Текст книги "Мои глаза открыты. Станция «Сибирская»"

Автор книги: Данила Решетников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

За его окнами было все так же мрачно, поэтому я старалась в них не смотреть. Тут еще батарейка на телефоне как назло села, да и время обмануть, как оказалось, не так уж и просто. Я угодила во все возможные неприятности. То попала в пробку, абсолютно недвижимую из-за аварии; потом был переезд, потом еще что-то было. В общем, так здорово и весело я давненько не проводила время. Ну а кульминацией дня стала подмена – я, смывая собственные мысли в старый желтеющий унитаз, села не в свой автобус и в ожидании другого, на остановке без крыши, попала под проливной дождь. Ненавижу осень.

Часа через три вся мокрая и несчастная, словно пухленькая кондукторша, стремившаяся облапошить своего пассажира, но внезапно пойманная на этом, я стояла посреди комнаты с диваном, телевизором, столиком из стекла и окном. Серым пустым окном. Влажную одежду я сбросила на пол, а сама, натянув пижамные шорты, уселась в мягкое кресло. Дома по-прежнему не было ни души.

Тоска, печаль и депрессия подобрались уже к самому кончику носа, поэтому мне приходилось запрокидывать назад голову, чтобы не захлебнуться в их отстоявшемся водоеме. Я кинулась к стенке. Шифоньер у бабушки новый, а вот библиотека, отродясь не менялась. Большинство книг были покрыты таким слоем пыли, что невольно создавалось впечатление, будто их накрыли ковриком из песка. Вытянув одну из таких с верхней полки, я только с помощью трех дуновений избавилась от соринок и повернула к себе обложкой. Чарлз Диккенс. «Оливер Твист». Я упала обратно в кресло и начала читать.

Пять страниц. Десять. Некоторые приходилось прочитывать на второй раз, так как к концу страницы я понимала, что забыла все, о чем прочла только что. К двадцатой страничке мне это порядком поднадоело, и я откинула книгу в сторону, взяв в руку свой севший смартфон и поставив его на зарядку. Зашла в «контакт». Лента новостей целиком состояла из негативных мемов и демотиваторов. Как сговорились. Поводив пальчиком снизу-вверх и убедившись, что сегодня тут плавает всякая ересь, а онлайн никого почти не было, я отключила питание, легла на диван и уснула.

* * *

– Лиза, ты дома?!

Казалось, прошло меньше минуты, прежде чем мамин крик пробудил меня от глубокого сна. Но я тут же взглянула в окно. Там было темно. Мама зашла в комнату с пакетами из «Ашана».

– У тебя все нормально? – спросила она.

В мгновение ока, я нарисовала фальшивую радость.

– Да, мамуль. Я просто немного вздремнула.

– Понятно, – схватила она пакеты и потащилась дальше по коридору, выкрикивая оттуда: Ужин будет готов через час! Не проспи!

Ага. Постараюсь. И кто бы знал, чего мне стоило так резко подорваться с дивана. Теперь больная голова и снова мысли о переезде. Не найдя лучшего утешения, кроме как снова взять, сейчас то уже заряженный до ста процентов, свой телефон, я полезла в соцсети и на этот раз наткнулась на курортные фото одной знакомой. Ей было хорошо, она улыбалась, позировала в купальнике и обнимала своего девятнадцатилетнего парня. Это он повез ее на Хай Нань. Казанова студенческий. Швыркнув носом от зависти, я осознала, что антракта в данной постановке не намечается, а посему, будучи ошалелой вскочила с софы и кинулась наутек. Это был финиш. Я окончательно потеряла рассудок.

В результате, оказавшись у дверей туалета, и, недолго думая, я забралась вовнутрь. Откинула щеколду, опрокинула на стульчак крышку и присела на унитаз, закрыв ладонями уши. На звук громко хлопнувшей двери мгновенно отреагировал кулинарный отряд.

– Лиза?

– Я никуда не поеду! – звонким, режущим слух криком, отправился исчерпывающий ответ из закрытого санузла.

Решительным шагом кто-то пустился к уборной и сел у двери.

– Доча, успокойся! Кто тебя обидел? Кто чего наговорил?

