Текст книги "Дурная кровь"

Автор книги: Деклан Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 19

Я проснулся в серой предрассветной мгле. Линда целовала мои глаза, от ее слез у меня был мокрый лоб. Она опустилась ниже и возбудила меня ртом, а потом крепко прижалась ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза, как будто, если отвести взгляд, случится что-то ужасное. Мы двигались медленно и долго, потом одновременно вскрикнули и кончили вместе. И почти сразу уснули.

Когда я снова проснулся, было уже полпятого. Солнце поднималось над бледно-красным горизонтом. Я чувствовал себя так, как будто спал двенадцать часов, хотя на самом деле почти в четыре раза меньше. Я умыл свое разбитое лицо и внимательно всмотрелся в него. Вчера можно было подумать, что я врезался головой в стеклянную витрину, сегодня было похоже, что я таранил крепкую деревянную дверь. Одежда была в коридоре: костюм выстирали и погладили, белая рубашка – без единого пятнышка крови – накрахмалена, ботинки начищены. Я подумал о том, как часто Линда сюда приезжала, чтобы ее так обслуживали. Эти мысли были неприятны, поэтому я выбросил их из головы: глядя на нее, сделать это было просто. Линда спала глубоким сном, с чуть-чуть приоткрытым ртом, золотистые завитки обрамляли смуглое лицо. Ее аромат все еще оставался на моем теле. Мне надо было принять душ, но не хотелось расставаться с ее запахом. Я хотел написать записку, но решил, что вернусь раньше, чем она проснется.

Рассвет теперь был ярко-оранжевого цвета с темно-красной полосой сверху, он был раскаленный, свирепый, как будто готовый поглотить сам себя. Я вспомнил о пропитанных смертью картинах, которые висят у Линды в спальне. Надо было идти.

Прошлым вечером Толстяк Халлиган ошибался, когда думал, что я не знаю, где Томми Оуэнс. Я доехал на такси до Сифилда. Попросил шофера проехать мимо моего дома. Последний раз, когда мы столкнулись, Халлиганы разгромили дом, теперь им осталось его только сжечь. Вместо этого они вернули мою машину. Я расплатился с водителем и осмотрел ее. В ней был тюбик с кремом для ухода за искусственными зубами и упаковка пластырей под «дворниками» – так Джорж Халлиган извинялся за содеянное. Но он должен был извиниться еще раз.

Я проехал через Сифилд, оставил машину у новой пристани и направился в сторону западного пирса по старой дороге – по рельсам, давно уже не помнившим поезда. Дошел до заброшенного здания старого причала. Стучал в дверь, пока не услышал, как кто-то внутри зашевелился. Чей-то голос спросил: «Кто там»?

Я не думал, что смогу изобразить высокий голос Толстяка, поэтому попробовал говорить, как Джордж.

– Граф Монте-Кристо, черт возьми, кто еще это может быть? Открывай, твою мать.

Я услышал шум отодвигающегося засова, и как только дверь отворилась, чей-то голос сказал:

– Коулм здесь, он…

Бритоголовый охранник был одет в форму морского офицера и держал в руке полицейскую дубинку. Когда он увидел, что я не Джордж Халлиган, поднял дубинку и шагнул ко мне. Я приблизился к нему вплотную, чтобы у него не было места для маневра, и ударил изо всех сил головой. Он завопил от боли, схватившись за сломанный нос, а я втолкнул его внутрь, закрыл за собой дверь и встал у входа. Голова кружилась, рана на левом виске открылась, кровь текла из носа. Я не хотел бить его головой, но у меня не было места для размаха рукой, а теперь я не был уверен, хватит ли у меня сил на что-нибудь еще. Охранник стоял на коленях, прижимая руки к лицу. Я направился к нему.

Он заполз за овальную медную стойку, которая оказалась частью билетного киоска. Там были разбросаны банки из-под пива и коробки от пиццы.

Обогнув киоск, я поднялся по лесенке с полукруглыми ступеньками и медными перилами к двустворчатым дверям с окошками-иллюминаторами без стекол. Распахнул двери и оказался в старом зале отправления с двумя проходами. Окна с левой стороны выходили на Западный пирс. По залу были разбросаны старые стулья и столы, справа торчали остатки деревянного заграждения – видимо, там располагалась таможня. Заметив дверь в конце зала, ведущую к лестничному проему, откуда пахло дымом, дизелем и морской водой, я направился туда и с грохотом скатился со ступенек, ведущих к заброшенному железнодорожному вокзалу. Платформы с серо-голубой черепицей остались нетронутыми, старые шпалы сложены в кучу на деформированный рельсовый путь, под ними лежала искореженная ржавеющая рессора. У меня остались яркие воспоминания о нашей поездке с отцом на пароме в Холихед, я не знаю, что мы хотели найти, скорее всего, целью был алкоголь, который не облагается таможенной пошлиной. Я помню, мне он купил конфеты, которые не продавались в Ирландии. Сила и яркость воспоминаний окунули меня в прошлое, и я присел на корточки, чтобы было удобнее: он держал меня за руку, вот мелькнула зеленая с белым плоская пачка сигарет «Мэйджр», которую он доставал из кармана вельветового пиджака цвета хаки с коричневым оттенком, от отца пахло средством для ухода за волосами, «Олд Спайсом», алкоголем, моторным маслом и дымом, в его темном взгляде, даже когда я был ребенком, таились поражение, ненависть к самому себе, капитуляция. Может быть, мы не очень хорошо ладили. Может быть, он не был милым или хорошим человеком, может быть, он даже не был моим родным отцом, но он был мужчиной, и Джон Доусон заплатит за его смерть. А если копы не заставят его расплатиться, это сделаю я.

Коулм Хайланд, наверно, двигался тихо и грациозно, как кошка, а может, я был на время оглушен приливом крови, который вызвали воспоминания, но я успел заметить только его тень, лишь ощутил движение воздуха надо собой и едва успел броситься вперед, прежде чем он махнул короткой шпалой в том направлении, где мгновение назад была моя голова. Он потерял равновесие, и тяжелое дерево выскользнуло из рук. Коулм попытался дотянуться до шпалы, но я успел встать, и изо всех сил ударил его в живот. Он схватил меня за ногу, но не смог ее удержать, упал на руки и на колени, хрипя и задыхаясь.

«Коулм здесь, он…» – сказал охранник. Он – что? Я знал, знал с того момента, когда Халлиганы разгромили мой дом и Томми исчез, что они его где-то держат. Знал, что скорее всего здесь, знал с тех пор, как увидел, что Коулм и Голубая Бейсболка приносят сюда продукты. И после моей встречи с Халлиганами прошлой ночью я знал, что они попытаются его спрятать в другом месте. Коулм здесь. Он за работой.

– Вставай, – сказал я, – покажи мне, где вы прячете Томми Оуэнса.

Хайланд ничего не ответил и захрипел еще больше.

– Вставай, Коулм.

– Да пошел ты, – выпалил он.

Я ударил его ногой в лицо, вбок, по ребрам и по яйцам… Я должен был остановиться, прежде чем продолжать дальше, остановиться раньше, чем я вымещу на Хайланде все унижение, которое мне пришлось испытать от Халлиганов. Хотя их поступки можно было, по крайней мере, логически объяснить. А вот у этого ублюдка-лодочника был выбор. И он сделал неверный шаг. Но сейчас мне нужно остановиться, пока я не размозжил ему голову.

– Покажи мне, где он, – сказал я, быстро окинув взглядом нижнюю лестничную площадку, заваленную тележками для багажа и сломанными эскалаторами. Повернувшись, я успел заметить, как сверкнула сталь. Хайланд бросился вперед и вонзил нож мне в ногу. Он целился выше, но ему не хватило сил поднять руку. Я почувствовал боль в икре, наступил на его руку каблуком и придавил ее. Потом я бил Хайланда головой о пол, пока тот не вырубился. Затем присел рядом, чтобы осмотреть свою рану: порез мышцы, много крови, но на удивление умеренная боль. Штанина, которую, на мой взгляд, уже нельзя заштопать. Коулм был без сознания. Я перевернул его на бок и забрал нож.

Эскалаторы были покрыты ржавчиной и песком, какой-то грязью, дерьмом или кровью, а может быть, всем вместе. Ступеньки вели к посадочной палубе для пассажиров – со смотровыми люками, открывавшимися наружу на высоте примерно девять ярдов над водой. Другие эскалаторы, еще более грязные и частично залитые водой, вели в наполовину закрытый док L-образной формы, располагающийся позади порта. Открытая часть выходила на западный пирс, а другая, темная и сырая, была покрыта гофрированной железной крышей. Линия буйков преграждала путь любым судам, капитаны которых захотели бы исследовать док. Я крикнул: «Томми!», но ничего не услышал в ответ, кроме резкого эха своего голоса. К палубе была прикреплена ржавая лестница, я спустился по ней до ватерлинии. Док поддерживали стальные балки, залитые бетоном. Под ним была темно-красная моторная лодка Коулма, привязанная к перекладине лестницы, рядом качались три видавшие виды покрытые брезентом лодки с веслами. Они все вместе были привязаны к стальному кольцу, приваренному к балке.

– Томми? Томми, это Эд, Эд Лоу.

Никто не ответил. Мне показалось, что я услышал глухие толчки, но, наверно, это вода ударяла о борта лодки.

– Томми?

В этот раз я отчетливо услышал пять ударов по дереву и тихие стоны. Я притянул лодку Хайланда, сел в нее, отвязал веревку и оттолкнулся от дока. Несколько метров греб руками, чтобы проплыть между балками. Пригнув голову, я подплыл к борту первой лодки, схватился за край и поднял брезент. В ней лежали весла и белые пластиковые контейнеры, в которых могло храниться что угодно, к примеру, масло. Во второй лодке оказались спасательные пояса и рыбацкое снаряжение, в третьей лежал Томми Оуэнс, во рту – кляп, руки и ноги привязаны к уключинам. Ножом Коулма я перерезал веревки. Задница Томми была в синяках и порезах, яйца покрывала корка засохшей крови. От него несло мочой и дерьмом. На кляпе были пятна крови и спермы. Как только я его освободил, Томми схватился за борт лодки, и начал блевать. Потом перевалился через край и плюхнулся в воду, затем всплыл и уцепился за борт. Он ничего не говорил, и я не знал, что сказать. Смотрел на залив и на приближающийся паром Холихеда. Когда я снова взглянул на Томми, то увидел, что слезы текли по его лицу. В лодке Коулма была бутылка с водой, я дал ее Томми, он напился вдоволь, а остаток вылил себе на голову. Потом заплакал еще сильнее. Он был в шоке, его тело сотрясалось от рыданий.

Это продолжалось довольно долго, и длилось бы еще дольше, если бы у Коулма Хайланда голова оказалась менее крепкой. Он уже спускался по лестнице, чтобы посмотреть, где его лодка. Я никогда раньше не пользовался мотором, не знал, как это делается, но нужно было что-то быстро предпринять. Я стал искать выключатель или шнур, понял, что нужно завести двигатель, но неожиданно это стало неважно, потому что Томми Оуэнс уже стоял в другой лодке с веслом в руках. Он пришел в себя, глаза налились кровью и горели огнем. Томми изо всех сил шарахнул Коулма лопастью по голове, и мне пришлось схватиться за весло, чтобы его остановить, потому что уже после первого удара Хайланд ушел под воду. Когда он всплыл, то был без сознания, и я быстро схватил его за воротник. Томми не стал мне помогать, но я не хотел, чтобы на моей совести был еще один покойник, независимо от того, что этот человек натворил. В конце концов мы затащили Коулма в его лодку и привязали ее. Он дышал, значит очухается. Томми связал ему руки и ноги, перевернул мотор на бок и мы оставили этого верного лодочника Халлиганов в темноте у старого дока.

Глава 20

Я отвязал одну лодку и стал грести к выходу из бухты. Томми сидел на корме и водил рукой по воде, с его промокшей одежды стекали капли, мокрые волосы развевались на ветру, первый раз подувшем за последние несколько дней.

– Все было отлично до вчерашнего вечера, – неожиданно сказал он.

Томми всегда говорил то, что меньше всего ожидаешь услышать. Некоторое время он молчал. Мы выплыли из бухты, и нас тут же подхватил поток воды от прибывающего парома. Дети на палубе махали нам руками. В залив вышли первые яхты. Мне казалось, мы словно последние уцелевшие люди дикого племени, покинувшие свою пещеру и ошарашенные холодным блеском цивилизации.

Я постарался отплыть как можно дальше от старого причала. Мы уже поравнялись с Королевским яхт-клубом, когда Томми начал рассказывать.

– Это случилось в ту же ночь, когда они разгромили твой дом. Я был в гараже, перебирал инструменты твоего отца. Хорошие инструменты, но в ужасном состоянии. Они пришли и застали меня там. Я сказал им, где должен лежать «глок», но ты его перепрятал. Хотя они и нашли его в машине, которую ты взял напрокат, они все равно забрали меня и привезли в здание старого причала. Сказали, что придется меня убрать. Толстяк просто светился от счастья из-за «глока». Но ко мне он тогда не подходил. И это было к лучшему. Конечно, я не в восторге от того, что меня удерживали против воли, но они приносили пиццу, пиво и все такое. Сначала я был наверху в здании причала. Меня даже не связали, просто заперли. Хайланд присматривал за мной. Я думал, он приличный малый.

– Поэтому ты пытался его убить, – сказал я.

– Хайланд мог это остановить, но не захотел.

– Толстяк Халлиган? Томми, это был он?

У него на глазах снова выступили слезы, он изо всех сил старался улыбнуться, чтобы сдержаться, и кивнул.

– Как Хайланд мог остановить Толстяка? Его невозможно контролировать, он безумный.

Томми посмотрел мне в лицо так, словно раньше не видел.

– Ты тоже с ним столкнулся?

– Кажется, я сильно его порезал.

– У него были забинтованы грудь и плечо. Теперь понятно… он все время повторял: «Я так просто тебя не отпущу, мой маленький друг». – Томми покачал головой. – Черт подери! Они теперь ублюдочные ворюги, а не бизнесмены, – сказал он.

Томми смотрел на море. Его губы дрожали, на суровом лице появлялись морщины, когда он сжимал зубы, чтобы справиться с эмоциями. Паром величаво миновал бухту, закружив нас в своем потоке.

– Томми, расскажи мне о Питере Доусоне, зачем вы встречались с ним в «Приливе»?

– Я же говорил тебе. Передал ему деньги от Джорджа Халлигана. Мы выпили. Зазвонил его мобильник, он сказал, что ему нужно идти, попросил меня подождать и сказать Линде, что его куда-то позвали. Я так и сделал. Конец истории.

– Джордж Халлиган давал деньги Питеру. У него было плохо с финансами, я видел его банковские счета. Но почему? На что он их все тратил?

– На лошадей. Они играли на скачках с Джорджем. Влез в долги, все время пытался расплатиться, но не мог. И вот тогда он посвятил Джорджа во все дела с гольф-клубом. Все началось с того, что Питер пытался произвести впечатление на своего отца, ведь для своих пони он был большим человеком. В итоге получилась очередная неразбериха между богатыми детишками.

– Ладно, вернемся к «Приливу». Ты можешь вспомнить, показалось ли тебе что-нибудь странным или необычным в поведении Питера, может, запомнилась какая-то деталь?

– У него с собой был голубой пакет. Ну, такой, как в маленьких кондитерских. Я помню, мне это показалось странным, потому что он был в костюме и при галстуке, такой весь деловой… У него должен был быть портфель или что-то в этом роде, но не пластиковый пакет, полный…

– Полный чего?

– Сначала я подумал, что там газеты, как у того сумасшедшего, который постоянно их читает, – все время таскает два пакета, набитых газетами. Но скорее всего… Похоже, это были старые большие конверты и картонные папки, в которых раньше хранили фотографии.

– Очень хорошо. Что-нибудь еще?

– Он нервничал, вообще-то вел себя как идиот. Я помню, что в конце он сказал: «Скажи Линде, что у меня дела с Леди Линдой». И я точно собирался ей это сказать.

– Дела с Леди Линдой? Ты уверен, что он именно так сказал?

– Да. То есть нет… Ты прав, вообще-то он сказал: «Дела на Леди Линде».

– Ты передал ей это?

– Я выглядел бы как идиот. Что я должен был сказать? «Ах, твой муж сказал, что не может с тобой сейчас встретиться, но не волнуйся, он тебя позже заберет»?

Томми поджал губы, и я вспомнил, каким тихим и мирным хиппи он всегда был, несмотря на всю эту напускную грубость.

– «Леди Линда» – это название его лодки.

Томми вытаращил налитые кровью глаза.

– Дьявол! Значит, он пошел туда.

– Он встретился с Маклайамом, привел его на лодку. Наверно, наши друзья Халлиганы ему помогли. Сел туда с советником, помог ему расслабиться… К счастью, тот оказался сговорчивым… Как думаешь, кто их там ждал? Явно Толстяк и его друзья.

– И они его там убили?

– Они вдоволь накормили его наркотой, чтобы убить, или он случайно принял слишком большую дозу, и они не смогли ничем помочь… Потом выкинули тело за борт. Но это все только предположения. Нам нужен свидетель, чтобы узнать все наверняка.

И мы решили, что обязательно найдем свидетеля, который даст показания против Толстяка. Я задумался на мгновение, а можно ли заставить Коулма Хайланда давать показания? Но потом вспомнил, какая крепкая у него голова, и отбросил эту идею.

– Знаешь, Толстяк никогда не показывал мне пистолет, – сказал Томми. Волосы падали ему на глаза, от чего выражение лица у него казалось глуповатым.

– Что-что? Повтори!

– «Глок». Он никогда мне его не показывал. Я просто взял его из дома Толстяка. И обойму. Я знал, что там что-то затевается. Ну, был у них на вечеринке, в семь вечера. Они базарили, орали друг на друга, шептались, смеялись, все такое… Вели себя как девчонки, которые сплетничают о парнях. Мне осточертело быть у них мальчиком на побегушках: «Ах, Томми, очень хорошо, оставь сдачу себе…» Типа недоделанный я какой-то… Некоторые меня дразнили хромоногим. Все типа самые умные. Я знал, что ты вернулся из-за мамы и все такое. Толстяк сказал мне отнести его вещи наверх, в спальню, а мне приспичило в сортир. В его долбаной комнате черная ванная – все зашибись, черный толчок, черная раковина, золотые краны – охренеть, твою мать… А пистолет лежал на раковине. Я проверил обойму, не хватало двух патронов, и я подумал, что возьму его и отдам тебе, чтобы ты мог поразмыслить над этим. Тогда и увидим, кто, черт возьми, круче.

– Ты так говоришь потому, что они унижали тебя?

В глазах Томми сверкнула злоба.

– Если бы я знал, что Толстяк собирается делать, я бы спустился вниз и всадил всю обойму в его толстую задницу, – ответил он.

Томми тяжело дышал, и у него началось что-то похожее на спазмы. Я подождал, пока ему полегчает, это заняло какое-то время.

– Но ты ведь тогда не знал.

– Толстяк и Джордж часто ссорились по поводу того, что Джордж хотел все делать законно и намеревался прижучить Толстяка. Они бы ссорились еще больше, если бы Джордж знал о том, что затевает Толстяк.

– И что же он затевал?

– Он хотел объединиться с Ларри Найтом из Чарнвуда и заправлять всем в Сауфсайде, вниз по берегу до Уиклоу, даже до Уэксфорда. Во всяком случае, это его план. На самом деле он хотел, чтобы я забирал для него наркоту в Бирмингеме. Хотел наладить связи, отработать схему. Только я отказался. Он был в бешенстве, начал угрожать мне и моей дочери, и все такое… Я пригрозил, что расскажу обо всем Джорджу, если он не отстанет. А он сказал, что его не волнует мнение братца, хотя на самом деле это не так. Но все равно неизвестно, что он собирался делать, поэтому я и взял пистолет, чтобы иметь что-нибудь против него.

– Томми, почему ты мне сразу об этом не рассказал?

– Ну, я хотел, чтоб ты сам пошевелил мозгами.

И он глуповато ухмыльнулся, впрочем, как обычно.

– И, может быть, я не хотел тебе говорить о том, как связан с Халлиганами.

Не похоже это было на извинения, но пришлось принять все, как есть.

– А вчера что-то взбесило Толстяка, он рвал и метал и, и… ну, ты видел, что он со мной сделал. Я думал, он меня убьет. И мне хотелось его грохнуть. Но он сказал, что будет меня держать на случай, если ты не перестанешь совать свой нос в чужие дела.

– Он угрожал убить тебя, если я не свалю отсюда?

– Да. И сказал, что будет меня держать еще потому, – он говорил это, подбадривая себя, – потому что он не понимал раньше, как я ему нравлюсь, – голос Томми дрожал. Его начало трясти, и из груди вырвался хрипящий звук.

Мы проплыли вдоль Сифронт-Плаза, и я направил лодку к берегу. Там виднелся старый пляжный домик, которым владел клуб каноэ. Клубу принадлежал также небольшой участок каменистого берега перед ним. Мы подплыли поближе и вышли на мелководье.

Томми сел на гальку и стал бросать ракушки в море, а я направился к Сифилд-роуд. Прошел мимо трех магазинов женской одежды, большого гастронома, двух ресторанов и художественной галереи, прежде чем найти магазин мужской одежды, расположенный рядом с агентством «Мерседес». Там были стильные веши и соответствующие им цены, Томми Оуэнс никогда в жизни не носил такое. Я выбрал бежевые хлопчатобумажные брюки, бледно-голубую рубашку с пуговицами, голубую куртку и парусиновые туфли на толстой подошве. Случайно взглянул на себя в зеркало: штанина разорвана, костюм забрызган водой и кровью, весь в песке, ботинки промокли. Я решил, продавец подумает, что я покупаю одежду для себя. Но он, кажется, вообще не утруждал себя никакими мыслями. Его волосы были выкрашены в какой-то яркий цвет, и он не отрывал взгляда от мобильного телефона, отправляя кому-то эсэмэски в невероятных количествах. Единственное, на что он отвлекся, были мои деньги.

– Я не ношу такие идиотские вещи. В них буду выглядеть как бухгалтер яхт-клуба, – сказал Томми, когда я вручил ему пакеты.

– Одежда, Томми, очень важна. Тебя не пустят без нее на паром, – ответил я.

У Томми было слишком много планов, связанных с Толстяком, поэтому мы решили, что он сядет на паром Холихеда и на пару дней исчезнет из виду. Дрожа всем телом, как будто его опять унижают, Томми все же надел те стильные вещи, что я купил, и стал похож на кого угодно, но только не на бухгалтера из яхт-клуба. Мы прошли по дороге вдоль берега до нового терминала. Облака плыли по небу как пивная пена. Ветерок усилился, стало немного прохладней. Это был первый намек, что лето не вечно. Я купил Томми билет туда и обратно, дал денег из коричневого конверта Барбары Доусон, и смотрел, как он направлялся, прихрамывая, в зал ожидания. Именно тогда мне стало ясно, на кого он похож: на мальчика, который первый раз надел взрослую одежду.

Она ему не шла, не подходила по размеру, и он выглядел в ней потерянным, смущенным, каким он в сущности и был, но она также подчеркивала и то, что прежняя жизнь уходит, уступая место новой. Она, может, будет не очень веселой или совсем не веселой, но наступление ее неизбежно, он еще к ней не привык, но привыкнет. Я подумал об этом, когда Томми повернулся, толкнул двух крепких мужчин и ухмыльнулся при этом так, как будто расправился с ними. Томми уходил прочь, а я смотрел ему вслед. Теперь он будет на безопасном расстоянии от Толстяка Халлигана и не помешает мне.

Я сел в «вольво» и вспомнил о Линде. Было только восемь пятнадцать, на дорогах царило утреннее оживление. Я подумал, что она проспит, как минимум, до десяти, и я успею сделать еще одну остановку. Я знал, что Питер бывал в Фэйган-Виллас, мне хотелось узнать, говорил ли он когда-нибудь с миссис Бёрк, и если да, то что именно она могла ему рассказать о прошлом.

Если он и бывал там, то все, что они друг другу сказали, ушло в могилу вместе с ними. Об этом свидетельствовал катафалк, стоящий возле дома. Когда я вышел из машины, двое дородных мужчин в серых костюмах вынесли носилки с черным мешком для трупов. Они открыли багажник катафалка, выкатили рельсы, положили на них носилки, закатили обратно и закрыли дверь. Женщина лет тридцать пяти стояла в саду миссис Бёрк, за которым она так нежно ухаживала, и плакала. Она смотрела, как отъезжал от дома катафалк. Никто не толпился у ворот или на тротуаре, как это бывало раньше в подобной ситуации. Прохожие, идя мимо в магазин, отворачивались, словно выражать сочувствие – дурной тон. Но людям, потерявшим близких, важна любая поддержка, и я, дружелюбно улыбаясь, подошел к воротам.

– Миссис Бёрк? Я сожалею о вашей утрате.

Женщина посмотрела на меня с удивлением, потом тоже улыбнулась и кивнула.

Ее крашеные золотисто-каштановые волосы, уложенные в пышную прическу, напоминали работу современного скульптора. Она подошла к воротам, ее широкое открытое лицо и круглые карие глаза излучали тепло и доброту.

– Кей Престон, ну да, я самая младшая дочь миссис Бёрк. Спасибо, мистер…

– Меня зовут Лоу. Мои родители выросли здесь.

– Конечно, – сказала она, – вы жили в Куорри-Филдс. А потом ваш отец…

Она не закончила.

– Да, точно. Я недавно вернулся. Моя мама умерла несколько дней назад, – сказал я.

Кей настояла на том, чтобы я зашел выпить чашечку чаю. Если она и обратила внимание на мой неряшливый вид, то сделала вид, что не заметила. Мы сидели в пыльной душной гостиной, я сказал, что недавно навещал ее мать. Она начала плакать, потому что сама не видела ее с прошлого Рождества, хотя они постоянно созванивались. Кей вчера приехала из Корка. Ее обнаружили ребята из фирмы, занимающейся доставкой еды на дом, она умерла во сне. Собака была в комнате и не покидала хозяйку, даже ни разу не залаяла.

Я рассказал немного о своей маме, мы выпили чаю, Кей упомянула о том, как семья организует похороны, но не все родственники смогут принять в них участие, потому что некоторым ехать далеко. А если можно отпроситься с работы (хотя удалось это не всем), то не все могут позволить себе расходы на проезд.

В этот момент мне пришло сообщение на телефон. Я не стал его читать, так как не думал, что это может быть очень важно. Кей подняла брови, как бы говоря, что она с пониманием отнесется к тому, что я его прочитаю. Но я отрицательно покачал головой и спросил, говорила ли ее мать о том, что приходил Питер Доусон? Кей ответила утвердительно, она была немного возбуждена, а что касается Доусонов, то, конечно, Кей знала его отца, когда он еще был никем.

– А она говорила о том, что он приходил? Расспрашивал ли он ее о прошлом?

Это был прямолинейный вопрос, и мне показалось, что Кей это неприятно. Но она была слишком погружена в свое горе, чтобы заподозрить что-то неладное. Я просто раньше жил по соседству. Еще один местный житель, я знал, как может утешить в горе просто присутствие такого человека.

– Она сказала, что он хотел взглянуть на старые фотографии. Возможно, и у его, и у твоего отца тоже были кучи снимков. Мама пожаловалась, что ее слегка утомили старые фото других людей, даже если они и росли вместе. Но он был взволнован, начал задавать кучу вопросов о каждом, даже о Дэггах.

– Даже о Дэггах? Вы уверены, что она так сказала?

– Абсолютно. Потому что в детстве она постоянно говорила, что если мы не будем есть это или носить то, то окажемся на улице и станем бродягами, как Дэгги. Мне всегда казалось это несправедливым, потому что Рори Дэгг-сын всегда был отличным малым, в этом не приходилось сомневаться. Тем не менее мама сказала, что выставит его из дома, если он будет задавать так много вопросов.

Я выпил чай и отказался от второй чашки, сказав, что мне пора идти. Кей явно была нужна компания, но ей также было ясно, что я не смогу остаться. Она попыталась немного приоткрыть окно, потом сказала довольно бодрым голосом, что ей нужно сходить туда, где будет проходить панихида и где скоро поставят гроб. Но тут же тяжело опустилась на диван с красным покрывалом и подушками, сшитыми из лоскутков, и судорожно, безутешно зарыдала – как ребенок, которому нужна мама. Я пытался что-то сказать, но она лишь махнула рукой. Мне хотелось подсказать, где спрятана водка, но, скорее всего, она ее уже нашла. Как только я ушел, «мистер Бёрк» быстро пронесся вниз по лестнице, через гостиную, и остановился, взвизгивая, когда увидел, что это была не его хозяйка. Тогда он залез под диван и начал скулить.

Я сел в машину и уткнулся лбом в руль. Почувствовал, что измотан. А ведь с тех пор как вернулся, я не сделал ничего, чтобы продвинуться в расследовании. Я занимался лишь тем, что бродил среди смертей, как в Дублине, городе мертвых, в огромном некрополе, и если я не уберу их со своего пути, то стану следующим. Тут я вспомнил про сообщение: «Ушла домой, встреть меня там сейчас! Люблю. Л. Целую».

Я был у нее дома через четыре минуты. По дороге набрал номер, но включился автоответчик. У меня все еще были ключи от ворот и ее дома. Я выжимал больше сотни километров из старого «вольво» по дороге в Каслхилл. Четыре минуты!

Но я опоздал. Когда вошел в дом Линды, ее прекрасное тело было еще теплым. Но уже мертвым. Сирены полицейских машин трубили о судном дне, и эти звуки развеивались над холмами, как пыль от ветра.

Кровь.

Порой все зависит от крови.

Кровь может быть плохой изначально.

Наличие или отсутствие антигенов А и В, молекул, находящихся на поверхности эритроцитов, помогает определить, какая у вас группа крови – А, В, АВ или 0. Резус-фактор (Rh) – это еще один антиген, находящийся в эритроцитах 85 % людей, их кровь называется резус-положительной (Rh+). Кровь остальных не содержит резус-фактор и называется резус-отрицательной (Rh-). Иногда, очень редко, группа крови определяется атипичными антигенами или, чаще всего, отсутствием малых антигенов, которые обычно содержатся в крови большинства людей. Примерно у одной десятой процента населения редкая группа крови, а у одной сотой – очень редкая. Конечно, в этом нет ничего плохого, пока человек не пострадал, и ему не понадобилось переливание. Смешение несовместимых групп может привести к смерти. По большому счету, нулевую группу крови можно переливать лицам с любой группой. Но другие антигены определяют, насколько редкой является кровь. И чем реже это встречается, тем выше вероятность того, что понадобится точно такая же. И если ее не найти, то человек умрет.

Кровь просто может стать плохой.

Существуют различные заболевания крови: анемия – сокращение числа эритроцитов, лейкемия – рак крови, гемофилия – нарушение свертываемости. Некоторые формы этих заболеваний можно лечить и даже полностью вылечить. А некоторые – это просто смерть, пульсирующая в венах.

Кровь может быть дурной с самого начала.

Группа крови передается по наследству. У человека есть два гена, один из которых он получает от биологической матери, а другой – от отца. Гены А и В являются доминантными, в то время как ген 0 – рецессивный. Это означает, что если у вас нулевая группа крови, у каждого из ваших родителей должен быть хотя бы один ген 0, который вы от них унаследовали. Если вы унаследовали гены АО, ген А доминирует. То же самое происходит и в случае с геном В.

Ну а если у вас группа крови 0 и вы обнаружили, что у человека, которого вы считали своим родным отцом, группа крови АВ или у вас группа крови АВ, а у вашего ребенка нулевая группа, тогда этот человек не является вашим отцом, а ребенок – не ваш.