355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Данил Корецкий » Атомный поезд. Том 1 » Текст книги (страница 2)
Атомный поезд. Том 1
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 05:16

Текст книги "Атомный поезд. Том 1"


Автор книги: Данил Корецкий


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Но теперь Александр воспринимал ракету не как важный и главный в этой отшельнической лесной жизни неодушевленный предмет, сложный механизм, высокоточное и сверхмощное оружие. Сейчас он ощутил ракету, или, как говорят профессионалы, «изделие», частью своего существа, элементом своей души, основой умиротворяющего и возвышающего ощущения собственного нечеловеческого могущества. И это ощущение пьянило, наполняло гордостью и уверенностью в себе. Поднимался по узким и крутым лестницам совсем не тот Кудасов, который спускался в бункер пару часов назад.

Когда долгий подъем закончился и вместо каблуков Попова (без набоек, чтобы не вызвать искру или разряд статического электричества) Кудасов увидел его лицо, похожее на лицо артиста Жженова, он удивился выражению искренней расположенности, нехарактерной для чужого, в общем-то, человека.

– Ну что, почувствовал себя властелином мира? – без улыбки спросил майор. И сам же ответил:

– Почувствовал! Это признак настоящего ракетчика. Ты сможешь нажать кнопку в боевой обстановке, сможешь!

– А что, разве не все это могут? – удивился молодой человек.

– В том-то и дело! – Попов почему-то оглянулся. – Есть такая штука – стартовый ступор… Руки костенеют, мышцы сводит судорога – и ничего сделать не можешь. Только говорить об этом нельзя. Я и так разболтался…

Офицер оглянулся еще раз.

На поверхности ясно чувствовалось приближение весны: ни ветерка, температура около нуля, ласково пригревает солнце, темнеют и проседают сугробы, весело постукивает первая капель. Местных солдат строем ведут в столовую, курсанты-стажеры тусуются возле штаба и смотрят на них снисходительно: они-то уже без пяти минут офицеры. Чистый прохладный воздух, много света, высокий купол неба. А внизу – замкнутое пространство, вечное дрожание ртутных ламп, круглосуточный шум системы вентиляции. Дежурные проводят в таких условиях по несколько лет…

– А зачем первому номеру пистолет? – неожиданно выпалил Кудасов.

– Чтобы в чрезвычайных обстоятельствах принудить смену к повиновению, – буднично объяснил майор. – Кстати, давай-ка сделаем еще один тест…

Они прошли в помещение офицерских учебных классов, и Попов усадил курсанта за точно такой же монитор, как стоящий внизу, в бункере, рядом с пультом запуска. Это была аппаратура расчета траектории. Дело в том, что каждая стратегическая ракета снабжалась полетным заданием, и после запуска электронный мозг мог привести ее точно к цели. Но… Лишь в идеальных условиях, которые можно воспроизвести в лабораторных условиях, однако нельзя в реальности. Потому что воздух имеет разную плотность в зависимости от высоты и, следовательно, температуры, атмосфера никогда не бывает совершенно спокойной, а грозовой фронт вполне способен вообще сбить «карандаш» с маршрута. Не говоря о противодействии противника, которое не может учитывать ни одна типовая программа. Все эти нюансы обязан учесть оператор-расчетчик и внести поправочные коэффициенты, которые в итоге и обеспечат успех пуска.

– Подожди, сейчас введу одну программу…

Курсанты практически не работали на таких компьютерах. Во время многочисленных практик им показывали эти машины, даже проводили занятия, но за два-три часа усвоить все премудрости электронного наведения невозможно. С учетом этого обстоятельства оценки выставлялись достаточно либерально. Кудасов, правда, всегда получал «отлично». Как и по всем точным предметам. Высшая математика, тригонометрия, теория баллистики, – он щелкал их как орехи, хотя даже зубрила Глушак не вытягивал выше «четверок», а генеральский сын Коротков умудрялся и «пары» схлопотать, которые, впрочем, быстро исправлял. Зато по философии, научному атеизму и другим идеологическим дисциплинам у Кудасова были сплошные «тройки». Но для практической работы в войсках это не имело значения. Он был прирожденным расчетчиком, причем высокого класса. Похоже, сейчас майор Попов хотел лишний раз в этом убедиться.

– Давай, работай! – скомандовал майор Попов, и на экране пошли вводные: цифры, формулы, геометрические фигуры. Если переводить на смысловой язык, то следовало рассчитать траекторию с учетом противодействия полка противоракетной обороны противника и воздушной охраны цели.

Курсант привычно защелкал клавишами, но очень быстро понял, что тут что-то не так, и тут же догадался, в чем дело: нехватка данных! Обычного набора исходной информации в данном случае было явно недостаточно…

Он запросил сведения о температуре и плотности воздуха, скорости и направлении ветра в районах запуска и попадания, потом добавил запрос о солнечной активности. Запрашиваемые цифры тут же появлялись на экране, подтверждая, что их отсутствие есть изощренные каверзы программы. Когда он ввел все поправки, добавил коэффициент на вращение Земли, выбрал режим полета и рассчитал неуязвимую траекторию, компьютер мигнул экраном и выдал заветное: «Цель поражена».

Стоявший за спиной Попов хлопнул его по плечу.

– Ты раньше работал с этой программой?

Курсант пожал плечами.

– Где бы я с ней работал?

– Тогда ты гений! – майор хлопнул его по плечу еще раз. – Эту программу придумали в Академии, она считается неразрешимой на 90 процентов. Секрет в том, чтобы забраться повыше и упасть по крутой траектории, до этого многие еще додумываются. Но почти никто не берет в расчет «солнечный ветер», а ведь при большой боковой поверхности на такой высоте «карандаш» просто сдует! У нас в полку за всю историю только два офицера прошли этот тест! А тут пацан, курсант… Ну, ты даешь!

Попов задумался.

– Куда распределяться думаешь?

– Не знаю, – вздохнул Кудасов. – На комиссию ведь по очереди заходят: у кого больше всех баллов – первым, у кого меньше – вторым, у кого еще меньше – третьим… А у меня по общественным дисциплинам «тройки», пока зайду, все хорошие места уже разберут. Да и потом, знаете, как сейчас: кому надо дать хорошие должности, тем и дадут. А за меня хлопотать некому… И то, что я нормально считаю, никакой роли не играет.

– А к нам не хочешь попроситься? Мы ходатайство пошлем!

Кудасов сдержал улыбку. Даже зайдя на распределение последним, можно получить назначение в полк МБР. Потому что жить в глухом лесу и проводить годы под землей охотников мало. Хотя он бы заложил душу боевому пульту…

– Я бы не против. Только у меня невеста… В общем, она не захочет сюда ехать.

Майор вздохнул и потер ставшую уже заметной щетину.

– Да, тут проблема. Красивая?

Курсант кивнул.

– Очень.

– Это плохо.

– Почему, – удивился Кудасов.

– С красивой хорошо в большом городе жить, да при больших деньгах. Чтобы она по парикмахерским ходила, по шейпингам всяким. Да домработницу надо с поваром, гувернантку для детей… А если молодой летеха потащит красивую жену по гарнизонам, толку не будет.

– Да ну! У меня Оксана не такая.

Попов снова вздохнул.

– Помянешь мое слово.

Он выключил компьютер, все еще сообщающий, что цель поражена.

– Ну ладно. Характеристику я тебе подробную напишу и аттестацию наилучшую составлю. Как говорится, чем могу – помогу.

Майор помолчал и добавил:

– Если это тебе поможет.

Они попрощались.

– Спасибо вам, – сказал Кудасов.

– За что? – удивился Попов.

Курсант замешкался.

– За все. За отношение, за науку. Хотя насчет Оксаны вы не правы.

– Дай бог, – кивнул майор. – Счастливо. Надумаешь – приезжай.

На следующий день стажеры прошли собеседование с особистом, подполковником Сафроновым, полным, средних лет мужиком с добродушным лицом и колючими глазами. Каждый дал подписку о неразглашении и получил предостережение от происков шпионов и диверсантов, которые рыщут везде и всюду, стремясь поймать в свои сети молодых и неискушенных людей, допущенных к государственным секретам.

Курсанты кивали и принимали озабоченный вид, но, выходя из кабинета, подтрунировали над бдительностью контрразведчика.

– Какие сейчас шпионы! – смеялся Андрей Коротков. – Спутники каждый день летают и спичечную коробку сфотографировать могут. Эта часть уже давно на картах НАТО нарисована! Просто особистам делать нечего, вот они и стараются от безделья!

– А я бы хотел быть особистом, – сказал Коля Смык. – Командиру части не подчиняются, все их боятся, работенка непыльная!

– Это точно, – поддержал товарищей Боря Глушак. – Он ведь под землей не сидит. Взял ружье и пошел охотиться, сам видел.

Потом Короткова, Смыка и Кудасова пригласил к себе в каптерку рыжий прапорщик Еремеев, плеснул на донышки стаканов спирта, предназначенного для протирки оптики и электронных схем.

– Давайте, парни, чтоб у вас никогда не было ручных запусков! – поднял стакан рыжий. Прапорщику было лет двадцать семь, но молодым ребятам он казался опытным и умудренным жизнью человеком.

Курсанты никогда не пили спирт, но приподнятое настроение требовало радостей, и они опрокинули стаканы, поспешно запив водой и заев сухим печеньем.

– Что за ручной запуск? – морщась, спросил Кудасов. Среди курсантов это был шуточный термин, которым обозначали мастурбацию. Но сейчас речь шла явно не об этом.

Еремеев многозначительно прищурился.

– То и значит – ручной. Когда автоматика отказала, что делать? Запускать-то надо – боевой приказ, боевая обстановка… Деваться некуда. Вот тогда третий номер надевает ОЗК[1]1
  ОЗК – общевойсковой защитный комплект – прорезиненный герметичный костюм.


[Закрыть]
, выходит в шахту на втором уровне, приставляет монтажную лестницу, открывает специальный лючок в боку «карандаша» и замыкает систему зажигания напрямую…

Он опять плеснул по стаканам злую прозрачную жидкость.

– И что потом? – нетерпеливо поинтересовался Смык.

– А то… Потом остается у него на все про все три минуты, только за это время ему никогда не выбраться. Включаются двигатели, и такой огонь заклубится – похлеще, чем в мартеновской печи… Вся шахта в огне, даже наверх выбивает, видели учебные фильмы? Как извержение вулкана! Так это наверху, через двадцать метров! А что внизу делается… Люк-то между бункером и шахтой открыт: значит, пламя, выхлопы, пары топлива и окислителя – все вылетает в операторскую! Так и получается – «карандаш» пошел, а всей смене – кранты! Ну, может, наградят потом, не без этого…

Коротков потянулся за стаканом.

– А чего ж люк-то не закрывают?

– Как его закроешь? Этим ты третьему номеру покажешь, что он на смерть пошел. А он не захочет умирать, возьмет и не замкнет рубильник, сорвет запуск! Ему ж надежду дают: и люк открытый, и химзащиту… На фиг она нужна-то, на самом деле!

Александр не поверил.

– Так что, выходит, всю смену подставляют?! Не может быть!

– А чего ты удивляешься? – усмехнулся Еремеев. – «Карандаш» на цели миллион человек сожжет, может, больше! Если мерить на этих весах, то что такое еще шестеро? Давайте, будущие командиры!

Коротков с прапорщиком выпили, Смык и Кудасов больше не захотели.

– А если третий успеет выскочить, тогда все в порядке? – спросил Смык.

– Как он успеет… Пока с лестницы слезет, пока до выхода добежит… Бронелюк электроприводом почти минуту закрывается… Нет, не выскочит!

Еремеев проглотил спирт как воду, даже не запил, только загрыз печеньем.

– Значит, надо электропривод включать в момент контакта зажигания, – сказал Коротков, переведя дух. Лицо его покраснело, на глазах выступили слезы.

– Умный ты, – зло сказал Смык. – А если ты будешь третьим номером?

Тот усмехнулся.

– Спокойно, корешки, я в шахту не полезу! И в бункере дежурить не собираюсь!

– А правда, что у тебя батя генерал? – жадно вглядываясь в осоловелое лицо курсанта, спросил Еремеев.

Андрей важно кивнул.

– Генерал-майор, в Москве служит.

– Это хорошо, – прапорщик перелил спирт из стаканов Смыка и Кудасова в свой и Андрея. – Тогда тебя на «точку» не загонят. Найдут местечко где-нибудь в штабе, пересидишь пару лет, потом на учебу в Академию. А потом прямая дорога в большие начальники! Давай за это и выпьем!

– Обождать надо, в горле все горит! – хрипло отозвался Коротков.

– И правильно, спешить в таких делах не резон. Я вот уже в тайге который год маюсь… Жена волком воет, два короеда подрастают, а куда деваться? На Большой земле нас никто не ждет, здесь хоть жилье есть… Если бы младшего лейтенанта получить, тогда, конечно, другой разговор… Сколько раз рапорт подавал на офицерские курсы и все мимо пролетаю…

– Да, в этой дыре от тоски можно сдохнуть, – тяжело ворочая языком, проговорил Андрей.

– Вот то-то и оно! Ты бы пособил мне по-дружески, а? Сделай добро, тебе ведь ничего не стоит!

– Какое добро? – Коротков икнул. Похоже, его сильно развезло.

– Да такое… Будешь отцу рассказывать про практику, скажи, мол, есть такой прапорщик Еремеев, мужик хороший, старательный, уважительный… Надо, мол, его на офицерские курсы послать и вообще выдвинуть…

– А-а-а… Это мне запросто! Это, понимаешь, вообще ничего не стоит! Батя для меня все сделает. Хотя сейчас и в другой семье живет, а что я прошу, в два счета! Без вопросов!

Еремеев расплылся в улыбке.

– Я так и знал. Генерал, он и есть генерал! Давай по последней…

После обеда стажеров посадили в автобус и долго вывозили из напичканного скрытыми постами леса. А ночью они уже грузились в поезд «Красноярск – Москва». В вагоне долго разговаривали, тайком от сопровождающего – подполковника Волкова, пили купленную на станции водку. Вконец опьяневший Коротков пугал всех отцом – московским генералом, потом они со Смыком пытались петь под гитару, наконец под натиском возмущенных пассажиров угомонились и заснули. Вагон раскачивался, мерно стучали колеса, тусклый свет ночников размывал силуэты спящих молодых людей, которым предстояло своими руками держать тяжелый ядерный щит страны, о котором много говорят и пишут в газетах. А также ядерный меч возмездия, о котором почему-то никогда не упоминают.

На рассвете Кудасов неожиданно проснулся. Состав стоял в заснеженном поле, вдали в предутреннем тумане темнела кромка леса. В вагоне было холодно, он плотней закутался в одеяло. Сон прошел. Александр смотрел в окно и думал о том, как сложится дальнейшая жизнь.

Можно, конечно, посидеть несколько лет под землей, зарабатывая выслугу и льготы, только как приживется в глухом лесу Оксана? И что она будет делать, пока он неделями несет боевое дежурство? Интересно, правду говорил Еремеев, или врал про ручной запуск? С одной стороны, зачем ему врать, с другой – пешек в большой игре не считают… А все россказни про разумность «изделия» – имеют ли они под собой какую-нибудь почву? Или это плод воспаленного воображения, стрессовых нагрузок и недостатка кислорода? Хотя сейчас все самые невероятные истории казались достаточно правдоподобными…

Вдали раздался пронзительный гудок приближающегося тепловоза. Значит, они пропускали встречный. Наверное, в этих бескрайних просторах поезда не часто встречаются друг с другом.

Послышался стук колес, и по соседней колее на большой скорости прошел пассажирский состав. Он был коротким. Аккуратные новенькие вагоны с наглухо закрытыми окнами быстрой чередой промелькнули мимо. Ни одного огонька, даже тусклый свет ночников не пробивается наружу. Зато лежащий на верхней полке Кудасов многократно отразился в пролетающих черных стеклах. Что-то ворохнулось в его душе, легкая тень тревоги пробежала по нервам. Кто едет в этом поезде, куда, зачем? Почему никто не мучается бессонницей, не размышляет о жизни и не выглядывает наружу? Почему ради нескольких вагонов задерживают длинный красноярский состав, а не наоборот? Нет ответов. Быстро промелькнул поезд-призрак и растворился в рассветной мгле.

* * *

В просторной, богато обставленной квартире Вениамина Сергеевича Фалькова переливчато прозвенел один из трех телефонов. Это был его личный номер, жена и дети пользовались двумя другими. Поэтому трубку брал только хозяин, а в его отсутствие не отвечал никто. Но воскресным утром даже столь занятой человек находится, как правило, дома, в кругу семьи. В момент звонка семья завтракала: дородная Наталья Степановна в розовом простеганном халате, семнадцатилетняя дочь Галина и пятилетний Сергей.

Предусмотрительный Вениамин Сергеевич, чтобы не отвлекаться от еды, всегда клал трубку рядом с собой. Промокнув губы салфеткой, он дожевал очередную порцию яичницы с ветчиной и нажал кнопку соединения.

– Я вас слушаю, – барственный баритон звучал так же величественно, как и на службе.

– Ой, извините, пожалуйста, – раздался испуганный женский голос. – Это не кассы? Я уже третий раз неправильно соединяюсь. Наверное, что-то с линией. Еще раз извините!

Звонили не генералу Фалькову. Звонили Прометею.

Гладкие учтивые обороты явно не соответствовали простецким интонациям звонившей. Наверняка читает по бумажке, которую передали через третьи руки: «Эй, тетя, хочешь за чепуху полтишок заработать?»

Послышались гудки отбоя.

Вениамин Сергеевич машинально посмотрел на часы: девять часов тридцать минут ровно. Это очень важно. Потому что числительное «третий» прибавлялось к текущему времени и означало время контакта – двенадцать тридцать. Вторым важным моментом являлось слово «кассы» – оно обозначало место встречи.

– Что с тобой, Веня? – тревожно спросила жена. – На тебе лица нет!

– Неприятности на работе, – ответил Вениамин Сергеевич, вставая. Есть больше не хотелось, напротив, к горлу подступала тошнота.

– Так мы не повезем Сережу в зоопарк?

– Что?! При чем здесь зоопарк!

– Да нет, ни при чем, извини… Просто ты обещал мальчику еще неделю назад отвести его в зоопарк и показать бегемота… Марина хотела поехать на целый день к подружкам…

– Нет, сегодня не получится. Я вызову машину, и ты съезди с ним сама. Можешь взять Галину.

– Еще чего, – недовольно протянула дочка. – Буду я с малявкой по зоопаркам ходить!

Слово «зоопарк» резало слух и раздражало, Вениамин Сергеевич прошел к себе в кабинет, закрыл дверь и, подойдя к огромному окну, прижался горящим лбом к холодному стеклу. С шестнадцатого этажа открывался прекрасный вид на старые кварталы Москвы, недавно отреставрированную церквушку, сталинскую высотку МИДа. Говорят, что при оценке квартир только за этот пейзаж сразу набавляют десять тысяч долларов. Мысль пришлась не к месту, доллары сейчас тоже вызывали только отвращение.

Но, несмотря на настроение и самочувствие, надо было делать дело. Прометей запер дверь на щеколду, надел тонкие резиновые перчатки, достал из ящика стола обычную на вид ручку, а из тумбы – пачку обычной на вид бумаги. Печатными буквами, старательно меняя манеру письма, выполнил нужный текст, который занял три четверти листа. Лишнюю часть он отрезал, а оставшуюся положил на подоконник.

Бумага действительно была обычной, а ручка – нет: через несколько минут текст бесследно исчез. Прометей, несколько раз перегнув вдоль и поперек, сложил чистый листок до размеров почтовой марки, упаковал в целлофан и засунул в коробочку из-под фотопленки. Потом, позвонив в службу точного времени, проверил дорогой швейцарский хронограф, купленный как раз для подобных случаев. Пора было выходить, хотя делать это ему никак не хотелось. С каким удовольствием он пошел бы с внуком в зоопарк!

Полтора часа Прометей, проклиная судьбу, кружил по городу. Это был другой город, совсем не тот, в котором жил Фальков. Потому что Москва начальников и ответственных чиновников отличается от Москвы обычных людей так же, как сама Москва отличается от села Шпаковское Ставропольского края. Разве что кремлевский комплекс и мавзолей есть в любой Москве, а в Шпаковском и иных городах и весях их нет и никогда не будет.

Привыкнув к персональному автомобилю, к простору вокруг своей персоны, к уважительным услугам персонала – будь это услужливо распахнутая дверца «Волги», заботливо поданный чай, пунктуальное напоминание о запланированных делах, генерал терся в потной толпе, где его толкали, как какого-нибудь работягу с «Пролетарского молота», нещадно топтали ноги, без всякого почтения сжимали со всех сторон, бросали угрюмые взгляды и вполне могли обматерить.

Он катался в переполненном метро, переходя с одной станции на другую, заходил последним в вагон, а потом выходил первым и опять последним заходил, словом, выполнял весь набор шпионских предосторожностей, столь же простых, сколь и бесполезных, если к ним прибегает непрофессионал. Сердце вновь колотилось, и, опасаясь инфаркта, он проглотил две таблетки седуксена. Транквилизаторы в подобных случаях не рекомендовались, они затормаживают реакцию и туманят сознание, но лучше быть заторможенным, чем мертвым.

В двенадцать двадцать он оказался у Белорусского вокзала, потея и едва волоча ноги, подошел к зданию, где во времена всеобщего дефицита избранным продавали билеты в вагоны «СВ». Теперь здесь был продовольственный магазин. Седуксен не помог. Полумертвый от страха, он купил нарезку салями, еще раз осмотрелся, включил таймер-секундомер на своем хронографе и в двенадцать часов двадцать девять минут тридцать секунд вошел в проходной подъезд соседнего дома. Здесь было темно, сыро и воняло мочой. Он вдруг тоже почувствовал острую потребность помочиться, но времени уже не было. С противоположной стороны хлопнула дверь и послышались неспешные уверенные шаги. Как загипнотизированный удавом кролик, он пошел навстречу и начал спускаться по лестнице, а поднимался по ней высокий человек в пальто с поднятым воротником и в низко нахлобученной шапке. Когда они приблизились друг к другу, Бицжеральд поднял голову, показывая лицо, улыбнулся и подмигнул. Дрожащая потная рука Прометея соприкоснулась с прохладной и твердой ладонью американца, коробочка из-под фотопленки перекочевала от одного к другому. Мгновение – и они разошлись. «Моменталка» – вот как называется эта встреча на профессиональном жаргоне. В отличие от контейнерной передачи ее очень трудно задокументировать: ведь заранее неизвестно, где ставить технику. И взять контактеров с поличным нелегко, если только их не выследили – двух сразу или каждого по отдельности…

Хлопнула тугой пружиной входная дверь, и Прометей оказался во дворе, панически оглядываясь по сторонам. Ничего настораживающего он не обнаружил. Обычный московский двор с поломанной скамейкой, голые деревья, немноголюдно. Рядом с подъездом стояли две женщины в возрасте, чуть поодаль старушка кормила кошек, катался на велосипеде мальчик лет десяти. Прометей жадно глотнул свежий воздух и тут же бросился к стоящим в углу гаражам, на ходу расстегивая ширинку. Он еле-еле успел. Тугая струя окатывала испещренный ругательствами борт безответной «ракушки» и будто вымывала владевший им испуг и напряжение. Кажется, и на этот раз пронесло… Он понемногу приходил в себя.

– Как вам не стыдно, гражданин! – послышался за спиной женский крик. – Сейчас милицию вызову! Гляди, ханыга какой, а с виду приличный!

Фальков не сразу понял, что крик обращен к нему – ответственному сотруднику Генерального штаба, генерал-майору.

– Сейчас, сейчас, извините, – не оборачиваясь, ответил он. Вряд ли женщины запомнили лицо случайного прохожего до того момента, когда он дал им повод…

Выход из двора располагался справа, Фальков пошел влево и вскоре оказался у крутого откоса. Рядом по мосту неторопливо ехал троллейбус. Внизу, в лощине, блестели рельсы, на которых одиноко стоял пустой товарный вагон. В нескольких сотнях метров готовилась отойти от платформы пригородная электричка.

Он начал спускаться – не прямо вниз, а наискосок, чтобы уменьшить крутизну. Ноги скользили, грязь налипала на ботинки, несколько раз он чуть не упал, выпачкав правую ладонь. Но интуиция подсказывала, что он выбрал правильную дорогу отхода. Едва он перешел три ветки пути, как по одной со свистом пошел товарный состав, а по другой в противоположном направлении побежала электричка. Это хорошо. Они отрезали его от возможных преследователей. Впрочем, его никто не преследовал.

Перед тем как нырнуть под мост, Фальков оглянулся и похолодел: на откосе, там, откуда он только что ушел, стоял высокий, атлетического сложения светловолосый парень в куртке и джинсах. Парень внимательно смотрел в его сторону.

Нервы у Фалькова не выдержали, генерал отвернулся, прикрыл лицо рукой и побежал изо всех сил. Через десять минут он нырнул в спасительную толчею метро и впервые радовался тесноте и обилию пассажиров. Правда, пассажиры ему не радовались, напротив – с недовольными гримасами отстранялись от перепачканного грязью толстяка. Это тоже привлекало к нему внимание, недопустимое в шпионской работе. Генерал чувствовал себя провалившим экзамен школяром. Он точно не мог сказать, какие именно ошибки допустил, но не сомневался, что если бы Бицжеральд выставлял ему оценку за сегодняшнюю операцию, то она оказалась бы неудовлетворительной.

В рюмочной возле дома он выпил сто граммов водки, заел бутербродом с ветчиной, потом дважды повторил и почувствовал себя гораздо лучше. Во-первых, совершенно неизвестно, что это за парень. Может просто сын возмущенной женщины, вышедший проучить зассыкающего двор чужака. Если бы парень был из этих, то схватил бы его при выходе из подъезда. Или даже прямо на лестнице, в момент контакта. Взять с поличным – вот как это называется. С уликовыми доказательствами. А теперь где они, эти улики? Передатчик он тогда сразу же выбросил в Москву-реку. Дома осталась только ручка со спецчернилами. Ее тоже выбросит к чертовой матери! И что тогда? Да ничего! Хотя нет… Хронограф! Ах ты, сука шпионская!

Расстегнув браслет, он с маху швырнул часы на керамическую плитку пола. В рюмочной наступила тишина. Фальков встал и, набычившись, посмотрел вокруг. Посетители отводили глаза, настороженная тишина сменилась обычным приглушенным гулом.

– То-то!

Он поднял хронограф. Тот был цел и невредим.

– Сволочь!

Нетвердой походкой Фальков направился в туалет. Всклокоченный мужик с осоловелыми глазами, бессмысленно глядя в зеркало, застегивал ширинку. Фальков протянул ему часы.

– Держи, дружище, дарю!

«Дружище» сноровисто принял подарок, осмотрел его и немедленно исчез.

– Хоть бы спасибо сказал! – укоризненно сказал Фальков ему вслед.

Вернувшись в зал, он взял еще сто граммов и бутерброды с сырокопченой колбасой и сыром.

– За успех, дядя Веня! – он в два приема выпил водку, быстро проглотил бутерброды. Появился аппетит, и генерал заказал грилевого цыпленка и еще двести грамм.

Ничего они не сделают! Сейчас не те времена. Вон, по телевизору показывают: взяли одного профессора с поличным – кадровому американскому разведчику секрет нашей торпеды продавал! На магнитофон все записали, на видео… Раньше шлепнули бы профессора в два счета без всяких разговоров да заклеймили позором на вечные времена… А теперь не так: и адвокаты стеной на защиту встали, и общественность хай подняла… Дескать, и разведчик-то бывший, и торпеда не секретная, и видеозапись нечеткая… Американца помиловали и отпустили, а профессора судили-рядили да дали условно в конце концов…

Фальков и не заметил, как обглодал все кости и допил водку.

Ну, выгонят, в крайнем случае, всего-то и делов! Денег у него уже достаточно и лежат в надежном банке, какой ни в жизни не лопнет. Можно здесь хорошее место найти, например, в оружейном бизнесе, а можно за океан перебраться… Живет же там Калугин припеваючи, и Резун живет, и Гордиевский, да еще целая куча настоящих предателей. А он-то фактически и не предавал ничего… Так, сообщил то, что и без него известно…

Домой Фальков пришел пьяным, но в хорошем настроении. Чтобы умилостивить Наталью Степановну, ему пришлось выполнить свой супружеский долг. Эту тяжкую обязанность, как и шпионские дела, нельзя было переложить на многочисленных подчиненных, адъютантов и ординарцев.

* * *

Да, было время… Шахтеры считались самыми высокооплачиваемыми рабочими в СССР. Салага, спустившийся под землю учеником крепежника, зарабатывал триста рублей, опытный проходчик – четыреста пятьдесят, а машинист угольного комбайна – все шестьсот. А мясо тогда стоило на рынке три рубля за кило, простые туфли – семь, костюм – шестьдесят. Да за квартиру платили в пределах двух рублей в месяц! Цены, конечно, были другими, даже копейки имели покупательную способность: спички – одна копейка, сигареты – четырнадцать, кружка пива – двадцать четыре, даже бутылка кислого сухого вина, которое уважающий себя шахтер никогда не пил, стоила всего семьдесят шесть копеек. И главное, зарплату выдавали вовремя – день в день!

Теперь времена другие: шахты в Тиходонском крае или умерли, или агонизируют – дохозяйствовались, мать их… Да и на тех, которые пока исправно работают, зарплату все равно не платят. Удивительное дело: шахтеры идут под землю, вдыхают угольную пыль, выдают антрацит нагора, а им взамен – болт с маслом! Вывозят же продукцию, почему тогда денег нет? И откуда долги взялись? Ты Петро, в долг давал или брал? Нет? И я нет. И Степан долгов не делал, и Сашок, и Виктор Степанович… Откуда тогда долги, в которые наш уголь уходит, как в прорву?

Гудит шахтерский народ, шумит, кончилось терпение, вышли на рельсы! Оттеснили редкую цепочку милиционеров, сели толпой на пути, перекрыли движение. Сидячая забастовка называется. Да не простая, а с блокированием железнодорожной магистрали! Несколько женщин раскатали плакат: на длинном, метров в семь, линялом полотнище кривоватые буквы: «Отдайте заработанное!»

Виктор Степанович оглядел одобрительно надпись, высмотрел в кишащей вокруг толчее сына Василия, скомандовал:

– Давай, Васька, залезай на опору, привяжи один край с той стороны, второй – с этой, пусть издали видят! Только осторожно, чтоб током не шарахнуло…

По узкой лесенке паренек полез на решетчатую ферму. Плакат тянулся за ним, ветер трепал его из стороны в сторону, того и гляди, перекинет через контактный провод – тогда беды не оберешься… Непорядок это, конечно, когда тряпка возле высоковольтного провода болтается, да захлестнуть его грозит…

Виктор Степанович крякнул и отвернулся.

И люди на рельсах – тоже непорядок… Только когда зарплату столько времени не платят, это ведь всем непорядкам непорядок! Но насчет зарплаты начальство так не считает, а вот насчет рельсов и провода – еще как посчитает! То-то сейчас кутерьма поднимется!

Первым подошел путевой обходчик, вон его сторожка неподалеку… Посмотрел, посмотрел, а что он сделает? Махнул рукой и пошел себе обратно. Народ-то прав по-своему…

– Если денег нет, откуда у начальства зарплаты? – запальчиво кричит Сашок. Молодой парень, шустрый, в армии отслужил, куда идти? Пошел туда, куда все, куда дед, куда отец, куда дядьки – на шахту: больше-то и идти некуда! Работать выучился, хлебнул шахтерского лиха, раз даже в завал попал, а зарплату год как не платят! Есть-пить надо? Одеться надо? Жениться опять же, вон Ленка сколько ждет, еще из армии…

– Директор дом строит, главный инженер сыну третью машину купил, а наши дети чем хуже? – уперев руки в бока, надсаживается тетя Варя, мать Ленки, той, которая не может замуж выйти. И сама Ленка здесь же, стоит с подружками, для молодежи это вроде как развлечение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю