Текст книги "Крепче стали, острее меча..."
Автор книги: Дарья Радиенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Дарья Радиенко
Крепче стали, острее меча…
Все глубже сумрак, все длиннее тени.
Ровно горит свеча, и мерцает вода в стеклянном сосуде. Так повелось издревле – «В доме своем я встречаю тебя водой и огнем»…
«Я не огонь зажигаю, а душу и сердце свои зажигаю по тебе навсегда».
«Где будешь ты, там и я».
«Отныне и во веки веков».
* * *
Вечер. Ярко освещенный салон на первом этаже длинного здания, которое тянется вдоль шумного столичного проспекта. Вместо наружной стены – витрина из отдельных стекол, как в теплице. Прохожие с любопытством заглядывают внутрь, а посетителям открывается вид на далекий город внизу, лежащий под светлым небом среди темных древних холмов, мост над улицей и современный торговый центр напротив, с буквами по фасаду: «АТРИУМ». В общем, хорошее место.
Юный мастер татуировки, в джинсах, футболке с крылатым черепом и пестрой бандане, трудился над заказом уже полчаса. Правда, работа была несложной – какая-то надпись латинскими буквами, шрифт простой, образец на флэшке принесла сама клиентка… Его внимание отвлек только небольшой переполох, когда в проем под крышей влетела синица.
– Ой, она сейчас начнет биться и разобьется!.. – рыженькая девушка-парикмахер, сама чем-то похожая на воробья, вскочила с кресла, отбросив журнал «Афиша».
– Да вы ее не трогайте, она вылетит…
– Это хороший знак, вообще-то! На счастье. – Вторая сотрудница, с буйной копной черных кудрей, на миг отвлеклась от разговора по мобильному, потом снова продолжила беседу. «Да короче!.. Не, ну ты напряжный человек… Что ты мутишь? Что „не могу?“ Да не надо мне извиняться…»
Синица подлетела к мастеру и стала заинтересованно наблюдать за процессом, но тут он решил, что должен сделать перекур.
– …Да ладно, хорош свистеть! Чего тебе неудобно? Это спать на потолке неудобно, а все остальное… Ага… Слышишь, родимый, короче, все с тобой ясно. Да все, блин! Конец связи! – черноволосая выключила мобильник, устало выдохнула: «Ох и козлина…» и, потянувшись, встала навстречу вошедшей посетительнице. – Здравствуйте, что вы хотели?…
…И откуда они ведают, что добрый знак? Это же наше поверье. Только у нас говорили – синивица. Сколько лет минуло, иные люди кругом, иная речь. А слово осталось…
* * *
Хорошее слово – фрилансер, правда? Мне тоже нравится. Что-то такое сверкающее, легкое… как полет серебряной стрелы… Да ведь это и значит – вольный стрелок! Или, вернее, копьеносец. Конечно, на самом деле нет у меня никакого копья, да владеть им девушке и ни к чему. Компьютер есть… А говорится так просто потому, что ты сам себе хозяин, и волен наниматься на службу к кому угодно – где платят больше. Например, в бюро переводов.
Такое занятие как раз по мне, – скажу без похвальбы, я с детства легко училась иноземной речи… Английский язык, он простой – куда проще латинского, а с нашим и не сравнить. Да и бумаги эти переводить не трудно, они все похожи: стороны чего-то там обязуются, действуя разумным образом и в надлежащем порядке, соответственно… Иной раз, правда, пишут неясно, так что и десяти строк за час не сможешь перевести. Но тут надо самый смысл уразуметь – и уже на своем языке писать, как внятнее… А ходить на работу не надо, можно вставать и ложиться когда захочешь. И переводить хоть днем, хоть ночью. Чаще, правда, и днем, и ночью, – особенно если срочный заказ, как этот: учредительный договор, двадцать два рабочих дня, триста восемьдесят страниц… Но деньги мне очень нужны. Чтобы побывать в этом городе снова.
Вале, говорили там на прощание. Будь здоров. Сальве – здравствуй, привет тебе…
На такси, на городском транспорте, на крышках люков – буквы SPQR: Senatus Populus Quiritium Romanus, «сенат и граждане Рима». Граждане Рима больше всего любят говорить по мобильному. Толпы народа, бесконечные магазины и кафе, туристы в шортах, с фотоаппаратами и рюкзаками. Всюду полно древнеримских сувениров и тех, кто их покупает: капитолийскую волчицу размером с сигаретную пачку, голову или бюст античной богини, пластиковые легионерские доспехи.
Нормальный современный город, в котором древние руины выглядят как декорации – и впечатление усиливается от того, что они дополнительно украшены декорациями современными, даже живыми. Рядом с Колизеем жуют пиццу и пьют пиво гладиаторы, цезари и центурионы, – на случай, если кто-то пожелает увековечить себя в компании древних римлян. Желающих хватает, особенно женского пола. Иногда кто-нибудь из этих ребят неожиданно замахивается мечом на туристку помоложе и посимпатичнее, та жизнерадостно визжит, окружающие спешно выхватывают видеокамеры. В общем, очень интересно.
Чтобы эффект от созерцания Колизея оказался наибольшим, приходите к его подножию на закате: к этому времени зажигается подсветка.
Тянет меня в этот город, будто силой влечет. И нет покоя.
Будем опять жить… Забудем, кто есть мы…
Что было, что будет… Что еще ты мне нагадаешь, расена, жендча с рода ини?…
Ми не ворожея…
Хоть раз еще свидеться. А больше мне ничего не надо.
* * *
Это написано в любом путеводителе: вода здесь до сих пор течет из горных источников по водопроводам, построенным еще до новой эры.
А вкус у нее другой. Ведь раньше она была дождевая, ее дарил квадратный кусочек неба в кровле атриума. Тысячи невидимых капель срывались с высоты и, на миг сверкнув в полутьме, с ровным плеском падали в бассейн недалеко от очага, так что небесная вода соседствовала с земным огнем – и текла дальше, в подземный колодец… Атриум, мост между небом и землей, сердце каждого дома, обитель родных богов… Так было…
Мерцающий вечерний город – как луг, полный светляков. И не разберешь, где Коллина, где Палатин… если они еще есть. В этом городе и раньше можно было заплутать, а уж теперь, наверно!.. Интересно, Субура хоть в чем-то осталась прежней? Шумная днем, глухая и темная ночью, мешанина домов и кривых переулков, мощеных гравием, толпы лихого сброда… Под вечер, говорили, лучше туда не соваться. «Я не боюсь ходить одна»… А Этрусская улица? По-прежнему ли о ней идет молва, что там живет бессовестный народ и те, кто торгует собой?… Может, название и есть – на карте. А того города нет все равно.
Ну, а этот, другой, – хуже он или лучше? Не разглядеть. Он прячется за мелькающими огнями реклам, за холодным светом витрин, этот новый город, который по-прежнему называют вечным. Красивый столичный город, похожий на все столичные города… Не лучше того. И не хуже. Просто другой.
А его жители? Они такие, как есть, кому-то могут нравиться, кому-то нет. Прежде всего, они не потомки… тех. Разве что наследники – не по крови, а по праву нового жильца, занявшего дом после смерти хозяина. Он открыл кассу в прихожей, за плату показывает найденный им антиквариат и, чтобы развлечь гостей, рядится в одежды прежних владельцев.
* * *
Туристы, туристы – и поодиночке, и с экскурсиями. Посмотрите налево, посмотрите направо, на эти камни, овеянные дыханием веков, хранящие отпечаток седой старины… К Колизею по утрам приезжают несколько грузовиков с битым мрамором – чтобы желающие могли урвать кусочек древнего Рима на память. Ну это пускай, – а то бы и правда остались от него рожки да ножки.
Форум – в основном, реконструкция. Туристы с мороженым и колой лазят по мрамору, как муравьи. Шумная толпа. Хотя ведь и раньше так было… И тоже хватало здесь приезжего люда… Разве что без фотоаппаратов.
«Есть ли что суетливей форума? Но и там можно жить спокойно, если деться некуда. Хотя, если б можно было располагать собой, я бежал бы от одного вида, не то что от соседства форума»… Так было…
Здесь останавливались, провожая человека в последний путь. И его наследник или ближайший родич говорил о нем похвальное слово, рассказывал обо всех его славных деяниях, чтобы запечатлеть их в памяти живых…
«В заключение я скажу, что ты все заслужил, но далеко не за все нам удалось воздать тебе по заслугам. Твоя воля – закон для нас; если окажется возможным еще в чем-нибудь исполнить ее, мы не преминем.
Да хранят твой покой боги… Прощай! Мы все последуем за тобою – в том порядке, который нам назначит судьба».
Женщинам плакать громко и голосить было нельзя, надо было держаться достойно. В законе так и говорилось – «воя на похоронах не поднимать». Даже потом, в тот самый миг… когда зажгут погребальный костер… Считалось, что не слезы нужно проливать по умершему, но кровь, – такая жертва будет угодна его душе. И там, возле костра, заставляли рабов сражаться насмерть. Так было заведено. Это потом уже бои стали показывать в цирке, на потеху толпе. А раньше – только на похоронах…
А поминали на девятый день, как сейчас… так повелось издавна.
«Да вознаградят вас боги, друзья, и да пребудут они милостивы к вам, странники. Идите и возвращайтесь здравыми и невредимыми. А вы, бросающие здесь цветы, да живите долгие годы…»
Когда-то на Форуме стоял камень, от которого начинался отсчет главных дорог страны. Отсюда и поговорка – все дороги ведут в Рим. Особенно в туристический сезон. Вокруг постоянно снуют люди, так что даже не выберешь свободного места, чтобы отснять хоть несколько фотографий… Конечно, в интернете можно найти снимки лучшего качества, чем сделанные самой. Вот разве что тебя на них не будет. А зачем это нужно? Чтобы показать другим – смотрите, я на фоне древнего Рима? На других наплевать. Ну, а для себя – не нужно тем более. Говорят, на память… Как будто иначе можно забыть. Я и так всегда помню о том, что была здесь…
Здесь, где вливалась в Форум улица Аргилет, был храм двуликого Януса, охранителя входов и выходов, покровителя всех начинаний. Во время войны врата храма распахивали настежь – чтобы бог выступил на помощь воинам. И закрывали только после того, как воцарится мир. Так вот, многие за всю свою жизнь не видели этот храм закрытым…
Словно некие силы постоянно толкали их к войне. Говорят, жажда власти над другими народами… Не только. Да, они полагали, что народ, происходящий от самого Марса, призван быть владыкою мира. Но это было потом. А тогда они были вынуждены воевать, чтобы выжить среди сильнейших соседей, – ведь натиск бедствий был таков, словно их и впрямь ниспослали бессмертные боги, желая знать, выстоит ли римская доблесть… И вынуждены были захватывать чужие земли – потому что своей, неплодородной и скудной, не хватало на всех. Так повелось, что лишь земледелие и войну они считали достойным занятием. Хваля доброго мужа, хвалили его как умелого хозяина и славного воина. А все остальные дела считали равно далекими от правды и справедливости, – презирали и торговлю, и ремесло, а ростовщичество было для них хуже разбоя…
И так о них пошла слава, что римляне считают войну прекрасной, потому что война по-латыни – «bellum», а «прекрасная» – «bella». И что проигрывают они сражения, но не войны. А побежденные ими расены из Вей, те, кому довелось полураздетым и безоружным пройти под позорным ярмом, говорили злее: «римляне, как саранча – убьешь одного, придут десять…»
* * *
– …А я хочу себе сделать руны, – рыжая, подойдя к девушке, сидящей на кушетке, рассматривала ее нательную роспись. – Меня вообще прикалывает все такое, древнее… Только не могу решиться…
– Почему?
– Так… как-то… пока не решилась. А очень больно?
– Да нет! Вы попробуйте.
– Ну, как-то…
– Вы же видите, сколько людей это делают. Значит, ничего страшного.
– Ага. – Черненькая обернулась, продолжая водить феном над головой клиентки. – Помнишь того, с волком? Рисунок, наверно, два часа выбирал из каталога, все мозги Лехе продолбал… Короче, выбрал – такой зверский волчара, пипец: типа оборотень, на луну воет, и так из пасти кровь, бэ-э. «О, вот это супер, вот это супер…» А потом потерпел двадцать минут и говорит – все, я больше не могу! Давайте завтра!
– И что, не пришел?
– Ну, тут – куда ты денешься… когда разденешься! – Она хмыкнула. – Пришел, доделать же надо.
– Ой, а я так люблю мистику, где про оборотней, и все такое… – рыжая задумчиво вздохнула. – Нет, я понимаю, это как бы силы зла, но мне их как-то всегда жалко… Особенно этот фильм, где Том Круз, такая лапочка, прям на слезу пробивает! Блин, ну как он называется?… «Интервью с вампиром!» Недавно шел по НТВ, вы не смотрели?
Девушка покачала головой.
– Ну, если будут повторять – посмотрите! А у вас вообще кабельное или спутник?
– Вообще-то у меня нет телевизора…
– Это как?…
– Ну, так… Нет.
Черненькая снова резко обернулась и уставилась на нее, что-то напряженно соображая.
– А! Вы, наверно… верующая, да?!
– Нет, нисколько. Просто он мне как-то… не нужен… – она пожала плечами и вдруг от души рассмеялась. – Может, я не умею его смотреть?
– Пипе-ец… Я лично без телека жить не могла бы, это сто процентов! «Комеди клаб» всегда смотрю, «Наша Раша», – поржешь, расслабишься… Да, а я подумала, вы какая-то сектантка, что ли… Еще смотрю – юбка длинная, ну, думаю, все понятно. У нас соседи были из баптистов, так им вера запрещает смотреть. Только я с них угорала: как зайдут за чем-нибудь, так и зырят на экран! У себя дома, типа, нельзя, а в гостях можно… Такой прикол!.. Да, а вы что – совсем не верите в бога?
– Я думаю… тем, кто выше нас, все равно, верим мы в них или нет. – Она, помолчав, улыбнулась. – Достаточно их просто уважать.
Вошел мастер, а следом за ним – еще одна посетительница, и к ней поспешила рыженькая.
– Значит, краситься будем… У вас орех?
– А? – та не расслышала, рядом жужжит фен.
– Я говорю, у вас орех?
– Что??…
– Цвет! Цвет у вас какой? Орех?!
Услышав сдавленный всхлип и боковым зрением увидев, как клиент извивается на своем ложе, мастер задал закономерный вопрос: «Что, больно?» Потом они смеялись оба.
– А вообще как ощущения?
– Хорошо.
– Ну, ты экстремал, беспонтово!
– Да нет, я не замечаю просто…
Он усмехнулся.
– Да, каждому свое…
– То есть?
– Многие говорят, типа сильная боль. А есть еще варианты… я тут на днях одному штрих-код набивал, так он вообще потерялся.
– Как?
– Ну, сознание потерял! Неадекватный человек, конечно… Но я к тому, что у всех своя реакция… Вот ты так, вроде тебе в кайф. Что, реально ничего не ощущаешь?
Рассмеявшись, она призналась, что вообще-то ей невыносимо хочется спать – две ночи без сна, опять срочный перевод.
Она не всегда занималась переводами, но об этом лучше не вспоминать. И тогда она не носила длинные юбки, а одевалась совсем по-другому. Как и положено при таком занятии.
* * *
Людей все меньше, туристская толпа начинает редеть. Да, ведь там написано – ун'ора прима дель трамонто, закрывается за час до захода солнца…
«Любуясь сейчас античной архитектурой, мы любуемся скелетами».
Колонны храма Сатурна белеют, как кости. И, как кровь, сквозь них пламенеет закат.
Все глубже сумрак, все длиннее тени.
А тогда…
Тогда этого храма здесь еще не было, его построили через одиннадцать лет. И освятили в тот день, когда издавна полагалось чествовать бога, – в день сатурналий, семнадцатого декабря. Это был праздник окончания жатвы и зимнего солнцестояния, время отдыха и забав. В городе устраивались пышные гулянья, игры… А дома тоже праздновали весело! Комнаты украшали зелеными листьями лавра, щедро накрывали стол, звали гостей – и даже рабов сажали рядом, как равных. Дарили друг другу подарки, на счастье: глиняный светильник, красивые восковые свечи… еще лепили разное из теста – маленьких богов, человечков, зверей… тоже в подарок…
А через много веков христиане постановят, будто бы рождение их бога надо отмечать именно в конце декабря. Так им довелось примириться с обычаем, которого не смогли отменить все их законы.
Самого храма нет и сейчас, есть копия. Да и то, как бы он мог сохраниться, если в средние века добрые католики пасли скот на месте нечестивых языческих святилищ, и это место так и называлось – кампо ваччино, коровий луг. Так что из камней, разбросанных здесь, настоящих – немного. Ну, например, вот этот, черный, испещренный загадочными письменами, на могиле Ромула. Прочитать эту надпись так никому и не удалось – только одно слово, «царь»… Рассказывали, что когда жена Ромула пришла на могилу, с неба спустилась звезда и зажгла ее волосы. И она вознеслась на небо и тоже стала звездой. Красивое сказание – а может, и быль, кто знает. Ведь столько лет прошло, а в древности всякие дива случались… Известно одно – с той поры в Риме превыше всех женщин почитали вдов, которые хранят верность умершим супругам.
И на свадьбе, по обычаю, ждали, пока взойдет вечерняя звезда. Наверно, та самая. Потом жених и его друзья с оружием в руках уводили за собой невесту, как бы похищая ее из родительского дома, и при свете факелов провожали в дом жениха, и он должен был перенести ее через порог. Брал в руки зажженный светоч и кубок с водою и говорил: «В своем доме я встречаю тебя водой и огнем». А она отвечала ему такими словами: «Где ты, Гай, там и я, Гайя»… И обвивала дверь пряжей – в знак того, что будет хорошей женой, из тех, о ком говорят: «сидит дома, прядет шерсть». Может, иная и заскучала бы от домоседства, но вздумай она вольнее себя вести – это было бесчестье для мужа. Да на таких и не женились, кто привык к вольности… Вообще законы были строги. Знатный человек мог взять в жены только девицу, равную себе по рождению. И преступить этот закон не смел никто. Правда, позднее его отменили… через много лет…
А обручальное кольцо было железным, и его надевали на безымянный палец левой руки – откуда идет вена к сердцу.
«Как кровь живет в моем теле, так всегда будешь ты жить в моей душе.
Отныне и вечно ты будешь единственным светом, озаряющим мои пути,
и никто и ничто не затмит тебя в моих глазах,
пока дыхание мое не прервется, взор мой не угаснет и сердце мое не охладеет.
В присутствии хранителей четырех стихий, перед лицом великих богов
биением сердца и обещанием уст вручаю себя тебе.»
* * *
Странно: когда пришлось побывать на том месте еще раз, оно как будто стало другим. Может быть, потому, что все еще больше занесло снегом… А может, и не только поэтому.
Те же черные камни, и белые холмы, как оплывшие свечи, и деревья, черные на белом, и молчание вокруг. Все так же… и все по-другому. Наверное, так и должно быть.
Разве можно когда-нибудь вернуться на то же место? Нет – как нельзя дважды войти в одну и ту же реку. А тогда был день, который можно пережить лишь единожды…
«Где будешь ты, там и я»…
* * *
Путеводитель, конечно, вещь нужная. Но вообще интереснее бродить наугад – выбирая первую попавшуюся улицу на карте… Ну, хотя бы вот эту.
Ярко светит солнце, по-утреннему бодрые экскурсанты спешат занять столы в уличном кафе. Гид вещает что-то обычное – посмотрите туда, посмотрите сюда, – но по-английски, так что невольно прислушаешься. «Мы с вами находимся на улице Биссолати. Обратите внимание на кинотеатр „Фьямма“. Его название примечательно тем, что хранит память о давно ушедших веках. Некогда здесь был поворот на виколо делле Фьямме – переулок Пламени. Назывался он так потому, что, согласно описаниям старинных авторов, в этом переулке – у стен древней виллы Массимо – стояла загадочная скульптура, изображающая руку в огне. Существуют разные мнения о том, кто и когда ее создал, а также о ее символическом значении, но исследователи так и не пришли к единому выводу…»
Возле мэрии – знаменитая Капитолийская волчица. Раньше ее статуя находилась на Форуме, но жила она, по легенде, именно здесь. Возвышаясь над площадью, она кажется белой на фоне облаков и задумчиво смотрит на людей, копошащихся внизу. Глаза у нее женские и почему-то грустные. Может, она знала, что пройдет время, и один из этих смешных человечьих детенышей, жадно припавших к ее сосцам, убьет другого?
Волчицу создали враги римлян – те, кого они называли этрусками. И, наверно, поэтому что-то в ее оскале напоминает загадочную улыбку на лицах этрусских статуй. Она знала, какая судьба ждет победителей, разграбивших Клевсин, Руселы и Вельсну…
«Архитектурный ансамбль Капитолия – идея Микеланджело, от рисунка на мостовой до дизайна и расположения фасадов дворцов: палаццо Сенатори, палаццо Консерватори и палаццо Нуово. В центре площади на пьедестале возвышается конная статуя Марка Аврелия»…
Здесь очень красиво. Но неужели это та самая площадь?
Храм Юпитера Капитолийского… Да, вот на этом месте… И не подумаешь, что здесь высилась такая громада. Тарквиний Гордый замыслил возвести его – не столько во славу бога, сколько в знак своего царского могущества, из тщеславного стремления возвеличить свое имя. Он силой принуждал народ трудиться на постройке, тяжко карая непокорных. Но, видно, даже сам Юпитер разгневался на него за неправедные дела, потому что не позволил царю увидеть храм завершенным. Достроил его свободный римский народ, свергший царскую власть…
Они почитали наших богов. Только стали называть их по-своему: Сатра и Велха нарекли Сатурн и Вулкан, богиню Уни – Юноной, Менрву – Минервой… Не боясь земных владык, они не привыкли унижаться и перед небесными – и поклонялись им, не теряя достоинства. Войдя в храм, став перед лицом бога, восседающего на престоле в короне и с жезлом из молний в руке, оставляли ему дары и говорили: «Я даю, чтобы ты дал». И твердо верили, что, получив свою дань, бог исполнит желаемое – по справедливости… Правда, еще больше, чем грозных богов пантеона, они чтили своих семейных ларов – хранителей дома и очага, и тех, кто помогает растить урожай, и духов гор, источников и деревьев, а еще богов Чести и Верности, Победы и Согласия. И, не ведая облика этих божеств, обращались к ним так: «Кем бы ты ни был, мужчиной или женщиной»…
А еще полюбили ворожбу – они ее называли этрусским знанием. Гадали, как водится, по копьям, по печени жертвенных животных, по голосу и полету птиц. Ну например, если ворон летит слева – быть беде. Если справа – это хороший знак, на счастье…
* * *
– А можно от вас позвонить?
– Что, деньги на счету кончились?
Она сказала, что у нее нет мобильного, и он, конечно, не поверил, но дал свой, – стационарного телефона здесь не было. Поверил в следующий момент, когда она, набрав номер, так и не нажала кнопку вызова.
– Атас, я в шоке!.. А почему ты не заведешь мобильник?
– Да не нравится мне. С ним, как на привязи.
– А, типа напрягает, что могут достать? Так отключила, и все!
– …О, к нам кто-то идет. Толстое красивое животное! – девушки приветствовали серого кота на окне, не видя, что в это время вошла новая посетительница – тоже довольно внушительных габаритов… Коту под общий смех насыпали корма, и он, окинув всех важным взглядом, неспешно приступил к трапезе.
Рыженькая подошла, стала возле карниза с китайскими висюльками:
– Ой, я смотрю, и прям колотит. Вот так иглой по коже… – она передернулась, видя, как выступает кровь, смешиваясь с краской. – А вам как?! Ну, вы, наверное, привыкли!
– И правда, уже седьмой раз. Стоит только начать, потом еще тянет…
Узоры на ее запястьях, плечах и щиколотках были одни и те же – ломаные линии и завитки, и еще что-то вроде свастики, только не из углов, а с закругленными концами.
– А этот рисунок, он что-нибудь значит?
– Его называют «Колесо жизни». Очень древний знак, символ вечного движения… А еще солнечной энергии, четырех главных стихий, четырех сторон света и времен года. – Та засмеялась. – В общем, можно выбирать, что по душе.
– А что означает эта надпись? – рыжая попыталась прочесть буквы, которые, выходя из-под иглы, браслетом охватывали предплечье. – Это на каком языке?
* * *
Разве можно, путешествуя по этому городу, не побывать ни в одном музее? Их здесь вообще очень много, но лучше всего, наверно, вот этот – римской цивилизации. Там должно быть собрано все самое главное!
Монолитное темно-серое здание, дверь мерцает в темной глубине колоннады, как вода на дне колодца. Внутри неожиданно тихо.
Главное – это Колизей, Ватикан и фонтан Треви. А здесь туристы бывают редко.
Город великий, племя где то, что народы повергло,
Запад с востоком пред консулами твоими склонив?
Статуи, и правда, как живые. Их создатели считали, что нет нужды лгать в портрете – личность римского гражданина и так драгоценна, и его никто не приукрашивает, потому что он и так уважаем повсюду. Герои времен Республики: воин в доспехах или государственный муж, облеченный в тогу, суровые лица, жесткие складки одежд.
«Еще и тогда владели римляне всею вселенною…»
Что ж ты лежишь, о Рим, под пятою тевтона
В рабстве мужи твои, чтят захватчика волю
Погибель в богатстве, подрывающем силы… После завоевания Греции римляне познакомились с роскошью, переняли от побежденных любовь к искусствам и всяческим развлечениям. Дань, взятая с греков, была такой большой, что граждан освободили от налогов. Римляне увидели, что можно жить не только в войне и трудах, и постепенно изменили заветам предков – стали возводить вместо прежних скромных домов пышные дворцы и украшать их, проводили дни в праздном досуге.
Стыдно вещать про позор обреченного града!
Любит за деньги толпа; исчезла свободная доблесть
предков; вместе с казной разоренный лишается власти.
Рухнуло даже величье само, изъедено златом.
…Померкло владычество Рима,
честь сокрушилась его. И Рим, безнадежно погибший,
сделался сам для себя никем не отмщенной добычей.
Рим, погрузившийся в грязь и в немом отупенье лежащий…
Многие больше не хотели служить на благо отечества и, пользуясь обретенным богатством, нанимали вместо себя солдат. Это было в конце Республики, а потом прошли несколько веков Империи, и Рим все глубже увязал в роскоши и разврате… Ко времени нашествия варваров в городе уже не осталось людей, готовых пожертвовать ради него не то что жизнью, а даже покоем и благополучием.
Непобедимый, сдался ты всем нападавшим?
Мертв! лишь отбросы жалкие вместо тебя
Мертв! Тот народ, что империю дал нам
Рим, ты все ж пал, с гордым племенем, тебя сотворившим…
«Один добрый римский язычник стоит шести дюжин пресмыкающихся ничтожных отбросов общества, ударившихся в фанатичную иноземную веру!»
Они предали даже своих богов.
Как мы.
Призрачная улыбка на лицах этрусских изваяний… Историкам до сих пор почти ничего не известно об этом народе – кто они такие, откуда пришли на эту землю и куда исчезли. Есть предание, что они, спасаясь от гонений римлян, скрылись в глубокой пещере, а вход закрыли каменной стеной. И поныне там, в подземелье, хранятся их сокровища и священные книги… Конечно, это всего лишь легенда. На самом деле римляне дотла разорили города этрусков, а что не сумели разграбить, рушили и предавали огню. Из богатого наследия уцелела лишь малая часть, и то, что сохранилось, на века стало тайной: большинство надписей на этрусском языке не разгаданы по сей день. И никто не знает, почему эти письмена вырезали на бронзовых зеркалах…
…Когда-то от далекой звезды отделился луч и ударил в землю, и рассыпался на множество осколков, – это и были первые зеркала. Они хранили в себе свет неведомых миров, отражая божественную мудрость. Люди научились создавать их подобие из бронзы, и эти зеркала, творение рук человеческих, тоже стали окнами в иной мир. Боги запрещают смертным смотреть по ту сторону, взглянешь – и погибнешь! Но, читая слова, написанные на зеркале, можно войти туда, где есть тайна сна мертвого и сна живого, а в тайне – зримое и незримое. И познать то, что скрыто от людских очей… Что было, что будет…
Мои роче тои… рому давойу…
Я не боюсь ходить одна, все самое худшее со мной уже было. Когда хочется проклясть свою красу, потому что ничем не смыть этот липкий налет, остающийся после чужих взглядов и рук. Он исчезает бесследно лишь в глазах того, кто впервые взглянет на тебя по-иному…
Не знаю, был ли он на самом деле – этот осколок зеленоватого металла, который, если в него всмотреться, вдруг становится похож на поверхность озера с тысячью мерцающих глаз. И где я его нашла, и сколько мне тогда было лет. Может, это привиделось во сне… Я помню одно – ослепительно яркий полдень, холод металла на моей детской ладони.
«Тойе е ти нивть… дле нъжи…» Вот тебе нить для связи… Откуда я знаю эти слова?
Пластинка усеяна почти неразличимыми черточками, треугольными, полукруглыми – словно крохотные зрачки смотрят на меня из зеленой глубины. И я тоже вглядываюсь все пристальнее, пока муть не застилает глаза. А потом не вижу ни металла, ни своей руки, ничего вокруг. Вижу совсем другое, – закатное небо, и жаркий месяц в нем, как серьга. Поля темнеют вдали.
Гаснущий день отражается в круглых щитах. Жарко дышит пламя костра.
Люди возле темных шатров… да йе тени живьве…
А лиц не видно, и слов не разобрать – все снова исчезло.
Это стало моей любимой игрой, – я называла ее «смотреть картинки». Вначале они были смутными, как будто проступают из-под воды. А потом стали сменять друг друга и с каждым разом становились все четче, и слова я слышала яснее – сразу вспоминая, что они значат. Иногда звучали только слова, отдельно, – будто кто-то говорит вслух. Чаще всего по ночам, перед тем как заснуть… Хотя горести бывшие не сочтешь, однако нынешние горше… Слова сплетались в одну светлую нить. Споры прошлые не считайте… Бесконечная светлая нить, она все вилась и вилась. Место свое обступите цепью – будете его защищать днем и ночью!.. Она вилась, эта нить, и тянулась куда-то вверх, и звала меня за собой. Не место – волю! За мощь его радейте!.. Она вела, влекла меня за собой, светлая нить, свитая из слов. Будем опять жить… Будет все в прошлом… Забудем, кто есть мы… И, закрыв глаза, я видела будто со стороны, как протягиваю к ней руки, встаю и иду следом, а потом, наконец проваливаясь в сон, в тот же миг чувствовала, как падение превращается в полет, и вдруг просыпалась – там…
Я не хочу, да и не могу говорить плохо о женщине, которая меня воспитывала. Она часто напоминала о том, как я должна быть ей благодарна – и, конечно, имела на это право. Сладить со мной бывало нелегко, так что, может, от родителей мне доставалось бы еще больше… И, наверно, в тот день я действительно вывела ее из себя, если она выбросила в мусор мою коробку, где лежали разные мелочи. Нечего тащить в дом всякую дрянь.
Наверно, этот осколок металла был там, в коробке… Не помню. Плакать я, конечно, все равно не стала – назло. Тем более, что эта игрушка была мне не очень нужна, – тогда я уже могла видеть и без нее. Можно смотреть на воду, на стекло, в огонь. А порой можно и никуда не смотреть, просто закрыть глаза. Все равно это приходит само – или не приходит вовсе.
…Будем опять жить. Будет все в прошлом – забудем, кто есть мы. Чада будут, нивы будут, прекрасная жизнь – забудем, кто есть мы.
Расеюния чарует очи, никуда не деться от нее. Живы еще чада ее, ведая, кто они в мире.
