Текст книги "Жадина платит дважды"

Автор книги: Дарья Калинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– А родные или близкие друзья? – спросил лейтенант. – Они-то что говорят? Ведь такие есть у каждого человека.

– Вот и ошибаешься, с Зориным все не так. Один как перст. Имелись, конечно, сослуживцы, но после ухода на пенсию он ни с кем отношений не поддерживал. Перезванивались по праздникам, вот и все общение. А родных у него нет, он круглым сиротой в войну остался, потом не женился, детей нет.

– Так никому и не сказал, в какую сторону собирается? – уныло спросил лейтенант. – Даже примерно?

– Ну, это я могу тебе сам сказать. Твой портрет соседи опознали. Так что выходит: забрасывающий письмами убитую, шастающий по ярмарке маньяк и наш директор школы – одно лицо. А раз мы имеем труп, то вполне вероятно, что он привел свои угрозы в исполнение.

– А поскольку труп пропал, то вполне вероятно, что этот Зорин сейчас сидит и думает, что ему делать с телом дальше, – подхватил лейтенант.

– Я тут консультировался со специалистами, так они говорят, что это довольно странное поведение для маньяка, преследующего свою жертву. Обычно такие люди стараются захватить ее живьем, иначе для них вся игра теряет смысл. Ведь жертва не успевает толком осознать, что ее убийца и тот, кто заваливал ее письмами, – одно лицо.

– Лицо-то лицо, но как это его найти в многомиллионном городе? – почесал затылок лейтенант.

– Вот ты и думай, – посоветовал подполковник. – Ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать. Мы же тебе всеми силами будем помогать.

– Странное у нас отношение, – выйдя из кабинета начальства, сказал самому себе лейтенант. – Пока человек жив, никому дела нет до угроз в его адрес, но как только беднягу убивают, все землю готовы рыть, чтобы отыскать убийцу. А убитому-то ведь от этого уже ни холодно ни жарко. И Алина эта тоже хороша, не могла раньше ко мне прийти. Пошла к какому-то пенсионеру нерасторопному. Вот сама и виновата.

Завернув за угол, лейтенант увидел перед дверью своего кабинета двух девушек, терпеливо дожидающихся его.

– Вы нам велели приехать, а сами ушли неизвестно куда, – с обидой сказала та, что побойчее и повыше. – А у нас, между прочим, своих дел выше крыши.

– Какие же у вас, интересно, дела? – пробормотал лейтенант, пробираясь к своему столу с рассыпанными по нему копиями портрета, нарисованного Наташей. – У одной отпуск, а вторая, насколько мне известно, вообще безработная уже много лет.

– А мы и не говорим, что мы работой заняты, – фыркнула Мариша. – Пока вы раскатывали по стране, мы следили за нашим режиссером и клоуном. Знаете, как это трудно, когда подозреваемых двое, живут они в разных местах, а нас тоже только двое. Мы чуть не свихнулись.

– Да ну? – с нескрываемым ехидством удивился лейтенант. – И что же вам удалось узнать?

Они доложили ему о результатах своего расследования, в частности и про таинственного Моню, про которого никто не решался даже говорить.

– Моню я возьму на себя, – сказал лейтенант. – А вы подумайте, не встречался ли вам на ярмарке вот этот человек?

И он сунул девушкам под нос с таким трудом добытый оригинал портрета.

– Нет, – покачали они головами. – Это что же, убийца?

– Предполагаемый, – уклонился от прямого ответа лейтенант.

– Можно взять несколько штук и показать на ярмарке? – спросила Мариша.

– Уже, – буркнул лейтенант. – Редко вы там бываете, наши работники уже опросили всех на ярмарке.

– И что? – хором воскликнули подруги.

– Видели там этого человека, – сказал лейтенант. – Через день после убийства Алины видели. Он даже не счел нужным изменить внешность.

– И что он там делал? – мрачно поинтересовалась Мариша. – Кто его видел?

– Он ходил к гадалке, она его и опознала, – сказал лейтенант. – Эта, как ее, Элизабет, Элберет?

– Эльвира, – поправила его Даша. – Его интересовало что-нибудь конкретное?

– Ничего конкретного, просто пожелал, чтобы она ему погадала и рассказала, что его ждет в будущем.

– Но на какую-нибудь определенную женщину он гадал? – заволновалась Мариша.

– Как это? – удивился лейтенант.

– Да очень просто. Например, вот вы червонный король, потому что молоды и не женаты. А мужчина женатый был бы король треф. Так же и с дамами. Про даму, на которую он гадал, старикан должен был хоть что-то рассказать. Обычно те, кому гадают, комментируют чепуху, которую несет гадалка, – пояснила лейтенанту Мариша.

– Поговорите-ка вы с Эльвирой сами, раз такие специалистки, – вроде бы рассердился лейтенант. – Вы ведь почти свои люди на ярмарке. А за режиссера и клоуна спасибо. Это очень интересно, хотя и не так важно, раз у нас теперь есть наш маньяк. Может быть, они и затевали какую-то гадость против Алины, но не успели. И теперь, что бы они там ни замышляли, это уже прошло.

– Старались, старались, и все зря, – сказала с досадой Даша.

– Ты лучше думай, кого нам попросить, чтобы свел нас с Эльвирой, – перебила ее Мариша. – В прошлый раз мы не слишком-то с ней поладили.

– Странная особа. И соседка у нее не лучше. Кого-то собралась травить. Помнишь, кого Кеша любит словно родных детей. Пьет вино с Ростиславом, у которого роман с Ольгой. Захочет ли Эльвира с нами разговаривать?

– А вот мы ей про этот разговор и напомним. Если хочет, чтобы никто про ее делишки не знал, заговорит.

– А вдруг она и есть сообщница маньяка? – предположила Мариша. – Не зря он прямо к ней отправился, поди докажи, гадали они там или вынашивали очередные черные планы.

– Тогда зачем она выдала своего сообщника?

– Так ведь его могли видеть, когда он к ней заходил! – воскликнула Мариша. – Хотя странно, конечно, что он к ней среди бела дня поперся. Если они сообщники, то должны всячески таиться. Но все равно нужно с ней поговорить...

Эльвиры на месте не оказалось, а вот к дверям бородатой дамы стояла очередь из любопытных школьников. Обычно ее палатка не пользовалась большой популярностью: ну кого в наше время удивишь бородой, если сейчас даже пол меняют. Мы немного подождали Эльвиру, но она все не появлялась, а дверь ее палатки была не заперта и даже слегка приоткрыта. Недолго думая, мы вошли в палатку гадалки.

Тут уже кто-то сидел. Сначала мы подумали, что это еще один посетитель, но, привыкнув к полумраку палатки, увидели, что перед нами сидит и молча на нас смотрит благообразный маленький седенький господин с тросточкой в руках. Толком разглядеть его в полумраке было трудно, кого-то он мне напоминал, но кого, я так и не успела вспомнить, так как мужчина развил бурную деятельность. Он вскочил с единственного в комнате стула, галантно предложив его нам с Маришей, при этом сообщил, что сегодня дивная погода, а Эльвира должна быть с минуту на минуту.

Наши глаза уже достаточно привыкли к темноте, и мы смогли хорошо рассмотреть любезного старикашку, продолжавшего распространяться о том, какая великолепная гадалка эта Эльвира.

– Вы не пожалеете, что обратились к ней. Мне она в прошлый раз рассказала всю мою жизнь и приоткрыла завесу будущего. Теперь я пришел к ней снова в надежде, что она еще подробнее расскажет о моем будущем, – с непонятным воодушевлением говорил мужчина.

Вдруг Мариша вздрогнула, встала со стула и отошла в угол, где принялась рассматривать чучело жабы африканской.

– Я вам признаюсь, – тем временем стыдливо пряча глаза, говорил мне старичок, – вы кажетесь мне доброй девушкой и не будете смеяться над моими чувствами. Я полюбил женщину.

– Бывает, – посочувствовала я ему, пытаясь понять, что это с Маришей.

– Вот, вот! – воодушевился старичок. – Со всеми бывало, а со мной нет. Не смотрите на меня так удивленно. Я действительно никогда не знал, что это за пытка – любить женщину. И только теперь, будучи в преклонных годах, я полюбил по-настоящему, с терзаниями, взлетами и падениями. Но моя возлюбленная далека, словно звезда, порой мне кажется, что я уже близок к желанной цели, но один ее холодный взгляд, и я отлетаю назад – к началу пути. Признаюсь вам, я измучен.

Старичок не выглядел очень уж изможденным, хотя и пончиком никогда, похоже, не был.

– Не телесно, – поспешно сказал старичок, оценив мой взгляд. – Но меня измучила неизвестность. Мне необходимо знать, есть ли у меня надежда.

– И поэтому вы здесь? – спросила я.

Но ответить мой собеседник не успел, потому что Мариша вдруг взбесилась. Без видимой причины она набросилась на вполне мирного старичка. Она вцепилась в него буквально мертвой хваткой.

– Милицию! – вопила она. – Милиция! Даша, что ты стоишь, он же уйдет!

– Кто? – еле слышно прошептала я.

Но тут старичок пришел в себя.

– Позвольте, – ловко изворачиваясь в руках Мариши, шипел он. – По какому праву вы меня хватаете. Юная леди, вы ведете себя неприлично. Я буду вынужден принять меры.

Но Мариша его не слушала. Она продолжала требовать от меня бежать за милицией, Андреем и вообще тащить сюда всех, кого возможно. Не будучи уверенной, можно ли оставлять старичка в руках обезумевшей подруги, я все же направилась к выходу, рассудив, что самой мне все равно беднягу не вырвать из железных Маришиных тисков. И тут до меня донесся сдавленный стон, я обернулась в полной уверенности, что старичку пришел каюк. Но оказалось, что я ошиблась. Плохо пришлось Марише, должно быть, отчаявшийся дедуля применил к ней какой-то хитрый болезненный прием – моя подруга скорчилась в три погибели и приглушенно хрипела.

Так обращаться с подругами я даже себе не позволяю, а у меня есть на это куда больше прав, чем у этого старичка. Естественно, я возмутилась и угрожающе шагнула ему навстречу. Увы, это было последнее, что я помнила. Мир передо мной поблек, на уши навалили тюк ваты, и я отключилась.

Толстяк Никаловский не на шутку волновался. Впрочем, в последний год это состояние стало для него почти привычным, можно даже сказать, хроническим. Но сегодня режиссер волновался сильней, чем когда-либо. Он сам толком не мог понять, откуда взялась эта противная дрожь в ногах, ледяной ком в желудке и омерзительный вкус ржавого железа на языке. За целый день он так и не смог проглотить ни кусочка пищи, даже долька любимого апельсина застревала в горле, разбухая до размера египетской пирамиды.

Эти ощущения появились у режиссера после недавней встречи в кафе, где он просил передать Моне, что временно выходит из игры, так как возле него подозрительно много милиции, которая следит буквально за каждым его шагом. Но и после этого легче ему не стало. Где-то в глубине души поселился червячок страха, который за два дня вырос до размера дракона, пожиравшего толстяка изнутри.

Было еще утро, но Никаловский чувствовал себя уже совершенно измочаленным. Он сделал себе чашку очень крепкого кофе, но и он не взбодрил. Не пойти на съемки? Но он представил себе, как будет валяться совсем один в этой огромной квартире – жена, дочь и мать сейчас отдыхают вдали от него, – и страх сковал его внутренности. И тут раздался телефонный звонок, заставивший его массивное тело подпрыгнуть почти на полметра. Выругавшись и растирая тапком расплескавшийся кофе, Никаловский с опаской снял трубку.

– Будь сегодня к восьми вечера на ярмарке, – сказал ему хорошо знакомый голос, от которого режиссера кинуло в холодный пот. – Ты знаешь где, – прибавил тот же голос, и в трубке раздались короткие гудки отбоя, которого режиссер даже не услышал.

Остекленевшим взором он смотрел куда-то вдаль, не замечая, как остатки кофейной жижи стекают по его животу и ногам.

...Я пришла в себя оттого, что кто-то обильно поливал мое лицо холодной водой. Открыв глаза, я завопила от ужаса, увидев, что надо мной склонилась чья-то жуткая густо обросшая бородой физиономия.

– Детка, что с тобой? – спросил нежный женский голос.

Решив, что у меня бред, я снова закрыла глаза. Когда я их открыла, надо мной склонились уже два лица. Но их я, к счастью, хорошо знала. То были Эльвира и Карабас.

– Это вы, – прорыдала я. – А что случилось, где Мариша?

– Тут я, – послышался родной голос, и передо мной возникла моя подруга. – Тебя вырубил тот старикан, – сказала она. – Так же, как и меня. Никогда бы не подумала, что у него столько силы.

– Кто это был? – приподнимаясь и садясь, спросила я.

– Ты не узнала? – удивилась подруга. – Это же тот самый тип с портрета – маньяк!

При этих словах мне снова стало плохо.

– Маньяк? – едва слышно прошептала я.

– Я тоже его не сразу узнала, – вдохновенно принялась рассказывать Мариша. – Нас с тобой сбило с толку, что он сидел тут и ни капельки не нервничал. Сама не знаю, зачем я вытащила его портрет, но, когда вытащила, меня словно громом поразило, и я решила, что нужно его немедленно задержать.

– Остальное я видела, – сказала я.

– Интересно, что он тут делал? – спросила Мариша, подозрительно глядя на Эльвиру. – Говорил, что пришел погадать.

– Вполне возможно, – пожала плечами гадалка. – Он у меня уже был, я говорила в милиции. Был в восторге от того, что я ему наплела, даже удивительно, что пожилой человек, а такой доверчивый. Я даже пожалела, когда узнала, что он преступник и больше мне не доведется ему погадать. Очень приятно было с ним работать, его не интересовали ни деньги, ни бизнес, а только любовь. Такое в наше время встретишь только у некоторых женщин. Да и то в понятие любовь они вкладывают семейные отношения мужа, достаток, который будет им муж обеспечивать, а этот старичок пылал чистым чувством.

– Он что же, не знал, что его милиция ищет и у всех на ярмарке есть его портреты? – удивилась я.

– Вполне возможно, что и не знал, его же никто не предупредил, – сказала Эльвира. – А потом, девочки, вы ведь тоже не сразу его узнали.

– О черт! – простонала Мариша. – Как подумаю, что убийца был у меня в руках, а я его упустила, – так выть от досады хочется.

– Не надо, – попросила я. – Ты же не могла знать, что он так хорошо владеет приемами самообороны. В милиции нас не предупредили.

– Впрочем, еще не все потеряно, – приободрилась Эльвира. – Мариша, ты ничего такого не кричала, что бы натолкнуло деда на мысль, что его ищет милиция? Ну там: «Маньяк проклятый, поставят тебя к стенке, будешь знать, как письма мерзкие писать и девушек убивать!»

– Нет, ничего такого, – поразмыслив, сказала Мариша. – Требовала позвать милицию, но это ведь обычно так кричат.

– Ладно, может, он решит, что ты просто буйно помешанная и тебя мигом изолируют. А если ему так уж нужно погадать, он может еще раз прийти, – сказала Эльвира. – Даже во время вечернего представления. Во всяком случае, будем на это надеяться.

– Надо решить только, как ты дашь знать милиции, – сказала Мариша.

– Милиция нам не понадобится, – возразила Эльвира. Справимся своими силами, позовем наших ребят, они мигом скрутят старичка – его приемы им не страшны. А вы возьмите у меня газовый баллончик и ступайте прогуляйтесь по ярмарке. Увидите деда – прысните в лицо чуток, ему хватит. На несколько минут будет обезврежен. Только сами старайтесь не надышаться гадостью, а то и позвать никого не успеете.

Эльвира осталась в палатке, а мы отправились на поиски добровольцев посидеть в засаде и отомстить за Алину. Таковых набралось человек двадцать. Перед лицом внешнего врага циркачи мигом позабыли свои внутренние дрязги и количество разбитых Алиной сердец и теперь буквально все горели желанием поймать негодяя. Первую пару мы отправили дежурить уже через две минуты.

– Я вот все думаю, где же была Эльвира? – наконец сказала Мариша. – Я не видела, чтобы она входила в палатку.

– Какая разница! – вздохнула я. – А вот, может, кто-то видел, куда делся старпер после того, как выскочил из палатки Эльвиры. Надо бы расспросить людей.

– А это идея! – оживилась Мариша.

Но увы, сколько мы ни расспрашивали, никто не приметил старичка. Видать, затерялся в толпе спешащих на вечернее представление зрителей. Оставалась надежда, что он заявится к Эльвире, пока идет шоу.

Никиту выпустили из тюрьмы, и он снова метал свои ножи. Ассистенткой у него стала шимпанзе Иннокентия, отчего номер слегка смахивал на пародию и им уже несколько раз интересовались представители Гринписа. Интересно, когда жизнью рисковала женщина, их это как-то не волновало, а вот привязанная накрепко к щиту обезьяна вызвала целую бурю протеста. Напрасно им объясняли, что животное привязали для ее же безопасности, иначе она могла дернуться и случайно попасть под летящий нож.

Мы с Маришей не стали задерживаться в шатре. Тщательно осмотрев ряды зрителей и убедившись, что нашего старичка тут нет, мы пошли дальше. Народу на ярмарке, несмотря на вечернее время, было все еще много. На территории стали зажигаться разноцветные фонарики, придавая ее праздничной яркости еще больше блеска, ведь никто не знал, что творилось за внешним фасадом веселья и смеха.

Зорко всматриваясь в толпу, мы дважды обошли ярмарку. Народу становилось все меньше, посетители расходились по домам, скоро из шатра хлынут зрители вечернего представления, и снова станет шумно, но сейчас наплыв спал. Вдруг из палатки, где продавали сахарную вату, воздушную кукурузу и кока-колу, донесся негромкий стон.

Палатка пряталась в густых кустах. Место там было кустистое, и я позавидовала счастливой парочке, которая укрылась там и от души предается любовным утехам вместо того, чтобы таскаться по шумной пыльной ярмарке. Мы прошли еще дальше, мимо продавца воздушных шариков, комнаты кривых зеркал и шатающегося дома, на котором выделывал нелепые па чей-то резвящийся папа на потеху ребенку, содрогающемуся в конвульсиях счастливого смеха.

Старичка нигде не было. Мы купили в очередном ларьке по бутылке холодного «Хольстена» и побрели обратно. Наши уши вдруг резанул пронзительный женский крик. Мы вздрогнули и словно по команде рванули на него. Он доносился из-за палатки продавца сахарной ваты. Держа наготове – Мариша – газовый баллончик, а я – бутылку пива, мы обогнули палатку и остановились как вкопанные. Что бы тут ни случилось, человеку, лежащему на земле, уже ничто не могло ни повредить, ни помочь. Его шея была неестественно свернута – человек не сова, в таком положении шею держать не может. Кроме того, его рубашка была густо заляпана чем-то красным, сильно напоминающим свежую кровь.

Рядом с телом стояла мама с маленьким мальчиком, оба, не отрываясь, смотрели на тело. Мама с ужасом, а малец со жгучим любопытством, видимо, полагая, что на ярмарках так и полагается, чтобы на земле валялись окровавленные дяденьки со свернутыми шеями.

– Надо посмотреть, может быть, он еще жив. Вы его нашли, может быть, вы и посмотрите, – нерешительно предложила я.

Услышав меня, мамаша быстро повернулась и потащила за собой упирающегося ребенка.

– Режиссер! – ахнула Мариша, когда мы осторожно подняли тело. – Как он тут оказался?!

Сомнений не осталось, это и в самом деле был Никаловский, верней, то, что от него осталось. Ошибки быть не могло, мы слишком часто в последнее время встречались с ним, чтобы ошибиться.

– Надо звать милицию, – сказала я.

– Что ты говоришь, – чуть не заплакала Мариша. – А маньяк? Он тогда точно убежит, если на ярмарке появится милиция. Решит, что это по его душу пожаловали.

– А что, если его давно уже и след простыл, а мы будем по такой жаре с Никаловским тянуть? – взбесилась я. – Нельзя же быть совсем свиньей, что он тебе лично плохого сделал, чтобы бросать труп на поживу червям!

– Во-первых, не преувеличивай. Жара уже спадает, и за пару часов ничего с ним не случится, – сказала Мариша. – А во-вторых, часом раньше или часом позже это не имеет никакого значения. А что, если бы нас тут не оказалось? Ручаюсь, та мамаша с мальчишкой побежали совсем не в милицию.

– Так что, бросим его здесь?

– Не бросим, а оставим на некоторое время. Вот тут в кустиках ему будет очень удобно, – сказала Мариша, беря за ноги труп.

На всякий случай пощупав ему пульс и не найдя его, я вздохнула и взялась за плечи режиссера, стараясь не испачкаться в крови. После этого мы нашли в себе силы допить оставшееся пиво и пошли дальше. Представление к этому времени уже закончилось. В первых рядах мы увидели Антонину Александровну под руку с Карабасом, которые шли, мило беседуя.

– Тоня! – раздался крик, и из толпы зрителей выскочил седой мужчина. – Родная моя, откуда ты здесь?

– Он! – выдохнула Мариша. – Держи его!

Но на этот раз моя подруга была осмотрительней, вперед не полезла, а лишь указала на него рукой Иннокентию и Жеке, которые согласились перед этим проконтролировать поток зрителей после вечернего представления. Теперь они оказались на месте.

Видимо, старичок просочился в зал уже после того, как мы с Маришей ушли оттуда, и теперь, оторопев, он смотрел идиотским взглядом на Алинину бабушку, которая не знала, куда деться от смущения. А когда у нее на глазах Иннокентий с Жекой начали вязать старичка, продолжавшего уверять женщину в своей верности и преданности, пытаясь при этом узнать, где она была все это время и почему на сцене вместо Алины выступает какая-то обезьяна, женщина бросилась бежать.

– Держите ее, она его сообщница! – внезапно прозрев, кричала умная Мариша.

К счастью, Антонина Александровна завязла в толпе зрителей да к тому же рванула по направлению к цирковому шатру, откуда и валила толпа, поэтому догнать ее не представило труда. Кто-то побежал вызывать милицию, но основная масса окружила плененную парочку плотным и зловещим кольцом, хранившим ледяное молчание. Воздух, казалось, наэлектризовался общим напряжением.

– Как же вы могли родную-то внучку? – спросила Эльвира.

Ее вопрос немного разрядил атмосферу, все перевели дыхание и уставились на Антонину Александровну. Та стояла как вкопанная, не смея поднять глаза. В отличие от нее старичок, должно быть, был крепким орешком. С его лица не сходило идиотское выражение счастья, он не отводил глаз от предмета своего обожания.

– Тоня, что от тебя нужно всем этим людям? Почему они на тебя смотрят, словно мы перед ними в чем-то провинились? – вопрошал он.

Этого ему говорить не следовало. Толпа возмущенно зашипела и двинулась вперед. К счастью для задержанных, прибыла милиция, спасшая их от самосуда.

– Очень славно! – обрадовался старичок при виде милицейской формы. – А то они тут все немного сошли с ума. Вон та девушка вдруг напала на меня. Я бы на вашем месте задержал ее, вероятно, она психически не вполне здорова и опасна для окружающих.

– Это кто? – поинтересовался у нас Гривцов, показывая на Антонину Александровну.

– Это бабушка одной из актрис, – первым ответил старичок. – И при этом прекраснейшая женщина в мире, она сделала меня счастливейшим человеком. И у нее дивная внучка. Тут какое-то недоразумение, позовите Алину, она удостоверит личность своей бабушки.

– Помолчи, – прошипела Антонина Александровна. – Ты нас погубишь.

– Понятно, – сказал лейтенант. – Попрошу проследовать за мной. Гражданин Зорин, вы арестованы по подозрению в совершении убийства артистки цирка Алины Лебедевой. Ваша знакомая тоже поедет с нами.

На старичка жалко было смотреть, глаза у него вылезли из орбит, челюсть отвисла.

– Тоня, – прошептал он, – в чем дело? Алина умерла? Это что, все письма, да?

– Молчите вы, дурак, – простонала Алинина бабушка.

Ошеломленного старичка увели двое милиционеров, Антонину Александровну тоже увел конвой. Гривцов поблагодарил всех за помощь в поимке опасного преступника и последовал за задержанными. Мы с Маришей с открытым ртом проследили за тем, как уезжают милицейские машины, и бросились поздравлять друг друга. Андрей о чем-то разговаривал с Никитой. Увидев, что мы смотрим на него, он поманил нас к себе.

– Помянем Алину у меня в фургончике, – сказал он нам. – Заслужили. Она была бы довольна – ее убийца и мучитель пойман.

Гривцов чувствовал себя почти на седьмом небе от счастья. Еще бы, преступник пойман, да еще так быстро, да еще не один, а вместе с сообщницей, поимка которой объясняла, откуда Зорин был в курсе перемещений Алины. Было от чего ликовать. Единственное, что омрачало лейтенантское счастье, это то, что преступники упрямо не желали каяться. Алинина бабушка вообще хранила гордое молчание с того момента, как ее доставили в отделение. А Зорин косил под дурачка и вместо того, чтобы отвечать на вопросы следователя, норовил задавать свои.

Лейтенант выждал, пока Зорин по пятому разу задал свои вопросы и, так и не получив на них ответа, успокоился. После этого лейтенант приступил к допросу. Он немного нервничал, ему еще ни разу не приходилось иметь дело с серьезными преступниками. А то, что лейтенант знал про маньяков из триллеров западного кинематографа, позволяло ему думать, что Алина была не единственной жертвой Зорина. И где-то в земле российской, а может быть, и за ее пределами гниют косточки других убитых Зориным девушек. Много ли их было, это и предстояло выяснить. Но для этого нужно было, чтобы Зорин сознался в убийстве хотя бы Алины.

– Итак, приступим, – сказал лейтенант, усаживаясь напротив задержанного. – Вы уже поняли, что вас подозревают в преследовании цирковой артистки Алины Романовой, выступавшей под сценическим псевдонимом – Лебедева. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Скажите мне одно, – попросил старичок. – Алина жива?

– Это вам лучше знать, – резонно ответил лейтенант. – Для вас было бы лучше, чтобы она оказалась жива. Но, к сожалению, вы немного промахнулись, вам надо было забрать тело сразу же после убийства, а не оставлять его в цирке. Вы считали, что в этот поздний ночной час никому в голову не придет заглянуть под купол, и ошиблись. Мертвую Алину видели трое свидетелей, их показаний, а также вещественных улик, обнаруженных на месте преступления, оказалось достаточно для возбуждения уголовного дела. Так что ваша идея с похищением мертвого тела не удалась. А ловко было придумано! Нет тела – нет убийства. Загуляла Алиночка, любовников у нее хоть отбавляй, вот с одним из них и сбежала. Так решили бы в цирке. По такой схеме вы действовали раньше с другими своими жертвами?

– Я?! – ужаснулся Зорин. – Я вообще никого не убивал.

– Послушайте, не надо со мной играть, – рассердился лейтенант. – Письма написаны вами, даже без экспертизы видно, что это ваш почерк. Затем, почтальонша в Тотьме. Вы сделали ошибку, когда купили конверт в таком маленьком городке. И наконец, ваши соседи сообщают, что вы часто исчезали из дома на несколько дней. Двух-трех дней хватало, чтобы смотаться в город, где выступает в данный момент цирк, опустить письмо и вернуться обратно.

– Письма писал я, – признался Зорин. – Но ни о каком убийстве и речи не могло быть. Зачем мне убивать внучку...

Тут он осекся.

– Договаривайте, – вскинулся лейтенант. – Вы имели в виду, внучку вашей близкой знакомой. Это она вас подбила на убийство?

– Нет, что вы! – вознегодовал старичок. – Тоня не способна на такое. Она благороднейшая из всех женщин, кого я встречал в жизни.

– Но в письмах вы неоднократно угрожаете Алине, обещая превратить ее жизнь в ад и даже откровенно пугая ее смертью. Вот, пожалуйста.

Лейтенант развернул одно из писем и начал читать подчеркнутый отрывок текста:

– «Твоя жизнь превратится в кошмар, я буду преследовать тебя везде и всюду. И час своей смерти ты будешь приветствовать с восторгом, как избавление от страшных мук. Ты забудешь, что эти муки причинил тебе я, и возлюбишь меня как своего благодетеля». Что вы скажете на это?

– Я это написал? – удивился старичок. – Удивительная гадость.

– А вот еще: «Ты средоточие порока и всяческой мерзости, ты достойна смерти, и я выполню эту миссию. Я призван к этому, твоя смерть послужит уроком тварям, подобным тебе». Ну? Как вам это?

– Перестаньте, пожалуйста, – взмолился старичок. – В ваших устах эти слова выглядят совсем иначе, чем когда я... когда я писал их. Признаю, письма мои, но дело, видите ли, в том, что я не убивал Алину. Даже намерения такого не имел.

– Кто вам сообщал постоянно меняющийся адрес Алины? Ее бабушка?

– Ничего подобного! – горячо воскликнул Зорин. – Она тут совершенно ни при чем. Она знать не знала про письма. Это правда, что мы знакомы, я часто заходил к ней на чашку чая, она читала мне письма внучки, а я тайком прихватывал у нее из дома конверты.

– Но зачем вам это понадобилось? – допытывался лейтенант.

– Я не стану отвечать на ваш вопрос, – замкнулся Зорин. – Но, поверьте мне, это было необходимо сделать.

Тем временем Сергеенко беседовал с Антониной Александровной. Только беседы у них не получалось, так как задержанная хранила молчание и на все вопросы оперуполномоченного только сильней поджимала губы. В конце концов они превратились у нее в тонкую белую полоску.

– Вы понимаете, что оказались замешаны в убийство собственной внучки? – в который раз допытывался Сергеенко. – Ваш приятель подло воспользовался вашим доверием и, выпытывая подробности жизни Алины, в частности ее часто меняющиеся адреса, держал несчастную в напряжении, постоянно угрожая ей, а в конце концов – убил ее.

– Он не мог! – вдруг воскликнула Антонина Александровна, и тут, раз прорвавшись, слова ее полились рекой. – Вы не представляете благородства этого человека. Он в жизни не обидел ни одного живого существа. Я хотела вообще молчать, но, если он может пострадать, я вам все расскажу.

Сергеенко с облечением перевел дыхание. Он достал лист бумаги и приготовился писать протокол.

– Если хотите знать, это был мой замысел. Я его выстрадала долгими ночами, когда лежала без сна, в сотый раз думая о судьбе своей внучки. Вам известно, что наш род происходит от царя Петра Алексеевича? Вам это, конечно, неважно, едва ли вы помните своих предков, а я с детства наслышана о былом величии рода. Представляете, каково это – лгать и притворяться всю свою жизнь, делая вид, что ты горячая сторонница большевистской власти. Я должна была отказаться от своей фамилии, от семьи, вступить в ненавистную мне партию, все делать, чтобы только не дать погибнуть роду. Так поступили и мой отец, и моя мать, они приняли новую власть, сделали вид, что горячо приветствуют ее. И мне удалось последовать примеру своих родителей. Менее гибкие сгнили в Сибири или погибли в застенках, а я жила и не собиралась умирать. У меня была цель, я верила, что красный беспредел не сможет продлиться долго. И я оказалась права. У меня была дочь, а у дочери своя дочь, и пока была жива хоть одна женщина из нашего рода, еще не все было потеряно. Я воспитала дочь так, чтобы она сознавала важность продолжения рода. Но она не сумела привить того же своей дочери, а моей внучке. Алина стала артисткой, да еще артисткой цирка – это был позор! У меня сердце переворачивалось, когда я думала о том, что моя родная внучка, моя кровиночка выходит полуобнаженной перед скопищем смердов в каком-то дрянном балаганчике.

– И вы решили ее убить? – содрогнулся Сергеенко.

Антонина Александровна возмущенно фыркнула и сказала: