Текст книги "Еще один шпион"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Вчера местный конструкторский сектор ради них с Гуляевым – главным конструктором «Циклона», устроил на базе большой «банный день». И не понять, из-за чего сегодня так погано – то ли водка паленая, то ли снова оживают старые страхи... Хотя он всегда клаустрофобией мучился – боязнью замкнутого пространства, а тут наоборот – большой простор, высота, это уже акрофобия... Но в башке все рядом, уж если завелись эти долбанные фобии, то они переплетаются, как разноцветные провода в жгутах ракетного компьютера...

Кстати о птичках! В двух километрах от берега, на глубине восьмидесяти метров в эту самую минуту маневрирует, борясь с подводным течением, атомный подводный ракетный крейсер стратегического назначения ТК-209 «Ярослав Мудрый». В одной из его пусковых шахт, специально переоборудованной к сегодняшним испытаниям, висит экспериментальный экземпляр баллистической твердотопливной ракеты «Молния», морского базирования, – стартовая масса 40 тонн, пять учебных боеголовок под головным обтекателем. В самом скором времени ей предстоит преодолеть расстояние в шесть тысяч километров до полигона Кура на Камчатке. Если все пройдет гладко, то и морской вариант примут на вооружение, и прямо под него запустят в производство сразу три подводных крейсера. Короче, задача сегодня стоит очень важная. Но внешне это никак не проявляется.

И крейсер, и ракета скрыты от десятков пар глаз и визуальному восприятию не поддаются. Об их существовании и местоположении говорят лишь прыгающие цифры и зеленые точки на приборах в отсеке управления, скрытом в скальной толще за наглухо задраенной стальной дверью. Именно там находится главный штаб, вся связь, там сейчас работает руководство запуска, именно там происходит все самое важное.

Из наблюдательной рубки можно только полюбоваться захватывающим дух видом да увидеть на морской поверхности два вытянутых черных силуэта в направлении северо-запад – это противолодочные корабли «Буревестник» и «Татарстан», они поддерживают связь между штабом и РПКСН [2]2
  РПКСН – ракетный подводный крейсер стратегического назначения.


[Закрыть], ведут наружную видеосъемку, фиксируют эхограмму, а кроме того, готовы к осуществлению защитно-боевых и спасательных функций – мало ли как дело обернется...

Картинка с камер корабля передается сюда, на огромный монитор, занимающий почти всю восточную стену рубки, – техники зовут его «свадебный», он предназначен для гостей и приглашенных, создавая ощущение сопричастности происходящему таинству. Главный монитор, контрольный, находится в соседнем отсеке, все переговоры с пусковой группой в крейсере дублируются через громкую связь, только в наблюдательную рубку передают только то, что считает нужным старший смены запуска.

Уже прозвучала пятиминутная готовность, все ждут начала отсчета. Публика мается, некоторые начинают нервничать.

– Не волнуйтесь, Ирина Валерьевна, через пару минут вы все увидите! Лучше смотреть на мониторе: в окно – мелко, не разберешь, – слышится впереди трескучий голос начальника пресс-службы полигона.

Он окучивает дородную блондинку в легкомысленном среди господствующей темно-зеленой гаммы красном платье – наблюдателя из думской комиссии по обороне. Блондинка позевывает, прикрываясь ладошкой – все они торчат здесь со вчерашнего дня, вставать пришлось рано, поскольку в день испытаний полигон оживает в шесть утра и исключений ни для кого не делается.

– Чувствую, темнят они там что-то, Сергей Михайлович, – тихо басит Гуляев.

Семаго посмотрел на часы.

– Пять минут не прошло.

– У них в прошлом году на испытаниях автоматическая защита в шахте заглючила, не выпустила ракету, – гнет свое Гуляев. – И никому ничего не сказали, просто выключили громкую связь...

У него сероватое помятое лицо. Семаго понимает, что сам выглядит не лучше.

– Все будет нормально, – говорит он. – Тем более наша «Молния» госприемкой принята, а морской вариант – больше Царькова головная боль...

Народу в рубке человек двадцать. У окна, повернувшись к публике спиной, стоит секретарь правительственного Комитета обороны. Рядом, чуть позади, – первый вице-премьер, курирующий военно-промышленный комплекс, первый замминистра обороны, начальник Генштаба, начальник Управления особых отделов ФСБ...

Местный особист Мережков – дородный, полноватый, в отутюженном подполковничьем мундире, от своего шефа не отходит: стоит за спиной, готовый выполнить любую команду. И не зря: глянется московскому руководству, ублажит как-нибудь особо, – может, и вылетит с повышением из этой дыры в крупный округ, а то и в саму первопрестольную... В шаге за подполковником, почти по стойке «смирно», застыл худой, с землистым лицом капитан-оперуполномоченный, как его... Разувалов, кажется... Интересно, если он станет начальником – растолстеет? Почему-то именно так и выходит... А пока подносит хвосты подполковнику, служит верой и правдой, тоже с надеждой – пойдет тот на повышение, может, и порекомендует на свое место... Чего-то у них рожи кислые да измочаленные?

«Может, тоже „на помывку“ ездили? – усмехнулся про себя Семаго. – Наверняка: за всеми приезжими местных закрепляют для гостеприимства...»

Коротенький здоровяк с толстыми икрами, которые натягивают узкие брючины так, что их приходится периодически одергивать, – это и есть Царьков, директор ВНИИ ВМФ «Точмаш», генеральный подрядчик по проекту «Морская Молния». Точмашевцы до этого никогда сами не переделывали обычную БР [3]3
  БР – баллистическая ракета.


[Закрыть]на морское базирование, это их первый опыт, первый блин, и напортачили они изрядно. Когда на выручку позвали НПО «Циклон», где работают Семаго и Гуляев, «бобики» [4]4
  «Бобиками» конструкторы называют скрытые неисправности, которые, прежде чем устранить, следует еще диагностировать.


[Закрыть]сидели практически в каждом узле, включая двигатели. Семь месяцев длилась доработка, два месяца ушло на стендовые испытания, причем все это время Минобороны торопил их, прессовал нещадно, чтобы вбиться в какие-то свои графики. Было трудно, но дело того стоило. Семаго полагал, что если сегодня все пройдет гладко, разговоры о вытеснении твердотопливных двигателей жидкостными прекратятся и «Циклон» с его наработками будет монополистом в этой сфере – по крайней мере на территории СНГ...

– «Памир», как слышите? – ожили, наконец, динамики громкой связи. – Контроль функционирования.

При первых же словах штаба управления рубка затихла. Блондинка из думской комиссии достала из сумочки очки в золотой оправе, надела и с понимающимвидом застыла перед монитором. Семаго тоже подошел поближе.

– «Кавказ», слышу вас хорошо. Докладываю параметры, – отозвался крейсер. – Тангенс угла запуска 18, угол возвышения 11, котангенс 7, тоннель траектории...

Блондинка со значением кивала, будто прекрасно разбиралась во всех этих тангенсах и котангенсах.

Семаго радовался, что он сейчас не в отсеке управления, не «на кнопке». И тем более не там, под водой... Хотя ему, как одному из руководителей «Циклона», положено находиться поближе к стартовой команде, вроде гаранта безопасности и успешного пуска. На «Курске» так и было – только «гаранты безопасности» погибли вместе с экипажем. И кому от этого легче?

Нет, пусть Царев под шахтой сидит... Или Гуляев – он же Главный конструктор! Только сейчас начальники на рисковые дела не подписываются – подчиненных посылают... Мода такая пошла... Ну, и Семаго по этой моде послал вместо себя молодого конструктора из группы доводки. Тот с радостью: серьезная командировка, грамоты, премии, уважение и почет! Семаго тоже доволен.

– Отсчет запуска! – звучит следующая команда.

– Есть, отсчет запуска! Десять... Девять... Восемь... Семь... Шесть... Пять... Четыре... Три...

Тихо забулькало рядом – это Гуляев не выдержал, налил себе минералки. Никто не обратил внимания, только особист этот, Разувалов, уставился, смотрит усталыми глазами – нет ли в этом звуке угрозы вверенному объекту...

– Два... Один... Ноль!

– Поехали, – Гуляев нервно потирает руки.

В обзорной рубке наступает напряженная тишина.

Штормит в общем-то несильно, меньше трех баллов, море похоже на непричесанную мальчишечью голову – в каких-то вихрах и защипах. На мониторе видно, как в нескольких километрах западнее «Буревестника» вдруг очерчивается правильный круг абсолютно спокойной воды – будто стекло туда уронили. Ни морщинки, ничего. Семаго слышал об «эффекте купола» при подводном старте баллистической, но своими глазами, пусть и на мониторе, видит это в первый раз. Как и та блондинка из Госдумы, она трется рядом, душит терпкими духами...

Круг вспучивается линзой, натягивается, приподнимается и в самом деле становится похожим на невысокий купол. Видно, как из его центра, из наметившегося «глаза», прут вниз потоки воды. Потом показывается затупленный нос ракеты, стремительно рвется вверх, выдергивая за собой сине-бело-красное стальное тело. На какую-то долю секунды ракета, еще не успевшая полностью сбросить водяные покровы, застывает над поверхностью – сердце ёкает: неужели двигатели первой ступени не запустились, не сработало зажигание в подводном режиме... сейчас рухнет!.. И тут по глазам бьет вспышка. Белый огненный шар на миг превратил пасмурную хмарь в тропический рассвет, отбросил фантастические резкие тени на пол рубки и тут же исчез под потоками густого кудрявого дыма. Через секунду рубка вздрогнула. Мощный нарастающий рев. Ракета едва заметно качнула хвостовой частью, нащупывая курс, осевое вращательное движение прекратилось, она стремительно взмыла вверх, оставляя за собой густой темный шлейф.

Семаго почувствовал, как дрожат руки, как в ногах вместо коленных чашечек образовался какой-то мыльный студень. Нужно сесть, а то, глядишь, и в обморок упадет. Он огляделся. Взгляд невольно зацепился за окно, за которым виднелся черно-рыжий дымный конус, поднимающийся от поверхности моря и уходящий в низкие облака. Семаго заставил себя отвернуться. Кое-как добрел до кресла у стены.

– Переживаете?

Семаго повернул голову. Рядом стоял капитан Разувалов. Улыбается, глаза уже не усталые – острые, внимательные.

Семаго с трудом разлепил губы:

– Конечно.

– Так взлетела же! Успокойтесь, расслабьтесь...

«И чего пристаешь, чучело... Больше делать нечего?» – думает Семаго, а вслух объясняет:

– Это еще половина работы, даже меньше. Теперь надо ждать. Девять минут активной фазы...

Семаго говорил, почти не думая, лишь бы говорить. Очень было плохо: тошнит, голова кружится. Только не хотелось показать этой ищейке, что с ним что-то не так.

– Отделятся ступени, первая и вторая... Доклады со следящих станций в «тоннеле» полета. Ждешь, ждешь. Потом снижение. Разделение головок, поражение условных целей. Опять ждешь...

– Понимаю, – говорил Разувалов. – Это как в хоккейном матче с канадцами – напряжение до самых последних секунд. Но ведь недолго?

– Четырнадцать минут расчетного времени.

– Ого. Получается, что...

– Простите, – сказал Семаго и встал.

Сердце колотилось, как запертый в кладовке параноик. Он поискал глазами, нашел. Шаркающим неверным шагом добрел до туалета, спрятанного в нише за отсеком управления. Там включил свет, склонился над умывальником, глянул в зеркало. Оттуда на него смотрел несвежий труп.

Семаго положил под язык две таблетки нитроглицерина.

В данный момент ему плевать, поразят боеголовки цели или нет, разделятся они согласно программе или упадут кучкой, как овечьи катышки... Только бы убраться подальше отсюда. Больше его пока что ничего не волнует. Только бы подальше.

Из рубки донесся голос по громкой связи. Докладывает первая следящая станция на Архангельской Губе: ракета прошла «тоннель» на расчетной высоте.

– Напьюсь, – сказал Семаго своему отражению. – Дождусь подтверждения, и на фуй приличия!

Через пятнадцать минут пришло сообщение с полигона Кура: все цели успешно поражены. Судорожное какое-то, нервное ликование в рубке. Из динамиков громкой связи, где только что отзвучали переговоры с Камчаткой, загремел «Марш ракетчиков».

Официантки из офицерской столовой вкатили тележки с напитками и закусками. Шампанское, водка, коньяк, красная икра в пол-литровых банках, холодная оленина, рыба, бутерброды...

Распахнулись стальные двери отсека управления, выпуская смену пуска – трех полковников и штатского с лауреатским значком на лацкане. Все зааплодировали. Руководитель испытаний – тот самый штатский, Главный конструктор КБ «Точмаша», – худощавый, вымотавшийся, глаза сияют над темными полукружьями, негромко сказал:

– Товарищи, контрольный запуск прошел успешно. Вся аппаратура отработала штатно, параметры в пределах установленных нормативов. Все.

Начальник полигона что-то шепнул ему на ухо.

– Ах, да... Поздравляю всех. Особенно тех, кто разрабатывал и модифицировал изделие.

Вышло суховато. Но тут подскочил сияющий Царьков, покровительственно обнял Главного за плечи, закричал:

– Слава России!

Голос его тут же потонул в общем хоре:

– Слава!! Слава России!

Хлопали пробки шампанского, разливалась по рюмкам водка, в атмосфере праздничного подъема объединялись все – военные и штатские, начальники и подчиненные, генералы и капитаны. Хотя капитан был здесь только один.

– Слава России! – с особым значением кричал капитан Разувалов, переглядываясь многозначительно с подполковником Мережковым, который тоже кричал – громко и от души. Это и их работа, и их победа тоже – что бы там ни думали остальные, особенно «высоколобые», ученые. Просто не всё и не всем нужно знать.

Шесть рядовых сотрудников и один начальник отдела «Точмаша», проектировавшие двигательную группу первой ступени, были тихо уволены, а двигатели пришлось срочно пересчитывать... Обычная халатность? Кому-то, может, так и покажется, но не контрразведчикам. Когда священник чует запах серы, он предполагает, что рядом нечистый, а не спичечная фабрика!

Выявлены несколько фактов психологического давления на руководителей проекта: Царькову, вон, машину сожгли, а у главного инженера случился скандал со сногсшибательной брюнеткой, имевшей привычку носить в лифчике радиомикрофон... Бытовуха? Ревнивый любовник нанял частного детектива? Нет, контрразведка не верит в совпадения!

Пресечены десятки случаев выноса и порчи ценных деталей, узлов и материалов – что это, как не диверсии и саботаж? А неоднократные попытки «подходов» к сотрудникам «Точмаша», «Циклона» и ряда смежных предприятий. С какой целью? Ясно с какой – не для выпивки, рыбалки или, скажем, половых контактов – это маскировка, камуфляж, а единственно с целью получения секретных сведений!

Значит, в том, что проект был закончен в срок и «Молния» успешно прошла испытания – была и заслуга особистов. Немалая. Невидимая. Ведь никто не может оценить масштабов того, что могло произойти, но не произошло. Вот такая специфика, да...

Мережков отлучился к закрытой линии, доложил об успехе в Москву, Евсееву, потом переместился ближе к генералам. А Разувалов, который стал никому не нужен, ходил среди важной публики, присматривался да многозначительно улыбался. С одной стороны – кто он для них? Особист, чекист, сапог навощенный. Часть надзорно-режимной системы, которая душит творчество, свободную мысль и нравственность. С другой – капитан Разувалов, знает все и про всех. Почти про всех. Фигуры масштаба вице-премьера или начальника Генштаба ему, ясное дело, недоступны, но тех, кто помельче, он насквозь видит!

Заработал отключенный ранее факсимильный аппарат. Пошли поздравления: Совет министров, Министерство оборонной промышленности, наконец – личное поздравление президента, в конце приписано от руки: «...Слава сильной и стабильной России!!!» Вот так, с тремя восклицательными знаками.

Кстати, тут же отметил про себя наблюдательный Разувалов, в виде аббревиатуры это будет выглядеть как «СССР». Слава сильной и стабильной России. М-гм... Скорее всего, случайное совпадение... А может, надо читать между строк?

Секретарь Комитета обороны, зачитывая президентский факс, особенно выделил последнюю фразу. И она прозвучала как тост.

– За Россию!

Все подняли бокалы, зазвенело стекло. Разувалов налил себе в рюмку минералки. Водки он выпьет дома, на людях особист обязан быть трезвым. К тому же еще может понадобиться: высокие гости еще не уехали – одно привези, второе обеспечь, третье проверь... Устал как собака. Вся подготовка на нем ведь, Мережков только пенки снимает: наливает генералам в баньке, стол самолично поправляет, на всем готовом гостеприимство выказывает, в детали не вникает. Если что понадобится: поднести, добавить, освежить, дров в печь подбросить, – так Разувалов на подхвате за дверью дежурит, у него все схвачено.

А Евсееву и остальным там, на Лубянке, не снилось даже, что такое испытания обеспечить...

– Да, господа, это действительно грандиозно! Вот символ гения русского народа, наших конструкторов и инженеров. Я доложу на комитете об этом успехе, об этой удивительной линзе...

Дура!

Витахина Ирина Валерьевна, зампред думского комитета по обороне. Тридцать девять лет, замужем второй раз, детей нет. Натуральная блондинка, пока не разъелась, обладала отличной фигурой, работала бухгалтером в администрации Солнечногорской области. Губернатор Скворцов рассмотрел в молодой работнице некие достоинства, определил перспективы и двинул, как положено... В смысле, выдвинул во власть: вначале возглавила областное отделение проправительственной партии, потерлась пару лет на виду, потом по списку избралась в Госдуму, переехала в столицу, там продвинулась дальше, вначале по связям Скворцова, потом сама... Две квартиры в Москве, две – в Солнечногорске, два домика в живописных местах, два земельных участка общей площадью 22 га... Вообще, похоже, она любит цифру два. Ага, и успела дважды подлить себе коньяка, раскраснелась вся...

Разувалов усмехнулся. Он все про всех знает. Такая у него работа. Особо хорошего ни об одном из присутствующих он сказать не может. Ни об одном. Люди есть люди, они слабы, они ищут где лучше, при близком контакте пахнут так, как им и положено матушкойприродой – то есть плохо. А Разувалову приходится нюхать. Работа. Он должен вывернуть каждого наизнанку, чтобы вот здесь, в этой рубке, чтобы на всем пространстве вокруг проекта остался человеческий дистиллят определенной степени очистки. Вот только сам этот дистиллят никакой благодарности к тебе не испытывает, и здравицы в честь доблестных рыцарей особого отдела произносить здесь не будут.

Разувалов прихватил свою рюмку и прошел к окну. За ним уже не было ничего интересного. «Линза» рассосалась, разбилась волнами, корабли обеспечения взяли курс на базу, ракетный крейсер тоже ушел по своему маршруту. А здесь, в обзорной рубке, градус общения поднимался, собравшиеся разбились на группы, тостуют каждый для узкого круга, а кто-то и вовсе сам для себя.

– ...Да к черту вашу отставку, говорит, что я с ней делать стану?! Мне, говорит, проще вас вот тут, в кабинете прямо...

Гендиректор «Точмаша» в центре группки «технарей» – похоже, травит что-то об одном из предыдущих неудачных запусков «Молнии». В среде ракетчиков о Царькове ходит дурная слава. В начале 2000-х полностью обновил КБ, посадил туда своих людей, и с тех пор «Точмаш» самостоятельно не довел до серии ни одного проекта, всё о помощи просят... Раньше его, гада, за саботаж бы расстреляли, а теперь ничего, все нормальненько...

Следующая группа – секретарь Комитета обороны, вице-премьер, замминистра обороны, а вокруг – начальник пресс-службы полигона ужом увивается. Тот еще фрукт. В 90-х он совсем в других компаниях пивал: интенданты, завхозы, коммерсанты всех мастей... Акционерное общество «Щит и меч», в котором он состоял директором по связям с общественностью, составами продавало обмундирование и продовольствие с армейских складов. Там половина Главного продовольственного управления МО была замазана, так что когда взяли их за жопу в 95-м, кому-то дали два года условно, остальные отделались выговорами и временным понижением в должностях. Некрасивая история. Однако, как говорили раньше – политически благонадежен, в порочащих связях не замечен. Хотя какие сейчас порочащие связи? Не шпион – и ладно! Н-да...

– Вот теперь можно сказать – полетела! А вы, капитан, торопили события! – раздался над ухом зычный голос. – Накликивали...

Разувалов повернулся. Семаго, заместитель директора «Циклона», похоже, успел хорошо принять на грудь.

– А что я накликивал? – поинтересовался Разувалов.

– Ну, это! Когда раньше времени говоришь – гоп! Ну!

Семаго напрягся, поморщил лоб, огляделся кругом и неожиданно сменил тему:

– Вот странно... Все пьют, закусывают, все друг друга поздравляют... Какие-то штатские, какие-то бабы крашеные! Какое они отношение имеют к пуску? И что они здесь делают? Кто их сюда пустил? Где режим секретности? Если надо налить, то можно в другом месте – хоть в поселке вашем, в бане, хоть в Москве, там тоже бани есть...

Разувалов кивнул. Раньше к секретам допускались люди особой породы. И не в расписках дело – они сами по себе другими были! И жизнь другую вели. Скромную, замкнутую, обособленную. В закрытых городках жили, в спецсанаториях отдыхали, общались в своей среде, лишнего не спрашивали и не болтали. К иностранцам на пушечный выстрел не подходили, да и вообще посторонних избегали... Шутили даже, что их на специальных кладбищах хоронили, среди таких же «допущенных»... Короче – этакие секретные советские черви в коконах из оберегающих инструкций и режимных мер! А теперь – какой кокон? Какой секретоноситель из этой самой Ирины Валерьевны, с ее судимым братцем, с вечеринками в иностранных посольствах да выездами за кордон за счет принимающей стороны? Да никакой! Тогда что она тут делает? Но этот вопрос не входит в компетенцию особиста далекого полигона.

– Согласен с вами, Сергей Михайлович. Полностью согласен. Только время сейчас другое. Демократия, толерантность, открытость. Раньше за шпионаж расстреливали, а сейчас выговор объявляют...

– Да знаю я про шпионаж, не понаслышке знаю! Вот все пьют, а вы нет – водой маскируетесь, значит, и сейчас службу несете, сторожите нас, да?..

Семаго громко прокашлялся.

– А вот давайте за вас и выпьем! За службу безопасности! Я работу вашу знаю, общаться пришлось очень плотно... Считаю, очень, очень полезная служба!

В рюмку Разувалова ткнулся бокал, до краев наполненный водкой. Семаго выпил залпом, схватил не глядя какой-то бутерброд с тележки.

– Вы же в курсе, наверное, моей истории? – нервно спросил, не успев толком прожевать.

Разувалов только слегка прикрыл веки.

– Конечно. Я же полигоны обслуживаю. «Дичковская тройка».

– «Тройка»! – Семаго покачнулся. – От тройки единица осталась. Я и есть та самая единица!

Глаза у него красноватые, припухшие, как у больного пса. Нет, не пса – собачонки. Заглядывает в лицо хозяину, надеясь вымолить прощение за давешнюю лужу в гостиной... Не свою, кстати, лужу, чужую. Разувалов часто встречал такие взгляды – не только у майоров, но и у полковников и даже у одного генерала. Было дело...

Капитан взглянул внимательно.

– Отчего же единица? Двоечка! Полковник-то, шпион разжалованный, живой – живехонький. Это раньше бы его на тот свет без пересадки...

– Скучаете по тем временам? – развязно спросил Семаго и презрительно улыбнулся. Заискивающая собачонка исчезла. Перед капитаном стоял коммерческий директор крупного объединения, хорошо знающий себе цену.

Трезвый человек в пьяной компании – практически то же самое, что пьяный среди трезвых. Можно молоть языком что угодно – все равно завтра спишут на алкоголь.

– Не то чтобы скучаю, – честно ответил Разувалов. – Но жизнь понятней была. И порядка больше.

Он в упор рассматривал то ли испуганную собачонку, то ли самоуверенного руководителя оборонной промышленности. С Семаго та же история, что с другими: балансирует на грани бытового пьянства и алкоголизма, куча неврозов и психологических комплексов на грани с психиатрией, крайне обидчив и неуравновешен, на грани с агрессивностью... По ранешним стандартам – моральный разложенец: жену бросил, ведет беспорядочную жизнь, но... Не шпион, мать его так!.. Хотя и побыл «кандидатом в шпионы»: находился какое-то время под подозрением по знаменитому «делу Зенита». Наверное, ощутил смертельный холодок – как воздушную волну от промчавшегося вплотную поезда... Только повезло ему – на этот раз поезд не ошибся: сбил лучшего друга, искорежил, уволок с собой в социальное небытие...

А сам майор-директор чист. Точнее, соответствует условной норме чистоты общего дистиллята.

Семаго выпил очередную рюмку.

– Э-эх, жизнь-жестянка, медный грош! – громко пропел он, но в общем шуме никто не обратил на это внимания. – Нету больше никого из четырех молодых дичковских курсантиков. Только я остался! «Дичковская единица» – вот кто я такой!

– Желаю удачи и новых научных достижений, – поспешно сказал Разувалов. Только сейчас он увидел, что генералы собрались уходить и Мережков, со зверским лицом, машет ему рукой.

«Правильно, что не стал пить, – подумал особист. – Сейчас всем захорошело, может, за стол посадят или в баньку допустят...»

– Садись за руль, отвезешь гостей на аэродром! – зло приказал Мережков.

Когда высшие руководители ушли, остальные распустили гражданские и форменные армейские галстуки, расслабились. Веселье достигло апогея. Апофигея, как остроумно придумал один писатель. Икру ели ложками и почти доели, но принесли новую – у Разувалова на это дело целая команда солдатиков-рыболовов нацелена. Водку и коньяк пили стаканами и почти выпили, но появились полные бутылки – и на эту задачу выделены подготовленные люди! Только шампанское, приготовленное «для дамы», осталось нетронутым – на мужской работе «дам» не бывает. Хотя дают, конечно, куда деваться – это одно из негласных условий государственной службы, против природы-то не попрешь, а тут приятное с полезным в одном флаконе, и что очень важно – в рабочее время...

– Сергей Михайлович, к нам! – машут руками Гуляев и Царьков.

Они сейчас в центре внимания, окружены мундирами, пиджаками, и красное платье тут же: изрядно выпившая блондинка-депутатша тостует «русских гениевпатриотов».

– Кто мог все это придумать?! – изумлялась она. – Ну, кто? Я вам честно скажу – я бы не придумала! Несмотря на то что руковожу комитетом по обороне! Хотя и заместителем. Но и Председатель бы наш не придумал! Хотите – верьте, хотите – не верьте!

Семаго ей верил. И Гуляев, и даже Царьков, да в общем-то все верили. Только Секретарь правительственной Комиссии по обороне не верит, берет даму под локоток и шепчет что-то на ухо. Та сбавляет обороты и строжает лицом.

– За наших русских гениев! – завершает она и чокается с оказавшимся рядом Семаго. Ему немного неудобно: ну, какой он гений? Но очередная рюмка развеивает сомнения: да такой же, как другие! Даже больший, потому что он в «Циклоне» все ступени прошел: старший конструктор, начальник группы и дальше по лестнице, до зама Генерального...

– У Сергея Михайловича, кроме командного, еще и высшее инженерное образование, – вмешивается Гуляев. – Он у нас когда-то лично двигатели рассчитывал...

Гуляев тоже пьян, он многозначительно подмигивает и, как ему кажется, незаметно кивает на депутатшу.

– Так что, если бы не судьба, он бы и основную «Молнию» рассчитал, и морской вариант! А вы знаете, Ирина Валерьевна, насколько важна эта задача? Под «Молнию» морского базирования уже заложены три первых подводных ракетоносца нового поколения! Она обновит наш атомный флот, изменит соотношение стратегических ядерных сил в мире! И все это, благодаря дорогому Сергею Михайловичу! Давай, Сережа, за тебя!

Главный подмигивает еще сильнее, будто у него начался нервный тик, и тянется рюмкой к Семаго. Тому внезапно захотелось его ударить. От души, со всего маху, по роже!

– Она готовая, в дупель, – жарко дышит в лицо Гуляев. – Бери ее и веди! Я прикрою, в случае чего...

А-а-а, вон оно что... У Семаго будто открылись глаза. Оказывается, Гуляев не такое говно, как кажется... Бабенка-то ничего, сдобная, и без присмотра... Молодец, Гуляев, настоящий друг!

Он чокается с блондинкой, берет ее под руку, жадно ощущая жар мягкого тела, отводит в сторонку, к замаскированной листами пластика холодной скале.

– Ирина Валерьевна, вы человек государственный и глубоко вникаете в технические проблемы, – тоном змея-искусителя говорит он. Женщина кивает. Серо-голубые зрачки расширены – напилась она прилично...

– Давайте пройдем ко мне в комнату, я расскажу, с какими трудностями мы столкнулись на этом проекте... Тогда вы сможете убедительней доложить вопрос коллегам...

Связная речь закончилась, он икнул, извинился, еще икнул. Депутатша что-то говорила, они обменялись визитными карточками. Но Семаго не понимал – соглашается она идти к нему в комнату или нет. И еще он не понимал, почему какой-то гладкий хмырь с лысиной так враждебно рассматривает его в упор. Кто его сюда пустил? Ах да, это секретарь Комитета обороны при Правительстве... Ну и что? Почему нагло смотрит? Нет, надо дать ему в рожу!

Гладкая физиономия стремительно надвинулась, но ее заслонила другая, гуляевская.

– Подожди, не здесь, я сам с ним потолкую... Ты давай, веди, не отвлекайся... А там и я подойду...

– Так, кого вести? Где она? Где эта коза?!

Вот, нашел!

– Ирочка, какая вы красивая, умная, можно я вас поцелую?

Но вдруг симпатичное женское лицо превратилось в улыбающуюся рожу Царькова, в которую и пришелся страстный поцелуй.

– Семен Михайлович, мы с вами на брудершафт не пили! – возмутился директор «Точмаша», брезгливо вытирая губы.

– Подумаешь! Значит, выпьем!

– Полковник Ивакин распорядился дать салют, прошу всех к окну! – торжественно объявил комендант полигона.

– Салют, салют, как интересно! – Ирочка захлопала в ладоши.

Все сгрудились у огромного панорамного окна. Забыв про осторожность, Семаго протолкался вперед, встал за Ирочкой, взялся за талию и положил подбородок на мягкое плечо, погрузившись в аромат пряных духов. Она не возражала, зато стоящий сзади мужичок толкал его в спину и приговаривал:

– Как вы себя ведете? Отойдите! Это депутат Государственной думы, лицо неприкосновенное!

– Сейчас в торец дам! – пригрозил Семаго, но отрываться от горячего женского тела не хотелось, и он решил ненадолго отложить обещание.

За окном смеркалось, и почти ничего не было видно. Но вдруг сверху полетели разноцветные светлячки – зеленые, белые, красные...

«Трассеры!» – понял отставной майор.

Светящиеся очереди прошили сумрак, четко очертив систему координат.

Одни неслись вдаль, постепенно теряя инерцию и падая по длинной пологой траектории, другие прямыми струями проносились мимо, сверху вниз, с неслышным шипением врезаясь в далекие студеные волны. Спасительная тьма оказалась сдернутой с панорамного окна, как темный платок с клетки тревожной и чуткой птицы. Семаго ощутил себя висящим на огромной высоте посередине бескрайного пространства, ужас пробился даже сквозь спасительную пелену опьянения. Он рванулся назад, желудок сжался в спазме, и с клокочущим вскриком напуганной птицы его вырвало – фонтаном, на стоящих вокруг людей.