Текст книги "Еще один шпион"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Вы извините, что я вмешиваюсь... Случайно услышал, что вы заинтересовались этой яхтой, и вот решил...

Он обернулся. Это «испанцы-португальцы», те самые, с соседних лежаков. Один из них подошел к Наташке, встал, выставив ногу и подперев бока накачанными руками; второй топтался рядом, исподлобья поглядывал на Семаго.

– Так вы абсолютно правы, она сдается в аренду, – говорил первый на чистом русском языке. – И совсем недорого, около восьмисот евро за сутки. Это без солярки и без капитана, конечно, но там без проблем столковаться, для русских делают скидку, потому что владелец яхты сам русский. Он сейчас в отъезде, а яхту свою сдает, чтобы зимний ремонт окупить...

«Испанец» нахально лыбился Наташке в лицо и слегка так поигрывал широкими плечами.

– А офис арендатора находится прямо в отеле, на первом этаже, вы наверняка проходили мимо, просто не заметили. Вы ведь в «Альмудайне» остановились, если я не ошибаюсь?..

– Конечно! – обрадовалась Наташка. – Ой, а вы тоже? Так вы нам покажете этот офис? А может, вы нам и капитана поможете найти?

– Да я и сам за капитана могу, – скромно заметил тот. – И лицензия есть, и стаж, и все документы в порядке... Да там ничего сложного, если разобраться. Куда проще, чем по Садовому в час пик...

– Ой, так вы москвич?! – Наташка окончательно пришла в восторг.

– Да. Кстати, меня зовут Вадим. А моего друга – Юрий. Мы в 230-м живем...

– Очень приятно! Я – Наташа! Я из 245-го, почти по соседству!..

Они стояли и ворковали, как голубки, будто Семаго здесь и не было, будто вообще никогда на свете и не существовало. У него даже дыхание перехватило от такого нахальства.

– Ну, пидоры! – процедил он себе под нос и двинулся на этого Вадима, еще толком не зная, то ли заедет ему в улыбающуюся рожу, то ли просто уведет отсюда Наташку в номер и вставит ей ума. Или чего получится. Но на дороге его неожиданно оказался второй, который Юрий.

– Сам ты пидор, урюк... – сказал тихо Юрий и коленкой врезал Семаго в пах.

Удар подлый, опасный. Бывает, что не попадешь, и тогда пиши пропало – убьют. Но этот гад попал, и до того удачно, что Семаго так и остался стоять на месте, присогнувшись, сдвинув мучительно колени и вращая невидящими от боли глазами. После этого подошел Вадим и, все так же улыбаясь, ударил под ложечку...

Когда чувства постепенно вернулись на место, Семаго обнаружил, что Вадим и Юрий исчезли, Наташка исчезла тоже. Хотя нет, пардон, Наташка сидела на лежаке, подобрав колено и упершись в него подбородком. Она смотрела на море, зло насвистывая сквозь зубы какой-то мотивчик. На Семагу она не смотрела.

– Ну что, опять подрался, да? – она обращалась к морю. – А без этого никак нельзя? Приличные молодые люди, воспитанные, в отличие от некоторых. Так нет – сперва оскорбил, а потом права качаешь...

Семаго вдохнул-выдохнул, после чего сообщил ей:

– Вот что. Я тебя сейчас просто убью. Честное слово. Так что топай быстро в номер, если не хочешь, чтобы я это сделал на виду у всей публики.

– Попробуй. А я полицию вызову, – спокойно ответила Наташка. – И расскажу, как ты прилюдно оскорблял представителей сексуальных меньшинств. По-моему, здесь это называется проявлением расизма. Ну, или чего-то в этом роде. А потом ты угрожал моей жизни. Или склонял к сожительству. Или хотел продать меня в сексуальное рабство. Как ты думаешь, мне поверят?

Семаго опешил.

– Ты рехнулась, да? – спросил он.

– