Текст книги "Божественная комедия. Ад"

Автор книги: Данте Алигьери

Песнь VIII

Содержание. На два сигнальные огонька с башни отвечает третий вдали над болотом. Между тем с быстротою стрелы несется по волнам челнок навстречу путникам: это ладья Флегиаса, кормщика адского болота. С бешенством окликает он Данта, но, укрощенный Виргилием, принимает поэтов в свою ладью. Они плывут. Тогда из воды поднимается тень флорентинца Филиппа Ардженти и силится опрокинуть ладью; но Виргилий отталкивает, а грешники увлекают свирепого флорентинца; он в бешенстве грызет самого себя. – Между тем страшные крики оглушают поэтов: они приближаются к адскому городу, Дис, с огненными башнями, окруженному глубокими рвами. У ворот города поэты выходят на берег; но тысячи падших с неба ангелов возбраняют им вход. Виргилий ведет с ними переговоры; демоны согласны впустить Виргилия, но Данте должен один возвратиться. Он в ужасе. Виргилий, обещая не покидать его, снова переговаривает с демонами; но те пред его грудью запирают ворота города и оставляют поэта за порогом. Виргилий возвращается к Данту; он сам в сильном смущении, однако ж утешает живого поэта скорым прибытием небесной помощи.

 
1. Я продолжаю. Прежде, чем мы были[176]176
  Я продолжаю (Іо dico seguitando). К пояснению этих слов комментаторы приводят следующее предание: до своего изгнания Данте написал только первые семь песен, которые и остались во Флоренции. Спустя несколько лет после того, жена Данта между вещами, спасенными ею во время разграбления Дантова дома, нашла эту рукопись и немедленно отправила ее к Маркизу Морелло Маласпини в Луниджиане, где в то время находился Данте, с просьбою передать рукопись поэту и убедить его продолжать начатую поэму. Таким образом, Данте опять получил свою собственность и словами: я продолжаю, связал нить прерванного рассказа. Впрочем, другие толкователи Данта сомневаются в истине этого предания.


[Закрыть]
У основанья грозной башни сей,
В ее вершине взор наш приманили
 
 
4. Два огонька, блеснувшие на ней;[177]177
  Два огонька дают знать перевозчику, что прибыли двое, третьим отвечает сам перевозчик на поданный ему сигнал. Ландино.


[Закрыть]
Знак подавал им пламень одинокий
В дали, едва доступной для очей.
 
 
7. И, в море знаний погружая око,
Спросил я: «Вождь, кто знаки подает?
Что огонькам ответил огнь далекий?»
 
 
10. И вождь в ответ: «Над зыбью грязных вод
Не видишь ли, кто мчится к нам стрелою?
Иль для тебя он скрыт в дыму болот?»
 
 
13. Лук с тетивы с подобной быстротою
Не мечет стрел на воздух никогда,
С какой, я зрел, над мутною волною
 
 
16. На встречу к нам стремился челн тогда;
Его рулем один лишь кормщик правил,
Крича: «Злой дух, пришел и ты сюда?» —
 
 
19. – «Флегъяс, Флегъяс! ты к нам вотще направил,[178]178
  Флегиас, царь Лапитов, мстя за дочь свою, обольщенную Аполлоном, завоевал Дельфы и сжег Аполлонов храм. Уже для древних этот грех казался так ужасен, что они поместили Флегиаса в Тартар.
  Виргилий (Aen. VI, 618 et s.) говорит об нем:
Phlegiasque miserrimus omnesAdmonet et magna testatur voce per umbras:Discite justitiam moniti et non temnere divos.  Весьма глубокомысленно Данте сделал его перевозчиком, переправляющим души через болото гневных, сквозь чад, испаряемый этим болотом, в адский город, защищаемый возмутившимися ангелами и населенный неверующими. – Обращение Флегиаса в единственном числе означает гнев, который не позволяет ему видеть, сколько прибыло. Ландино.


[Закрыть]»
Сказал мой вождь: «свой крик на этот раз:
Мы здесь за тем, чтоб нас ты переправил.» —
 
 
21. Как злится тот, кто выслушал рассказ
О том, какой над ним обман свершился,
Так бешенством объят был Флегиас.
 
 
25. Вождь сел в ладью, за ним и я спустился,
И лишь тогда, как сел я близ вождя,
Летучий челн, казалось, нагрузился.[179]179
  Данте своим телом обременил легкую ладью, предназначенную для перевоза теней. – Подражание Виргилию. Aen. VI 413.


[Закрыть]
 
 
28. И лишь мы сели, древняя ладья
Как молния помчалась издалека,
Зыбь глубже, чем когда-нибудь, браздя.
 
 
31. Так плыли мы вдоль мертвого потока;
Вдруг весь в грязи дух выплыл из ручья,
Вскричав: «Кто ты, идущий прежде срока?» —
 
 
34. А я: «Иду, но не останусь я;
Но кто ты сам, весь в тине, безобразный?» —
И он: «Ты видишь: плачет тень моя!» —
 
 
37. «Так плачь же, дух проклятый, безотвязный!»
Воскликнул я: «и множь печаль свою!
Теперь узнал я, кто ты, призрак грязный!»
 
 
40. Тогда схватил руками он ладью*
Но оттолкнул его мой вождь, взывая:
«Прочь, к псам другим! или в свою семью!»
 
 
43. Потом, обняв меня, в уста лобзая,
Сказал мне: «Будь благословенна в век
Зачавшая тебя, душа живая![180]180
  Виргилий (разум) чувствует вместе с Дантом отвращение от порока, но одобряет справедливый гнев.


[Закрыть]
 
 
46. Он на земле был гордый человек:
Жизнь не украсив добрыми делами,
Теперь нам путь он в бешенстве пресек.
 
 
49. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
 
 
52. И я: «Мой вождь, желал бы я взглянуть,
Как страшный грешник в волны погрузится,
Пока наш челн окончит дальний путь.» —
 
 
55. И мне учитель: «Прежде, чем домчится
Ладья к брегам, дождешься ты конца:
Сим зрелищем ты должен насладиться.»
 
 
58. Тут видел я, как душу гордеца
Толпы теней, терзая, вглубь умчали,
За что досель благодарю Творца.
 
 
61. «Филипп Ардженти, к нам!» они кричали,[181]181
  Филиппо Ардженти, очень богатый флорентинец из фамилии Кавуччиули, ветви Адимари, прозванный Ардженти за то, что подковал свою лошадь серебряными подковами, был, по словам Боккаччио (Decam. IX, 8) очень вспыльчив, так, что при малейшем поводе приходил в неистовый гнев. – Адимари были Черные и личные враги Данта.


[Закрыть]
А дух безумный флорентинца сам
Себя зубами грыз и рвал с печали.
 
 
64. Но замолчим, его оставим там! —
Тут страшный вопль пронзил мне слух: заране
Взирать не стало сил моим очам.
 
 
67. И вождь: «Мой сын, уж виден град в тумане,
Зовомый Дис, где, воя и стеня,[182]182
  Адский город (слич. Ада III, 3), названный Дис (одно из названий Плутона или Люцифера), составляет шестой круг ада, отделенный от пятого (болотистого Стикса) стеною и глубокими рвами. Многие думают, что Данте заимствовал идею об адском городе у Виргилия (Aen. VI, 549 ets.)


[Закрыть]
Проклятые столпилися граждане.»
 
 
70. И я: «Уже предстали пред меня[183]183
  Назвав башни адского города мечетями, Данте придает ему характер демонского города, а вместе с тем дает знать, что населяющие его грешники не следовали в жизни учению Христовой Церкви.


[Закрыть]
Багровые мечети в дымном смраде,
Восставшие как будто из огня.[184]184
  «Subverti vos, sicut subvertit Deus Sodomam, et Gomorrham, et facti estis quasi torris raptus ab incendio.» Vulg. Amos. Cap. 4, 11.


[Закрыть]
 
 
73. И вождь: «Горит огнь вечный в их ограде,[185]185
  Вечный огонь, раскаляющий стены адского города, есть тот самый божественный свет любви и истины, который в чистилище возжигает надежду, а в раю составляет высочайшее блаженство душ или светов; но в аду он уже не светит и не согревает врагов Божьих, отрекшихся от божественной любви, но не возмогших совершенно от ней отрешиться. Эта глубокая идея проведена, как мы увидим, во всей поэме Дантовой (Ада XIV, 28, XV, XIX, 25, XXVI, 42; Чистил. XXV, 112 и Рая V, 118). Копишь и Рут.


[Закрыть]
И раскаляет стены проклятых,
Как видишь ты в глубоком этом аде.[186]186
  Глубоким адом Виргилий называет следующие круги в отличие от вышележащих, в которых наказуется одно только невоздержание, тогда как ниже наказуются злоба и грех дикой животности. (См. Ад. XI, 79).


[Закрыть]» —
 
 
76. Меж тем челнок глубоких рвов достиг,[187]187
  Воды Стикса вливаются во рвы вокруг города, а потому в них можно проникнуть из этой адской реки. Филалетес.


[Закрыть]
Облегших вкруг твердыни безутешной;
Железными почел я стены их.
 
 
79. Челн, сделав круг великий, в тьме кромешной,
Причалил там, где мощный кормщик-бес:
«Вот дверь!» вскричал: «идите вон поспешно![188]188
  Тут вступаем мы в шестой круг, где наказуются еретики, особенно основатели еретических сект (ересіархи).


[Закрыть]».
 
 
82. Над входом в град, я зрел, тьмы тем с небес[189]189
  «Здесь, на рубеже истинного глубокого ада, Данте видит толпы ангелов, свергнутых с неба с Люцифером. Они, столько же с яростью, сколько и с предусмотрительностью, заграждают вход пришельцу, руководимому разумом. Еще разум они и согласны были бы принять (ст. 89.), вероятно, с целью овладеть им и тем лишить странника его руководительства; но человека, ведомого разумом, они уже никак не хотят впустить. Им непременно хочется отпустить Данта одного без Виргилия: оставленный разумом, человек неминуемо становится жертвою заблуждения, которое и наказуется в этом огненном городе. Виргилий передает им волю неба, но демоны запирают врата города: они не хотят уже слушать разума, как скоро он говорит им о повиновении Богу. Но Виргилий не теряет упования на высшую силу: она, как враг всякой лжи, как непреложная защитница истины, должна рано или поздно явиться на помощь уповающему.» Копишь и Штрекфусс.


[Закрыть]
Низринутых, которые сурово
Вопили: «Кто вступает в царство слез?
 
 
85. Живой кто входит к мертвым, странник новый?»
Но мудрый мой наставник подал знак,
Что хочет тайное сказать им слово.
 
 
88. Тогда, на миг притихнув, молвил враг:
«Войди один, а он да удалится,
Он, что так смело входит в вечный мрак.
 
 
91. Пусть он путем безумным возвратится,
И без тебя – тебя мы впустим в град —
Коль знает, пусть в обратный путь стремится.»
 
 
94. Читатель, сам подумай, как объят
Я страхом был от грозных слов: обратно
Не думал я уже придти назад.
 
 
97. «О милый вождь, который семикратно[190]190
  Здесь определенное число поставлено вместо неопределенного.


[Закрыть]
Спасал меня и избавлял в беде,
Где погибал уже я невозвратно, —
 
 
100. Не кинь меня,» я рек, «в такой нужде,
И, если ад идти мне не дозволил,
Пойдем назад! будь мне щитом везде!»
 
 
103. Но он, мой вождь, мне в сердце бодрость пролил,
Сказав: «Будь смел! дороги роковой
Нам не прервут; так жребий соизволил.
 
 
106. Жди тут меня и дух унылый свой
Крепи, питай надеждою благою:
В сем мире я не разлучусь с тобой.
 
 
109. С моим отцом расстался я с тоскою:
В моей главе, исполненной тревог,
И да и нет сражались меж собою.[191]191
  Возвратится он, или нет?


[Закрыть]
 
 
112. Что рек он им, расслушать я не мог,
Но он не долго с ними находился,
Как все враги укрылись за порог
 
 
115. И вход ему пред грудью затворился;
Владыка мой оставлен был совне
И медленно ко мне он возвратился.
 
 
118. Потупив взор, утративший вполне
Все мужество, он говорил, вздыхая:
«Кто в дом скорбей пресек дорогу мне?»
 
 
121. И мне потом: «Мой гнев в лице читая,
Ты не страшись: мы победим их хор,
Чтоб ни творил он, град свой охраняя.
 
 
124. Уже не нов такой его отпор:
Он явлен был у врат первоначальных,
Что каждому отворены с тех пор.
 
 
127. Над ними зрел ты надпись слов печальных;
И уж оттоль нисходит вглубь теперь
И, без вождя, грядет в пучинах дальних
 
 
130. Тот, кто для нас развернет в крепость дверь.»
 

Песнь IX

Содержание. Виргилий, тщетно ожидая небесной помощи, в недоумении говорит сам с собою. Устрашенный очевидным колебанием учителя, Данте спрашивает: случалось ли кому-нибудь из обитателей лимба спускаться на дно ада, и узнает, что Виргилий уже и прежде сходил в самый последний круг адской бездны. Между тем на вершине башни являются три адские фурии: Мегера, Алекто и Тизифона. Они с криком раздирают себе грудь когтями и, глядя на Данта, зовут Медузу, чтобы превратить его в камень. Тогда Виргилий оборачивает Данта к ним спиною и сам закрывает ему очи руками. Тут страшный гром потрясает волны Стикса, и Данте, открыв очи, видит приближающегося Ангела, который, с жезлом в руке идет по вашим Стикса, как по суше. Тени гневных и демоны убегают от него в ужасе, а врата адского города разверзаются сами собою. Укротив ярость демонов напоминовением бесполезности сопротивления, ангел отходит обратно. Беспрепятственно входят тогда поэты в город, и взору Данта представляется необозримое поле, изрытое могилами, в которых и между которыми пылает пламя. Это шестой круг ада, где, скрытые в могилах, наказуются еретики, особенно основатели еретических сект. Поэты продолжают шествие и, повернув направо, идут между стеною крепости и могилами.

 
1. Едва мой вождь заметил цвет боязни
В моем лице, он тотчас сумрак свой
Прогнал с чела улыбкою приязни.
 
 
4. Как внемлющий, стоял он предо мной,
За тем, что вдаль не мог вперить он взоры
Сквозь воздух черный и туман густой.
 
 
7. «Мы сокрушим их адские затворы…
А если… нет… ведь тот мне обещал …
Как медлить он, помощник наш нескорый![192]192
  В этих недосказанных фразах выражено волнение Виргилия. Сперва он старается успокоить себя и Данта, потом, в прерванном предложении, выражает сомнение на счет прибытия обещанной помощи, накониц, опять вспоминая о обещании им покровительства, заключает речь свою нетерпением по причине медленного явления желанной помощи.


[Закрыть]»
 
 
10. Я видел ясно, как он прикрывал
Последним то, что высказал сначала,
И речи первой смысл иной давал.
 
 
13. Тем больший страх мне речь его внушала,
Что тайный смысл отыскивал я в ней,
Быть может, худший, чем она скрывала.
 
 
16. «На дно печальной раковины сей[193]193
  Печальная раковина (в подлин.: la trista conca). Так называет Данте воронкообразную бездну ада, которой концентрические уступы действительно имеют сходство с заворотами раковины (см. Ада IV, прим. к 7–8). Из переводчиков Данта один только Ратисбонн, недавно издавший свой перевод Ада на французский язык, удержал эту метафору:
– «Jamais,» lai demandai-je, «en cette triste conque»A-t-on va pénétrer! maître, un esprit quelconqueCondamné seulement a languir sans espoir?»

[Закрыть]
Сходили ль прежде души с той ступени,
Где без надежд вздыхает сонм теней?[194]194
  Данте, видя колебание Виргилия, начинает сомневаться, в состоянии ли его учитель вести его далее. По этому, он желает знать: знакома ли самому Виргилию дорога в ад; но вопрос свой предлагает он с той нежностью, которую требует его отношение к Виргилию как ученика к учителю. (См. Ад. III, прим. к ст.,79).


[Закрыть]» —
 
 
19. Так я спросил; а он: «Из нашей сени
В глубокий ад, в который ты вступил,
Не многие досель сходили тени.
 
 
22. Но я в сей град однажды призван был
Волшебницей, что силу чар имела
В плоть облекать отшедших в мрак могил.
 
 
25. Едва сложил с себя я узы тела,
Как тень извлечь она велела мне
Из темного Иудина предела.[195]195
  Волшебница, o которой здесь говорится, есть Эрихто из Фессалии, которая в поэме Лукана (Pharsal. VI, 727 et s.) вызывает из могилы, по просьбе Помпея младшего, душу одного умершего, чтобы узнать от него окончательный исход гражданской войны. Это случилось спустя 30 лет после смерти Виргилия; но Эрихто, его современница, могла пережить поэта и своими заклинаниями заставить его сойти в ад за душою, о которой говорит Лукан. По мнению Каннегиссера, весь этот поэтический вымысел имеет значение чисто-аллегорическое, именно Виргилий хочет сказать, что он уже сделал опыт сошествия в ад в своей Энеиде, так, что под именем его первого схождения в ад должно разуметь изображение подземного мира в VI песне Энеиды, к чему он был подвигнут и одушевлен Эрихто, волшебницею, т. е. поэзиею, и притом в молодости, при первом пробуждении в нем мыслительной силы, при первой победе его духа над материею, ибо Энеида принадлежит к его ранним творениям. Даже указание Виргилия, что он сходил в самый нижний круг, в круг Иуды, в четвертое отделение девятого круга, есть, по мнению Каннегиссера, намек на то, что Сивилла, описывающая Энею тартар и его муки, заканчивает свое изображение ада казнью изменников (Aen. VI, 608–624). – С большею вероятностью однако ж полагает Копишь, что Данте воспользовался здесь какою-нибудь средневековою, теперь утраченною, легендою из, цикла сказания о чародействе Виргилия (Ада I, прим. к 70–72).


[Закрыть]
 
 
28. Сей мрачный круг лежит на самом дне,
Всех далее от высочайшей сферы;[196]196
  В подлин.: ріù lontan dal сіеl, che tutto gira. Здесь должно разуметь или небо вообще, или высшее небо, эмпиреи в особенности (Ад. I, прим. к 127).


[Закрыть]
И так смелей! я знаю путь вполне.
 
 
31. Обвит болотом, в смрадном дыме серы,
Сей град скорбей, куда без гнева нам[197]197
  Без гнева, т. е. без справедливого, благородного негодования (Ад. VIII, 44–45).


[Закрыть]
Нельзя войти в подземные пещеры.» —
 
 
34. Что рек еще, теперь не вспомню сам:
Мой взор, мой ум тогда манили стены
Высокой башни к огненным зубцам,
 
 
37. Где вознеслись три Фурии геенны,
Имевшие свирепых женщин вид,
И кровью обрызганные члены.
 
 
40. Их пояс был из гидр зеленых свит;
Не волосы им обвивали лица,
Но аспиды, керасты Эвменид.[198]198
  Керасты, особый род ядовитых змей с рогами (coluber cerastes)


[Закрыть]
 
 
43. И он, узнав служительниц царицы[199]199
  Царица вечных рыданий – Геката или Прозерпина, на Олимпе чтимая как Луна или Диана (Ада X, 79 и примеч.).


[Закрыть]
Рыданий вечных, тихо молвил мне:
«Вот Фурии, три стража сей темницы.[200]200
  Фурии или Эриннии, по одним, символ отчаяния, по другим – поколебавшейся веры в Бога. – Данте удержал их тройственное число, определенное уже и в мифологии, во-первых, потому, что три есть число таинственное, во-вторых потому, что оно напоминает тройственное число животных в первой песни, накониц потому, что соответствует трем родам грехов, наказуемых за стенами адского города: ереси, насилию и обману. Каннегиссер.


[Закрыть]
 
 
46. Мегера там на левой сторони,
Алекто справа плачет в горе диком,
А Тизифона между них!» – Они
 
 
49. Когтями перси раздирали с криком,
Стуча в ладони с бешенством таким,
Что, в ужасе, к певцу припал я ликом.
 
 
52. «Медуза, к нам! их в камень превратим![201]201
  Медуза, одна из прекрасных Горгон (почему и названа она в ст. 56 Горгоною), была обольщена Нептуном в храме Паллады, богини мудрости; за то богиня превратила в змей ее прекрасные волосы, так пленившие Нептуна, а голову, отсеченную по ее же повелению Персеем, поместила на своем щите, дав ей силу превращать в камень каждого, кто на нее взглянет. – О значении головы Медузы см. ниже.


[Закрыть]
Так, вниз глядя; из всей взывали мочи:
«Позор, когда Тезею не отмстим![202]202
  Тезей содействовал другу своему Перитою в его отчаянном предприятии – похитить Прозерпину. Оба они были закованы в цепи Фуриями, но Тезей был избавлен впоследствии Геркулесом. Фурии теперь сожалеют, что они не удержали и не наказали Тезея, ибо этот пример их слабости возродил еще в другом из живущих на земле – в Данте – дерзкую мысль сойти в ад.


[Закрыть]» —
 
 
55. «О, отвратись! закрой руками очи!
Когда узришь Горгону пред собой,
Уж не придешь назад из вечной ночи.» —
 
 
58. Так вождь сказал и к ним меня спиной
Сам обратил и, к моему спасенью,
Закрыл мне очи собственной рукой. —
 
 
61. О вы, чей ум способен к размышленью,
Под покрывалом странных сих стихов
Сокрытому дивитеся ученью![203]203
  Здесь в первый раз Данте указывает читателю на глубокий смысл, таящийся под внешнею оболочкою своих стихов: во всей поэме он неоднократно напоминает об этом. Какой именно смысл скрывается в особенности в этой песне, комментаторы объясняют различно. По мнению Штрекфусса, Фуріи, как стражи шестого круга, где наказуются еретики, суть символы того фанатизма и ожесточения, которыми во все времена отличались последователи сект, особенно недавно возникших; в том же смысле и голова Медузы есть олицетворенная ересь, которая, как доказывает быстрое распространение всех новых сект, каждого, обращающего на нее взоры, готова вовлечь в свое заблуждение и тем лишить духовной свободы. – Копишь в змеиновласой голове и окаменяющем взгляде Медузы, прекрасной поругательницы храма мудрости, видит символ могущества духовного греха, который отчуждает душу от божественной жизни и Бога, превращая ее как бы в мертвый, немой камень. За стенами, пред которыми стоят теперь поэты, в глубоком истинном аде, нет ни одной души, грехи которой проистекали бы из естественных побуждений; напротив, все здесь наказуемые грешники опозорили силу духа, дав ему превратное, неестественное направление. По этому, человек, всею силою ума и разума, должен уклоняться от грехов духа, от этой головы Медузы с окаменяющим взором. Этим объясняется ревность Виргилия (разума), с которою он укрывает своего ученика от страшного видения.


[Закрыть] —
 
 
64. И вот по гребням вспененных валов
Пронисся треск со звуком, полным страха,
Потрясший высь обоих берегов.
 
 
67. Так вихрь, рожден борьбой жаров из праха.[204]204
  От слияния холодного ветра с теплым возникает ветер. Данте вероятно имел в виду слова Цицерона: «Placet Stoicis eos anhelitus terrae, qui frigidi sint, cum fluere coeperint, ventos esse: cum autein se in nubem induerint, ejusque tenuissimam quamque partem coeperint dividere, atque disrumpere, idque crebrius facere, et vehementius, tum et rolgura et tonitrua existere.» Ci.c De divinat. Lib. II, 44. Ломбарди*


[Закрыть]
Неистовый несется прямо в лес
И, на него обрушившись, с размаха
 
 
70. Ломает ветви, валит пни древес
И, пастухов гоня с полей со стадом,
Уходит горд, пыль взвивший до небес.
 
 
73. Тогда мой вождь: «Проникни смелым взглядом
Над пеной древних волн до рубежа,
Где дым с болот встает острейшим чадом.»
 
 
76. Как мечутся лягушки от ужа,
Их недруга, и кучей в тине лужи
Лежат на дне: так, воя и дрожа
 
 
79. От ужаса – я видел – мчались души,
Смущенные явлением того,
Что проходил по Стиксу как по суше.
 
 
82. Он шуйцей гнал от лика своего
Густой туман, мглу черную как смолу,
И мрак, казалось, утомлял его.
 
 
85. Я понял вмиг, что он смирит крамолу,
И на вождя взглянул: он дал мне знак,
Чтоб я молчал, и взор потупил долу.
 
 
88. О, как разгневан был горящий зрак!
Достигнув врат, он жезл поднял железный
И вмиг пред ним разверз их лютый враг.
 
 
91. «О подлый род, изгнанный с тверди звездной!»
На страшном праге рек он им в ответ:
«Кто в вас возжег дух злобы бесполезной?
 
 
94. Что попирать ту волю, тот завет,
Что пред собой все сокрушает грани?
Колико крат то было вам во вред?
 
 
97. Зачем рога уставили для браня?
Не ваш ли пес – о вспомни, дерзкий род![205]205
  Согласно с древним мифом, Геркудес, низойдя в ад, наложил цепь на выю Цербера и извлек его из ада: намек на бесполезность сопротивления высшей воле и силе. – Цербер тут есть только символ строптивости, или самого Люцифера, а слова: о вспомни и пр., указывают или на падение Сатаны, или на спасение человека. Каннегиссер.


[Закрыть] —
Несет на вые след могучей длани?»
 
 
100. Он вспять отшел путем нечистых вод,
Не обменясь в тот миг ни словом с нами,[206]206
  По замечанию одного старинного комментатора, Ангелы начинают говорит с Дантом только в Чистилище: это потому, что Данте в странствовании своем по аду еще не очищен от грехов, но созерцает и действует, еще покрытый ими, или, лучше сказать, есть представитель греха других. – «Не трудно отгадать, кто этот Ангел, являющийся теперь на помощь Данту, руководимому Виргилием. Не ту же ли божественную силу мы видим везде в истории человечества, в те времена, когда люди в ослеплении начинают борьбу против воли провидения. Значение этой воли: человек, цель твоя стремление вперед! Среди разгрома бури свершается эта воля там, где встречает себе сопротивление. А когда Господь яростью гнева своего наказует сопротивляющихся, тогда отдельные личности важны пред судом Его, посколько они нужны как часть неизмеримого целого.» Штрекфусс.


[Закрыть]
Как человек, под бременем забот,
 
 
103. Не зрит того, что пред его очами. —
И в крепость мы направили стопы,
Подкреплены святыми словесами.
 
 
106. Тут нам никто не возбранял тропы,
И я, вступив в пределы стен высоких,
Чтоб видеть казнь томящейся толпы,
 
 
109. Окинул взором край пучин глубоких
И зрел со всех сторон простор полян,
Исполненных скорбей и мук жестоких.
 
 
112. Как близко Арля, где не быстр Родан,
Иль как у Полы, где залив Кварнары[207]207
  Арль, город Прованса на реке Рони, где она умеряет быстроту течения, образуя по берегам своим топкие болота. Пола, город в Истрии, при заливе Кварнаро или Кварнеро (Sinuts fanaticus древних, названный так по причине опасного в нем мореплавания). В окрестностях этих городов находится множество могильных курганов, о происхождении которых существуют различные предания; между прочим архиепископ Тюрпин, упоминая в своей «Истории Карла Великого,» о курганах близ Арля, называет их кладбищем семи святых епископов.


[Закрыть]
Грань омывает италийских стран, —
 
 
115. Могилами изрыты крутояры:
Такую здесь увидел я страну,
Но вид ее был полон горшей кары.
 
 
118. Огонь, змеясь между могил по дну,
Их раскалял с такой ужасной силой,
Как никогда не плавят сталь в горну.
 
 
121. Покров висел над каждою могилой
И вопль глухой к нам несся из могил,
И этот вопль был плач толпы унылой.
 
 
124. «Учитель мой, кто это,» я спросил:
«Казнится здесь под сводами так строго?
И почему их голос так уныл?»
 
 
127. И он: «Здесь казнь еретикам от Бога![208]208
  Еретики, особенно учители ереси (eresiarehe), восприемлющие казнь в шестом кругу ада, заключены в могилах, раскаляемых пламенем. Крыши с могил, или собственно с гробниц, приподняты (sospesi, т. е. стоят в полунаклонинном положении так, что готовы упасть каждую минуту); но в день страшного суда они упадут и закроют могилы навеки (Ада X, 10). Всякое поколебание веры в Бога, всякое отрицание жизни божественной, а, стало быть, и бессмертия души, по учению Данта, есть уже ересь. По этому, в шестом кругу содержатся неверующие, вольнодумцы, атеисты, материалисты, эпикурейцы, еретики всякого рода, а не сектаторы, основатели ложных религий и расколов, произведшие раздел и тревоги между людьми: последние помещены ниже (Ад. XXVIII). Ривароль. «Отвергнув существование вечной жизни, еретики и их лжеучители заключены теперь в тесные пределы раскаленных гробов; только теперь сознают они всю узость своего мудрования, и это сознание объемлет их в образе тесного гроба, раскаляемого, но не освещаемого, тем самым светом вечной истины, который они отвергли, тем пламенем, который не вредил Беатриче (Ад. II. 93), в котором души очищающихся живут надеждою (Ада I, 118) и который для праведных составляет источник их блаженства (Ада VIII, прим. к 73). Еретики запрутся в судный день с телами в могиле: это значить, что они останутся навсегда неспособными, как бы умершими для блаженства вечной жизни: отвергнув ее существование, они совершили над собою как бы духовное самоубийство. Как самоубийцы настоящие (Ада XIII, 103–106) навсегда будут лишены своего тела, так и духовные никогда уже не увидят радостей божественной жизни. Тесные пределы их гробов, пылающих светом божественной истины, есть сущая противоположность свободному круговращению блаженных в самой крайней сфере небесного света. Узкое поле их воззрения есть их собственная мука.» Копишь.


[Закрыть]
Здесь секты всех родов подъемлют стон!
Ты не поверишь мне, как здесь их много![209]209
  Другими словами: еретиков гораздо более, нежели сколько ты думаешь. Кажется, это намек на великое множество сект, распространившихся по Италии во времена Дантовы. Филалетес.


[Закрыть]
 
 
130. С подобным здесь подобный заключен
И разный жар вмещают их гробницы.»
И, повернув на право, вышел он
 
 
133. Меж полем мук и крепких стен бойницы.»
 

Песнь X

Содержание. Поэты идут между стенами города и могилами. Последние открыты, но в день страшного суда закроются; в них погребены Эпикур и его последователи, полагавшие, что душа умрет вместе с телом. Из глубины одной из них раздается голос, взывающий к Данту, и вслед за тем поднимается до пояса тень Фаринаты, предводителя Гибеллинов. Он спрашивает Данта о его предках и, узнав, что они были заклятые враги его Гвельфы, говорит с негодованием, что он два раза изгнал их из Флоренции. На это Данте отвечает, что его предки каждый раз возвращались из изгнания, чего не удавалось партии Фаринаты. Пока говорят они, из могилы, не далеко от Фаринатовой, поднимается другая тень: это Гвельф Кавальканте Кавальканти. Он спрашивает, почему Гвидо, сын его и друг Данта, не пришел вместе с ним, и, заключив ошибочно, что сын его умер, опрокидывается в могилу. Между тем Фарината, не обращая внимания на упавшего, продолжает прерванный разговор, предсказывает Данту изгнание и, узнав о причине преследований, направленных флорентинцами против Гибеллинов, с гордостью вспоминает, что он один спас родной город от разрушения; накониц, разрешив Данту некоторое сомнение насчет способности грешников видеть будущее и указав из числа теней, вместе с ним наказуемых, на императора Фридерика II и кардинала Убальдини, исчезает в могиле. Данте с горестью возвращается к Виргилию, который, утешая его, напоминает ему Беатриче, от которой Данте должен узнать истинный путь к божественной жизни. Поэты идут налево к центру города, чтобы спуститься в глубокую долину, со дна которой поднимаются зловонные испарения.

 
1. Вот узкою тропинкой, меж стенами
Сей крепости и зрелищем скорбей,
Пошел мой вождь, а я за раменами.
 
 
4. «О высший ум, с кем в адской бездне сей
Вращаюсь я, твоей покорный воле, —
Наставь меня премудростью своей.
 
 
7. Могу ль узреть» спросил я: «в этом поле
Томящихся в могилах? крыши с них
Приподняты и стражи нет уж боле.»
 
 
10. А он в ответ: «Запрутся все в тот миг,
Когда придут с полей Иосафата
И принесут тела из недр земных.[210]210
  Юдоль Иосафата, около Иерусалима, будет местом страшного суда, согласно с пророком Иоилем (Гл. III, 7). Туда соберутся все племена земные, и оттуда души, вместе с телами, возвратятся в страну блаженства, или осуждения, и тогда только грешники вполне восчувствуют весь ужас присужденных им казней (Ад. VI, 94–96 и XIII, 103–108). По объяснению прежних толкователей, могилы еретиков закроются после страшного суда потому, что по воскрешении мертвых, ересь прекратится и, следственно, не будет более неверующих (см. Ад. IX, примеч. 127).


[Закрыть]
 
 
13. Тут погребен со школою разврата
Тот Эпикур, который мир учил,
Что с телом дух погибнет без возврата.[211]211
  По понятиям Данта, название еретика заслуживают все, коих религиозных понятия уклоняются от учения Христовой Церкви, хотя бы эти неверующие и не принадлежали к числу христиан и даже жили до Христа между язычниками. Потому в число еретиков помещает он и язычника Эпикура с его школою, учившего, что душа умирает вместе с телом.


[Закрыть]
 
 
16. Здесь твой вопрос, что мне ты предложил,
А вместе с тем и тайное сомненье
Сейчас решатся в лони сих могил.[212]212
  Вопрос Дантов состоял в том, можно ли видеть грешников, заключенных в этих гробницах, при чем он не высказал Виргилию тайного своего желания узнать об участи своих сограждан, Фаринаты и Кавальканте, которых эпикуреийский образ мыслей был ему хорошо известен.


[Закрыть]»
 
 
19. Но я: «Мои вождь, души моей мышленье
Я утаил для краткости в речах,
К чему ты сам давал мне наставленье.[213]213
  Эти слова относится или к наставлению, сделанному Данту Вириглием в III пес. Ад., или к сжатости Виргилиева стиля вообще, достигшей у нашего поэта высшей степени.


[Закрыть]» —
 
 
22. «Тосканец, ты, что в огненных стенах
Живой ведешь беседу так прекрасно,
Благоволи помедлить в сих местах!
 
 
25. Звук слов твоих мне обнаружил ясно,
Что в благородной ты стране возник,
Где, может быть, клянут меня напрасно.» —
 
 
28. Внезапно здесь исторгся этот крик
Со дна могил и, ужасом объятый,
Я к моему учителю приник.
 
 
31. «Что делаешь?» сказал мне мой вожатый:
«Оборотясь: перед тобой возстал
До пояса дух гордый Фаринаты.[214]214
  Фарината, победитель при Арбии (см. выше). Современники считали его за величайшего атеиста, утверждавшего, что все в этой жизни кончается со смертью, а потому думавшего, что не должно отказывать себе ни в каких удовольствиях. По этой причине Данте поместил его между эпикурейцами и даже искал его в третьем кругу между обжорами (Ада VI, 79). Не будь он причастен этому греху, Данте едва ли поместил бы в аду этого мужа, которого он так высоко ценит за его любовь к отечеству, великодушие и в особенности за спасение Флоренции, того мужа, которого флорентинский историк Валдани не даром называет вторым Камиллом.


[Закрыть]»
 
 
34. К его лицу я взоры приковал;
А он восстал, подняв чело и плечи,
Как будто ад и муки презирал.
 
 
37. И меж гробов к герою страшной сечи
Толкнул меня поспешно мой певец,
Сказав: «Твои да будут кратки речи!»
 
 
40. Когда ж у гроба стал я накониц,
Дух, на меня взглянув, почти с презреньем
Спросил: «Кто предки у тебя, пришлец?»
 
 
43. А я, пред ним стоя с благоговеньем,
Не утаив, все высказал вполне.
Тогда нахмурил брови он с смущеньем
 
 
46. И рек: «Враги то злые были мне
И партии моей и нашим дедам:
За то я дважды их громил в войне.[215]215
  Здесь необходимо сделать беглый обзор исторических событий, на которые намекает в этих стихах Данте. Страшные партии Гибеллинов и Гвельфов в первой половине XIII столетия стали известными и во Флоренции, откуда первые, находясь под особенным покровительством императора Фридерика II, изгнали последних в 1248 г. Но, по смерти Фридерика, народ, выведенный из терпения жестоким правлением Гибеллинов, признал снова Гвельфов в Январе 1250, уничтожил прежний образ правления, в замен которому установил новое, избрав предводителя народа (capilano del popolo) и присоединив к нему совет из двенадцати старшин; сверх того, были избраны 36 народных вождей и установлены 20 знамен с особым значками для того, чтобы народ в случае нужды мог сбираться вокруг них. В это время город укрепили новыми стенами, построили мост чрез Арно при Санта-Тринита, многие города и крепости были присоединены к Флоренции, имя которой сделалось страшным для всей Италии, торговля ее процвела, искусства и ремесла усовершенствовались. Но это благосостояние города было непродолжительно. Гибеллины, большая часть которых удалилась в Сиену, в тайне продолжили свои происки и, по смерти Фридерика II, обратились с просьбою о помощи к побочному его сыну, Манфреду, который в то время, взойдя на сицилийский престол своего отца, восстал против церкви. Манфред, доброхотствуя, подобно отцу своему, Гибеллинам, прислал им на помощь 800 немецких рыцарей под предводительством какого-то графа Иордануса, с которыми изгнанники, а также союзные Сиенцы, немедленно осадили находившийся в союзе с Флоренциею город Монтальчино. Нужно было, во чтобы то ни стало, вовлечь флорентинцев в сражение: с этой целью Фарината дельи Уберти, один из знаменитых полководцев своего времени, удалившийся вместе с прочими в Сиену, отправил двух монахов миноритов, Кальканьи и Спедито, во Флоренцию с письмом от сиенских начальников, которые притворно уверяли, что «Сиенцы, выведенные из терпения тиранством Гибеллинов, желают покориться флорентницам и что с радостью отворят им ворота св. Вита, если они вышлют войско к реке Арбии.» Хитрость удалась как нельзя лучше: не смотря на возражения Теггьяио Альдобранди (Ад. XVI) и Чеко Герардини, высокомерные флорентинцы решили начать войну. Немедленно собрано было значительное войско, к которому присоединились союзники из Лукки, Пистойи, Пало, Санминиати, Санджиминьяно, Вольтерры и Колле ди Вальдельсы; с торжественною пышностью оно направилось к Арбии, распустив красные знамена и даже взяв знаменитый вечевой колокол Martinella, который на этот раз справедливо назван был в насмешку la campana degli asini. На пути присоединились к ним отряды из Орвието и Перуджии, так, что войско, пришед к р. Арбии, состояло более чем из 3,000 рыцарей и 30,000 пехоты. Но едва только остановились они у холма Монтаперти при Арбии (сражение, здесь происшедшее, упоминается у Данта под тем и другим именем), как ворота Сиены растворились; но из них вместо ожидаемой мирной депутации города, понисся к ним на встречу вооруженный отряд немецких рыцарей, который, сопровождаемый Сиенцами и Гибеллинами, врубился в ряды флорентинцев. Началась страшная битва, тем ужаснейшая для Гвельфов, что в рядах их находилось множество Гибеллинов, которые, сбросив теперь с себя личину, передались на сторону врагов. Один из этих изменников, Бокка дельи Аббати (Ад. XXXII, 76-123), обрубил руки флорентинскому знаменоносцу Иакопо дель Вакка де Падзи: падение знамени было началом общего расстройства флорентинского войска. Четыре тысячи пали на месте; множество пленных, оружие, знамена и даже вечевой колокол Marlinella достались в руки победителей; спасшиеся Гвельфы бежали в Лукку. Это кровавое побоище происходило 4 Сент. 1260 г. Гибеллины с торжеством вошли во Флоренцию и во имя Манфреда избрали графа Гвидо Новелло де Конти Гвиди подестою города. Недовольные однако ж этим, они в чрезвычайном собрании в Эмполи, под председательством графа Иордануса, решили срыть до основания стены и башни Флоренции как гнезда упорного Гвельфисма. Тогда-то Фарината дельи Уберти, душа этой войны, один восстал против общего решения и твердым голосом объявил, что «он только затем обнажил меч, чтоб снова быть гражданином Флоренции, и что один готов защищать ее с мечем в руке до последней капли крови.» Таким образом, Флоренция была спасена, – заслуга, которою Фарината гордится и в аду. – По смерти Манфреда, павшего в сражении при Беневенто против Карла Анжуйского (1265), Гибеллины вынуждены были сделать некоторые уступки: они позволили набрать 30 вождей из народа, разделили жителей на 12 вооруженных цехов, назначив им старшин, и накониц признали Гвельфов. Вскоре последние взяли верх над Гибеллинами, а народ вышел из повиновения, что заставило графа Гвидо Новелло, наместника Манфредова и главу Гибеллинов, бежать с своею партией в ближний г. Прато. Впрочем, на другой день, раскаявшись в своем необдуманном поступке, он сделал приступ к Флоренции, но был отбит. Впоследствии Гибеллины еще раз были призваны назад; но в 1267, когда Карл Анжуйский отправил графа Монфорте во Флоренцию, они были окончательно изгнаны в первый день Пасхи. В числе изгнанных находился Адзучио Арригетти, предок Мирабо. Копишь. Филалетес. Вегеле.


[Закрыть]» —
 
 
49. «Ты их громил, но возвратились следом
Они отвсюду,» я в ответ сказал:
«Твоим же путь к возврату был неведом![216]216
  Предки Данта были Гвельфы. Они были изгнаны два раза: в 1248 г., за 12 лет до битвы при Арбии, но через два года возвратились снова, и во второй раз, после битвы при Арбии в 1260, после чего, спустя семь лет в 1267 г., Гвельфы опять взяли верх над Гибеллинами и выгнали их из Флоренции. В начале XIV века Гибеллины окончательно были изгнаны и с того времени навсегда находились в изгнании, не смотря на все свои попытки возвратиться.


[Закрыть]» —
 
 
52. Тут близ него из гроба приподнял
До подбородка лик другой безбожный:[217]217
  Это Кавальканте Кавальканти, знаменитый флорентинский Гвельф, которого, как и Фаринату, подозревали современники в атеизме. Сын его, Гвидо Кавальканти, был философ и замечательный поэт, искренний друг Дантов. Подслушав разговор Фаринаты с Дантом и узнав последнего по звуку его голоса, Кавальканте заключает, что если Данте мог проникнуть в ад высотою своего таланта, то и Гвидо, как глубокомысленный философ, должен находиться вместе с ним.


[Закрыть]
Он на коленях, думаю, стоял.
 
 
55. Вокруг меня водил он взор тревожный,
Как бы желая знать, кто был со мной;
Когда же луч угас надежды ложной,
 
 
58. Он, плача, вскрикнул: «Если в мир слепой
Проникнул ты таланта высотою,[218]218
  Кавалькавте, как закоснелый атеист, приписывает странствование Данта в аду не божественной помощи, но высокости его таланта (ingegno). Копишь.


[Закрыть]
То где же сын мой? что ж он не с тобой?»
 
 
61. Но я ему: «Иду не сам собою:
Там ждет мой вождь, за кем иду вослед;
Его твой Гвидо презирал с толпою.[219]219
  Данте отвечает, что ведет его не высота таланта, а разум (Виргилий), не всегда руководящий людей даровитых. Гвидо, более философ, чем поэт, писавший в легком провансальском роде, не имел такого уважения к Виргилию, какое питал к нему Данте, не изучал его творений и, стало быть, не мог создать ничего подобного Божественной Комедии.


[Закрыть]»
 
 
64. Казнь грешника и слов его предмет,
Кто был сей дух, мне объяснили вскоре,
И потому так прям был мой ответ.
 
 
67. Вдруг, выпрямясь, вскричал он в страшном горе:[220]220
  Мысль о смерти ближних вдвое прискорбнее для людей, неверующих в бессмертие души. Копишь.


[Закрыть]
«Как? презирал! уж нет его в живых?
Уж сладкий свет в его не блещет взоре?»
 
 
70. Когда заметил он в очах моих
Сомнение, тревогу беспокойства,
Он навзничь пал и навсегда затих. —
 
 
73. Меж тем другой, муж силы и геройства,[221]221
  Слова: он презирал, заставляют Кавальканте думать, что сын его умер. «Кавальканте до сих пор стоял на коленах; но при этих словах он вдруг вскакивает на ноги и, видя, что Данте медлит отвечать ему, опрокидывается в могилу: немногими словами, но как прекрасно выражены любовь и горесть отца! Это изображение удрученного горем отца еще более выигрывает в эффекте от контраста, который представляет слабодушный, но глубоколюбящий Кавальканте с мощным, величаво гордым образом Фаринаты.» Штрекфусс.


[Закрыть]
Не двинув выи, не склоняя плеч,
Являл в лице души надменной свойства.
 
 
76. «Да!» продолжал он прерванную речь:
«Мысль, что досель мое в изгнанье племя,
Крушит меня сильней, чем эта печь.
 
 
79. Но лик жены, гнетущей злое семя,
В пятидесятый раз не проблеснет,
Как взвесишь сам, сколь тяжко это бремя.[222]222
  Лик жены, гнетущей злое семя, есть луна. Богиня, чтимая на Олимпе как Луна, на земле называется Дианою, а в аду Прозерпиной, или Гекатою (Ада IX, 43). Смысл текста следующий: не пройдет 50 месяцев (4 года и 2 месяца), как ты узнаешь, как тяжелы изгнаннику бесполезные попытки возвратиться в свое отечество. Данте, вначале Гвельф, впоследствии сделавшийся Гибеллином, был изгнан из Флоренции вместе с множеством последних в Январе 1302; в Марте того же года приговор над ним подтвердили и еще с большею силою произнесли его после попытки Гибеллинов проложить себе путь во Флоренцию вооруженною рукою, – попытки, в которой принимал участие и Данте. Но так как Данте предполагает свое странствование в замогильном мире в 1300, то выходит, что от этой эпохи до времени его изгнания протекло только два года и, стало быть, 50 месячный срок, назначаемый Фаринатою, будет слишком велик. Надобно думать, что срок этот относится не к первому его изгнанию в 1302, а к гораздо позднейшим попыткам его возвратиться во Флоренцию, когда он был членом совета двенадцати, управлявшего в Пистойе партиею Белых (Гибеллинов). В это время (1304) в первый раз блеснула Данту надежда к возврату в отечество; по просьбе Белых, папа Бенедикт XI отправил во Флоренцию кардинала Никколо ди Прато в качестве миротворца с тем, чтобы содействовать возврату изгнанников. Но эта надежда поэта исчезла с внезапным отбытием кардинала из Флоренции 5 Июня 1304 г., т. е. спустя 4 года и 3 месяца после замогильного странствования поэта.


[Закрыть]
 
 
82. О, если мир тебя прекрасный ждет,
Скажи: за что с такою нелюбовью
Законами гнетете вы мой род?[223]223
  Фамилия Уберти, к которой принадлежал Фарината, всегда была исключаема из списков изгнанников, получавших право возврата во Флоренцию.


[Закрыть]»
 
 
85. И я: «Тот бой, что залил нашей кровью
Всю Арбию, в ней воды взволновав,
Подвиг нас в храме к этому условью.[224]224
  По словам Макиавелли, народные собрания во Флоренции до 1282 всегда происходили в церквях.


[Закрыть]»
 
 
88. Тут он вздохнул, главою покачав,
И молвил: «Я ль один виновен в этом?
И не имел ли я на это прав?
 
 
91. Но там, где общим решено советом[225]225
  Собрание, на которое здесь намекается, было в Эмполи (см. выше).


[Закрыть]
Развеять в прах Флоренцию, лишь я
Защитником ей был пред целым светом.» —
 
 
94. «Да обретет же мир твоя семья!
А ты» сказал я: «развяжи мне сети,
В которых мысль запуталась моя.[226]226
  Данту кажется загадкою, почему тени грешников могут узнавать будущее и ничего не знают о настоящем, как Кавальканте, ст. 68.


[Закрыть]
 
 
97. Коль понял я, мрак будущих столетий
Со всеми их делами вам открыт;
Но в настоящем – вы сомненья дети.»
 
 
100. А он: «Мы зрим, как дальнозоркий зрит,
Лишь только то, что вдалеке таится:
Еще нас этим Высший Вождь дарит.
 
 
103. Когда ж событье близко, иль свершится,
Тогда нам очи кроет темнота:
Мир скрыт для нас, коль весть к нам не домчится.[227]227
  Согласно с богословским учением Фомы Аквинского, грешники могут познавать только общее, напр. будущее, но не знают ничего отдельно-существующего, чувственного. Напротив, блаженные души все созерцают и видят в Боге.


[Закрыть]
 
 
106. Но ты поймешь, что дар сей как мечта
Рассеется в тот миг, когда судьбою
Затворятся грядущего врата.[228]228
  Т. е. в день страшного суда, когда крыши закроют гробы еретиков (см. 10–15 и прим.).


[Закрыть]» —
 
 
109. Тут я сознал проступок свой с тоскою
И рек: «Скажи соседу своему,
Что сын его еще живет со мною.
 
 
112. Я лишь затем не отвечал ему,
Что было мне в то время непонятно
То, что теперь ты разрешил уму.[229]229
  Данте сострадает упавшему в могилу Кавальканте, которого он огорчил тем, что не объявил ему, что сын его жив, ибо ошибочно думал, что души грешников, зная будущее, должны знать и настоящее.


[Закрыть]»
 
 
115. Уж призывал меня мой вождь обратно
И потому я духа умолял
Сказать: кто с ним погиб здесь невозвратно.
 
 
118. «Лежу средь тысяч,» он мне отвечал:
«Тут Кардинал с могучим Фридериком;
Но о других не спрашивай!» – Сказал[230]230
  Фридерик II, император германский и король сицилийский, сын Фридерика V и племянник Фридерика Барбаруссы, помещен здесь не столько за борьбу его с папами, сколько за его эпикурейский образ жизни, а в особенности за то, что, по мнению современников, впрочем ошибочному, был сочинителем в высшей степени еретической книги: «О трех обманщиках.» Филалетес. Кардинал Оттавиано дельи Убальдини, обыкновенно называвшийся в Италии просто кардиналом, человек необыкновенных дарований и твердого, но жестокого характера, ревностный Гибеллин и потому жестокий враг пап и церкви. Он известен был своим атеизмом и говаривал, что если и была у него когда-нибудь душа, то он погубил ее для Гибеллинов. Брат его Убальдино встречается в Чистилище (XXIV, 20).


[Закрыть]
 
 
121. И скрылся. – Я ж, в смущении великом,
Задумавшись от слышанных угроз,
Шел к древнему поэту с грустным ликом»
 
 
124. Подвигся он и, взыдя на утес,
Спросил: «Скажи: что так тебя смутило?»
И я ему ответил на вопрос.
 
 
127. «Запомни же, что сказано здесь было,
И все в душе» он рек: «запечатлей!»
И, перст поднявши, продолжал уныло:
 
 
130. «Когда увидишь дивный блеск лучей
В очах прекрасной, им же все открыто,
Тогда узнаешь путь грядущих дней.[231]231
  Намек на Беатриче. «Виргилий, утешая Данта, противопоставляет божественную жизнь житейскому треволнению и говорит, что от Беатриче, которая все созерцает и зрит в Боге, узнает он истинный путь к этой жизни божественной; но вместе с тем он советует запомнить и предсказание Фаринаты.» Копишь.


[Закрыть]»
 
 
133. Я шел налево под его защитой
И мы от стен в центр города пошли
Тропинкою, в долине той прорытой,[232]232
  Они пересекают круг и, направляясь к центру бездны, приближаются к тому месту, где спуск в следующий круг.


[Закрыть]
 
 
136. Где адский смрад всходил со дна земли.[233]233
  «Вся эта песнь отличается высоким драматическим эффектом и разнообразием превосходно-обрисованных характеров. Какая противоположность между двумя отрицателями вечной жизни! Фарината, этот гордый победитель при Арбии, забывая о муках и как будто презирая целый ад, озабочен только судьбою отечества и своей партии; и рядом с ним, менее великодушный Кавальканте, при одной мысли о смерти и (по его понятиям) уничтожении сына опрокидывающийся в могилу в отчаянном горе. А как удивительна при этом постановка обоих поэтов: Данта, еще очень восприимчивого к земным заботам, ищущего везде познания и нередко пожинающего горе, везде обнаруживающего свойства чисто-человечные: слабость и величие, гордость и страх, всего же более жажду познания, и мудрого его вождя Виргилия, который повсюду указывает стремление к высшему, небесному, сам же, как посланник высшей силы, как исполнитель воли божественной, везде является бесстрастным, ни чему не сочувствующим.» Рут.


[Закрыть]
 

Песнь XI

Содержание. На вершине обрушенной скалы, составляющей границу между кругом еретиков и следующим, поэты укрываются от ужасного зловония адских испарений за крышею одиноко-стоящей гробницы папы Анастасия. Они идут медленно для того, чтобы наперед привыкнуть к зловонию, восходящему с кровавой реки из глубины седьмого круга. Пользуясь этим временем, Виргилий, по просьбе Данта, объясняет ему распределение грехов по кругам ада и говорит, что вне пределов адского города (Ад. VIII, 67–68), в пройденных уже кругах, наказуются невоздержные, слепо предававшиеся естественным побуждениям; но что внутри города, в более глубоких кругах ада, помещены те, которые, предавшись влечениям неестественным, превратили свою человеческую природу в животную, зверскую: все они разделены на три класса, смотря потому, на кого направлено насилие: на ближних, на самих себя, или на Бога. За грешниками, виновными в насилии, следуют обманщики, а на самом дне ада виновные в величайшем грехе – измене. Накониц Виргилий объясняет Данту, почему ростовщики отнесены к числу грешников, направлявших насилие против законов Божеских. – Наступает утро. Поэты идут далее.

 
1. У рубежа окраины высокой,
Над грудою обрушенных громад,[234]234
  Почему спуск из шестого круга в седьмой состоит из разрушенной скалы, объяснено ниже (Ада XII, 34 и д.).


[Закрыть]
Пришли мы к бездне более жестокой.
 
 
4. И, встретив тут невыносимый смрад,[235]235
  Этот смрад поднимается с кровавой реки нижележащего седьмого круга (Ад. XII, 46) и есть символ худой славы, оставленной по себе грешниками, наказуемыми в этом кругу. Копишь.


[Закрыть]
Клубившийся над пропастью бездонной,
За страшным гробом мы взошли на скат,
 
 
7. И я прочел на крыше раскаленной:
«Здесь Анастасий папа в гробе скрыт,
«С прямой стези Фотином совращенный.[236]236
  У библиотекаря Анастасия, летописца IX века, находится известие, которое гласит, что папа Анастасий II, вступивший на престол папский около 497 г., принял, не смотря на сопротивление епископов, еретическое учение фессалоникийского диакона Фотина, придерживавшегося лжеучения Акакия, патриарха константинопольского. Тот же летописец уверяет, что папа Анастасий погиб чудесным образом от внезапно-приключившейся ему ужасной болезни в то время, когда защищал свою ересь перед собором епископов. Ландино. – Показание летописца, которому следует Данте, кажется неверным, потому что во времена Фотина, жившего около 350 г., не было никакого папы этого имени. Тем не менее, Данте воспользовался этим случаем, чтобы показать, что и папа может быть еретиком и что, стало быть, его суд непогрешителен только в том случае, когда он не противоречит решению вселенского собора. Филалетес. – Гробница папы граничить с кругом, где наказуется насилие: это значит, что ересь в душе сильных мира сего близка к насилию. Копишь.


[Закрыть]» —
 
 
10. «Нам медленно сходить здесь надлежит,
Чтоб свыклось чувство с адским испареньем:
Тогда нам смрад уже не повредить.» —
 
 
13. А я: «Займи ж мой ум благим ученьем,
Чтоб этот час без пользы не пропал.»
И вождь: «Я сам с твоим согласен мненьем.
 
 
16. Мой сын,» он начал: «в бездне этих скал
Три меньших круга вьются ступенями,[237]237
  Три меньшие круга (в подл.: cerchietti, т. е. более тесные, более концентрические) суть три остальные круга ада, находящиеся в пределах адского города, седьмой, восьмой и девятый. Все они глубже и глубже нисходят ко дну ада и чем глубже, тем более суживаются, на подобие ступеней амфитеатра, сценой которому служит замерзший Коцит, в который погружен Люцифер, взмахами своих крыльев сам его замораживающий, в знаменование того, что казни грешников есть их собственное дело. Копишь.


[Закрыть]
Как там вверху, где путь наш пролегал.
 
 
19. Все три кишат проклятыми тенями;
Но чтоб постиг ты Божий суд святой,[238]238
  Поэтому Данте впоследствии уже не спрашивает о том, какой именно род греха наказуется в каждом отделе ада, а только осведомляется об особенных прегрешениях и обстоятельствах жизни отдельных грешников. Филалетес.


[Закрыть]
Узнай: за что казнятся небесами.
 
 
22. Цель всякой злобы, в небе проклятой,[239]239
  В этой песня Данте излагает нравственное построение своего ада, классификацию грехов, так последовательно и ясно, что почти нет надобности входит в какие либо дальнейшие толкования. Но так как для многих читателей изложенное в прозе кажется более понятным, то мы предлагаем краткий обзор грехов и их наказаний, распределенных сообразно с архитектурным построением Дантова ада (слич. Ада IV, прим. к 7–8.).
  Все грехи человеческие, по Аристотелю (см. ниже), можно разделять на три класса, именно: на грехи, происходящие или от невоздержания, или безумной животности (matta bestialitade), или от злости (ст. 89–84).
  Грехи, всходящие от невоздержания, менее важны (ст. 70–88), потому что невоздержание предполагает не злую волю, но только потемнение самосознания, потерю воли. По этому во втором, третьем, четвертом и пятом кругах ада, еще вне пределов адского города, составляющего начало истинного ада (Ада VIII, 75 и прим.), наказуются менее жестоко сладострастные, обжоры, скупые вместе с расточителями и гневные. Символом этого отдела ада служит тьма (см. Ада III, примеч. к 87).
  За ними, в шестом кругу ада, следуют еретики и открывают собою ряд грешников, наказуемых уже в истинном аде. Но и этих грешников нельзя еще назвать истинно-злыми, потому что грехи их произошли собственно не от злой наклонности. Тем не менее, они наказуются за раскаленными стенами и связуют собою грешников первого рода с последующими.
  Прямая цель истинно-злых наклонностей есть обида, к которой две дороги: или насилие, или обман. Первое заслуживает меньшого наказания, чем последний, потому что сильные страсти, как недостатки природные, могут содействовать к тому, что человек, увлеченный ими, прибегает к силе, тогда как обманщик обдуманно и хладнокровно употребляет во вред другим свой разум, – этот дар, которым человек отличается от всех других тварей. Потому и сказано, что обман свойствен только человеку. – Quum autem duobus modit, i. e. aut vi, aut fraude fiat iqjuria: fraua quaai vulpeculae, vis, leonis videtur: utrumque homine altenissimum, aed fraus odio digna majore. Cicero, De offlciis, I, 13.41.
  Насилие, соответствующее безумной животности Аристотеля, наказуется в седьмом кругу (XII–XVI), составляющем второй отдел ада, символом которому служит огонь или жар. Круг этот распадается на три отдела, смотря потому, кому наносится насилие: ближним (XII), самому себе (XIII), или Богу (XIV–XVII, до ст. 78). В первом отделе помещены: мучители, поджигатели и разбойники; во втором: самоубийцы, отчаянные игроки и расточители своих имений, а также все решающиеся на отчаянные подвиги с целью самоубийства; в третьем: преданные содомскому греху, ростовщики и богохульники.
  Обман, истекающий из глубокой злости человека и потому только ему свойственный, составляет третий, самый нижний отдел ада. Обман бывает двоякого рода, смотря по тому, над кем он совершается: над тем ли, кто имеет доверие к обманывающему: стало быть, над тем, с кем мы, кроме природной связи любви, соединены еще союзом доверенности и братства; или над тем, кто не имеет доверия, когда, следственно, нарушаются только общие законы человеческой любви. Обман второго рода наказуется в восьмом кругу, разделенном на 10 отделений, в которых казнятся собственно обманщики, а именно: соблазнители и пользовавшиеся слабостью обоих полов (ruffiani); льстецы; симонисты или торговавшие дарами Св. Духа; прорицатели; светские симонисты или менялы (barattieri) и взяточники; лицемеры; хитрые тати и святотатцы; злосоветники; сеятели расколов и подделыватели всякого рода (Ад. XVIII–XXX). – Обман первого рода, или измена, величайший грех, истекающий из высшего эгоизма души человеческой, наказуется в последнем девятом кругу ада, где символом ему служить вечный холод. Изменники в свою очередь распадаются на четыре класса: на изменников ближнему, другу, отечеству или граду, и Богу (Ад. XXХ-XXХІѴ).


[Закрыть]
Одна – обида; к ней же две дороги:
Или насилье, иль обман людской.
 
 
25. Но как лишь людям свойственны подлоги,
То ими Бог сильнее прогневлен:
За то на дне и суд им самый строгий.
 
 
28. Весь первый круг насилью посвящен;
Но как трем лицам вред от сей невзгоды,
То в три отдела круг сей раздроблен.
 
 
31. Против Творца, против своей природы,
На ближних, с их стяжаньем возстает
Насилие и вот тому доводы.
 
 
34. Вред ближнему насилие влечет
Увечьями, убийством, а стяжанью,
Поджогами, разбоем, и в зачет
 
 
37. Смертоубийству, злому истязанью
И грабежу казнь лютая во век
В отделе первом служит должной данью.
 
 
40. Сам на себя заносит человек
Насилья длань: за то скорбит стократно
В другом отделе каждый, кто пресек
 
 
43. Сам дни свои, кто, промотав развратно
Именье, горем отягчил главу
И плакал там, где мог бы жить приятно.
 
 
46. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
 
 
49. За то отдел последний отмечает
Клеймом своим Каорсу и Содом[240]240
  Содом, известный город в Пниестине, преданный противоестественному греху и за то вместе с Гоморрой и другими городами сожженный огнем небесным.
  Каорса. Купцы, преданные лихоимству, во многих законах средних веков назывались Lombardi и Caorcini или Cawarcini, Caturcini etc. Название Caorcini и проч. они получили вероятно от Каорсы или Когора (по лат. Cadurcum), г. в Лангедоке, откуда вышли первые ростовщики.


[Закрыть]
И тех, чье сердце Бога отрицает.
 
 
52. Обман, грызущий совесть всем, на том
Свершиться может, кто с доверьем внемлет,
Иль кто доверья чужд в уме своем.
 
 
55. В грехе последнем, кажется мне, дремлет[241]241
  Т. е. общие законы любви, вкорененные в нас самой природой.


[Закрыть]
Лишь долг любви, природы нежный дар:[242]242
  Т. е. восьмой круг, где наказуются простые обманщики.


[Закрыть]
За то второй великий круг объемлет
 
 
58. Гнездо льстецов, жрецов волшебных чар,
Соблазн, подлог, татьбу и святотатство
И всякий грех, достойный горших кар.
 
 
61. Но первый грех забыл любовь, богатство
Природное, и то, что слито с ней,
Чем зиждутся доверие и братство.[243]243
  Более тесную, более родственную любовь, из которой возникают доверие и родственные, дружественные отношения.


[Закрыть]
 
 
64. А потому в кругу меньшом, где всея
Вселенной центр, где Дис царит ужасный,
Всяк изменивший стынет в бездне сей.[244]244
  Меньший круг есть девятый, имеющий вид колодезя, на дне которого погружен во льды Дис (Плутон), Люцифер, Веельзевул, – имена, у Данта однозначущие.


[Закрыть]»
 
 
67. И я: «Мой вождь, твое ученье ясно
И верное дает понятье мне.
О бездне сей и о толпе злосчастной.
 
 
70. Но объясни: погрязший род в волне,
Носимый ветром и разимый градом
И та толпа, что спорит век в войне,[245]245
  Гневные (Ада VII, 110 и д.), сладострастные (V, 31 и д.), обжоры (VI), скупые и расточители (VIII, 25 и д.).


[Закрыть] —
 
 
73. Зачем не Здесь, за раскаленным градом,
Казнятся, если подлежат суду,
А если нет, за что пожраты адом?»
 
 
76. А он в ответ: «Зачем в таком бреду,
Как не случалось прежде, ум твой бродит?
Иль новое имеет он в виду?
 
 
79. Не помнишь ли то место, где выводит
Твой Аристотель в Ифике из всех
Три склонности, на них же казнь нисходит:
 
 
82. Невоздержанье, злость, безумный грех
Животности? и как невоздержанье
Наказано от Бога легче тех?
 
 
85. И так, коль обнял ты вполне то знанье[246]246
  Виргилий разумеет здесь Ифику Аристотеля, который в кн. VII, гл. I. говорит: «Относительно нравов, должно избегать трех вещей: невоздержания (ἀκραςία), порока (κακία) и животности (ϑηριότης).» Под именем первого, разумеет он неумеренное наслаждение естественными удовольствиями (ἡδέα φύςει) и разделяет последние на такие, которые основаны на потребностях вашего тела (ἀναγκαῖα), напр. удовольствие, доставляемое употреблением пищи и половое побуждение, и на такие, которые хотя и не составляют наших потребностей, однако ж сами по себе приятны (αἱρετά), напр. желание победы, славолюбие, стремление к обогащению, гнев и проч. Грехи из этого источника наказуются у Данта вне пределов раскаленного города.
  Под именем животности, Аристотель разумеет удовлетворение побуждений, которые уже и сами по себе неприятны (кн. VII, гл. V), куда он относит множество неестественных жестокостей, людоедство, неестественную похоть и т. д. Все эти пороки у Данта, под общим названием насилия, помещены в седьмом кругу, куда причисляет он сверх того и богохульство, как грех, по природе несвойственный человеку, также лихоимство, по той же самой причине, как мы увидим ниже.
  Накониц порок Аристотель противопоставляет добродетели (ἀρετή), под именем которой разумеет он познание прямого, доброго (кн. VII, гл. XIII). Из этого видно, что «порок» Аристотеля почти ничем не отличается от «обмана» Дантова: ибо тот и другой состоят в злоупотреблении высших свойств духа с злою целью. Когда дух направляется к злому, тогда все, из него исходящее, есть обман, прикрытый только личиною истины. Сюда же Данте отнес и измену, как высшее проявление обмана, и соединил и то и другое под одним общим именем «злости». Филалетес. Копишь.


[Закрыть]
И приведешь на память проклятых,
Приемлющих вне града наказанье,
 
 
88. То сам поймешь, зачем от этих злых
Отлучены и с меньшим гневом мщенья
Млат Правды Божьей сокрушает их.» —
 
 
91. «О солнце, врач смущенного воззренья!
Так ясно ты решаешь, что уму
Равно полезны: знанье и сомненья.
 
 
91. Но уклонись назад,» я рек ему:
«И объясни: чем Бога оскорбляет
Дающий в рост? рассей мне эту тьму.» —
 
 
97. «Кто философию постиг, тот знает,
Что стройный чин,» сказал он: «естества
Течение свое воспринимает
 
 
100. Из разума, искусства Божества,
И если в физику вникал, то, много
Не рывшись в ней, найдешь сии слова:
 
 
103. Искусство ваше подражает строго
Природе так, как дядьке ученик:[247]247
  Аристотель говорит в своей физике, кн. II, гл. 2: «Искусство (τἑχνη) подражает природе.»


[Закрыть]
 
 
106. Из этих двух, коль мыслями ты вник
В начало книги Бытия, и должно[248]248
  «Tulii ergo Dominus Deus hominem, et posuit eum in paradiso voluptatis, ut operaretur et custodiret illum.» Vulg. Genes. Cap. II, 15. – «In sudore vultus tui vesceris pane.» Ibid. Cap. III, 19. – Из этого следует, что человек должен удовлетворять своим потребностям, применяя в пользу свою силы природы чрез прилежание и изобретательность.


[Закрыть]
Жизнь почерпать и размножать язык.[249]249
  В подлин.: Prender sua vita, ed avanzar la gente.


[Закрыть]
 
 
109. Но ростовщик, идя стезею ложной,
Расторг в души корыстной, полной зла,
Союз искусств с природой непреложной.[250]250
  «Природа и искусство даны человеку как производители его жизни. Природа дает для человека необходимое для жизни, а искусство обрабатывает данное ею. Ростовщик нарушает закон природы, потому что он заставляет деньги производить деньги. Что не в закони природы; а так как искусство наше закон свой берет с природы же, то нарушает он закон всякой.» Шевырев. – В этом воззрении Данта на ростовщиков видно господствовавшее в средние века мнение о беззаконности всякого роста. Филалетес.


[Закрыть]
 
 
112. Но следуй мне: идем! уж ночь прошла:
Трепещут Рыбы на эфнре звездном
И Колесница уж на Кавр легла,[251]251
  В этих стихах Данте, как и везде при обозначении времени, определяет с астрономическою точностью начало утра. Созвездие Рыб появляется над горизонтом, созвездие Большой Медведицы (в просторечии называемой Колесницею) лежит на Кавре. Кавр или Кор (Caurus, Corus) есть ветер, дующий с NNW, и на востоке называемый ponente maestro. По вычислению астрономов, созвездие Рыб 9 Апреля 1300 начало подниматься из-за горизонта в 3 часа, а в 5 часов было уже совершенно над ним, из чего должно заключить, если возьмем за основание 9 Апреля, что настал 5 час; это же положение созвездий для 6 Апреля того же года будет означать 4 часа 48 минуть; а для 26 Марта 2 часа 4 мин. См. у Филалетеса. Die Hölle, р. 73–74.


[Закрыть]
 
 
115. А спуск еще далек, где сходит к безднам.»