355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Данил Корецкий » Музейный артефакт » Текст книги (страница 2)
Музейный артефакт
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:46

Текст книги "Музейный артефакт"


Автор книги: Данил Корецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Что это за колечко, Иван? И откуда оно появилось?

– Пока не знаю. Оно много лет хранилось в запаснике, еще с довоенных времен. Его никто не изучал. Вы можете прочесть эти надписи?

– Попробую… Похоже, это арамейский язык…

Сомов встал, порылся в книжных стеллажах, потом долго копался в столе. Наконец, положив перед собой несколько ветхих книг и общую тетрадь, распухшую от многочисленных вклеек и закладок, он повернулся к Ивану спиной и, отгородившись от него спинкой кресла, погрузился в расшифровку древних надписей. То и дело заглядывая в книги и тетрадь, профессор стал что-то набрасывать в небольшом блокноте, то и дело зачеркивая и переделывая написанное. При этом он что-то сердито бормотал.

Медленно тянулось время. Где-то под потолком жужжала жирная муха. Прошло не меньше часа. Наконец, Сомов достал из бювара лист именной бумаги и, заглядывая в исчерканный блокнот, принялся что-то писать каллиграфическим почерком. Муха стала биться в окно, причем с такой силой, что Иван подумал: как она не разобьет себе башку? А может, пробьет стекло и вылетит наружу? Вряд ли, ведь неизвестно ни одного такого случая… А случаи, когда мухи разбивают себе голову? Тоже неизвестны… Впрочем, когда обнаруживают дохлую муху, ее просто выкидывают в мусорное ведро, а не определяют причину гибели…

От этих научных размышлений его оторвал профессор Сомов. Он снова со скрипом развернулся в своем кресле и удовлетворенно потер руки.

– Внутри написано: «Иуда из Кариота». Снаружи: «Не жалей, что сделал…» Похоже, что этот перстенек принадлежал некоему Иуде, который сделал что-то нехорошее, и кто-то хотел его успокоить. Помнишь, что сделал Иуда Искариот?

– Нет, – замотал головой Иван.

– Вспоминай евангельские сюжеты! Картины «Тайная вечеря», «Поцелуй Иуды», «Распятие Христа»…

Трофимов напрягся.

– Подождите… Что получается… Выходит, это перстень того самого Иуды?! Но как такое может быть – ведь библейские мифы нематериальны!

– Скорей всего, конечно, имитация. – Сомов стал рассматривать фотографии. – Сразу видно, что вещь новая. За две тысячи лет и надписи сотрутся до неразборчивости, и камень выпадет, и морда обтешется так, что не поймешь – лев это или заяц…

– Кому нужна такая имитация?

Студент пожал плечами.

– Мало ли мистификаторов…

– Для новодела он слишком необычный, – задумчиво проговорил Иван. – Коллега его рукой прижал и обжегся так, что на больничный попал. А я тут же взял – холодный… И другие странности на своей шкуре почувствовал – то страх от него исходит, то время будто останавливается…

Сомов снял свои огромные очки, и глаза у него стали другими – обычные глаза немолодого усталого человека. Он протер их пальцами, помассировал вдавленные следы на переносице, кашлянул.

– Исторический материализм никто не отменял, молодой человек, – глядя в сторону, сказал он. – И коммунистическую идеологию тоже. Каждому здравомыслящему человеку ясно, что из религиозного мифа не мог появиться ни перстень, ни что бы то ни было. И каждому ясно, что никакой перстень не может обладать мистическими свойствами.

– Но я лично…

– Таковы незыблемые постулаты объективной действительности, – перебил его профессор. И продолжил: – Но существует еще субъективная действительность. Самовнушение вполне может вызвать самый настоящий ожог. Переутомление и стрессы порождают фобии, видения, даже галлюцинации. Вам все ясно, товарищ научный сотрудник?

Сомов снова надел очки и опять рассматривал молодого человека глазами, размером с чайное блюдце. Трофимов кивнул. По-другому профессор советского вуза говорить не мог. Отступление от идеологии – еще более тяжкое преступление, чем убийство. И спорить с ним не имело смысла.

