355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Денис Горелов » Державю. Россия в очерках и кинорецензиях » Текст книги (страница 6)
Державю. Россия в очерках и кинорецензиях
  • Текст добавлен: 13 октября 2021, 15:02

Текст книги "Державю. Россия в очерках и кинорецензиях"


Автор книги: Денис Горелов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

1943. Убей немца
Линия «Т»

К столетию со дня рождения Николая Кузнецова

России трудно вставить дискант в хоровую атлантическую анафему терроризму. Ибо террор – оружие слабого, а страна знавала времена похуже, чем главный крестоносец мира США. Туго, с неохотой и не до конца осудили у нас первомартовцев, «Народную волю», Меркадера и ликвидаторов Бандеры (их-то за что?).

Но остается и останется в нашей истории неприкасаемый чистодел, ас «мокрых» операций, суперстар индивидуального террора.

Герой Советского Союза Николай Иванович Кузнецов

Как многие в его цеху, Кузнецов был убит своими. По мудрому изречению оккупантов из «Города мастеров», «народного героя должен сразить не меч чужестранца, а рука его же соотечественника». По всей видимости, смерть Кузнецова следует считать вторым после убийства генерала Ватутина триумфом УПА – украинских антисоветских партизан («Кто это там свои? – проворчат на Украине. – Москаль мене не брат»). Триумфом случайным. По мере отступления немцев и отката партизанских соединений вместе с ними в глубь правобережной Украины, население становилось все более нелояльным к красным. Плутая по лесам, Кузнецов с группой просто вышел не на тот хутор и погиб в бою с бандгруппой (версия о самоподрыве была придумана позже для красоты изложения). В биографический фильм «Сильные духом» стычка не попала: дабы не марать единство советского народа перед лицом захватчиков, авторы переписали конец – там Кузнецов и его люди погибали в перестрелке с немецким патрулем при проверке документов.

По рейтингу популярности фильм занял 28-е прокатное место за всю историю советского кино (в год выхода – 15-е). Одно это прозрачно указывает на отношение советского народа к террору.

В истории разведки Кузнецов оказался личностью уникальной: он был «инициативщиком». С детства хотел в разведку, с детства учил язык вероятного противника – таких обычно не берут, полагаясь на собственную селекцию. Однако выдающиеся лингвистические данные соискателя были оценены «конторой» в полной мере: уже к 27 годам дважды исключенный из комсомола уралец знал шесть диалектов немецкого, коми, польский и украинский – за три года до войны уже представляя собой идеальный кадр для работы в ближнем советском тылу (господи, коми-то ему был зачем? на случай необоснованного ареста и ссылки?). Уже с 1938 г. Кузнецова используют для внутрироссийских вербовок в среде дипкорпуса, а с началом войны – рекомендуют к работе по линии «Т» (террор) в 4-м управлении генерала Судоплатова. К работе он приступает поздно, осенью 43-го – но с редкостной результативностью. За полгода спецопераций пехотным обер-лейтенантом Паулем Зибертом в Ровно и Львове ликвидированы:

заместитель рейскомиссара Украины Пауль Даргель (выжил при взрыве, потерял обе ноги);

вице-губернатор Галиции Отто Бауэр;

начальник канцелярии губернаторства Генрих Шнайдер;

верховный судья Украины Альфред Функ;

начштаба антипартизанских соединений генерал Макс Ильген;

заместитель рейхскомиссара по финансам Ганс Гель.

Гель попал под раздачу случайно: он был с Даргелем в одних чинах и походил на него внешне. После досадных обознатушек обер-лейтенант, подходя к объекту на улице, всегда спрашивал его имя.

Он добился своей цели – общей с ИРА, ЭТА и ООП. Каждую секунду своих последних месяцев на Украине чины оккупационной администрации ждали услышать за спиной доверительное:

– Герр Панвиц?

– Герр Юнгер?

– Герр Кох?

И в считаные секунды прочесть в арийских глазах незнакомца полный текст приговора Верховного Суда СССР.

1944. Блокада
Суп с котом

«Три дня до весны» (2017). Реж. Александр Касаткин

К 75-летию прорыва блокады

Картина, сразу заслужившая место в золотом фонде «Ленфильма», прошла в прокате скромненько, стороной, не окупив малых питерских затрат – похоже, из-за ошибок в продвижении. Авторы так и не решились сходу засветить ключевую интригу, отделавшись туманными аннотациями о деле жизни и смерти на исходе первой блокадной зимы. Других дел в Ленинграде-42 быть не могло, и народ не впечатлился.

А фильм – про три дня, оставшихся городу до полного аута. Немецкая агентура добыла в брошенном институте микробиологии споры чумы, выращенные в жирном бульоне, и разливает его по майонезным баночкам для черного рынка. В минусовой температуре бациллы дохнут и эпидемия стопорится – ждут плюса, за которым кранты всем. И у старшего лейтенанта ГБ, прибывшего «с материка» со всеми возможными полномочиями, три дня до тепла, чтобы накрыть очаг заразы. А там тоже не дураки сидят – выпускники абвершколы, использующие местных барыг втемную. А ведомство старлея в Питере по известным причинам не так чтобы особенно любят. А карантин убьет город без всякой эпидемии, потому что перережет Дорогу жизни. А союзнички не вступятся, ибо источник заражения местный, немец типа ни при чем.

А до весны три, мать их, дня, и метроном тикает.

Авторы, признаться, учли исходный сюжетный косяк вполне пристойного сериала «Ладога», также показанного Первым каналом в юбилейный день. Немецкий план потравы новогодних подарков блокадным детдомам с целью нагнетания паники вызвал у здравых людей законный вопрос: зачем нужен теракт с возможным эффектом в 2000 смертей в городе, где ежедневно мрет от недокорма 5000 душ? Чем занят среди шоферов ладожской трассы чекист-нелегал? Если вражий агент гоняет по Ладоге с отметкой на крыше кабины, чтоб свои не бомбили, – значит, вся немецкая авиация в курсе, что у русских их шпион и как его найти? На все эти вопросы драматургу Званцовой ответить нечего, так как ее основной профиль – психологические неудобства богатых и знаменитых, а за Ленинград она взялась факультативно. Жаль безмерно: правившие всю эту вампуку сценарист Маловичко и режиссер Велединский сделали отличный продукт – с тотальными смысловыми просадками.

Чума другое дело. Чума покроет враз все космические жертвы Ленинграда. И будет ему братская могила, как в футуристических боевиках о ядерной зиме.

Это тебе не мандарины с дихлофосом.

Ветераны сценарного цеха Аркадий Высоцкий и Александр Бородянский заимствовали у сериала и амурную линию барышни из культурной столицы с простягой-чекистом: уж больно соблазнительна история чувств невской рафине и наглого, но инициативного москвича (чтоб объяснить выбор Центра, эмиссару-старлею придумали питерское прошлое – но прилетает он с Москвы, улетает в Москву и ведет себя уверенным и полномочным московским гостем). Две столицы друг на дружку от века косятся и яростно обвиняют: Питер Москву – в плебейском практицизме, та его – в аутичном прибабахе. От таких антагонизмов искрам весь фильм лететь, куда там «Иронии судьбы». Он опер, она эпидемолог, жлоб и фифа, команда мечты для аккордного сыска. К тому ж босяков всегда тянуло к дамочкам, а для Мальвин и по сей день нет большей радости, чем Буратину в чернильницу носом потыкать. А раз девушка еще и на подозрении у старлейского наркомата – скучать точно никому не придется.

Детали выверены до мелочей. Из всех исполнителей один играющий чекиста Кирилл Плетнев выглядит вот только что плотно позавтракавшим (ему и положено: залетный) – а спутницу его (Елена Лотова) воистину ветром шатает, и у жителей окрест щеки впалые и цвет лица землистый. Блокадники вспоминали, что ворье тогда вычисляли и забивали насмерть в банях: по голому человеку сразу видать, если он питается сверх нормы, – так вот гладких и сытых режиссер Касаткин старался в кадр не брать, а если где и попадались – так смотрела на них основная масса с хорошим и злым пониманием.

Под авральный лов, конечно, косяками влетают мелкие непричастные торбохваты – но где-то ж совсем рядом хоронится враг, и москвич его чует: он азартный, кормленый, с боевым охотницким инстинктом. А поодаль от него эта самая фарфоровая фея, помесь Мальвины с Пьеро – с ехидцей, интонацией и поджатой правдоискательской губой.

Финальный, совершенно неправдоподобный, но тем и прекрасный взрыв, разом решивший все их проблемы, выглядит как сказка, как добрый миф, как богоявленье с Исаакиевским куполом в проломе – но ведь именно так воспринимали в умирающем городе каждую забытую с мирных дней корку, каждого изловленного воробья и каждое повышение дистрофической иждивенческой нормы.

И уж тем более – дикий рев штурмовых рот Ленинградского и Волховского фронтов, несущихся по январскому снегу навстречу друг другу два года спустя.

С праздником вас, братья и сестры, Мальвины и Пьеро.

1944. Смерш
Сказки Н-ского леса[4]4
  Текст написан в соавторстве с Георгием Мхеидзе.


[Закрыть]

«В августе 44-го», 2001. Реж. Михаил Пташук

Читателям глянцевых журналов, уверенным, что термин «стрельба по-македонски» выдумал Джон Ву, фильм Пташука нравится. Добротное, говорят они, военное кино. Это, конечно, не комплимент. Добротными чаще всего зовут троечные произведения «для широкого зрителя». Однако ни в какое сравнение их реакция не идет с чувствами тех, кто держал роман Владимира Богомолова на главной, неприкосновенной для гостей полке – за двумя стеклами, рядом с Олешей, Казаковым, Шварцем, Экзюпери, Джеромом и юрмальским янтарным камешком. Этих людей совместная российско-белорусская постановка повергла в неприкрытое бешенство.

Джон Ву, скорее всего, и слыхом не слыхал, что его фирменная пальба с двух рук навскидку с 1974 года по всей читающей России зовется македонской – так, как ее называли оперативники Смерша в августе 44-го. Сброшюрованный из трех тетрадок «Нового мира» под коленкор с золотым тиснением, роман Богомолова в одночасье стал знаковым, обязательным для элитного чтения наравне с «Иосифом и его братьями», «Бомбой для председателя», «Архипелагом ГУЛАГ» и ныне благополучно забытым «Альтистом Даниловым». Это была первая книжка, которую приносил отец в качестве отроческого причастия. Фразы «прокачать на косвенных», «блокировать директрису», «шиш да кумыш», «на полведра скипидара с патефонными иголками» были столь известны, что даже не вошли в обиходную речь: пользоваться ими казалось таким же дурным тоном, как искрить цитатами из «Золотого теленка». Миллионы горожан держали в уме глубоко личные образы Алехина – Таманцева – Блинова, Мищенко, капитана Аникушина – так что выбор исполнителей был в этих условиях не менее ответственным делом, чем на «Войне и мире».

В обращении с военной тематикой это было неправдоподобно честное время. Через 30 лет после событий страна нехотя впускала в себя настоящую войну – с жесткой, иногда потаенной классовой субординацией вместо распашного окопного братства, с постоянной проверкой красноармейских книжек, продаттестатов, командировочных удостоверений, с глиняной жижей дорог, офицерской спесью, режимом, комендатурами, санпропускниками, нагромождением аббревиатур – начпо, ВПХР, УРС, – войну, в которой у каждого свое место, ячея, привязка к местности, госпиталю, резерву, передовой, и отсутствие этой привязки означает, что ты лютая вражина, имеющая прямое отношение к передатчику, две недели выходящему в эфир на стыке Первого и Второго Белорусских фронтов. Сорок четвертый вывел армию к довоенным границам, смыв пафос и поэзию последнего рубежа, война из геройства и ужаса превратилась в вязкую томительную работу по обеспечению десяти сталинских ударов на Ясско-Кишиневском, Львовско-Сандомирском и Корсунь-Шевченковском направлениях. И ощутимое чудовищное напряжение всей военно-государственной пирамиды от Ставки до батарейной козявки сконцентрировалось на острие клинка – рядовой, хоть и заслу-женной опергруппе фронтовой контрразведки. Сорок сороков генералов, орды адъютантов и тьмы штабных потели, рявкали, шипели, мычали, угрюмо интересовались, когда же старшего лейтенанта Таманцева сподобит оторвать задницу от муравейника и приступить к своим прямым обязанностям по расчистке ближних тылов наступающей армии от шпионов и диверсантов, а старший лейтенант жрал на бегу, ругмя ругаясь, когда эти сорок сороков прочухаются, пришлют дешифровку радиоперехвата и перестанут прикреплять в нагрузку непрофессионалов.

В этом, очевидно, и был момент истины: 70-е впервые после НЭПа начали ценить голый профессионализм, вдвойне преклоняясь перед теми, чью профессию посторонним постичь не дано: нейрохирургами, ядерщиками, автослесарями и разведчиками – только настоящими, а не теми, что с утра до вечера парашюты закапывают. В годы, когда народ сходил с ума по Штирлицу, в лучших домах Москвы и Питера повторяли вслед за Ладейниковым: «Господи, откуда они его взяли? Он что, из цирка?» Причастных, прикоснувшихся завораживала мощная тайна знания, расчета и ремесла.

Михаил Пташук снял фильм про тех, кто «из цирка». Все войска по дикой жаре и без обстрела ходят в касках, в каждой из которых – два килограмма живого веса. Лопоухие стратегические агенты всюду разбрасывают целлофановые пакеты с черной надписью «Shpeck». Выпускник элитной разведшколы лупит из автомата очередью на полдиска зараз. У Мищенко в исполнении Александра Балуева на лбу написано: «Я агент трех разведок и сейчас буду у вас секреты выведывать и генеральные наступления срывать». Но главное – на роль супербизона, битого-перебитого розыскника Алехина берется вечный инфант, подросток, маленький принц российского кино Евгений Миронов, а на равнозначного Жеглову харизматика Таманцева – безусловно спортивный, но вполне рядовой артист Владислав Галкин. Миронов серьезно работал – но и у самых выдающихся актеров, каким он, безусловно, является, бывает предел внешности; мироновским потолком в этой раскладке был стажер лейтенант Блинов по кличке Малыш. Жалакявичюс, которому не удалось поставить роман в конце 70-х, утвердил на главную роль Сергея Шакурова – почувствуйте разницу.

Финальную, растянувшуюся на 84 страницы сцену прокачки можно было решать только на коротком рубленом монтаже: переминающиеся ноги, прострельные взгляды за спину, вытираемые о колено потные руки засады, подписи, печати, даты, смазанные чернила, барабанящие пальцы, веерный прогон розыскных ориентировок «анфас – профиль», врезки разворачивающихся для прочесывания войск, машины-солдаты-собаки и поверх всего – вялая неторопливая фонограмма: «Вы – эта – из какой части будете?» Только так можно было передать ножницы саспенса между рутинным топтанием на полянке пятерых мужчин и гигантской внутренней работой изготовившихся к сшибке профессионалов. Драматургия Богомолова на четверть века опередила современные ей экранные технологии – только с рождением калейдоскопической клиповой эстетики появилась возможность адекватного воплощения априори некиногеничного романа. Пташук же снял фильм в тяжеловесных повествовательных традициях 70-х: молнии сыскного гения, пронизавшие с виду беспорядочную военную кутерьму, утонули в квелом сочинении ко Дню Победы. Роман, предмет кастового фанатизма, стал в один ряд с заколдованными и не поддающимися постановке сюжетами – «Макбетом» и «Мастером и Маргаритой». Многочисленные скандалы автора с режиссером, режиссера с продюсером, продюсера с новым правообладателем подтвердили его инфернальную ауру, право не считаться беллетристикой и место на главной полке отечественной литературы. Возле Трифонова с Шукшиным, ставить которых ни у кого рука не поднимется.

1945. Железный занавес
Закос под бундес

К юбилею «Семнадцати мгновений весны»

Вкратце о том, чем занимался Штирлиц.

Что бы ни врали американисты, активность союзников на Западном фронте имела единственную сверхзадачу: при минимальных потерях не допустить нас в Европу (Черчилль даже и не скрывал). России же требовался жировой слой буферных государств, гарантирующих от внезапной атаки, и ничегошеньки за 70 лет не изменилось. Пробная высадка-43 на Сицилии подразумевала подъем по слабой Италии до Балкан и отсечение наступающих русских перпендикулярным ударом – да помешал фюрер, застопорив экспедиционный корпус посреди Апеннинского полуострова. Вялый нарциссизм европейских демократий был ему не милей нашего народовластия – за что его там и ненавидят по сей день, а вовсе не за евреев. Нормандская операция-44 тоже была про это: к июню РККА колупалась еще на подступах к Белоруссии, с такими темпами ее можно было встретить через полгодика где-нибудь в Польше и сказать: дальше стоп. Если б только американская армия умела воевать, а вермахт поддался. Гитлер вместо этого взялся биться на два фронта, как в Первую мировую, и перебросил резервы на запад. Ост-фронт просел, скорость наступления возросла впятеро, четыре из десяти сталинских ударов пришлись на лето. Белоруссию взяли экстерном к августу, Третий Украинский прошел ножом по югам через сдавшуюся Болгарию и переметнувшуюся Румынию на венгров, на севере пустела Пруссия, в центре ложилась Польша. Тут-то вожди будущего ЦРУ и полезли мириться, надеясь сохранить немецкую армию в противовес атакующим русским, у которых граница, как известно, нигде не заканчивается. Хроникальные отсечки голосом Копеляна о боях на Висле и контрударах в Померании и были теми заветными мгновениями весны (правда, не семнадцатью, а чуть больше), что насыщали энергетикой статуарные шпионские игры в берлинских пригородах. Именно эти миллионы выбеленных солнцем Ванек и Федор Игнатьичей спасал Штирлиц от назревающего атлантического сговора, им давал оперативный простор для удушения гадины в гнезде. Рузвельт был при смерти, Черчилль змея, Трумэн ошибка природы, и требовалось гнать без удержу: каждый день работы в рейхе давал по лишних 10 километров оборонного пояса страны. А невзгоды братьев-славян под игом социализма нас тогда беспокоили в двенадцатую очередь, а сейчас и вовсе в двадцать восьмую.

Постановщик Лиознова тем часом решала не менее стратегические дилеммы. Можно было выбрать горький путь исторической правды, утвердить на главную роль нервического, с демонами внутри Смоктуновского (он пробовался) и окружить его ансамблем человекоподобных горилл, каким нацистская верхушка и была в действительности. Но двенадцать вечеров цирка уродов не высидел бы ни один телезритель. Тихонов же со своей ироничной меланхолией смотрелся бы на фоне аутентичных наци совсем неловко: парашют и крылышки слишком бросались бы в глаза. Лиознова приняла наполеоновское решение, под завязку населив подземелье рейха лицедеями с мощным комическим эго. Табаков как раз переходил с амплуа обидчивых юношей на котов Матроскиных – Шелленберг был его первой пробой пера. Броневой играл философически въедливых управленцев – папаша Мюллер стал лучшим. От него уже тогда можно было ждать куплета «Вся Америка в страшном смятеньи: Эйзенхауэр болен войной», – а Визбор бы на гитаре подбренькал. Куравлев специализировался на игривой деревенщине – ему для полной профанации перетянули череп пиратской повязкой и обозвали Айсманом (популярная в те годы у интеллигенции пьеса «Продавец льда грядет» на языке оригинала звалась «Iceman Cometh»). Реальные тяжеломордые Мюллер, Борман и Шелленберг даже отдаленно не походили на это шапито (ладно, Шелленберг чуть-чуть) – зато в таком исполнении самые нейтральные фразы тотчас уходили в народ, наполняясь юмором висельника. «– Штирлиц идет по коридору. – По какому коридору? – По нашему коридору», «Как я вас перевербовал за пять минут, хе-хе-хе-хе-хе», «Пархатые большевистские казаки», «Хайль Гитлер, друзья!» – все это весьма грело народившийся мидл-класс с его тягой к черному юмору. А чтоб он не очень-то веселился и не забывал, о ком речь, Мюллера вводили в действие рывком, без кителя, перед повешенным вниз головой телом («Было много работы по Праге»). Иначе офис на Принц-Альбрехтштрассе совсем уж превращался в театр Сатиры. А тут еще директор фильма начудил с массовкой. Принадлежа, как все организаторы кинопроизводства в СССР, к юркой и веселой нации, которую почему-то особенно не любили в рейхе, подгонял он в кадр друзей и родню. Когда в подземной тюрьме гестапо двери стали открывать эсэсовцы с лицами, которые ни один расовый тест не пройдут, Лиознова взорвалась. У нее у самой было такое же, да и Броневой, и Табаков с Визбором не годились в истинные арийцы. Только Смоктуновского им там не хватало для полной дружбы народов.

Проходы по коридору, лукавые мудрствования и отвлеченные толки об устройстве человеческой души следовало по числу серий наполнить саспенсом, риском и ритмичным барабанным боем. Штирлиц превратно оценил рукопожатность нацистских бонз и сунул голову в петлю, пытаясь интриговать с Шелленбергом против неведомого сепаратюги, а тот ему непосредственный босс. Плейшнер оказывался штатским растяпой, ставя под удар все расклады Ставки. Айсман докапывался до умелой нейтрализации немецкого атомного проекта. Холтофф разыгрывал подставу и получал коньяком по башке. Борман вполне мог принять за аналогичную подставу всю антигиммлеровскую интригу неизвестного «преданного члена партии». С Мюллера бы сталось не вычислять крота, а просто грохнуть подозреваемых поголовно, и только заботы о послевоенном жизнеустройстве сыграли в пользу Штирлица. А тут еще эта Катя, прости господи, Козлова с ее неуместной демографической активностью.

Топор ходил за Штирлицем поминутно, Лиознова со сценаристом Семеновым оперировали в логове врага в лучших традициях Генштаба РККА: синие стрелки, фланговые контратаки, стратегические резервы и дерзкие комбинации периферийных фронтов, чередование жесткого пресса на психику с лирикой-человечинкой. Так еще ж надо было и амурной линии подпустить для взыскательных домохозяек. Бесконтактная встреча с женой в трактире «Элефант» и двусмысленные подцензурные переглядки с Габи Набель (знаем-знаем, Штирлиц в Ставку апельсины приносил, а Светличная к нему вечерами пианино слушать бегала) создавали дополнительный градус напряжения между двумя харизматичными блондинками.

Образ утеплили сверх всякой меры. На глазах миллионов штандартенфюрер СС мягко, но твердо превращался в Христа в логове фарисеев. Любил детей, собак, профессуру и не умеющих ходить на лыжах пасторов. Держал руку над пархатыми большевистскими казаками. Подносил узлы погорельцам. Не давал физику изобрести атомную бомбу. Посещал мессы и чуть не выгнал из храма Кальтенбруннера. Устанавливал баланс в Европе. Насылал на родину грибные дожди. Шел на крест – и по коридору, и в конце. Убивал Иуду (Христос бы так не сделал, но иногда надо себя заставлять).

А еще – складывал из спичек ежика, славил Эдит Пиаф, шесть раз смотрел «Девушку моей мечты» и пек в камине картоху на день Советской Армии и Военно-Морского Флота.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю