Текст книги "Маска чародея"

Автор книги: Даррелл Швайцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Дальшепсут – старейший из всех чародеев, чья магия не исчезнет до конца времен, самый верный и преданный слуга Титанов Тени.

Но в тайне от всех сами Титаны Тени боятся его и даже обожествляют.

В этом – вера и надежда чародея.

Я написал это для тебя, пока ты спал, Секенр, сын мой.

Глава 13
ВРЕМЯ УХОДИТЬ

Я проспал, скорее всего, несколько недель. Краткие периоды бодрствования сменялись длинными безумными сновидениями, полными воспоминаний, которые были не моими, приключений, опять же не моих. Один раз я видел во сне маму, но она была гораздо моложе, чем я помнил ее – едва ли старше моих лет – она лежала передо мной обнаженная, очень мягкая и нежная, когда я ласкал ее, и что-то шептала. Я проснулся с громким криком, дрожа, как в ознобе, и весь мокрый от пота. Это был сон Ваштэма.

Такпетор несколько раз приходил вместе с врачом. Я так и не узнал его имени – этот совершенно лысый человек с серьезным лицом никогда не отвечал на мои вопросы, он обращался со мной, как с очень ценной вещью, которую необходимо тщательно отремонтировать. Не думаю, что он вообще видел во мне человека, скорее – оружие, самое опасное оружие в арсенале царицы. Так что он считал свою задачу страшно важной, почти священнодействием – ведь ему было оказано высочайшее доверие, – но проявлял ко мне полнейшее безразличие.

Они вдвоем или с помощью других слуг протирали меня губкой, перевязывали, осматривали раны, кормили с ложки бульоном, когда у меня не было ни сил, ни желания есть. Я отстраненно наблюдал за всем этим, не в состоянии оценить, насколько тяжело был ранен, насколько был близок к смерти от простой кровопотери.

Когда я пытался заговорить, врач попросту отводил взгляд, делая вид, что не слышит. Такпетор тоже говорил совсем немного. Он обрабатывал мои раны со словами: «Ее Божественное Величество очень довольна!» или «Бессмертная часто думает о тебе!».

Я спрашивал о Тике, но он отвечал лишь: «Наследная принцесса также выражает тебе свою благодарность».

Я пытался строить на этом какие-то умозаключения, пытался сохранить надежду, хотя прекрасно понимал, что это простая формула вежливости.

Иногда по несколько часов подряд попросту выпадали у меня из памяти. Я мог очнуться с раскрытой книгой, которую я никогда не держал в руках. Я опускал глаза, возвращаясь к строкам, которые, по всей видимости, только что читал, но Секенр и в глаза не видел этого текста.

Или же я приходил в себя за столом с бутылкой, содержащей душу одного из пленников. Но я совершенно не помнил, говорили ли мы с ним о чем-то или нет.

А один раз после очередного периода беспамятства я очнулся перед зеркалом, обнаженный до пояса и внимательно изучающий лиловый, еще не до конца заживший шрам, похожий на громадный солнечный ожог, на правом плече и глубокие отметины по всей верхней части руки там, где ее не закрывал фартук. Такова была каллиграфия боли, история моей жизни. Возможно, кто-то из других моих «я», увидев расположение этих шрамов смог бы прочесть по ним некую сокрытую тайну бытия. Или это могла бы сделать Сивилла. Но я не мог.

Я открывал свои записки и обнаруживал вещи, которых не писал. Да, отец, я нашел твой рассказ и долго размышлял над ним. Но ты и так это знаешь. За ним было написано следующее:

 
Из тьмы рождается свет,
Из света – благословенная земля,
Из земли – Великая Река,
Из ила Реки рождаются боги,
Из снов богов пробуждаются люди,
В снах людей возвращается тьма,
Во тьме возрождается Смерть,
Страх перед смертью – во снах чародея.
 

Мне кажется, этот своеобразный почерк принадлежал Таннивару. Я лишь с большим трудом смог разобрать его.

Все эти вещи тревожили меня, да, бесспорно, но хуже всего мне было тогда, когда я очнулся в погребе, а руки у меня были черными от копоти и сажи – скорее всего, я гладил, возможно, с любовью и нежностью, поверхность топки. Слезы полились у меня из глаз, и я бежал из этого места, сокрушая на своем пути механизмы и аппараты и путаясь в цепях и кандалах. Наверху я надвинул на крышку люка все, что попалось под руку. Я, как помешанный, искал молоток и гвозди, чтобы намертво забить вход в подвал, но так и не нашел. От слабости я потерял сознание; в таком состоянии меня и нашел Такпетор. Скорее всего, он испугался по-настоящему. Раб побежал за врачом, который бесстрастно снова занялся мною. Страшная судорога свела запястье. Мне кажется, я снова сломал его.

Но все же я выздоравливал, правда, медленно, и жившие внутри меня постепенно отступали. Теперь Секенр владел своим телом. И никто другой.

Я возобновил свои записи. Если я туго перебинтовывал запястье, я был вполне способен держать перо и писать, по крайней мере, разборчиво. Но вырисовывать изящные заглавные буквы я и не пытался.

Однажды днем со мной в своей характерной манере заговорила Лекканут-На – старческий лягушачий голос вылетал из моего собственного горла.

– Секенр, а ты так и остался неряхой, – ее тон напоминал ворчание строгой, но любящей родительницы.

Я позволил ей продолжать. По сути, она была права.

– А кого это волнует? – спросил я.

– Ну, если больше некого, хотя бы меня.

Я нигде не бывал и ни с кем не встречался. Визиты врача прекратились. Даже Такпетор не показывался уже некоторое время. Со мной были только слуги, безмолвные, практически незаметные. Они оставляли корзинку с едой под дверью или забирали грязное белье, если находили его.

Пришла зима. Иногда я сидел днем в саду, но теперь одевался гораздо теплее. Небо часто затягивали тучи. Дожди только начинались – легкая изморось с серого неба или просто туманная дымка, которую уже не могло разогнать холодное солнце. Но, когда я сидел в саду, никто не осмеливался нарушить мое одиночество. Я остался совершенно один.

Лишь с помощью зеркала я узнал, что войско заргати давно было разбито, лишь отдельным отрядам кочевников удалось ускользнуть в ночи, не попав в засаду перешедших в наступление солдат царицы, сурово расправлявшихся с побежденными.

Царь заргати Абу-Ита-Жад, Кровавый Лев, был посажен на кол перед городскими воротами и стал пиршеством для мух и стервятников, но лишь он один. Остальных варваров просто убили в бою. Они всегда сражались до последнего вздоха, и взять их в плен было невозможно.

Кое-то из практичных офицеров распорядился собрать все оставшиеся перед городом колья, распилить их и использовать в качестве дров. В конце концов, древесина в Городе-в-Дельте всегда была дефицитом.

А далеко на юге, за пустыней, чернокожие народы подняли восстание и свергли угнетателей-заргати; немногие выжившие сбились в шайки грабителей, трупоедов, дравшихся с шакалами из-за падали.

Как жители юга так быстро узнали о событиях в Дельте? Скорее всего, у кого-то из них было зеркало, как я предполагаю. Наверное, у них тоже был свой чародей. Меня это не волновало. Я не забивал себе голову подобными вопросами. Мне еще многое предстояло сделать, а как сказала мне Лекканут-На, времени у меня, действительно, практически не осталось.

С ней я почти подружился, во всяком случае, ее присутствие было мне приятно. Я даже позволял ей «пилить» меня.

– Вставай, Секенр. Ты выглядишь просто ужасно. Только посмотри на себя.

Зеркало парило где-то посредине лаборатории. Силой своей мысли я развернул его так, что мог видеть свое отражение, сидя на высоком табурете за столом.

– Неряха, – повторила Лекканут-На. – Знаешь, на свете есть и элегантные чародеи, многие из них даже считаются модниками, они утонченны и благородны, как драгоценные камни, медленно оттачивавшиеся в течение столетий. Они демонстрируют это во всем: в своей речи, одежде, занятиях, манерах, даже просто в том, как стоят или говорят, но ты, Секенр…

Я соскользнул с табурета. Зеркало приблизилось ко мне. Я смотрел на себя и видел, что волосы у меня безнадежно спутаны, щеки и подбородок перепачканы чернилами из-за глупейшей привычки чесаться грязными пальцами. Каким-то непостижим образом я всегда умудрялся вымазаться чернилами с головы до ног, хотя все мои страницы были безукоризненно чистыми, как и страницы любой другой книги.

Ворот рубашки, слишком большой по размеру, открывал всю грудь. Чернильные кляксы были и там. Я рассеянно вспомнил, что пролил пузырек с чернилами и, как последний дурак, вытер их со стола полой рубашки, чтобы не испачкать страницу, над которой работал.

Лекканут-На была права. Я был неряхой: смятые штаны, грязные коленки, босые загрубевшие ступни, почти такие же черные, как и руки.

Я пожал плечами.

– Ну и что, я занимался делом.

– Ты забыл поесть. Ты спишь только тогда, когда валишься с ног от усталости. Интересно, а ты помнишь о том, что…

– Раз я не ем, значит, мне этого не надо.

Если бы она могла контролировать мои руки, она бы меня отшлепала.

– От тебя почему-то даже воняет не слишком сильно. Мне кажется, это оттого, что ты весь иссох. К тому же покрылся слоем пыли. Я лежала в пыли сотни лет, Секенр. Мне это надоело.

Я позволил ей воспользоваться моими руками. Она стащила с меня рубашку. Пришлось признать: я действительно выглядел не лучшим образом – изможденный дикарь с темными кругами под глазами, худой настолько, что можно было сосчитать все ребра.

– Ужасно, – резюмировала она.

– Ладно уж, – ответил я, выдавив улыбку. – И что ты посоветуешь?

– Начни с ванны. Без сомнения, это – в первую очередь.

– Но Обряд Девяти Углов…

– …попросту убьет тебя, если ты прервешь его, например, упав в обморок от голода или недосыпа прямо посередине магической формулы. Тебе нельзя приступать к нему сейчас. Ты лишь теоретически изучил, как проводить его. Безопаснее пока остановиться на этом. Ручаюсь тебе в этом.

– А ведь именно ты говорила, что у меня не слишком много времени.

– Кроме того я говорила, что для чародеев время течет по-другому. Если ты проживешь не одно столетие, ты иногда можешь позволить себе поспать хотя бы несколько часов. Этим утром, Секенр, я разрешаю тебе повалять дурака.

– Что-что?

– Ванна. Это в первую очередь.

Я закрыл ставни, загородив доступ свету, и мылся в темноте в одиночестве с одной единственной лампой, мерцавшей у самой воды.

Я залез в теплую воду и залег на спину, позволив своему телу всплыть, но так расслабился, что заснул и ушел под воду, захлебнулся и долго сидел, кашляя и отплевываясь.

Затем с лампой в руке я прошел в соседнее помещение и прыгнул в бассейн, где вода оказалась такой ледяной, что я задохнулся, грубо прервав Лекканут-На, напевавшую какую-то неизвестную мне старинную песню.

Так я и сидел в темноте, стуча зубами от холода. Мне показалось, что послышался звук шагов, и я поднял взгляд.

– Это просто ветер, – сказала она.

– Какой ветер? Здесь, в помещении?

– Постарайся расслабиться. Помывшись как следует, мы будем отдыхать до вечера – полакомимся для начала каким-нибудь деликатесом, а вечером отправимся в город. Ты хоть понимаешь, Секенр, что, хотя ты живешь здесь уже много месяцев, совершенно не знаешь Города-в-Дельте?

– А? Нет.

– Значит, должен понять. Я чувствую себя здесь узницей, Секенр. Я просто не понимаю тебя. Если ты способен с помощью магического зеркала проникать в лагерь противника, ты вполне можешь в кои-то веки раз улизнуть из дворца в город. Не бойся использовать свою силу на шалости, если тебе предоставляется такая возможность.

– Что?

– Ты такой одинокий, такой серьезный юноша. Это неестественно…

– А?

– Ладно, давай с этого момента выражаться только односложно? Продолжай акать, чтокать, ахать, но поразмысли немного и над историей небезызвестного Вадлерика из Пертиноса…

– Откуда?

– Это очень далеко отсюда, Секенр. Но неважно. Важно лишь то, что его специализацией в магии был смех. Вальдерика так и прозвали Зубоскалом. И чародею вполне можно смеяться, быть веселым, а не мрачным, погрузившимся по уши в работу занудой. Могу поспорить, ты просто не знаешь, что такое шутка, Секенр.

– У меня было не слишком много возможностей для шуток, – ответил я.

– Ну, во всяком случае, хоть твой словарный запас несколько увеличился. А? Что? Ах, нет…

Но отдохнуть и расслабиться в тот день мне так и не удалось. Я лег на кровать в библиотеке, и мне приснился сон, что я сижу в бутылке с Харином-Иша, Душой Рыбы, который плавает в крови…

Я бежал от него, пытаясь выбраться на поверхность моря крови внутри бутылки, захлебываясь и отплевываясь, отчаянно бултыхаясь. На мне была тяжеленная чародейская мантия Луны, которая, пропитавшись кровью, тянула меня ко дну. А сбросить ее я не мог.

И тут поднялся Харин-Иша, ужас без кожи и глаз, но с челюстями, вытянувшимися наподобие крокодильих, он звал меня, повторяя мое истинное имя:

– Цапля. Иди сюда, Мальчик-Цапля. Это конец истории про Мальчика-Цаплю, делавшего вид, что он тот, кем не является.

Своими гигантскими челюстями он поймал меня за ноги. И все это время вокруг меня возвышались громадные фигуры Ваштэма и Таннивара, и гора плоти, Лекканут-На, искаженные стеклом бутылки. Я звал их, но, если они и слышали меня, для них это был просто писк Секенра-кузнечика из бутылки, стоявшей перед ними на столе – любопытная диковинка, ничего большего. Они говорили между собой, и их голоса звучали подобно отдаленному грому.

Я проснулся, дрожа, весь в поту. Телом завладела Лекканут-На. Она заставила, меня встать с постели, снять с себя всю одежду, быстренько принять ванну и обтереться губкой.

– Мы не можем позволить себе, чтобы от тебя несло, как из конюшни, по крайней мере сегодня вечером.

– Ох.

– Столь же выразителен и многословен, как прежде; да-да, я понимаю. Что ж, одевайся, но не как чародей, а как Секенр, чтобы поменьше бросаться в глаза. В этом и твоя сила, и гарантия твоей безопасности. Мне кажется ты и сам это прекрасно знаешь. Тебя попросту недооценивают. Этого бы не произошло, будь ты лет на пять постарше и сложен, как герой из легенды. Так что не переживай по поводу своей внешности.

– Да как я могу? У меня другой-то никогда и не было, – вяло улыбнулся я.

– Секенр, если бы я не знала тебя, как свои пять пальцев, я бы решила, что ты пытаешься шутить.

– А.

– Ладно, не обращай внимания. Одевайся.

Особого выбора у меня не было. Жакет и штаны, которые Тика купила мне в Тадистафоне. Одна из полотняных рубашек моего предшественника, которую я мог заправить в штаны. Никаких туфель. Никаких драгоценностей. Я собрал волосы в хвост и завязал их шнурком.

– И что теперь? – спросил я.

– Мы идем в Город, Секенр. Этой ночью там состоится грандиозный праздник: будут гуляния по случаю начала сезона дождей, а в этом году – еще и спасения города от заргати. Тебе придется хорошенько повеселиться, независимо от того, хочется тебе этого или нет.

Я пожал плечами. Ее не переспоришь.

– А теперь посмотри на себя в зеркало, – потребовала она. – Что ты видишь?

Я послушно подошел к зеркалу. На меня смотрел самый обычный юноша, который вполне мог оказаться и жителем Дельты, и жителем Страны Тростников, одетый вполне прилично, чтобы принадлежать к весьма уважаемой, хотя и не слишком богатой семье.

Внезапно изображение изменилось, и тысячи сияющих пятен поплыли во тьме, словно звезды, как их описывал поэт: пузырьки, плавающие в море вечности.

Но это были не звезды. Огоньки превратились в тысячи бумажных фонариков, вырезанных в форме птиц, необычных зверей или смешных лиц, протянутых гирляндами от крыши к крыше или поднятых в воздух на шестах. Тут был мужчина, одетый гигантским змеем с серебряными крыльями, там над толпой шел клоун на ходулях, а его костюм с развевающимися лентами сверкал, переливаясь всеми цветами радуги. Женщина в маске извивалась в неистовом танце, а ее платье, казалось, горело. Но в толпе было и множество буднично одетых горожан, много молодежи и бегавших и кричавших детей.

– Сюда, – сказала Лекканут-На, указывая моим пальцем на темный закуток за рядом бочек. Я протянул руку, схватился за обруч бочки и протащил себя сквозь зеркало.

Шум праздника подействовал на меня, как взрыв; в узких улочках эхо многократно повторяло музыку и смех. Я вышел из-за бочек. Никто не заметил моего чудесного появления.

Должно быть, я провел не меньше часа, просто глазея на празднество, на необычные костюмы и разнообразие масок, на идолов многочисленных богов и полубогов, которых несли на плечах их приверженцы. Бесконечная толпа напоминала море. Я позволил ее волне подхватить себя, и нас выбросило на одну из крупнейших площадей столицы. Я стоял неподвижно, прислонившись к столбу, любуясь огромными храмами с отполированными черными колоннами, отражавшими свет факелов, на гигантские статуи царей, героев и знати, которые в таком количестве возвышались на крышах, что казались еще одной празднично бурлящей толпой, взирающей на нас с небес. И еще казалось, что многие из них держат в руках звезды, но в действительности это были всего лишь фонари.

Кто-то сзади схватил меня за плечо; я вырвался, порядком испугавшись. Обернувшись и отступив на шаг, я оказался лицом к лицу с коренастым бородатым торговцем. На лице его играла широкая ухмылка, а в руках он держал кипу разноцветных масок с тесемками-завязками.

– Выбери одну, – велел он. – Для себя.

Не понимая, в чем дело, я все же последовал его совету. Я повертел маску в руках. Она была сделана из плотной бумаги, раскрашена и усыпана сверкающими блестками.

– С тебя одна рыба.

– Что?.. – опешил я. Возможно, в Городе-в-Дельте существовал какой-то не известный мне обычай менять маски на рыбу? Но у меня, конечно же, не было с собой рыбы, ни живой, ни мертвой.

(Внутри меня хмыкнула потерявшая от изумления дар речи, Лекканут-На.)

Продавец подчеркнуто нахмурил брови.

– У тебя что, нет ни одной? Увы, бедный мальчик.

– Я просто не понимаю, что вы имеете в виду.

– Ты не здешний?

– Нет, я из Страны Тростников.

Он снова комично нахмурился пожал плечами.

– Что ж, тогда, бедный мальчик из Страны Тростников, позволь мне объяснить тебе, что в Городе-в-Дельте всех волнует только такой вид рыбы…

Он подбросил в воздух мелкую монетку.

С момента прибытия в город мне ни разу не предоставлялся случай потратить деньги, но у меня с собой был кошелек на длинном шнурке вокруг шеи. Это подсказала мне Лекканут-На. Я вытащил его из-под рубашки и нашел в нем медную монетку, действительно, с изображением рыбы. Я понятия не имел, что это означает, а надпись в темноте прочитать не мог. Я даже не знал реальной стоимости этой монетки, но отдал ее торговцу который скрылся в толпе так быстро, что мне даже показалось – как я попытался пошутить про себя – не без помощи магии.

Пестрые ларьки и палатки с навесами заполнили все пространство площади подобно цыганскому табору – настоящий город в городе. Я бродил среди рядов и отдельных павильонов, выходя на площадки, где кувыркались акробаты, а силачи поднимали громадные тяжести. Меня особенно заинтересовал один из них – невероятно здоровый жирный детина, истекавший потом и громко хрюкавший, поднимая статую такого же здоровенного жирного мужчины с придурковатым лицом и корзинкой в руках. Толпа смеялась и хлопала в ладоши, в бронзовую корзину летели монетки. Иной раз кто-нибудь для смеха швырял туда камень. Атлет скалил зубы и шипел, но толпа лишь смеялась и хлопала еще громче. Как я понял, весь интерес заключался в том, что, если бы он уронил статую, все кинулись бы забирать свои деньги.

Хотя тяжеловес и блестел от пота, меня пробрала дрожь. Ночной воздух оказался гораздо холоднее, чем казалось вначале. Я пожалел, что не оделся потеплее.

Заплатив еще одну монетку-рыбу, я попал в павильон, не имея ни малейшего понятия, что там происходит. Музыканты, сидевшие на высоких стульях, играли на тростниковых флейтах. Жуткие калеки – кто без руки, кто без ноги – как черви, извивались в неописуемо страшном танце. Девушка примерно моих лет с печальным лицом безуспешно пыталась взлететь с помощью прозрачных крыльев. Недоразвитые руки – не длиннее моих пальцев – болтались у нее на плечах, крошечные кисти сжимались и разжимались.

(– Побочные продукты неудачных экспериментов с магией, – заявила Лекканут-На у меня в голове, – собранные здесь на развлечение толпы. Боюсь, для них это единственный способ не умереть от голода, но, если тебя не слишком прельщают подобные зрелища, пойдем-ка отсюда побыстрее.)

Я вышел из павильона и столкнулся с дюжиной юношей и девушек – аристократов, судя по внешнему виду. Они раскланялись самым изысканным образом что я тщетно попытался повторить. О чем они говорили, я так и не понял – нет, они не говорили на другом языке, просто я, вопреки их ожиданиям, не понимал слов. Одна девушка протянула мне дорогие подарки: какие-то драгоценности, серебряный кинжал, позолоченное зеркальце, а юноша продолжал задавать совершенно непонятные вопросы и ждал ответа.

Когда стало ясно, что я не в состоянии поддерживать беседу, девушка забрала свои дары.

– Он не от ветра, – сказал кто-то.

– И не из облака.

– И не из воды.

– Еще один мошенник.

Они ушли, покатываясь от хохота. Я снял маску и тупо уставился им вслед. Я так и не понял, что же произошло. Кстати, маска, как оказалось, имела форму рыбы. Рыба за рыбу, оригинально…

Я привязал маску к поясу. В небе надо мной неожиданно с грохотом взорвались тысячи разноцветных огней, и в течение нескольких мгновений там извивался крылатый дракон, вскоре исчезнувший в темноте. Хвост у него был раза в три длиннее туловища.

Толпа пришла в восторг от этого зрелища – все смеялись, хлопали и улюлюкали. Неподалеку заплакал ребенок.

Дракон был чудом, как я решил, но истинное чудо этой ночи состояло в том, что я смог смешаться с толпой, со всеми этими людьми, и никто не показывал на меня пальцем, не кричал в страхе, что среди них ужасный чародей, убийца королей, мальчик, запросто разговаривающий с трупами.

Нет, ничего подобного не было. Был просто мальчик, говоривший на языке этого города с акцентом жителя Страны Тростников.

Я чувствовал себя необыкновенно легко, я ощущал себя свободным, словно с меня упали тяжеленные оковы.

На радостях я потратил еще две «рыбины» на настоящую рыбу, обильно сдобренную пряностями и поджаренную на вертеле. Жир потек у меня по подбородку. Я вытер его рукавом.

Я немного посмотрел религиозную пьесу – ее исполняли ярко разодетые актеры в масках. Сцена располагалась на огромной повозке, которая медленно двигалась сквозь расступавшуюся толпу, и следить за развитием сюжета можно было, только идя за ней. Какое-то время я так и делал, но все равно понял очень немногое, хотя все действующие лица были достаточно типичны: крокодилоголовый мужчина, который, бесспорно, мог быть только Сюрат-Кемадом, дама в голубом – Шедельвендрой, Матерью Вод, ребенок с листом и сухой веткой в руке, символизировавший быстротечность времени.

Я зашел в другой павильон. (Тебе здесь больше понравится, – раздался в моем сознании голос Лекканут-На.)

Там со смехом резвились дети – они корчили смешные рожицы и в шутку дрались, но вскоре расселись по местам. Среди присутствовавших я заметил несколько юношей примерно моих лет и даже постарше, но большинство посетителей были детьми.

На прогнившую сцену вышел клоун-фокусник, показывавший нехитрые трюки, распространенные, как я подозревал, повсеместно: делал вид, что находит яйцо или живую рыбу в ухе одного из зрителей, птицы вылетали у него из рукавов, он глотал огонь и выдыхал его. Кроме того, он постоянно шутил. Зрители смеялись над его остротами. Даже я оценил некоторые из них.

Неожиданно я почувствовал, что он смотрит прямо на меня. Все повернулись в мою сторону.

– Мальчик мой, мальчик мой, – сказал он. – Эй, ты, там. Почему такой мрачный? Ты что, не умеешь улыбаться? Иди-ка сюда.

Десятки рук вытолкнули меня вперед. Дети улюлюкали и хлопали в ладоши. Клоун взял меня за руку и повел с собой на платформу.

– Что ж, – сказал он. – Придется мне наколдовать тебе немножко радости и счастья.

Я почувствовал, что он него пахнет вином. Как я понял, он изрядно выпил, но способности к колдовству у него не было никакой, не говоря уж об истинной черной магии. Самое интересное заключалось в том, что этот обманщик действительно считал себя могущественным чародеем. Я сразу же вспомнил совет Лекканут-На использовать свои возможности для развлечения, если подвернется случай.

– Улыбайся! – потребовал фокусник. Он сдавил мне лицо, скроив смешную мину. Дети встретили это громким смехом. Я отпрянул назад.

Он вытащил голубя у меня из рукава. Но птица была сделана из бумаги; внутри нее лежал леденец, который он вложил мне в ладонь. Я засунул его в карман до будущих времен.

Клоун посмотрел на меня с тем же выражением, что и продавец масок. Аудитория засмеялась.

– Дай-ка я попробую еще разок.

Подчеркнуто гротесковым движением он вытянул из своего уха ярко синий шарф, делая вид, что изнемогает от усилий.

Все последующее было уже делом моих рук: к синему шарфу оказался привязан красный, к нему – желтый, затем зеленый, и на каждом из них ожили лица смеющихся детей. Нарисованные лица действительно смеялись, как и дети в первом ряду, узнавшие свои портреты. Затем шел белый шарф с портретом мальчика в черном, кричавшим и строившим смешные рожицы.

Фокусник, уже изрядно встревоженный, продолжал вытаскивать шарфы. Я играл роль ассистента, поддерживая их длинные концы, чтобы зрители могли получше рассмотреть изображения. Я растянул концы шарфов по всей сцене, а затем, протиснувшись сквозь восторженную толпу, развесил их по шестам шатра. Смех усилился, а бедный фокусник, с округлившимися от страха глазами, все тянул и тянул шарфы из уха – они бились у его ног, как свежепойманные рыбки, переворачивались, смеялись и переговаривались между собой.

В конце на свет появились два самых больших шарфа. Я поднял над головой один из них: на нем красовалось мое собственное лицо, только сильно увеличенное. На последнем шарфе был портрет фокусника. Я торжественно вручил его ему. Он взял шарф негнущимися от страха руками.

– Это просто невероятно! – заявил мой портрет. – Как тебе удалось это сделать?

– Глупый мальчишка! – рассерженно ответил шарф клоуна. – Я могучий волшебник. Я не могу открыть своих тайн простому смертному! Убирайся отсюда!

Я засунул свой шарф в карман жакета, вежливо поклонился и, сойдя со сцены, незаметно выскользнул из шатра.

Ну и каков же был результат? Улыбнулся ли я в конце концов? Испытывал ли хоть малейшее сомнение в корректности или уместности своей маленькой шутки? Лекканут-На, конечно же, сочла ее забавной. А Секенр? Кто ж его знает…

Но как бы мне хотелось, чтобы Тика была со мной и видела все это.

Толпа на площади начала редеть. Прошло гораздо больше времени, чем я рассчитывал – уже вечерело. Дымка в воздухе, через которую прежде пробивался свет, сгустилась еще больше. Пить хотелось так, что пересохло в горле.

Я так и не понял, как мне удалось потерять счет времени. Но мне кажется, все это было аллегорией моей собственной жизни и моей собственной глупости. Чародей, чтобы его узнали, на какое-то время может выйти из тени, но он подобен элегантно одетому, надушенному и загримированному трупу, вышедшему из могилы на праздник жизни. Несмотря на силу его воли, несмотря на лучшие душевные качества, черная магия попросту затягивает его. Тени вскоре вновь плотно сомкнутся над ним.

Пришло время уходить. Я вновь бродил по пустынным улицам города в одиночестве. Статуи на крышах – их фонари теперь погасли – стали темными, равнодушными ко всему колоссами.

Зимние дожди начались по-настоящему. Ливень все усиливался. Я добежал до навеса портика небольшого круглого храма и стоял там между колонн, наблюдая, как ветер волной гонит дождь по улице. Вода уже плескалась у моих ног. Я отступил во тьму, насквозь промокший и замерзший; из-за пропитавшей меня насквозь сырости я начал кашлять. Пришло время возвращаться во дворец, согреться и высушиться, но вскоре я понял, что не могу сделать этого простым магическим путем. Я не мог использовать мутную воду луж, как магическое зеркало. Света было явно недостаточно.

Вдали загрохотал гром, медленно подбиравшийся все ближе и ближе вместе с усиливающейся грозой. Я соединил ладони, пытаясь сотворить магическое пламя, текущее сквозь меня. Но я слишком замерз и слишком устал. Я попросту не смог сконцентрироваться.

Я обошел колонну, тщетно пытаясь спрятаться от дождя. Я боялся, что мне придется провести ночь здесь или в столь позднее время тащиться к дворцовым воротам и пытаться убедить стражу, что я именно тот, за кого себя выдаю.

Вновь сложив ладони, я развел их: заплясали два крошечных язычка белого пламени. В свете этих магических огоньков я смог немного разглядеть портик: основание ближайшей колонны и рельеф на двери – крылатую девушку, змею с головой орла и рыбу, идущую на человеческих ногах.

Поблизости раздались шаги. Я сложил ладони, чтобы спрятать огоньки. Постепенно до меня дошло, что я не один – за колоннами, окружая меня, толпилось множество фигур. Воздух пропитался тяжелым и сырым затхлым запахом прелых листьев или сырой соломы.

По небу разлился свет, и я понял, что это был за храм: громадная фигура Сюрат-Кемада занимала всю бронзовую дверь, возвышаясь над всеми барельефами. Это был храм смерти, а стоявшие в портике вместе со мной оказались трупами или призраками – в общем, останками неосвященных мертвецов, собиравшимися в храме к этому часу, чтобы примириться с богом. Но двери были заперты. Жрецы давно разошлись по домам. Портик теперь стал частью Лешэ, областью на границе между сном и смертью, откуда приходят видения.

Вокруг меня говорили на языке мертвых:

– Братья, мы скоро найдем Ваштэма. Я чую его запах. Он совсем рядом.

– Предатель, богохульник, вздумавший скрыться в утробе Сюрат-Хемада.

– Ваштэм, осмелившийся порочить даже Священное Имя.

– Ваштэм, который воплощается во многих других.

– Мы скоро будем отомщены.

– Пусть он станет одним из нас. Это будет началом его наказания.

В страхе я плотно сжал ладони, гася пламя.

– …близко…

– …очень скоро…

– …его ожидают мучения…

Теперь гроза бушевала уже прямо у нас над головой. Когда вспышки молний освещали город, становилось светло, как днем. Я видел всю длинную улицу, выходившую на площадь, где проходил праздник, а наверху – множество крыш далеко, далеко…

Трупы повернулись ко мне, как гирлянды из лент и листьев на ветру.

В этот миг я решил, что они узнали меня. Но практически в тот же миг я увидел свое отражение в луже дождевой воды, и создал в нем Царские Сады…

Я шагнул в воду.

Пришло время уходить.

Но вначале я должен рассказать еще об одном своем поступке, который я совершил, не столько из надежды, сколько, как я думаю, чтобы убедить самого себя, что пришло время уходить.

Или мне так кажется сейчас.