Текст книги "Тринадцатый свиток. Том 1"

Автор книги: Данимира То

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Богачу нужны богатства, чтобы наслаждаться жизнью. Обжоре – вкусная еда. Воину – сражения. Охотнику до женского пола – любовные приключения. А мне – книги. Я бы мог спорить сам с собой о том, что я никому не причиняю зла и это уже само по себе – добро. Но вдруг сейчас понял, что никому и никогда не делал добра. Наверное, поэтому жизнь и потребовала от меня отдать время заботе о ближних. И я, забыв о своих манускриптах, много дней ухаживаю за Тевтонцем, потом делаю дела, связанные с просьбой Хозяина, а теперь вот сижу с рыцарем.

Никто не заставлял меня помогать им. Это было требование мой души, потому что я никогда не смог бы снова ощутить счастье, если бы проявил безразличие. И, ни один, даже самый ценный манускрипт, хоть написанный самим Господом Богом, не сделал бы меня счастливым, если бы я отвернулся от ближнего своего. Хотя бы он и не просил меня об этом. Внезапно я подумал, что мои мысли звучат пафосно, и, хотя их никто не слышал, мне стало стыдно. Тоже мне, святой подвижник, нашёлся! Только и сделал то, что мог сделать. Ничего сверх сил.

Я пощупал кожу рыцаря, теперь она была очень сухой и горячей. Видимо, рана на шее дала жар всему телу. Я ещё раз смазал его раны. Всё-таки Тевтонца я тоже лечил, и он поднялся, хотя его ситуация была, может быть, даже серьёзней.

Но Тевтонец обладал громадной волей к жизни, а есть ли она у рыцаря? Я не знал, поэтому попросил рассказать о нём его друзей. Первый рассказал, что его друг очень хороший воин, что он был безжалостен к врагам и не щадил ни своей, ни чужой жизни во имя Господне. Он всегда был очень весёлый и любил посмеяться и пошутить. Если бы ты знал, Монах, как мы все радовались, когда удалось добыть христианские святыни, мощи и серебряные с позолотой кубки. Как перебили мерзких греков, больших и малых, засевших в храме и прятавших там свои сокровища. Они думали, что их вопли остановят нас. Даже молитвы звучали из их уст богомерзко! Мы поджигали свитки с рукописями, чтобы огонь помог осветить сокровищницы, полные добра, которое мы везли домой, а эти чертовы разбойники завладели сейчас этим! – закончил он с горечью в голосе.

«Не для того мы поджарили полгорода, чтобы этот Сеньор все оттяпал себе! Мы проделали такой долгий путь домой, чтобы потерять всё буквально у порога!» – яростно добавил второй.

Этот рассказ возмутил меня. Конечно, я знал, что в Крестовых походах рыцари занимались откровенным разбоем, убийствами, грабежами. Мой Хозяин тоже пополнял свою казну в походах не за счет манны небесной. Но я никогда глубоко об этом не задумывался. Я был так занят в своём маленьком мирке. Это происходило где-то далеко и не имело ко мне никакого отношения. Но эти варвары! Жгли рукописи, и бесценные знания безвозвратно потеряны! Теперь мне захотелось убить этого крестоносца, лежащего здесь. Так ему и надо, получил по заслугам! Я холодно посмотрел на него, и от моего милосердия не осталось и следа.

Рыцарь пошевелился и застонал, повязка с шеи сбилась, обнажив рану. Я не двинулся с места. Рыцарь стал метаться в жару, а я продолжал сидеть и вдруг вспомнил, что буквально несколько мгновений назад, преисполненный сознанием собственной святости, предавался мыслям о том, какой я добрый и как моё сердце подсказывает мне путь к моему поведению.

Вспомнил, как искренне я молился за этого рыцаря, чтобы Господь послал ему выздоровление. И что изменилось? Я услышал о нём несколько слов, которые мне не понравились. Но ведь раньше, когда я этого не знал, он был таким же! Он не изменился, а что мешает мне оставаться милосердным и добрым, даже к недостойному с моей точки зрения человеку? Краска стыда залила моё лицо.

