которые летели точно быстрее секунд времени, мне стало хреново. Дым пролез заскорузлой тёркой в горло, в нём засвербело, заперхало, лёгкие стало жечь. Свитер, запиханный мной в ноздри, не помогал. Показалось, что шерсть фильтрует, но это пока я не вдохнул второй раз, и понеслось по тому же странгуляционному кругу. Горло перехватывало изнутри ввёрнутой гарротой в дыхательные пути. И глаза. Глупостью было их открывать. Щипало, резало, выдавливало игольчатой резью слёзы.

Кашель. Мой сосед слева, а это был мелкий засранец Квадрат, закашлялся надсадно, как кашляла моя бабушка больная раком лёгких в последние недели перед смертью. Не знал бы кто рядом, подумал бы, что рядом помирает маленький старичок. Он тоже дышал в свитер, засунув в него голову, но не прижимал ткань вплотную к лицу. Дым легко преодолевал его плетёный в дырочку свиторок, забивался в хилое тело дистрофика и отравлял продуктами углекислого распада кровь.

Квадрат сдался первым. Выскочил, как пробка из бутылки Шампанского. Мелькнул свет. Я инстинктивно приоткрыл глаза. Молочный туман осветился столбом сияния дня, ударившего из отверстия входа. Никакого движения: плотная пелена и кашель ползающего наверху, наверняка на карачках, Квадрата.

– Дыру закрой, Серый! – прохрипело чудище, сидящее напротив и чуть справа от меня. Не сразу, но до меня дошло, что это растужился Денис.

Через минуту светлое облегчение исчезло, потонув в дымной тьме, наколдованной фанерой. Пытка! Настоящая добровольная пытка за призрачную награду в виде сигарет Явы, которые мне на хрен не сдались. К своей чести, скажу, что мыслей выскочить, даже после первого, сбежавшего слабачка Квадратика, у меня не возникло. Лишь сожаление, что я такой мягкий и слёзы потекли сильнее.

Кашель нарастал, как ветер в шторм. То с одной, то с другой стороны слышались туберкулёзные хрипы лёгочной чумы. Вышибало солёные пробки зелёных соплей, кружило во мрак настоящей петлёй виселицы для малолетних долбоносиков. Мне поплохело по-взрослому. Терпение трещало, расползаясь по швам желания дышать, рождавшегося в муках агонии газовой камеры.

Шорох, шорохи, стук. Кто-то поломился наверх. Башковитый не сдюжил. Стал вторым покинувшим наше дымное общество. Услужливый Квадрат, сидевший, как видно рядом с выходом, помня о просьбе Дениса, а ещё из-за подавляемых в семье и школе садистских устремлений, сразу, после появления Вовочки, задвинул деревянную заслонку морилки на место. Так что второй раз насладиться призраком притока глотка свежего воздуха оставшимся в дыму героям не пришлось. Я почти возненавидел и так не любимого мной Квадрата.

Башковитый, откашлявшись, забубнил что-то Квадрату, тот гнусаво отвечал, а потом они вместе, пока я-мы задыхались, скорее не от дыма, а от своего генетически унаследованного от доблестных славянских предков упрямства, засмеялись. И мне показалась, что делали они это специально – с этаким гаденьким ехидством. Они-то дышали нормально, а мы умирали там у них под ногами. Весело им было этим крысюкам, воняющим своей подленькой дуростью. Я, конечно, был к ним не справедлив: мальчики просто радовались своему освобождению, а не потешались над нами. Во всём был виноват мой отравленный дымом мозг, который настроил меня, как личность, существующую вместе с потребностями тела, на злобу – выход сожаления о том, что это не я там, а они.

Еврей продержался чуть дольше, но и он со придушенными словами – "Да ну в изду" – выполз на чистый воздух.

Следующим сдался блондин Дима, мой тёзка, двоюродный братишка Елисея: он пьяным медведем, отдавив мне ногу, заспешил на свободу. Почти сразу его примеру последовал Елисей. Брат пошёл за братом. Если хватит с него, значит, достаточно и для меня.

Мы остались в морилке вдвоём. Я и взрослый (для меня), на полторы головы выше меня, Денис. Наверное, он подумал, что победил, потому что через минуту он победно зашебуршил и двинул к остальным ребятам, активно празднующим возращение к нормальной жизни. А я, замученный и обдолбанный газом, не в силах был его в этом заблуждении разубедить или хотя бы пошевелиться. Я молчал, погружённый в мои впечатления открытия новой для меня боли. Такое маленькое первое моё откровение о жизни, как о слове, пишущемся с большой буквы "Ж".

