Текст книги "Рейвенор. Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 75 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

– Да, Одиссей. Цирк. Ведь там ты достаешь флекты, не так ли?

– Да, да. В отражении, да! – пробулькал он, зайдясь в смехе.

Одиссей растянулся на полу и замахал руками.

– Кто их тебе продает, Одиссей?

Бергоссиан фыркнул.

– Дюбо! – прокудахтал он. – В отражении, Дюбо из клетки.

– Черт возьми, Одиссей! – закричал Базаров. – Они же тебя укокошат, если ты их сдашь!

– Заткнись, Базаров.

– Дюбо! Дюбо и агенты!

– Не делай этого, Одиссей! – снова завопил Базаров, подавшись вперед.

Возиться с ним времени у меня не было. Легким псионическим ударом я сбил Базарова с ног и прижал к стене кухни. Затем я подкатился ближе к хихикающему Бергоссиану.

– Ты нам очень помог, Одиссей. Что еще ты можешь сказать мне?

Он устало затряс головой, словно человек, который долго катался на карусели и которого теперь тошнит. Или как пьяница, который выпил слишком много. Я мог чувствовать горький запах поднимающейся рвоты, дезориентацию сознания и тело, вышедшее из-под контроля.

Да простит меня Император, но это было восхитительно. Любые крайности телесного опыта, даже caмые неприятные, настолько недоступны мне, что, когда выпадает такая возможность, я наслаждаюсь ими.

Но вдруг ситуация начала выходить из-под контроля. Казалось, будто блаженные, теплые флюиды его мыслей пересыхают. Из них, словно камни во время отлива, стали подниматься какие-то фигуры. Теплое свечение в голове Бергоссиана потускнело, и на краю его сознания зарделся черный рассвет.

– Одиссей.

Неясные фигуры обступили меня – уродливые, застывшие, цвета потемневшей кости, покрытые пленкой теплой жидкости, которая плескалась и булькала, утекая от меня. Тело Бергоссиана начинало биться в каком-то припадке.

За спиной я услышал шипение Нейла:

– Выбирайтесь из него. Босс, выбирайтесь из него к чертям!

Я понял, что не могу. Меня несло вперед. Вокруг раскинулся залитый неясным светом пейзаж измученного, изувеченного сознания Одиссея. На какое-то мгновение все происходящее показалось мне почти смешным. Теперь я восседал не в своем суспензорном модуле, а в старинном инвалидном кресле, которое, набирая скорость, катилось вниз с откоса, а я не мог ни затормозить, ни остановиться.

– Одиссей. Отпусти меня.

Бергоссиан метался, бился головой, молотил о пол пятками и локтями. Затем раздался крик, но я уже не мог сказать, кричал ли это реальный Бергоссиан или это был какой-то пронзительный заупокойный плач, разносящийся над опаленной землей его ментального пейзажа.

Я все глубже погружался в него и никак не мог остановиться. Передо мной раскинулась обширная пустошь, засыпанная гагатовым пеплом и обломками какой-то почерневшей материи, искривленной, вздутой, рассыпающейся, потрескавшейся. По выгнутому куполу неба стремительно проносились рваные облака. Солнце, красное, как налитый кровью глаз, вскарабкалось по мелькающим небесам и снова зашло за один-единственный вздох.

Завывающий звук стал громче. Черный изломанный ландшафт рассекала смердящая пропасть. Яма, заполненная черепами. Миллиарды человеческих черепов, каждый из которых окрашивался эхом собственного предсмертного крика. Передо мной из затвердевшей ночи поднимались разрушенные здания: башни, шпили и циклопические цитадели. Сожженный город. Убитый улей. Это был Петрополис? Это было грядущее?

Я рухнул между огромными башнями и увидел их бесчисленные окна, ряд над рядом, ярус над ярусом – темные окна, напоминающие пустые глазницы, помутневшие от невообразимых эпох, проведенных во всепоглощающей темноте.

И тогда я остановился. Завывание смолкло. Я был одинок среди этого безмолвия, вокруг меня вздымались руины, а воздух наполняли зола и запах разложения. Под ногами поблескивало битое стекло и…

Под ногами.

Под ногами.

Я пошатнулся. Я стоял. Я был целым. Ступни, ноги, тело, руки, пальцы…

Я посмотрел вниз. Посмотрел живыми глазами, а не фоторецепторами. Потрескавшаяся черная почва под моими босыми ногами была усеяна осколками битого стекла. В них, словно в разбросанной кем-то мозаике, отражалось мое совершенство.

Я увидел свое лицо. То лицо, которое когда-то имел. Гидеон Рейвенор, молодой, сильный, целеустремленный. Как я скучал по этому лицу…

Я почувствовал, как что-то приближается ко мне. Я слышал это за своей спиной. Что-то тяжелое, быстрое бежало, хрустя стеклянными обломками. Оно фыркало, рычало, отплевывалось.

Я хотел повернуться. Тело отказалось двигаться. В отражении у своих ног я увидел неповоротливую, косматую тень какой-то огромной твари. Сверкнули клыки.

В последнюю секунду мое изображение в бесчисленных осколках изменилось и снова стало правильным. Шишковатая, раздутая груда плоти, покрытая шрамами и застарелыми следами ожогов, обрубки конечностей, изодранный и бесполезный ком головы, лоснящийся, розовый, будто грубо сшитый мешок. Настоящий я.

Абсолютно беспомощный во власти Хаоса.

Глава 5

Цирк можно было услышать за двадцать кварталов. Увидеть – за десять. Горны, сирены, оглушительные зазывающие крики из рупоров на столбах, танцующие лучи прожекторов и вспышки фейерверков. Казалось, будто ночной город в Общем Блоке G освещается огромной пылающей чашей.

Соседние улицы были переполнены: толпы смеющихся, пьяных людей, коробейники, воры-карманники, торговцы, «улыбчивые девочки». Наступила ночь игры.

Циркодром представлял собой колоссальный, покрытый куполом амфитеатр. Девяностометровые оуслитовые стены огромного строения казались только тенью в дымной ночи, теряющейся за вспышками и ослепительным блеском бушующего светового представления. Красные лучи прожекторов метались по волнующейся толпе. С верхних арок срывались визжащие ракеты, рассыпавшиеся ливнями зеленых и белых искр. В двадцати метрах над улицей на главном фасаде виднелась массивная вироновая надпись. Полыхающие буквы, высотой в три человеческих роста, гласили: «КАРНИВОРА». Оранжевые световые трубки вспыхивали, вычерчивая слово целиком, а затем пульсировали КАР-НИ-ВО-РА и снова вспыхивали вместе. Заточенные в клетках факелы и светосферы освещали внешние колонны стадиона, а сине-белые электрические разряды плясали вверх и вниз вокруг подков арок.

Сирены перекрывали рев толпы, громкоговорители обрушивали на нее немилосердные децибелы популярного пунда. Одновременно с гремящей музыкой, и даже еще громче, вокс-горны захлебывались хором мужских голосов, скандировавших: «Кар-кар-карнивора!»

Над вироновой надписью в такт пульсировал массивный экран. Изображения на нем мелькали с ужасающей быстротой. На долю секунды загорался образ проходящей колесом обнаженной женщины, чье тело было выкрашено золотой краской, потом на экране неожиданно возникали два закованных в броню бойца с цепными мечами. Экран вновь резко мигал, и на зрителя несся желтозубый ящер. Затем все заволакивал кровавый туман и белый шум, словно камера сломалась. «Банг! Банг! Банг! Банг! Кар-кар-карнивора! Кар-кар-карнивора!» Снова и снова, пока звуки не сливались в сплошной, одуряющий и будоражущий поток.

Пэйшенс позволила толпе подхватить себя и нести к воротам номер IV. Кыс грызла мясо на палочке, которое купила у уличного торговца, и открыто отхлебывала из фляги. Она смеялась, шутила и флиртовала с какими-то мужчинами, подмигивая одним и мягко отталкивая ментальным воздействием тех, кто желал приобнять или шлепнуть ее.

Кыс облачилась в элегантное платье с изумрудным корсетом и пышной сетчатой черной юбкой. Ее волосы были свободно распущены по плечам, и она выглядела как «улыбчивая девушка», до хрипоты срывающая голос и напивающаяся до беспамятства в цирковую ночь.

Она уже примкнула к группе кланстеров с мясоконсервного завода. Это были шумные и грязные мужчины, щеголявшие искусственно выращенной мускулатурой, пирсингом и кислотными татуировками.

Один из них – Леше – то и дело передавал ей бутылку с зерновым пойлом и настаивал на том, чтобы заплатить за нее на входе. Он полагал, что таким образом вызовет ответную симпатию. Его собратья наверняка решили, что Леше подцепил любительницу вечеринок с высоких уровней Блока, решившую поразвлечься в бедняцких Грязях.

Руки громилы ощупывали прелести Кыс, и она до поры не возражала. Наконец компания пробралась мимо охраны, чтобы направиться к деревянным помостам со стоячими местами на галерке. Дешевые места.

Тут им устроили проверку на предмет оружия. Правда, охранники вовсе не желали связываться с подвыпившими, разгоряченными кланстерами. А вот когда над головой Кыс загорелся красный, сотрудники службы безопасности окружили девушку, несмотря на протестующий рев компании Леше.

– У меня нет оружия, – серьезно сказала Кыс. – И вы тоже спокойнее, – добавила она Леше с задорной усмешкой.

Когда охранники стали водить вдоль ее тела портативными сканерами, она вскинула вверх руки, демонстрируя тонкую талию и соблазнительно приподнявшуюся грудь.

– Ясно вам? Это просто металлические вставки в моем корсете.

Кланстеры одобрительно заревели. Поняв, что искать нечего, охранники махнули ей, разрешая проходить. Кыс рассмеялась, Леше подхватил ее на руки и закружил. В ответ Пэйшенс поцеловала его. Компания взобралась на галерку и нашла себе хорошие места с видом на главную арену.

Цирк наполнялся. Лучи прожекторов метались по ярусам, освещая возбужденную толпу. Начиналось представление, предшествующее главной игре.

Арена представляла собой овальное пространство пятьдесят метров шириной и девяносто метров длиной. Массивные гидравлические системы, размещенные глубоко под землей, поднимали и опускали шесть сценических площадок – логеумов, – расположенных по краю арены, и одну, самую большую, – в центре. Центральная предназначалась для главного сражения ночи.

Сейчас три внешних, окутанных клубами пара логеума с шипением поднимались на место. На двух из них двадцать пар бойцов демонстрировали виртуозное владение клинками. Все двигались с поразительной четкостью, все были в броне и красивых серебряных шлемах в форме рыбьих голов. Толпа затаила дыхание. Мечи кружились, сливаясь в едва различимые полосы. Искры разлетались в стороны. Ни один из меченосцев не заработал и царапины.

На третьей сцене четыре клоуна-твиста в полосатых панталонах изображали пантомиму, сражаясь на молотах. Все они были огромными, неуклюжими мутантами, горбатыми и огриноподобными. Их и без того уродливые лица были вымазаны белилами, рты ярко напомажены. Зрители любили их.

Арена вращалась так, чтобы каждый, сидящий на трибуне, мог разглядеть все, что происходит на внешних логеумах.

Представления еще продолжались, когда динамики опять взвыли фанфарами. Огромная подвесная клетка опускалась на главный логеум.

Точно монетки в копилку, в клетку посыпались акробаты. Прежде чем схватиться за поперечные брусья и трапеции, они пролетали в свободном падении такое расстояние, что у зрителей перехватывало дыхание. По трибунам прокатилась волна аплодисментов. Акробаты – обнаженные женщины с выкрашенными золотой краской телами – стали раскачиваться, ловить друг друга, крутить сальто и строить пирамиды, ходить по гладким брусьям, плясать на канатах, кувыркаться и летать по воздуху. И все это без какой-либо страховки. Внизу, в тридцати метрах под брусьями клети, было только твердое покрытие арены.

Леше был очарован видом сексапильных гимнасток. Он сделал глоток из фляги и оглянулся, чтобы протянуть выпивку девушке.

Но Кыс исчезла.

«Кар-кар-карнивора! Кар-кар-карнивора!»

– Ты! Ты опоздала! – закричала мадам Скайзорс высоким и властным голосом, каким и приличествовало разговаривать хозяйке цирковой труппы.

Она подобрала длинные кружевные юбки и в гневе затопала по подвесным осветительным мосткам. Здесь, под крышей Карниворы, в семидесяти метрах над ареной царил полумрак. Сквозь щели в досках пробивались копья отраженного света. Нарастающий рев толпы волнами накатывал снизу.

Механик носился туда-сюда, подтягивая тросы, цепляя противовесы и проверяя многочисленные блоки. Кара Свол, облаченная в почти прозрачное, телесного цвета трико, наносила на свое тело последние мазки золотой краски.

– Прошу прощения, мадам, – бормотала она.

– Извинения не звенят в карманах! Извинения не делают представления!

– Я понимаю, мадам.

Скайзорс подалась вперед, опираясь на трость, и на ее старом, морщинистом лице отразилось любопытство.

– Что-то я тебя не припомню…

– Меня зовут Кара, мэм. Вы наняли меня на прошлой неделе.

– На прошлой неделе? Не припомню…

– Так и было, мэм.

– Сомневаюсь. Ты не совсем подходишь. Слишком низкорослая. Слишком большой бюст и широкие бедра.

Скрюченный палец Скайзорс ткнул в выступающую мягкую округлость левой груди Кары.

– Но вы наняли меня, мэм. Вам понравился мой проход на руках и превосходное комбо, а еще вы нашли удовлетворительной мою работу на канате.

Мадам Скайзорс сложила сухие руки на набалдашнике трости.

– Покажи мне еще раз.

Кара прошлась колесом, прыгнула, прокрутилась в полете веретеном и ловко приземлилась на обе ноги. Доски мостков скрипнули и едва незаметно задрожали.

Толпа внизу снова взревела, но восторги предназначались вовсе не опоздавшей акробатке.

– Хорошо, – пробормотала мадам Скайзорс. – Где ты этому научилась?

– Имперские Ямы на Бонавентуре, – сказала Кара.

– Но я все равно не помню, чтобы нанимала тебя, – продолжила Скайзорс, – и к тому же ты опоздала на представление. Я не потерплю подобного в своей труппе. Ты уволена.

Кара пожала плечами. Она пробралась в цирк под видом девушки-акробатки. Этого было вполне достаточно. Честно говоря, она опоздала специально. Свол не собиралась рисковать своей шеей в подвешенной над ареной клетке. Когда-то, возможно, она и пошла бы на такое, но не теперь. Время не стояло на месте, и гибкие девушки, выступающие сейчас под возбужденные крики толпы, выполняли трюки куда более сложные, чем могла продемонстрировать Кара.

Все еще поддерживая свою легенду, Свол нахмурилась:

– Уволена?

Мадам стукнула тростью.

– Уволена! Ты слышала меня! Убирайся вон!

Кара повернулась и стала собирать одежду.

– Отправляйся домой! – взвизгнула ей вслед мадам Скайзорс.

Кара подхватила мешок, незаметно сжала в левой руке миниатюрный автоматический пистолет и отправилась к лестницам.

«Кар-кар-карнивора! Кар-кар-карнивора!» – раздавалось внизу.

Тяжелый грузовик подкатил по бетонному пандусу к служебному въезду. Нейл посигналил. Толпа стала нехотя расступаться, пропуская машину. Каждые несколько секунд перекрещивающиеся лучи прожекторов заливали водительскую кабину кроваво-красным светом.

Гарлон поправил вокс.

– Уже подъезжаю, – прошептал он. – Надеюсь, все пройдет как надо, Карл.

– Расслабься, Гарлон. Нет ничего проще, – протрещал в ответ Тониус.

Служебный въезд был закрыт. К грузовику спускались служащие арены. Лучи их фонариков шарили по бортам машины. Работникам цирка приходилось протискиваться сквозь толпу пуритан, собравшихся здесь по призыву Экклезиархии, чтобы протестовать против варварских развлечений.

– Давай же, Тониус…

Нейл опустил водительское окошко.

– Что это такое? – прокричал один из служащих.

– Грузовик за мясом в сполиарум[5] 5
  Sроliаrum (лат.) – место, где добивают раненых животных и покалеченных гладиаторов после боя.


[Закрыть], сэр!

– Да? От какой фирмы?

– Дичина Буканольда, сэр…

– Дайте проверить ваши путевые документы, – произнес служащий.

Гарлон подал ему информационный планшет.

– Тониус… – прошипел Нейл в вокс.

– Уже сканирую, – произнес Карл Тониус, сидя за своим когитатором. – Пять, три, один… а вот и мы… декодирую… декодирую…

– Поторопись, черт возьми! – прохрипел Нейл.

– Есть. Код получен. Передаю его через твой планшет.

– Что-то не так? – спросил Гарлон, выглядывая из кабины.

– Нет, – произнес мужчина. – Ничего. Небольшая задержка при регистрации. – Он вернул планшет. – Все в порядке. Проезжайте в ангар номер пятнадцать. Откройте ворота, у нас грузовик!

Заслонка со звоном поднялась под свод арки. Нейл завел двигатель, и грузовик вкатился в хорагиум[6] 6
  Horagium (лат.) – пространство для хранения реквизита и размещения служебных помещений.


[Закрыть]. Гарлон услышал грохот аплодисментов и рев зрителей над головой.

– Слишком долго, Карл. Слишком долго, – прошептал Нейл.

– Действительно слишком долго, Карл? – спросил Рейвенор.

Они сидели в тесном кузове восьмиколесного грузовика, припаркованного недалеко от цирка. Тониус оторвался от монитора и нервно взглянул на инквизитора. Фраука и Заэль устроились в кабине. Мальчик то и дело посматривал через потрескавшееся клероплексовое стекло. Карлу парнишка не понравился с самого начала. Он постоянно крутился рядом, внимательно наблюдая за действиями дознавателя.

– Так что, слишком долго? – повторил вопрос Рейвенор.

– Нет, нет, – улыбнулся Тониус. – Это ведь был взлом по беспроводной сети. Мне пришлось ждать, пока планшет Нейла окажется рядом со служащим, чтобы получить чистый сигнал.

– И он уже внутри?

– Они все внутри, сэр, – сказал Тониус, разглядывая гладкий корпус силового кресла.

– Ты ведь спрашиваешь себя, все ли со мной в порядке, верно? – вдруг спросил Рейвенор.

От неожиданности Тониус подскочил на месте.

– А я-то думал, что Фраука включен! – воскликнул он. – Вы прочитали меня, словно…

– Фраука включен, – невыразительно проговорил вокс-транслятор инквизитора. – Но у меня есть глаза… и я могу читать язык тела. Ты продолжаешь разглядывать меня, Тониус.

– То, что случилось с Бергоссианом… – пожал плечами Тониус. – Все прошло не слишком хорошо…

– Действительно. Я вел себя легкомысленно и заработал новый шрам. Но сейчас все идет на лад.

– Но…

– Никаких «но», Карл. Я исследовал сознание этого сумасшедшего и чуть не оказался в ловушке, когда оно начало разрушаться. Но я выбрался. Прошло уже три дня. Я поправляюсь.

Тониус пожал плечами. Кыс рассказала ему, как Одиссей Бергоссиан вначале забился в судорогах, а затем… проще говоря, взорвался. Превратился в кровавую кашу, как она выразилась. Рейвенор завыл, вырываясь на свободу из погибающего сознания. Вопль из вокс-динамика. Звук, который ей никогда не забыть. Монотонный. Полный страдания.

– Отлично, – сказал, наконец, Карл. – Я рад за вас.

Он помедлил и подрегулировал длину волны вокс-передатчика.

– Получаю сигналы. Кыс внутри. Кара тоже. Нейл на подходе.

– Продолжай, – произнес Рейвенор.

«Кар-кар-карнивора!»

Грохот сотрясал стены. Зрители кричали, свистели, аплодировали и топали ногами. Бам-бам-бум! Бам-бам-бум!

Пэйшенс спешила по тускло освещенным каменным коридорам, расположенным под зрительскими рядами. От ужасного шума под потолком раскачивались светосферы. На бегу она расстегивала и сбрасывала свои многослойные юбки. Вскоре она осталась в изумрудном корсете, оказавшемся верхней частью комбинезона. Теперь она могла двигаться свободно. Кыс активизировала вокс и натянула перчатки.

Пэйшенс услышала чьи-то шаги и отступила в тень неглубокой каменной ниши. Мимо торопливо пробежали два служителя цирка. Осторожно выглянув из укрытия, Кыс увидела проход, ведущий в хорагиум. У дверей дежурил низкорослый, коренастый твист. Из его пятнистого лба торчали маленькие рожки. Девушка осторожно приблизилась к нему, стараясь держаться поближе к стене, ментальным усилием подхватила с полу разбитую бутылку и бросила ее вперед. Бутылка со звоном прокатилась мимо твиста. Мутант услышал звук и обернулся. Толстые серые пальцы сжались на рукояти энергетического молота, и охранник отправился искать источник шума.

Как только он отвернулся, Кыс длинным прыжком бросилась в проход и сбежала по широкой металлической лестнице в просторные подземные чертоги Карниворы.

Времени одеваться не было. Кара бросила одежду в мешок и продолжила скользить золотым фантомом по мосткам Карниворы. Звуки, поднимающиеся с арены, казалось, обретали физическую силу: ритмичный, оглушительный гул, от которого раскачивались подвешенные на тросах лестницы. Кара посмотрела на арену. Стробирующие прожектора осветили главный помост – акробаты закончили свое удивительное выступление и съехали по канатам на центральный логеум, который тотчас же начал опускаться. В это же время боковой логеум стал подниматься, представляя на потеху зрителям следующее развлечение: посаженный на веревку ящер и пятеро обколотых наркотиками твистов. Кара отвела глаза, когда двуногая рептилия, разъяренная ударами острых палок, открыла счет, разорвав пополам одного из ошеломленных клоунов. Публика, которой к тому времени набралось с четверть миллиона человек, взревела от восхищения. Лестница под ногами Кары содрогнулась. Арена задрожала от рева голодного хищника и ликования жадной до крови толпы.

По мосткам поднимались работники цирка, которые должны были поднять обратно опустевшую клетку акробатов. Кара зажала пистолет в зубах, осмотрелась и прыгнула с подвесной лестницы. Пролетев добрых пять метров, она вцепилась в один из тросов и заскользила вниз. Затем она отпустила руки и, исполнив в воздухе изящный поворот, ловко приземлилась на нижнюю площадку.

Это было настоящее представление. Только акробатка старалась держаться в тени и не попадать в лучи ярких прожекторов.

Кара сжала оружие в ладони, почувствовав на губах привкус золотой краски. В десяти метрах под ее ногами раскинулась западная терраса, заполненная колышущейся массой тел и вскинутых рук.

Проверив на прочность прикрепленную к стене веревку, Свол снова бросилась в пустоту и перелетела на поперечную балку под крышей галерки. Длины веревки не хватило, и последние несколько метров бывшая акробатка пролетела без страховки, но ей все же удалось удачно спрыгнуть на горизонтальную опору шириной всего-то полметра. Раскинув в стороны руки, Кара пробежала вперед, перемахнула через каменную перегородку и оказалась в служебном коридоре над галеркой.

Два кланстера удивленно переглянулись, увидев выкрашенную золотой краской абсолютно голую девицу, буквально свалившуюся с неба. Они вышли в коридор, чтобы покурить травки и «расслабиться» перед началом главного действа, и теперь замерли с открытыми ртами.

– Цирк становится все лучше и лучше… – пробормотал один из них.

Головорезы шагнули к акробатке.

Кара мысленно поблагодарила Императора за то, что снизу раздается такая какофония.

Нейл въехал в темное и сырое помещение, остановил грузовик рядом с пятью такими же и заглушил двигатель. Шум цирковой арены доносился откуда-то сверху, подобно отдаленным раскатам грома.

Нейл вылез из кабины. Он оказался в хорагауме, то есть в подземельях Карниворы. Под зданием цирка располагались огромные помещения, в которых находились различные службы, призванные обеспечивать работу арены. Гарлон слышал шипение и лязг поднимающихся и опускающихся платформ логеумов. В воздухе стояла жуткая вонь. Из устринума[7] 7
  Ustrinum (лат.) – крематорий.


[Закрыть], где сжигались тела поверженных людей и животных, тянуло гарью.

Нейл обошел свой грузовик и постучал по заднему борту. Дверь распахнулась, и из кузова выпрыгнул Матуин с пистолетом в руке. За спиной Зэфа болтался мешок. Нейл знал, что в нем припрятано еще немало смертоносных игрушек.

– Убери это, – сказал Гарлон, кивая на пистолет. – Попробуем пробраться дальше, не привлекая внимания.

Ззф Матуин нахмурился и убрал пистолет в карман засаленной пластековой робы. Нейл оделся в точно такую же, покрытую коркой грязи и запекшейся крови.

Они поспешили пересечь стоянку, пробиваясь через суматоху суетящихся сотрудников арены. Пол содрогался от гомона толпы. Нейл и Матуин пропустили троих укротителей из кавеи[8] 8
  Сaveа (лат.) – звериные клетки.


[Закрыть]. Мужчины вели дергающегося урсида с заткнутой пастью к воротам, ведущим на сцену. Там готовилось новое представление. Провожая их взглядом, Нейл с удивлением отметил, что гневное поскуливание скованного зверя странным образом вызывает у него сочувствие. Внезапно Гарлон испытал жалость к этому животному. Победит или проиграет, оно все равно еще до рассвета будет разделано на мясо.

Они пересекли каменный мост над вонючим канализационным стоком и прошли под тяжелыми решетчатыми воротами в лабиринт цирковых подземелий.

Повсюду кипела работа: распорядители арены выкрикивали команды, рабочие вращали цепные лебедки, механики везли тачки с углем для растопки печей гидравлических двигателей, а гладиаторы натирали свои тела маслами.

Гарлон и Зэф прошли по узкому коридору и очутились в огромном подземном зале. Сполиарум располагался слева от них – сырая, смердящая яма, в которую кучей сваливались мертвые тела. Механические устройства очищали спускающиеся логеумы от обломков и трупов. Затем броню и оружие возвращали в арсеналы арены, а украшения и прочие безделушки попросту разворовывали. Человеческие тела увозились в устринум для кремации. Прочих отправляли на продуктовые рынки. «Дичина» из Карниворы была дешевым и постоянным источником пищи для жителей улья. Медведи, ящеры, твисты… их мясо и выглядело, и на вкус было почти одинаковым, как только его разделывали, посыпали пряностями, поджаривали и нанизывали на палочки уличные торговцы.

Несколько покупателей дешевого мяса прибыли раньше Нейла и Зэфа и теперь бродили вокруг, курили и дожидались раздачи. Гарлон спокойно подошел к смотрителю сполиарума, написал в планшете свое имя и взял бумажку с номером. В конце представления смотритель наугад вытягивал номер. Тот, кому он принадлежал, и получал право первым выбирать добычу. Второй определялся таким же образом, и так далее. Лотерея для мясников. Ожидающие покупатели в запачканных передниках и хирургических масках принесли с собой ведра, тележки и пилы. Нейл и Матуин в своих грязных пластековых робах не выглядели здесь чужими.

– Счастливая семерка, – сказал Гарлон, возвращаясь к Зэфу и показывая бумажку.

– Что дальше? – спросил Матуин.

– Теперь мы затеряемся в толпе. Держись рядом.

Нейл подошел к дожидающимся мясникам, поприветствовал их и стал расспрашивать, где тут можно выпить, пока суд да дело. Ему указали, куда идти.

– Теперь они про нас даже не вспомнят, – сказал Гарлон, когда они отправились дальше.

Повсюду было полно народу. Несколько бойцов с цепными мечами о чем-то договаривались перед тем, как войти в клеть одного из опускающихся логеумов. Оружейники катили тележки с клинками и пиками. Надсмотрщик стегал плетью скованных цепями каторжников – отчаявшихся людей, мечтающих заработать прощение властей, победив на арене. По слухам, сам лорд-губернатор этим вечером наслаждался представлением, сидя в своей роскошной ложе. Эти слухи косвенно подтверждались количеством собравшихся здесь арбитров. Потея и сквернословя, мимо пробежали выкрашенные золотой краской акробатки. Два тренера пререкались по поводу списков бойцов. Профессиональный гладиатор, огромный, умащенный маслами и закованный в броню, опустился на колени и склонил голову, пока приписанный к цирку священник благословлял его перед схваткой. Букмекеры осматривали бойцов, собирая информацию для своих клиентов. Грохотали сервиторы, нагруженные ящиками с бутылками воды и эля. Музыканты каким-то чудом умудрялись настраивать инструменты, несмотря на непрекращающийся шум. Деньги переходили из рук в руки, долги возрастали или погашались мгновенно, подписывались закладные. Медики стояли на коленях в луже крови, рядом с клоуном-твистом, вернувшимся с арены без руки.

Два укротителя, вооруженные длинными шестами-стимулами[9] 9
  Stimul (лат.) – заостренная палка для понукания животных.


[Закрыть], торопливо проследовали через толпу к тяжелым решеткам в дальнем конце зала.

– Идем за ними, – сказал Нейл.

На кухнях гремела посуда, шипели сковороды и булькали котлы. В адском дыму и чаду трудились десятки поваров и сервиторов, спеша накормить тысячи зрителей Карниворы.

По большей части они готовили острые закуски и пироги, которые поднимались в грузовом лифте прямо к лавкам продавцов. Но приготавливали здесь и изысканные яства, предназначенные для важных персон. Эти блюда роскошно сервировались и доставлялись в шикарные ложи официантами в цирковых ливреях.

Кыс на секунду задержалась в дверях кухни. Она уже достаточно хорошо разобралась в запутанной системе переходов и коридоров Карниворы, чтобы понять: самый короткий путь к кавее лежал именно через кухню. И независимо от того, сколько псионических иллюзий она создаст, ей не удастся пройти незамеченной. Она сделала глубокий вдох и вспомнила одну из заповедей инквизитора: «Если не можешь спрятаться, не прячься. Иди на пролом».

«Если, конечно, не остается ничего другого», – уверенно добавила Пэйшенс Кыс. Она подрегулировала вокс и прошептала:

– Карл? Кто сегодня главный повар?

Получив ответ, она скромно поправила одежды, приняла надменный вид и пошла вдоль плит и разделочных столов.

Несколько помощников-поваров озадаченно посмотрели на нее, но они слишком боялись своего начальства, чтобы отрываться от работы и останавливать незваную гостью. Кыс уверенно ступала мимо начищенных стальных столов и лишь раз замедлила шаг только для того, чтобы снять крышку с большой кастрюли, кипящей на плите.

– Кто вы, черт побери?! – завопил старший повар, заметив ее.

Это был тучный мужчина с покрасневшим лицом – хороший признак для повара, с точки зрения Кыс. Передник туго обтягивал его широкую поясницу. Он подошел к Пэйшенс, оттолкнув по пути несколько замешкавшихся помощников.

Кыс проигнорировала его. Она подняла затянутую в перчатку руку и погрузила указательный палец в содержимое кастрюли. После чего, не поведя бровью, молча уставилась на перстень с лунным камнем.

– Я сказал…

– Я слышала, – оборвала повара Кыс и посмотрела ему прямо в глаза. – Вы Биндерс?

– Что?

– Биндерс, я говорю, Биндерс. Это вы? Мне говорили, что ответственный повар сегодня вечером Биндерс.

Мужчина в недоумении попятился.

– Нет, мэм, я Кутческа. Господин Биндерс сейчас в морозильнике, но я могу позвать его, если…

– Не важно. Кутческа. Я слышала, что вы прекрасно готовите. Прекрасно.

Повар покраснел.

– Мэм…

Кыс прошла мимо него к другой плите, где жарилось филе маринованных водяных черепах.

– Вы же понимаете, что ничего не может просто так оказаться на столе лорда-губернатора?

Кутческа пришел в замешательство.

– Лорд-гу…

– Все его кушанья должны быть тщательно проверены на наличие яда.

– Я… я понимаю, мэм! – воскликнул повар и посеменил следом. – Но его дегустаторы и личный диетолог уже обследовали кухню и…

– Мне это известно. Но незапланированная инспекция лишь усилит вашу внимательность, верно? – С этими словами Кыс склонилась над плечом помощника повара и ткнула кончиком указательного пальца в нежнейшее филе жарящейся черепахи. Затем она снова осмотрела кольцо. Словно заметив, как господин Кутческа уставился на нее, Кыс протянула ему свою руку:

– Аугметика, – сказала она. – Очень чувствительный сканер ядов. Если он обнаруживает след какой-либо отравы, результат высвечивается на мониторе кольца.

– Понятно, – кивнул Кутческа.

Кыс выставила мизинец левой руки.

– А вот в этом пальце – цифровая пушка узкого фокуса. Если я обнаружу яд, то буду вынуждена сжечь ответственного повара.

Кутческа задрожал: