Текст книги "Крысиный волк"

Автор книги: Дарья Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Амти увидела, что кожа Яуди из смертельно бледной приняла легкий, золотистый свет. Казалось, она сияла. Еще Амти увидела, как Ашдод добавляет в ванную свою кровь, и подумала – неужели кровь может давать нечто настолько в равной степени красивое и отвратительное?

Ашдод сидел с Яуди долго. Амти и Неселим успели замыть лужу крови на полу и убрать осколки вазы. Шайху все это время простоял неподвижно, смотря на то, что творится в ванной. Может, он так волновался, а может работать не хотел.

Через час или даже полтора, когда Амти и Неселим вернулись, Ашдод вышел из ванной и кивнул Шайху, как уставшие врачи кивают родственникам после успешно проведенной операции.

– Ты же ее парень, да?

– Да. Это меня она пыталась убить.

– Ну потрясающе. Тогда переодень ее. Я все-таки, ну. В общем, ты ее парень, так что давай, – сказал Ашдод. Амти могла поклясться, что он был смущен.

– Она больше не будет пытаться меня убить?

– Надеюсь.

Амти подумала, что Шайху попросит ее, но он смело вошел в ванную с бессознательной девушкой. Да, со стороны не слишком-то храбро, однако для Шайху это был подвиг.

– Спасибо, – сказал Неселим, коснувшись кончиками пальцев ожога на щеке. – Чудесно, что Амти вам позвонила. Мы очень признательны.

Ашдод не скривился, голос его остался таким же скептическим, однако что-то в его поведении все-таки выдавало брезгливость, которую он тщательно пытался скрыть.

– Не за что. В конце концов, она – одна из нас. Только она явно об этом не знала. У нее есть магия?

И тут Амти поняла, что Яуди никогда ей не говорила о своей магии и никогда не показывала. Какая же она скрытная.

Амти пожала плечами.

– Ладно, – сказал Ашдод. – Это мы спросим у нее.

– Хотите чаю? – предположила госпожа Тамия. – Я могу сделать! Ох, как же хорошо, что я отпустила слуг!

– Да, спасибо. Чай чудесно сбавил бы мои опасения о том, что я лишусь работы.

– Чай это чудесно.

– Сарказм.

– Что?

Ашдод посмотрел на старушку с сочувствием, сказал:

– Сарказм – это чудесно.

– Что с ней было? – спросила Амти.

– Кровь Инкарни. Когда мы пьем кровь Инкарни, это может спровоцировать помешательство, а потом и приступ. Так мы реагируем на Тьму. Но есть кое-что похуже. Я поговорю об этом с пареньком.

– Что? Что может быть еще хуже, чем то, что случилось утром? – спросил Неселим.

Ашдод почесал свою неаккуратную щетину. Да уж, бомжа он напоминал больше, нежели Перфекти. Впрочем, вспоминая Яуди и госпожу Шэа, Амти подумала, что некоторая характерная хипповая расхлябанность была у них в крови.

Когда Ашдод почесывал щетину, из-под рукава у него показалась татуировка с мотыльком, как у госпожи Шэа.

– Кровь Инкарни это наркотик, во многом. Как и кровь Перфекти – для вас. Поэтому первым, рефлекторным импульсом Перфекти является убийство того, чью кровь он пил. Если он находится в зоне досягаемости, конечно. Эволюционный механизм, если хотите.

– Хитро.

– Да. У вас такого нет, – хмыкнул Ашдод.

– Да, – сказал Неселим с присущей ему тихой растерянностью. – Мы всех подряд обычно убиваем.

– Извините, если вас обидел. Но такова жизнь.

Они спустились вниз.

– А вы не такие уж добрые ребята.

– Я не понимаю, почему нас считают добрыми, – вздохнул Ашдод. – Отец Свет обманул Мать Тьму, чтобы она создала мир. В первую очередь мы все – обманщики.

Амти промолчала. Мысль показалась ей неожиданной.

– Но не плохие, – поспешно добавил Ашдод. – Надеюсь, ваша подруга и моя сестра в свете скоро очнется. Все прошло хорошо.

– Она еще будет пытаться убить Шайху? – спросила Амти.

– Если он не будет давать ей крови – нет. Однако, без крови ей придется пережить несколько неприятных недель ломки.

Ашдод изъявил желание остаться на ужин, поэтому госпожа Тамия велела Амти пройти на кухню и помочь ей с едой. Она ведь не зря отпустила прислугу. Нарезая мясо и пассируя лук, Амти как никогда чувствовала себя одинокой без Эли. Амти злилась, пока госпожа Тамия без умолку болтала о произошедшем утром. Почему бы не попросить Неселима к ним присоединиться? Втроем было бы быстрее. Но нет, они с Ашдодом вели интеллектуальные разговоры. Мужчины.

Первым вернулся Аштар, сказал, что голоден, как кот и стащил кусок со стола сырого мяса, оправдав предыдущее заявление. Адрамаут и Мелькарт приехали, когда стемнело. Судя по голосам, они были чему-то очень рады.

Адрамаут заглянул на кухню, улыбнулся, обнажив зубы.

– Помочь? – спросил он.

– Нет, спасибо, Адрамаут, – защебетала госпожа Тамия. – Мы вполне справляемся в женской компании!

– Нет! – выпалила Амти. Она имела в виду «нет, не справляемся», но госпожа Тамия так убедительно кивнула в сопровождение, что Адрамаут явно понял ее восклицание, как «нет, спасибо».

Амти вдруг почувствовала себя непередаваемо одиноко. Дело было не в том, что Адрамаут ушел, он устал, он мотался в Гирсу. Просто у всех были свои проблемы, проблемы важнее и серьезнее, а ее единственный друг оставался где-то далеко, и Амти даже не знала, жива ли Эли. Она осталась со взрослыми один на один, и взрослые понятия не имели, что с ней происходит, и она не стала бы им говорить, чего боится, за что ей стыдно, что ее волнует.

После Лестницы они стали более жестокими, еще больше стали Инкарни. И Амти переживала, что все, во что они верили оказалось фикцией – они были так же плохи, как и все остальные. Она была так же плоха.

Дикие, зверские, существа, и сама Амти – такая же. Она любила их и скучала, но не могла им довериться.

Они с госпожой Тамией накрыли на стол, Мелькарт при их появлении живо затушил сигарету. За столом все разговаривали довольно оживленно, а Амти только тыкала вилкой в мясо. Аштар говорил, что не нашел ничего подходящего.

– Были ритуалы, где нужно приносить в жертвы детей Перфекти, – он посмотрел на Ашдода, подмигнул ему. – Но наша Эли явно не подходит.

– Зато мы кое-что нашли, – сказал Мелькарт. – Потому что херней всякой не занимаемся.

– Вроде спасения моей жизни? – спросила Яуди. Она стояла у входа в столовую, в зубах у нее дымилась сигарета. Яуди госпожа Тамия совершенно не смущала. Амти не знала, сколько Яуди там простояла, такая она была тихая. Видимо, Мелькарт тоже ее не заметил.

– Ну, – сказал Мелькарт. – Вообще да. Есть хочешь?

– Не откажусь, спасибо.

Яуди посмотрела на Шайху, потом отвела взгляд. Она села с другой стороны от Шайху, да еще и на другом конце стола. Амти помахала ей, и Яуди ответила тем же. Выглядела она намного лучше, чем утром. Даже намного лучше, чем в предыдущие недели. Может быть, потому что из нее ушла кровь Шайху.

– Словом, – сказал Мелькарт, налив себе водки из графина. Ашдод от водки тоже не отказывался. Они чокнулись и, опрокинув свою стопку, Мелькарт продолжил:

– Есть эта женщина-зверь. В черном, да. С вуалью. Она приходила в поселок под Гирсу. Появлялась иногда. Они там считали, что она призрак. Называли ее Жуткой Вдовой. Я так думаю, сука вылезала, ну хрен знает, еды достать, соли-спичек там. Короче, сцапали мы, по крайней мере, место, где ее видели до всего. Я уверен, что в лесу где-нибудь, в охотничьем домике она девчонок и хранит.

Ашдод, которого в курс дела, видимо, ввели, пока Амти плакала, шинкуя лук, сказал:

– И что вы намерены делать дальше?

– Прочешем близлежащие к поселку леса. Наверняка, найдем там хотя бы ее след, – сказал Адрамаут. – Но я думаю, что найдем там и девочек. Где она может держать их в Столице? Здесь очень сложно прятаться.

– Вы ведь прячетесь.

– Резонно, кстати, – сказал Аштар.

– Тебе просто не хочется шляться по лесам провинции, – хмыкнул Шайху.

– Это уж точно.

– Поедем завтра, – сказал Адрамаут. – Ашдод? Вы не хотели бы…

– Присоединиться? С радостью. Возьму отгул на работе и поеду в провинцию, шляться по лесам с кучкой безумных Инкарни-ренегатов в поисках потенциально всемогущей жрицы Матери Тьмы.

– Это сарказм? – спросила Амти.

– Нет, – ответил Ашдод. – Я вполне серьезен.

– Отлично. Выдвинемся в шесть, к восьми будем к Гирсу. Тогда получается отлично, разделим ближайшую к поселку местность на сектора. Неселим и Мелькарт, Шайху и Аштар, я и Ашдод…

– А я? – спросила Амти.

– Нет, – сказал Адрамаут. – Ты присмотришь за Яуди.

– Но я здорова, – сказала Яуди. – И тоже с радостью помогла бы. Мне не всегда продают сигареты, но я уже не девочка.

– Если хочешь, – начал было Адрамаут, но Амти снова прервала его:

– Я – хочу!

– Ты же – трусиха, – сказал Мелькарт.

– Да, но я была на настоящих заданиях.

– Малыш, мы уже потеряли Эли. Мы не возьмем тебя. Это опасно.

– Но женщина-зверь меня проигнорировала.

– Мы не знаем, тверда ли она в своих решениях, – сказал Неселим. Они все за нее волновались. Они все были против нее.

– Это не обсуждается, малыш. Мы ищем Эли и не хотим потерять тебя.

Амти посмотрела на Ашдода, как будто он мог в чем-то кого-то убедить, но Ашдод только пожал плечами. За столом продолжали разговаривать, но Амти не слушала, ей хотелось разораться или расплакаться.

Некоторое время Амти сидела молча, рассматривая пол, а потом она услышала имя Шацара. Амти подняла голову.

– Конечно, он безумен, – говорил Неселим. – Но дело не в этом. Даже если Шацар хотел осквернить саму человеческую природу и заставить людей перегрызть другу глотки это не…

– Не страшно, – подсказал Ашдод с усмешкой. – Вы же к этому стремитесь.

– Да, – ответил Неселим. – Для Инкарни это естественно. Однако он истреблял своих собственных братьев и сестер. Геноцид собственного народа, понимаешь? В этом он виновен.

– Ага, – сказал Мелькарт. – Ну и я тоже. Немного. Не в таких масштабах. Но ты, друг, не видел Двора!

– Разумеется, – кивнул Ашдод. Несмотря на то, что они с Мелькартом были примерно одинаково пьяны, Ашдод держался лучше.

– Мы убиваем друг друга, это да. Иногда даже бездумно. Но во Дворе всегда принимают новых Инкарни, им дают кровь и пищу. Мы не ставим убийства таких как мы на поток.

– А у вас к нему как относятся? – поинтересовался Адрамаут.

– Плохо, – ответил Ашдод. – Он – чудовище. Безотносительно того, какая цель за этим стоит, мы против истребления миллионов людей. Это как-то уж вовсе даже для тех из нас, кто ненавидит Инкарни. Но с другой стороны, не равняйся бытие Инкарни смерти, боролись бы вы сейчас за людей или наслаждались собственными предпочтениями во славу Матери Тьмы?

– Спорный вопрос, – сказал Мелькарт. – Может быть, мы бы научились жить в мире. Раньше люди вот мясо сырое жрали.

– Мы и сейчас жрем, – сказал Аштар.

– Ты меня понял, – засмеялся Мелькарт. – Не все мы плохие. Есть фанатики, есть чокнутые, но другие – стараются сохранять человеческое. И даже те, кто этого не умеют, преданы хотя бы Двору.

Адрамаут плеснул в стопку водки, пил он редко и очень немного.

– Господа, – сказал он. – История не знает сослагательного наклонения. Но человек, истребляющий свой народ, включая женщин и детей, будет навеки проклят всеми, и семя его будет проклято. Есть вещи, которые страшны даже для нас.

Мужчины чокнулись рюмками, раздался звон, показавшийся Амти оглушительным. Она встала из-за стола и вышла из столовой. Вслед ей спрашивали, куда она, но Амти не отвечала.

Она поднялась по ступенькам и захлопнула дверь в свою комнату. Она злилась, что ее не хотели взять с собой, но отчего-то еще ей было очень обидно от того, что говорил Адрамаут. Наверное, потому что все до последнего слова было правдой. Амти легла на кровать Эли, где подушка все еще сохранила запах ее шампуня. Она лежала неподвижно некоторое время, потом в комнату постучались.

– Входи, Адрамаут, – сказала Эли.

– Это я, – ответил Ашдод. – Сказал, что сам поговорю с тобой. Я вроде как профессионал. Кроме того, я в курсе…контекста.

– Этого-то ты не сказал?

– Нет. Я же все-таки профессионал.

Он сел на кровать Амти, она перевернулась, глядя в потолок.

– Я не знаю, что делать. Все так глупо, – сказала Амти. – Что бы вы делали на моем месте?

– Очень бы удивился, я все-таки привык считать себя мужчиной.

Амти запустила в него подушкой, Ашдод попытался с пьяной ловкостью ее поймать, но завалился на кровать.

– Да, – сказал он. – Хороший бросок.

– Спасибо, – шмыгнула носом Амти и снова отвернулась. Некоторое время они молчали, а потом Ашдод сказал:

– Я бы рассказал кому-нибудь из близких. У меня нет для тебя универсального совета. Тебе нужно довериться кому-то.

– Я доверилась вам.

– Это совсем не то. Во-первых, ты сделала это случайно, во-вторых, я чужой тебе человек. Ты не хочешь позвонить отцу?

Амти помотала головой.

– Я устала и хочу спать, – сказала она. – И вообще я не хочу обсуждать эти проблемы с вами, вы взрослый мужчина. Я вас стесняюсь.

– Я понимаю, Амти. Подумай денек, пока мы будем искать этого вашего маньяка. Потом можем попробовать найти врача. У меня были знакомые Перфекти, которые не откажут в помощи.

Фу, подумала Амти, как стыдно, но сказала:

– Спасибо.

Когда Ашдод ушел, чуть пошатываясь, Амти выключила свет. Сон не шел. Внизу смеялись и пели. Около полуночи все потихоньку начали расходиться спать, Амти слышала шаги. Немудрено, завтра было рано вставать. Утром, Амти знала, ее не будут будить. А вернутся они к вечеру, если не ночью. Услышав пьяный храп Мелькарта, заглушавший даже ее собственный мысли, Амти потянулась к телефону. Ей было страшно одиноко и просто страшно, стыдно, неловко, обидно, что ее не берут с собой взрослые, и она ничем не может помочь Эли. Все будто навалилось сразу, и Амти чувствовала тяжелую, тупую злость. Она вспомнила про пистолет в сумке и подумала, что будет, если выстрелить в кого-нибудь, к примеру в Мелькарта, он ведь так крепко спит, он даже не заметит, как она войдет к нему в комнату.

Отогнав от себя эти дурацкие мысли, Амти принялась набирать номер. Голос у Шацара был вовсе не сонный. Он сказал:

– Амти, – не выразив ни малейшей заинтересованности.

– Здравствуйте, господин Шацар.

Она замолчала, и молчала так долго, что он спросил:

– Ты, я полагаю, хочешь что-то узнать. Если так, то лучше спросить. Коммуникация парадоксальным образом облегчает коммуникацию.

Амти выдавила из себя:

– Мне надо с вами встретиться.

– Зачем?

– Безумно надо.

Он не стал повторять свой вопрос, вместо этого задал другой:

– Когда?

– Прямо сейчас. Я приеду к вам, то есть к себе домой.

– Ночью на улице не так безопасно, как я говорю по телевизору.

И тогда Амти разрыдалась, Шацар молчал. Когда Амти удалось чуть унять рыдания, он сказал:

– Когда будешь выбираться через окно, чтобы не разбудить своих друзей, постарайся не упасть. Не надевай перчатки, пока не слезешь.

8 глава

Они лежали на своих кроватях в крохотной, душной комнатке. Солнце, весь день палившее вовсю, затихало к закату. Мелам и Шацар отлично сдали экзамены и начавшее разогреваться лето приветствовало их.

Вавилон казался золотым от заката.

Шацар читал «Экономическую и социальную историю Халдеи». Иногда он подчеркивал отдельные слова. Ему нравилось их звучание, и он мысленно повторял их снова и снова, пока они не рассыпались до набора бессмысленных звуков.

Шацару нравилось играть с идеей о том, что так можно деконструировать всю историю человеческой мысли. Он задумался над тем, почему Инкарни не оставляли книг. Впрочем, все Инкарни так или иначе отрицали культуру и цивилизацию. А как можно критиковать культуру на ее языке?

Другого языка у них не было. Само стремление к мысли и порядку взывало к языку, и даже Инкарни не могли отрицать, что здесь они принимали правила противника.

Что толку в том, чтобы рассказывать о том, как ты низвергаешь системы, если для того, чтобы рассказать тебе требуется система языка. Шацару было немного стыдно за его бесконечные дневники, запрятанные в школе. Интересно, их кто-нибудь нашел? Шацар подчеркнул слово «репликация».

Ре-пли-ка-ция.

Повторение пожирает слово.

– Давай поговорим? – сказал Мелам. – Я больше не могу читать! У меня каникулы.

– Господин Танмир возлагает на нас большие надежды, – сказал Шацар. Что правда, то правда. Год назад, на третьем курсе, они попали в группу господина Танмира. Он вел их научную работу и уже посвятил их в наличие некоего великого проекта к которому их, может быть, допустят. Шацар знал, вопрос полугода, не больше. Вскоре, он доберется до того, что могло бы остановить Войну. Нет, самой Войны еще не было, но Шацар знал – дело времени. Он чувствовал, как его братья и сестры играют на нервах людей, готовых к ненависти и мести. Дважды два – четыре. Вопрос социальной гигиены: общество, где чтобы добиться успеха, тебе нужно обладать привилегиями знатного рода обречено на войну. Борьба за ресурсы в их маленьком мире развернулась бы нешуточная и без Инкарни. Им нужно было стать лишь искрой из-за которой все полыхнет. Шацар не знал, что это будет: расстрел какой-нибудь демонстрации помешанным чиновником, террористический акт на праздник, голод, да что угодно.

Но скоро, скоро, Шацар чувствовал это – в воздухе, которым дышал. Дышать стало легче, будто он был во Дворе.

– Но давай мы все равно поговорим. Расскажи что-нибудь!

Мелам перевернулся, глядя на Шацара. Шацар пожал плечами.

– Ладно. Хочешь, расскажу тебе, как когда к нам приезжали чиновники на вопрос о том, какая моя любимая еда, я ответил…

– Что любишь грызть кору! И когда тебя спросили, почему, ты сказал, что больше ешь, то и любишь. Ты рассказывал! Ладно, я расскажу. Я говорил, как мы с двоюродной сестрой…

– Пробрались в кабинет твоего отца и съели его дарственную на землю? Определенно. Хорошо, а как я в первый раз увидел море?

– И сказал, что это лужа и отказался купаться? А как меня выгнали из хора?

– Рассказывал. Как я воровал еду?

– Обсуждали. Мой отец – зануда.

– Вдоль и поперек. Мои биологические родители?

– Мы не пришли к определенному выводу, однако предполагали многое. Почему мне не везет в любви?

– Не хватает лоска и ты – инфантильный. Почему я не способен построить сколько-нибудь здоровое общение с другими людьми?

– Расстройство аутического спектра в детстве и шизоидная психопатия сейчас, – Мелам помолчал, а потом в панике сел на кровати. – Шацар… неужели нам больше не о чем поговорить?!

– Неужели, у нас когда-то правда были темы для разговоров, – откликнулся Шацар.

– Я серьезно! Неужели мы станем менее лучшими друзьями, чем сейчас!

– Семантика слова «менее» предполагает сравнение с чем-то, что больше, – вздохнул Шацар.

– Срочно расскажи мне, что ты читаешь! Я чувствую, как доверительность уходит из нашей дружбы!

– Это фантомные боли, – сказал Шацар. – Ладно. Уговорил. Я читаю монографию об истории Халдеи.

– Никогда не понимал, зачем она нужна, – сказал Мелам. Шацар всегда удивлялся, как ему удавалось сочетать потрясающий талант к биологии, особенно той, что касалась физиологии магии, с полнейшим, глухим невежеством во всем остальном.

– Ну, – сказал Мелам. – Халдея одна. Тогда зачем нам наша история – нам некому ее показать.

Шацар со вздохом отложил книгу, посмотрел на Мелама. Его по-мальчишечьи яркие глаза выражали совершенно искренний вопрос.

– Ты знаешь, что там за морем в Гирсу?

– Нет, это же ты жил в Гирсу. Ничего, я думаю.

Шацар чуть вскинул брови, а потом кивнул.

– Необычайно точно подмечено, друг мой, там – ничего. Льды, ледяная пустыня. Геологи предполагают, что она протянулась на всем пространстве земного шара, кроме того, они предполагают, что раньше Халдея была одним из самых жарких мест в мире. Здесь не было снега во времена, когда зарождался наш народ. Но что мы видим сейчас? Ледяная пустыня за морем. Лед везде. Кроме небольшой полоски земли в долине Тигра и Евфрата. Крохотной по меркам покрытой снегом земли.

– А причем здесь история? – спросил Мелам.

– Во-первых, это – тоже история, палеоистория, оперирующая такими сроками, которых наш разум не в состоянии охватить, целыми геологическими эпохами. Но мы с тобой о другом, Мелам. Когда цивилизации только лишь зарождались, появлялись языки, письменность – существовали и другие страны, другие народы. Часть из них смешалась с нашим народом, часть – безвозвратно исчезла, когда землю сковал лед.

Во Дворе говорили: Мать Тьма взяла свое.

– Итак, зачем нужна история? Халдея – последний и единственный бастион человечества на всей земле, с незапамятных времен. Тебя окружает смертный холод, Мелам. Задумайся, какой маленький он – твой мир. Посреди вечной мерзлоты только Халдея и больше – ничего, никакого разума, языка, порядка. Поэтому мы боготворим свою историю. Наша история – наш невротический способ заявить о себе в мире, который нам не рад, зафиксировать свое место в пространстве и времени, показать огромной, безразличной к нашим нуждам Вселенной, что мы тоже были тут. Уничтожь историю – и ты уничтожишь желание народа продолжаться и жить.

Шацар судорожно схватил книгу и ручку, записал прямо поверх напечатанных букв: уничтожь историю.

Мелам посмотрел на Шацара, а потом засмеялся:

– Ты такой умный. Надо бы тебе в политику.

Шацар хмыкнул, сказал:

– Умный человек в политику не пойдет.

Но ему льстило внимание Мелама. А потом Мелам вдруг вскочил, засуетился.

– Который час, Шацар?

– Без двадцати восемь. Ты опаздываешь на свидание.

– Да! На сорок минут!

Шацар хмыкнул. Ему не нравились девушки Мелама. Может быть, он ревновал, считая, что Мелам будет уделять ему куда меньше времени. Шацар делал вид, что ему совершенно безразлична дружба Мелама, однако чужая симпатия была как наркотик, Шацар ненавидел себя за радость от присутствия Мелама. Он раздражал Шацара и в то же время без него становилось одиноко.

– Просто забудь, – сказал Шацар безмятежно. – Твоя дама сердца уже давно ушла домой.

– Нет! Она меня ждет, я знаю. Митанни – особенная!

Шацар только заложил руки за голову, приготовившись вздремнуть. Минуты через три Мелам спросил:

– Если я покажу тебе кое-что ужасное, наша дружба закончится?

– Себя без рубашки, – сказал Шацар, не открывая глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Я загадал это на день рожденья три года назад.

– Какой же ты ужасный!

Шацар открыл один глаз, оглядел Мелама, тощего и взволнованного.

– Не ужаснее твоего тельца, – сказал Шацар, и снова закрыл глаз. Вдруг постучали в дверь. Мелам заверещал:

– О, нет! Это может быть Митанни! Я говорил ей, где живу! Открой ей, ради всего, что для тебя свято, Шацар! Я должен хотя бы одеть рубашку.

Шацар пошел открывать дверь, но только для того, чтобы посмотреть в лицо очередной идиотке, которая согласилась гулять с Меламом. Он не спеша повернул ключ в замке, как будто у него было все время мира, распахнул дверь с самым неприветливым видом.

И увидел ее. В один момент, до доли секунды – в один, Шацар возненавидел ее и полюбил.

Амти проснулась от взрыва чьего-то смеха. Она задремала в ночном автобусе, таким знакомым маршрутом везущем ее к дому. Компания молодых парней, потягивавших алкогольные коктейли из жестяных банок громко смеялась, они разговаривали на повышенных тонах, и Амти сжалась на обшарпанном сиденье, стараясь выглядеть как можно более незаметной. Она принялась отдирать полоски искусственной кожи со спинки сиденья напротив, поездка к Шацару уже не казалась ей такой хорошей идеей, в окно автобуса то и дело угрожающе заглядывал свет фар проезжавших мимо машин.

Парни обсуждали полуфинал какого-то чемпионата, а Амти водила ногтем по обнажившемуся на спинке железу, сцарапывая ржавчину.

Чего она хотела добиться? О чем поговорить? От одной мысли, что ей придется идти от остановки к дому стало неуютно и страшно. И в то же время Амти понимала – отчего-то ей было невыносимо там, у госпожи Тамии, с остальными. Лучше было трястись в автобусе от страха и поездки по плохой дороге, чем оставаться там.

Амти и сама не понимала, почему. Она подышала на занемевшие от холода пальцы, выглянула в окно. Проносились мимо темные столбы, соединенные невидимыми в ночи проводами, далекое зарево города плясало на горизонте. Когда очередной отблеск фар лег на стекло, Амти увидела свое отражение – растрепанная, бледная и взволнованная. Она прекрасно понимала, как эгоистично поступила, но стыдно ей не было.

Когда Амти увидела среди снежных полей очертания знакомых домов, она встала, пошла к двери, крепко держась за поручни, ее снова немного мутило.

– На остановке остановите, пожалуйста, – сказала Амти негромко, боясь, что водитель ее не заметит.

– Погромче, мышка, – засмеялся кто-то из парней. А потом Амти почувствовала, что кто-то дернул ее за юбку. Она вскрикнула, и парни засмеялась.

– Да, вот так!

Амти подумала, что Эли бы точно им что-нибудь сказала, но сама только поправила юбку и замерла, как будто так про нее могли бы забыть. Как только автобус затормозил, парни засмеялись над ней, предлагая покататься с ними, так что Амти пулей вылетела из автобуса, запнулась и едва не упала, но кто-то ее подхватил. У Амти сердце замерло от страха, но потом она вспомнила прикосновение. Это был Шацар. Амти запрокинула голову вверх, посмотрела на него. Лицо его сохраняло безразличное выражение, он легко поставил ее на ноги. На Шацаре была шинель в пол и армейские сапоги. Амти видела его таким, на папиных фотографиях времен Войны. На них он выглядел лет на пятнадцать моложе, папа же выглядел моложе на тридцать лет.

– Что вы здесь делаете?

– Я предположил самый логичный для тебя маршрут, – сказал Шацар.

– А почему вы в шинели?

– Я часто ее ношу. Это не форма, только стилизация. Странно, что тебя волнуют такие вещи в полвторого ночи на остановке.

Амти огляделась. Кроме них на остановке никого не было. Фонарь выхватывал фанерную перегородку с неприличными надписями и заплеванную урну, набитую бычками и промасленными газетами.

Амти сказала тихо:

– Хорошо, что мне не придется идти одной. Спасибо вам.

Они двинулись от остановки в сторону домов. Сначала шли бедные, деревенские дома поселка. Поселок спал глубоким, беспробудным сном, им вслед не лаяли даже собаки, тишина стояла как кисель – вязкая, липкая. Наконец, Шацар сказал:

– За что – спасибо? Если бы я захотел, я мог бы забрать тебя на машине. Так было бы безопаснее и приятнее.

Амти, не зная что на это ответить, подхватила с земли длинную, тонкую ветку, воткнула в сугроб и пошла дальше, вспарывая веткой снег. Они шли рядом молча, минуя поселок, принадлежавший Шацару и минуя элитные дома, так же принадлежавшие Шацару.

Ему все здесь принадлежало, даже жизни их принадлежали.

Они вошли в ее дом, в темноте такие знакомые очертания мебели, отблеск зеркал, запах старой косметики, оставшейся от мамы – все показалось Амти нереальным. Когда Шацар включил свет, ничего не изменилось – собственный дом был для Амти чужим и далеким.

Шацар только расстегнул шинель, даже не успел ее снять, как Амти обняла его, прильнула к нему близко и сильно, чувствуя тепло его тела и холодное сукно шинели. Она услышала, как бьется его сердце и не поверила этому.

Он стоял неподвижно, пока Амти обнимала его. Она не знала, сколько времени прошло, ей было тепло и как-то по-особенному безопасно. Этот человек пытался ее убить, этот человек был виновен в смерти ее матери, на руках этого человека была кровь стольких Инкарни. Ей не должно было быть так спокойно рядом с ним, но ей – было. Амти стояла на цыпочках, чтобы слушать биение его сердца – мерное, живое. Шацар замер, и Амти не могла понять, что он чувствует. Наконец, он положил руку ей на голову, сказал:

– Ты закончила?

– Да. Извините меня.

Амти отстранилась, в собственном доме она чувствовала себя гостьей. Шацар неторопливо снял шинель, повесил и прошел в гостиную. Амти вспомнила свой сон про их с папой молодость.

– Наверное, вы любите папин дом? – спросила она. Сказать «наш дом» у Амти не вышло, она больше не имела к отцовскому дому никакого отношения.

– Когда-то, – ответил Шацар, и Амти даже не сразу поняла, что это – весь ответ. Она сняла сапоги и куртку, с удивлением обнаружив, что ее вешалка в прихожей все еще на месте. Как же папе должно быть одиноко.

Амти прошла за ним, встала у двери. Шацар сидел в темноте, вид у него при этом был такой, словно именно этим он и занимается в свободное от геноцида время.

– Как папа? – спросила Амти осторожно. Шацар пару минут молчал, и Амти сделала несколько шагов к нему.

– Плохо, – ответил он честно. – В конце концов, он потерял всех, кого любил. Скорбь – это естественно.

Амти захотелось сказать ему, что он потерял всех по его, Шацара, вине. По вине человека, который называл отца своим лучшим другом. По вине человека, который так и не сказал ему ни слова правды.

Это Шацар забрал у отца ее и маму.

– Я хочу увидеть папу, – сказала Амти. – После того, как мы сделаем для вас все.

– Хорошо, – ответил Шацар спокойно. – Но ему будет больно.

Амти подошла ближе. Луна освещала лицо Шацара, придавая ему особенную, мертвенную красоту. Амти подумала, что для нового существа, получившего жизнь совершенно случайно, все уже предопределено. Амти не знала, что ему досталось от Шацара – цвет его глаз или его извращенный ум, однако в нем ровно половина принадлежит этому проклятому человеку.

Амти замерла недалеко от Шацара, не решаясь подойти ближе, как будто он был заразен, как будто носил в себе проклятье Адрамаута и как будто не его она несколько минут назад так отчаянно обнимала.

– Подростки – очень странные существа, – сказал Шацар. – Ты хотела приехать сюда, а теперь не хочешь со мной говорить.

– Почему вы такое чудовище, господин Шацар? – спросила Амти. У нее были все ответы, или почти все, однако она все равно спросила.

– Почему же, девочка? Я один из последних людей, которые все еще понимают, что такое грех.

Он посмотрел на нее, отсвет луны напоил серебром радужницу его глаз. Шацар протянул руку, ладонью вверх, будто хотел ей что-то показать. Но ладонь у него была пуста, беззащитная линия жизни шла к самому запястью. Он подманивал ее, как зверька, показывая, пустую ладонь.

Амти коснулась кончиками пальцев его ладони, прошлась по линии сердца к линии жизни. Шацар резко сжал руку, но Амти успела отскочить. Он играл с ней. Амти снова сделала шаг вперед, прикоснулась к кончикам его пальцев, и снова отдернула руку прежде, чем Шацар ее схватил.

– Зачем тогда вы делаете такое с миром?

– С миром, девочка, строго говоря сделать ничего невозможно. Реальность, это не больше, чем чернильное пятно в психологическом тесте, экран для проекции собственных психотических фантазмов, вожделений и фобий. С людьми – да, а с миром нельзя сделать ничего неправильного, кроме окончательного уничтожения.

Он помолчал, ожидая, пока она снова к нему прикоснется. Амти хмыкнула, она играла в «кис, кис – брысь» с самым опасным человеком в Государстве. Было в этом что-то ироничное.

– О чем ты хотела поговорить, Амти? – спросил Шацар. – Полагаю, у тебя была веская причина.

Он снова попытался поймать ее руку. Амти была уверена, что он просто поддается ей.