Денис отмечал победу, прыгая по поверхности над моей головой так, что сыпался песок. Понимаете, они все про меня забыли. Дошло? Просто не считали, что я, новенький, могу всех пересидеть и с самого начала меня не брали в расчёт. Забыли в этой душегубке и, наверное, уже делили сигареты. Денис, как счастливый обладатель выигрыша у самого себя, с барского плеча или с большой радости триумфатора точно их одарит – точно: я его успел хорошо узнать.

Вход остался открытым, но не достижимым. Я в последний раз приоткрыл воспаленные щелки глаз. Их охладил сквозняк, просочившийся сверху, пропихнутый в трубу порывом ветра московской осени. Я вроде раздулся как шар, заполненный до стадии – «дальше лопнуть едким дымом и конец».

В себя я пришёл, лёжа на песке, меня хлопали по щекам. Глаза всё ещё слезились, а рот был сух, как пустыня летом. Никаких запахов я не чувствовал, а носоглотку драло будто в гриппозном угаре.

– Эй, ты как? – Денис спросил, и голос его дрогнул. Долболомом он не был и понимал, что за игрища, устроенные всеми на стройке, будет отвечать он один, как самый старший среди нас.

Зрение ко мне возвращалось. Зыбкий туман размытых силуэтов приобретал форму сидевших, стоявших, бродивших вокруг меня друзей.

– Очнулся! – крикнул Елик.

Ответить я ему не смог. Меня страшно замутило: перевернувшись, мне удалось встать на дрожащие в ознобе четыре кости. Я зарыгал. Кому-то попало на ботинки. Остальные отскочили в стороны.

– Эй! – обиженно крикнул, вроде бы, Еврей.

Я блевал, а остальные ржали. И Денис тоже: поняв, что для него всё обошлось, он хохотал вместе со всеми.

Закончив позориться, утеревшись рукавом, я поднялся. Первое, что мне пришло на ум, то я и сказал:

– Я выиграл, – сказал и икнул. Снова послышались смешки. – Денис, давай приз.

– Ты же не куришь. Тебе – не зачем.

И все подхватили – "Не куришь. Правильно". Меня шатало и было откровенно не по себе. Спорить я не стал, а зря. Моё состояние отравленного дымом никто в расчёт не взял, а значит, если я согласился и не стал требовать выигрыш, то со мной можно и впредь так поступать – кидать и не отдавать того, что по праву принадлежит мне. Такой короткий эпизод, за которым следуют выводы.

Денис похлопал меня по плечу, я почти отошёл от отравления (молодой организм восстанавливался с ураганной скоростью и никого это не удивляло). О моём подвиге сразу забыли, а о рвоте – нет. Никто, кроме меня, после трубы не блевал и теперь было неважно, кто просидел в дыму дольше, а важно, что меня стошнило.

Но, как бы то ни было, жизнь продолжалась. От трубы перешили к войнушке. Разделились на команды. Меня определили в группу к партизанам вместе с Башковитым. Остальные представляли взвод СС, заманивший нас в засаду. И здесь мне отвели роль жертвы. Я проявил на глазах у всех слабость и теперь должен был расплатиться пыткой, типа в шутку.

Бред! С первого взгляда «бред», а на самом деле жизнь так и устроена. Надо доказывать каждый раз, что ты не верблюд. К тому же мне страдальцем быть нравилось больше, чем палачом. Увы и ах. Печёное дерьмо.

Две команды разошлись в стороны. Эсэсовцы спрятались, а мы, выждав положенные пять минут, отправились оговорённым маршрутом на явку. Спустились в котлован и мелкими перебежками, прикрываясь бетонными сваями, приближались к кирпичному зданию в конце стройки с открытой нишей – комнатой, в которой не хватало только внешней, передней стены. Там-то и была наша явка, и, если бы нам удалось туда дойти, мы бы поменялись ролями, тогда и нам бы выпал шанс стать охотниками при новом коне игры.

Они свалились откуда-то сверху. Когда уж было я решил, что фашисты нас проворонили (ведь мы старались передвигаться бесшумно, и мне казалось, что у нас получается) и до кирпичной явки оставалось пару свай и вскарабкаться по глиняной стене, нас с Вовочкой захомутали.

Не знаю, как это у них так ловко вышло. Никто не лажанулся, не пыхтел, сидел до последнего тихо, а потом раз – и нас вжали в податливый грунт. Знаю, это Денис постарался. Он никак не мог проглотить-забыть свой проигрыш и решил, сучок великовозрастный, отыграться.

Нам скрутили медной проволокой руки за спиной.

– Тащите их в теплушку! – скомандовал Денис. Судя по железным, звенящим металлом ноткам в его голосовых связках, в образ капитана СС он вошёл капитально, ему лишь чёрной формы не хватало и фуражки со значком стальной мёртвой головы. – Проклятые красные бандиты, вы нам всё расскажите, русиш швайн.

– Ешь дерьмо, Адольф! – взбунтовался я и получил ожог правой ягодицы. Кто-то из них отвесил мне отжиг кончиками пальцев. Навесил пиявку. Вышло профессионально. – Ой!

– Ага! Заткни хлеборезку, а то хуже будет. – Дима дёрнул меня за скрученные запястья и поставил болевым синдромом, в мгновение ока въевшейся проволокой в мою тонкую кожу, на ноги.

Денис подошёл ко мне вплотную, вдавил лоб в лоб и, пристально вглядываясь в размытые зелёные пятна зрачков, прокаркал:

– Комната пыток ждёт вас, мои друзья-недруги. Передвижной вагончик правды Третьего Рейха близко.

Вагончик-теплушка был для меня чем-то новым. Я пропустил пару посиделок на стройке, – болел ОРЗ, – и за это время ребята нашли новый штаб для допросов с пристрастием. Если раньше мы просто валили врагов на землю или тащили в такие, похожие на детские коляски без колёс полузакрытые прямоугольные коробки, где раньше рабочие месили цементный раствор, то теперь меня и Башковитого отволокли за забор, туда, где стоял настоящий вагончик на резиновых скатах. На окнах решётки, из крыши торчит жестяной грибок трубы печки, лесенка, дверь, а на ней замок. Как же они нас туда впихнут? Дверь-то строители, когда уходили, наверняка закрыли.

Правильно, дверь никто не вскрывал. Не то чтобы не хотели, просто справляться с амбарными замками ещё не научились. Зато ребятам удалось проникнуть в вагончик через окно, выходящее на стройку. Решётка держалась на соплях и служила бутафорией защиты. Её сняли, а окно разбили. Первым в теплушку по приставной лесенке залез Денис: остальные «немцы» нас по очереди толкали вперёд, подпирая в спину. Денис нас принял и усадил: меня – на диван, а Башку – на стул. Это означало, что первым издеваться начнут над ним.

Все в сборе. Я с интересом оглядываюсь по сторонам. Липкий стол с тумбой ящиков, на нём электрический чайник, посуда – вилки, ложки, миски – всё сальное. Под ногами хрустит стекло, везде валяются бутылки (в наше время настоящее богатство: на три сданные бутылки можно в кино было сходить), у двери, в правом углу стоит шкаф, около него свалены в кучу рабочие спецовки, блестят инструменты. Электричества нет, так что попытки Елисея терзать чёрный рычажок выключателя лампочки, висящей под зелёным абажуром из плотной бумажки, ни к чему не приводят.

Вовочку начинают пытать. В ход идут щипки. Елисей и Дима его щекочут, а Квадрат щиплет за ляжки. Ему это ужасно нравится, он сосредоточенно сопит и строит рожу потного извращенца. Денис пока не участвует, присматривается. И его подручные знают – он выбирает момент, чтобы отдать приказ усилить натиск. Вовочка держится, хихикает и тут же вскрикивает, когда Квадрат слишком уж увлекается щипками.

– Говори, где прячется ваш отряд? – допрашивает Денис. – Где ваша взрывчатка? Назови адреса явок?

Вовочка молчит. Он и не знает никаких конкретных мест, но пытка кончается, как только он начинает говорить, выдумывать адреса явок и прочее.

Еврей ограничивался лёгкими, но болезненными, знаю по себе, ударами костяшек кулаков по чувствительным точкам плеч Башковитого.

– Чики-чики, – тихо, будто рассуждая сам с собой, говорит Денис. Мне даже чудятся в его голосе вопросительные интонации.

Парни заревели и все одновременно потянули руки к причинному месту Вовочки. Продержался он недолго: с криками – "Аяй, яяй! Всё скажу!", – Башка раскололся. Его опережающие наши средние темпы процессы взросления здесь сыграли против него. Ребятки нацисты без труда отыскали его яйки, сжали, стянули, стали тянуть к себе и тормошить. Не так чтобы по-настоящему, но весьма чувствительно. Пока Вовочка не успел начать сдавать партизан, Еврей успел разок дёрнуть дополнительно, в призовую, его девственный шланг.

Меня усадили на зашкрябанный железный стул с деревянной обшарпанной сидушкой могильного цвета.

– Говори! Твой дружок сознался! – Еврей вошёл в раж и предпринял попытку сыграть первую скрипку.

Правда, освобождённый Вовочка стоял вместе со всеми и щерился. Он как бы перешёл на сторону врага, став безжалостный предателем, грязным – грязнее фашистов, палачом.