Я стал обтирать тело рыцаря прохладной водой, и он затрясся, как в лихорадке. У него был сильный жар, и я сказал его друзьям, что теперь мало что зависит от меня. Если он будет сражаться и победит, значит, будет жить. Если же его тело устало бороться, а душа не хочет более оставаться в этом бренном теле – он умрёт. Едва я успел положить ему на голову холст, смоченный прохладной водой, как вошёл страж и, сказав, что Сеньор хочет меня видеть, выпустил меня из камеры. Путь до донжона я проделал с моим неизменно громко сопящим спутником за спиной.

Сеньор ожидал меня там же. Удалив из зала всех и оставив только Верзилу в качестве стража, он завёл со мной разговор, расспрашивая о том, где я бывал и что я видел. Где научился писать и могу ли я составлять письма сообразно этикету? Спросил, могу ли я разобрать захваченную им библиотеку, находящуюся здесь же в сундуках? Я отвечал ему честно, умолчав, однако, истинное имя человека, у которого я прожил в замке долгое время. Когда он спросил, где он теперь, я ответил, что он погиб в бою, и я, оставшись без хозяина, стал скитаться по городам. Это всё было правдой, поэтому я не боялся того, что Сеньор уличит меня во лжи и сдерёт с меня шкуру, как он обещал.

– Монах, – сказал он, – твои умения мне нужны. Я отлично разбираюсь в людях и вижу, что малый ты составлением моей фамильной истории. Ты будешь жить тут же, ну, скажем, в капелле. Не один, конечно. Там уже живёт один из моих подданных, но он не будет тебе мешать. А если кто-то попытается тебя обидеть – сразу скажи мне. Тебе всё понятно?

– Да, Сеньор, – ответил я, а что я ещё мог ему ответить?

– Верзила! Проводи его и отнеси в его комнату сундуки со свитками, – приказал Сеньор моему провожатому.

И я отправился вслед за Верзилой, который тащил огромный сундук.

Глава VIII

Итак, я снова в «паучьей норе»! Всё происходящее со мной показалось странным сном. Как мог Сеньор разобраться с первого взгляда, честный я малый или нет? Как он мог сказать мне те же самые слова, которые я слышал от Хозяина? И как вообще я снова оказался здесь, да ещё опять имея несколько сундуков манускриптов и свитков?! Всё как будто вернулось на круги своя. Разве что Хозяин сменился на Сеньора.

Я подошёл к столу, за которым провёл много лет. При свете, падающем из оконца, видно, как отполирована доска моими рукавами. Горшочки и склянки тусклого стекла с порошками, из которых я готовил мази, были сложены в ящик. Этот стол представлял собой большую ценность. Он был вывезен предком Хозяина откуда-то с Востока и имел множество ящиков и ящичков, в том числе и тайных.

Столик достался мне, хотя жена Хозяина много раз пыталась перетащить его к себе в спальню. Но мне он был нужнее, так сказал Хозяин жене и привёз ей другой, с позолоченными резными ножками. Всё-таки Восток значительно превосходит нас во всём, что касается мудрости, медицины, математики, искусства и красоты. Разве можно сравнить то, что делают местные плотники, вот с этим старым столом?

Крестовые походы нужны хотя бы потому, что с Востока хлынул поток нового, неизведанного, прекрасного, который разбавил наши примитивизм и серость. Появились мастера, копирующие, а теперь и сами создающие красивые вещи. Так я размышлял, пока за спиной не услышал шорох. Обернувшись, я увидел Тощего, который с выражением злобы на длинном лице, смотрел на меня.

Так вот он, тот, с кем мне придётся делить «паучью нору»! Это был неприятный сюрприз, но я уже привык к неприятным сюрпризам. И, отвернувшись от Тощего, я стал располагаться на привычной мне лавке. Я достал вещи из котомки, стал рассматривать их, как бы не замечая его присутствия. Потом принялся любовно раскладывать свой подбитый заячьими шкурками плащ. Тощий продолжал прожигать во мне взглядом дыры.

Я отправился к сундуку и стал рассматривать находящиеся там свитки и книги. Тощий не выдержал и, бросившись к лавке, смахнул на пол мои вещи с криком: «Ты чего занял моё место, скотина?». Я молча собрал вещи и пошёл к другой лавке, где разложил всё в таком же порядке. Сцена повторилась. Я сел на свой табурет и, взяв свиток, стал разглядывать текст. Потом достал из сундука лист с филигранью, на просвет которой видны были венки цветов, аккуратно разложил его и привычным движением установил чернильницу. Я решил игнорировать неприятное мне общество и заняться делом, начать подсчёт, классификацию и перепись свитков. Зато Тощий не унимался, бегая по комнате и пиная мои вещи. Я старался не обращать внимания, хотя мне давалось это с трудом.

Тем временем, он завладел моим плащом и стал начищать им свои грязные сапожищи. Меня так и подмывало спросить, куда делась его прекрасная вышитая рубашка с жабо? Но я заставил себя смолчать, решив, что очищу свой плащ позже, и, мечтая, чтобы Сеньор куда-нибудь вызвал его. Я снова заставил себя углубиться в разглядывание свитков.

Это были большей частью религиозные тексты. Вероятно, это было достояние одной из мечетей. В сундуке также обнаружились три Библии, очень красивые с росписью, а одна была просто древней. Очень ценный экземпляр. Может, даже её написал кто-нибудь из Апостолов. Попался один настолько толстый свиток, что если его развернуть полностью, то он наверняка протянулся бы до конца капеллы. Вот это было нечто интересное. Отложив свиток в сторону, чтобы разобраться позже, я вдруг почувствовал запах дыма. Я в недоумении оглянулся и подскочил. Тлела и дымилась моя ряса! А Тощий злорадно ухмылялся, глядя на меня. Как я не заметил поджога, сам не понимаю!

Я попытался затушить огонь, но мне было неудобно. Пришлось отбежать подальше от свитков, чтобы огонь не перекинулся на них. Тощий мешал моим попыткам затушить огонь, пиная меня издали своими длинными ногами. Не знаю, чем бы всё это кончилось, если бы в дверях не появился Верзила, тащивший наверх очередной сундук со свитками и книгами.

Бросив сундук, он одним прыжком подскочил к Тощему и с размаха стукнул его по голове огромным, как кузнечный молот, кулаком. Тот упал, как подкошенный. Верзила стал хлопать голыми руками по огню и быстро затушил его. Я был ошарашен, обожжён и почувствовал, что не скоро смогу сесть. Верзила поднял и протянул мне сброшенную Тощим на пол баночку с мазью. Я не замедлил воспользоваться его намёком. Глядя на мазь, которую держал в руках, я вдруг вспомнил о раненом рыцаре. Необходимо было навестить его. Я поблагодарил Верзилу, и он молча вышел, бросив на лежащего, как куль муки на полу, Тощего удовлетворённый взгляд.

Спрятав всё самое ценное, находившееся на столе, во избежание мести Тощего, когда он очнётся, я пошёл к выходу, резонно рассудив, что ходить теперь я могу, где заблагорассудится. За неимением другой одежды, я так и пошёл в прогоревшей рясе. Два разбойника, стоящие на страже, проводили меня долгими взглядами.

Сторож впустил меня беспрепятственно. Раненый рыцарь лежал молча и больше не метался по жесткой лавке. Всe повязки, которые я наложил на него, были сорваны. Лицо побледнело. Он переживал жестокий кризис и совсем обессилел.

Перед его глазами вставали картины его жизни, на которые он смотрел как бы со стороны. Чувствовал то, что чувствовали к нему окружающие его люди. Вот он взглянул на себя глазами своей матери и почувствовал гордость, каким красивым и смышлёным растёт мальчуган. Смотрел на себя со стороны друга детства и чувствовал обиду и злость за оскорбление, нанесённое ему, чтобы покрасоваться перед девицами. Увидел себя глазами будущей жены и чувствовал любовь… Глазами сына, и чувствовал восхищение перед отцом, большим и сильным… Глазами военачальника, и чувствовал надежду и удовлетворение.

Поистине бесконечные вереницы образов встали перед ним, и редко в этой тёмной ленте вспыхивали ярким огоньком радость или любовь.

Потом пошли совсем другие чувства.

Чувство ярости объяло его, когда он увидел себя глазами воина, защищавшего свою землю. Ужас охватил его, и он увидел себя глазами молодой женщины, прикрывающей своего ребёнка, прижавшегося к ней за мгновенье до того, как оба пали от его руки, потому что стояли между ним и богатой добычей. Пришла ещё волна ужаса, ещё и ещё. Страх. Ярость. Злоба.

От этих картин сердце рыцаря забилось часто-часто, лёгким перестало хватать воздуха, и, так и оставшись в железных объятьях чувства запоздалого раскаяния, он испустил дух, который канул в тёмные глубины, где будет пребывать вечность, ожидая прощения.

Я не мог видеть всего того, что пережил этот несчастный, мог только догадываться. Поэтому я прочёл молитву об упокоении, чтобы его дух нашёл правильную дорогу. И может быть, когда милосердный Господь дарует ему ещё один шанс, он проведёт свою жизнь в благих деяниях, в любви, даруя всем вокруг радость, надежду и помощь. Момент ухода в мир иной может быть разным, но всегда это таинство, и мне пришлось провести краткое отпевание, благо в монастыре я успел выучить всё, что необходимо в этих случаях.

Рыцари были подавлены. Военные люди очень тяжело переживают смерть друзей, особенно когда это произошло не на поле боя. Они молились вместе со мной и не боялись слёз. Я сказал им:

– О чём вы плачете, разве Папа не отпустил вам все грехи?

Один из рыцарей ответил:

– Столько грехов, сколько есть на нашей душе, даже Папе не под силу отпустить.

– Зато у вас есть время, чтобы отмолить их. То, чего не было у вашего друга, – сказал я и подумал, что не имею право осуждать этих людей, ибо сам не достоин.

– И всё же, помогите нам написать письма родным, – шепнул один из рыцарей.

– Я постараюсь, но не знаю, как мне удастся отправить их, ведь я не могу выйти за ворота. Но если вдруг появится хоть малейшая возможность, я попробую.

– Мы понимаем и не просим многого, и, уж конечно, отблагодарим…

В этот момент снаружи раздался пронзительный звук рожка. Приглашение на обед в разбойничьем логове! Я решил, что пора вливаться в коллектив и, возможно, разузнать что-нибудь о Тевтонце.

На улице, недалеко от кухни, из которой доносился рыбный запах, были поставлены несколько длинных столов с грубыми лавками по сторонам. Похоже, повар у них был опытный. На столе красовались свежеиспечённые лепешки. Со всех сторон подтягивались братья разбойнички, которые сначала подходили к кухне, где получали в свою миску каши и кусок вареной рыбы с какими-то специями.

На столе стояли также кувшины с вином, они сразу были захвачены наиболее наглыми из разбойников, которые теснили остальных и показывали свою силу. Это не добавляло мира в их и без того агрессивную среду. Получение пищи проходило в две смены, потому что для всех места не хватало. Я также направился к кухне, надеясь, что у них найдется миска и для меня.

На кухне орудовал приземистый крепыш, увешанный ножами, которому помогали два подростка, похожих друг на друга, как близнецы. Один нагребал кашу из большого котла, а второй выуживал рыбу из другого большой деревянной ложкой с дырой посередине. «Быстрей, быстрей!» – покрикивал повар. Народ переругивался и огрызался, постоянно оттесняя кого-нибудь назад. «Голодные разбойники – это страшное дело», – подумал я и встал в конец очереди. Моё появление вызвало резонанс в светских кругах. Разбойники стали переговариваться, а кое-кто засмеялся, глядя на мою прожженную рясу. Тощего среди них видно не было.

– Смотри-ка, Толстяк! У тебя появился конкурент! – крикнул кто-то.

Я заметил за столом знакомого Толстяка, который участвовал в нападении на Великана. Тот восседал в монашеской рясе, отправляя в рот огромные куски каши.

– Рылом он не вышел против моего святейшества! – сказал Толстяк. – Гляньте на его постную мину. Прикинулся ангелом, а у самого хвост черти поджарили в аду!

Все загоготали. А Толстяк так трясся от смеха, что каша летела во все стороны из его рта. Разбойники с любопытством разглядывали меня. Подошла моя очередь, и я обратился к повару с просьбой дать мне еды в его миску, пока я не заимел свою. Повар покачал головой, показывая, что ничем не может помочь.

Толстяк продолжал отпускать шуточки в мой адрес, веселя сидевших рядом с ним разбойников до такой степени, что многие схватились за животы и не могли разогнуться. Он вошёл в раж от своего артистического успеха, и, увидев, что я ухожу без еды, закричал. «Что же ты не покушал кашки, или тебе не хватило? Так я могу поделиться. На!» – крикнул Толстяк, и запустил в меня комком каши. Надо сказать, что глазомер у него был точный, поэтому он и попал мне прямо в лицо. Разбойники буквально взревели от восторга. И тут один из них сказал: «Толстяк, ты что, не знаешь, что это личный секретарь Сеньора?!». «Да! Точно, это он!»– подтвердили несколько голосов. Я пытался оттереть кашу от моего лица, поэтому не видел, как посерело лицо Толстяка и разбойники, только мгновенье назад, хохотавшие над его проделками, потихоньку отодвинулись от него подальше.

Придётся обойтись какое-то время без еды. А потом попрошу Сеньора помочь мне решить эти бытовые вопросы. С этой мыслью я направился к донжону, чтобы попробовать привести себя в порядок в «паучьей норе», но моему обидчику показалось, что я пошёл жаловаться на него Сеньору. Не успел я пройти десятка шагов, как Толстяк вихрем догнал меня.

– Послушай, дружище, – заныл он, – прости меня, Христом Богом прошу, я же пошутить хотел!

– Да я не обижаюсь, – отвечал я, продолжая идти к донжону.

Он схватил меня за рукав.

– Погоди! Не говори Сеньору, что я смеялся над тобой и кидал в тебя кашей, а я тебе что хочешь дам!

– Да не тяни меня так за рукав, и так одеться не во что, а тут ты ещё рукав отрываешь!

– Так я тебе какую хочешь одежду дам! – обрадовался Толстяк. – Пошли за мной!

И потащил меня в одну из галерей, где в большом помещении располагалось что-то вроде казармы, где ночью спала часть разбойников.

Внутреннее убранство поразило меня. На стенах висели прекрасные восточные ковры! А на протянутых поперёк верёвках – гобелены, которые, подобно стенам, разделяли пространство.

– Что, нравится? – спросил Толстяк, видя моё изумление.

– Что это? – только и мог выговорить я.

– Когда мы пришли сюда, здесь ничего не было. А теперь смотри, у каждого свой угол. Но эти ковры – мои! Гобелены тоже мои! Остальные ничего не понимают в красоте. Только золото и собирают. А я с такими коврами и жениться могу, хоть на баронессе.

– А что здесь было раньше? – спросил я.

– Не знаю, мы тут всего несколько дней, как обосновались. Но мне нравится! Куда лучше, чем в лесу в шалашах жить, и вещи портятся.

– А Сеньор, что, в наследство этот замок получил?

– Какое наследство? Это сам Бог ему послал, – подмигнул мне Толстяк. – Мы когда сюда пришли, вообще ни одной живой души не было. Только ты молчок, а то Сеньор велел говорить, что он и впрямь получил замок в наследство. Хотя куда ему! У него и родни-то нет, и не было никогда!

– Странно как-то! – сказал я. – Никогда не видел, чтобы замки просто так стояли, пустые.

– Вот то-то и оно, – согласился он со мной. – Сам удивляюсь! По всему видно, что была здесь жестокая битва. Ворота выбиты, мертвецов море вокруг, да ещё флаг этот чумный. А когда зашли, то увидели, что вроде как были живые тут. Еда на столе лежала, но никого так и не нашли, сколько не искали. Пришлось нашим ребятам потом кучу трупов закапывать, чтобы вид был благородный вокруг замка. Давай, выбирай что хочешь! – сказал Толстяк, открывая сундук, полный вещей.

Я не стал отказываться и остановил свой выбор на крепкой монашеской рясе из хорошего полотна. Я должен соответствовать уже созданному в глазах Сеньора образу. Толстяк сунул мне ещё рубаху, брэ и шоссы, сказав: «Бери, всё равно они мне малы!». И ещё порывшись в глубине сундука, дал мне глиняную миску с росписью и кружку в пару к ней. Толстяк был не дурак, понимая, что я смогу в случае чего замолвить за него словечко перед Сеньором. Я поблагодарил его и отправился в донжон. Открывая дверь, я столкнулся на пороге с Тощим. Он направлялся на обед и прошёл мимо меня, глядя куда-то вдаль. Бедняга был оглушен и двигался зигзагами. Я думаю, что Верзила своим кулаком мог спокойно свалить быка. И если у Тощего были мозги, то они получили хорошую встряску.

Вернувшись в комнату, разгромленную моим неприятным соседом, я стал наводить порядок. Итак, я кое-что разузнал о Тевтонце, хотя это никак не пролило свет на его исчезновение. Уборка заняла много времени, и хотя обед давно уже закончился, Тощий не появлялся.

Я достал свитки и стал переписывать их названия, составляя каталог. Это были большинством своим религиозные книги. Но сосед Хозяина, Носатый, дал бы за них хорошую цену.

Так и провёл я несколько часов, с головой погрузившись в любимое дело. Уже зашло солнце, и звук рожка возвестил ужин, на который я отправился позже, чтобы прийти, когда основная масса обитателей замка поужинает. Получив наконец свою порцию вечерней каши с вареными фруктами и куском сыра, сел за край стола.

Вечер был прохладный, но тёплые волны исходили от нагретой за день солнцем земли. Небо притягивало темно-синей морской звёздной глубиной. Привлеченные светом масляных плошек, горевших на столе, уже кружились какие-то прозрачные мошки. Тут чья-то большая тень закрыла небо, и я увидел Верзилу, садящегося напротив меня с большой миской каши. Я приветствовал его, наклонив голову, и улыбнулся. Его глаза отражали огоньки от горящих масляных светильников, и казалось, что он что-то хочет сказать, но не может. Мне было неудобно расспрашивать его, тем более я не знал, может ли он разговаривать вообще.

Почти засыпая после сытного ужина, я поплёлся в «паучью нору» и, обнаружив, что Тощий ещё так и не вернулся, завернувшись в свой верный плащ, провалился в сон.

Рано утром зазвучал рожок, призывавший всех продрать глаза и вставать. Что я и сделал с большой неохотой. Никто не гнал меня в шею, но я привык просыпаться вместе со всеми. Взяв свой ритуальный ночной горшок, я отправился в обычное место, чтобы выплеснуть его в ров.

Распахнулись ворота, в которые въехали подводы с крестьянами из деревни, их сопровождали несколько всадников из замка. С ними был Тощий, восседавший на таком же тощем, как хозяин, жеребце. Крестьяне, озираясь, стояли посреди двора, но им велели ждать, и они, собравшись в кружок, стали тихонько переговариваться между собой.

Приглядевшись, я увидел среди них знакомое лицо и, осенённый идеей, быстро пошёл к подвалу, где сидели рыцари. Убедившись, что охранник нас не слышит, я запомнил адрес и текст, который они мне надиктовали. Рыцарь достал откуда-то пару мелких золотых монет, тому, кто повезёт письмо.

Я отправился назад, чтобы написать письмо и, если получится, незаметно отдать знакомому крестьянину-виллану, чтобы он передал его по назначению. Вернувшись в «паучью нору», я обнаружил там Тощего, который разложил на лавке и пересматривал свои наряды, видимо готовясь к какой-то встрече. Между нами стояла стена холодного молчания.

Но это было и к лучшему. Мне его общество было ни к чему, а он наверно не определился ещё, стоило ли после вчерашнего злиться на меня или на Верзилу.

Поэтому он с видом человека, наряжающегося на свадьбу, прикладывал рубашки к шоссам, потом блио к рубашке, блио к шоссам, потом достал сапоги, потом достал шоссы с полосами и бантами. Потом отложил сапоги и достал туфли пигаш с длинными носами, результат, видимо, ему не понравился, и он, крякнув с досады, схватил, что первое попалось под руку. Пока он одевался, я непринуждённо достал первую попавшуюся книгу и, делая вид, что что-то переписываю оттуда, начал составлять письмо для рыцаря, которое предназначалось не его семье или даме сердца, а его собственному сеньору.

Я знал его сеньора и видел его не однажды в нашем замке. Это был очень влиятельный феодал, большой друг короля, властный и хитрый человек. Старый Острозубый Лис, так звал его мой Хозяин и дружил с ним из политических соображений. Но, впрочем, и Старый Лис относился к моему Хозяину дружески, они вместе частенько охотились или ездили развлекаться.

В письме говорилось, что их захватил разбойник по кличке Сеньор, который не только завладел добычей, которую рыцари везли из Византии, но и требовал выкупа от их семей. Большая часть добычи предназначалась непосредственно Старому Лису, а он не любил, когда его чего-то лишали. Сеньору придётся не сладко, когда его новый враг появится у замка, прихватив несколько сотен своих рыцарей. Итак, письмо было готово, и пока Тощий отвернулся, я засунул его в рукав рясы, чтобы позже передать крестьянину.

Тем временем раздался звук рожка, и разбойники ринулись на завтрак. Сияющий как новенькая монета Тощий, с гордостью осмотрев себя, по-королевски выплыл из дверей. Я видел, как он прошествовал мимо разбойников к кухне, и все сидящие за столом повернули головы, чтобы проводить его взглядом. Вилланы также были приглашены за столы, где для них было приготовлено специальное угощение. Увидев, как они располагаются, я также спустился во двор.

Мой знакомый крестьянин сидел с краю, и я уселся с ним рядом. Он был так поглощен вкусной едой, которую едят только феодалы, что даже не повернул головы ко мне. Я тихонько толкнул его локтем в бок и сказал: «Сделай вид, что первый раз в жизни видишь меня и слушай. У меня есть к тебе дело». – Он, продолжая жевать, скосил на меня глаза, затем незаметно кивнул.

В кувшинах, поданных на стол, было доброе вино из личных запасов Сеньора. Разгоряченные хорошей едой и крепким вином крестьяне стали говорить громче, строить догадки насчёт того, зачем их сюда привезли. И под этот шумок, я рассказал виллану о письме и передал ему незаметно под столом вместе с золотыми монетами. Крестьянин радостно кивнул, это были очень большие деньги.

«Монах, тебя Сеньор зовет!» – сказал подбежавший разбойник. Я отправился в донжон. В зале всё поражало торжественностью. На кресле восседал роскошно одетый Сеньор, и стражи в сияющих доспехах окружали его.

Для меня был приготовлен специальный стол с бумагой и чернильницей. Я сел за него и стал обозревать зал. Перед камином лежали шкуры, в том числе невиданного зверя рыжего цвета с черными и белыми полосами. Отблески огня от камина падали на неё и заставляли гореть подобно пламени, завораживая взгляд. На стенах висели гобелены, изображающие битвы. На столе стояли вазы тонкого стекла, отражающие свет факелов, высокие кувшины, мерцающие позолоченной резьбой и блюда с фруктами. Такого великолепия в замке я не припомню.

Вошедшие с улицы крестьяне оробели от обилия сияющей позолоты, от богато одетого Сеньора и горящей красным огнём шкуры, лежащей возле камина.

Тощий подвёл их ближе. От толпы отделились трое, которых вилланы делегировали разговаривать с Сеньором. Он усадил их на сундуки, покрытые коврами, и стал говорить о том, что надо возрождать землю, что надо будет искать в других местах крестьян и приглашать на жительство, и что ещё не поздно сеять хлеб. Что нельзя допустить голода. Обещал защищать их от любых нападений со стороны. Он разговаривал со знанием дела, как будто всю жизнь провёл в деревне. У крестьян округлились глаза, они не знали, что думать. Наконец, один из них произнёс:

– Мы так понимаем, что вы наш новый Сеньор.

Я видел, как тень удовлетворения пробежала по лицу Сеньора.

– Да, я ваш новый Сеньор и готов помогать вам, и взять на себя защиту всех, кто находится в моих владениях.

– Но господин, нам нечего сеять, все наши запасы были отобраны разбойниками, а теперь всех нас ждёт голод.

– Об этом не беспокойтесь, я вам дам зерна сколько нужно. Только часть урожая вам придётся отдать мне.

– Ну, это как водится, Сеньор, – голос старшего зазвучал обрадованно, тень голодной смерти, маячившая за спиной, отступила.

– И организуйте поставку в замок продовольствия, мяса, дичи, молока. Всё, что сверх нашего договора, я буду оплачивать. Разрешаю вам охотиться на моих землях. Дам вам денег на приобретение живности. Вам всё понятно?

– Да, Сеньор! – ответили хором крестьяне.

– Я назначаю тебя главным, – сказал Сеньор степенному крестьянину. – Буду платить тебе жалованье за хорошую работу. Но и спрошу с тебя тоже! – он сверкнул глазами.

Крестьянин поклонился. Вся остальная толпа негромко гудела, переговариваясь.

«А сейчас будет составлен договор, под которым все присутствующие подпишутся», – провозгласил Сеньор. Толпа зашумела. Из неё вышел один крестьянин и сказал:

– А где наш хозяин, который раздавал нам наделы?

– Он погиб в бою с врагами.

– А кто вы такой, что мы должны подписывать с вами бумаги?

– Я его брат и унаследовал замок и земли, – ответил Сеньор. – А если кто не верит, то я смогу доказать это очень просто, – его рука легла на рукоятку меча, и голос зазвучал ровно и тихо.

Крестьянин отступил в примолкнувшую толпу.

«А сейчас мы подпишем документ…» – И подвёл ко мне невзрачного человека, одетого в тёмную одежду, который, оказывается, всё время был в двух шагах от меня, а я его даже не заметил. Это был нотариус. У него были наготове бумаги, которые я должен был переписать, вставив имя Сеньора. Тут же появились пышно одетые свидетельствующие лица, в число которых входил Тощий. Нотариус стал зачитывать крестьянам документ, полный витиеватых фраз, и я сомневаюсь, что кто-нибудь в этом зале, кроме меня и нотариуса понял хоть одно слово. Потом он вкратце пересказал текст уже человеческим языком. И оказалось, что для крестьян эти бумаги сулят вполне безбедное существование.

Я понял, что Сеньор в силу своей расчётливости задумал устроить крестьянам райскую жизнь, чтобы и другие захотели жить в этих местах. А больше людей – больше оброков. А потом он, конечно, кое-что поменяет в свою пользу. Но не сейчас, чтобы не спугнуть народ. Ему нужна была поддержка. Похоже, он собирался расположиться здесь надолго. Не знаю, как он рассчитывал оформить свои права по закону. Видимо, поэтому и был приглашён «черный нотариус». Но в сундучке на башне лежали все бумаги Хозяина, подтверждающие права его семьи на эти земли. Я, конечно, об этом умолчал.

Сеньор был коварен и расчетлив. Напасть на крестьян, отобрать у них всё зерно и животных, а потом с благородным видом вернуть им с тем, чтобы они уже были должны ему за своё же добро. Не знаю, узнали ли крестьяне кого-либо из тех, кто грабил их дворы, но скорее, больше всего им сейчас хотелось мира и заниматься своими делами, не боясь нападений и ограблений. А кто ещё сможет защитить их от грабителя лучше его самого?

Крестьяне уехали в неплохом настроении, ещё и одаренные Сеньором серебряными монетами. Вечером Сеньор на радостях устроил большой пир, напоив всех разбойников вином до бесчувствия.