Текст книги "Носферату"

Автор книги: Дарья Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я поморщился, поскольку, как и многие, плохо переношу разговоры о собственной кончине.

– А давай лучше представим, что это я убийца, – при этих словах Юлий насторожился, ожидая контрудара, и не ошибся. – И после суда прихожу я к тебе домой и говорю: «Хлоя, дорогая. Это я, твой муж», – закончил я.

– Даже не мечтай, – взвился мой напарник. – Ты на Земле. В городе Санкт-Петербурге. Так что прошу не делать насчет моей жены даже мысленных допущений. Какого бы то ни было толка.

Я примирительно похлопал его по руке. Но Юл только фыркнул и уставился на дорогу. Хлоя всегда оставалась его основным и, возможно, единственным уязвимым местом. Только возле дома Отто Юл немного отошел и даже улыбнулся мне, открывая дверь машины.

– Штаб, сэр, – браво отрапортовал он. – Дислокация фюрера. А ракушки я вам на русский переведу, наберу и даже распечатаю…

* * *

Я не стал ввязываться в очередную словесную дуэль. Мой старый друг Отто Штоффе не дама, чтобы я защищал его честь от словоблудия Юла. Отто на данный момент был тем самым, «который может знать» – единственной ниточкой к тем, на чьи широкие плечи я собирался перевалить саломарское дело. Мне, даже с припусками на болезнь и самонадеянность, уже стало совершенно очевидно, что спустить саломарца в унитаз и самому выпутать дядю из паутины этого дела не получится. Настала пора сдаваться «соответствующим органам». Этот таинственный ливер залегал где-то глубоко в теле государства, и я всегда старался не делать резких движений и по возможности оставаться в стороне от засекреченной перистальтики страны. Увы, необходимость знакомства назрела, и ради спасения дяди придется навязать невидимым силам безопасности человечества отношения с одним носатым типом. И в помощники я планировал позвать Отто.

Нет, он не был секретным агентом, монстром шпионажа или еще кем-то из тех, кого не стоит называть вслух, особенно на ночь. Отто всю свою жизнь был умницей. Золотой головой, самородком, одним из невзрачных на вид вундеркиндов, которых, в какой бы стране они ни родились, быстро замечают опытные садовники и в специальных теплицах и оранжереях для умниц выращивают гениев.

С тех пор как мы окончили школу, Отто пополнил немногочисленные ряды тех, о ком все знают приблизительно одинаково и никто не знает толком ничего. Полтора десятка лет назад страна оценила математический, физический и прочие таланты моего школьного друга и теперь охраняла своего гения с перманентным рвением. Жучков, камер, прослушек и подглядок в его квартире не было только в санузле и кабинете, поскольку одни службы с традиционной взаимностью не слишком доверяли другим. За сантиметровый клочок бумаги с парой цифр, добытый из кабинета Отто, среднестатистический криминальный элемент мог заработать в любой на выбор валюте столько, что хватило бы на безбедную, а то и шикарную жизнь в течение трехсот восьмидесяти шести лет. Но за указанные полтора десятка лет ни одной из земных или внеземных разведок не удалось раздобыть даже обрывка использованной Штоффе туалетной бумаги, даже побывавшего в его руках трамвайного билета.

Однако, по всей видимости, Отто такая любовь Отчизны не задевала, а прослушивающе-подглядывающая аппаратура не доставляла особенных неудобств. Ребята из различных спецотрядов и особых групп со временем стали закадычными друзьями, что, несомненно, говорило о том, что мой друг продолжал оставаться кристальной души человеком, который, как говорят у них, не только «не был», но и «не замечен».

Я решил подняться к Отто один. Заявиться в эту напичканную электроникой и подозрительностью оранжерею рука об руку с новейшим грианским андроидом было слишком вызывающе и рискованно. Юлия я мог и отпустить, но какой-то мстительный червячок подсказывал, что мне совершенно некуда пристроить Экзи, Юл способен еще пригодиться, а Хлое не повредит еще немного подумать о своем поведении и трудностях семейной жизни.

– Слушай, – начал я. Юлий, ожесточенно чистивший щеткой перепачканный пиджак, замер. – Подожди меня минут пять, хорошо?

– Если ты намерен переодеваться в моей машине – шиш, – огрызнулся он, чуя подвох. – Хочешь изгваздать мне этой черной дрянью еще и заднее сиденье?

– Нет, дружище, переоденусь я у Отто, пока он… будет думать над решением моей проблемы. Так что не беспокойся о чехлах. Тебя я хотел попросить… приглядеть за собакой. – Я сделал жалостливые и печальные глаза, и соперничать со мной в науке вселенской скорби мог лишь болезный Экзи, свесивший голову из корзинки.

– Э, нет, – отозвался Юл. – Пардон, начальник, никаких собак. Забирай лохматого. Я домой.

– Юлий, ну посмотри, как ему фигово. Ты же добрый, – вкрадчиво продолжил я, доставая из-под заднего сиденья сумку со сменной одеждой, чтобы сразу после капитуляции Юла рвануть в подъезд, – ты же… человечный.

Запрещенный прием доказал свою эффективность. Юлий посмотрел на собаку, и на его лице отразилось что-то вроде жалости. Видимо, Марь не зря нахваливала свою новую разработку. Юл так стремился очеловечиться, что уже понемногу становился уязвимым для человеческих манипуляций, в частности банального морального шантажа.

– А если его стошнит? – подозрительно спросил Юлий, видя, что я приготовился дать деру. – Или сдохнет, пока ты по гостям ходишь?

– А вот чтобы не сдох. – Я вынул из сумки новую пачку, вытащил пяток сигарет и запихнул Юлу в нагрудный карман. – Заставь его пока выкурить парочку. Вон в тот проулок машину загони, чтоб добрые люди в психушку не отвезли, и покурите.

Я резво припустил к двери подъезда. Юл принялся ругаться мне вслед, но я пообещал ему еще модуль памяти и новый сустав, и он успокоился. Я злорадно подумал, что, если лечение сработает, после Отто я отправлюсь прямиком домой, и курить с Экзи до полного выздоровления будет шантажистка Марта.

Резво, насколько позволял постоянный шум в ушах и ненавязчивое кружение цветных пятен перед глазами, поднялся по лестнице. Но не успел прикоснуться к кнопке звонка, как Отто сам распахнул дверь и буквально втащил меня в комнату.

– Ферро, где ты пропадаешь?! – взволнованно прошептал он. – Мне позарез нужна твоя помощь.

– Какая удача, – едва слышно, но с изрядной долей сарказма воскликнул я, – мне твоя тоже. А почему шепотом?

– Потому что онв кабинете, – заговорщически произнес Отто.

– Кто он? Папа римский? Что ты тайны мадридского двора разводишь? Хватит интриговать. Давай в двух словах, а то у меня очень важное дело.

Штоффе оттащил меня к стене, в нишу между зеркалом и гардеробом. По всей видимости, там стояла изобретенная им на досуге защита от прослушивания.

– Ферро, я искал тебя два дня в надежде, что ты мне поможешь. Сейчас у меня в кабинете сидит человек, который хочет, просто-таки горит желанием купить мои риммианские гобелены.

На мгновение я забыл о мертвом саломарце. Уже несколько недель газеты и журналы ждали новостей по делу о гобеленах мастера Суо. «Маньяк уничтожает работы великого Суо», «Трагедия в мире искусства: работы Мастера гибнут от рук неизвестного сумасшедшего» и т.д., и т.п. Такими заголовками были украшены первые полосы весь последний год. Сорок одна работа покончившего с собой риммианского мастера не подлежит восстановлению – кислота, нож, бензин. Маньяк уничтожил полотна Суо на шести планетах, в том числе в хранилище государственного музея в Риммии на Большой Нереиде. Преступника обвиняли не только в порче полотен, но и в том, что неизвестный довел Мастера до суицида. Суо несколько раз пытался покончить с собой тем же способом, каким преследователь уничтожал его творения. В конце концов он преуспел. Мучительная смерть риммианского гения в ванне с кислотой прекратила его страдания и череду покушений на гобелены. Уже около месяца по делу не было никаких известий. Следствие зашло в тупик. В составе специальной группы экспертов, занимающихся поимкой любителя гобеленов Суо, на данный момент числилось пять землян, двое из них жили и работали в Питере. При этом ни один не торопился общаться с прессой и не давал никаких конкретных данных о том, как развивается дело.

И тут прямо мне в руки шел флэш-рояль. До недавнего времени предполагалось, что маньяк после зверского уничтожения гобеленов в музее не покинет Большую Нереиду. И затишье в деле о гобеленах только подтверждало это предположение. Однако, похоже, он объявился здесь, на Земле.

От удивления мне даже не показалось странным, что незнакомец хочет купитьгобелены.

Семь гобеленов Отто на данный момент оставались самой большой и самой неблагодарно помещенной коллекцией работ Суо, поскольку Штоффе, большой знаток в области всего остального, ни бельмеса не понимал в искусстве, тем более в неземном. Свои гобелены он получил в дар за совместный проект с Риммианской академией. Сам мастер Суо присутствовал при лабораторных опытах Отто и, вдохновленный, создал эти семь полотен. Отто увез их домой и развесил у себя в кабинете. Правда, к чести моего друга стоит заметить, что раз в году он позволял снимать бесценные творения со стены и на неделю-другую выставлять в Эрмитаже. Однако из странных патриотических соображений уже который год отказывал Лувру и Прадо. С одной из ежегодных выставок гобелены вернулись всего две недели назад: видимо, дирекция Эрмитажа решила, что для музея будет значительно лучше, если маньяк придет не на официальную выставку, а нанесет Отто частный визит.

Похоже, меня угораздило стать свидетелем этого визита. Я понял, что надо брать быка за все, что можно удержать двумя руками: дохлый саломарец плавает себе в аквариуме и от меня точно не уйдет, а здесь – настоящий, свеженький, румяный живой маньяк. Я почувствовал мощный подъем репортерских сил, но прежде надо было сделать дело.

– Так, Отто. Давай по порядку. Твоя задача веселее, поэтому начнем с моей. Мне очень нужно, чтобы ты позвонил сейчас ребятам из отдела межпланетной разведки и передал трубочку мне. Я буду корректен и краток, обещаю. А потом, когда они мне ответят согласием, пойдем вязать твоего маньяка.

Отто нервно кивнул, взял с тумбочки мобильный и набрал номер.

– Санек, это Отто, – стараясь казаться бодрым и спокойным, заговорил он, – у меня тут человечек, очень хороший, просит помощи. Может, поговорите, решите там… Естественно… Ради меня. Нет, надежный… Всю жизнь знаю… Ладно… договорились, передаю трубку.

Я в двух словах поведал невидимому Саньку и его группе суть дела. Убит инопланетный дипломат. Убийца сидит по такому-то адресу, нервничает и хочет к журналистам, а через два дня визит делегации. Ребята на том конце провода только настороженно хмыкали, кто-то постукивал пальцами по аппарату.

– В общем, – подытожил я, – прошу вас: первое, сейчас поехать, взять моего Раскольникова и осьминожье тело. Убийца нервный, к журналистам не пускать, по возможности вообще сделать так, чтобы о его аресте никто не знал хотя бы до конца дипломатической встречи. Второе: дядю моего, ценного и изрядно нездорового свидетеля Брута Шатова, прошу оставить мне, на нужды журналистского расследования. Естественно, что накопаю, сразу принесу вам в клюве. Я человек честный, положительный и с вами хочу дружить.

Санек еще раз хмыкнул в трубку, уточнил адрес и обещал сделать все возможное. По голосу моего собеседника я понял, что настроение у него явно улучшилось. Несмотря на то что я повесил им на шею свежего «глухаря», мой новый знакомец испытывал заметное даже по хмыканью облегчение от того, что я задушил в себе журналиста и решил сотрудничать. Эти ребята могли себе позволить верить на слово, поскольку каждый, кто с ними общался, чтобы не замолчать навсегда, старался говорить только чистейшую правду. И мне не хотелось стать исключением.

Я положил трубку на тумбочку, поставил на пол сумку с одеждой и обернулся к Отто.

– Ну что, пошли маньяка колоть?!

Не успел я закончить фразу, как заверещал дверной звонок. Отто вздрогнул и бросился к двери.

– Слушай, насыщенной жизнью живешь. Когда ж ты работаешь, если у тебя гости каждые две минуты?

Но Отто уже не слышал. В дверном проеме показалась высокая фигура в синем костюме и белой шляпке. Ее я узнал бы даже ночью в толпе на площади.

На мгновение я потерял не только дар речи, но и все прочие бесценные дары человеческой природы. Ноги начали отчетливо подкашиваться, в ушах зазвенело, но я взял себя в руки и весело улыбнулся.

– А вот и органы, – провозгласил я отчаянно и нагло, проклиная себя за то, что в спешке так и не успел переодеться, и надеясь, что от моего нахальства она мгновенно забудет сцену в космопорту. Но по усмешке, отразившейся в ее мраморно-серых глазах, я понял, что маневр разгадан.

– Анна Берг, отдел преступлений в области искусства. – Она протянула мне руку в белоснежной перчатке. – Привет скандалистам. Если не ошибаюсь, Носферату Шатов, «Галактика слухов»?

– Он самый. Ваш покорный слуга. – Я эффектно поклонился и поцеловал протянутую мне руку чуть выше края перчатки.

– Учту, – саркастически ответила женщина моей мечты, поправила манжет и повернулась к Штоффе. – Отто Юльевич, я пришла поговорить с вами о гобеленах.

До этого неплохо державшийся Отто уставился на нее обреченно-затравленным взглядом и шепотом объявил: «Он тут…» Моя прекрасная леди мгновенно вцепилась в него мертвой неженской хваткой. И пока она оценивала обстановку, я мысленно оплакивал свою гениальную статью о маньяке и работах мастера Суо. Самый страшный сон журналиста – подписка о неразглашении была неотвратима.

Но, как я и предсказывал, а точнее, накаркал, прошло две минуты, и дверной звонок известил о прибытии нового гостя.

– Слушай, Отто. Может, не пускать никого, а то у тебя маньяк в кабинете уже минут пятнадцать один сидит. Он тебе там все гобелены искромсает и скажет, что так и было.

Отто бросился в кабинет, но Анна жестом остановила его.

– Отто Юльевич, сделайте спокойное лицо, отдышитесь, зайдите в кабинет и с извинениями попросите у вашего гостя еще минуту-другую, а мы с господином Шатовым тем временем посмотрим, кто за дверью. В такой ситуации каждый гость – потенциальный сообщник.

Отто тряхнул головой, поправил ворот рубашки и вошел в кабинет, мгновенно вышел, осторожно прикрыв за собой межкомнатную дверь, и махнул рукой в знак того, что все идет нормально. В ту же секунду Анна распахнула входную.

На пороге, землянично улыбаясь и лучась отеческой заботой, стоял не кто иной, как Павел Александрович Насяев. Он ладошкой пригладил скудные остатки волос и вошел. Мне часто приходилось видеть, как пожирают глазами, и сейчас в прихожей находилась женщина, на которой плотоядному взгляду было чем поживиться, но я никогда в жизни не видел, как глазами облизывают. Насяев делал именно это. Его губы сладострастно вытянулись, глазки по-свидригайловски заблестели, а брови умильно поползли вверх.

– Анна Моисеевна, как я рад, какая приятная неожиданность, – и эта юбилейная рожа принялась лобзать белоснежные перчатки.

Анна брезгливо вытянула их из-под носа престарелого женолюба и вопросительно посмотрела профессору в глаза. Насяев зарумянился, засуетился и, чтобы скрыть неловкость, набросился на истинную цель своего прихода – хозяина квартиры.

– Отто Юльевич, я, собственно, к вам. – Пал Саныч бережно потряс руку Отто. – Но я вижу, вы заняты. Я могу зайти в другой раз.

Как любой вежливый человек, Отто заверил профессора в том, что не слишком занят и готов уделить ему минуту-другую. Насяев морщился, извинялся и с каждой минутой нравился мне все меньше, и к тому моменту, когда Павел Александрович наконец решился перейти к делу, я окончательно уверился, что он убийца, потому что люди, способные уничтожать человеческую жизнь по минутам, не задумываясь покусятся на нее в полном объеме.

– Отто Юльевич, – мурлыкал Насяев, – мы тут на кафедре «Физический вестничек» собираем к ноябрю. Может быть, вы найдете возможность опубликовать у нас что-нибудь? Это было бы очень кстати. У меня есть один аспирант, хороший, способный мальчик. Так вот, если бы вы согласились взять его в соавторы… Мальчик подает большие надежды, и ваше имя могло бы открыть ему двери, которые не по силам открыть никому другому. Ну, вы понимаете, о чем я говорю…

Отто упрямо смотрел в пол. Он не умел отказывать, поэтому и ушел в свое время с кафедры. Но у академической науки оказались длинные руки.

Насяев пробормотал еще что-то о том, что если Отто не желает, то вовсе не обязан, но уж очень талантливый и хороший мальчик, – и, раскланявшись, удалился.

– Не верю ни единому слову, – злорадно прошептал я.

– Аналогично, – констатировала Анна, двумя пальцами стягивая с руки обмусоленную профессором перчатку. – Что ему было нужно, в общем-то, не наша забота. Но если что – ему никуда не деться.

Я посмотрел на ее ровные розовые ногти и почувствовал уверенность в том, что, «если что», профессору крышка.

Отто пробормотал что-то о том, что забыл отдать профессору какие-то минералы, которые он привез для него с Нереиды для опытов по поиску «суперсверхпроводника», но Анна невозмутимо заперла дверь.

– Ну что, посмотрим, кто там у нас гобеленами интересуется. Отто Юльевич, если что, я оценщик, бюро «Малахитовая шкатулка». А господин Шатов – ваш личный юрист. Пройтись бы по нему щеткой, ну да ладно…

Она вынула из сумки платочек и, уже направляясь к дверям кабинета, с мойдодыровой настойчивостью оттерла сиреневые пятна с моего лица.

– Так значительно лучше, – объявила она.

– Спасибо, мамуля, – шепотом съязвил я, вытаскивая из сумки чистую рубашку, и начал расстегивать перепачканную, со злорадным удовольствием заметив, что Анна отвела глаза. Через считаные секунды я был почти похож на юриста, и мы вошли в кабинет.

Предполагаемый маньяк смирно стоял у стены, с абсолютно невинным видом ценителя держа в пальцах краешек одного из гобеленов великого Суо, из чего можно было сделать вывод, что все это время он занимался чем-то предосудительным. Наверняка набивал карманы расчетами из сейфа или насовал во все дырки жучков.

– Павел Смирнов, – учтиво представил Отто и эффектным жестом указал на гостя.

Словно повинуясь движению его руки, верхняя часть тела любителя искусства поехала в сторону, и несостоявшийся покупатель рухнул на пол. Тяжелые наручные часы звонко лязгнули по паркету, а из обеих половинок тела быстро растеклась ярко-красная лужа.

Мы бросились к телу.

– Как шашкой, – выдохнул Отто.

– Да уж, был маньяк и сплыл, – поддакнул я, разглядывая верхнюю половину безвременно почившего – голову, половину грудной клетки и правую руку. Анна с невозмутимым видом достала из сумочки свежие перчатки, надела и осторожно развернула полы пиджака покойного Смирнова.

Нагрудный карман был чисто разрезан надвое. Поэтому, пока моя прекрасная воительница осматривала его нижнюю часть, я извлек из верхней уже заляпанную кровью регистрационную карточку. И очень пожалел, что оставил Юлия внизу.

– Андроид, граждане, и, нужно сказать, дорогой. Новейшая разработка. – Я помахал карточкой перед лицом Анны, но она не попыталась выхватить улику, а просто подняла голову и выжидающе посмотрела на меня. – Со мной работает на правах друга представитель той же модели. SAMSUM. Super Adaptive Mechanical Self Upgrading Man. Если в голову не лезть, почти неотличим от человека, все ткани воссозданы идеально… Кое-что в лабораториях из человеческих клеток выращивается, остальное синтетика, но какая… Износу нет.

Анна заглянула во внутренности нашего нового посмертного знакомца и покачала головой.

– И не подумала бы…

Но вдруг лицо ее стало тревожным, глаза расширились. Она вскочила и бросилась к стене.

– Снимаем гобелены, собираем ценные вещи и быстро уходим.

Мы с Отто удивленно уставились на нее, не двигаясь с места. Анна пыталась снять со стены крайний голубой гобелен с видом на какой-то сад.

– Бодрее, мальчики, тикает ваш андроид…

И тут я расслышал мерное пощелкивание в голове несчастного Смирнова.

– У этой модели на самоликвидацию полторы минуты таймер. А тиканье означает, что механизм самоликвидации нарушен. Так что – бегом! – мгновенно вспомнив всю информацию об андроидах, полученную в разное время от Юла, заорал я, но было поздно.

Грохнуло и полыхнуло так, что на несколько секунд мы все перестали видеть и слышать, а когда мы с Отто пришли в себя, вокруг бушевал огонь. Анна лежала на полу под стеной, накрытая сорвавшимся гобеленом.

Я бросился к ней, призывая на помощь все более-менее добрые силы, а Отто принялся прокладывать дорогу к двери. Я подхватил Анну на руки. И тут краем глаза заметил, что риммианские гобелены один за другим сворачиваются в маленькие черные комочки и падают на пол.

* * *

Кажется, я потерял сознание уже на улице. Возможно, даже на лестнице, но идею, что из подъезда меня вытащила Анна, я отмел как явно нелепую, а Отто утверждал, что к спасению непричастен и честно вынес из дома только себя, после чего лег на газон и не мог подняться до приезда «Скорой».

Во всяком случае, я очнулся на асфальте, рядом на коленях сидела моя фея и хлестала меня перчаткой по лицу. Где-то рядом матерились пожарные.

– Носферату, слава богу, ты жив, – прошептала она и бросилась меня обнимать. Контузия, подумал я, только у кого из нас? Если это галлюцинации, я буду чудовищно разочарован.

– А мы давно на «ты»? – поинтересовался я, садясь. Из-за угла появилась «Скорая», затормозила над телом Отто. Из машины повыскакивали санитары и, ощупав моего друга, принялись укладывать его на носилки.

– Шатов, помолчите, пожалуйста. Судя по тому, что к вам вернулось чувство юмора, вашему здоровью ничто не угрожает. Просто вы стали чуть грязнее, чем были до этого. – Она смахнула сажу с волос и досадливо поморщилась. – Значит, это все-таки работа нашего маньяка. Гобелены уничтожены. Я на нуле.

– А вот и нет. Может быть, маньяк и ушел, да только и гобелены при пожаре не погибли, потому что их там не было.

Анна вцепилась в меня, как кошка в ковер. Вопросы посыпались градом. Такая разговорчивость, вообще не свойственная «органам» что в женском, что в мужском лице, говорила о состоянии шока, поэтому я сперва усадил ее в машину «Скорой помощи». Запретив себе даже думать о том, чтобы прыгнуть следом и притвориться больным, я заверил врача в том, что хоть и помят, но совершенно здоров, клятвенно обещал на этой неделе сделать все необходимые исследования головы. Потом самостоятельно, как настоящий мачо, побрел на подгибающихся ногах в сторону проулка, где предполагал обнаружить Юлия вместе с «Фольксвагеном» и курящим как паровоз Экзи. В педагогических талантах Юла я не сомневался. А зря.

Он был так занят псом, что даже не заметил взрыва. В машине царил дикий верезг и такая брань на полутора десятках языков, что большую часть я даже не пытался перевести – настолько вульгарной латыни в моей семье не поощряли.

– Вернулся, нежить? – зло бросил Юлий, выбираясь из машины. – Забирай псину. Одну он выкурил. А потом этому волкодаву полегчало. Сам видишь, отбивается, гад. Кусается, как Хлоя. А с тобой-то что? Ты вроде был чище, когда уходил?

Юлий наконец отвлекся от кудрявого чудовища, запер пса в машине и теперь разглядывал меня с неподдельным удивлением:

– Тебя не было пятнадцать минут, а уже успел куда-то вляпаться. Ты там что-то взорвал?

– Нет, он сам взорвался. – Голова закружилась, и мне пришлось опереться о капот. Юлий подхватил меня под руки и помог сесть в машину.

– Кто? – встревоженно спросил он, с видом заправского доктора оттягивая пальцем мне веко, чтобы осмотреть глаза.

– Андроид, – отозвался я, не в силах отмахнуться от его назойливого присутствия. – Взорвался, квартиру всю разворотил. Но перед этим его на две половинки разрезало.

– Опять ты с шутками своими дурацкими, – фыркнул Юлий, мгновенно потеряв желание обо мне заботиться. – Не хочешь говорить, пес с тобой, не говори. Только ерунды не придумывай. Если бы я взорвался, ты бы даже не услышал. Думаешь, Марь добилась бы контроля над целым материком, если бы делала хреновых андроидов? Хотя… в ухо ему перед этим ничем не ткнули? Глубоко?

– Может быть. – Я попытался поднять руку, но все силы, видимо, ушли на то, чтобы уболтать врача и доковылять до машины. – Слушай, раскури сигаретку, а?

Юлий пробормотал что-то про галерное рабство и настоящую мужскую дружбу, но все же через минуту протянул мне зажженную сигарету. Заметив, что я даже не сделал попытки ее взять, небрежно вложил ее мне в рот. Уже через пару затяжек я почувствовал себя живым и способным думать. Но подумать мне не позволили.

Юл протянул руку, чтобы повернуть ключ в замке зажигания, и в этот момент в моем окне появилась рука в белоснежной перчатке.

– Шатов, уедешь – и я тебя посажу, – громко и возбужденно пригрозила Анна, стуча в стекло.

Юлий вопросительно посмотрел на меня. Я приоткрыл дверцу. На меня глянули совершенно сумасшедшие серые глаза следовательницы.

– О, уважаемые органы! Анна Моисеевна! Прыгайте к собаке на заднее сиденье.

Она не оценила моего юмора, но все же приняла приглашение. Экзи, лохматый и суровый, неприветливо зарычал, от чего стало заметно, что в зубах у него зажат изгрызенный окурок.

– Вы и правда думали, что сможете улизнуть, не рассказав мне о том, что заметили на месте гобеленов Суо? – Анна нетерпеливо хлопнула по карману, но, видимо, там не оказалось того, что она искала. Я предложил ей через плечо пачку, дама потянулась за сигаретой, но отдернула руку. Экзи выплюнул окурок ей на юбку.

– Да ладно, кури сам, – благодарно произнесла следовательница, уже более благосклонно посмотрев на собаку. – Вы не представите вашего друга?

– Это Экзи, пес моего дяди, Брута Шатова, – произнес я и только потом понял, что Анна спрашивала про Юлия. Юл, естественно, немедленно обиделся. – А за рулем – мой друг и помощник Юлий.

– Просто Юлий? – переспросила Анна, всматриваясь в его юное личико, на котором поперек лба красовалась длинная царапина. – Это он? Ваш помощник, который… как тот, что квартиру разнес?

– Да, я андроид, – раздраженно подтвердил Юл, избавив Анну от необходимости выбирать слова. – Надо же, Шатов, – обернулся он ко мне, – в первый раз ты мне не набрехал, и я все равно повелся.

– Да я всегда говорю только правду, – заверил я с самым искренним видом. Юл хмыкнул, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть даму, перед которой я так рисуюсь. По его чуть затуманившимся глазам я догадался, что он вышел в сеть и теперь шерстит публикации, посвященные Анне, – собирает информацию.

– Отличный повод измерить вашу страсть к правде, Шатов, – ухватилась за последнюю фразу Анна Моисеевна. – Что вы знаете о гобеленах? Сотрудничайте, Носферату Александрович. Я не стану спрашивать, зачем вы приходили к Штоффе. И не потому, что мне неинтересно. Просто когда вы затолкали меня в «Скорую», мне позвонил один очень серьезный человек и попросил… быть с вами повежливее, так как вы помогаете следствию по важному делу. Я привыкла слушаться советов таких людей, как он, и буду вежливой. Поэтому предельно вежливо прошу – помогите и мне в моем деле. Гобелены Суо – вот что меня интересует, поэтому я не отцеплюсь от вас, Шатов, пока не узнаю всего, что вам о них известно.

Я знаком велел Юлию ехать. Анна терпеливо ждала, пока я раскурю вторую сигарету. Передо мной открывался сразу ряд заманчивых перспектив. Влезть одновременно в несколько интересных и секретных дел, в благодарность за помощь и информацию вытямжить у органов право на кое-какой эксклюзивчик, а главное – в течение всего «сотрудничества со следствием» находиться в непосредственной близости от следователя по делам о преступлениях в области искусства Анны Моисеевны Берг. Но я прекрасно знал, что ей ничего не стоит вытянуть из меня сведения, даже не пообещав ничего взамен, и я останусь лишь с моим длинным носом и очередной подпиской о неразглашении.

– Вы правы, я кое-что знаю о риммианских гобеленах… – согласился я, решив, что игра стоит свеч. – Я буду говорить, а вы меня поправляйте. – Она кивнула. – Эти гобелены – скорее скульптура. Мастер берет кусок риммианского руанита…

– Роанита, – не удержавшись, заметила Анна, и я с радостью констатировал, что она приходит в себя.

– Так вот, мастер впадает в транс, погружает руки в материал и вылепляет гобелен. Как только к мастеру возвращается сознание, материал затвердевает и приобретает структуру, очень сходную со структурой плотной ткани. Кроме того, насколько я знаю, риммианский роанит и горит так же, как гобелен.

Анна молча кивнула, ожидая развязки.

– Поэтому я и утверждаю, что гобеленов Суо в кабинете Отто Штоффе не было. То, что висело у него на стенах, не сгорело, а превратилось в маленькие черные камешки, приблизительно похожие на этот.

Я вынул из-за пазухи мешочек, вытряхнул на ладонь саломарский камень и протянул между передними креслами, чтобы моя собеседница могла рассмотреть его.

– В такие камешки? Откуда он у тебя? – Анна впилась глазами в талисман мертвого дипломата.

– Оттуда. Где взял, там больше нет. – Я чувствовал себя хозяином положения. У меня в руках оставалась единственная ниточка расследования Анны, и я почувствовал, что, потянув за эту ниточку, я могу сделать первый уверенный шаг в жизнь следователя Берг, женщины, которая мне необходима.

– Отдашь на денек в лабораторию? – Анна погладила камень кончиками пальцев, и я почувствовал, как по моей руке разлилось тепло.

– Предлагаю шантаж. – Я поцеловал ее пальцы и, поймав ее ладонь левой рукой, правой сунул камешек обратно в мешочек. – Сегодня мы ужинаем вместе, и, возможно, завтра я и мой камень с утра поступим в твое безграничное распоряжение.

Я пожалел, что не могу перебраться на заднее сиденье. Все пространство рядом с Анной занимала корзинка Экзи. Анна улыбнулась и отняла руку.

– А можно только камень, без владельца?

– Нет, отныне мы неразделимы, – парировал я.

Кажется, я выбрал верный путь. Сердце моей дамы надо брать только штурмом. Прекрасная Анна явно неравнодушна к наглецам, а если так – я тот, кто ей нужен.

Но все было слишком хорошо, чтобы продолжаться вечно. В кармане заверещал мобильник. Моя собеседница мгновенно пришла в себя. Раковина захлопнулась, а жемчужина осталась внутри.

Я поднес трубку к уху.

– Шатов, – заревел Михалыч, – где ты, ленивая скотина?

– В «Скорой», – спокойно соврал я. В конце концов, если бы не мое красноречие, я сейчас был бы именно там.

– Это хорошо, что ты уже в «Скорой», – орал мой начальник, – не придется вызывать, когда я до тебя доберусь! Скажи мне, почему все газеты уже сляпали экстренные выпуски об убийстве саломарца, на каждой странице я нахожу твои фамилию и имя, а у меня на столе до сих пор нет отчета о происшедшем? Не стану слушать оправданий – завтра чтоб была статья, причем такая, какую не выдавить из себя всем журналистам города, вместе взятым, иначе я за себя не отвечаю, Носферату…