Но Порфирий Степанович продолжал рассматривать фотографии перстня. Казалось бы, зачем, если ему все ясно? И почему на сморщенном лице отражаются сомнения?

– А чтобы ты окончательно выбросил из головы эти глупости, я направлю тебя к профессору Козицыну, в Институт физических исследований. Он определит возраст этой штучки, состав металла и тому подобное. И все станет ясно!

– Но…

– Никаких «но», полная точность! По моей просьбе он исследовал якобы бесценную античную монету и дал заключение, что она изготовлена в конце девятнадцатого века, а цена ей максимум десять рублей!

– Но я не могу принести ему перстень! Это же объект хранения, вынос из Эрмитажа равносилен краже!

Сомов развел руками.

– Тут я тебе ничем не помогу. Установка спектрального анализа, на которой работает Козицын, – как эта комната. Так что – либо ты к нему, либо никак… А свою работу я выполнил, заключение подготовил.

Профессор поставил личный штамп на свою подпись, подул на оттиск и протянул бывшему студенту глянцевый лист, исписанный каллиграфическим почерком.

– Конечно, запомнил я тебя не из-за глупой карикатуры, – сказал он с легкой улыбкой. – Ты выделялся среди сокурсников умом и талантом, а дипломная у тебя вышла просто отличная. Над кандидатской диссертацией не задумывался?

Иван пожал плечами.

– Думал, если честно. Только рано еще. И тему очень сложно выбрать.

– Тема у тебя в руках. – Порфирий Степанович кивнул на свое заключение. – «Артефакты мировой религии – мифы и реальность», чем плохая тема?

– Отличная тема, Порфирий Степанович! Отличная! – с искренним энтузиазмом воскликнул молодой человек, укладывая полученную бумагу в папку вместе с фотографиями. – Спасибо!

– Вот и подумай над ней, – благосклонно кивнул профессор. – А когда мысли оформятся, составляй план и приходи – подумаем, кого пригласить научным руководителем… Я знаю человека, который возьмется за это дело. Если, конечно, ты будешь рисовать более талантливые карикатуры.

Из профессорской квартиры Трофимов выскочил окрыленным. Вместо крыльев его несла вперед потертая черная папка. Не замечая ничего вокруг, он пролетел кварталов семь и приземлился на обшарпанную зеленую скамейку в небольшом тенистом сквере. Достал фотографии, всмотрелся. Чей же это перстень? Мифического Иуды? Такого, естественно, быть не может! Неизвестного мистификатора? Но создать такую тонкую резьбу мог только гениальный мастер, а надувательство окружающих плохо уживается с талантом… Он закрыл глаза, чтобы лучше думалось, но все равно дельных мыслей в голову не приходило. Горло пересохло, очень хотелось пить, так что он почти физически ощутил запах крем-соды и свежесть лопающихся пузырьков газа.

– Вот, пожалуйста, пейте, жарко сейчас, – услышал Иван вежливый голос. И, открыв глаза, увидел прямо перед своим носом граненый стакан газировки с грушевым сиропом. Снизу действительно поднимались пузырьки углекислоты и лопались на поверхности, разбрасывая микробрызги. Стакан, доброжелательно улыбаясь, держал какой-то незнакомый человек средних лет, рыжеватый, с простецким лицом рабочего или крестьянина. На нем была клетчатая рубашка с рукавами по локоть, мятые штаны и клеенчатые босоножки за три сорок, надетые на босу ногу.

– Что? Откуда? – невпопад спросил молодой человек, отодвигаясь.

– Так вон же автоматы! – показал через плечо незнакомец. – Я стакан выпил, взял второй – в тенечке посмаковать, а вижу – у вас даже губы запеклись. Пейте, пейте…

– Спасибо, я вам три копейки отдам. – Иван принял стакан, жадно припал к холодному стеклу, залпом выпил. Газировка была вкусной, похоже, сироп не разбавленный. Он обернулся – сзади, за кустами, действительно желтели автоматы с газ-водой. Как он их не заметил?

– Сейчас-сейчас, – молодой человек сунул стакан обратно рыжеволосому и стал шарить по карманам, но мелочи, как назло, не было.

– Пустое, не извольте беспокоиться, – отмахнулся незнакомец. – Я вот заглянул в ваши фотографии…

Иван обнаружил, что снимки перстня он веером держит в левой руке, и поспешно сложил их, как игрок складывает карты, чтобы партнер не подсмотрел.

– И что? – спросил он.

Вопрос прозвучал резко.

– Ничего, сударь, совершенно ничего, – пожал плечами незнакомец. И, оглядевшись, тихо добавил: – Он настоящий.

– Что?! – вскинулся молодой человек.

– Никакой мистификации. Он самый настоящий, – рыжеволосый успокаивающе похлопал Ивана по руке. У него был нос картошкой, весь в красных прожилках, маленькие круглые глаза под почти невидимыми полукружьями бровей.

– Вы хотите сказать, что Иуда был на самом деле?

– В этом нет никакого сомнения.

– Но все знают, что ни Бога, ни…

– Тс-с-с… – рыжеволосый предостерегающе поднял руку. – Вы ошибаетесь. Дело обстоит с точностью до наоборот: все знают, что обе стороны в мироздании присутствуют. И между ними существует… ну, скажем так – некоторое противостояние…

Трофимову что-то казалось неестественным. Странной была сама ситуация, странное противоречие существовало между простоватой внешностью неожиданного собеседника и его учтивыми манерами, а тем более свободно льющейся речью. И этот нос пьющего человека, и лишенные глубины глаза, и руки с неровными грязными ногтями… Все это настолько явно не соответствовало философской направленности затеянного им разговора, что Иван почувствовал себя не в своей тарелке.

– Сомневаешься? – насмешливо спросил рыжий. – Вижу, что сомневаешься. Ваша идеология отрицает все божественное и идеальное, поэтому тебя не убеждают ни перстень, ни я, хотя мы ведь вполне материальны! Но ты раб коммунистических идей…

– Я не раб! – вскинулся молодой человек. – Я научный работник!

– Не обольщайся! Вы все рабы! Рабы тех наглых и глупых догм, которые вбивали вам в головы с самого рождения. Вы отрицаете все, что не способны объяснить, вы вообразили себя венцом творения, вы злые, хищные, жадные! Вы отрицаете всё и вся! Отрицаете даже Того, кого весь христианский мир считает Спасителем! Но он зря жертвовал собой, вы этого не стоите! Его жертва оказалась напрасной! Его дома превращены вами в склады, харчевни и конюшни! Он все еще наивно полагает, что вас можно воспитать добром и любовью, но на самом деле вы способны воспринимать лишь силу, жестокость и злую волю. Да еще личную выгоду! Но перстень вас испытывает. И тебе тоже предстоит пройти испытание!

– Что за ерунду вы несете? – растерянно спросил Иван.

Он ничего не понимал. Работяга в мятых штанах не мог произносить таких сложных фраз и знать мудреных оборотов, которые легко употребляет. Даже артикуляция губ выдавала, что они произносят многие слова впервые… А сейчас вдруг замолчал, потряс головой и смотрел с настороженным удивлением, будто это Иван первым обратился к нему, внезапно схватив за плечо.

– Почему вы считаете, что люди заслуживают зла, а не добра? – по инерции спросил молодой человек, глядя в оловянные глаза.

– Че ты мне мозги пудришь?! – резким голосом спросил рыжеволосый, отодвигаясь. Он покрутил в руке пустой стакан, понюхал и забросил назад, в кусты. – Тебе че надо, козел? Чего привязался?!

– Я привязался?! – пораженно спросил молодой человек. – Вы же сами ко мне подошли…

– Гипнотизер хренов! Только со мной твои штучки не проканают! Если деньги шопнул, смотри…

Незнакомец тревожно обшарил карманы, достал рубль с мелочью, пересчитал и перевел дух.

– Ну, твое счастье! А то бы я тебе всю рожу раскроил!

Он встал, подтянул под мышки и без того короткие штаны и вихляющей походкой пошел по аллее. Иван сидел неподвижно, оцепенело глядя вслед.

* * *

– Вот это заключение так заключение! – Наталья Ивановна любовно разгладила глянцевый листок. – И именной бланк, и подпись, и личный штамп! Все реквизиты присутствуют!

– А что вы думаете о выводах Порфирия Степановича? – робко спросил Иван.

– Думаю, они полностью соответствуют действительности. Профессор Сомов не мог ошибиться. Он очень опытный специалист.

– И перстень действительно принадлежит Иуде Искариоту?

– Ну а что здесь удивительного?

– Тому самому? Из Нового Завета?

– Нет, конечно! – всполошенно замахала руками Железная Ната. – Мало ли было однофамильцев в истории!

И настороженно спросила:

– А что по этому поводу думает сам Порфирий Степанович? Он не мог оставить сомнительный факт без научного объяснения!

– Профессор согласен, что к религиозным мифам перстень не имеет отношения. Считает, что это мистификация.

Силуянова вновь взбодрилась.

– Вполне может быть! Вполне. Молодец, Иван! Ты проделал большую работу и внес вклад в научные показатели нашего отдела. Хвалю!

Иван хотел попросить разрешения на вынос перстня для спектрального анализа, но сдержался: хотя Наталью Ивановну и называют Железной Натой, но ее непоколебимая твердость проявляется при выполнении инструкций и приказов руководства, а не при их нарушении. Но начальница уловила его намерение.

– Ты хотел что-то спросить?

– Нет… То есть да… Точнее, не спросить, а предложить. Давайте выставим перстень на обозрение. Очень интересная вещь, и тонкая работа…

Предложение родилось неожиданно: когда он начинал отвечать, то еще не знал, чем закончит. Иван сам удивился. Но Наталья Ивановна одобрительно кивнула.

– Правильно! Мы провели научное исследование, получили заключение известного эксперта и теперь с чистым сердцем можем перевести изученный объект из запасника в экспозицию. Это станет наглядным результатом нашей работы. Тем более что этот перстень наверняка носили рыцари и ему место в рыцарском зале. Подготовь обоснование и подбери ему место. До конца недели успеешь?

– Конечно, Наталья Ивановна! – улыбнулся Иван.

* * *

Отсутствие Киндяева облегчало Трофимову исполнение задуманного. На другой день, когда время приближалось к обеденному перерыву, Иван полез в коробку и, осторожно потрогав, достал перстень. Он был холодным, глаза льва не светились, словом, это был самый обычный предмет, лишенный всякого налета мистики. Впрочем, нет. На самом деле это был объект хранения. И опустив его в карман, молодой человек почувствовал себя преступником. Когда он поднимался по лестнице, сердце колотилось у самого горла, спина взмокрела, ноги дрожали. Проходя мимо вахтера Петруши, он лишь со второго раза смог поздороваться: горло сжимал спазм. Даже выйдя на улицу, он не успокоился, напротив – преступление стало очевидным: любой милиционер, обнаружив в кармане музейный экспонат, мог отвести его в отдел милиции, как пойманного с поличным вора! А если он попадет под трамвай? Тогда клеймо вора поставят на нем посмертно. Даже если он потеряет перстень…

Иван испуганно сунул руку в карман. Перстень был на месте. Молодому человеку показалось, что он немного нагрелся. Может, лучше надеть его на палец? Так будет надежней! Одна эта мысль принесла облегчение. Но он отдернул руку. Нет уж…

До Института физики он дошел, как в тумане. Его личность раздваивалась: одна половинка страстно желала надеть перстень, вторая отчаянно этому противилась. И соединились они только тогда, когда он передал экспонат низенькому толстяку в первоначально белом, но давно не стиранном халате. Это и был профессор Козицын, не проявивший к объекту предстоящего исследования ни малейшего интереса, больше того – даже не взглянул на него. Они прошли в большой зал, половина которого занимала какая-то мудреная машина с матовыми серыми панелями и окошками электронных табло, в которых загадочно мигали зеленые нули.

– Это газовый хроматограф, американский, – сказал Козицын, погладил панель и впервые улыбнулся. Похоже, прибор был единственным объектом его жизненных интересов.

– Лазерный луч выбивает из объекта пучок молекул, а специальная программа изучает их спектр, – сказал профессор, закрепляя перстень в специальном зажиме между двумя массивными дисками, напоминающими шпиндель токарного станка, только с блестящими линзами на осях. – Полное исследование занимает тридцать секунд…

Он опустил крышку, которая закрыла и «шпиндели», и «объект», впрочем, сквозь узкое затемненное окошко можно было, наклонившись, наблюдать за происходящим. Но ни у Ивана, ни у профессора такого желания не возникло.

Толстячок нажал кнопку, раздался резкий треск, за темным стеклом сверкнула молния, аппарат загудел, но тут же смолк. На табло по-прежнему горели зеленым электронные нули, как бездонные глаза без зрачков.

– Странно! – Козицын нахмурился и нажал кнопку вторично. Снова раздался треск, вновь за темным стеклом сверкнула лазерная молния. Но на этот раз машина вообще не включилась. Зеленые глаза, наполненные пустотой бесконечности, смотрели холодно и презрительно.

– Материал не поддается лазерному лучу! – изумленно воскликнул профессор. – Никогда такого не было! Что за черт!

Он нажал кнопку в третий раз. Снова треск, блеск луча, машина загудела, нули на табло сменились мельканием цифр.

– Ну вот, это другое дело, – профессор расслабился.

Треск и сверкание повторились. Гудение продолжилось. Через некоторое время из узкой щели выползла испещренная какими-то знаками бумажная лента. Козицын схватил ее, внимательно всмотрелся, довольно кивнул.

– Вот все и стало ясно. Объект относится к первым векам нашей эры. Кольцо изготовлено из титана. Материал камня не идентифицирован.

– Что значит «не идентифицирован»? – спросил Иван. Полученная информация еще не улеглась в его голове и торчала угловатой кучей, как только что сваленные самосвалом кирпичи.

– Значит, материал не включен в каталог известных минералов, – пояснил Козицын. Но это мало прояснило ситуацию.

– Известных кому?!

– Всем. Физикам, химикам, кристаллографам, геологам… Решительно всем!

– То есть…

– То есть, этот камень неизвестен на Земле, – лучезарно улыбаясь, ответил профессор.

– Но как такое возможно?!

– Очень просто. Метеорит… Или какая-то редкая порода из земных недр… Или застывшая магма подводного вулкана…

– А откуда в первом веке взялся титан?!

Козицын развел руками.

– Это вопрос к историкам. Я только фиксирую факты. А факты таковы!

Он поднял крышку и вернул перстень. Тот был холоден, как лед.

– Спасибо, профессор! – поблагодарил Трофимов.

– Пожалуйста! – толстячок встряхнул ему руку. – Что мог… Сомову привет!

Иван медленно спустился по лестнице, вышел на улицу. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Исследование принесло больше вопросов, чем ответов. Что все это значит? Неизвестный камень, титан… В паспорте на экспонат написано, что он сделан из обычного железа и горного хрусталя… Где правда?

– Убедился, милок? – кто-то сзади подергал его за рубашку.

Трофимов резко обернулся. Это была согбенная старушка, продающая семечки на углу.

– Что? – переспросил он.

– Перстенек-то настоящий, сам все увидел! Понял, чей он? То-то!

Иван оторопел.

– Чей? И вообще, откуда вы знаете?

Но старушка молчала, пересыпая черные зерна из тазика в маленький граненый стакан.

– Откуда вы знаете про перстень, бабушка?!

– Ась? – она приложила морщинистую ладонь к уху. – Какой перстень?

Иван посмотрел в маленькие слезящиеся глаза и понял, что она не притворяется.

– Будешь семечки брать?

Не отвечая, молодой человек бросился прочь. Он испытывал откровенный страх – казалось, что кто-то невидимый и страшный гонится за ним по пятам.

Когда он вернулся в Эрмитаж и положил экспонат на место, страх отступил. А кирпичи фактов утряслись и осели, добавив неразрешимые загадки к истории таинственного артефакта, который, судя по всему, действительно являлся перстнем Иуды Искариота. Хотя этого и не могло быть, если исходить из материалистической диалектики и коммунистической идеологии.

Впрочем, когда объект выставили в экспозиции, ни о какой таинственности в пояснительной табличке не было и речи. Только обтекаемая надпись: «Рыцарский перстень». И все. А про связанные с ним странности Иван решил никому не рассказывать. Да он, по существу, ничего о нем и не знал.

Часть первая
Лекарь Кфир

Глава 1
Магия перстня

79 год н. э.

Гноц – Ершалаим

Кфир шел быстрым маршевым шагом, которому научился за годы, проведенные в римских гарнизонах [5]5
  Предыдущие приключения Кфира описаны в книге «Перстень Иуды».


[Закрыть]
. И одежда на нем была из тех лет: легкая туника с короткими рукавами, перепоясанная в талии веревкой, за спиной сагум [6]6
  Сагум – плащ.


[Закрыть]
из толстой шерстяной ткани, на ногах сплетенные из грубых кожаных ремешков солдатские калиги на толстой подошве. Только коричневый цвет одеяния выдавал, что оно принадлежало не гражданину и не воину Великой Римской империи, а ее рабу…

Но теперь рабство осталось в прошлом: он вернулся на родину, где родился свободным и жил свободным до десяти лет. Правда, в Иудее до сих пор сохраняется римская власть, но вряд ли кому-то придет в голову искать здесь беглого раба из Метрополии… Он идет уверенно и целеустремленно, за плечами – дорожный мешок с продуктами, в руке – крепкий посох. Под ногами утоптанная каменистая земля вперемешку с песком, вокруг привычный пустынный пейзаж. Он вспомнил вымощенные булыжником прямые, как меч, римские дороги, по которым катится сплошной, почти не прерывающийся поток: грохочущие грузовые повозки, стремительные колесницы вечно спешащих курьеров, удобные кареты патрициев, быстрые кони преторианских гвардейцев, нестройные колонны гладиаторов, ровные маршевые шеренги легионеров… Здесь же за три часа он встретил лишь нескольких путников и две телеги из близлежащих селений. Захолустье. Наверное, возле Ершалаима дороги выглядят более оживленно…

Когда солнце стало клониться к закату, он пожалел, что отправился в путь сегодня. Печальные хлопоты похорон заняли много времени, но лучше бы переночевать в Гноце, а ранним утром отправиться в далекий путь. Верх взяли эмоции, а не разум: ему хотелось уйти подальше от места, где страшной смертью погибли мать и лучший друг… Да и где ночевать – от родного дома осталось только пепелище. Правда, Гевор и Броха предлагали ему свой кров, может, он зря не воспользовался гостеприимством соседей?

С другой стороны, дожил бы он до завтрашнего утра? А если бы иудиты пришли за ним, да заодно расправились и с приютившими его людьми? Они хорошо организованы и действуют очень быстро: вчера днем Гершам угрожал Яиру, а вечером они уже учинили свою жестокую расправу. Ему просто повезло, что он остался в живых… Но вряд ли о нем забыли… Сегодня Гершам, как ни в чем не бывало, заглянул на оплакивание, и пронзил его ненавидящим взглядом. Он считает, что девять лет назад они с Яиром выдали римским солдатам капище слуг Иуды в Желтых Скалах. Потому что увидел у Яира этот перстень…

Кфир вздохнул, поправил сползающий перстень и поднес руку к глазам. Черный камень загадочно мерцал в пасти оскалившегося льва. Иудиты действительно поклонялись ему, он сам это видел. А Яир рассказывал, что кольцо волшебное, приносившее его хозяину, римскому легионеру Марку, удачу и неоднократно спасавшее ему жизнь, недаром тот берег его как зеницу ока. Да и они сами смогли убедиться в его магической силе: эта вещица помогла им бежать из римского рабства и благополучно добраться до дома! Правда, морда лохматого чудовища не очень-то походила на дело Божьих рук. Но кто знает намерения Всевышнего, кому дано разгадать всю глубину его замыслов и ниспосланных им испытаний? И все же, именно из-за перстня убили его мать – ни в чем не повинную Авиву, убили Яира, сожгли их дома… Так что он приносит – удачу или беду?

Кфир в очередной раз поправил страшноватое украшение: размер великоват, можно потерять. Да и не привык он к кольцам. И вообще… Он снял с пальца оскалившегося дикого зверя и спрятал в потайной карман. Так будет лучше…

Вокруг расстилалась каменистая пустыня, заросшая чертополохом да верблюжьей колючкой, кое-где растопырились листвой финиковые пальмы. Лишь по левую руку, далеко на горизонте вырисовывались зубчатые контуры горной гряды. Ее вершины все еще четко просматривались, подсвеченные лучами солнца, диск которого уже скрылся за ними. А холмы справа уже расплывались в вечерней дымке.

Так правильно он поступил или нет? Следовало заночевать в Гноце или разумней было скорей унести ноги из опасного места? Но где теперь провести ночь? И как не сбиться с дороги, ведь до Ершалаима четыре-пять дней пути…

Кфир в очередной раз проклял свое рабское прошлое. Девять лет из прожитых девятнадцати ему не приходилось принимать решений, он только выполнял приказы своего хозяина – старшего центуриона Авла Луция. И, кажется, отучился думать…

Боковым зрением он заметил справа какое-то движение. Повернулся и в сгущающихся сумерках рассмотрел всадника, выехавшего из-за ближнего холма. Может быть, случайный путник чем-то поможет? Все-таки вдвоем веселей встречать наступающую ночь… Кфир остановился в ожидании, но всадник, приблизившись на несколько стадий [7]7
  Стадий – мера длины, около 180 метров.


[Закрыть]
, вдруг резко свернул и поскакал туда, откуда он шел – в сторону Гноца. Вечернюю тишину пустыни разорвал пронзительный свист – один, второй… Римские военачальники свистками отдавали команды солдатам, но кому может подавать сигналы одинокий путник в пустыне?

Вдруг сердце Кфира сжалось от ужасной догадки: его острые глаза рассмотрели черный плащ с капюшоном – так одевались слуги Иуды! Неужели его преследуют? Или одежда иудитов ему померещилась, а свист неправильно истолкован? Впрочем, любая ночная встреча не сулила молодому человеку ничего хорошего: на шее под рубашкой висел самодельный холщовый мешочек с золотыми и серебряными монетами, прихваченными в доме Марка… Хорошая добыча и для иудитов, и для разбойников, причем ни те, ни другие не оставят его в живых…

Тоска и страх холодной и скользкой змеей стали вползать в сердце юноши. Он ускорил шаг, потом побежал. Ночь быстро опускала на землю свое черное покрывало. Вот стало совсем темно, в бездонной пропасти неба зажглись мириады звезд, словно искусный декоратор золотыми гвоздями прибил к небосводу черный бархат.

Кфир запыхался и перешел на шаг. Черное бархатное покрывало могло оказаться спасительным: под ним нелегко найти человека… Тем более что может его никто и не ищет… Да, да, скорей всего он напугал сам себя без всяких оснований… Но тут же юноша вздрогнул: где-то недалеко раздался душераздирающий вой! Шакал? Одичавшая собака? Может, какая-то ночная птица?

Подул холодный ветер. По телу пробежали мурашки. Он даже не понял от чего: то ли от ночного холода, то ли от страха. Ночью в пустыне ветер дует редко – юноша помнил это еще с детских лет. Однако сейчас он разыгрался не на шутку: резкие свистящие порывы сбивали дыхание и швыряли в лицо колючий песок и мелкие острые камешки. Он набросил сагум на плечи, плотно запахнул под самое горло. Вроде бы стало теплее…

Но что это?! Краем глаза Кфир увидел, нет, скорее ощутил, как справа мимо него скользнула чья-то тень. Еще одна… Пронзительный вой повторился, на этот раз совсем близко. Страх сменился животным ужасом, вызвавшим оцепенение во всем теле.

И тут же обостренный слух различил вдали какие-то ритмичные звуки, в которых было что-то знакомое: каба-дых, каба-дых, каба-дых, каба-дых… Опустившись на четвереньки, он приложил ухо к остывшей земле. Точно – это топот копыт! Но всадники в ночной пустыне еще большая редкость, чем сильный ветер. Куда им скакать, не видя дороги и ориентиров? Какая необходимость гонит их сквозь непроглядную тьму? Разве что желание непременно поймать злейшего врага…

Реальная, осязаемая опасность вывела его из оцепенения, и он ускорил шаг, то и дело оглядываясь. Через некоторое время сзади в темноте появились какие-то блики, которые потом превратились в огни факелов. Теперь сомнений не оставалось: его преследовали!

Могущественный декоратор отдернул шторку на черном бархате, и небо, усыпанное россыпями звезд, обогатилось еще и огромной, полной, лишенной даже малейшей выщерблинки желтой луной. Призрачный голубоватый свет осветил окрестности, и Кфир, заметив в стороне какое-то небольшое строение, побежал к нему. Это была заброшенная саманная овчарня. Один угол обвалился, крыша из пальмовых веток просела. Внутри темнота – хоть глаз выколи. Оглянувшись на приближающиеся факелы, Кфир осторожно вошел в дверной проем без двери. Хоть какое-то укрытие, авось преследователи проскачут мимо…

Глаза постепенно привыкли к темноте. Сквозь обвалившийся угол проглядывало звездное небо и просачивался слабый призрачный свет идеально круглой луны. Под ногами мягко подавалось какое-то тряпье, хрустели ветки… Шаря по горам мусора посохом, чтобы спугнуть змей, он прошел к освещенному пятну и, опять пошерудив палкой, сел на пол, привалившись спиной к стене. Кфиру было холодно и страшно, и он с тоской подумал, что жаждущие крови иудиты скорей всего не проскочат мимо, а спешатся и начнут прочесывать местность, как делали римские солдаты при облавах. Такой метод почти всегда увенчивается успехом. А когда они его найдут, то убьют так же жестоко, как Яира… Сердце колотилось где-то под горлом, желудок сжало спазмом, стало тяжело дышать, тело бил нервный озноб…

* * *

Ночью кварталы бедноты в Ершалаиме погружены во тьму, которую не разгоняют даже факелы ночного дозора, потому что стражники сюда никогда не заглядывают. Случайно забредший и не знающий дороги путник вполне может сломать себе здесь ногу, а если не посчастливится нарваться на разбойников, то и лишиться жизни. Но никто посторонний не забредает на эти узкие кривые улочки, только тени местных лиходеев жмутся к хлипким заборам, когда пробираются к своим излюбленным потаенным углам. Впрочем, даже они стараются не приближаться к дому Мар-Самуила, расположенному ближе к Нижним Воротам. Ничего удивительного – и при ярком свете солнца это небольшое двухэтажное строение предпочитают обходить стороной. И сейчас это единственный дом, в котором светится окно на втором этаже.

Хозяин сидит за широким столом, освещенным масляными светильниками и заваленным всяким хламом. Чего тут только нет: кусочки костей, грубые деревянные фигурки людей и животных, кисточка из конского хвоста, ветка с засохшими листьями от ядовитого дерева анчар, магический шарик из венецианского стекла, человеческий череп… Справа таращит глаза-бусинки чучело совы, слева многозначительно склонил голову набитый соломой черный ворон, наверху распростерла крылья тушка летучей мыши, подвешенная к потолку на веревке, небольшой горкой лежат плоские тела высушенных лягушек. И живые лягушки присутствуют: две черных жабы беспокойно раздувают шеи в мелкоячеистой клетке…

Сморщенная рука достает одну из них, острый скальпель отсекает ей голову, черно-зеленая кровь тщательно, до последней капли, собирается в бронзовую чашку. Уже за одно это Мар-Самуил достоин побивания камнями: согласно Книге Левит, даже кровь агнца может быть использована лишь на жертвеннике Ершалаимского храма, во всех других случаях она является ритуально нечистой и любой контакт с ней категорически запрещен. А уж кровь мерзкой жабы есть неоспоримый признак колдовства!

Мар-Самуил окунает тщательно заточенное воронье перо в черно-зеленую жидкость и рисует какие-то тайные знаки на листе египетского папируса… Закорючки, кружочки и треугольнички с точками внутри выстраиваются в стройную линию, наряду со словами, выведенными арабской вязью, но это письмо не прочтет ни один мудрец: разобрать его смысл сможет только тот, кому оно адресовано. Костлявые холодные ладони сворачивают папирус в трубочку и кладут на небольшой поднос с кабалистическими знаками по окружности, где уже лежит отрезанная голова черной жабы. Бледные старческие губы неразборчиво шепчут какие-то странные слова, воздух в комнате будто густеет, время растягивается, а напряжение нарастает. Огонек смоченного оливковым маслом фитиля касается края письма, и оно с треском вспыхивает.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю