Текст книги "Музейный артефакт"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5
Пир в Ершалаиме

В просторном зале было шумно. Наступило время третьей перемены блюд: после даров голубой пучины – тушеной макрели, гигантских морских раков, скатов под острым соусом, подали птиц – жареных голубей, тушеных в вине фазанов, томленых в кипящем оливковом масле и приправленных специями ласточек, принесли мясо – запеченные на углях ребрышки ягненка, козье седло, бычий филей. И, конечно, выпито было уже немало, поэтому возлежащие за низкими столами гости разговаривали громче обычного, смеялись, не сдерживаясь, во все горло славили богов и произносили тосты за здоровье хозяина. Бронзовые кубки глухо стукались друг о друга, выплескивая на стол неразбавленное вино.

В свое время Кфиру несколько раз приходилось сопровождать примипила Авла Луция на римские пиры, но до триклиния [21]21
  Триклиний – пиршественный зал.


[Закрыть]он никогда не доходил – ожидал с другими рабами у ворот. Раб центуриона Кезона, которому частенько приходилось выводить из зала своего напившегося хозяина, рассказывал, какие богатые угощения стоят на столах. Настолько разнообразные и обильные, что их невозможно съесть, и пирующие, отойдя в сторону, щекочут себе горло гусиным пером, дабы опустошить желудок и продолжить трапезу… А раб Дакус клялся, что пирующие прямо за столами совокупляются с возлежащими рядом гетерами. Молодой Львенок не верил всем этим россказням. Но сейчас он мог убедиться, что рабы говорили чистую правду. Хотя до совокуплений дело не дошло, потому что на пир к наместнику гетер не звали.

Кфир возлежал по правую руку от Вителия Гарта, его стол был всего третьим от стола прокуратора. Это стало наглядным свидетельством того, что он входит в число приближенных римского наместника. Ибо за первым столом пировали первосвященник Раббан Бен Заккайи, префект Ершалаимского гарнизона Клавдий, начальник тайной стражи Флавий и еще несколько первых лиц местной и римской власти: Гарт пытался соединить обе эти ветви и если не подружить посланников Рима с иудейскими начальниками, то по крайней мере сблизить их между собой.

За вторым располагался его тесть Бенцион Бен Ариф, член синедриона Бен Бенямин, главный раввин городской синагоги Бен Исайя и другие руководители религиозной общины. А вокруг Кфира находились легат римского легиона в Ершалаиме Антоний, племянник наместника центурион Клодий, богатейшие купцы Енох и Мордэхай, владелец виноградников Иосиф… Причем римские военачальники держались с Кфиром на равных, а Клодий так вообще выражал откровенное почтение, в то время как на местных богатеев они поглядывали свысока. И купцы заискивали перед римлянами и переносили это заискивание на лекаря, признавая его превосходство.

– Уважаемый Кфир, можете вы вставить мне новые зубы, как Бен Бенямину? – уважительно спросил Мордэхай.

– Конечно, – кивнул лекарь. – Только запишитесь заранее у моего помощника Ави.

– И у меня такая же просьба!

– И у меня!

Енох и Иосиф сказали это одновременно. Они недавно помирились после неудачной женитьбы детей и гибели Адама.

– И вы запишитесь. Зубов на всех хватит…

Вителий Гарт поднял руку, и шум мгновенно стих. Наместник был в пурпурной тоге, скрепленной на плече золотой застежкой. Он возлежал за столом один, показывая, как далека дистанция между наместником императора и всеми остальными. Локтем левой руки он опирался на пиршественное ложе, а в поднятой правой держал серебряный кубок.

– Я пью за венценосного императора Рима Тита Флавия Домициана, да будут милостивы к нему боги! – громко произнес прокуратор и осушил чашу до дна. Быстрый слуга снова наполнил кубок. Три ветерана в шлемах, толстых буйволиных нагрудниках и поножах полукругом стояли за спиной наместника, одной рукой опираясь на приставленные к ноге копья, а вторую положив на рукоятку меча. Они внимательно осматривали гостей.

Гости тоже выпили. Легат Антоний смотрел на держащую кубок руку Клодия с выжженным на кисти изображением корабля. Тот краем глаза перехватил этот взгляд и, допив, с недовольным видом спрятал руку под стол.

– У тебя ведь раньше не было этой татуировки? – спросил Антоний. Это был крупный, начинающий лысеть мужчина, возрастная грузность которого не могла скрыть развитые мышцы воина.

– Не было, – потряс головой Клодий. – Но я выпил слишком много вина с греческими моряками и попросил выжечь их знак на мне. Признаю, что это было глупо…

– Но после этого изменилась и твоя рука. Что это значит?

– Разве? Не знаю. Она по-прежнему ловко управляется с мечом…

В последней фразе центуриона проскользнула угроза, но опьяневший легат не обратил на это внимания.

– Я заметил, что пальцы стали толще и короче, а кисть расширилась, – продолжал он. – Как будто это рука не патриция, а плебея…

Договорить легат не успел. Рука, которую он обсуждал, вынырнула из-под стола с зажатым в плебейских пальцах кинжалом, острие которого уперлось Антонию под кадык с такой силой, что из-под него выкатилась капля крови.

– Ты хочешь меня оскорбить, Антоний? – угрожающе прошипел Клодий. – Может быть, прогуляемся за дворец и продолжим разговор мечами?

Застолье принимало угрожающий оборот. Купцы поспешно вскочили и направились к выходу из триклиния, словно им срочно понадобилось уйти.

И без того красное от вина лицо легата стало багровым. В передовые части римских легионов отбирали тех, кому в минуты опасности кровь ударяла в голову, а не отливала от лица. Поэтому Клодий тоже не побледнел, а покраснел. Они замерли, уставясь друг на друга, как противники, готовые обменяться смертельными ударами.

Кфир с удивлением и некоторым замешательством смотрел на обоих. По рангу легат Антоний намного превосходил центуриона Клодия, и тот не мог допустить подобного поведения. Но по крови и должности начальник личной охраны наместника был важнее командира легиона. И все же молодой человек никогда раньше не позволял себе такой дерзости.

– Прошу простить мою смелость, но, не вмешиваясь в ваш разговор, я хочу дать пояснения, необходимые с точки зрения медицины, – мягко произнес Кфир. – Челюсти крокодила смяли героическую руку благородного Клодия, от чего она утратила первоначальную форму. Это могло ввести в заблуждение благородного Антония. Но ничего оскорбительного ни для кого в происшедшем нет…

Клодий убрал кинжал и отодвинулся. Антоний прижал платок к небольшой ранке на шее, которая продолжала кровоточить. Как бы примиряясь, они выпили по кубку вина, но взаимная неприязнь не ушла и воины избегали смотреть друг на друга. Через некоторое время легат отошел к соседнему столу, а Клодий наклонился к уху Кфира.

– С новой рукой какая-то чертовщина, – напряженным тоном сказал он. – Сейчас она сама схватилась за кинжал…

– Не может быть! – удивился Кфир.

– Может! – упрямо кивнул Клодий. – Помимо моей воли она норовит забрать и сунуть в карман чужие деньги… И один раз я с трудом успел отвести клинок от шеи какого-то бродяги, который бросил на меня косой взгляд… Она ведет себя как рука разбойника, а не римского воина! Сделай что-нибудь с этим!

– Я подумаю, – растерянно ответил Кфир.

К третьему столу подошел стражник в полном боевом снаряжении.

– Наместник императора Вителий Гарт желает говорить с лекарем Кфиром! – железным голосом сказал он и ударил в пол древком копья.

Поспешно вскочив, Кфир приблизился к прокуратору, почтительно склонил голову.

– Благодарю, славный Вителий, за этот поистине царский подарок! – произнес он, показывая рубиновый перстень. – А еще больше благодарю за приглашение на этот чудесный пир!

Наместник Гарт был немолод. Блестящая лысая голова, худое, испещренное морщинами лицо, пронзительные голубые глаза. Тонкие бледные губы тронула легкая улыбка.

– А я благодарю тебя, лекарь, за чудодейственное исцеление отважного Клодия, который спас мне жизнь! А также за многие другие исцеления моих верных солдат и иудейских начальников, помогающих в моем правлении.

– Буду и дальше делать все, что в моих силах, прокуратор! – польщенно сказал Кфир.

– Можешь обратиться ко мне с просьбой, лекарь! – благосклонно кивнул Вителий.

Предложение было настолько неожиданным, что Кфир задумался. Простому смертному нечасто выпадает возможность просить о чем-то властного правителя. Но у него имелся куда более могучий и страшный покровитель. И в принципе ему ничего не нужно! Хотя…

– В стране бесчинствует тайная секта иудитов, – сказал он. – В родном Гноце они жестоко убили мою мать и друга. Я хочу справедливого возмездия, прокуратор!

Вителий сдвинул брови и поднял палец. Тут же рядом с ним будто из-под земли вырос начальник секретной стражи Флавий.

– Иудиты. Что ты про них знаешь? – негромко произнес наместник.

Флавий прищурился.

– Это вредоносная организация, она подрывает святую веру во власть римского императора, – четко ответил он. – Двадцать лет назад мы старались искоренить их, но злое семя прорастает очень глубоко…

– На этот раз их надо вырубить под корень, как сорный кустарник, оскверняющий плодородные поля! И особо прополоть Гноц! Прикажи Антонию! – бросил прокуратор и отвернулся, считая разговор оконченным.

Через час отряд из двадцати всадников под командованием Валерия Гая выехал в Гноц. Предварительно Кфир рассказал Гаю о друзьях Гершама и передал несколько серебряных монет для Гевора и Брохи, если добрые соседи еще живы. Потом он долго смотрел вслед несущимся во весь опор всадникам, пока не осела пыль, поднимающаяся из-под быстрых копыт.

В ту же ночь по Ершалаиму прошли аресты иудитов, и уже на следующий день их скормили львам и тиграм. А потом волна избиения слуг Иуды прокатилась по всей Иудее.

Не успел узкий серп месяца превратиться в половинку полной луны, как вернулся отряд из Гноца. Валерий Гай бросил под ноги Кфиру кожаный мешок, в котором оказались три бородатых головы. Кфир вгляделся в лица, но никого не узнал.

– Это ближайшие сподвижники Гершама! А его самого восемь лет назад убили и сожгли на дороге в Ершалаим. И его друга убили тоже. Еще пятеро вернулись и рассказали об этом. Мы казнили всех пятерых…

– А соседи?

– Они живы и очень обрадовались деньгам. И твоему привету обрадовались. Весь городок только и говорил о твоей щедрости.

Пожалуй, это было самое радостное сообщение, которое выслушал Кфир в своей жизни. Ему было приятно чувствовать себя могущественным повелителем, способным протянуть карающую и одаряющую руку из Ершалаима до далекого Гноца. Да что там Гноц! Он провел своей дланью над всей Иудеей! Да так, что с тех пор про иудитов никто не слышал…

Хотя нет – Кфир услышал еще один раз.

* * *

– К вам пришла женщина, господин! – доложил Шмуэль. – Она не записывалась, но настаивает на приеме. Ее зовут Зуса.

– Что?! – Кфир подскочил со своего дивана. – Как ее зовут?!

– Зуса, – повторил домоправитель. – Одета не очень богато, но вид у нее благородный.

– Проводи в кабинет!

Конечно, Зуса не одна на свете, но лекарь душой чувствовал: это та, которая заставляла бешено колотиться его сердце. И интуиция подсказывала: она пришла неспроста, что-то случилось!

Хлопнув в ладоши, он вызвал Леа и приказал подать свежую одежду. Надел белоснежный хитон, опрыскался греческой душистой водой, расчесал волосы… Когда он вошел в кабинет, Зуса стояла у порога – в темной накидке и таком же темном платке. И лицо у нее было темным, и темные круги под красными глазами.

– Что произошло?

– Случилась беда! Цыгане… Они украли Арончика… Увели с собой…

Она зарыдала.

– Когда это случилось? – взволнованно спросил Кфир.

– Три дня назад. Отец пытался вернуть его своими заклятьями, но они не помогли. Он даже летал за ними, хотя в последнее время стал настолько слаб, что избегает полетов… Их табор идет в Египет, отец видел Арончика, он сидел на телеге и играл с цыганскими детьми… Но отец не смог ничего сделать, магическая сила почти покинула его. Он кружил над обозом, каркал, но когда они стали бросаться камнями, вынужден был улететь…

Зуса бросилась на колени.

– Заклинаю тебя, Кфир, помоги! Ведь это же твой сын!

– Тише, тише…

Кфир поднял женщину, оглянулся – не слышит ли кто-нибудь. Но ни Леа, ни Шмуэля, ни других слуг видно не было.

– Ты можешь его вернуть, так сделай это!

– Хорошо, я постараюсь…

Он коснулся перстня, потер его – сначала легко, потом сильнее… Все напрасно, тот не отзывался. Металл был холоден, камень не светился внутренним огнем, и лев оставался безжизненным.

– Успокойся и иди домой. Все будет в порядке, – сказал Кфир.

Лицо Зусы озарилось надеждой.

– Правда?!

– Конечно, правда. – Кфир смотрел в окно, за которым ярко светило солнце. – Сегодня к вечеру он будет дома. Может быть, завтра…

– Спасибо! Спасибо, Кфир!

– Кстати, а что с Деборой? – вроде бы невзначай поинтересовался он.

Зуса потупилась.

– После того как я ее выгнала, она не могла найти работу. Служанку чернокнижника все прогоняли прочь. А в лупанарий приняли… Я виновата в том, что она стала блудницей. И теперь мне предстоит за вину расплачиваться потерей сына…

– Невиноватых людей нет, – сказал Кфир. – И все мы расплачиваемся друг за друга. Иди домой и жди.

После ухода Зусы Кфир еще несколько раз пытался прибегнуть к помощи перстня, но ничего не выходило. Он не мог понять, в чем дело.

– Когда начал игру, нельзя менять правила, – вдруг раздался в ушах странный голос – словно его издавала вибрирующая басовая струна.

Кфир весь покрылся холодным потом, осмотрелся. В комнате никого не было.

– Какую игру? Какие правила? – еле вымолвил он.

– Разве не ты просил переводить твои беды на других? – раздался тот же голос.

– Я, – против воли ответил Кфир. Он хотел промолчать, но язык повернулся сам собой.

– И тебе было все равно – на кого?

– Тогда да…

– Тебе и сейчас все равно! – удаляющийся смех напомнил звук горного обвала, растворившийся вдали.

Кфир опустился в мягкое кожаное кресло. Некоторое время он сидел неподвижно. Потом вызвал Шмуэля и приказал никогда больше не пускать Зусу в дом и даже не сообщать о ее приходе.

* * *

Ави уже третий день вел самостоятельный прием. Точнее, пытался вести. Ни один из записавшихся к Кфиру пациентов не соглашался идти к его ученику. Богатые и сановитые люди привыкли получать самое лучшее за свои деньги. Напрасно Ави выходил к очереди и предлагал выполнить простые процедуры, напрасно Кфир пытался помочь ему в этом. Вставить новые зубы – несложное дело, но купцы Мордэхай и Енох предпочли дожидаться, пока это сделает Кфир. А виноградарь Иосиф вначале согласился, но когда сел в лечебное кресло и открыл рот, вдруг передумал. Напрасно специально нанятые глашатаи кричали на базарах о новом лекаре – люд победнее и попроще за много лет уже протоптал тропинку к дому Мар-Самуила и не хотел менять проверенное шило на неизвестное мыло.

Как-то в пятницу Кфир с Эсфирью и детьми в очередной раз пришли в гости к Бенциону Бен Арифу. Угощеньем были только фрукты и сладкое густое вино из изюма: тесть строго соблюдал шабат и не допускал на стол готовленных блюд, пусть они даже впитали в себя труд не хозяев, а слуг.

– Помнишь, как на пиру у прокуратора молодой Клодий угрожал кинжалом Антонию? – спросил Бенцион, смакуя душистое вино. – Что ты об этом думаешь?

Кфир пожал плечами.

– Минутная ссора, вино ударило в голову… Они тут же помирились… А что случилось?

– Легата Антония нашли в переулке за дворцом Ирода, – сообщил хозяин. – Кто-то по-разбойничьи перерезал ему горло.

– Неужели?! – всплеснул руками Кфир.

Ему стало не по себе, но он старался не выказать волнения.

– Да. И многие связывают эти события. Хотя открыто говорить боятся – ведь Клодий родственник Вителия.

Бенцион внимательно рассматривал зятя.

– Но какое отношение я имею к этой истории? – спросил тот.

– Болтают всякое. Будто крокодил не только покалечил Клодию руку, но сожрал ее. И ты не просто излечил ее, а пришил новую. И теперь не Клодий командует своей рукой, а рука командует Клодием!

– Такого просто не может быть, – ответил Кфир, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

– Хочу на это надеяться! – секретарь синедриона возвел очи горе. – Мое положение позволяет гасить вздорные слухи и не давать им ходу. Но вообще-то это свидетельства колдовства, которые требуют специального дознания!

– Свидетельство может дать только сам Клодий и его дядя, достопочтимый прокуратор Вителий Гарт, – возразил Кфир. – Болтовня людей – это всего-навсего сплетни…

– Возможно, возможно, – на холеном лице тестя отразились какие-то скрываемые чувства. – Кстати, о дяде и племяннике…

Бенцион допил вино, поставил стеклянный конусообразный бокал на стол и прямо спросил:

– Почему к тебе стоит очередь страждущих, а у моего племянника кабинет пуст? Мой младший брат, почтенный Эльмуд, много раз задавал мне этот вопрос. Он полон сомнений…

Бенцион испытующе смотрел Кфиру прямо в глаза.

– Он подозревает, что ты не хочешь пропускать Ави в мир лекарей. Я так не думаю, но согласись – основания для таких мыслей есть…

Кфир прижимал руки к груди и клялся, что не имеет никакого отношения к неудачам Ави, но в конце разговора Бенцион многозначительно сказал:

– Сто самых сложных слов может перевесить одно простое дело…

Вернувшись домой, Кфир заперся у себя в кабинете и долго думал, какой потаенный смысл имеет разговор о столь разных вещах, как пришитая рука Клодия, убийство Антония и неудачи в медицинской деятельности Ави. Зная тестя, он не сомневался, что такой смысл имеется. И в конце концов пришел к выводу, что успехи Ави поставлены в прямую связь с благополучием и процветанием его самого.

И хотя ему не хотелось, он тронул перстень и не слушающимся языком произнес:

– Сделай так, хозяин, чтобы страждущие шли не к Мар-Самуилу, а к молодому Ави!

Металл сразу нагрелся, черный камень вспыхнул огнем, а лев коротко рыкнул. Значит, его пожелание должно исполниться.

* * *

Заварил всю кашу Боаз. Может быть, конечно, кашеваром был не он, а он просто первым озвучил то недовольство, которое глухо бродило среди пациентов, их родственников, друзей и знакомых, соседей, выплескивалось на базары, на улицы и площади Ершалаима, просачивалось в синагоги и доходило до ушей городских властей. Но началось все действительно с Боаза.

Он пришел, когда прием был в разгаре, растолкал очередь и с порога кабинета начал кричать:

– У меня опять болит зуб! Из белого и здорового он снова стал черным и больным! А ведь я заплатил тебе два ассария и потом еще принес курицу!

– Но ведь это было много лет назад, – попытался оправдаться Мар-Самуил. – За такой срок может разрушиться совсем здоровый зуб!

– Если бы ты сам врачевал, он бы оставался белым и здоровым! А ты поручил дело неопытному ученику! И вот, посмотри!

Запустив палец в рот, он оттянул щеку, а пальцем второй руки тыкал в черный корень.

Скандал разгорался. К его концу очередь страждущих растаяла, а тайное недовольство прорвалось наружу и стало явным. Теперь люди собирались на улицах – сначала маленькой группкой, которая быстро разрасталась, и каждый высказывал свои обиды и предъявлял претензии к лекарю, чьими услугами все пользовались много лет.

«Лечил мою жену от грудной жабы, но через два года она все равно померла…»

«А у соседа засохла раненая рука, хотя он наложил свои заклинания…»

«У него совсем не праведные заклинания, скорей от нечистых сил…»

«Это верно, он чернокнижник!»

«Говорят, он живет уже двести лет, семь его жен умерли от старости…»

«И он превращается в ворона! Вся улица видела, как он прилетел домой, раненный стрелой!»

«Ночами он бродит по некрополю и достает из склепов тела умерших для своего колдовства…»

Но основную долю масла подлил в разгорающийся огонь недовольства раввин Гамлиэль, который прямо во время службы обвинил Мар-Самуила в том, что, взявшись лечить его племянника, чернокнижник умышленно погубил молодого человека! «Души погубленных служителем зла праведников взывают к нам о справедливом возмездии!» – воскликнул он напоследок. И паства в праведном гневе бросилась творить возмездие.

Справедливость толпы известна. Вооружившись палками, камнями, кольями и факелами, разрастаясь, как глиняный ком, она устремилась к маленькому саманному дому у Нижних ворот, угрожающе забурлила на узкой улочке, взорвалась дикими криками… В окна полетели камни, брызнули осколки слюдяных пластин, потом самые активные начали бить ногами в дверь, лезть через забор во двор, где многие из погромщиков когда-то дожидались желанного исцеления. Скамьей и табуреткой выбили пустые рамы, кто-то полез в дом, кто-то громил веранду…

Мар-Самуил, умиротворяюще подняв руки, вышел навстречу, но слушать его никто не стал: толпа яростно заревела и обрушила на чернокнижника град камней. С разбитой головой он едва успел забежать обратно, вытирая кровь с лица и задыхаясь, тяжело поднялся к себе. Тем временем в зияющие оконные дыры полетели факелы. Огонь, треща, находил себе пищу и разрастался. Толпа завороженно смотрела, как языки голодного пламени стали вырываться наружу, столб едкого черного дыма, клубясь, поднимался вверх. И тут из разбитого окна второго этажа вылетел ворон.

«Вот колдун!»

«Превратился!»

«Бей его!»

Тяжело взмахивая крыльями, ворон неуверенно полетел в одну сторону, но, сделав полукруг, неожиданно направился в другую – к Верхнему городу. Летел низко и с явным трудом, создавалось впечатление, что он вот-вот упадет. Толпа с криками рванулась следом, швыряя камни и палки. Они пролетали совсем близко от цели, и казалось, что птицу вот-вот собьют. Но ворон летел прямо, а погромщикам мешали заборы, поэтому они медленно отставали – одни сворачивали в переулок, другие – на улицу, которую считали более короткой, третьи упирались в тупик…

Пожар разгорался. С треском обрушилась крыша, взметнув беспорядочный сноп искр, и ревущее пламя вырвалось наружу. Позднее соседка Кохава клялась, что в последний миг из обращенного во двор окна вылетели сова и летучая мышь. Некоторые ей верили, некоторые считали, что она это придумала или приняла хлопья гари за живые существа.

Шум, возбужденные крики, а главное – уходящий в небо дым привлекли внимание всего Ершалаима. Кфир со своей террасы наблюдал за происходящим. Он видел внизу хищное бурление толпы у знакомого дома, хотя деталей, естественно, различить не мог, зато сразу увидел начавшийся пожар. Ворона он не рассмотрел, но по метнувшейся вдруг толпе, по задранным кверху белым пятнам лиц безошибочно понял – в чем тут дело. Высыпавшие на улицы жители отслеживали полет странной птицы, бежали за ней, показывали пальцами, обозначая путь ворона в небе, и тем облегчали задачу преследователей. Хотя, конечно, не имеющий крыльев никогда не догонит того, кто ими обладает… Ворон медленно набирал высоту, поднимаясь вдоль склона холма к строениям Верхнего города.

Утомленный неприятным зрелищем, Кфир вернулся в свой кабинет и опустился в кресло из шкуры зебры. Ему казалось, что легкие полны смрадным дымом пожарища. Возможно, с запахом горелой человеческой плоти… Нет, не может быть! Зуса наверняка успела убежать, да и остальные домочадцы тоже спаслись… И Мар-Самуил не пропадет – доберется до своего друга в Галилее, и они будут вместе варить свои колдовские снадобья…

В соседней комнате раздался звон разбитого стекла. Он вскочил, схватил кинжал с витой, украшенной рубинами рукоятью, и, выставив вперед обоюдоострый клинок, выбежал на шум. На полу, расставив крестом костлявые руки, лежал голый Мар-Самуил. На потных плечах и лопатках еще торчали черные птичьи перья. В окне осталась дыра размером с ворона.

– Зачем ты здесь, Учитель? – по старой привычке Кфир обратился к нему, как много лет назад.

Лежащий поднял непокрытую голову. Редкие седые волосы были в крови, тонкая красная струйка стекала через все лицо и капала с подбородка.

– Мне… больше… некуда… – прерывисто проговорил чернокнижник. Взгляд у него был жалкий и умоляющий.

– Но почему ко мне? У тебя есть друг…

– Я не могу долететь к Гилю… Я дряхл. Когда я просил ЕГО о продлении жизни, то забыл выговорить вечную молодость… Или хотя бы сил до самого конца…

– Что с Зусой?

– Она успела… Выскочила через задний двор… А вот Роза так и осталась в кухне. Там все сразу вспыхнуло, наверное, масло…

Старик пошевелился и сел. Черные перья исчезли, зато на нем появился его обычный старый и заношенный халат.

С улицы донеслись приближающиеся крики разъяренной толпы.

– Я дам тебе силы, – сказал Кфир, потирая перстень. – Лети в Галилею. Там тебя никто не найдет! Да и искать там никто не будет!

– Ты ошибаешься, смертный! – вдруг холодно произнес Мар-Самуил, и его тонкие губы искривились в презрительной усмешке. – Перст судьбы в любой момент может указать на беглеца! Как бы далеко он ни убежал и как бы хорошо ни спрятался. А главное – сколько бы времени ни прошло!

Спина Кфира покрылась холодным потом. Было совершенно ясно, что загнанный в угол, вконец испуганный чернокнижник не мог этого сказать. И голос, и тон, и слова, и улыбка были чужими. Кто-то забрался в его телесную оболочку, шевелил его языком и растягивал его губы. И Кфир знал – кто это…

Наваждение прошло. Перед ним опять сидел беспомощный жалкий старик, губы которого кривились не в усмешке, а в попытке удержать плач. Он дрожал от страха и напряжения, явно не понимая, что делал и говорил секунду назад.

– Да, у Гиля мне будет хорошо… Там меня никто не найдет, – неуверенно сказал старик, думая, что повторяет ранее произнесенную фразу. – Но я не чувствую прилива сил…

– Сейчас, сейчас…

Кфир снова тронул перстень, но тот не оживал, будто никакой магии в нем не было – обычная безделушка: железка и какой-то камень.

– Надо лучше обдумывать свои поступки, – раздался сзади знакомый голос, звучащий, как туго натянутая басовая струна. – Перстень не выполняет противоположных желаний!

Кфир резко обернулся, но никого не увидел. А бывший учитель ничего не слышал, но смотрел с надеждой.

– Нет, ничего не получится! – сказал Кфир. – Мне очень жаль…

Крики раздавались уже под самыми окнами.

– Отдай колдуна!

– Смерть чернокнижнику!

Мар-Самуил стал на колени, сложил руки перед грудью.

– Не выдавай меня им, мой мальчик! – взмолился старик. – Они неблагодарны и не знают жалости! Они меня убьют!

В комнату быстрым шагом вошел начальник стражи Порций. Он был в полном боевом снаряжении – железном шлеме и блестящих доспехах, на поясе висел меч, а в левой руке он держал дротик.

– Возле дома толпа простолюдин, мой господин! – доложил он, приложив правый кулак к сердцу. – Они требуют выдачи какого-то колдуна!

– Мне очень жаль, – повторил Кфир, указал пальцем на старика и, развернувшись, вышел на террасу.

– Кфир, умоляю… Ты же был моим учеником…

Дребезжащий голос оборвался. Твердой рукой Порций рванул чернокнижника за ворот, поставил на ноги и поволок к выходу. Тот обреченно затих.

С веранды Кфир хорошо видел осадившую дом толпу. Она значительно поредела, потому что поджечь хибару беззащитного старого колдуна – это одно, а напасть на жилище всеми уважаемого и богатого человека, лучшего лекаря Ершалаима и родственника секретаря синедриона – совсем другое. К тому же сделать это было совсем непросто: римская декурия [22]22
  Декурия – низовое подразделение легиона численностью в десять воинов.


[Закрыть]сурово сомкнула шеренгу перед домом, отгородилась щитами и ощетинилась длинными копьями, сверкающие острия которых быстро охладили пыл самых горячих голов. По инерции погромщики еще кричали и размахивали палками, но без особого фанатизма: каждый прекрасно понимал, что может сделать десяток римских солдат с безоружной толпой иудеев.

– Авс!

Подчиняясь короткой резкой команде, легионеры сделали шаг, второй… Копья угрожающе надвинулись на погромщиков, толпа попятилась. Вдруг щиты раздвинулись, открывая в охраняемом периметре щель, через которую Порций, словно куль с ненужным тряпьем, выкинул Мар-Самуила. Худое тело беспомощно шлепнулось в мелкую пыль, взметнув едкое желто-красное облачко.

– Ревс!

Шеренга вернулась на прежнее место, оставляя чернокнижника за пределами интересов римской империи.

От вопля злой радости содрогнулись окрестности и с Черной скалы посыпались камни. Толпа бросилась вперед и накрыла немощное тело, как морская волна накрывает тушку мертвой чайки. Палки и колья взлетели вверх и с силой обрушились вниз, принимаясь за свою обычную работу. Толпа вершила справедливость. Кфир не стал смотреть, что будет дальше. Тем более, это и так было ясно.

* * *

Через неделю к дому лучшего лекаря Ершалаима стояли две очереди. С фасада ожидали обычные пациенты Кфира – богатые, в чистой одежде, приехавшие на колясках и сопровождаемые слугами. На пустыре под Черной скалой томились люди попроще и победнее, они проходили сквозь задние ворота и попадали на прием к Ави. Выходя, обменивались впечатлениями:

– Старик был опытней, мало говорил, но лечил лучше…

– Не-е-т, этот свое дело знает. У меня руку судорогой свело, а он заговор прочел, нажал тут и тут, – все и отпустило…

– Мар-Самуил и будущее предсказывал, и ворожил, а этот только целительство знает…

– Старик мне такую чепуху напредсказывал, что лучше бы и не брался! А отворот моему сыну делал – вообще без пользы!

– Хорошо лечит молодой… Но и берет дороже…

– Ничего, он в долг записывает. Лишь бы помогало. Мне зуб исцелил, другу руку вправил… Молодец! И жену к нему приведу.

В целом, пациенты были довольны настолько, насколько один человек может быть доволен другим, а ведь люди всегда недовольны друг другом. Но страждущих приходило много, так что прием приходилось вести с утра до вечера.

Не обошлось без странных происшествий.

Когда стало смеркаться, невесть откуда появились большая сова и летучая мышь. Вначале они кругами летали над остатками очереди, а потом неожиданно яростно спикировали на пациентов, вцепляясь когтями им в волосы. Сова крепким изогнутым клювом расклевала лица книжнику Моше и земледельцу Натану, а летающий нетопырь впился мелкими острыми зубами в шею виноградаря Дорона и, по утверждению пострадавшего, высосал не меньше стакана крови.

Началась паника, люди с криками бросились врассыпную. Появившиеся стражники принялись швырять камни, а Порций даже выстрелил несколько раз из лука. Наконец, нападающих удалось прогнать. Причем Моше клялся, что сова была насквозь пронзена стрелой, но летела ровно и уверенно, как ни в чем не бывало.

Когда об этом рассказали Кфиру, он помрачнел и надолго задумался. Делал ли он что-нибудь еще, никто не знает, но больше агрессивные твари не появлялись.

Жизнь вошла в свою колею, Ави, казалось, был доволен своим новым положением – одного из главных лекарей города.

Правда, через месяц Бенцион Бен Ариф, принимая семью зятя в своем доме, отозвал его в сад и во время прогулки сказал:

– Тебе надо подумать о продвижении моего племянника. Он же не может всю жизнь лечить бедняков. Будет хорошо, если ты передашь ему часть своих пациентов…