Текст книги "Измена. Наследник мэра (СИ)"

Автор книги: Даша Черничная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Никуда я его не уводила. Он сам меня принёс. И вообще сказал, что с тобой ни о чём не обещался, – начала я зачем-то оправдываться. Хотя перед кем там было оправдываться? Уволокла меня невесть куда и, главное, по всему видно, отдавать без боя не собирается. А я ещё в оправдания пускайся. Видите ли, неудобно на берегу сидела. А её берег, что ли? И царь, что ли, её?

– Не обещался?.. – прошипела Болотница, и от воды пахнуло какой-то тухлятиной. Аж в носу засвербело, и глаза заслезились.

– Ну, это его версия, – сказала я примирительно и, покряхтев, поднялась на ноги. – А что, соврал, что ли?

Она обиженно поджала губы. Видать, царь правду всё-таки сказал. Э-эх, знавала я девиц, которые сами себе с пареньком каким свадебку надумают, а потом в злодейства пускаются, когда тот оказывается против. Я и сама так однажды чуть замуж не вышла. Мысленно. Но от злодейств всё-таки воздержалась. А вот у хмари устоять не получилось, видимо. Пустилась во все тяжкие.

– У родителей у наших был уговор, – ответила Болотница. – Что их дети поженятся и поделят лес по-честному.

– Ага, вот как… А Лесовик что? – спросила я заинтересованно.

– Что-что, – Болотница снова оскалилась и теперь-то уж точно не улыбалась. Злилась она. Хорошо хоть не на меня. – Сама не видишь, что ли? Мало того, не послушался воли родительской. Так ещё и лес у меня попытался отнять.

– А я что-то гляжу, наоборот, – ляпнула я. – Ну… то есть… Степан сказал, что это болото к окраине леса подошло. А не окраина – к болоту.

– И подошло! Да. Потому что это должна быть моя земля.

Вот же эгоистка. Не видит разве, что в долине город стоит? Если это станет её землёй, то и города не останется. Будет вместо него ещё одна Моровка. А городок-то ладненький, красивый. Жалко было бы над ним такое учудить.

– Да лес-то вон какой большой. Болоться не хочу, – попыталась её урезонить. – Зачем же друг с другом ругаться?

– Заче-ем⁈ – взъярилась она. – Да затем, что, куда ни плюнь, везде его – ткнула пальцем в сторону долины – угодья. Что ни деревня, то у него защиты испросили. Что ни село, каждый год дань отправляют. А как дети у него родятся, им ведь тоже где-то надо жить. И их тоже кто-нибудь будет умасливать.

– Дети? – зацепилась я за самое главное. – Какие ещё дети? От кого?

Болотница зыркнула на меня уж как-то больно злобно. Мне даже неловко стало, хотя сама не поняла за что.

– Ты дуру-то из себя не строй.

Призадумалась я и допетрила, наконец. О моих детях-то речь зашла. Это ж меня сегодня под венец по-тихому отвели. И всё бы ладненько было, если б не перепугалась я почём зря.

– А что у него за дети будут, когда родятся? – спросила заинтересовано. – От человека б родились люди. А от Лесовика кто?

– Лесовики, – прошипела Болотница с нескрываемой ненавистью. – Лешие всякие.

– Но я-то не лешачиха, – ответила в своё оправдание. – Может, и они… ну… того. Людьми будут.

Болотница вздохнула и закатила глаза, мол, ты ещё что поглупее скажи.

А я, может, и сказала бы. Да только со стороны долины какой-то плеск доноситься начал. Будто кто-то из бочек друг друга водой окатывает. А порой и громыхало даже. Потише, чем гром, но всё-таки пугающе.

– Это что там такое? – спросила, отходя от кромки воды. Уж больно она какой-то взволнованной выглядела. Дрожала и волнами о траву билась. Совсем не по-болотному.

– А это жених твой пришёл, – ответила Болотница, скалясь в улыбке. Вот она вроде бы злилась и вредничала, а мне её даже как-то жалко стало. Это же надо так страдать и сокрушаться, чтобы в такие пакости пуститься пришлось. Она ведь это не от хорошей жизни, вредничает и мстит. От хорошей бы вон села на бережку, ножки в своё болото свесила и бултыхала ими, на небо глядючи. А что? Жизнь у неё вольготная. Ремеслом никаким заниматься не надо, города в подчинении у неё тоже нет. Русалок, разве что, в узде нужно держать. Но умеючи, это, наверное, недолго.

– И где он, раз пришёл? Не вижу я его что-то, – принялась в кусты вглядываться, ища Лесовика. Но там была только ряска да болото. И грохот стоял неприятный.

– И не увидишь, – ухмыльнулась Болотница. – На этот раз ему сюда не пробиться. Не только он умеет завесы делать. Только его завесы от людей, а мои от Лесовиков, – и рассмеялась злорадно.

Она-то рассмеялась, а я расстроилась. И чего мне теперь делать? Лесовик не спасёт, а сама я со всеми этими зелёными не управлюсь. Убежать бы, может, да и то некуда. Вокруг только топь.

– Идём, – поманила меня Болотница. – Покажу тебе твои новые хоромы.

Заслышав о хоромах-то, я изрядно удивилась. Где тут хоромам стоять, когда почва под ногами чавкает да проминается? Не проваливаешься, и на том спасибо. Но Болотница шла уверенно, поэтому я таки направилась за ней. А сама озираюсь, в поисках тех самых «хором».

Ну… «хоромы», конечно, слово оказалось неподходящее. Хибара – так бы я это назвала. Покосившееся, замшелое, с крышей полуразваленной. И оно, такое хибарное, стояло там не одно. Много их было разваленных этих избёнок. Одна за одной и вдаль уходили. И все во мху. И все почти что без крыш. Глазьями пустыми своими на меня взирают и спрашивают, мол, ну что, какие хоромы выберешь?

– Надеюсь, это не оно, – проблеяла я, на самом деле не имея этой надежды. Потому что откуда здесь что-нибудь ещё, кроме вот этого, разрушенного? Неоткуда здесь роскошествам взяться. За ними нужно в город Лесовика идти. Вот там всё по чину.

– Оно, конечно, – ухмыльнулась Болотница. – Выбирай, где жить будешь.

Вот вроде и молодец, конечно, что выбор даёт. Лесовик тот не спрашивал. Сразу к себе поволок. Но вот лучше уже, не спрашивая, во дворец, чем, спросивши, в хибару.

– А это, случаем, не Моровка ли? – заподозрила я.

– Константиновка, – ответила Болотница. – Но ваш люд Моровкой зовёт. Почему бы, интересно? – улыбнулась недобро.

– Ума не приложу, – ответила я, а сама очень даже прикладывала. – Вот, смотрю я что-то на хоромы эти. И не нравится мне. Я бы с радостью у себя переночевала. А утром – чуть свет! – приплыла бы под стражу к вам. Даже слово могу дать. Честное.

– Нужны мне твои слова, – отмахнулась Болотница. – Вы, кто ноги от меня унёс, никогда не возвращаетесь. Хоть бы и обобещались. Выбирай, говорю. А то я сама за тебя выберу. Вон тот, – показала на дом совсем без крыши. Косой весь. Стены и те вот-вот развалятся. Жить в таком уж точно нельзя.

– Хм… – призадумалась я. Противиться-то уже смысла нет. Бежать некуда. Лесовика не жди. А жить где-то надо. – Тогда, может, вот этот? – показала на небольшой домишко недалеко от окраины. Он хоть по размеру и скромный был, но на вид держался бодро. Не скособочился. И крышу почти сохранил. В таком хоть спать не так страшно будет. Не нужно бояться, что завалит гнилыми брёвнами.

– Ну, живи в этом тогда.

– А долго? – спросила я, не зная, к чему готовиться. Уж вряд ли эта хмарь хотела со мной дружбу водить. Может, поиграется она и надоест ей.

– Долго, – оскалилась она. – Обратно вернуться уже не надейся.

Глава 8

– Да на кой я тебе? – взмолилась от страху. – Я, знаешь, какая шумная? От меня одни проблемы. Вот ей-ей.

– А мне к проблемам не привыкать. Лучше уж у меня под боком будешь жить, змеюка такая. Чем у Лесовика. Знаю я, что свадебку он задумал. Вон и нарядил тебя уже. Сейчас с этим разделается и придёт мои болота сушить. А этого я ему не позволю, – отрезала она.

– Ну… мне твоя обида понятна. Но вот у нас на селе принято всё обсуждать. Коли не хочешь с болотами прощаться, так договаривайся. Чего ж девиц по этому поводу воровать?

– Да с кем там договариваться? – вспылила Болотница. И ведь не хуже Лесовика. И тот так же говорил, когда с болот возвращался.

– Ну хочешь, я за тебя ему передам? Объясню всё. Перечислю твои требования. А потом его ответ принесу. Если вы друг друга не терпите, так и найдите посредника. Хоть меня, опять же.

Болотница зыркнула на меня подозрительно.

– Сбежать хочешь, вот и запела. Выбрала дом? Иди, – подтолкнула меня к «хоромам».

– И что мне там делать? – спросила я, оглянувшись на полпути. – Я без дела сидеть не люблю. Мне надобно чем-нибудь заниматься. Натура у меня такая, деятельная.

– Обустраивайся. Чем не занятие? – предложила Болотница. – Знаешь, сколько лет в этом доме никто не жил?

Ну, знать-то я не знала. Но догадывалась. Однако обустраиваться в нём ну уж очень не хотелось. Да и как обустраиваться, если там, наверное, всё уже прогнило?

В общем, до дома я, конечно, дошла. И даже вошла в него. Но увидев безобразие внутри, обессиленно всплеснула руками. Обшарпанное всё, грязное, полугнилое. Нет. В таком жилье нормальному человеку оставаться нельзя. Я, конечно, понимаю, что этой хмари я поперёк горла встала, но не до такой же степени!

Поскрипев гнилыми половицами, я подкралась к наполовину закрытому мхом окошку на крыльце и поглядела на дорогу – точнее, тропку, что от дороги прежней осталась. Глядь, а Болотница-то тоже куда пошла. Видать, к себе.

Интересно, в такой же ли развалюхе сама-то она поселилась? Уж сомневалась я в этом что-то.

Подождав, когда Болотница отойдёт подальше, туда, где деревушка изгибалась дугой, я тихонько-тихонько пошла за ней. Посмотреть хоть, как не пленный, а нормальный люд здесь обустроился. Пройти пришлось не так уж и далеко. Деревушка-то совсем маленькая. Да и для кого её расстраивать? Для русалок и водяных, что ли? Тем в воде-то, небось, поудобнее будет. Зачем им на берегу селиться?

В общем, шла я скрытно. И Болотница эта ни сном ни духом. Идёт, значит, бёдрами в платье зелёном из тины плетёной покачивает. И поглядывает вдаль. Я тоже в эту даль давай всматриваться. А впереди и вправду хоромы замаячили. Но не такие, как мне предложили. А нормальные. Хоть, конечно, и поменьше лесовиковских.

Как уж они поставили эти хоромы на болоте, того я не ведаю. Но стояли они на вид крепко. Не покосились даже. И не замшели. Окошки ладненькие были в них, с резными рамами да с витражами, коих я за всю жизнь всего только раз и видела. Цветные такие узоры на окнах тех.

Значит, вот оно как выходит… Мне в покошенной хибаре живи. А сама она в удобствах обитает. Стало мне как-то за это обидно. Ну никакого гостеприимства! Ежели она и Лесовика так привечала, то неудивительно, что он от неё сбежал да начал всяких невест из лесу таскать. Я вон тоже такое отношение терпеть не собиралась.

Дождалась, когда Болотница в свои хоромы войдёт, постояла ещё немного в тени под пожухлым кустом и тихонечко в хоромы-то эти и пошла. А что? Они вон какие большие. Неужто на меня там места не найдётся? Ежели кровать свободную не отыщу, так хоть бы и на лавке прилягу. А завтра с утреца по-тихому в хибарочку свою вернусь. И сделаю вид, что там и сидела. Кому от этого хуже будет? И я нормально высплюсь, и Болотница не распереживается, что слишком удобно меня поселила. Все счастливы. На том я и порешила.

Благо двери Болотница запирать не стала. Потому, наверное, что добровольно в эти болота не забредает никто. Тем я и воспользовалась.

Заглянула в сени – никого. Прислушалась – тихо вроде. Наверное, ушла в свои комнаты моя похитительница. Ну, она в свои ушла, а я в свои пойду. Осталось их только найти. Осмотрев сени, выбрала то крыло, которое показалось мне нежилым. А в нём какие-то комнатушки, да все с постелями, правда, не застеленными. То ли для прислуги, которой не видно. То ли для гостей, коих тоже не бывает. Для кого те комнаты делались, трудно сказать. Может, для меня опять же. Чтобы в хибаре-то не ночевать.

Выбрав комнатку поудобней и нарывши простынь да одеяло в припылённом сундуке, я ко сну всё быстренько подготовила. Но потом поняла, что рановато. Спать-то ещё нескоро. У меня из нужд и посрочнее имелись. Например, потрапезничать где-нибудь и чем-нибудь. А чем уж тут трапезничать, когда вокруг одно болото? Интересно, чем Болотницы обычно питаются? Уж не лягушками же.

Хотя, может, и лягушками. Но во мне подобный ужин, к сожалению, аппетита не пробуждал. Придётся искать что повкуснее.

Из комнатушки своей выглянув, я убедилась, что кто, окромя меня, в это крыло больше не забрёл, и поплелась побираться. То рыскала, то рыскала, но среди этих комнат ничего съестного не хранилось. Пришлось подклеть искать.

Лестница на нижний-то нежилой этаж в этих хоромах, как и положено, имелась. Но, чтобы попасть на неё, пришлось через сени пройти. Уж я испереживалась вся, что меня застукают да обратно в хибару отправят. А этого ну уж очень не хотелось.

Переживания мои, к счастью, оказались напрасны. Дверь в подклеть я нашла быстро, и замка на ней удачно не оказалось. И даже лучину я нарыла сбоку на сундучке. Зажгла да и направилась вниз по лестнице. Подклетная комнатушка длинная была. В одной половине жильё, видимо, для служек, коих нет почему-то. Посбегали, наверное. А в другой съестное, как и должно. Я-то сразу к съестному и направилась. Потому что кто жить-то здесь захочет, на первом этаже?

Окошки вверху малёхонькие. От почвы сыростью да холодом тянет. Если сравнивать, то уж даже и хибара та на окраине вполне ничего. Лучше уж там, чем в этой подклети.

В общем, цель моя была прямой и понятной. Пошла я к съестному и принялась полки разглядывать. К одной подойду, горшочек открою – пусто. К другой – пусто. Полезла уж по мешкам. Пшено нашла, овёс да пшеницу, но всё не молотое.

Залезла в бочонок внизу, а там – батюшки! – соленья. От голода даже желудок свело. Огурчик сверху малосольный выловила, откусила – а он то кислый. Я аж зажмурилась вся, но съела всё-таки с аппетитом.

– Ну, огурцами-то сыт не будешь, – решила я и принялась искать дальше.

На нижних полках ничего дельного не было. А вот на верхних, вполне может быть, и найдётся. Подставила табурет какой-то старый перекошенный и полезла смотреть по горшкам и мешочкам. К одному горшку потянулась, там ничего. А в другом – находка! – что-то явно лежало. Потому что замотан он был сверху, и даже воском крышка залита. Уж не солонина ли? Только далековато этот горшок от меня на полке стоял.

Я на табурете на цыпочки-то встала, начала горшок поднимать, а табурет у меня под ногами как поведёт в сторону. А в руках-то сокровище! Нельзя, чтоб упало. Я за полку локтем уцепилась, чуть не в воздухе балансируя. И потянулась, чтобы горшок этот с мясом обратно водрузить. Но табурет, не оценив моей бережливости, скосился ещё больше. И полка – позор ей! – не выдержала моего веса. Как накренится, как уронит меня на пол поверх поломанной табуретки. А потом как горшками на меня и кувшинами посыплет.

Первым полетел в меня наполненный чем-то кувшин. Еле увернулась. Сам-то он не попал, но мёдом в лицо прямо окатил, хмелем пыхая. За ним какая-то кадка, как выяснилось, с мукой. От кадки я тоже увернулась, но от муки не вышло. Вокруг грохот, пыль стоит. А я в мёде да в муке сижу измазанная и горшок с мясом обнимаю. Спасла всё-таки!

Когда, наконец, утихло, я горшок целёхонький в сторону отставила и принялась себя с пола поднимать. А это было ой как непросто. Табуретом мне прямо в ягодицу угораздило. Ногу саднило так, что хоть вой.

И вот, подвывая, поднимаюсь я с пола и слышу скрип. Оглянулась, а на лестнице, ведущей из подклети наверх, Болотница стоит. Мне подумалось, злая, а у неё от испуга глаза по пять копеек. Будто привидение увидела. Я взглядом-то по себе прошлась – мокрая вся, белая, косы растрёпанные висят и мёдом на пол капают.

Потянулась я к Болотнице, мол, не переживай, это я, Агнешка. А она как заорёт. По лестнице назад пятится, а я вижу, что ноги-то у неё дрожат. И через раз в ступени попадают. Спасать, думаю, надо.

Побежала к ней, пока не поздно, а она, ещё раз взвизгнув, таки оступилась. Покатилась на пятой точке, ступеньки деревянные собирая, и тоже руками размахивает, за полки цепляется. Верхнюю-то я уже ликвидировала. А вот нижняя ещё цела была. За неё-то Болотница и ухватилась.

Ну и, конечно, полка, от времени подгнившая, не выдержала такого напора. Летит, значит, Болотница, а по подклети грохот стоит опять. И пустые горшки на пол сыплются. Приземлились они с Болотницей одновременно. Все по сторонам от неё, а вот кадушка какая-то пустая, та всё-таки угораздила. Прицел взяла и как жахнет Болотницу в левое подглазье. Я и сделать-то ничего не успела.

Вскрикнула я испуганно и принялась свою похитительницу поднимать. А она чертыхается, шарахается от меня и ладонью щёку потирает.

– Да чего орёшь-то ты? – спросила у неё обиженно. – Это ж я, Агнешка. Не узнала, что ли?

Таких отборных ругательств, как от Болотницы, я и в жизни не слышала. Мужики у нас на селе и то культурнее выражались.

А я смотрю на неё и думаю: «Ну вот… Ещё одна с подбитым глазом. Что ж за неудача-то меня сегодня преследует?»

Царя подбила, эту чуть до смерти не перепугала. Хотя ей-то уж к чудовищам не привыкать.

Ох, долго она в себя приходила. Присела на лестничную ступеньку, подышала малёхонько, проругалась. И уже потом на меня зырк.

– Ты почему не у себя в доме? Я ж тебе избу выделила.

– Себе б такую выделила. Я бы посмотрела, сколько ты там прожила. И вообще, как же гостеприимство? И угощения? В наших краях не принято путников голодными оставлять. А ты что же? – устыдила её. – Э-эх, одичала совсем в своих болотах. Вон деревню целую сгубила и кукуешь одна. А когда компания появляется, даже приветить не можешь. Мне вон самой приходится себя привечать.

– Да уж, приветила так приветила, – Болотница обвела взглядом испорченную подклеть. – И на кой я тебя вообще приманила?

– Вот именно, на кой? Жила бы себе спокойно. А теперь что? Я ведь есть хочу не изредка, а каждый день. И даже не по разу. Отпустила б ты меня, пока я ещё что-нибудь у тебя в хоромах не переломала, – взмолилась я жалостливо.

Но Болотница оказалась не из сердобольных.

– Ещё чего, отпускать тебя. Не для того приводила. Говорю, что жить будешь здесь. Значит, здесь.

– Здесь – это в хоромах? – переспросила я, намекая, что по-другому мы точно не договоримся.

Болотница скривилась, но всё-таки кивнула.

– В хоромах.

– Ну, раз так, то надо бы потрапезничать. Я тут мясо нашла, – показала на спасённый горшок, – и соленья. Вот хоть бы и ими, ежели другого ничего не имеется.

– Уж с этим я и без тебя решу. Ты сюда больше не спускайся. А то совсем без съестного останемся, – сказала она строго. И хотя доверия насчёт еды у меня к ней не было, спорить я всё же таки не стала. Ежели что, можно будет потом передоговориться.

– Ладно. Но и ты тоже не лютуй. У меня судьба непростая была – вон, жертвенник да болота – я терпеть голодовку не стану.

Болотница вздохнула. Обвела напоследок взглядом испорченную подклеть да и начала подниматься на выход. Ну и я за ней, тихонечко, чтобы не слишком близко идти. Чувствовалась между нами струна какая-то натянутая. Думалось, чуть перетянуть ещё, и как лопнет! И тогда уже одними разбитыми горшками не отделаешься. Хотя струну эту, надо сказать, натягивала не я. Да и гусли эти, перетянутые, не мои тоже. Лесовику следовало бы сначала все вопросы с этой Болотницей порешать, а уж потом под венец кого-то вести. Меня, к примеру.

«Мужчины… что с них взять?» – подумалось мне. – «Они вон в своих-то чувствах разобраться не могут. Не то что в девичьих».

– Ты себе какие комнаты выбрала? – спросила Болотница, дождавшись, когда я из подклети вылезу.

– Да вон в том крыле. Те, что поприличней были.

Она призадумалась, наверное, вспоминая, были ли в том крыле хотя бы одни приличные комнаты, и, сообразив, кивнула.

– Подожди там, – велела мне, – тебя позовут.

Это, конечно, и радовало, и расстраивало одновременно. Кушать-то хотелось сейчас, а позвать должны были потом. И мне совершенно было неясно, зачем уж нужно кого-то ждать. Когда и мясо найдено и спасено, и соленья тоже имеются. К чему терпеть? Но чтобы не обижать хозяйку – обиды она уж слишком плохо переносила – я сделала, как было велено. Поплелась в свои комнаты ждать. И уж думала, не дождусь. Настолько желудок от голода сводило.

Но Болотница, хоть и не отличаясь гостеприимством, слово своё держать умела. Пришла за мной зелёненькая девушка, волосы, спутанные, сзади сетью рыболовной перевязаны, русалка, знать. И говорит, мол, пора трапезничать.

Я, едва о харчах заслышав, подхватилась с лавки, на которой посиживала да в высокое окошко поглядывала, и побежала к дверям. За русалкой в горницу, а оттуда – в трапезную. А на столе – ну не то чтобы разносолы – но еды хватало. И мясо какое-то, уж страшно спрашивать чьё. И яйца малёхонькие, явно не куриные. И – мать моя! – лягушки. Не живые, поджаренные. Ну… такое я точно кушать не буду. Жалко даже стало квакух. Мне теперь иначе их остервенелые трели слышаться будут. Тоскливее, что ли.

После трапезы, кою Болотница со мной разделила, мы с ней встали перед дилеммой. Чем я, собственно, на её болоте буду заниматься. Лесовика, как она неустанно повторяла, ждать не стоило. Потому вопрос моего досуга вставал остро.

– Ну, не знаю, – пожала Болотница плечами. – Хоромы убери, если совсем тебе скучно.

Поначалу её предложение таким уж весёлым не показалось. Но потом я решила, что раз заниматься и правда нечем, то завтра всё же примусь за уборку. Оно вроде и опрятно у неё содержалось, но не везде. В тех комнатах, куда она не заходила, творился настоящий бардак. Вот за них и возьмусь. Всё равно Есения не узнает, чем я здесь развлекаться буду.

В голове прозвучало её строгим голосом: «Не положено!» – и мне как-то погрустнело. Неужто Болотница права, и никогда мне больше в город к Лесовику не вернуться?

Поначалу-то, когда он меня с жертвенника стаскивал, я была ну очень уж против. А теперь, пожив с ним немного, совсем стала за. Хорошо мне с ним было, и даже хворь моя и бешено сердце колотящееся не пугали. Ну, пусть бы мне дурнело при нём, ничего же страшного.

– Э-эх, вернуться бы, – сказала я мечтательно, укладываясь вечером спать. – Надо бы завтра, когда Болотница чем-нибудь занята будет, обследовать местность. Только так, чтобы русалки меня не заметили.

А что? Может, болото это не такое уж огромное. И его обойти как-нибудь можно. Бочком. А там юрк и под завесу к Лесовику. Если получится, я честно-честно от него больше сбегать не буду. Даже если опять случайно изобью.

На том я и порешила. А утром, проснувшись спозаранку, принялась за дело. Отдраила несколько комнат в моём крыле, перины да подушки на солнце вытащила, чтобы просушились, в сундуках, порывшись, одёжу себе на смену нашла. А то вчера только сорочку успела выпросить, чтобы не спать-то в грязном. И в мыльне муку да мёд с себя смыла.

Поменявши одёжу, отправилась я искать, где постирать свою-то, измазанную. Под этим предлогом решила и местность обследовать. Тогда и русалки не так страшны. Если спросят куда, скажу на реку, стираться. Вряд ли они, как служки Лесовиковы, начнут у меня из рук грязную одёжу вырывать и помощь навязывать. Здесь-то ко мне без особой любви относились. Не топят и ладно, хоть какое-то утешение.

Плетусь я, значит, к реке – а точнее, болоту – и прислушиваюсь. Долбит ли Лесовик в водяную завесу, как давеча. А нет, тихо сегодня. Неужто сдался? Э-эх мимолётна мужская привязанность. И чего ему, собственно, страдать? Недолго ведь и новую невесту с жертвенника себе притащить.

От таких мыслей как-то обидно стало. И чего мне хотя бы раз было не подумать, прежде чем делать глупости? Сейчас бы уже и обвенчаны были. В тепле, в хоромах чистых. И никакой болотной вони.

Кстати, о вони. Сегодня пахло не так смрадно. Оттого закралось ко мне подозрение, что вонь эта от настроения Болотницы зависела. Чуть не в духе она, и запах гнилостный идёт. А коли настрой положительный, так и не пахнет почти.

Какая ж она злая тогда была, когда нам весь город провоняла? В ярость пришла, наверное.

Ей бы, вместо того чтобы злиться да вонять, в люди хоть иногда выходить, что ли. Ну, или в чудища. Как уж здесь у них говорят, не знаю. Но понимаю главное, нечего ей здесь одной куковать. В болотах в своих. Может, это она от тоски так позеленела, а не от природной своей вредности.

И тогда, коли бы встретила она кого интересного, меньше бы стало ей дела и до Лесовика, и до невест его, и до меня, в конце концов. Жили бы мы все счастливо и спокойно.

Дошла я, значит, до бережка, куда меня вчера из болота вытащили, и пошла вдоль него, чтобы поглядеть, далеко ли он идёт. Может, в лес. Как знать? А может, и топью заканчивается. Бреду я с корытом белья, мыльным раствором залитого, и вальком для стирки, а сама приглядываюсь да прислушиваюсь. И поначалу-то тихо было, только лягушки поквакивали да комарьё жужжало – очень уж злое, кстати. Все руки мне вчера даже в хоромах изгрызли.

Но потом тишина эта стала какой-то нетихой. Слышу, значит, шлёп, шлёп, шлёп. И гулкое такое, уж точно не от лягушки.

Мне бы, по-умному, от этого шлёпа побечь в другую сторону, но натура моя любопытная повлекла меня на звук. А шёл он как раз с той стороны, куда я с корзиной наперевес и направлялась. Там у бережка ивовые кусты росли. И ветки в безветрии-то странно как-то покачивались.

Я подкралась и к этим кустам приглядываюсь. Смотрю я, значит, на эти кусты, а кусты – на меня. Вот ей-ей, глядят, глазами моргают. Я чуть было не заорала, но голос опять от страха осип.

Ветки кустов, завидев меня, глазами, невесть откуда взявшимися, как заходят ходуном, как расступятся. А из них голова вся тиной увешанная и ряской облепленная. Белые на ней были только глаза. Те, что из кустов на меня моргали.

– Не кричите, – прошептала голова знакомым голосом. – Это я, Степан.

– Стёпа?.. – просипела я, трясущейся от страха рукой корыто с бельём покрепче сжимая. Чуть не выронила его с испугу. – А ты здесь как? Тебя тоже эти зелёные притащили?

– Какие зелёные? Русалки, что ли? Нет. Я сам пришёл. По царёву велению. Он к вам сюда ну никак не может пробраться. Переживает.

– А как же ты, по болоту? – удивилась я.

– Да по реке. Хорошо, что русалки не приметили. А то б прогнали взашей. Ну как вы тут? – он оглядел меня, наверное, ища признаки мучений. Но я оказалась, к его удивлению, цела и даже накормлена.

– Да как-как… – вздохнула я. – Тоскливо мне, Стёп. Обратно бы. Может, ежели мы вдвоём по-быстренькому поплывём, нас обоих также и не заметят?

– Не-ет, – покачал он головой. – Вам отсюда не выбраться. Вы же невеста царёва. Ни ему завесу не пересечь, ни вам. Без разрешения Болотницы. Ох, лютует она. Никогда раньше завес не возводила против нашего люда. А теперь вон, не пройти.

– Но ты-то прошёл, – укорила его.

– Ну, я ж не невеста, – возразил он. – А живёте вы где? Поселили вас?

– Как же… Сама себя поселила. От этих дождёшься. Никакого, Стёпа, у них гостеприимства. Еду и ту выбивать пришлось. Но я, как видишь, справляюсь, – сказала гордо. А что, не каждая девушка может похвастаться, что с Болотницей в одиночку управилась. Особенно с такой вредной. Лесовик вон и тот не смог.

Пока мы с ним, значит, шептались, послышался с болота девичий хохот.

– Явились – не запылились, – подметила я в ответ на смех. – Русалки, небось. Или тут ещё кто обитает? Повреднее.

– Да всяких хватает. Но русалок больше всего, – ответил Степан, озираясь взволнованно.

– А как же ты теперь обратно поплывёшь? – спросила я. – Они же тебя не пропустят.

– Обратно-то мне зачем? Царь-батюшка сказал, чтобы я здесь его дожидался да вас защищал. А то мало ли что. Он ведь, когда кокошник ваш у бережка нашёл, то разлютовался. Кричал и на нас, что мы вам уйти позволили, и на себя, что не объяснился с вами по-человечески. Говорит, боялся, что вы от него сбежите. Хотел как лучше, чтобы вы примерили на себя и платье, и роль царицыну. И может, страху у вас поубавилось бы. А оно вон как вышло. Ох и расстроился он. Ох, разозлился на Болотницу эту. То ветер поднялся тогда. То бушевало. А царь-батюшка к завесе болотной метнулся и давай с ней биться. А она ну никак не поддаётся. Видать, Болотница в неё все свои силы вложила.

– Видать, – ответила я. И мне бы вот здесь расстроиться, из-за завесы этой. А я, как дурная, заулыбалась. Когда услышала-то, что расстроился из-за меня царь. И сокрушался. И в завесу бился. Может, не пойдёт он за другой невестой-то всё-таки? Даже после глаза подбитого и побега моего случайного. Видать, приглянулась я ему взаправду, раз так сражается. – А где же ты, Стёпа, жить тогда будешь? – спросила я, отвлекаясь от приятных размышлений. – Уж не в кустах же.

– Да не хотелось бы… – ответил он растерянно. – А есть тут, где поселиться-то?

Мне вспомнились перекошенные избы, непригодные для жизни. И я сочувственно покачала головой. А потом вдруг идея ко мне пришла.

– Так есть где. В хоромах. Со мной живи. Только идти туда надо ночью, чтобы никто не увидел. Болотница и меня-то не хотела пускать. А тебя и подавно может выгнать. Тебе, Стёпа, главное, туда пробраться. А уж где еда у неё лежит, это я уже знаю. Так что с голоду точно не умрёшь.

Предложение моё, судя по растерянному виду Степана, не слишком ему понравилось.

– Ты, если сомневаешься, сам тогда выбирай. Как из кустов вечером выйдешь, вдоль бережка иди, пока не увидишь тропиночку. Тогда на неё поворачивай. И вот вдоль тропинки этой будут дома стоять. Ежели какой из домов приглянется, так и оставайся в нём. А ежели нет, тогда по тропке дальше иди, пока хоромы Болотницы не увидишь. Ты их, уж поверь, ни с чем не спутаешь. Понятно я тебе объяснила?

Степан кивнул.

– Ну а меня чтобы в этих хоромах найти, ты из сеней поверни в левое крыло. Там комнаты для гостей. А я на дверь свою ленту повяжу, чтобы отличить можно было. Постучишься, и мы тебя куда-нибудь пристроим.

На этом мы со Степаном и расстались. Он остался в кустах куковать, а я, сообразив, что дальше сплошное болото, раз он оттуда и вылез, направилась обратно. Место подыскивать, где ряски поменьше и берег понадёжнее. Не хотелось бы, одёжу стирая, в болото случайно бултыхнуться. Мне вчера уж очень в нём не понравилось.

Русалки, меня завидев, поначалу взбудоражились, думали, сбегать собралась. А я, может, и собралась бы, только куда здесь бежать? И как? Когда завеса эта проклятая мешает. Внутрь пропустила, потому что ждали меня здесь, а наружу уже не выбраться. А просто так по болоту плавать я желанием совсем не горела.

В общем, присела я на бережку, ряску разгребла. Смотрю на воду эту мутную и гадаю, как в ней, такой грязной, стирать.

– Где тут у вас постираться можно? – крикнула русалкам, глазевшим на меня издалека. А они переглянулись да со смеху прыснули. Смеются, никак не успокоятся. Интересно, что бы с ними стало, если бы я что-то действительно смешное ляпнула. – Есть тут колодец, может, где? С водой чистой, – попыталась снова.

– Колодец ей, – огрызнулась одна из русалок. – Ишь, какая важная. Чистоту развела.