– Пошёл на йух! – гордо ответствовал я.

– Сам напросился. Давайте ребята. Яйцехват! – Денис обошёлся со мной без прелюдии.

Я вскочил на ноги и предпринял попытку побега. Моё сопротивление подавлено и пригвождено к дивану. На меня навалились, я согнулся в пополам, защищая своё сокровенное, небольшое, и всё же такое чувствительное хозяйство. Вертелся я ужом, и у них ничего не выходило. Мне помогал маленький размер неоперённого петушка. Пальцы врагов не находили опоры в паху. Зоркин, как ранее Квадрат, перевоплотился в хрюкающую свинью, только рожу он делал невпопад нацистскому палачу сладострастную, как будто не пытал партизана, а кайфовал с его жинкой.

Назло активистам – Квадрату и Еврею, повезло Елисею: он первый нащупал моё сокровище и немного сжал, я заскрежетал зубами, изображая приступ невыносимый боли (актёр из меня вышел, что надо, в таких делах мне цены нет). Денис наблюдал со стороны и продолжал выкрикивать вопросы, которых никто не слушал, так они были увлечены действом. Я не признавался, то есть продолжал упорствовать и на вопросы не отвечал. По мне шарили искательные ручонки, нажимали и, походя, царапали.

Воздействие, оказываемое на мои бубенчики через одежду, можно назвать бесцеремонным, но терпимым, если ты к нему готов и натренирован предыдущими случаями провала в игре. А вот моё упрямство оказывало на моих друзей действие топливного катализатора и их пальцы становились всё твёрже, всё злее, всё больше отдаляясь от пограничной игры и всё теснее прислоняясь к настоящей экзекуции.

В какой-то момент шутки кончились. Не знаю кто, по-моему – Дима, схватил меня по-настоящему, я дёрнулся, вывернулся и сказал:

– Хватит. Больно.

– Тебе и должно быть больно, бандит. – Денис ничего такого не замечал и думал, что я продолжаю игру.

– Хрен в дышло. Я не шучу. – Я продолжал вертеться, а они продолжали на меня наседать. – Отвали от меня, – заорал я в морду Еврею.

Не помогло. Они явно зверели. Потом они наивно делали бы вид, что ничего такого не случилось. Меня замкнуло. Не столько от боли, сколько о мысли, что они потом отвертятся, а меня обсмеют. Ближе всех ко мне прилип Квадрат. В глаза плеснулась жидкая тьма – я укусил его за щёку. А вот он заорал, как обманутая в лучших намереньях жертва маньяка. Показалась кровь. Красный цвет всех отрезвил. Прежде всех, Денис понял, что игра пошла не по сценарию.

Меня отпустили, но не развязали. Освободился от ослабших в борьбе пут проволоки я сам. Квадрат, опираясь на поддержку родственника Дениса, вздумал мне предъявить:

– Ты окуел кусаться?

– А вы сами не бибанулись слегка? Яйца мне по-настоящему крутили, зуб даю.

– Только не я! – обиделся Квадрат.

– Да мне по хрену – кто. Разбираться я буду, когда меня толпой зажали.

– Дим, это же игра, а ты всерьёз его цапнул, – взяв на себя роль судьи, покачивая осуждающе головой, упрекнул меня Денис.

– Да, ты чего-то не того, – это Башковитый гавкнул, – я же не кусался.

– Он дымом надышался, ему крышу и сорвало. Так недолго и дураком стать. – Елик ходил по вагончику, рассуждая так, будто меня вовсе и не существовало.

– Хочешь, попробуй сам, – предложил я ему. – Давай ложись, а я тебе яйца оторву на хрен… Не, это не игра уже была.

Моя реплика-предложение занять место жертвы, всех бывших пытателей охладила, ведь они прекрасно знали, что перешли черту, а доказательств моей вины им было не нужно. И так сойдёт. Меня возмутила эта дискриминация в среде равных; я, не думая, дал отчаянный отпор. Меня ещё немного словесно помяли, но обструкции не получилось, моя твёрдая позиция – уверенность в правоте, сработала. К сожалению, таким принципиальным мне удавалось быть лишь тогда, когда всё случалось быстро. Времени на размышления не оставалось, и я не успевал дристануть.

Дальше парни курили, а потом мы все вместе болтали, как ничего не случилось. Конечно, Квадрат затаил на меня обиду. Мне было по хрен: его авторитет имел незначительный вес в компании, пускай бесится. Вскоре совсем стемнело, и сидеть в холодной теплушке без света стало не по кайфу, наболтавшись, мы разошлись по домам. Так и прошёл этот день игры строительного яйцехвата.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю