Текст книги "Измена. Наследник мэра (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Что-то раньше не замечала я, чтобы чистота людям важности прибавляла. Так только, опрятнее делала.

– Ну, не хотите говорить, не надо. Я тогда его сама поищу. И если уж найду, пеняйте на себя. Слышали, что я вчера в подклети у Болотницу учудила? – пригрозила им и, по всему видно, попала в точку.

Русалки эти посерьёзнели сразу. Улыбочки у них с лиц посползали. И одна – главная, наверное – другой кивнула, мол, проводи.

– Ну вот, так бы сразу, – одобрила я. – А то, видите ли, заважничала я…

Глава 9

Колодец здесь и вправду имелся, только пить из него, конечно, я бы не стала. Откуда уж в хоромах у Болотницы вода чистая бралась, того я не знаю. Но от этой, колодезной, тиной попахивало жутко. Ну, хоть ряски в ней не было и мути почти. Для стирки вполне сойдёт.

Устроившись у колодца, я сразу за дело принялась. Думала, на этом русалка меня одну и оставит, а она нет, присела на камушек поодаль да наблюдает. Стережёт. Оно, может, и не страшно, что стережёт. Главное, чтобы к ночи отстала. А то как Степан-то ко мне пробираться будет? Если у меня надзиратели.

Пыхтела я над одёжей, пыхтела и на русалку поглядывала. А она, как увидит, что смотрю, отвернётся. Но подловила я её всё-таки.

– Ты, может, помочь хочешь? – крикнула ей. – Так ты тогда ближе подходи. Чего вдалеке сидеть?

Она нос недовольно поворотила. Фыркнула даже. И смотрю, решила уйти. Чтобы я её стирать не заставила.

– А зря, – крикнула ей вслед. – Тут работы и на двоих хватило бы.

Когда ушла она, дышать мне стало как-то легче. С рубашкой я управилась относительно легко. С сарафаном труднее. А вот передник, густо расшитый, отстирываться не хотел. Грязь между вышивкой попала. Едкая какая-то. Но я и её победить сумела. Уморилась правда. Вся взмокла.

Да и влажно было среди болот, воздух водой будто напитанный. Но сегодня хотя бы не вонял. Болотница, наверное, в хорошем расположении духа. Радуется своей каверзе. Это она ещё про Степана просто не знает. Оно и хорошо, что так. А то выгонит его в хибару какую. И как в ней спать-то?

К вечеру, с делами управившись, я потрапезничала и в опочивальню пошла. Но ложиться не стала. А то, ежели лягу, Степан меня может и не добудиться. Устала я что-то с непривычки. Лесовик в своих хоромах разбаловал меня. Совсем никакой работы не давал. А здесь-то уж меня не жалеют.

В общем, сижу я и прислушиваюсь. Идёт ли кто по коридору-то. Ох и долго там тихо было. Уже ночь-полночь, а всё тишина. Я за Степана даже переживать начала. Вдруг русалки с ним что учудили. Но когда уже звёзды на небе высыпали, слышу, идёт кто-то.

К двери моей подкрался, помялся там. А потом по доскам дверным поскрёб, мол, пришёл.

Распахнула я дверь, смотрю, и правда Стёпа. И даже за день как-то отмыться успел. Тину с себя поснял, одёжу прополоскал где-то. Она оттого ещё влажная была.

Интересно, есть ли у Болотницы в хоромах и мужские одеяния? Может, к ней водяные какие заглядывают, а она им, в случае чего, рубаху да портки выдаёт. В общем, надо бы завтра в сундуках у неё порыться. Наверняка найдётся что-нибудь.

– Ох, Стёпа, проходи, – затащила его в комнату. – Думала, уж не доберёшься. Чего, другие избы не понравились? – посмеялась над ним.

Степан головой затряс. Мол, сами в других и спите. Перекошенных тех.

– Погоди тут. Пойду тебе съестного чего найду. Небось, голодный. Весь день в кустах просидел.

– Одна пойдёте? – запереживал он.

– Ну а с кем? Я недалеко, в подклеть.

– И я с вами пойду, – увязался он.

– Да там лестница крутая. И темень. Я быстро. Ты, если хочешь, в сенях меня подожди. Болотница уж улеглась. А из служек у неё в хоромах никто не живёт. Так что бояться некого.

Он попрепирался немного, но я его всё-таки убедила, что в подклеть со мной лучше не ходить. А то мало мы вчера с Болотницей там шуму наделали. Не хватало все оставшиеся горшки перебить. Хоть что-нибудь целым нужно оставить. Особенно если оно с едой.

В общем, выставила я Степана в сенях ненадолго. На дежурство. А сама отправилась по знакомому маршруту. Хвать за ручку подклетную, а она не поддаётся. Поначалу я и не поняла, что не так, а потом как сообразила.

– Вот же хмарь!.. – выругалась я шёпотом. – Заперла от меня подклеть.

Ощупав замок, поняла, что с ним голыми руками не управиться. А ежели молоток брать, то по-тихому всё равно не выйдет. Вздохнув, пришлось признать, что пропитание для Степана добывать будет непросто.

Когда уже обратно я навострилась, из сеней донеслось жалобное:

– А-а-а… – А потом уже во всю мочь: – А-а-а-а!

Я туда ринулась, смотрю, Степан на пол повалился, орёт, а над ним крючковатое нависает. Болотница. Проснулась, зараза. И чего ей не спалось ночами? Как я в подклеть соберусь, так она вечно из темноты выскакивает. Чувствует, когда еду у неё подъедают.

Подбежала я к Степану и на Болотницу осуждающе глянула.

– Ты чего его пугаешь? – потребовала. А сама Стёпу по плечу поглаживаю, в чувства привожу. – Подумаешь, в сенях постоял. Уже в сени к тебе войти нельзя.

– Знаешь его? – спросила Болотница как-то расстроенно. Видать, не любила, когда ей мешали запугиванием заниматься. Сколько же она людей вот так заиками посделала? Никакого сострадания в ней нет.

– Знаю, конечно. Стёпа это. Он меня утешать пришёл. Из-за того, что я тут у тебя застряла безвременно. Не оставлять же его на улице. Только не надо мне про избы другие говорить, – предупредила её. – Видели мы те избы. Да, Стёп? – посмотрела на него. А тот бледный весь, болванчиком кивает и на Болотницу во все глаза глядит.

Лиходейка эта, вздохнула, окончательно интерес потеряв, и, смотрю, начала снова в девушку оборачиваться. И странно так было смотреть. Как и рост у неё уменьшается, и вместо тины на голове волосы оказываются. А в полумраке даже и зелёности почти не видно. Девица как девица, только с характером пакостным.

Степан, на полу ещё лёжа, увидел её и ахнул. И пуще прежнего глаза выпучил. А потом смотрю, заулыбался. Его чуть до смерти не довели, а он хмари этой лыбится зачем-то. Я его в бочину ткнула, мол, в руки себя возьми. Не видишь, это мучительница наша. Голодом морит. В подклеть не пускает. Но Степан отрезвляться никак не хотел.

Смотрит на неё заворожённо. А потом ласковым голосом:

– Меня Стёпа зовут. А тебя как?

Вот же дурень. Нашёл с кем знакомиться!

– Меня-а?.. – удивилась она. – Ну, ваш люд хмарью называет. Незнамо за что.

Стёпа, услыхав, на кого заглядывался, стушевался сразу. Но растерянность его длилась недолго.

– Да это они так, – махнул он рукой, – любя. И редко. А в основном Болотницей зовут. А настоящее имя не знает никто. Мне бы вот его услышать.

– Настоя-ащее… Ишь чего захотел, – развредничалась она. – Зачем пришёл ко мне в хоромы? Я тебя сюда не приглашала.

– Так я это… – снова стушевался Степан. А потом с пола-то на ноги подскочил и как поклонится. И это Болотнице-то? Ох, и отшибло голову парню! Знатно припекло. – Смилуйся, не выгоняй, – попросил он. – Я за цари… – осёкся. Наверное, царицей-матушкой меня хотел назвать. Но я-то какая ему царица, если с венчания сбежала? – За Агнешкой я пришёл. Чтобы защитить её, ежели что, и подсобить. Но нахлебником быть не хочу. Потому, ежели помощь какая нужна, по хозяйству там или где, я с радостью займусь. Я парень-то хозяйственный и рукастый.

Болотница, наверное, подумала, что это он хвастаться решил. А он ведь и вправду такой… Ишь, расхорохорился, негодник. Павлином хвост распушил. Хотя я этих павлинов и в жизнь не видела. Но красивые они, говорят, когда перья-то в хвосте распушают.

Как за хозяйство речь зашла, Болотница немного вредность-то поумерила. Посмотрела на Степана оценивающе.

– Ну, раз так, завтра утром и проверим, насколько ты хозяйственный. Ежели решу я, что не соврал, тогда оставайся гостем. А ежели нет, тогда отправляйся восвояси. И передай царю-батюшке своему, что не видать ему царицы уж никогда.

Степан, заслышав о таком, посуровел. Но, поразмыслив немного, кивнул:

– На том и договоримся.

Уговор завершив, Болотница развернулась и уже к себе в опочивальню намылилась. Но я-то не Степан, чью голову напекло, помню о важном немножко.

– А покормить его? – потребовала у Болотницы. – Из голодного работник получится плохой. Все мысли о еде будут.

Она оглянулась на нас со Степаном. Думала, что откажет. А нет.

– В трапезной пусть подождёт. Ему принесут.

Где уж эти русалки караулят и ждут поручений, того я не знаю. Но на болото за ними бегать никому не пришлось. Нарисовались откуда-то да Степану стол накрыли. А сами разглядывали его с любопытством, будто мужчин никогда не видели. Или, может, дивились, что не зелёный он, как водяные. И что цел остался, к Болотнице в дом заявившись.

Потрапезничал он и со мной отправился обратно в крыло для гостей, спаленку выбирать. Подобрали мы ему тоже неплохую, не так далеко от моей. Постель взбили и на том распрощались. Он ведь Болотнице обещался спозаранку работой заняться. А перед этим требуется как следует отдохнуть. Сил набраться.

Утром, когда проснулась я и собралась, заглянула к Степану в опочивальню, а там уж пусто. Ушёл трудиться.

Тогда я и сама на улицу подрядилась, посмотреть хоть, чем его там Болотница мучает.

Нашла их вдвоём во дворе. Их и русалок тьму. Распихались они все по лавкам и поглядывают, как Степан трудится. А у него, значит, брёвна какие-то лежат, рубанок. Стругает что-то. Видать, хоромы починить ему Болотница велела. И Степан – меня аж гордость взяла – не сплоховал. И вправду мастером оказался. Уверенно так обращался и с рубанком, и с долотом. Да и вообще, понимал вроде, что делает.

Болотница-то сама на лавочке с русалками посиживает, но нет-нет и подойдёт к Степану поближе. Что-то спросит, ответ дождётся и уходит обратно, на лавочку-то. А Степан и рад-радёшенек, что она к нему со вниманием. Объясняет ей всё, показывает. Будто и не видел её чудищем болотным вчерашней ночью. И будто не собиралась она его голодом морить. Ежели б я не сказала, она бы и не подумала ему даже ужина предложить.

– Э-эх, мужики, – махнула на него рукой. – Когда дело до девиц доходит, так они на оба глаза слепнут. Очевидного им не видать.

Сообразивши, что на дворе мне с ними делать нечего, я ушла своими делами заниматься. А уж в вечеру собиралась Степана расспросить, что с него Болотница такое потребовала. И разрешила ли она ему всё-таки остаться. Если уж после Степановых фокусов с рубанком не разрешила, тогда ну как есть вредная хмарь. Потому что прогонять его и правда не за что. Да и хороший он, чего его гнать?

Но на ужине-то, глядь, а Степана нет.

– А куда это ты Стёпу нашего дела? – потребовала я у Болотницы. – Прогнала, что ли? Или, может, вусмерть уработала?

– Какой он ваш? Он, может, теперь мой, – заявила она в ответ, горделиво так. А потом опомнилась и добавила поспокойнее, – Пока хоромы не доделает. Крыша вон течёт, и чердак прогнил. И так, кое-где по двору надо подправить.

– А что, водяные твои безрукие, что ли? Пусть они и подправляют.

– Тебе вообще какое дело, кто подправлять будет? – огрызнулась она. – Стёпа уже согласился.

– Тогда где ж он есть, если согласился? Небось, связала его и посадила где-нибудь в подклети, – при мысли о таком я прямо закипать начала. Правильно Лесовик с ней враждовал. Злюка она, а не Болотница.

– Какой такой подклети? – теперь уже и она вскипела и из-за стола даже поднялась, кричать на меня собиралась. – Он к царю твоему поплыл. Докладывать, – оскалилась недовольно.

– И ты, что же, его отпустила? – удивилась я.

– Отпустила, – вздохнула Болотница и уселась обратно за стол. – Он к ночи вернуться обещался.

– Меня, значит, под честное слово пускать не стала. А Стёпу пожалуйста⁈

– Да, Стёпу пожалуйста. Он мне чердак делает. Ему можно.

– А я тебе вон хоромы драю. Мне-то почему тогда нельзя?

– Потому что тебе нельзя. И вообще, драить тебя никто не просил. Тебе вон самой скучно. Вот ты и драишь, – сказала она. И ведь, в общем-то, была права. Я от скуки и занималась. Но всё равно как-то обидно. Что за неравенство такое? Степану, значит, плавай где хочешь, а мне взаперти сиди. Нечестно это. Я, может, и сама бы рада царя увидеть. А не могу.

– Не хоромы, а темница какая-то, – пробубнила я, примеряясь к еде и выбирая с чего начать. На столе сегодня уставлено было богато. Не то что вчера. Расстарались русалки эти. Для кого интересно?

– Только всё не съедай, – осекла меня Болотница. – Степану оставь.

Вот для кого и расстарались.

– Уж оставлю. И без тебя бы догадалась.

Препирались мы с ней весь ужин. То замолчим, то снова сцепимся. Хорошо хоть не набросились друг на друга.

Разошлись мы с Болотницей, значит, после ужина по опочивальням. А мне неспокойно. Как это Стёпа по болотам будет в ночи шастать. Вдруг случится чего? Не стала я в итоге укладываться. Сижу, прислушиваюсь, придёт иль нет.

И уже прямо сильно ночью шаги в коридоре раздались. Чавкающие.

И вот я вроде бы и рада, что он пришёл. Но вроде бы и прибить хочется. Вот этот вот пол я сегодня собственными руками драила. А он даже разуться не удосужился.

Я к двери, значит, подлетела. Распахиваю.

– А ну скидывай!

Стёпа, меня в темноте увидев, как подскочит, как заорёт. За сердце схватится.

– Ч-чего ск-кидывать? – спрашивает заикаясь.

– Башмаки свои скидывай. Грязные. А потом говори, как там царь?

Сообразив, Степан принялся обувь свою стаскивать. А я, пока он разувался, пригляделась к нему – вроде цел. Мокр, правда. Но ряску и тину уже с себя где-то смыл.

– Ну и чего там царь-батюшка? – потребовала я, когда угроза чистоте была устранена.

Степан вздохнул.

– Серчает. Говорит, что и завесу снесёт, и болото иссушит, и саму Болотницу с земель этих прогонит. – Он досадливо покачал головой.

– Да? – удивилась я. – А что ж тогда тихо так возле этой завесы? Ни звука оттуда.

– Сказал, что сил набирается, – вздохнул Степан. – Ну, чего он так горячится? Зачем прогонять-то? – запричитал он. – Всегда же можно обсудить. Понять надобно человека, прежде чем гнать его.

– Это какого такого человека надо понять? – переспросила я. – Ты про Болотницу, что ли?

Поначалу-то я не сообразила, к чему это он всё. А потом до меня потихоньку начало доходить.

– О-ох, Степа-ан, а ты, случайно, не того? – спросила подозрительно. – Не озазнобился?

– Чего? – не понял он.

– Говорю, почему это тебя судьба Болотницы так волнует? – а сама улыбаюсь, еле смех сдерживаю. – Оно ж наоборот, если тихо станет у окраины, это и лучше. Тогда ничегошеньки тебя от дел отвлекать не будет. Станешь снова работать на благо города не покладая рук и не ведая сна. Али это тебе уже не так интересно? – и посмеиваюсь.

Степан же замялся, с башмаками-то в руках.

– Да не в этом дело, – начал оправдываться. – Болотница, она не такая совсем, как мы думали.

– А какая ж она? – удивилась я.

Сначала утащила меня эта Болотница, потом в хибару пыталась пристроить, кормить не хотела и выпускать отказывается.

– Ранимая, – выдал Степан. – И понимающая. К ней бы с лаской надо. А мы её хмарь да хмарь, – и столько досады у него в голосе.

– Ох, Стёпа-а… Ну, точно озазнобился. И главное, в кого? Да она же вреднючая, зараза.

– Ну, – вздохнул Степан, – кто не без греха? Главное, что она от этой вредности отходчивая. Повредничает немного и успокаивается. Надобно только терпения набраться.

– Конечно, – согласилась я. – Только терпение и спасает, когда ум отказывает. И чего же ты делать теперь будешь? С зазнобой своей. Она вон и поселила-то тебя только за работу.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Для начала спать лягу. А завтра покажусь ей, что вернулся. У неё ведь к людям никакого доверия нет. Все от неё сбегают.

– Да что ты!.. Интересно, с чего это они, неблагодарные? – усмехнулась я. – Гостеприимства не ценят.

– Вот вы всё смеётесь, а зря, – осудил он и, не попрощавшись, направился к себе в опочивальню. Осерчал на меня.

Но я хоть и посмеивалась над ним, всё ж не со зла. Просто удивительно мне было, что в городе столько девиц ладненьких и добродушных. А Степану такая сложная приглянулась. Правильно говорят, что сердцу не прикажешь.

Только как он теперь, Стёпа наш, царю-батюшке помогать станет? Его ж от болота теперь не оттащишь. Будет то и дело сюда сбегать. А может, и вовсе переселится.

От этой мысли мне вдруг погрустнело. Без Стёпы-то мы как?

Улеглась я и еле уснула из-за этих размышлений. А наутро пошла проверять, чем они там с Болотницей занимаются. Не измучила ли она его, прознав о симпатии.

Нашла я их снова во дворе. Русалок на этот раз поменьше по лавкам было. То ли неинтересно им стало, то ли Болотница их разогнала. Сама-то она возле Стёпы на полене посиживала и уже ни на какую лавку не уходила. Болтала о чём-то да инструменты подавала.

– Вот чудеса-а, – прошептала я удивлённо.

Среди дня я ещё несколько раз к ним заглядывала. И примерно та же картина передо мной представала. Может, и прав был Степан, насчёт Болотницы-то?

А к вечеру, перед трапезой, слышу крики со двора. Болотница орёт что-то, Степан ей возражает. Ринулась я туда, слышу:

– Не стану я её отпускать! – кричит Болотница. – Ты это специально мне помочь вызвался и в доверие втёрся, – обвиняет Степана. – Чтобы её вызволить. Признавайся, специально?

– Да я же помочь хочу! – кричит он в расстройстве. – Беспокоюсь. Царь-батюшка никогда ещё так зол не бывал. Иссушит ведь. Иссушит болото твоё. Отпусти ты её по добру, – просит Болотницу жалостливо.

– Он и так болото моё иссушить хочет. С ней или без неё. Так чего мне её отпускать? – оскалилась она, а в воздухе снова тухлятиной потянуло. А сама Болотница в расстройстве чувств начала потихоньку в хмарь превращаться. Закрючковатилась, вытянулась, волосы на тину стали похожи. – Её защищаешь, а на меня всё равно.

– Да не всё мне равно, – возразил Степан. – Коли её отпустить не хочешь, тогда меня пусти. Я к царю сплаваю, ещё немного времени испрошу. Чтобы тебя убедить.

– Убедить? Скажи прямо. Чтоб в заблуждение ввести. Если хочется тебе к царю, так и плыви. Только сюда больше не возвращайся! – отрезала она и махнула рукой сидевшим на лавке русалкам. Те подхватились и потащили Степана к болоту. А я так и застыла, обалдевшая.

Глава 10

А Болотница-то, проводив русалок со Степаном взглядом, всхлипнула и начала обратно превращаться. Стоит расстроенная, на дорогу смотрит.

– Ты чего стоишь-то там? – спросила у неё.

– Ничего, – огрызнулась она и пошла в хоромы.

А я в растерянности одна во дворе осталась. Не знаю, за кем бечь. То ли за русалками, чтоб отпустили его, то ли за Болотницей, чтобы указание отменила. Но сообразив, что с Болотницей договориться не выйдет, слишком уж она упёртая, побежала за русалками. Убедиться хоть, что не утопят они Степана от усердия.

Догнала их, смотрю, а Степан-то уж и сам ногами идёт. Не волочат его.

– И что же теперь делать нам? – спросила у него из-за спины, отчего он испуганно подпрыгнул. Оглянулся, а глаза грустные-грустные.

– Да чего тут сделаешь? Попробую хотя бы с царём-батюшкой договориться. Если уж с ней не выходит.

– Тебя к ночи-то ждать?

Степан в ответ молча плечами пожал и дальше к болоту поплёлся.

Жалко мне его стало. Ни за что ведь она его прогнала. За одни только намерения благие.

Вернулась я к хоромам одна-одинёшенька, зашла в сени. Чую, едой пахнет. Из трапезной тянется. Вот же хмарина, Стёпу прогнала, а сама есть уселась как ни в чём не бывало.

Врываюсь я, значит, в трапезную, думаю, взбучку ей устроить. За поведение такое. Глядь, а она сидит, подбородок рукой подпёрши, на тарелки смотрит и плачет.

– Ты чего это? – спросила у неё растерянно.

– Ничего, – ответила она и всхлипнула.

– По Степану, что ли, горюешь?

Болотница кивнула и слезу ещё одну пустила.

– Так ты ж сама его и выгнала, – напомнила ей.

– Ну и что, что выгнала⁈ – вспылила Болотница. – И ежу понятно, что, когда выгоняют, надобно вернуться. А он… – и разрыдалась.

Поначалу-то я растерялась немного, а потом подошла к ней да и приобняла. Неуверенно, правда, потому что кто её знает, как она отреагирует. Может, не понравится ей это.

– Ну, полно тебе, – стала утешать. – Может, он ещё вернётся сегодня. Или к завтрему приплывёт.

– Не приплывё-о-от, – завыла Болотница и лбом мне в сарафан уткнулась. Плачет навзрыд, а я и не знаю, чем помочь.

– Ну, хочешь, я его обратно приведу.

Услышав о таком, она рыдания прекратила и зыркнула на меня недобро.

– И далась я тебе, удерживать меня такой ценой? – подивилась я. – Стоило ли оно того, чтобы со Стёпой ругаться?

Болотница носом шмыгнула и отстранилась. Успокоилась вроде, но подбородок дрожал ещё.

– Не тебе меня судить. У тебя-то вон хорошо всё. Царицей почти стала. А я вот… одна, – и снова заплакала.

– Так ты потому и одна, что прогоняешь всех или силой удерживаешь. Кому бы понравилось? Мы ж тебе не русалки, помыкать нами. Те-то всё стерпят.

– А ежели он этого не стерпит, так и не нужна я ему. И он мне не нужен, значит! – ответила Болотница, слёзы вытирая. Поднялась из-за стола, не поемши, и более ничего не добавила. Ушла.

– И кто тебя такую поймёт? – спросила, когда её уж и след простыл. – Раз не нужен он, так чего рыдать? А если нужен, то прогонять зачем? Ничего не ясно.

Я, хоть и расстроенная, ложиться голодной не хотела. Поклевала немного одна. И только потом в опочивальню направилась. Прислушивалась, прислушивалась перед сном, но так шагов Степана и не услышала. Выходит, права была Болотница, когда говорила, что не вернётся он. А таким влюблённым казался…

Ну, оно для Степана, может, и неплохо, что не вернулся. Болотница – девушка непростая. К ней подход искать нужно. И терпение иметь железное. Но всё же таки грустно, что у них не сложилось. По глупости ведь. Не по делу.

И одной тут теперь куковать – тоже досадно.

На этих печальных мыслях я и закимарила. А потом, чую, сон мне снится. Грохот какой-то в том сне. Земля под ногами дрожит. Болото в истерике бьётся. И ветер! Ветер такой крутит, что только держись. Было бы за что. Кусты-то тут хлипкие.

Я во сне-то этом за какую-то лозину ухватилась, но чувствую, не удержит она меня. А потом тяжёлое что-то, видать, ветром подхваченное, в плечо меня как толкнёт. И опять. И снова. И растолкало меня это что-то.

Открываю глаза. Надо мной Степан нависает. Мокрый весь. Только приплыл. И глаза у него испуганные, по пять копеек. А на улице и правда громыхает, и ветер свистит. Так, что даже хоромы, кажется, раскачиваются.

– Стёпа, ты чего? – спросила охрипшим спросонья голосом. – А там буря, что ли, какая? – глянула на окошко узенькое.

– Беда, – выдохнул Степан. – Царь-батюшка идёт. Болото сушить будет.

– Как сушить? – я с постели-то подскочила. – А как же лягушки? И Болотница как?

За русалок злобных этих мне не слишком переживалось. Пусть другое себе болото поищут.

– Вот так сушить. Говорит, что нечего от Болотницы понимания ждать. Если словами договариваться не хочет, тогда делами будут разговаривать. Выбирайтесь, – подал мне руку. – Накиньте что-нибудь. К завесе пойдём. Проведу вас, как только она ослабнет.

– А с чего она ослабнуть-то должна?

– С того, – ответил Степан, – что силу Болотница из болота своего берёт. Если иссыхать оно начнёт, так и сила будет уходить, – говорит, а сам грустный-грустный.

– Так ты не обо мне бы беспокоился, – укорила его. – Вон зазнобу бы лучше свою нашёл. Она небось в терзаниях мечется. А пощады гордость просить ей не позволяет. Она же вся важная такая. Куда ей до просьб опускаться?

Стёпа кивнул.

– Вы меня тогда в сенях подождите. Одна не ходите на улицу, там русалки от злости остервенели. С ними вам одной не сладить.

Я хоть и согласилась, но всё же таки думала, что, когда дело касалось русалок, мы бы и вдвоём с ними не совладали ни за что. Им надёжнее совсем на глаза не попадаться. Чем в битву с ними вступать.

Оделась я, значит, наспех и в сени вышла. Сижу, в окно стараюсь не смотреть. Потому что за окном этим какой-то конец света разворачивается, не меньше. Сверкает, свистит, воет всё. О-ох, не хотела бы я врагом лесовиковским оказаться. С такими царями лучше уж дружбу водить, чем в распри пускаться. Оно, может, и правильно, что он такой. Вон, окоромя Болотницы, к нему никто больше и не суётся. Да и она, наверное, теперь тоже не будет. Если вообще не уйдёт в другие места.

Сидела я долго, пока не вышел Степан с Болотницей под руку. Она заплаканная вся, на меня старается не смотреть. Стёпа серьёзный. Ведёт её и что-то на ухо продолжает объяснять. И уж как закончил он, подходит ко мне Болотница и говорит:

– Отпущу тебя. Но при одном условии отпущу. Что ни царь твой не станет моё болото трогать, ни дети его потом. А взамен обещаю, что не буду к окраине города ближе его пододвигать. На том и помиримся, – сказала она это и видно, что тяжело ей слова такие дались. Видать, не привыкла неправоту свою признавать. Но хорошо хоть Степан её убедить сумел. Она ведь упёртая. Сама бы ни за что на такое не решилась.

– И что же, отпустишь и на слово мне поверишь? Что передам всё как есть.

Болотница губы поджала и спустя мгновение кивнула.

Ай да Степа-ан! Ну чудо сотворил, не меньше.

– И правильно. Я хоть и не царь лесной, но тоже слово сдержать могу. Не все люди такие уж ненадёжные. Можно иногда и довериться. Для разнообразия-то.

– Всё иди, – махнула она рукой. – Пока я не передумала.

Стёпа на прощание приобнял её уж больно как-то по-свойски и ко мне направился.

– Нам главное, чтобы царь-батюшка увидел, что отпустили вас. Поэтому пойдём по тропке открыто.

– Открыто – это, конечно, хорошо, – согласилась я. – Лишь бы только ветром нас с этой тропки не сдуло. Держаться там не за что, – напомнила ему.

– Авось не сдует.

Ох уж это авось. Иногда только на него и можно положиться. Когда ни на что другое надёги нет.

В общем, пошли мы со Стёпой по методу «авось» прямо по тропинке. Над нами сверкает вспышками, в воздухе напряжение такое, что от свежести грозовой аж в ноздрях свербит. В лицо ветер бьётся остервенелый и дождём мелким присыпает. Или это не дождь вовсе, а с болота воду сдувает… Идём мы, значит, со Стёпой и держимся друг за дружку. И тогда-то раздаётся такой треск, что от страха хоть наземь падай.

– Что это трещит? – ору я Степану, ветер перекрикивая.

– Завеса рушится.

И вот сквозь дыру эту, видимо, в завесе образовавшуюся, как ворвётся на болото вихрь. Как закружится юлой, воду бередя. И к бережку, значит, направляется. И главное, на нас прямо летит. На нас!

Я Стёпу давай в сторону тащить, чтобы от вихря этого укрыться. Но не успели мы. Подхватил нас ветер. И поволок куда-то в сторону реки. Уж не знаю, каким чудом уцелели мы. Но до бережка он нас донёс нетронутыми. Оставил у того камня, у какого меня русалки тогда схватили, да и стих.

А на месте вихря, гляжу, царь стоит. Смотрит на меня и глазам своим не верит. А потом как бросится ко мне, как подхватит, обнимет и давай лицо мне нацеловывать.

– Агнешка моя, цела, – выдохнул, наконец, когда ну исцеловал уже всю. А я и сама рада. И тоже обняла его. Держу, отпускать не хочется.

– Цела, – отвечаю. – Ещё как цела.

Там из нас двоих, может, о Болотнице больше беспокоиться надо было. Но хвастаться не хотелось. Пусть уж пожалеет меня немного. Стою, лаской его напитываюсь.

– Ласточка моя, – шепчет мне. – Лебёдушка.

– Да уж лебёдушка, – согласилась я. – Вон все болота обплавала.

– Ох, с болотом-то я и не закончил, – нехотя отстранился царь и взор свой в сторону окраины направил. Туда, где речка в лес ныряла.

– А с ним и не надо заканчивать, – ухватила я его за руку и держу, чтобы он снова вихрем не обратился. Если сейчас его упустить, то Болотница и без болота останется, и без хором. А она хоть и вредная, но всё же таки не до конца плохая. К тому же сама меня отпустила, под честное слово.

– Как это не надо? – нахмурился царь. – Ещё как надо. Иначе она нам с тобой жизни не даст.

– Да всё она даст, – возразила я. – Она же меня сама к тебе и отпустила. Велела мир предложить.

– Она-а⁈ – не поверил царь. – Мир предлагает?

– Да, мир. Говорит, что не будет больше болото к городу двигать. И к нам с тобой лезть тоже не будет, – хотя об этом она словами не говорила, но оно само собой подразумевалось. Потому что зачем ей к нам лезть, когда у неё мысли все теперь о Степане? – Но взамен просит болото не сушить. И детям нашим её земли в наследство не отдавать. Чтобы они во все времена её так и оставались.

– Нашим детям? – переспросил царь и в улыбке расплылся. Я ему о серьёзных вещах, а он всё о том же. Только одно из моей речи и услыхал.

– Да детям, детям. Ты хоть остальное-то понял, что я сказала?

– Всё понял. А про детей особенно, – и возьми и обними меня во всю мочь. Думала, уже костей не сосчитаю.

– Дышать не могу, – пожаловалась ему.

Царь рассмеялся.

– А раньше хвасталась, что ты только на вид хрупкая. А так всем крепким фору дашь. Ну, если уж за мир речь зашла и за детей… – сказал он, посерьёзнев немного, – то можем и замириться с ней. Но пока только пробно. Посмотрим, как она вести себя будет. Ежели сдержит слово своё, то, пожалуй, и навсегда помиримся. А ежели снова пакостничать начнёт…

– Да не начнёт, – отмахнулась я. – Она и сама собственным каверзам не рада. Это она от безысходности в них пускалась.

– Какой ещё такой безысходности? – не понял царь.

– Да такой. Женской.

Он брови-то в раздумьях сдвинул.

– Забудь, – сказала ему. – Главное, что теперь хорошо всё. Наверное, – и покосилась на Степана. Выдавать его пока не хотелось. Во-первых, неясно, до чего они с Болотницей договорились. А во-вторых, ежели всё-таки уговор у них случился, то царя надобно к этому морально подготовить. Чтобы в шок он не впал.

– Ну, раз так. Тогда подождите меня тут немного. – Лесовик на болото опять навострился. Но я его ещё крепче за руку схватила.

– Ты это куда?

– Мир закреплять. Уговор с ней мне надо бы лично заключить.

Отпускать его туда одного не хотелось. Но, может, Болотнице неприятно будет, если мы со стороны за её уступками наблюдать станем. Пусть уж всё-таки один он туда слетает. Кивнула я в итоге и руку-то свою разжала. Глядь, снова царь вихрем закружился и над рекой к болоту тому полетел.

Волнительно было мне его дожидаться, но я крепилась. Смотрю, Степан тоже извёлся весь.

– Так и чего вы с Болотницей решили-то? – начала отвлекать его разговорами. – Свадебку, небось, будете играть? – стою, улыбаюсь, поглядываю на него с любопытством. Стёпа на такие темы уж больно неразговорчив. Сразу смущается весь.

– Будем, – ответил он твёрдо. Я даже удивилась.

– Ох, царю-батюшке только надобно сказать. Главное, сделать это аккуратно. А то его и удар может хватить, с неожиданности.

– Это да… – согласился Степан. – Подумаю я, как у него благословения испросить.