Текст книги "Абрам Ганнибал: Черный предок Пушкина"

Автор книги: Дьедонне Гнамманку

Для него, принявшего в юном возрасте боевое крещение на полях сражений Северной войны, смертельная опасность была не внове. Потому вполне логично, что он поступил именно так. Напомним, что он «…был при всех тех баталиях, при которых его величество своею особою присутствовать соизволил, а именно: под Добриным, под Лесным, под Полтавою, при Ангуте, под Прутом и во многих зело трудных походах всегда при его величестве» ^{53} .По своей должности он, вероятно, не участвовал непосредственно в рукопашной, но «скорее всего находился в штаб-квартире (шатре) Петра». Однако «Петр обычно располагался как можно ближе к неприятелю, потому штаб-квартира в ходе сражения бывала в сфере досягаемости артиллерийского огня противника. Таким образом, и «Арап Петра» подвергался непосредственной опасности. Такое «присутствие» учитывалось по правилам прохождения военной службы как участие в военных действиях…» ^{54} .

Что же нового дала ему эта война кроме шрама?

Получить диплом военного инженера было в то время не так-то просто. Желающих подвергали очень строгому отбору. Вот что мы узнаем о системе приема кандидатов в инженерный корпус из труда видного специалиста по военной истории Франции Анны Блашар: «Те юноши, которые желали стать инженерами… должны были продемонстрировать не только обширные технические знания, но и общую образованность… они держали публичный экзамен… не только по геометрии и геодезии, но также и по другим, не менее необходимым наукам, таким, как тригонометрия, механика, арифметика, география, строительное искусство и даже рисунок» ^{55} . Количество мест в инженерном корпусе Франции было строго лимитировано, и в период с 1716 по 1739 год в среднем лишь одному из трех кандидатов удавалось получить заветное место. Более того, в 1717—1718 годах французские власти «не считали нужным увеличивать… число военных инженеров».

Мы знаем, что Абрам не терял времени. Разве зря он платил лучшим профессорам и два года обучался всему тому, что нужно знать кандидату в инженеры? Но даже и для того, кто знал достаточно, чтобы выдержать этот экзамен, существовало еще одно условие: «Обширные знания в области математики и техники – это не все, что требовалось от кандидата… Одним из веских оснований для приема, согласно правилам, является ходатайство какого-нибудь влиятельного лица. Большинство из них имеет рекомендации из высшего света: одни – графа Тулузского, другие – вдовствующей княгини де Конти, третьи – сами дети офицеров королевской гвардии» ^{56} . У Абрама с этим возникли проблемы. Как мы уже знаем, герцог Дю Мен, который имел большое влияние при дворе и которому Петр препоручил крестника, еще в 1717 году впал в немилость. Так что теперь Абраму не приходится рассчитывать на ходатайство генерал-фельдцейхмейстера.

Как раз в это время под высочайшим покровительством самого Людовика XV в Лафере создается новая высшая военно-инженерная школа (Ecole de l'Artillerie). Идея этой объединенной школы, где вместе обучаются артиллеристы и военные инженеры, принадлежит Вобану. Путь иностранцам в нее, правда, заказан. Однако Абрам имеет право добиваться приема, поскольку в расчет принимаются его военные заслуги перед Францией, героизм, проявленный в боях, и заслуженный им чин инженер-лейтенанта французской армии. Вот как сам Абрам три года спустя описывает обстоятельства поступления в школу: «…прошу донести Цесарскому Величеству, что я был в службе здес порутчиком инженерским, в котором полку я служил полтора года учеником. Понеже сделали здес школу новую для молодых инженеров в 1720 году, в которую школу не принимали иностранных, кроме тех, которые примут службу французскую, но я надеялся, что не будет противно Его Величеству, что я принял службу для лутчего учение» ^{57} .

В школе Артиллерии в Лафере

Новая школа, открытая под высочайшим покровительством короля, стала первой военной школой, дававшей диплом военного инженера. «Она самая старая из всех, что существовали во Франции. Она воспитала многие поколения выдающихся офицеров, среди которых такие имена, как Вальер, Грибовель, Друо; среди ее воспитанников-иностранцев – Джордж Эллиот, английский генерал, который героически защищал Гибралтар в 1782 году. Занятия сначала велись в здании, примыкавшем к арсеналу (построен герцогом де Мазреном в 1666 году), а позже и в самой городской крепости, когда последняя была приобретена в собственность казны. Открытие школы повлекло за собой необходимость постройки казарм». Но «работы, начатые в 1720 году, позже приостановлены из-за нехватки денег…» [23]23
  Документы любезно предоставлены нам мэрией города Лафер.


[Закрыть]. В итоге горожане и даже мэр города были вынуждены приютить учеников новой школы в своих семьях. Логично предположить, что Абрам, первый офицер-африканец, вышедший из дверей этой школы, жил в одной из лаферских семей более двух лет.

В результате по окончании учебы Абрам получил великолепное образование. Ведь среди преподавателей школы были лучшие люди эпохи, например, Бернар Форе де Белидор, автор нашумевшего труда «Краткий курс фортификации и гидравлики» (Париж, 1720). Звание профессора новой школы Бернару де Белидору присвоил сам герцог Орлеанский. Этот факт свидетельствует о том, что самые значительные люди королевства заботились об уровне научного и технического образования учеников школы.

Из писем Абрама того времени можно получить представление о том, как было организовано обучение будущих инженеров. Первые два года – теория: ученики слушали лекции по математике, фортификации, артиллерии и т. д. На последнем году обучения были запланированы и практические занятия. Они состояли в разработке и испытании снарядов и мин, на специальных полигонах будущих офицеров обучали правильно организовывать осаду и строить укрепления, чтобы ей противостоять.

И все бы хорошо, учиться бы нашему герою да учиться, но вот, в начале 1722 года, его вызывает в Париж русский посол князь Долгорукий и зачитывает ему царский указ о том, что все россияне, проходящие обучение во Франции, должны вернуться домой. Перед молодым человеком сразу встают две проблемы. Первая – программа обучения еще не закончена, осталась как раз практическая часть. Вторая – в указе сказано, что «студенты» должны вернуться морем. Абрам проявляет неожиданную твердость в своем нежелании пускаться в плавание. Каковы же причины подобной водобоязни? Думается, его так впечатлили морские приключения на Балтике в 1714 году. Тогда, после битвы при Гангуте, он чуть не погиб вместе со своим крестным отцом во время страшного шторма. И вот он пишет подряд два письма кабинет-министру Макарову:

Париж 5 февр. 1722 г.

Государь мой милостивый,

Светлейший князь объявил всем здес указ Его Императорского Величества, дабы нам exam на весну в Питербурх. Но я готов исполнять волю Его Величества, токмо прошу вас, моего государя, доложить Императорскому Величеству, что я не морской человечик; вы сами, мой государь, изволите ведать, как я был на море храбр, а ноне пуще отвык. Моя смерть будет, ежели не покажут надо мною милосердие Божеское, понеже светлейи князь сказал, что морем exam всем. Ежели Императорское Величество ничего не пожалует, чем бы нам доехат в Питербурх сухим путем, то рад и готов пешком итти.

P.S….и ежели Его Величество повелит мне пребыть сей год для учение, понеже мы зделали сами без мастеров город для учение атаков разных, также и для подкопов.

Ежели вы разсудите за благо сие мое прошение, чтоб меня оставит на год здес, также, чтоб не противно было Его Величеству, то прошу вас, моего милостиваго государя и отца, чтобы доложить. Ежели вы призрите, что будет противно Его Величеству мое прошение, то не изволте упоминать: я готов ехать с тем, что могу знать и что учил, токмо прошу вас Христа ради и Богородицы, чтоб морем не exam.

О школе, о котором я вам доносил, – и она не здес, около Парижа, – токмо сто миль в ростояни от Парижа. III ко мне писали, чтоб приехат в Париж,– и я сегодня приехал.

Светлейши князь указ обявил, чтоб exam в Питербурх; я чаю, что его светлость писаль к двору об моем прошении, чтоб меня оставит на год здес. Ежели вы предвидите, что сие будет противно Императорскому Величеству, вы меня поволите по своей оттеческо милосердие меня охранить от гневу Его Величества и чтоб не упоминать ничего об моем прошени, что я просил, чтоб здес остатся.

Мой милостивый государь батюшка Алексей Василевич, хотя ваш всепослушны единую строчку прикажи отписат и верны слуга Абрам сюда х кому изволите, что будет обо мне указ и чтоб мне не упоздать от других ^{58} .

Париж 16 февр. 1722 г.

Мой Милостивый Государь

Алексей Васильевич. Доношу вам, моему государю, что Его Светлость княз Долгоруки мне указ Его Императорского Величества обявил, чтоб мне exam в Питербурх в нынешнею весну и чтоб морем exam, а не сухим путем. Изволте разсудить, Мой Милостивый Государь, какой я человек морской, – истенно не могу, хотя моя мука в сем была известна, но ныне и пуще отвык, нежели в то время. Того для прошу вас, моего государя, доложить Его Императорскому Величеству, чтоб повелел мне хотя малое что на приезд пожаловал, чем бы мне можно доехать в Питербурх, изволте ведать, что истенно, мой государь, лучте я пешком пойду, нежели морем exam, и ослушным себя противу указу Его Императорского Величества показать не могу, такожде прошу вас, моего милостивого государя, Его Императорскому Величеству донести, что я в службе уже от 1720-го году был волентиром инженерским, а ныне порутчиком и то прошедшее время учился я токмо теори и практике ничего не имел, а службу того ради принял, понеже Его Королевское Величество указал зделать школу для молодых инженеров в 1720 году, и я оную оказию профитовал, понеже в оную школу не принимали иностранных, кроме разве кто службу принят хотел во Франци, и я того ради сие сделал, дабы мне лучте было обучится.

Ежели Его Императорское Величество повелит мне еще пребыть здес нынешной год, чтоб мне видет хотя малую практику, понеже в оной школе инженерской нарочно зделали город земленой, которому будем в нынешнем году приступ делать, шанцы вести, подкопы копать и протчае, что из практике надлежит знат. Прошу вас, моего государя, приказеть мне отповед дат, чтобы мне время не утратить, живучи здесь, понеже я приехал в Париж из моего гарнизона, который от Парижа 100 мил ра-стояния. Ежели Его Величество мне повелит еще учится нонешной год для окончания оной практике и как скоро получу от вас, моего государя, ответ, тогда поеду в Питербурх или опять в гарнизон, где был.

И ежели же вы изволите сие мое малое прошение за благо разсмотретъ, то прошу вас, моего милостиваго государя, надо мною милость показать, Его Величеству об моем сим намерении представить, чтоб мне еще год здес остатся для оной практике, а буде вы сие усмотрите, что Его Императорского Величества намерение конечное, чтоб я ехал в Питербурх, то прошу вас, Моего Милостивого Государя, о сем не докладоват, понеже я поеду с тем, что знаю, толко ежели возможно о денгах доложит, чем бы мне сухим путем доехат и дорогой питатся, и я надеюся, что Его Величество по своему отеческому милосердию меня не оставит. И у меня надежды никакой боле нет, кроме Бога и Его Величества, а учение мое и житие всем руским здес известно и особливо ведает господин Зотов и Туволков, когда они были в Париже, то во истенно, что я никуда по неделе и по две с двора моего не выходил и старался об учении моем, как возмог, и чего не мог выучить, истенно не от нерадения моего, но токмо разве за недостатком моего разума, а более за денгами: денги здес дают много знат.

Мой Милостивый Государь, ваш всепокорный слуга Абрам ^{59} .

Содержание писем, как видим, почти полностью совпадает (было написано еще и третье письмо – «чтобы почаще вам напомнить»,но его содержание в точности идентично второму). То ли Абрам не надеялся на почту, то ли считал, что не дойдет его письмо до самого Макарова, осядет в канцелярии. Быть может, полагал: если повторять много раз, то будет понятней… Так или иначе видны две основные мысли: нежелание ехать морским путем и стремление доучиться до конца – и Ганнибал всеми способами старается донести их до далекого Петербурга. И непонятно, в какой последовательности.

Князь Долгорукий, русский посол во Франции, разделяет точку прения Абрама и пишет Макарову нижеследующее: «…Прежде всего, изволил ты писать, чтоб разного народа, которые присланы сюда для разных наук, отправить в отечество. Я о том мыслил и за потребно рассудил мнение мое донести, которые здесь учатца теологии, я мню напрасно только от них убыток, который от начала до ныне понесен: той науке могли бы выучитца и в России, не вывозя денег в здешние край и, конечно, подлежит их весною отправить… Которые учатца другим наукам, держав их столько лет в здешних краях и понещи убыток, а выслать их недоучас, one будут ни ученики, ни мастери, только напрасно пропадет убыток, от них понесен, того для не повелит Его Императорское Величество дать им время те их науки здесь окончать, как Аврам мне сказал, что ему нужно от сего времени еще год жить, чтоб гораздо видеть практику» ^{60} .

Абрам добивается своего. Получено высочайшее соизволение остаться до конца обучения, то есть еще на год. Домой же он вернется по суше, с обозом князя Долгорукого, в январе 1723 года.

Жертва реформ Ло

С началом 1722 года положение российских школяров во Франции становится еще хуже. Целая волна писем с прошениями о деньгах снова хлынула в Петербург. За март только Абрам пишет три (!) таких письма. В них, среди прочего, говорится, что «мы здесь все в долгу не от мотовства, но от бумажных денгах».

Что же случилось во Франции? А вот что: финансовые реформы, которые, в частности, заключались в введении в обращение бумажных денег, проводимые новым министром финансов, шотландцем по происхождению, Джоном Ло, вызвали серьезный финансовый кризис. Ситуация начала ухудшаться уже в 1720 году, но к описываемому времени кризис достиг апогея.

«…Растут цены. Начинает показывать зубы инфляция. Цены на хлеб, яйца, мясо достигли рекордных показателей. Ло затянуло в порочный круг: заморозить цены – встанет вся торговля; ограничить оборот наличности – придется пользоваться бумажными деньгами; повысить зарплаты – надо печатать новые деньги. Это инфляция…

Государственный банк на осадном положении. Наличные выплаты сначала ограничены, а потом и вовсе прекращены. Это не могло не привести к беспорядкам. В эдикте, опубликованном 21 мая 1720 года, объявляется о девальвации вполовину наличных денег и ценных бумаг до 1 сентября следующего года. Это, конечно же, вызвало панику. Рухнула вся система.

А Париж, где все, как говорят, становится сюжетом песни, вовсю распевал новейшую песенку:

 
Неделя Джона Ло:
В понедельник я акций купил,
Во вторник «лимон» получил,
В среду я экипаж приобрел,
В четверг хозяйство в порядок привел,
В пятницу – на балу,
А в субботу – все в трубу.
Вот лежу теперь в больнице,
Чем бы мне развеселиться?» ^{61}
 

Вся Франция в мгновение ока оказалась в нищете. Наши студенты – не исключение. Вот свидетельство юного офицера французской армии Абрама Петрова (из письма Макарову от 5 марта 1722 года): «… мы здесь все в долгу не от мотовства, но от бумажных денгах, о чем вы, я чаю, известны через графа Мусина-Пушкина, какое здес житие было здешними денгами и ежели здес не был Платон Иванович, то бы я умер с голоду: он меня по своей милости не оставил, что обедал и уженал при нем все дни. Которые жалованья получили от вас, нам выдали здес бумагами, которые ни во что пропали, болтая част еще у меня осталися, что ни во что ни годятся. Для уверение я к вам привезу, ежели Бог позволит…».И далее: «…Я надеюся, что Его Императорское Величество оставить меня не прикажет, понеже по отезде своем изволил нам с Алексеем Юровым из уст своих сказать, что ежели мы будем моты или в тюрму попадем, то бы нам не иметь никакого милости от Его Величества для наше выкупки, потом изволил сказать, ежели мы будем прилежно учится, также чтоб иметь доброе житие, то я вас не оставлю ее. И я вам, мой государь, доношу, что всем русским известно, какое я имел старание к моей учени: искал всякое оказие, где бы можно лутче учится, также и принял службу, чтоб лутче знать мое дело, где не принимали никого иностранных, кроме тех, которые службу примут во Франции…» ^{62} .

Чтобы показать всю несправедливость такого к нему отношения, Абрам в том же письме Макарову спрашивает последнего: «…то ли я выслужил, живучи при Его Величестве 17 лет, выгоняют отсюда, как собак, без денег…» ^{63} .И всех российских студентов «истенно бумажные денги француские умарили с голоду, что поят и кормят в долг»,поскольку деньги, которыми им было выплачено жалованье за 1721 год, обесценились и вышли из оборота. И еще раз в том же письме Абрам повторяет свое обещание: «Ежели не верите, то я вам привезу половину жалованья, которое вы изволили прислать на 1721 год».

В следующем письме (от 24 марта) он просит государя приказать Долгорукому взять его расходы до возвращения в Россию на себя, так как, добавляет он, «я не хочу делать как Мичурин и Лачинский в Англии».Он также объясняет Макарову, что у него еще на 250 рублей долгу осталось.

11 апреля он получает из императорской канцелярии 400 рублей. Его сотоварищи по несчастью, Юров, Резанов и Коровин, также получают деньги из России. Теперь Абрам может вернуться в Лафер и закончить обучение.

Несколько месяцев спустя, 16 октября того же года, государь лично отреагировал на письма бедных студентов. В это время он находился на берегах Каспия, где только что завершился победоносный поход. Астрабад, Баку, Дербент и Рехт, бывшие до того персидскими владениями, отныне – часть России ^{64} . Государь передает с графом Гаврилой Ивановичем Головкиным следующее письмо: «Писали сюда из Парижа Абрам арап, Таврило Резанов и Степан Коровин, что они по указу в свое отечество ехать готовы, токмо имеют на себе долгу каждый ефимков по 200; да сверх того надобно на проезд 200 ефимков. Того для те денги, как на оплату долгов, так и на проезд их, по приложенной при сем ассигнации, взяв от соляной суммы, переведите в Париж к послу, кн. Долгорукову, а буде он уже выехал, то кн. Александру Куракину и отпишите, чтобы их немедленно оттоль отправил в Петербурх» ^{65} .

На этот раз все финансовые проблемы Абрама действительно решены. Он расплачивается с семьей, которая его приютила на время учебы, закупает нужные инструменты и оборудование и, конечно же, книги. Он продолжает расширять библиотеку, собирать которую начал еще в 1717 году. Главное же, теперь он с чистой совестью может попрощаться с Комендант-аншефом (начальником) школы в Лафере господином Тюфферо. И, увенчанный боевой славой и званием поручика французской армии, с королевским дипломом военного инженера (подписанным, заметим, самим Людовиком XV) в кармане – в путь!

Итак, когда князь Долгорукий со свитой покидают французскую столицу и направляются на северо-восток, среди прочих пассажиров обоза едет и «французской армии отставной поручик Абрам Петров» ^{66} .

ГЛАВА 4.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ

…славная и великая государыня ЕКАТЕРИНА, тако соблаговолит ваше ВЕЛИЧЕСТВО усмотреть сию книгу, колика потребна быть может молодым людям желающим учения, но и совершенным инженерам.

А. П. Ганнибал. Посвящение Екатерине I на книге «Геометрия и Фортификация».

Сподвижник Петра I

Чтобы лучше понять тогдашнее состояние дел и настроения в России, заглянем в книгу историка Н. Я. Эйдельмана. Незадолго перед возвращением Абрама и Долгорукого, вернувшись в Москву из персидского похода, Петр «обнаружил дома много неустройств… Император устал – жить ему оставалось ровно два года – и, будто чувствуя, как мало удастся совершить, особенно гневен на тех, кто мешает. Петр немало знал, например, про колоссальные хищения второго человека Меншикова и еще многих, многих. И вот в назидание сподвижникам, как раз в те дни, когда посольство Долгорукого подъезжало к старой столице, была учинена публичная расправа над одним из славнейших «птенцов гнезда Петрова».

Барон Петр Шафиров, опытнейший дипломат, в течение многих лет ведавший внешнеполитическими делами (позже сказали бы – министр иностранных дел), только что обвинен в больших злоупотреблениях, интригах. Комиссия из десяти сенаторов лишает его чинов, титула, имения и приговаривает к смерти.

Голова уж положена на плаху, палач поднял топор – но не опустил: царь прощает ссылкою, «под крепким караулом».

Москва присмирела и ожидает новых казней. Василий Лукич Долгорукий и приехавший с ним в одно время (из Берлина) другой русский дипломат, Головкин, ожидают, когда царь их примет и выслушает».

Вот в такой обстановке прибывает посольство Долгорукого. Однако думается, что свежеиспеченный инженер ждет не дождется встречи с крестным отцом…

Последуем же за Эйдельманом: «Царь принял, много толковал с возвратившимися, конечно, перемолвился с Абрамом Петровым и – оттаял: выходило, что есть еще верные слуги; доклады из Парижа и Берлина оказались лучше, чем ожидал требовательный, придирчивый, нервный император. И раз так – случай этот тоже надо сделать назидательным, нравоучительным.

Через месяц без малого, 24 февраля 1723 года, Петр выезжает из Москвы… по дороге кое-что осмотрел, и достиг Невы на восьмой день пути, 3 марта 1723 года.

А вслед за Петром из Москвы двинулись в путь дипломаты: Долгорукий со свитой, Головкин с людьми; 27-летний Абрам Петров меж ними персона не главная, но и не последняя…

Ехали не торопясь, но и не медля, чтобы приехать в точно назначенный день.

А в назначенный день – свидетельствуют документы – Петр выехал к ним навстречу «за несколько верст от города, в богатой карете, в сопровождении отряда гвардии; им был оказан особый почет».

Таким образом, был разыгран спектакль – для жителей, для гвардии, для придворных, для высших сановников… Петр как будто не видел послов в Москве – и теперь торжественно, «впервые» принимает недалеко от своей новой столицы: умеет казнить – умеет и награждать.

Кто ослушается, положит голову, как Шафиров. Кто угодит, будет принят, как Долгорукий и Головкин… Плаха и «особый почет» как бы уравновешивали друг друга.

Итак, царский прием и, конечно, часть почета относились и к Абраму Петрову. Царь, выходящий навстречу, обнимает, благословляет всех – и своего крестника – образом Петра и Павла…»

После семи лет, проведенных во Франции, Абрам снова очутился на брегах Невы. И снова активно взялся за дело: «о том, как Петр использовал Абрама на первом году по возвращении его из Франции, отсутствуют документальные данные. По одним сведениям, он принимал участие в строительстве крепостных сооружений на острове Котлине, в Кронштадте, по другим – вступил в исполнение своих прежних обязанностей при Петре, получив в свое заведование кабинет царя, в котором находились чертежи, проекты разных сооружений и библиотека… Возможно, он совмещал эти две должности – инженера-консультанта по строительству Кронштадтской крепости и личного секретаря при Петре» ^{67} .

В это время идет реализация невиданных доселе проектов: строительство Ладожского канала (под руководством Миниха) и Кронштадтской крепости. В том же году заложен город, названный в честь императрицы, – Екатеринбург. Чтобы все эти дела двигались, потребны специалисты. Царь призывает всех тех, кто послан был для обучения в разные страны. А им как раз – какая удача – время подошло возвращаться. За годы, проведенные за границей, они освоили множество важных и нужных профессий, и теперь в Россию едут дипломированные столяры, граверы, корабельщики, литейщики, мореходы, слесаря…

Император сам беседует с новоиспеченными специалистами и проводит экзамен. Способные, как, например, моряк Неплюев, немедленно получают назначение и возможность сделать блестящую карьеру. Те, кто доказал свои знания и умения пред лицом императора, получают за государственный счет жилье и в течение двух лет жалованье, достаточное для безбедной жизни. За это время они должны набраться опыта и пообвыкнуться с теми трудностями, которые могут им встретиться. Затем каждый получал подъемные, чтобы открыть собственные мастерские: теперь уже они должны сами себя обеспечивать и притом брать учеников; надеяться на дальнейшую помощь казны не приходилось.

Подобная политика дает впечатляющие результаты: еще в начале царствования Петра у России практически не было военного флота. Теперь же, всего несколько лет спустя, успехи русских на море вызывают у крупнейших европейских морских держав не просто любопытство и восхищение, но уже и беспокойство: «…в один прекрасный день Кабинет Сент-Джеймса (Англия), обеспокоенный слишком быстрым прогрессом русского флота, потребовал немедленной высылки всех учащихся (русских)» ^{68} .

А что же наш инженер? Он год проработал на строительстве Кронштадта. Император имел возможность убедиться в прочности и объеме его знаний. В феврале 1724 года Петр издает указ, адресованный фельдмаршалу князю Миниху:

К ево светлости князю Записано

Господину полковнику

Абраму (арапу), который во Франции служил капитаном и привез свидетелство, того ради определить ево порутчиком в бомбардирскую роту к инженерам, которых из молодых в кондукторы надлежит собрать корпоральство из наших полков и их детей, которые тому обучаюца.

Питербург

4 февраля 1724

Петр.

И опять попадает Абрам в Преображенский полк, только теперь уже в качестве поручика (лейтенанта). В этом полку его крестный отец значится капитаном. Как видно из документа, Абрам назначен на преподавательскую должность: ему поручено учить математике и фортификации гвардейскую молодежь, кандидатов в военные инженеры. Он становится преподавателем в столичной школе военных инженеров. Тому множество свидетельств. Так, например, в записках известного мемуариста А. Т. Болотова под 1753 годом сказано: «У дяди моего нашел я также и несколько математических книг печатных и скорописных, а особливо была у него прекрасная геометрия и фортификация, писанная и черченная им самим в молодости, когда он учился наукам сим у Ганнибала» ^{69} . Еще и еще раз убеждаемся мы, что африканский офицер при императорском дворе становится сподвижником и помощником Петра в самых разных делах. По словам известного пушкиниста С. Гейченко, император назначает его также «главным придворным переводчиком иностранных книг». Ведь Абрам вернулся из Парижа, естественно, в совершенстве зная французский язык. А это в дополнение к тому, что он уже говорил и читал по-русски, голландски, немецки… В письме к Конону Зотову с поручением перевести две книги с французского находим: «А буде вы из тех книг, которых не изволите знать терминов, то изволте согласиться с Абрамом Петровым»,До наших дней в «фондах библиотеки [Российской Академии наук] хранятся рукописные переводы Ганнибала французских трудов по фортификации, а также составленная им карта местности на реке Вегмас (Карелия), где были найдены марциальные воды» ^{70} .