– Никто! Я просто я не хочу уезжать!

И тишина. Мама с бабушкой, очевидно, обдумывали дальнейший план действий.

– Лизонька! – решила взять все в свои руки моя прародительница. – Выходи! Я тут курник твой любимый приготовила. Выходи. Покушаем, и все встанет на места.

Не встанет.

– Я никуда не поеду! Я останусь здесь!

– Доча…

– Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…

* * *

Я открыла глаза. Или не открыла? Чернота. Как в относительном космосе Альберта Эйнштейна. Это у меня так невыносимо грязно или свет кто-то рубанул? В попытке выяснить истинные причины, я наощупь отыскала защелку и резко, точно передергивая затвор старой, как жизнь, винтовки, откинула ее в сторону. Дверь слегка приоткрылась, образуя тонкую щелку. Струйка белого света облила, висящий за моей спиною, рулон туалетной бумаги. «Я провела ночь с унитазом», – высмеивая собственный опыт, заключила я на автомате. Если, конечно, глаза не обманывают или очередной правдивый сон мне не снится. Или правдоподобный? Прекратив жалкие бессмысленные раздумья, я с силой толкнула дверь и едва не ослепла. «Чем дольше ты не поднимаешь веки, тем ярче кажется освещенное окружение», – прочла я совсем недавно на одном из познавательных форумов.

Мне с удивительной легкостью в мышцах, удалось привстать на обе ноги, а затем и вовсе выйти за порог туалета с наполовину опущенными ресницами. «Ну и ну», – мелькнуло в моей свежей, по ощущениям, голове. Выспалась. Ничего не болит. Настроение под стать феерии от выигрыша в лотерее. В общем, такое чувство, что спала я никак не в стенах скромного санузла городской высотки, а в каком-нибудь домике класса «Люкс», в гордом одиночестве пришвартованного к лазурному берегу.

Прослезившись после двух невольных зевочков, я миновала спальню. Оттуда доносилось слабое сопение. Его я ни с чем не спутаю. Аккуратно, вытянув, как жираф, из-за косяка свою голову, я увидела там, лежащую поперек огромной кровати и закутанную как мумия в одеяло, маму, которая, либо вследствие моего вечернего зажигательного перфоманса, либо ряда других причин, сегодня никуда не пошла. Но, скорей всего, первое. Я прониклась глубоким страхом и решила, что будить ее мне не стоит. Во избежание…Да – да. Именно. Поэтому я без лишнего шума, на цыпочках, дотащила свое тело до комнаты с угловым диваном.

Вещи были разбросаны по полу. Я взяла джинсы за одну из штанин и подняла прямо перед собою. Все еще влажные. Лежат ровно так, как я их вчера оставила. «Мда», – расстроенно издали мои уста, подводя итог, и мне пришлось молча искать в гардеробе сухие вещи. Это не то. Это тоже. Я отбрасывала все элементы светлой одежды, опасаясь замарать их пасмурным сентябрем. На секунду мне показалось, что подходящий вариант найти не удастся. Черта с два! Синий спортивный костюм фирмы «Nike» с теплым флисовым капюшоном спрятался в самом низу. Его – то я и надену.

Оценив все обновки в ближайшем зеркале, я принялась собирать спортивную сумку. В этой гробовой тишине каждый шорох был сродни взрыву огромного тетрапака. Огромного тетрапака! Это явно усложняло мне жизнь. Я ни на миг не расставалась с мыслью, что мешочки нарочно делают такими шуршащими. Нарочно, дамы и господа! Устав морщить от неловкости свое заспанное лицо, я подошла к дверному проему и плотно закрыла комнату. Опустила веки. Выдохнула. Теперь можно спокойно собирать сумку. Я открыла глаза и повернула к себе запястье с часами. 11:37. «Так не пойдет», – подумала я и в спешке бросилась шарить в карманах, пребывающих на полу джинсов. В переднем кармане мне посчастливилось нащупать пару старых промокших квитанций, фантик из-под шоколадной конфеты «Мишка на Севере» и сразу пять ментоловых зубочисток. Натырила, блин. Отряхнув руку от прилипших к ней кусочков макулатуры, я полезла в задний карман. Нашла. Черный кожаный кошелек. От «Petek». Налички в нем оказалось немного, однако…одна сотня, две…семьсот…куда можно сходить на семьсот рублей? – задала я себе вопрос и вдумчиво посмотрела в окно. Сизые кучевые ребята все так же мерно плыли по белому небу. Мне снова стало невыносимо грустно. «Ладно, там разберемся», – подхватив сумку и направившись к выходу, взволнованно шепнула я, как мне показалось, довольно громко.

Вынырнув из подъезда, я рефлекторно остановилась под козырьком, избегая опрометчивых попаданий под непрошеный ливень. Перед глазами предстала дорога неестественно темного цвета. Наверное, именно этот фактор и послужил для меня тормозными колодками. Вот, знаете, есть же такой оттенок – «мокрый асфальт»? Так вот. Это был «очень мокрый асфальт». Внимательно приглядываясь и выставляя ладонь из-под козырька, я сделала вывод, что капли дождя сильно редеют, а значит можно идти, не боясь промокнуть до нитки. Чем я и занялась. Накинув капюшон на голову, и сбежав по короткой лестнице, мне почему-то захотелось свернуть направо. Видимо, интуитивная память. Я вынула из кармана свой гаджет и на ходу провела мониторинг ближайших кафе, закусочных, ресторанов. Из тех, что мне позволят воистину отдохнуть перед тренировкой и не ударит по кошельку, нашелся один вариант. И интуиция, похоже, меня ни капли не подвела. Я избрала верное направление. Кафе с говорящим названием «Chillout» славилось меню с ценником ниже среднего и натянутой как брезент, над спящими в позе эмбриона туристами, ласковой умиротворяющей атмосферой. Откуда я это знаю? Уж точно не из рецензий на НГС. В свои четырнадцать лет я чаще многих других моих сверстниц посещала подобные заведения. Родители баловали меня, как и полагается обращаться с единственным ребенком в семье, с завидной регулярностью, чтобы я как можно меньше в чем-либо нуждалась, порой даже ограничивая самих себя. И у них здорово выходило. Но наряду с возможностями, которые были мне предоставлены, я слыла весьма скромной девчонкой и постоянно имела неугомонное желание отдать последнюю крошку хлеба. До Яны, конечно, мне еще далеко, но альтруизм в незначительных дозах все же бежит по венам.

Семенящими шажочками я перекочевала через дорогу. Кофейня была в трех метрах, и мне оставалось сделать пару шагов, чтобы открыть дверь и зайти туда, как вдруг я увидела идущего мимо мужчину в зеленом дождевике. Проходя рядом, он взглянул на меня и зловеще исказил свою худощавую смуглую морду. Я испугалась. Мужчина же, как ни в чем не бывало, отвернулся и пошел дальше.

– Что-то не так? – крикнула я ему в спину.

Но реакции никакой не последовало. Он все также от меня удалялся, а затем и вовсе свернул за угол здания. Улица была абсолютно пуста как винный бокал на витрине. Жутко и не по себе. Меня слегка передернуло, изгиб тела нарисовал двойку и я, убегая от всей этой Сайлент-Хиловской обстановки, зашла в «Chillout».

На входе меня никто не встречал. Помещение по своей наполняемости и освещению напоминало утреннюю таверну. Да, да. И никак не пристанище деловых кофе-брейков. Свет здесь брали исключительно от природных источников – огромные окна размером со школьную доску позволяли, похоже, жирно экономить на электричестве. Едва перешагнув порог и наступив на коврик с вежливой надписью «Добро пожаловать, милый гость», я оглядела просторный зал. Все столики были свободны, кроме одного небольшого, уместившегося в углу. За ним сидел толстый мужик, окинувший меня своим нарочито заспанным взором. Вероятно, его разбудил звук хлопнувшей входной двери, ибо согнутая рука, поставленная на локоть и смявшая его многослойную, судя по числу складок, щеку, была единственной опорой для головы, по форме, напоминавшей зрелую дыню в вертикальном, более высоком, своем положении. Официантки, бариста. Отсутствовали все напрочь. Я пожала плечами и, выписывая походкой кривую линию, уселась за столик под окнами. Щетинистая морда, сидящего в углу мужика, глубоко и трагично вздохнула, а веки медленно опустились. «Точно спал», – подумала я и увидела идущую ко мне молодую официантку. Очень изящно и грациозно она появилась из-за толстенной колонны, покрытой каким-то мерцающим камнем рубинового оттенка. Подойдя вплотную, юная привлекательная особа, видимо уже собиралась представиться, но внезапно замялась, увидев мой заостренный на ее личике взгляд и лишь на мгновение разомкнув свои алые, казавшиеся единым целым, уста.

– Эм…

– Ничего, ничего, – пыталась я ее успокоить, широко улыбнувшись. – Просто вы очень красивая.

Мои слова прозвучали как реплика маленького бескорыстного, бесхитростного ребенка. Наверное, это именно так и было.

– Спасибо. Меня Катя зовут, и сегодня я буду вас обслуживать. Что-нибудь выбрали уже или, быть может, подойти позже?

«Боже мой», – врезалась в мои мысли знаменитая фраза Шпака из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Глядя на ее необычный румянец, так и хотелось сказать: «Дочь моя, что ты здесь делаешь? Почему до сих пор не на сцене? Дапкунайте, а ну, снимай маску!»

– Эм… – снова поджала она свои пухлые губы, видя, что я ее полностью игнорирую. Я тут же открыла лежащее передо мной красочное меню, и мое вездесущее око моментально привлек жирно пропечатанный излюбленный кофейный напиток. Я сразу ткнула в него указательным пальцем.

– Да, Кать. Мне латте. Большую кружку. И… – перелистывая страницы одну за другой, тянула я, стиснув зубы. – Круассан.

Брови юной леди вспорхнули. Лоб сморщился.

– Угу, – отвечала она, записывая в блокнот. – Круассан топингом поливать?

Я погрязла в раздумьях. Топинг, топинг…Что это такое? А, ладно. Не желая показаться глупой необразованной малолеткой, я с деловым видом взглянула на ждущую ответа официантку и уточнила:

– Ну, разумеется.

Катя продолжила морщить лоб и записывать. Кажется, в ее глазах я была искривлявшейся дурочкой. Да. А вот она в моих…роскошная дива, теплый и нежный голос. Наверное, мне хотелось стать точно такой же. Вы посмотрите! Работа как будто бы доставляет ей удовольствие. Настолько внешний облик с этой нисходящей улыбкой и розовым, как поздний закат, румянцем, виделись мне искренними и настоящими. Ну как? Ну вот как?! Эта сеньорита же здесь прозябает. По ней Щукинское давно уже плачет.

– Что-то еще? – прервала она мои думы и в ту же секунду, за ее спиной, на входе, появился молодой человек. За ним внутрь ввалились два парня и одна девушка. Они шумно прошли на другую сторону зала, и присели на черные кожаные диваны. Я перевела взгляд на Катю. Она терпеливо следила за мной, ожидая дальнейших указаний. Мне стало стыдно.

– Нет, спасибо, – виновато произнесла я.

Со счастливым видом, девушка убрала блокнот в нагрудный карман своей блузки, подхватила меню и сказала:

– Хорошо. Все будет готово в течение 5-10 минут. Ожидайте.

Она находчиво развернулась и пошла к бару, неспешно дефилируя и покачивая своими нижними 90 из стороны в сторону, после чего удалилась за ту же колонну, из-за которой недавно выпорхнула. «Да уж», – посетовала я про себя, уткнув кончик носа в сжатый кулак. «Испортила все безотвратное впечатление». Расстроенно взмахнув ресницами до самых бровей, я устремила взор к диванам, цвета лакированных туфель, на которых, заливаясь от смеха, пребывала небольшая компания молодых людей. От них так и веяло позитивом, и хотя они вели себя шумно, этот шум был какой-то сравнительно тихий. Не быдловский. Сдержанный что ли. Я прищурилась, будто биатлонист на стрельбище, чтобы получше их рассмотреть: парни поочередно что-то рассказывали, дополняя свою речь спецэффектами и чрезмерно жестикулируя, а вот единственный представитель женского пола – светловолосая дама, видимо, крашенная, да еще и не в первый раз, довольно легко ловила приступы безудержного веселья, смущая при этом как минимум одного из этих воспитанных юношей.

– Ваш латте и круассан, – заставив меня подпрыгнуть и тяжело выдохнуть при жестком падении на пятую точку опоры, раздался голос официантки. Я подняла голову и, вдыхая кислород исключительно через нос, посмотрела на Катю. Она все также морщила лоб.

– Спасибо, – пролепетала я, вздрагивая на каждой букве.

Дама с бейджиком «Катерина» встретила мой испуг довольно-таки деликатно и, витиевато нахмурившись, дала дельный совет мне нажать на кнопку в середине стола, если вдруг понадобится что-то еще. Я неуверенно кивнула в ответ, однако провожать взглядом ее не стала. А вместо этого склонила голову к фарфоровой чашке и скучающим вздохом поприветствовала, изображенное на пенке, сердце со стрелой купидона. Или Амура. Не знаю. Иногда я думаю, что у этих бариста либо попросту нет фантазии, либо в их искусстве нет ничего проще, чем нарисовать обложку от валентинки. Вот круассан выглядел воистину великолепно. Как на картинке. Сверху полит, похоже, тем самым топингом, на вид схожим с обычным растопленным шоколадом. Я была голодна, а потому незамедлительно принялась отрезать небольшой кусочек, придерживая металлической вилкой, а затем макать его в стекшую, с круассана в тарелку, сладкую лужицу. «Ммм, карамельный», – опустила я веки от удовольствия. С этой минуты я уважаю топинг.

Наслаждаясь своим десертом, я вновь заострила внимание на активно привлекающей его компании по ту сторону зала. Блондинка, собрала свои волосы в аккуратный хвостик, и теперь стало заметно, что у нее донельзя выцвели корни, и напрочь отсутствовало, какое-бы то ни было, чувство такта. Фу. В совокупности это смотрится омерзительно. Несмотря на ее белоснежные зубы, словно те, что ежедневно крутят на телевидении в рекламе «orbit» или «dirol», улыбочка у этой девицы была лошадиная. И она хохотала так, что я все чаще и чаще стала поглядывать на смущенного ее поведением парня. Он сидел спокойно и практически не улыбался. Все три товарища были как на подбор. Худощавые, бледнолицые. С коротким темным волосом и брутальными голосами. Как минимум у двоих. Голос самого молчаливого юноши услышать пока возможности не представлялось. Его круглая морда и впавшие щеки, казалось, не могли априори ужиться друг с другом. Словно втянув в себя весь негативный воздух, он безмолвно наблюдал за оставшимся, в их кругу, позитивом. «Здесь явно что-то не так», – размышляла я, попивая латте. Почувствовав во рту странную горечь, я опустила чашку и со сморщенным личиком высыпала в нее, а затем и скинула весь имеющийся в соседнем блюдце, запас сахарного довольствия. Взяла ложку. Перемешала. Снова поднесла кофе к своим губам и душевным восторгом встретила сладкий вкус.

Внезапно, парня, за которым я так пристально и с интересом следила последние пять минут, начал толкать соседствующий с ним товарищ и что-то шептать на ушко. В ответ «мистер спокойствие» безостановочно мотал головой и отодвигался подальше. Но сосед не сдавался. Он упорно подсаживался впритык, стирая и без того символичное расстояние, после чего вновь брался о чем-то тихо ему говорить с выражением лица из разряда «Да выслушай ты меня, хоть маленько». Сопротивлению долгой жизни не прочили, а потому вскоре один из них, тот самый молчун, с негодованием поднялся с дивана и быстрым шагом направился к барной стойке. Мне впервые удалось разглядеть его с головы до пят. Прикид на нем отдавал мирной студенческой простотой. Гордо вымазанные неприличным слоем гуталина и воска, остроносые туфли, с короткой шнуровкой, берущей свое начало чуть ли не у самого язычка и примерно там же свой путь завершающей. Рядов пять. Не больше. На завязанные миниатюрные бантики плавно ложились классические джинсы голубого, рекламного цвета. Никаких тебе дырок или дурацких пошеркиваний. Еще и авторитетно выглядывающая, из-под серого джемпера с v-образным вырезом, пряжка кожаного ремня. Ну, прям местный Денди. Подойдя к стойке, он, привстав на носочки, облокотился и, вариативно гримасничая, о чем-то воспалено толковал со стоящей напротив официанткой. Катей. Она вдруг странно порозовела. Кивнув три или четыре раза ему в ответ, девушка развернулась и скрылась за дверью с горящей над ней надписью – «Посторонним вход воспрещен».

Меж тем, народу в кафе подприбавилось. Гул от смешавшихся голосов возрос до отметки «хватит», а под самым потолком, в цвет ноте, в пределах жидкокристаллического экрана, забегали Том и Джерри. Я искренне удивилась своей невнимательности, ибо телевизоров, до настоящего времени, мне заметить не удавалось. Они работали без звука. Как и в любом гастрономическом заведении. Я окинула взором, сидящего в углу, толстяка. Он все также спал, облокотившись на правую руку. Его пухлые губы периодически сотрясались, избавляясь от углекислого газа. Я улыбнулась. Динамик, висящий над моим ухом, неожиданно зашипел. Подняв голову, я уставилась на него, как на летящий в мою сторону астероид, ожидая чего-то. Чего-то неведомого.

– Раз, раз, – доносилось оттуда сначала тихо, а потом чуть громче и уже довольно отчетливо.

Громкий девичий смех снова пронесся оглушительно циничным напалмом по всему помещению. Как следствие, я тут же повернулась в сторону очага возгорания, однако добраться до него глазами так и не удалось. На моем пути, в центре зала, вырос кусок небольшой захудалой сцены с микрофоном и стоящим у него парнишки из шумной компании. «Он что, петь собрался?» – подумала я и сделала еще один глоток кофе. К нему, едва ли не вприпрыжку, подбежала официантка и опустила на голову шляпу. Стиль интеллигенции начала двадцатого века. В ответ он поцеловал ее в щеку, а та, снова порозовев, застенчиво удалилась. Зал тут же затих. Юноша дважды хлопнул ладонью по микрофону и разомкнул уста.

– Присмотрись. Я один в поле воин.

Мне не ведом тот строгий запрет.

Присмотрись. Ведь я рушу устои

И несу всем вокруг только вред.

Присмотрись. Я от всех отвернулся

И на мнение всех наплевал.

Присмотрись. Ведь ты только проснулся

И ты явно ни этого ждал.

Присмотрись. Все не может быть вечным.

Даже то, что в основе лежит.

Присмотрись. Тут под жизнью беспечной

Может, акт безразличия скрыт.

Присмотрись. В облаках не витай ты.

Не плыви по течению вниз.

Присмотрись. Ведь вокруг терабайты

Информируют всех алчных крыс.

Присмотрись. Ты голодной пираньей

Объедаешь огромных акул.

Присмотрись. Все теряет признание,

Когда с древа корысти твой стул.

Присмотрись. На дорогах безлюдно

И теперь там одни дураки.

Присмотрись. Сделай все обоюдно

И тебя не забьют кулаки.

Присмотрись. И прислушайся тоже.

Тебе важно сейчас сделать ход.

Присмотрись. И пусть дрожью по коже

Пробежит по тебе свежий пот.

Присмотрись. Ты один в поле воин.

И не слышишь ты строгий запрет.

Присмотрись. Ты надежды достоин.

И пусть это звучит словно бред.

Штиль. Разряженный воздух. Именно сейчас весь мир совершил свою конечную остановку. Зал находился в оцепенении. Я, кажется, растворилась в его атмосфере. Душа покинула тело. Паря в гуще кофейного запаха, и облетая пылинки, я жаждала добраться до его губ. Подставить туда свою щеку. Сжаться в объятиях. В клубок. И уснуть.

В эту самую секунду зрители основательно взялись хлопать. Потребовалось не менее половины минуты, чтобы как следует прожевать этот кусочек культуры. Такой сытный и вязкий. Я осторожно вздохнула и увидела, что на мой стол больше не падает свет. Пылинки перестали кружить по спирали от ДНК, а топинг стал заметно темнее. Как нефтяные проливы. Словно на улице в один миг наступила ночь. Полная дурных дум, моя голова повернулась влево, чтобы взглянуть в окно. В одном метре от него стоял человек в зеленом дождевике и зловеще, с широкой улыбкой, смотрел на меня. Задрожав от неподдельного чувства страха, я захотела сразу же отвернуться. Но он мгновенно очутился возле стекла и, ударив ладонями, прилип к нему своими губами. Оторопев от увиденного, я грохнулась на пол вместе со стулом.

– Что здесь произошло? – подбежав ко мне через считанные секунды, испуганно спросила одна из сотрудниц.

Я ощутила сильную боль в спине и, не поднимаясь, посмотрела в окно. Там было пусто. Свет снова озарял эту часть кафе.

– Там…– выставила я указательный палец по направлению к запотевшему от губ кусочку большого стекла. – Там был человек.

Пышногрудая леди, с бейджиком на угольно-черном жакете, присела рядом со мной на корточки и стремглав покосилась туда же, куда озадаченно глядели мои стеклянные очи. Она, тщательно щурясь, с невероятным упорством, рассматривала стекло и, осевшую в пасмурной проруби, территорию за его объемистыми пределами. Казалось, ей удалось разглядеть отпечаток от уст неизвестного, но…

– Девочка моя, – обратилась сотрудница так, будто вспомнила что-то важное. – Но там никого нет и быть не могло. Вчера под этим окном вырыли котлован.

Я безмолвно оттянула свой взор от ее, полных изумления, глаз и запрокинула голову. Мне вдруг стало ужасно холодно. Я ощутила, как ледяной пот выступил на всем теле, промачивая одежду насквозь. На лбу, под мышками, на спине, животе, в паху. Мое отключенное тело продолжало собирать пыль и тонуть в ознобе, глядя на, изнуренный временем, темнеющий потолок.

– Света, принеси нашатырь! – воскликнула та же девушка, сидящая у моих ног.

Я мгновенно очнулась и опустила голову на уровень ее подбородка. Она, стоя на коленях, выжидающе смотрела в сторону бара.

– Не надо, – с трудом вымолвила я из себя и тут же попыталась встать на ноги. – Со мной все нормально.

Барышня взирала теперь на меня еще более ошарашено. Я огляделась. Вся, сидящая за своими столами, публика смотрела на меня точно так же. Молча и с открытыми ртами. Я сунула руку в карман и, отыскивая бумажник, спросила у только что подбежавшей Светланы:

– Сколько с меня?

Обе представительницы диаспоры местных работников вопросительно глянули друг на друга, в след за чем одна из них, недавно примчавшаяся с маленькой, закрытой ваткой, колбой нашатырного спирта, рванула обратно к бару.

– С вами точно все хорошо? – полюбопытствовала оставшаяся сотрудница напоследок.

– Точно.

Однако она не поверила. Да и я никудышная лгунья. Подоспевшая через пару мгновений обольстительная девушка Катерина, принесла счет и открыла его, поочередно посмотрев в томительные лица меня и своего непосредственного начальника с большой, выпирающей из жакета, грудью.

– С вас четыреста тридцать четыре рубля, – сказала официантка, остановившись на мне.

Я достала купюру номиналом пятьсот рублей и протянула ей, вызвав недовольную физиономию сразу у всех присутствующих. Она сморщила лоб и закинула бумажонку поверх короткого чека.

– У нас наличные уже полгода не принимают, – заметила со вздохом менеджер, вильнув своими объемными формами.

Я, с тюремной подавленностью, начала смотреть по просторам своего кошелька в поисках карты, которой там не было никогда. Катя с жалостью взяла меня за руку.

– Но для тебя мы сделаем исключение.

Я благодарно кивнула, поставила стул на место и подхватила рюкзак.

– Спасибо, – тихо раздалось из моих уст. – Всего доброго.

Дамы окаменели и внимательно продолжали отслеживать мои дальнейшие действия. Мне было крайне неловко. То этот странный мужик привиделся за окном, опрокинув со стула и, по меньшей мере, лишив привычной зоны комфорта; то этот расчет наличными, которые, кажется, уже не принимают нигде. А у меня завалялись. «Дура!» – укоризненно воскликнула я про себя и двинулась к выходу. Увидав у дверей мою спину, девушки зашептались. «Chillout» проснулся. Заиграла нежная, словно шелк, спокойная музыка.

– А как же сдача? – осведомилась официантка.

Остановившись в дверном проеме, я повернула голову на бок.

– Это ваши чаевые.

В ответ снова зазвучал тональный каскад перешептываний. Я толкнула вторую дверь и медленно вышла на улицу. Дождя не было, но светло-серый оттенок над головой перманентно вселял тоску. Я наклонилась назад, чтобы отряхнуть от пыли свои икроножные мышцы и заднюю часть бедра, а потом, скрупулезно расстегивая тонюсенькую, как нитка, молнию, сняла спортивную кофту и похлопала ладонью по той ее части, которая совсем недавно лежала прилипшая к полу. Оставшись в одной футболке, мне показалось, что на улице не так уж и холодно. Закончив все мероприятия по отчистке, я закинула кофточку на предплечье и заглянула за угол, где, предположительно, мне померещился человек в зеленом дождевике.

«Нет», – подумала я, увидев, что подобраться к окну, а уж тем более прислониться к его стеклу, практически невозможно. «Этого просто не может быть»…

* * *

Дверь в раздевалку, как и всегда, открывается с характерным противным хрустом. Затаив дыхание, я стою у нее, будто вольная задумка креативного архитектора, с плотно закрытыми глазками, в ожидании очередного волнительного спектакля. В каких только вариациях мне не представлялась возможная реакция моих верных подруг и просто хороших партнеров по любимой команде. Радость и недовольство, завистливые взоры и удивленные лица. Однозначной ей все равно быть не суждено. А потому было страшно. Вдвойне. Страшно, что могут политься ручьем насмешки. Страшно, ведь я была, как никогда уверена, что лиц, изрекающих такое теплое «Поздравляю» и держащих над головой плакаты и транспаранты, отражающие в красках мои чемпионские истинные амбиции, будет гораздо меньше, нежели лиц с самыми что ни на есть сомнительными эмоциями. Это конкуренция. От этого не убежать. Ни в одной возрастной категории, как бы сильно ты этого не хотела.

Наконец, собрав всю волю в кулак, я шагнула вперед и теперь одной ногой находилась на территории трансформации из повседневной одежды в спортивную форму. Раздевалка была заполнена. На первый взгляд, здесь находились все. Сидели, прижавшись спиной к кабинкам, и болтали босыми хрупкими ножками. Они заметили меня, однако продолжали безмолвствовать. Не дожидаясь, пока кто-нибудь промолвит хоть слово, я решила, выдохнув все волнения, поздороваться.

– Всем привет!

– Привет будущим чемпионам! Виват! – с поразительно откровенным сарказмом и невыносимо пискляво, пустила встречную фразу Олеся.

– Поздравляю, Лиза! – тихо и скромно, но зато предельно чувственно, добавила Настя.

Я встала посередине и сглотнула первый язвительный ком.

– Спасибо. Олесь, я просто хотела сказать…

– Ах, ты хотела! – перебила она. – Ну, давай, поведай нам, как это ты затесалась в ряды обладателей столь престижной путевки. М?!

Леся была на год старше и вдобавок гораздо раскрепощенней, что нисколько не добавляло мне навыков в этом «словесном, что называется, карате», а лишь давило на меня с адской силой, словно тяжеленный бетонный блок.

– Я хотела сказать, что ты, без сомнения, тоже достойна играть за…

– Тоже достойна?! Нет, я ослышалась?! Ты сказала: «тоже достойна?» – голос у нее становился все более агрессивным, а жесты всеохватывающими. Остальные девчонки сидели молча, а некоторые, чувствуя значительную неловкость, и вовсе опустили свои хмурые головы. – Я забила на семь мячей больше тебя, отдала больше голевых передач, в каждой игре превосходила тебя во всех компонентах, а ты просто берешь и заявляешь мне, что я «тоже достойна»?! Нет, ну ладно Яна, она явный лидер и капитан, ведущий за собой коллектив, но ты! Ты даже на общем фоне не выделяешься!