Текст книги "Эпоха тьмы (ЛП)"
Автор книги: Дэн Абнетт
Соавторы: Джеймс Сваллоу,Ник Кайм
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
– Конец летописцев? – Круз приподнял бровь и заглянул в лицо Дорну. – Вы полагаете, что следовало позволить им болтаться на войне? Засвидетельствовать наш позор в картинах и песнях? – Повисла пауза. Круз ожидал очередного гневного выговора, но примарх лишь медленно выдохнул через нос, ничем более не выдав своих эмоций.
– У меня были сомнения, когда Совет утвердил этот эдикт, – сказал Дорн. – Его тогдашняя позиция была совершенно логичной. Мы воюем сами с собой и не знаем, насколько далеко простирается вероломство моего брата. Теперь не время позволять целой ораве творцов беспрепятственно слоняться среди наших войск. Это не та война, которую нужно описывать в стихах. Я понимаю, что…
– Но вопреки логике вы испытывали сомнения, – договорил за него Круз. Ему показалось, что он вдруг понял, почему Рогал Дорн, Защитник Терры, явился в тюремную камеру повидаться со старым летописцем.
– Не сомнения, а печаль. – Дорн отвернулся, указывая на звезды за хрустальным стеклом. – Мы явились на эти звезды, неся с собой войну во имя просвещенного будущего. Мы взяли с собой лучших творцов, чтобы они могли запечатлеть эту правду. Теперь наши сражения забыты и не воспеты. О чем это говорит? – Рука Дорна упала.
– Это практическая сторона той ситуации, в которой мы оказались. За истину, которую мы отвоевывали, приходится платить, – ответил Круз.
– Платить молчанием и темнотой? Забытыми и неподсудными делами? – Дорн направился к выходу из купола. От его шагов в воздух поднималась пыль.
– Выживание или забвение – такой приговор вынесет нам история, – ответил серый воин.
Дорн обернулся к Крузу, на его лице мелькнула тень гнева.
– У Империума остался единственный выход – стать жестокой машиной из стали и крови? – свирепо прошептал примарх.
– За будущее надо платить, – сказал Круз, не отходя от обзорного окна. Дорн промолчал. На миг Крузу показалось, что он увидел в глазах примарха отчаяние. Позади него сверкали планеты Солнечной системы – холодные светящиеся точки над башнями безымянной крепости.
– Во что же мы превратимся, Иактон Круз? Кого сделает из нас это будущее? – спросил Дорн и ушел, не оглядываясь.
*
– Когда мы добрались до Исстваана-пять, резня уже кончилась, – продолжал Восс. – Мне так и не представилась возможность попасть на поверхность, но все пространство вокруг планеты было забито обломками. Я видел, как они проплывают мимо иллюминатора моего отсека, еще теплые, догорающие за счет оставшегося в них кислорода.
Дорн кивнул и с непроницаемым лицом продолжил слушать рассказ летописца. После возвращения из обсерватории в примархе что-то изменилось – он будто начал возводить в душе стену. Это напоминало Крузу ворота крепости, со скрипом закрывающиеся при появлении врага. Если Восс тоже это заметил, то не подал вида.
– Сыны Хоруса пришли за нами. Увидев их, я понял, что неверно истолковал суть этой гражданской войны. – Восс взглянул на Круза, и старый воин почувствовал внутри холодок. – Металл цвета морской волны, отделанный бронзой и усеянный красными глазами с вертикальным зрачком. С некоторых доспехов сыпались комья засохшей крови. Еще там были головы, подвешенные на цепочках или прямо за волосы. От легионеров разило железом и кровью, и они велели идти с ними. Лишь одна из нас спросила почему. Я был бы рад вспомнить ее имя, но в тот момент мне хотелось, чтобы она замолчала. Легионер подошел и вырвал ей руки, бросив тело корчиться на полу. После этого мы пошли с ними. – Восс умолк; его глаза затуманились, словно вновь видели женщину, умирающую в луже собственной крови.
У Круза непроизвольно сжались кулаки, а в мозгу вспыхивали гневные вопросы: кто это был? Который из его бывших братьев совершил такое? Был ли это один из тех, кого он знал и любил когда-то? Ему вспомнился миг, когда он узнал правду о людях, которых называл своими братьями. «Прошлое способно ранить», – подумал старик. Он тихонько вздохнул, освобождаясь от боли. Нужно слушать! Здесь и сейчас от него требуется именно это.
– С тобой было много летописцев? – спросил Дорн.
– Да. – Восс вздрогнул. – Я убедил других пойти со мной. Тех, кто согласился, что наш долг – правдиво отражать закатную эпоху. Всего – двадцать один человек. Еще были другие, снятые с кораблей легионов, продемонстрировавших, кому они служат. – Восс облизал губы; в его глазах снова появилось отсутствующее выражение.
– Что с ними стало? – спросил Дорн.
– Нас привели в зал на «Духе мщения». Однажды, давным-давно, я там бывал. – Восс слегка покачал головой. – Но теперь это было совсем другое место. Обзорный экран по прежнему глядел на звезды, как огромный глаз, и стены, сужаясь, все так же уходили вверх, во тьму. Но с потолка на цепях свисало нечто, иссохшие изуродованные существа, на которые было невозможно смотреть. Металлические стены увешаны рваными знаменами в темных пятнах. И жарко, словно в пещере у костра. В воздухе мерзко пахло горячим металлом и сырым мясом. Я увидел Сынов Хоруса, застывших в ожидании по одну сторону зала. А в центре стоял Хорус.
Мне кажется, я все еще надеялся увидеть перламутрово-белые доспехи, мантию цвета слоновой кости и дружеское лицо. Я глядел на него, он – прямо на меня. Хотелось бежать, но я не мог, был не в силах даже вздохнуть. Просто смотрел на это лицо в обрамлении доспеха цвета океанского шторма. Он указал на меня и сказал:
«Всех, кроме этого». Его сыны сделали остальное.
Три секунды грохота и крови. Когда вновь стало тихо, я стоял на палубе на четвереньках. Вокруг моих пальцев были лужи крови и растерзанное мясо. Единственное, о чем я мог думать, – это то, что Аскарид стояла рядом со мной. Я почувствовал, как она взяла меня за руку перед началом стрельбы. – Восс закрыл глаза, сцепив руки на коленях.
Круз понял, что не может отвести глаз от этих перепачканных чернилами рук, морщинистой кожи и пальцев, сцепленных и словно пытающихся удержать память.
– Но тебя он оставил в живых, – произнес Дорн ровно и размеренно, словно прозвучали удары молота о камень.
Восс поднял глаза и встретился с примархом взглядом.
– О да! Хорус меня пощадил. Он подошел и навис надо мной; я ощущал его присутствие, сдерживаемую свирепость, словно жар из горна. «Посмотри на меня», – велел он, и я повиновался. Он улыбнулся. «Я помню тебя, Соломон Восс, – сказал он. – Я очистил свои флоты от тебе подобных, но тебя оставлю. Никто не причинит тебе вреда, и ты увидишь все. – Он рассмеялся. – Будешь летописцем!»
– И что ты сделал? – спросил Дорн.
– Единственное, что мог. Стал летописцем. Я видел все кровопролития, слышал слова ненависти, вдыхал запахи смерти и безрассудства. Полагаю, на какое-то время я впал в безумие. – Восс тихо рассмеялся. – Но затем мне открылась правда этой эпохи, и я нашел истину, которую искал.
– В чем же эта истина, летописец? – поинтересовался Дорн, и Круз расслышал в его словах угрозу, опасную, как острие клинка.
Восс снова издал смешок, будто услышал дурацкий детский вопрос.
– В том, что будущее мертво, Рогал Дорн. Оно – лишь прах, летящий по ветру.
Круз не успел моргнуть, как Дорн уже был на ногах и источал ярость, как огненный жар. Старому воину пришлось заставить себя успокоиться, так как эмоции Дорна накрыли камеру, словно расползающаяся по небу грозовая туча.
– Ты лжешь! – взревел примарх. Это был голос, повергавший в ужас целые армии.
Круз ждал, что за этим последует удар и от летописца останется лишь кусок окровавленной плоти на полу. Но ничего подобного не произошло.
