Текст книги "Рэй задним ходом"

Автор книги: Дэниел Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

ОСЕНЬ 1982– го
Рэй в отсутствии

Когда Рэй проснулся, рядом с ним лежала женщина, хорошенькая. Она действительно показалась Рэю хорошенькой, но он испугался, а потом страшно разволновался, поскольку знал, что никогда раньше ее не видел. Он не помнил, чтобы они встречались когда-либо прежде. Рэй несколько раз быстро вздохнул (задыхаться от волнения – вот как это называется), и женщина приоткрыла один глаз и сердито посмотрела на него.

– Что с тобой, скажи на милость? – спросила она и натянула на голову подушку. – Мне снился замечательный сон.

Голос удивил Рэя. Голова у него не варила. Он ничего не понимал – на мгновение ему показалось, будто он вообще ничего не понимает. Он долго спал, но что было перед этим? Он посмотрел на очертания тела под покрывалом. Кто она такая? Что случилось вчера вечером? Почему он оказался здесь? Он закрыл глаза и глубоко задумался, пытаясь понять, почему же с ним приключилась такая история.

Рэй слышал шелест дождя в листве за окном, тихий плеск капель, падающих с ветвей в лужи. «Наверное, дождь идет уже давно», – подумал он. Похоже, дождь лил всю ночь, а может, и дольше.

– Доброе утро, – сказал он женщине.

– Доброе, – недовольно буркнула она, опустив «утро».

Рэй видел часть ее лица под подушкой. Он отвел глаза и потряс головой. Он прислушался к шуму дождя, а потом снова посмотрел на женщину, лежащую рядом. «Скажи что-нибудь уместное, – подумал он, – прежде чем получишь возможность снова ляпнуть что-нибудь неуместное». – Знаешь… – сказал он. А потом рассмеялся, как смеется человек, когда не в силах издать никаких других звуков. – Должен признаться, я чувствую себя ужасно неловко. Но я, хоть убей, не могу вспомнить, кто ты такая. Представляешь?

Она вылезла из-под подушки, приподняла голову и посмотрела на него. Потом закрыла глаза, глубоко вздохнула и снова откинулась на кровать. Наконец открыла глаза и уставилась в потолок неподвижным взглядом. Рэй снова заговорил. – Мне очень жаль, – сказал он.

Она молчала. Мимо дома по мокрой мостовой пронеслась машина.

– Значит, предстоит еще один тяжелый день, да? – сказала она чуть погодя. – Ты хочешь предупредить, что сегодня будет очередной скверный, очень скверный день, да?

Она посмотрела на него с ненавистью, к которой примешивалось еще какое-то чувство. Потом закрыла глаза и отвернулась. Тело у нее сотрясалось, и он подумал: «Она плачет. Эта женщина плачет». Значит, у них обоих есть проблемы, подумал он. Она была его проблемой. Он не испытывал ни малейшего желания узнать, какие проблемы у нее.

Сделай мне одолжение, – сказал он. Он не хотел обижать женщину, но одновременно не хотел находиться здесь рядом с ней. – Удели мне минутку и сделай милость: расскажи, что вчера произошло. Как тебя зовут, и тому подобное. Мне все эго нравится ничуть не больше, чем тебе. Меня к тут Рэй. Давай начнем с этого, если ты не против. Как тебя зовут?

Поскольку Рэй твердо знал одно: он никогда раньше не видел эту женщину при ярком свете утра. И он чуть не сказал ей это, но в любом случае представлялось совершенно очевидным, что он влип в крайне неприятную историю. Не поворачиваясь к нему, она сказала: Я твоя жена, Рэй. Мать твоего ребенка. Я женщина, которую ты поклялся защищать, беречь и все такoe прочее – у алтаря.

Какая печальная женщина! «Однако в своем горе она очень привлекательна, – подумал Рэй. – Горе ей к лицу. Она упражняется в печали, – подумал он. – Вот как обстоит дело. Она старательно учится быть печальной».

– Рэй, – сказала женщина. – Напрягись. Давай попробуем прожить день без этого. Я знаю, болезнь Джимми не способствует делу, но мы должны собраться с силами – правда ведь? Мы же не можем просто сдаться.

– Конечно, – сказал Рэй.

Он понятия не имел, о чем она говорит, но в принципе (к какой бы ситуации ни применить слова о необходимости сохранять надежду) он в любом, случае дал бы именно такой ответ. Сдаваться нельзя. Никогда не говори «никогда», никогда не падай духом. У Рэя не было никакой жизненной философии, но если бы таковая имелась, она заключалась бы в единственной фразе: никогда не оставляй надежды. Не оставляй, покуда вечная тьма не застит твой взор. Жизнь есть борьба, ожесточенный бой за взятие высоты; но Рэй был готов к бою. Поскольку не собирался отступать. Как он мог, когда оставался один перед лицом противника?

Рэй встал, нашарил свои брюки и натянул их. Женщина напряженно наблюдала за ним. Он тоже посмотрел на нее долгим взглядом. Она и вправду была очень хорошенькой. Глаза у нее казались чуть припухшими – но возможно, просто со сна, или от недосыпа, или от плача. И ее волосы Рэю тоже понравились, длинные каштановые волосы. Когда женщина пошевелилась под покрывалом, он увидел одну обнажившуюся грудь и почувствовал желание наклониться и дотронуться до нее, но тут же сказал себе: «Рэй, ты даже не знаешь, как ее зовут. Это незнакомая женщина, которая хочет влезть в твою жизнь». Он хорошо знал таких вот милых, ласковых, но действительно умных женщин, которые пытались провести с ним ночь, а потом связать его вечными узами. Он знал таких прежде, очень многих и очень хорошо.

Подал голос телефон. Они в четыре глаза уставились на трезвонящий аппарат.

– Ты не собираешься поднять трубку? – наконец спросила она.

– С какой стати? – сказал он. – С какой стати мне брать трубку? Звонят-то не мне.

– Ну да, разумеется, – сказала она, явно от души забавляясь. – Потрясающе, Рэй. Просто потрясающе, что ты все заранее знаешь. Почему бы тебе все-таки не поднять чертову трубку? Ну, ты знаешь. Просто взять трубку и сказать «алло». Ради шутки. Слабо, а?

Телефон продолжал звонить. Рэй начал считать. Тринадцать звонков! Хотя это его никак не касалось, он пришел в легкое раздражение. Он взглянул на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Восемь часов утра! Кто бы стал звонить – да еще так настойчиво – в такую рань?! Однако почему-то он почувствовал жалость к женщине. И поднял-таки трубку.

– Алло? – сказал он.

– Мистер Уильямс? – раздался мужской голос. – Я говорю с мистером Уильямсом?

– Да. – У Рэя на мгновение все оборвалось внутри. – Это мистер Уильямс. С кем я говорю?

– Вы прекрасно знаете, с кем говорите, мистер Уильямс, – холодным голосом сказал мужчина. – Думаю, вы давно уже узнаёте мой голос.

– Это мистер Уильямс, – повторил Рэй. – С кем я разговариваю?

– Мне не до пустой болтовни, мистер Уильямс. Я не хочу играть с вами в игры. Мы связались с вашими работодателями в магазине Стрикленда. Больше мы не намерены давать вам поблажек.

– Я понятия не имею…

– Все сроки вышли, мистер Уильямс.

– Извините, – сказал Рэй, – но я не знаю, с кем разговариваю. Да, я действительно мистер Уильямс, но на этом дело и кончается.

– Что вы имеете в виду? – спросил мужской голос. – Что значит «на этом дело кончается»?

Но Рэй сам не знал, что это значит. Он смог сказать лишь: «Вы правы насчет моего имени, вот и все» – и повесил трубку. Потом посмотрел на женщину в постели.

– Отлично, Рэй. – Она широко открыла глаза и, казалось, с трудом сдерживала смех. Она смеялась над Рэем. – Вот уж отшил так отшил.

Прежде чем последнее слово слетело с ее губ и достигло его слуха, телефон снова зазвонил.

– Кто этот парень? – спросил Рэй. Телефон продолжал звонить, и женщина смотрела на Рэя так, словно в этом виноват он. Но он не собирался брать трубку. Нет уж, спасибо. Он уже поднял трубку один раз, и состоявшийся разговор ему не понравился.

– Извини, – сказал он. – Я не знаю, откуда этот тип узнал твой номер. Я не знаю… – Он неловко хохотнул, не в силах издать никаких других звуков. – Извини.

Телефон продолжал звонить. Рэй присел на край кровати и посмотрел на женщину, лежавшую на другом краю. Она начала плакать.

– О, Рэй! – проговорила она. – Пожалуйста.

Телефон умолк. Он прозвонил, наверное, раз двадцать. А через минуту зазвонил снова.

– О, Рэй! – сказала женщина.

Она заплакала чуть громче, и потом из другой комнаты, подобием слабого эха, донесся еще чей-то плач, крик младенца, зовущего маму.

Джимми, – сказала женщина. – Джимми всю ночь не давал мне уснуть. Теперь он снова прогнулся. А ты спал как сурок. Как ты мог спать, Рэй?

Рэй пожал плечами, улыбнулся и просунул руки в рукава рубашки. Он воспринял слова женщины как комплимент. Он всегда отличался способностью крепко спать в любых условиях. Вы не считаете такое качество талантом, покуда не утрачиваете его. Но он всегда спал крепко, пушкой не разбудишь. Это он умел.

– Послушай, – сказала женщина, – Рэй. Загляни к нему, ладно? Микстура стоит на столике рядом с кроваткой. Дай ему чайную ложку, хорошо? Рэй?

– Да?

– Что ты вытворяешь с утра пораньше? Почему ты так поступаешь со мной?

Телефон перестал звонить, и тогда Рэй снял трубку и положил ее рядом с аппаратом. Женщина, похоже, не возражала. Он испытывал чувство вины из-за телефонных звонков и потому взял на себя ответственность за происходящее, что бы все это ни значило. Из-за женщины он чувствовал себя ужасно. Он смутно помнил ее; он знал, что они были близки так или иначе. И страшно не хотел уподобиться мужчинам, которые просто встают с постели и уходят утром. Обычно он именно так и поступал, но сегодня утром не хотел, по отношению к этой женщине не хотел поступать так. Ибо тогда она всю жизнь будет считать его довольно мерзким и жестоким типом. А это обидно, подумал он. Поскольку в нем много хорошего. В нем гораздо больше хорошего, чем он может показать сейчас.

Рэй сказал, что заглянет к ее ребенку. – Чайная ложка, – повторила она.

Она натянула простыню и покрывала на голову и поблагодарила Рэя, а он в ответ махнул рукой, хотя не знал, видит ли она его. Похоже, женщина не предполагала, что он уйдет. Или предполагала, но плевать хотела. На ее месте он бы тоже плевать хотел, подумал Рэй. Он счел бы свое отсутствие за великое счастье. Там, где не было Рэя, происходили хорошие вещи. Постепенно он пришел к мысли, что все хорошее в жизни происходит именно благодаря его отсутствию. Чем дальше он окажется отсюда, подумал он, тем скорее дела у нее пойдут на лад. Рэй почти не сомневался, что в настоящее время женщина переживает тяжелые дни, а он является подтверждением, наглядным подтверждением всей беспросветности ее нынешней ситуации. Примером того, что случается, когда человек совершает ошибку. А кто не совершает ошибок?

Рэй пошел на звук тонкого детского плача по обшитому простыми панелями коридору и вошел в комнату, где на потолке над детской кроваткой рез-вились Снупи, Эрни и Гровер. Младенец дергал за край одеяльца розовыми ручонками, сжатыми в кулачки, и кривил красное сморщенное личико. Он умолк, переводя дух, уставился на Рэя и несколько секунд пристально смотрел на него. Рэй уже почти решил, что одного его присутствия окажется достаточно, чтобы успокоить ребенка, но тот набрал побольше воздуха в грудь и закричал снова, – Рэю показалось, еще громче прежнего.

Рэй взял младенца на руки и попытался укачать, но тот лишь заорал истошнее, страдальчески кривя красное личико. «Как же влить лекарство ему в рот?» – подумал Рэй. Он больше не мог выносить этих надсадных воплей. В спальне опять зазвонил телефон. Очевидно, женщина положила трубку обратно на рычаг. Она тоже плакала, но тихо, словно уже исполнила все громкие партии и теперь могла привлечь внимание Рэя лишь такими вот приглушенными, слабыми звуками.

Совершенно неожиданно для себя Рэй оказался вовлечен в историю чужой жизни. У женщины был ребенок, которого сейчас он держал на руках. Джимми. Его звали Джимми. Очаровательный малыш. Голубоглазый. Рэй дал ему палец, и тот уцепился за него крохотной цепкой ручонкой. Потом Джимми немного притих; Рэй умудрился залить в него чайную ложку красной микстуры и положил обратно в деревянную кроватку, очень симпатичную. Он смотрел на малыша сквозь прутья боковой стенки и видел, как блаженное выражение маленького личика сменяется сонным. Рэй смотрел, как он отчаянно борется со сном, пытаясь остаться здесь, в комнате, со всеми мультяшными персонажами, но в конце концов сдается и закрывает глаза. И Рэй подумал, что, наверное, больше они никогда не увидят друг друга.

Теперь стало тихо. Направляясь к передней двери, Рэй слышал лишь звук собственных шагов. Он похлопал по карману брюк; звякнули ключи. Он увидел входную дверь и прибавил шагу. Ему оставалось лишь открыть дверь и закрыть за собой – и он уберется отсюда восвояси. Рэй пытался не смотреть по сторонам, проходя через гостиную: за последние двенадцать часов у него и так накопилось достаточно впечатлений, подлежащих забвению, и чем меньше придется забывать, тем лучше. Он шел к двери, вытянув вперед руку.

Взявшись за дверную ручку, Рэй ощутил странное давление в области затылка. Он обернулся и увидел женщину, пристально смотревшую на него. Она завернулась в одеяло, и он видел только ее лицо. Она перестала плакать. Рэй понятия не имел, что сказать ей на прощание. Тот факт, что вы в состоянии говорить, вовсе не означает, что каждый раз обязательно раскрывать рот. Поэтому он ничего не сказал, просто кивнул и улыбнулся. Потом открыл дверь и закрыл за собой – и полной грудью вдохнул свежий воздух, насыщенный влагой.

Рэй поехал домой. Он поехал по окраинам города, чтобы избежать утренних пробок, и добрался до дома за десять – пятнадцать минут – усталый, потный, готовый принять душ и улечься в собственную постель. Он совершил ошибку. Он совершил ошибку и теперь пытался забыть об этом. Рэй припарковал машину на улице, вынул из почтового ящика утреннюю газету и направился к крыльцу. Пока он искал в кармане ключ, дверь открылась – медленно и бесшумно, как открываются хорошие двери. На пороге стояла его мать.

– Какой… сюрприз! – воскликнула она. – Рэй! Боже мой! Какой приятный сюрприз!

Она обняла Рэя. Потом немного отстранилась и посмотрела на него. Она улыбнулась, снова окинула его взглядом, а потом перестала улыбаться. Рэй чувствовал руки матери на своих плечах, слышал запах родного дома.

– Какой приятный сюрприз! – повторила она.

Потом мать взяла Рэя за руку, втянула в дом и закрыла за ним дверь.

– Начни с самого начала, – сказала она.

Она знала, что именно это он хочет сделать.

ЗИМА 1981-го
Что он видел

Тем вечером Рэй и Дженни поссорились и, хотя отправились на вечеринку вместе (то есть в одной машине), разошлись в разные стороны сразу, как только вошли в гостиную Джима Шумейкера. В течение следующего часа они держались на максимальном расстоянии друг от друга, передвигаясь по комнате кругами, словно пара потерявшихся танцоров.

Рэй много пил. На вечеринках у Джима Шумейкера всегда было море выпивки – даже до того, как от него ушла жена, – и он не забывал постоянно подливать своим гостям, переходя от одного к другому с бутылкой спиртного. Он всегда хотел напоить всех допьяна, и обычно все напивались. Рэй по мере сил содействовал достижению сей цели. Около половины десятого он незаметно выскользнул на веранду – глотнуть свежего воздуха и выкурить сигарету, чтобы немного проветрить мозги и прогнать сонливость, – но даже там Джим нашел его. «Ага, попался!» – сказал он и со смехом наполнил бокал Рэя, не слушая возражений. Рэй заметил, что он босой; в свете звезд маленькие белые ступни сияли на темном фоне дощатого пола.

Они постояли так с минуту, шумно дыша, а потом Джим громко объявил, что вечер чертовски прекрасный, и высказался по поводу прекрасных пышных форм некоторых из гостий. Он спросил Рэя, как дела у его жены. «Все отлично», – сказал Рэй. Джим кивнул: «Это хорошо». Затем они вернулись к созерцанию ночного неба.

Это продолжалось уже почти год – постепенное вхождение Джима Шумейкера в сложный мир одинокой жизни; и Рэй и все остальные говорили себе, что помогают другу, приходя к нему на вечеринки раз в два месяца, встречаясь с его новыми адвокатами и временными подружками, наполняя его темный пыльный дом смехом и удовлетворяя собственную острую потребность нравиться самим себе, жалея Джима. «Наверное, для этого и существуют друзья», – подумал Рэй. По окончании вечеринки все они разъедутся по домам – пьяные, на вихляющих машинах – и будут обсуждать проблемы с выпивкой, возникшие у Джима Шумейкера в последнее время. Бедный парень, и все такое прочее. Он так выделялся из толпы, когда был счастлив; а теперь он ничем не отличается от любого другого несчастного человека. «Возможно, Джиму нужно хобби, – думал Рэй. – Типа коллекционирования пуговиц. Такие вещи служат в жизни точкой опоры».

Джим вернулся в дом, к остальным гостям. Рэй выплеснул выпивку в кусты и спустился с веранды на задний двор, где несколько минут стоял, глядя на сверкающее зимнее небо. Джим был прав: действительно чертовски красиво. Звезды, темное пространство между звездами, даже кривые голые ветви дерева напротив – ничуть не хуже любой зеленой весны. Рэй видел освещенное окно кухни в соседнем доме и склонившегося над раковиной мужчину, что-то моющего. Забранный в раму окна, он находился всего в нескольких ярдах от Рэя, за редкими кустами. Теперь от раковины поднимался пар и стекла запотели. Чтобы лучше видеть, Рэй сделал несколько шагов вперед. Мужчина мыл чашку, обычную голубую чашку, но из-за его низко склоненной головы, густых клубов пара и жидкого желтого света, льющегося на лужайку, кухня казалась неким святилищем. Внезапно сзади к нему подошла женщина и тесно обняла обеими руками за талию, а он с улыбкой повернулся к ней. Потом Рэй мог разглядеть лишь ее руки у него на спине, почти сомкнувшиеся кончиками пальцев; и они покачивались.

К тому времени Рэю полегчало; холодный воздух облегал тело подобием скафандра, и он дрожал, пытаясь согреться. Он выкурил еще одну сигарету и попытался вспомнить, из-за чего они с Дженни поссорились, но безуспешно. Только раздражение I ia нее осталось в душе. С минуту Рэй искусственно разжигал свое негодование, но оно оказалось недолговечным и вскоре бесследно растаяло, словно облачко пара изо рта, и он снова любил Дженни и хотел, чтобы она стояла рядом с ним здесь, на заднем дворе Джима Шумейкера, и смотрела на звезды, на соседей и на железные ветви голого дерева.

Так где же она? Рэй вернулся к дому, незаметно заглянул в окно гостиной и нашел взглядом Дженни. Она стояла у дальнего конца дивана и грызла сухой соленый кренделек, который осторожно держала двумя пальцами, точно бабочку. Рэю нравилось платье, надетое на ней сегодня: ярко-красное, с большими черными пуговицами на груди и открывающим ключицы вырезом. Он всегда любил ее ключицы. Дженни стояла одна, и он задался вопросом, почему никто с ней не разговаривает, но потом заметил, что многие жены в гостиной остались в одиночестве, брошенные своими мужьями, которые предпочитали общаться с себе подобными или рыться на двух стеллажах с журналами; привинченные к стене, они наводили на мысль об офисе дантиста. Теперь Дженни задумалась о чем-то: взгляд у нее принял отстраненное, но сосредоточенное выражение, а потом потеплел, и она улыбнулась и начала озираться по сторонам – в поисках Рэя, безусловно. Она искала Рэя. Именно сейчас (понял он) она простила его, и ему повезло поймать этот момент. На заднем плане он увидел Джима Шумейкера, который направлялся к Дженни с бутылкой белого вина, но потом остановился с разочарованным выражением лица, увидев у нее в руке полный бокал. По причине слабого желудка она плохо переносила алкоголь и пила очень мало; этого кренделька и этого бокала вина ей хватит на весь вечер. Прямо скажем, не идеальный гость для Джима, но он быстро развернулся и отошел назад. Среди дюжины присутствующих по крайней мере одному требовалось подлить еще, а Джиму Шумейкеру любой пригубленный бокал казался полупустым.

Дженни продолжала грызть свой кренделек и потягивать вино в одиночестве. Явно томясь скукой, она взглянула на свои часы, нахмурилась и, не выпуская кренделька, поднесла часы к уху и прислушалась. Потом снова посмотрела на них и потрясла рукой. Они остановились. Она повернулась кругом, ища глазами настенные часы, а потом принялась украдкой поглядывать на кисти людей, находившихся поблизости. Наконец она похлопала по плечу Клода Мэбри, и когда он повернулся к ней, мизансцена изменилась. Появившаяся на переднем плане Терри Накамура заслонила от Рэя жену, но, по правде говоря, он даже обрадовался, поскольку ничего не имел против того, чтобы поглазеть на Терри. Она была японкой и отличалась той очаровательной легкой смуглотою, той природной загадочностью, тем невинным и одновременно мудрым выражением лица, которые Рэй находил очень эротичными во всех женщинах восточного типа. Когда несколькими часами ранее он явился к Шумейкеру, все еще злой и печальный после ссоры с женой, он прошел вслед за ней в спальню: Джим велел гостям складывать свои куртки и пальто здесь, прямо на кровати. На ней уже высилась гора одежды, и шубка Терри оказалась под курткой Рэя, брошенной на самый верх. Его пустые рукава из верблюжьей шерсти стыдливо легли на ее голубой мутон, и Рэй вдруг понял со всей определенностью, что ближе, чем сейчас, они с Терри Накамура никогда не будут. Она приехала в Америку шесть лет назад, спасаясь от брака с мужчиной, подысканным родителями, до сих пор не вышла замуж и работала переводчиком в местной телекоммуникационной фирме. Она быстро вышла из полутемной спальни, даже не взглянув на Рэя (словно прочитав и посчитав неприличными его мысли), и поздоровалась с ним, только когда они оба оказались в залитой ярким целомудренным светом гостиной. Список вещей, которые Рэй знал про себя наверняка, пополнился третьим пунктом: постепенное облысение, неумение останавливать мяч в прыжке – и теперь еще Терри Накамура. Глядя на нее сейчас, он попытался найти в ней какой-нибудь изъян, способный понизить степень ее сексуальной привлекательности в его глазах, и всего через несколько секунд заметил пятно горчицы на рукаве блузки и неприятную привычку проводить языком по верхним зубам, прежде чем улыбнуться. Большего ему и не требовалось. Теперь он сможет жить всю жизнь без Терри Накамура, как живет без всех остальных женщин, появлявшихся до нее.

Он услышал, как Джим Шумейкер выходит из дома – застекленные створчатые двери открылись с ужасным скрипом, – но успел отойти от окна обратно на середину двора и уставиться в небо. Джим по-прежнему был босиком, и теперь две верхние пуговицы его мятой желтой рубашки были расстегнуты – умышленно выставленное напоказ свидетельство недавней возни с очередной подружкой в одной из задних комнат. Рэй попытался сделать вид, будто поглощен созерцанием звезд, но Джим не поддался на удочку.

– Я знаю, чем ты тут занимался, Рэй. – Он рассмеялся и положил руку ему на плечи. – Ты поссал на мой дом, верно?

После секундной заминки Рэй сказал:

– Ты меня застукал.

– Ах ты, сукин сын! – Джим рассмеялся еще громче. – Но знаешь что? Это неплохая мысль.

Рэй смотрел, как Джим окатывает длинной дымящейся струей чистенький белый кирпич. Когда пи закончил, Рэй не без труда отговорил его от намерения вернуться в гостиную и предложить всем остальным мужчинам («Да и женщинам тоже, я же не шовинист, черт возьми!») выйти и поссать на дом, где он почти двадцать лет жил с бывшей миссис Шумейкер, где они вырастили двух детей, сына и дочь, которые сейчас учились в университете, и где каждое воспоминание самой своей полнокровностью словно указывало на грядущие пустые годы, без любви и конфликтов, без ссор и вспышек раздражения, без упущенных возможностей, воображаемых или реальных. «Вот почему Джин даже не запотела оставить дом себе, – однажды сказал Джим Г но. – Он на нее нагоняет тоску».

На меня тоже, подумал Рэй, но промолчал. Тускло освещенная спальня, стеллажи для журналов у камина, бесконечные хождения Джима по кругу, от одного гостя к другому. И самое главное – его превращение в типичный образец конченого человека. Именно тоску, а не воспоминания о Джин они пытались изгнать, собираясь на эти вечеринки: если достаточно громко смеяться и достаточна много пить (думали все они), возможно, сам дом исполнится радости и ужасный призрак сломанной жизни покинет друга. Но пока этого не произошло и, похоже, не предвиделось в обозримом будущем. Может статься, в конечном счете Джим все правильно понимал.

Когда они возвращались на машине домой тем вечером, Рэй был трезвым, а Дженни сонной. Она зевала, тихо постанывая. Останавливаясь на красный свет, он брал руку жены, но потом отпускал, чтобы включить передачу, а потом снова пытался взять; и Рэй размышлял, не поставили ли они крест на романтических чувствах в тот день, когда купили этот крохотный японский автомобиль. Неужели экономичный расход горючего и долгие влажные поцелуи – вещи несовместимые? Большой американский автомобиль часто ломался в каком-нибудь живописном месте, и в ожидании техпомощи они могли лечь бедром к бедру и просто заняться любовью; а эта практичная малолитражка могла только довезти их до дома.

– Бедный Джим, – сказала Дженни немного погодя. – Он действительно нуждается в помощи Весь вечер не спускал с меня глаз: все ждал, когда я всерьез примусь за вино. Он похож на стервятника.

– Я бы не назвал его стервятником.

– А куда он подевал свои туфли? – спросила она и весело рассмеялась. Но потом умолкла и посмотрела в окно, на темный парк и огромную пустую автостоянку перед ним. – Просто они становятся

очень утомительными, – сказала она, – эти вечеринки. – Она вздохнула и потрясла головой, словно пытаясь вытряхнуть какую-то мысль. – Клод Мэбри пытался ухаживать за мной.

– Пытался – что?

– Ухаживать, честное слово! Я сама не могла померить. Видишь, какие мы старые. Будь мы моложе, я бы сказала, что он ко мне подкатывался или клеил меня. А теперь они ухаживают.

– Полагаю, я пропустил это.

– Ты исчез на какое-то время.

– Да. Выходил подышать свежим воздухом.

Радио играло, но тихо; и услышав песню, которая ему нравилась, Рэй прибавил звук. Но это оказалась другая песня. Бросив взгляд на жену, он увидел ее профиль на фоне темного окна и понял, что она чем-то подавлена. Таким вот даром он обладал: способностью чувствовать, когда Дженни погружается в уныние. Но в такие минуты он сам словно тонул в пучине ее печали.

Она выходила замуж, возлагая на брак большие надежды, а он ровным счетом ничего не ждал от супружеской жизни. Вероятно, подумал Рэй, это их самая серьезная проблема.

Дженни глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и взглянула на него.

– Неужели тебе даже не интересно, что он сказал?

– Конечно интересно.

– Но ты не спросил.

Они стояли перед светофором, и она смотрела прямо перед собой.

– И что же он сказал, дорогая?

– Он спросил, ходила ли я когда-нибудь на сторону.

– Нет.

– Богом клянусь. Именно в таких выражениях. Словно мне пойдет на пользу, если он… если мы… Он был отвратителен.

– Никогда его особо не жаловал, – сказал он. – Клода.

Дженни повернула голову и посмотрела на него, и Рэй понял, что высказался не по делу или не нашел приличествующих случаю слов. Иногда он делал и то и другое. Фары встречного автомобиля на миг осветили лицо Дженни, по-прежнему печальное. Повернувшись к ней, он попытался улыбнуться, но неудачно, и они просто обменялись пристальными взглядами.

– Да, – сказала Дженни, отворачиваясь от него. – Я тоже никогда его не жаловала.

Машина, едущая по темным пустым улицам, походила на консервную банку, каковой, собственно, и являлась. Рэй подумал было рассказать жене о том, как Джим Шумейкер надругался над стеной

собственного дома, но потом решил, что момент для подобной истории уже прошел и что заключенный в ней юмор (а он не знал, действительно ли она смешна) сейчас останется непонятым. Дженни часто видела скрытые мотивы поступков, когда он видел только сами поступки, и если у них существовали проблемы во взаимоотношениях (а они существовали), вероятно, в конечном счете они объяснялись разницей между ее глубоким взглядом на вещи и его поверхностным. И все-таки даже Рэй сознавал, что сегодняшний вечер не совсем обычный. Босые ноги Джима, сияющие в свете звезд; пятно на блузке Терри Накамура; пара в окне соседнего дома – он хотел рассказать Дженни обо всем, что видел сегодня вечером, обо всем, что знал. Но она была его женой.

Остановившись на подъездной аллее, Рэй выключил фары, а потом заглушил двигатель. Хотя почти сразу в машине стало холодно, никто из них не пошевелился. Они оба страшно устали.

– Мне кажется, я беременна, – проговорила она обыденным, ровным голосом.

– Правда? – сказал он.

– У меня задержка. И разные другие дела. Ощущения.

– Ну да, – сказал он. – О господи! Ладно. Я имею и виду, это хорошо, верно ведь?

– Думаю, да. – В темноте Рэй не видел, смотрит ли она на него и вообще открыты ли у нее глаза. – Мне кажется, люди просто притворяются, будто планируют такие вещи. А обычно все происходит именно так.

– Наверное, ты права, – сказал он.

Рэй взял Дженни за руку, и они долго сидели так, молча, постепенно замерзая.

– Ну и каков план дальнейших действий? – спросил он, и она рассмеялась.

Он тоже рассмеялся, наклонился к ней и поцеловал в губы. Старая жизнь закончилась и начиналась новая, Рэй чувствовал это; сейчас он целовал Дженни словно в первый раз – или в последний. Казалось, они выпали из времени и повисли в пространстве между прошлым и будущим, собираясь с силами, чтобы жить дальше, двигаться вперед.

Она еще раз поцеловала Рэя и немного отстранилась, зябко передернув плечами.

– Ноги у Джима, – сказала она. – Они страшно маленькие, правда?

– Просто крошечные. И такие белые. Когда мы стояли во дворе… – Рэй осекся, не зная, с чего начать и чем все закончится, если он начнет.

– У него все наладится, Рэй, – сказала Дженни, дотрагиваясь до него. – Когда-нибудь. Более или, менее.

Рэй тоже так считал. Но они сошлись во мнении, что в ближайшее время Джим, скорее всего, простудится, разгуливая босиком по такой погоде; и сойдясь во мнении, они вошли в дом и легли в постель, где спали вместе эту ночь, и следующую, и еще много ночей.