Текст книги "Мерзость"

Автор книги: Дэн Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Он английский резидент в Сиккиме, – отвечает Дикон, не выпуская трубки изо рта. Голос у него очень злой. – Помните наши карты? Самая восточная провинция британской колониальной администрации Индии, та самая, через которую нам придется идти в Тибет. Якобы независимое королевство Сикким. Бейли заручился поддержкой далай-ламы в Лхасе относительно всей этой чепухи об «оскорбленных тибетцах», но на самом деле именно Бейли не позволил получить разрешение всем британским альпинистам, за исключением нашей экспедиции. А также немецким и швейцарским.

– Зачем ему это, Ри-шар? – спрашивает Жан-Клод. – То есть я понимаю, почему британский резидент пытается остановить немцев и швейцарцев и сохранить Эверест как «английскую гору», но почему, черт возьми, он не дает получить разрешение английским экспедициям?

Похоже, гнев не дает Дикону говорить. Он кивает леди Бромли-Монфор.

– Бейли – бывший альпинист, покоривший несколько не самых высоких вершин здесь, в Гималаях, – объясняет Реджи. – Он уже давно не в лучшей форме – хотя и тогда не мог даже подумать об Эвересте, – но многие из нас считают, что он поддерживает и преувеличивает гнев тибетцев по поводу лам в качестве предлога сохранить горы за собой.

От этой новости я начинаю часто моргать.

– Он попытается сделать это весной или летом?

– Никогда, – цедит Дикон сквозь сжатые зубы. – Просто хочет помешать остальным.

– Тогда почему леди… Реджи… получила согласие премьер-министра и далай-ламы?

Реджи снова улыбается.

– Я пошла прямо к премьер-министру и далай-ламе, попросила персонального разрешения. И полностью игнорировала Бейли. Он возненавидел меня за это. Нам придется пересекать Сикким по возможности быстро и незаметно, прежде чем Бейли придумает, как нас задержать. Единственное наше преимущество заключается в том, что я предприняла кое-какие меры, чтобы ввести его в заблуждение и заставить поверить, что наша экспедиция попытается пройти к Джомолунгме в августе, после окончания сезона муссонов, а не теперь, до его начала, и что мы выберем более короткий северный маршрут – через равнину Тангу и вверх по Серпо Ла, – а не традиционный, который проходит восточнее.

– Неужели Бейли так глуп, что поверит, что кто-то снова попытается подняться на Эверест в августе? – спрашивает Дикон. Его разведывательная экспедиция 1921 года выбрала именно этот вариант, но выяснила лишь то, насколько глубоким может быть снег в августе. Однако именно 5 июня Мэллори, Сомервелл и другие – за исключением Дикона, который считал состояние снега опасным, – потеряли семь шерпов и жителей Бхопала под лавиной во время попытки упрямого Мэллори вернуться в третий лагерь на Северном седле после сильных снегопадов рано пришедшего муссона.

– Потому что мы с Пасангом и еще шесть человек проделали это в августе прошлого года.

Мы втроем, как по команде, поворачиваемся к Реджи и молча смотрим на нее. Присутствие доктора Пасанга почти незаметно. В мерцающем свете камина он стоит позади мягкого кресла, в котором сидит Реджи, наклонившись над бокалом с бренди.

– Что проделали? – наконец спрашивает Дикон.

– Пошли к Эвересту, – голос Реджи звучит резко. – Пытались найти тело кузена Перси. Я бы отправилась туда раньше, но после того как оттуда ушли полковник Нортон, Джеффри Брюс и остальные члены группы Мэллори, муссон разыгрался не на шутку. Нам с Пасангом пришлось ждать, пока прекратятся самые сильные дожди, а на Джомолунгме – снег, и только тогда мы пошли туда с шестью шерпами.

– И далеко вы добрались? – В голосе Дикона проступает сомнение. – До Шекар-дзонга? Дальше? До монастыря Ронгбук?

Реджи поднимает взгляд от бокала с бренди; ее ультрамариновые глаза потемнели от гнева, вызванного тоном, каким был задан вопрос. Но голос остается твердым и бесстрастным.

– Мы с Пасангом и двумя другими шерпами провели восемь дней на высоте больше двадцати тысяч футов в четвертом лагере Мэллори. Но снег не прекращался. В один из дней мы с Пасангом поднялись до пятого лагеря, но там не осталось никаких продуктов, а буран усиливался. Нам повезло, что мы смогли спуститься на Северное седло, где застряли еще на четыре дня, причем последние три провели без пищи.

– Пятый лагерь Мэллори находился на высоте двадцати пяти тысяч двухсот футов, – очень тихо говорит Жан-Клод.

Реджи лишь кивает в ответ.

– За те восемь дней на Северном седле в четвертом лагере я похудела на тридцать фунтов. Один шерпа, Наванг Бура – вы познакомитесь с ним завтра утром – едва не умер от горной болезни и обезвоживания. Наконец, восемнадцатого августа мы дождались временного улучшения погоды и спустились до первого лагеря Мэллори – четверым шерпам, которые ждали нас в третьем лагере, пришлось буквально нести Наванга через ледник, – где немного отдохнули, прежде чем идти назад. Снег так и не перестал. С неба лило и в джунглях Сиккима, через которые мы продирались в сентябре. Я думала, что никогда не просохну.

Мы с Диконом и Жан-Клодом обменялись взглядами. Уверен, что их мысли были созвучны моим. Эта женщина и этот высокий шерпа поднялись на Эверест на высоту более 25 000 футов в разгар сезона муссонов? И провели восемь дней подряд на высоте больше 23 000 футов? Почти никто из состава трех предыдущих экспедиций не провел столько времени на такой высоте.

– Где вы учились альпинизму? – спрашивает Дикон. Похоже, бренди на него подействовал, чего я никогда прежде не видел. Возможно, все дело в высоте над уровнем моря.

Реджи поднимает пустой бокал, Пасанг кивает куда-то в темноту, откуда появляется слуга и снова наполняет наши бокалы для бренди.

– В Альпах, начинала еще девчонкой. – Ее голос звучит буднично. – С кузеном Перси, с проводниками и одна. Приезжая в Европу из Индии, я больше времени проводила в Альпах, чем в Англии. И в здешних горах тоже.

– Вы помните, как звали ваших альпийских гидов? – спрашивает Жан-Клод; в его тоне не слышно вызова, только любопытство.

Реджи называет имена пяти опытных представителей «Гидов Шамони», таких знаменитых, что о них наслышан даже я. По словам леди Бромли, трое из них в прошлом сопровождали ее сына Персиваля. С губ Жан-Клода срывается тихий свист – как и в тот раз, когда он услышал от леди Бромли имена троих из этих пяти.

– На какие вершины вы поднимались в одиночку? – спрашивает Дикон. Тон у него изменился.

Реджи слегка пожимает плечами.

– Пево, Элефруад, Мейджи, северный склон Гранд-Жорас, северо-восточный склон Пиц-Бадиль, северный склон Дрю, затем Монблан и Маттерхорн. И несколько вершин здесь – среди них только один восьмитысячник.

– В одиночку, – повторяет Дикон. Выражение лица у него какое-то странное.

Реджи снова пожимает плечами.

– Не знаю, поверите ли вы мне, мистер Дикон, но для меня это не имеет значения. Однако вы должны понять вот что. Когда прошлой осенью моя тетя, леди Бромли, написала мне и попросила получить разрешение на проход к Джомолунгме для вашей экспедиции, чтобы – цитирую – «найти Персиваля», я уже была в Лхасе, чтобы получить от далай-ламы и премьер-министра разрешение… на еще одну попытку, этой весной. Мою собственную вторую попытку – с Пасангом и на этот раз большим количеством шерпов.

– Но в разрешении упоминаются «другие сахибы», – замечает Дикон.

– Я сама собиралась их найти, мистер Дикон. Даже связалась с ними и пригласила присоединиться к моей поисковой экспедиции этой весной. Разумеется, им пришлось бы заплатить. Но когда тетя Элизабет сообщила мне ваши имена, я кое-что разузнала и решила, что вы… подходите. Кроме того, вы были другом моего кузена Чарльза и знали Перси. Я подумала, что так будет лучше – дать вам шанс.

Я вдруг осознаю, что мы поменялись ролями, и теперь мы выступаем в роли просителей в ее экспедиции, а не наоборот. Судя по слегка остекленевшему взгляду Дикона, он тоже это сообразил.

– Как ваш кузен Чарльз? – Скорее, он хочет сменить тему разговора, чем получить ответ.

– Я получила телеграмму от тети Элизабет всего неделю назад, – говорит Реджи. – Чарльз умер от прогрессирующего отека легких, пока вы плыли в Калькутту.

Мы выражаем соболезнования. Дикона эта новость, похоже, сильно расстроила. Долгое молчание нарушается только потрескиванием дров в камине.

Мы с Же-Ка докуриваем сигары, и я по его примеру бросаю окурок в огонь. Потом мы ставим пустые бокалы на стол.

– Нам нужно внести кое-какие изменения в маршрут и в планы по закупке провизии, – говорит Реджи, – но мы можем сделать это завтра днем после того, как вы выберете себе шерпов и лошадей. Шерпы будут здесь, как только рассветет; сегодня вечером они разбили лагерь всего в миле отсюда, и я хочу поздороваться с ними. Пасанг разбудит вас, если кто-то привык вставать поздно. Спокойной ночи, джентльмены.

Мы встаем вслед за Реджи, и она покидает освещенный круг. Через несколько минут, все еще не произнеся ни слова, мы идем вслед за слугой в свои комнаты на втором этаже. Поднимаясь по широкой винтовой лестнице, я замечаю, что Дикон как будто с трудом поднимает ноги.

Но как вы сохраните куриную тушку свежей в течение нескольких недель, если снег застанет вас в третьем лагере ниже Северного седла, мистер Дикон? Вы собираетесь нести с собой лед? Электрический холодильник?

В поместье Реджи мы просыпаемся рано. Аккуратный задний двор за домом своими размерами и тщательно постриженной травой напоминает поле для крикета. Выше и ниже дома утренний туман, словно пар от дыхания, поднимается от рядов чайных кустов, и я различаю силуэты, которые движутся между кустами и собираются во дворе, как будто туман вдруг сгустился и принял человеческие формы. Солнце становится ярче, туман начинает рассеиваться, и мне удается насчитать около тридцати фигур. За плантацией виднеются горы; далекие белые вершины Гималаев так ярко блестят в лучах восходящего солнца, что я щурюсь – но это не помогает, и глаза все равно слезятся.

– Слишком много людей, – говорит Дикон. – Я собирался взять дюжину шерпов-кули.

– Просто шерпов, – поправляет Реджи. – «Шерпа» означает «люди с востока». Несколько поколений назад они спустились с перевала Нангпа Ла высотой девятнадцать тысяч футов. Несколько тысячелетий они защищали свою землю и свою независимость. И никогда не были ничьими «кули».

– Все равно слишком много, – говорит Дикон. Фигуры, все четче проявляющиеся сквозь туман, приближаются к нам.

Реджи качает головой.

– Я потом объясню, почему нам понадобится не меньше тридцати. Теперь я представлю их всех и отберу двенадцать человек, которые будут, как мне кажется, великолепными альпинистами. «Тигры» – так их обычно называли генерал Брюс и полковник Нортон. Большинство из этих двенадцати говорят по-английски. Я позволю вам троим поговорить с ними и выбрать двух напарников.

– Вы знаете их имена? – удивляюсь я.

– Конечно, – кивает Реджи. – А также их родителей, жен и детей.

– И все эти шерпы живут в окрестностях Дарджилинга? – спрашивает Жан-Клод. – Рядом с вашей плантацией?

– Нет. Эти люди – лучшие из лучших. Кое-кто живет в непальском регионе Солу Кхумбу у южных склонов горы Эверест. Другие пришли из района Хеламбу, из долины Аруна или из Ровалинга. Остальные из Катманду. Только четверть из них живет в пределах четырех дней пути от Дарджилинга.

– Предыдущие экспедиции всегда брали несколько шерпов из Дарджилинга, а по пути нанимали в деревнях тибетских носильщиков, – говорит Дикон.

– Да, – подтверждает Реджи и ударяет кожаным стеком по обтянутой перчаткой ладони; когда перед восходом солнца мы собрались в огромной кухне, чтобы выпить кофе, она вернулась с утренней верховой прогулки. – Вот почему у трех первых английских экспедиций было несколько хороших альпинистов-шерпов, но много носильщиков, совсем не приспособленных для работы в горах. Тибетцы – замечательный народ, гордый и храбрый, но когда они вынуждены выполнять обязанности носильщиков, то – как вы должны помнить по опыту двух предыдущих экспедиций сюда, мистер Дикон, – начинают вести себя как английские члены профсоюза и объявляют забастовку, чтобы добиться повышения жалованья, улучшения питания, сокращения рабочего дня… причем всегда в самый неподходящий момент. Шерпы так себя не ведут. Если они согласились помочь, то будут помогать, и остановить их может только смерть.

Дикон хмыкает, но я замечаю, что он с этим не спорит.

Пасанг выстраивает тридцать шерпов в подобие шеренги; они по очереди выходят вперед, кланяются леди Бромли-Монфор, и Реджи сама представляет их нам. Непривычные имена не задерживаются у меня в памяти, и я удивляюсь, как Реджи их различает, но потом понимаю, что виновата моя американская невнимательность: этот шерпа массивнее остальных, у этого густая черная борода, у этого редкие усики, этот чисто выбрит, но брови у него срослись, образуя сплошную черную линию над глазами. У одного нет передних зубов, а стоящий сразу за ним улыбается ослепительной белозубой улыбкой. Есть плотного телосложения, есть худые. Одежда у кого-то из тонкого хлопка, у кого-то больше напоминает тряпье. У кого-то на ногах европейские альпинистские ботинки, но большинство в сандалиях, а некоторые вообще босиком.

Когда церемония знакомства заканчивается, Пасанг отводит большую половину шерпов в дальний угол двора, где те усаживаются на корточки и тихими голосами заводят дружескую беседу.

– Никогда в жизни не нанимал на работу шерпу, – шепчет Жан-Клод.

– Я нанимал, – успокаивает его Дикон.

Но в конечном итоге именно Пасанг и Реджи помогают нам сделать выбор. Наша троица едва способна выйти за рамки разговора о пустяках, но Пасанг, например, говорит, что «Нийма может целый день, не уставая, нести груз, вдвое превышающий его собственный вес», а Реджи сообщает, что «Анг Чири живет в деревне, расположенной на высоте более пятнадцати тысяч футов, и, похоже, прекрасно чувствует себя и на больших высотах». Такого рода информация, а также способность говорить по-английски или понимать английский помогают нам принять решение, особенно по поводу персональных шерпов.

Через двадцать минут мы понимаем, что единственным шерпой у Реджи будет Пасанг – на него также возложены обязанности сирдара, или начальника всех шерпов, и врача экспедиции. Же-Ка выбрал Норбу Чеди и Лакру Йишея в качестве личных шерпов. Они из разных деревень и скорее всего не родственники, но похожи, как братья. У обоих на глаза спадают длинные челки – Реджи объясняет, что у людей, живущих среди ледников, эти длинные челки служат вместо темных очков, защищая от снежной слепоты.

Дикон выбрал шерпу по имени Нийма Тсеринг – невысокого, крепкого мужчину, который хихикает перед тем, как ответить на своем пиджин-инглиш на каждый вопрос, и который может нести груз, более чем вдвое превышающий его вес. Второй шерпа Дикона выше, тоньше и лучше говорит по-английски; его зовут Тенцинг Ботиа, и он никогда не расстается со своим помощником, молодым Тейбиром Норгеем.

В качестве «тигров» я выбираю улыбающегося, невысокого, но явно крепкого и жизнерадостного парня по имени Бабу Рита, а также Анга Чири из высокогорной деревни. Широкая улыбка Бабу настолько заразительна, что я невольно улыбаюсь ему в ответ. У него все зубы на месте. Анг не очень высокий, но его бочкообразная грудь такая широкая, что, как выразился бы мой отец, «сделала бы честь любому уроженцу Кентукки». Я предполагаю, что Анг Чири способен подняться на вершину Эвереста, ни разу не воспользовавшись кислородом из наших баллонов.

Еще несколько минут мы просто болтаем, а затем Реджи объявляет, что общительный невысокий паренек по имени Семчумби – похоже, фамилии у него нет – будет поваром экспедиции. Высокий, серьезный шерпа с относительно светлой кожей, которого зовут Наванг Бура, будет отвечать за вьючных животных.

– Кстати, о вьючных животных, – говорит Реджи. – Пора паковать снаряжение в тюки для мулов. – Она хлопает в ладоши, Пасанг делает знак рукой, и все тридцать шерпов спешат к нижним конюшням, где стоят грузовики со снаряжением.

– А вам, джентльмены, нужно выбрать верховых лошадей и седла, – прибавляет Реджи и быстрым шагом направляется к верхним, большим конюшням.

– Должно быть, вы шутите. – Я сижу на белом пони, а мои ноги стоят на земле.

– Это тибетские пони, – объясняет Реджи. – Они гораздо лучше обычных лошадей и пони приспособлены для обледенелых горных троп, по которым мы будем продвигаться, и могут пастись там, где лошадь или мул останутся голодными.

– Да, но…

Я встаю и позволяю пони выйти из-под меня. Жан-Клод смеется так, что хватается за бока. Ноги у него не такие длинные, и он может свесить их по бокам пони, как будто действительно едет верхом. Дикон тоже выбрал себе лошадку, но не дал себе труда сесть на нее.

Когда я увидел, как Реджи возвращается с утренней прогулки на чалом жеребце, то подумал, что в Тибете у нас будут настоящие лошади. Как бы то ни было, в перечне необходимого снаряжения для экспедиции Брюса 1924 года имелась рекомендация, чтобы каждый англичанин привез собственное седло.

Я смотрю на миниатюрного белого пони, выходящего из-под моих расставленных ног. Черт возьми, беднягу придавит даже английское седло, а американское вообще превратит в лепешку.

Дикон словно прочел мои мысли.

– Можно просто положить одеяло на спину бедного животного, но ты, Джейк, устанешь все время поднимать ноги. Свалиться с пони на узкой горной тропе тоже будет не очень приятно… до речки внизу может быть три или четыре сотни футов отвесной скалы. Есть еще деревянные тибетские седла, которые хотел использовать Мэллори в двадцать первом году, но я бы тебе не советовал.

– Почему? – спрашиваю я.

– У него форма буквы «V», – говорит Реджи. – Через две или три мили оно раздавит вам яички.

Я густо краснею – мне еще не приходилось слышать, чтобы женщина произносила слово «яички». Жан-Клод не в силах сдержать смех.

– Я спущусь и помогу Пасангу проследить за погрузкой, – говорит Дикон.

Реджи указывает конюху, какое из маленьких седел нужно взять для каждого маленького пони. Мне достается самое большое.

– Ланч ровно в одиннадцать, – кричит она вслед Дикону. – Тогда и решим вопрос с продовольствием.

Ричард останавливается, поворачивается, открывает рот, словно собираясь что-то сказать, но потом вытаскивает из кармана твидовой куртки незажженную трубку и прикусывает мундштук. По-военному повернувшись через правое плечо, он быстрым шагом идет к конюшне, потом спускается к нижней конюшне и гаражу, откуда доносятся крики шерпов и ржание мулов.

Во время ланча Дикон и Реджи громко спорят; дискуссия продолжается после полудня за бокалом хереса, когда провизия и снаряжение наконец распределены по тюкам, чтобы утром их можно было быстро погрузить на мулов, и возобновляется за ужином в большой столовой.

Они спорят по поводу провизии, маршрута, планов поиска тела Персиваля Бромли, способов восхождения, времени, когда мы доберемся до Эвереста, и – самое главное – кто руководит экспедицией.

В разгар спора за ланчем Дикон упоминает о загадке, которую нам так и не удалось разрешить, несмотря на все связи Ричарда среди членов экспедиции 1924 года – каким образом Персиваль Бромли вообще мог получить разрешение следовать за экспедицией? И генерал Брюс, прежде чем заболел и был вынужден покинуть экспедицию, и полковник Нортон, сменивший его на посту руководителя, твердо придерживались заранее разработанного плана. Даже один лишний человек, за которого им нужно было отвечать, мог внести неразбериху, а молодой Перси не был известным альпинистом, так что Мэллори и остальные стали бы возражать против его присутствия, хотя бы и не в качестве члена экспедиции. Даже давние друзья Дикона, Ноэль Оделл и капитан Джон Ноэл, режиссер, вызвавший скандал своими танцующими ламами, утверждали, что понятия не имеют, почему Перси позволили следовать за ними. Они лишь ссылались на генерала Брюса и полковника Нортона, которые утверждали, что всё в порядке – вопреки всякой логике. Все альпинисты, которых расспрашивал Дикон, говорили, что Перси был милым и скромным парнем, и пока он просто следовал за экспедицией, примерно в полутора днях позади, его терпели.

Но никто не позволил бы молодому лорду Персивалю Бромли идти за ними до базового лагеря на Эвересте у подножия ледника Ронгбук. Все это понимали.

Реджи устала от разговоров, и ее тон ясно дает понять, что дальнейшее обсуждение бессмысленно.

– Выслушайте меня в последний раз, мистер Дикон. Кузен Персиваль гостил здесь, когда руководителей экспедиции двадцать четвертого года пригласили на плантацию на ужин с лордом и леди Литтон, а также со мной и Перси. Должно быть, вам известно, что лорд Литтон был генерал-губернатором Бенгалии, и они вместе с генералом Брюсом и полковником Нортоном почти час беседовали с Перси в кабинете. Вернувшись, Брюс и Нортон объявили, что Перси будет позволено следовать за экспедицией – не с ними, как вы понимаете, неофициально, а только позади них – при условии, что у Перси будет собственная лошадь, палатка и запас продуктов. Последнее было не проблемой, потому что Перси уже собирал здесь, на плантации, все необходимое еще за две недели до прибытия экспедиции в Калькутту.

Дикон качает головой.

– В этом нет никакого смысла. Позволить кому-то просто следовать за экспедицией в Тибет? Тому, у кого нет официального разрешения находиться на территории Тибета? Даже если бы лорд Персиваль держался на расстоянии одного дня пути от экспедиции, он все равно был англичанином, и его арест или задержание могли бы осложнить отношения экспедиции с дзонгпенами и тибетскими властями. Полная бессмыслица.

– Кто такие дзонгпены, о которых я все время слышу? – спрашивает Жан-Клод. – Просто местные начальники? Деревенские старосты? Тибетские военачальники?

– Ни то, ни другое, ни третье, – отвечает Реджи. – Большинство тибетских общин управляются дзонгпенами – обычно двумя, один из которых уважаемый лама, а другой уважаемый мирянин из числа жителей деревни. Но иногда дзонгпен один, глава племени. – Она снова поворачивается к Дикону. – Уже поздно, мистер Дикон. Вы получили удовлетворительные ответы на все вопросы?

– За исключением одного: зачем ваш кузен хотел подняться на Эверест после того, как оттуда ушла экспедиция Нортона? – продолжает настаивать Дикон.

Реджи смеется, но смех у нее невеселый.

– Перси никогда не пытался покорить Эверест. В этом я уверена.

– Зигль рассказал «Берлинер цайтунг» и «Таймс», что именно таковы были намерения Перси, – возражает Дикон. – Он утверждает, что когда с другими немцами прибыл во второй лагерь – уже из чистого любопытства, понимая, что первоначальный план встретиться с Мэллори осуществить не удастся, – то он, Зигль, и его спутники видели вашего кузена и Курта Майера, спускавшихся с Северного гребня. Явно с трудом.

Реджи решительно качает головой. Ее иссиня-черные локоны скользят по плечам.

– Бруно Зигль лгал. – Голос ее звучит резко. – Возможно, у Перси была причина подниматься на гору, но я точно знаю, что он приезжал в Тибет не для того, чтобы покорить Эверест. Бруно Зигль – заурядный немецкий бандит, и он лжет.

– Откуда вы знаете, что Зигль – заурядный немецкий бандит? – спрашивает Дикон. – Вы знакомы?

– Разумеется, нет, – фыркает Реджи. – Но я навела справки в Германии и кое-где еще. Как альпинист Зигль опасен – для себя и для тех, кто идет с ним; а в своей обычной жизни в Мюнхене он головорез-коричневорубашечник.

– Думаете, Зигль как-то замешан в смерти вашего кузена и Майера? – спрашивает Дикон.

Реджи не отвечает, но взгляд ее ультрамариновых глаз упирается в Дикона.

Когда все немного успокаиваются, мы демонстрируем Реджи усовершенствованные Жан-Клодом «кошки» с 12 зубьями и короткие ледорубы для преодоления вертикальных стен. Затем Же-Ка показывает приспособление под названием «жумар» и веревочные лестницы, которыми обычно пользуются исследователи пещер.

– Великолепно, – восклицает Реджи. – Все это значительно облегчит подъем на Северное седло – а перила и лестницы обезопасят носильщиков. Но боюсь, у меня нет достаточно жестких ботинок, чтобы воспользоваться «кошками» с передними зубьями.

– Они нужны только лидеру, – поясняет Дикон. – А я гарантирую, что этого не будет.

– Я привез с собой запасную пару жестких ботинок, – говорит Жан-Клод. – Думаю, они могут подойти. Я сбегаю и принесу – проверим.

Ботинки приходятся женщине впору. Реджи делает несколько пробных замахов короткими ледорубами. Дикон не закатил глаза, но я вижу, чего ему это стоило.

– А теперь я хочу вам показать одну новинку, – говорит Реджи.

Она идет в кладовую и через несколько минут возвращается с четырьмя головными уборами, похожими на шлемы футболистов, только изготовленными из кожаных ремешков, или на головные повязки, которыми пользуются шахтеры. Только сзади у них две изолированные батарейки, а спереди – шахтерская лампа.

– Я заказала эти штуки в сентябре прошлого года, после возвращения с Эвереста, – говорит Реджи. – Лорд Монфор владел большим количеством шахт в Уэльсе. Это новейшее изобретение – электрические головные фонари вместо карбидных, которые могли вызвать взрыв. Батареи тяжеловаты, но их хватает на несколько часов… и у меня есть много запасных.

– Для чего, черт возьми? – Дикон держит кожаные ремешки с лампой и тяжелыми батареями на вытянутых руках.

Реджи вздыхает.

– По словам Нортона, Ноэла и остальных, с которыми я говорила, когда в прошлом году их несчастливая экспедиция возвращалась через Дарджилинг, Мэллори и Ирвин планировали покинуть палатку в шесть или шесть тридцать утра, но на такой высоте все делается очень медленно – правильно зашнуровать ботинки, попытаться растопить снег на плите, чтобы добыть воду и приготовить горячий напиток и горячую кашу перед выходом, при этом не перевернуть плиту, надеть кислородные аппараты и включить их, – и поэтому они вышли из лагеря только в восемь или даже позже. Слишком поздно для попытки покорить вершину. Даже если они достигли вершины, им никак не удалось бы спуститься к пятому лагерю до наступления темноты. Вероятно, они не добрались бы даже до Желтого пояса.

– И когда, по вашему мнению, группа должна покидать лагерь с этими… этими… штуковинами на головах? – спрашивает Дикон.

– Не позже двух утра, мистер Дикон. Я бы предложила ближе к полуночи в ночь перед попыткой покорения вершины.

Мысль о восхождении на такой высоте ночью вызывает у Дикона смех.

– Мы замерзнем, – безапелляционно заявляет он.

– Нет, нет, – возражает Жан-Клод. – Разве ты забыл, Ри-шар, что благодаря тебе у нас есть замечательные теплые куртки на гусином пуху месье Финча, которых хватит и нам, и всем «тиграм»-шерпам? И мне кажется, что в словах леди… в словах Реджи есть резон. Ночью сходит меньше лавин. Снег и лед плотнее и тверже. Новые «кошки» будут лучше держать на более холодном снегу и твердом льду. И если эти фонари действительно освещают дорогу…

– Ими пользуются сотни валлийских шахтеров, – перебивает его Реджи. – По крайней мере, инженеры и мастера. И у шахтеров в их темных норах нет луны и звезд.

– Magnifique! – восклицает Жан-Клод.

– Очень интересно, – соглашаюсь я.

– Выйти из высокогорного лагеря в полночь, чтобы покорить вершину, – говорит Дикон. – Полный абсурд.

Для перехода к Эвересту отобраны 40 мулов, и каждый мул способен тащить на себе двойной тюк весом около 160 фунтов. Один носильщик-шерпа может вести двух мулов и одновременно нести тяжелый груз.

Реджи настаивает, чтобы наша экспедиция взяла больше полуфабрикатов. Дикон решительно возражает. За вкуснейшим ужином – фазан с превосходным белым вином – они снова схлестываются.

– Полагаю, леди Бромли-Монфор, вы не понимаете мою идею, которая лежит в основе этой экспедиции, – холодно замечает Дикон.

– Слишком хорошо понимаю, мистер Дикон. Вы пытаетесь покорить высочайшую вершину мира в альпийском стиле, словно это Маттерхорн. Вы планируете купить как можно больше продовольствия в тибетских деревнях по пути, а также охотиться на диких коз, кроликов, тибетских газелей, белого оленя, гималайских голубых баранов – на все, что только можно найти и подстрелить.

– Именно так, – подтверждает Дикон. – А поскольку вы утверждаете, что ходили в горы и в Альпах, и здесь, в Гималаях, то знаете, что еще никто не испытывал альпийский стиль на Эвересте.

– И на то есть веская причина, мистер Дикон. Не только высота горы, но и погода. Даже в это время, до начала муссона, погода на горе может измениться за несколько минут. А у вас просто нет достаточного количества занимающих немного места продуктов, чтобы провести на горе несколько недель, если потребуется. Вы же не можете бегать от ледника Ронгбук через Панг Ла в Шекар-дзонг каждый раз, когда у вас закончатся припасы. А в крошечной деревушке Чодзонг на перевале Панг Ла со стороны Эвереста в это время года нет лишних продуктов.

К этому времени я уже усвоил, что Ла по-тибетски означает «перевал». Панг Ла – это перевал на высоте 17 000 футов к югу от Шекар-дзонга, последний высокогорный перевал на подходе к монастырю Ронгбук, леднику Ронгбук и Эвересту. У большинства экспедиций дорога от Шекар-дзонга до базового лагеря на Эвересте в устье ледниковой долины Ронгбук занимает четыре дня… и еще несколько дней требуется для того, чтобы найти дорогу через ледник на Северное седло.

– Мы можем купить дополнительный провиант в деревнях по пути, – не сдается Дикон.

Реджи смеется.

– Большинство жителей тибетской деревни продадут вам последнюю курицу, даже если это значит, что его семья будет голодать, – говорит она, сверкнув белоснежными зубами. – Но как вы сохраните куриную тушку свежей в течение нескольких недель, если снег застанет вас в третьем лагере ниже Северного седла, мистер Дикон? Вы собираетесь нести с собой лед? Электрический холодильник? А после того, как вы минуете Ронгбук, не стоит надеяться, что вам хватит дичи, которую вы можете подстрелить. Если не считать немногочисленных голубых баранов и еще более редких йети, там, наверху, ничего нет. Вы можете потратить несколько дней на охоту, а не на восхождение… и все равно будете голодать.

Дикон игнорирует упоминание йети.

– Не забывайте, пожалуйста, леди Бромли-Монфор, что я там был. Я провел не одну неделю, исследуя северные подходы к Эвересту – гораздо дольше вас.

– В двадцать первом году вы потратили столько времени из-за того, что не могли отыскать очевидный путь через ледник Восточный Ронгбук, мистер Дикон.

Лицо Ричарда мрачнеет.

– Послушайте, – Реджи поворачивается ко всем троим, а не только к Дикону. – Я не предлагаю организовать питание так, как это делали Брюс, Нортон и Мэллори… Боже милосердный, я видела, как они отправлялись из Дарджилинга. Семьдесят носильщиков-шерпов – а к тому времени, как они пересекли границу Тибета, к ним присоединились еще столько же, всего сто сорок – и больше трех сотен вьючных животных, тащивших не только все необходимое, вроде кислорода, палаток и провианта, но также бесчисленные банки с фуа-гра, копчеными сосисками и говяжьим языком.