Восс лишь покачал головой. «Что же такое повидал этот человек, – подумалось Крузу, – что гнев примарха для него не страшнее легкого ветерка?».
– Я видел, во что превратился твой брат, – сказал летописец, тщательно подбирая слова. – Я смотрел в глаза твоему врагу. И знаю, что должно случиться.
– Хорус будет повержен, – бросил Дорн.
– Да, возможно. И все-таки я говорю правду. Будущее Империума разрушит не Хорус, а ты, Рогал Дорн. Ты и те, что стоят за тобой. – Восс кивнул на Круза.
Дорн нагнулся, чтобы смотреть мужчине прямо в глаза.
– Когда эта война закончится, мы воссоздадим Империум.
– Из чего, Рогал Дорн? – ухмыльнулся Восс. Круз видел, что его слова бьют Дорна наотмашь. – Оружие нашей Эпохи Тьмы – молчание и тайны. Свет Имперской Истины – вот идеал, за который ты сражался. Но больше не можешь в него верить, а без веры идеалы умрут, дружище.
– Почему ты так говоришь? – прошипел Дорн.
– Потому что я – летописец и отражаю правду времени. Новая эпоха не желает слышать правду.
– Я не боюсь правды!
– Тогда пусть мои слова, – Восс похлопал по пергаменту, – услышат все. Я записал все, что видел; все мрачные и кровавые события.
Круз представил, как слова Соломона Восса разлетаются по Империуму благодаря авторитету автора и силе вложенного в них таланта. Это будет подобно яду, растекающемуся по душам противников Хоруса.
– Ты лжешь, – осторожно произнес Дорн, прикрываясь словами, будто щитом.
– Мы сидим в секретной крепости, выстроенной из-за подозрительности, над моей головой занесен меч, и ты говоришь, что я лгу? – Восс невесело рассмеялся.
Дорн глубоко вздохнул и отвернулся от летописца.
– Я полагаю, ты сам вынес себе приговор, – примарх направился к двери.
Круз собирался последовать за ним, но Восс снова заговорил:
– Полагаю, теперь я понял, почему твой брат оставил меня в живых, а затем позволил попасть к вам в руки. – Остановившись в дверях, Дорн обернулся. Восс глядел на него с усталой улыбкой. – Он знал, что его брат захочет спасти меня как сувенир из прошлого. И понимал, что после всего, что я видел, мне никогда не позволят выйти на свободу. – Восс кивнул, улыбка исчезла с его лица. – Он хотел, чтобы ты почувствовал, как прежние идеалы гибнут от твоих рук. Хотел, чтобы ты взглянул в глаза прошлому, прежде чем его убить. И чтобы ты понял, Рогал Дорн, что вы очень с ним похожи.
*
– Принесите мои доспехи, – велел Рогал Дорн, и из сумрака выскочили слуги в красных одеждах. Каждый нес часть золотых лат. Некоторые элементы были так велики и тяжелы, что их несли сразу несколько человек.
Дорн и Круз снова стояли в куполе обсерватории. Единственным освещением в просторном круглом помещении был свет звезд над их головами. Рогал Дорн не произнес ни слова с того момента, как они оставили Восса в его камере. Круз в кои-то веки тоже не осмеливался заговорить. Слова Восса его потрясли. Никаких безумных тирад или прославления величия Хоруса! Все гораздо хуже. Слова летописца заполняли его, словно образующийся в воде лед. Старик боролся с ними, окружал стенами из собственной воли, но они продолжали терзать мозг. Что, если Восс говорил правду? Он гадал, не окажется ли эта отрава настолько сильной, чтобы выжечь душу примарха.
Дорн больше часа любовался на звезды, прежде чем приказать принести доспех. Как правило, ему помогали слуги, одевая в броню по частям. На этот раз Дорн облачался сам, натягивая тугую кожу адамантина поверх своей собственной и оправляя свое каменное лицо в золото: бог войны, собственноручно себя воссоздавший. Круз подумал, что Дорн похож на человека, готовящегося к своему последнему бою.
– Его обманули, милорд, – мягко сказал Круз, и примарх, готовый сунуть правую руку в латную перчатку, серебряную с орлиными перьями, застыл. – Хорус прислал его сюда, чтобы ранить и ослабить вас. Он сам признал это. Он лжет!
– Лжет? – переспросил примарх.
Круз собрался с духом и задал вопрос, который боялся задать с того самого момента, как они покинули камеру Восса.
– Вы боитесь, что он прав? И что идеалы истины и просвещения мертвы?
Говоря это, он осознавал, что не хочет знать ответ. Дорн сунул руку в перчатку, и зажимы защелкнулись вокруг его запястья. Он согнул закованные в металл пальцы и взглянул на Круза. В его глазах был холод, заставивший старого воина вспомнить лунный свет, отражавшийся в волчьих глазах – там, во мраке прошлого, затерянного среди долгих зимних ночей.
– Нет, Иактон Круз, – ответил Дорн. – Я боюсь, что их вообще никогда не существовало.
Дверь камеры отворилась, впустив тени Рогала Дорна и Иактона Круза. Соломон Восс сидел за столом и глядел на дверь, словно поджидая их. Его последняя рукопись лежала рядом на столе. Дорн вошел, и тусклый свет блеснул на поверхности его доспеха. «Он похож на ожившую статую из сверкающего металла», – подумал Круз. Шаги примарха гулко отдавались в тишине камеры, сопровождаемые гудением световых сфер.
Круз прикрыл за собой дверь и отошел к стене. Он взялся за рукоять меча, висевшего у него за спиной. Клинок с тихим шорохом скользнул из ножен. Созданное лучшими оружейниками из команды Малькадора Сигиллита, регента Терры, обоюдоострое лезвие было длиной с человеческий рост. А на посеребренной поверхности выгравированы вопящие лица, обвитые змеями и рыдающие кровавыми слезами. Меч носил имя Тисифона, в честь забытой богини мщения. Круз опустил оружие острием в пол, держа его за рукоять, находившуюся на уровне его лица.
Восс взглянул на облаченного в доспехи Рогала Дорна и кивнул.
– Я готов, – сказал летописец и встал, оправляя на тощем теле одежду и приглаживая волосы. Он посмотрел на Круза. – Итак, настал твой час, серый наблюдатель? Меч заждался меня.
– Нет, – прозвучал голос Дорна. – Твоим палачом буду я. – Он повернулся к Крузу и протянул руку. – Твой меч, Иактон Круз.
Круз посмотрел в лицо примарху. В глазах Дорна стояла невыносимая боль, спрятанная за стенами из камня и стали, но проглянувшая на миг сквозь трещину в этих стенах.
Круз склонил голову в поклоне, ибо так он не видел лицо Дорна, и подал меч рукоятью вперед. Дорн принял оружие, и оно словно уменьшилось, сделалось легче, попав в его руки. Он занес клинок над Соломоном Воссом. Силовое поле меча активировалось, треща заключенными в нем молниями. Мерцающее сияние, исходящее от клинка, отбрасывало на лица мертвенно-белый свет и скомканные тени.
– Удачи, дружище, – сказал Соломон Восс и не отвел взгляда, пока меч опускался.
Рогал Дорн немного постоял. К его ногам стекала кровь. В камере было тихо. Затем примарх подошел к самодельному столу, на котором лежала аккуратная стопка пергамента. Щелчок, и силовое поле, окутывавшее лезвие, погасло. Острием отключенного меча Дорн перевернул страницу, медленно, будто касаясь ядовитой змеи. Его глаза скользнули по одной из строчек. «Я видел будущее, и оно мертво», – гласила она.
Он выпустил из рук меч, со звоном упавший на пол, и пошел к двери. Открыв ее, оглянулся на Круза и кивнул на пергамент и труп, лежавший на полу, приказал:
– Все сжечь!
Крис Райт
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Понятия не имею, как долго я был без сознания. Хотя должен бы: моя улучшенная память и каталептическая функция должны были сохранить хоть что-нибудь, но там пусто.
Предположительно, это часть процесса. Они хотят вызвать сомнения, заставить спрашивать себя, почему я здесь. Если так, то они преуспели. Полная неспособность что-либо вспомнить терзает мой мозг. Мне не нравится не знать. Ощущение такое, будто я очень долго слишком многого не знал.
Но я жив, и мои сердца бьются. А это уже что-то. С того момента, как я пришел в себя, у меня была пара-другая минут, чтобы подумать над своим положением. Тоже полезно, но это, без сомнения, тоже часть некоего плана.
Я пробегаюсь по главному – физическим аспектам моего затруднительного положения, чтобы занять мозг механической работой. Делая это, я чувствую, как уровень ментальной готовности возвращается.
Я сижу на стуле. Голый. Мои запястья, лодыжки, шея и грудь обхвачены железными кольцами.
Нет, не железными – их я смог бы разорвать. Но это нечто столь же грубое и неприятное.
Освещения почти нет. Свои конечности я могу смутно различить, но не более того. Дышится легко, но в расплавленной грудной клетке чувствуется застарелая боль. Мое второе сердце еще бьется, свидетельствуя о том, что я восстанавливаюсь после тяжелой травмы или истощения. Каких-либо серьезных ран я не чувствую, хотя полно синяков и ссадин, и это подтверждает, что недавно я побывал в переделке.
Мыслезрения у меня нет. Никаких душ поблизости не чувствую. Впервые со дня поступления в легион я вспоминаю, что это такое – остаться наедине со своими мыслями. Поначалу это на удивление приятно, будто вернулся в пору счастливого детства.
Но комфорт недолгий, поскольку мои физические ощущения не настолько изувечены. Когда тело привыкает и способности возвращаются, я понимаю, что не один. В помещении со мной есть кто-то еще, невидимый во мраке. Я его не вижу, но чувствую запах и слышу звуки. На его руках кровь, и от этого воздух в тесной комнате становится резким и неприятным. Он дышит неровно, будто загнанный зверь.
В данный момент это все, что я чувствую. Еще какое-то время мы сидим молча, и я пытаюсь вспомнить события, предшествовавшие этому моменту, которые возвращаются очень медленно, отдельными фрагментами.
Некто долго молчит, а когда наконец начинает говорить, его голос повергает меня в изумление. Это внушительный, с едва сдерживаемой свирепостью, влажный горловой рык, обволакивающий слова и выделяющий каждое из них, будто отмеренную порцию острой угрозы. Я подозреваю, что мне не по себе не от слов, а от манеры речи моего дознавателя.
Итак, допрос начинается, как всегда и везде, с момента зарождения организованной жестокости.
– Назови свое имя и название роты, – говорит он.
И на миг, на один страшный миг я понимаю, что не могу этого вспомнить.
Беззвучно, с погашенными ходовыми огнями «Геометрический» вполз на высокую орбиту. Планета, оставшаяся в двух сотнях километров ниже, была почти так же темна – черная, словно пустота, с ослепительно красными прожилками там, где магма, а может, пожары обжигали ее кору.
Брат-капитан Менес Каллистон – стоял на мостике эсминца и наблюдал за сближением в окуляры реального пространства. Он был в боевом доспехе, но с непокрытой головой. Его темные глаза неотрывно следили за изогнутым краем планеты, заполнявшим теперь большую часть плексигласовых экранов над головой. Грубоватое скуластое лицо было по обыкновению неподвижным. Его делил надвое тонкий патрицианский нос. Кожа казалась высохшей, как старый пергамент, волосы цвета жженой умбры очень коротко острижены. Правый висок украшала единственная татуировка – стилизованное изображение совы, знак Атенейской культовой дисциплины.
Сверкающий доспех капитана был глубокого красного цвета, с бело-золотыми наплечниками и нанесенными на них значками и номером Четвертого братства Пятнадцатого легиона Астартес, легиона Тысячи Сынов.
Пока он стоял в задумчивости, к нему присоединилась еще одна фигура. Вновь прибывший был коренастее, ниже ростом, шире в кости, а черты ближе к усредненному облику космодесантника – бычья шея, квадратная челюсть, горы тугих мышц на крепких костях. Возможно, он был моложе первого, но из-за причуд генного формирования об этом трудно судить наверняка.
– Сигналов противника нет? – спросил Каллистон, не оборачиваясь.
– Никаких, – заверил брат-сержант Ревюэл Арвида.
– И ты ничего не провидишь?
Арвида, который был Корвидом, печально улыбнулся.
– Теперь это не так просто, как прежде.
Каллистон кивнул.
– Да. Не так.
Слева от Каллистона на пульте управления замелькали руны. Над пультом появился гололит – вращающаяся сфера с предварительно рассчитанными траекториями снижения в атмосфере.
– Спускаемый модуль готов, капитан, – сообщил Арвида. – Можем начать, когда вам будет угодно.
– А ты все еще не уверен, что нам нужно это делать.
– Вы же знаете, что нет.
Только теперь Каллистон отвернулся от экранов и взглянул в глаза своему подчиненному.
– Ты понадобишься мне внизу, – сказал он. – Меня не волнует, что говорят авгуры, но там будет опасно. Поэтому, если твои сердца не лежат к этому, скажи мне сейчас.
Арвида спокойно выдержал его взгляд. По губам скользнула тень улыбки.
– Значит, я могу выбирать, в каких операциях участвовать?
– Я бы не хотел заставлять тебя участвовать именно в этой.
Арвида покачал головой:
– Так не пойдет! Раз вы идете, значит, и я с вами, и все мое отделение. Во всяком случае, их вам удалось убедить.
– Их не нужно было особо убеждать.
– Вокруг полно загадок, и я не понимаю, как наше появление здесь поможет их разрешить.
Каллистон позволил тени раздражения скользнуть по суровому лицу.
– Нужно же с чего-нибудь начать.
– Я знаю. И, как уже сказал, если вы уверены в этом, то я с вами. Можете не сомневаться.
Каллистон снова взглянул в окуляры реального пространства. Планету окутывала аура смерти, это было бы очевидно даже для большинства смертных, нечувствительных к варпу. Промежутки между потоками огня были черны, словно провалы шахт, уходящие в никуда. Что-то грандиозное и ужасное свершилось здесь, и отголоски этого были еще слышны.
– Я уверен, брат, – твердо произнес он. – Нам сохранили жизнь не просто так, и это дает кое-какие преимущества. Мы высадимся на ночной стороне планеты.
Его темные глаза прищурились, пристально вглядываясь в данное крупным планом изображение полушария планеты. Казалось, что он пытается воскресить видение чего-то давно ушедшего и безвозвратно погибшего.
– Нам приказали улетать меньше чем полгода назад, – сказал он, на этот раз самому себе. – Трон, Просперо изменился.
*
– Менес Каллистон, капитан, Четвертое братство, Тысяча Сынов.
Я вспоминаю это через пару секунд, и слова быстро слетают с моих пересохших губ. Полагаю, именно это и нужно говорить – имя, звание, порядковый номер.
Может, больше ничего не следовало говорить, хотя я испытываю странное нежелание молчать. Вероятно, мне ввели в кровь сыворотку правды, но я в этом сомневаюсь. Не вижу причины, почему бы не поболтать немножко. В конце концов, я понятия не имею, ни почему я здесь, ни что происходит, ни сколько мне осталось жить.
– Что ты делаешь на Просперо? – спрашивает он.
– Я мог бы спросить тебя о том же самом.
– Мог бы. А я мог бы тебя убить.
Мне кажется, ему хочется меня убить. В его голосе есть нечто, оттенок вожделения, который об этом говорит. Но он сдерживается. Полагаю, это космодесантник. Трудно не узнать такой голос, перекатывающийся в усиленных легких, обвешанной мышцами глотке и огромной бочкообразной груди, как вода по мельничному колесу.
Значит, мы в некотором роде братья.
– Что тебе известно о разрушении этой планеты? – спрашивает он.
Пока он не повышает голоса. Говорит осторожно, держа рвущуюся из него волну жестокости под контролем. Но, чтобы прорвать плотину, много усилий не потребуется.
– Нам приказали покинуть орбиту шесть месяцев назад, – отвечаю я. Похоже, самое лучшее – говорить правду, во всяком случае сейчас. – Некоторые пытались возражать, но не я. Я никогда не сомневался в приказах моего примарха. Позже, когда не смогли установить связь, мы поняли, что что-то не так.
– Насколько позже?
– Недели спустя. Мы были в варпе.
– Почему вы сразу не вернулись?
Ах да! Я много раз спрашивал себя об этом. С каждым новым вопросом я вспоминаю все больше. Однако так и не могу вспомнить, что привело меня сюда. Полная пустота, будто прошлое скрыто под железной маской. Создать ее – настоящее искусство, которым нелегко овладеть. Я осознаю силу тех, кто взял меня в плен.
– Я хотел. Другие – нет. Мы пытались установить связь через астропатов, но всякий раз наши коды оказывались неверными. Вскоре после этого наши корабли подверглись нападению. Полагаю, это были вы или ваши союзники.
Верна ли моя догадка? Приближаюсь ли я к истине? Мой дознаватель молчит. Только запах крови и частое, жаркое дыхание во мраке.
– Много ли вас уцелело?
– Не знаю. Единственный вариант был рассредоточиться.
– Значит, ваш корабль прибыл сюда в одиночку.
– Да.
Может, отвечать более уклончиво? Я действительно не знаю. У меня нет ни плана, ни цели. Ничто из той информации, что я ему дал, не представляется мне важным. Вероятно, все было бы иначе, сумей я вспомнить обстоятельства своего пленения.
Мой мысленный взор по-прежнему окутан тьмой. То, что я ограничен пятью чувствами, данными от рождения, начинает выводить меня из себя. Тут я понимаю, что если отказаться от попыток, станет хуже. Не знаю, навсегда ли это, особенность ли помещения либо временные последствия ранения. Будучи атенейцем, я привык воспринимать ментальные образы людей, мерцающие за их лицами, словно свеча, горящая за занавеской.
Я плохо переношу их отсутствие. Из-за этого мне хочется говорить, искать какой-нибудь способ заполнить пустоту. В любом случае мне не нужны экстрасенсорные способности, чтобы почувствовать, насколько опасен мой дознаватель. В нем таится какая-то невероятная способность к ярости, физическому насилию, и он едва держит себя в руках. Я смогу воспользоваться этим, либо моя жизнь в смертельной опасности.
– Даже если так, вы слишком долго возвращались, – замечает он.
– Нас задержали варп-штормы. Через них месяцами не удавалось пробиться.
Тут мой дознаватель засмеялся – жутковатый звук, словно его голосовые связки рвутся на части.
– Так оно и было. Наверняка ты знаешь, что стало их причиной.
Я чувствую, как он подается вперед. Ничего не видно, но дыхание приближается. В голове возникает мысленный образ длинной зубастой пасти с черным, вываленным наружу языком, хотя я понятия не имею, насколько он верен.
– Ты святой или проклятый, раз сумел пройти через все это, – говорит он, и я чувствую, как он рад, что моя судьба в его руках. – Мне еще предстоит выяснить, кто именно, но к этому мы скоро вернемся.
Ранее…
В трюме не осталось «Грозовых птиц», а «Громовых ястребов» на «Геометрическом» никогда не было, поэтому десантироваться им предстояло в грузовом модуле. От экипажа эсминца сохранился лишь основной костяк – пара сотен смертных, из которых часть все еще донашивали форму Стражников Шпилей. В былые времена, готовя десантную капсулу, они смотрели бы на своих повелителей, Легионес Астартес, с благоговением, но события последних месяцев пошатнули устои. Они своими глазами видели уничтожение Просперо, и это сокрушило остатки силы духа, еще жившей в них.
Вероятно, когда началось разрушение планеты, у многих там оставались семьи. Каллистон знал, что они важны для смертных. Сам он уже не мог припомнить, каково это – считать подобные вещи значимыми, но тоже ощущал утрату, правда, иного рода.
Запущенный транспортник неуклюже летел вниз в сгущающейся атмосфере, реагируя на команды пилота, словно чересчур норовистый конь. Пульт управления не был рассчитан на огромные ручищи космодесантника, а в воздухе носились тучи пепла, поднятого с выжженных равнин остатками свирепых бурь, бушевавших над континентом.
Транспортник тяжело ударился о поверхность планеты, встряхнув свой экипаж, запертый в фиксирующих клетях, пока тормозные двигатели гасили инерцию падения. Никто из воинов отделения не сказал ни слова. Клети с шумом распахнулись, выпуская их наружу, чтобы разобрать оружие. Каллистон, Арвида и остальные боевые братья надежно закрепили в магнитных держателях болтеры и силовые клинки, и задние двери отсека широко раскрылись.
В грузовой отсек ворвался воздух Просперо. Сквозь дыхательный аппарат шлема Каллистон ощутил жар, словно из доменной печи. Воздух был еще горячим и имел горький привкус из-за примеси пыли с развалин.
Спустилась ночь. Небо было черно-красным, как запекшаяся на ране кровь, с неряшливыми клочьями теней на месте проплывающих пыльных облаков. Повсюду на фоне линии горизонта виднелись разрушенные здания, остовы библиотек и хранилищ, арсеналов и исследовательских станций. Стояла мертвая тишина, если не считать стихающий гул спаренных двигателей посадочного модуля и легкий шелест горячего ветра.
Каллистон спустился по рампе первым. Едва он сошел с нее, под подошвами захрустело. Он посмотрел под ноги. Земля Просперо блестела: она была усыпана слоем битого стекла, глубоким и рыхлым, как свежевыпавший снег.
Когда-то здесь повсюду было стекло. Пирамиды, библиотеки, галереи. Теперь все обратилось в прах.
– Прочесать местность, – приказал Каллистон по воксу. – Держите оружие наготове. Точка сбора – Алеф.
Оставшиеся космодесантники медленно двинулись в разные стороны от места высадки. Два воина, пилотировавшие модуль во время полета, остались охранять его, расположившись у конца рампы под прикрытием хвостовой части фюзеляжа. Остальные семеро опустили болтеры и, стараясь двигаться как можно тише, зашагали по сверкающей стеклянной пыли. Они выстроились полукругом, и каждый брат направился к одному из зданий, видневшихся впереди. Воины держались примерно в сотне метров друг от друга, растянувшись в широкую цепь. Они принялись методично прочесывать лежащие перед ними пустынные улицы.
Каллистон движением век щелкнул по руне, переключая линзы в режим ночного видения. Воздух вокруг наполнился мерцанием разноцветных контуров. Там не было ни рун целеуказания, ни данных о жизненных показателях, ни предупреждений о приближении. Одни пустые остовы разрушенных зданий маячили перед ним в горячем мареве.
Никто не болтал по системе связи. Боевые братья шли вперед в почтительном молчании. Они ступали по останкам своего родного мира. Каллистон чуть приподнял голову, разглядывая выступивший из темноты высокий металлический стержень. Он был более сотни метров в высоту, но тонкий, будто обгоревший древесный ствол. Когда-то он поддерживал более высокое строение, а теперь покачивался в одиночестве, один из немногих уцелевших в огненных бурях, бушевавших в Тизке.
Город Света. Родина нашего народа.
– Вы что-нибудь нашли, брат-капитан? – донесся голос Арвиды по закрытому каналу связи.
Арвида шел чуть впереди и немного в стороне от остальных. Во время другой операции Каллистон, возможно, сделал бы ему замечание.
– Ответ отрицательный, – ответил капитан, стараясь лишить свой голос любых эмоций. Даже на расстоянии в сотню метров он чувствовал скептицизм Арвиды. Здесь, на Просперо, способность Каллистона к чтению мыслей вновь достигла своего пика, и настроение каждого воина отряда было для него очевидно.
– Здесь, наверное, уже ничего не осталось, – сказал Арвида.
– Возможно.
– И сколько мы будем искать?
– Это решу я. Побереги силы для охоты, брат.
Каллистон отключил связь.
Отряд двигался дальше, углубляясь в разрушенный город. Темнота цеплялась за подножия рухнувших стен, просачивалась под притолоками обожженных плазменными зарядами дверных проемов, ведущих в никуда.
Каллистон почувствовал, как под его башмаком что-то хрустнуло, и посмотрел вниз. Там лежала грудная клетка, раздавленная его тяжелым сапогом – хрупкая и черная, как уголь. Она была слишком маленькой, чтобы принадлежать взрослому…
Он оглядел улицу. Впереди она была усеяна костями, судя по размеру, человеческими.
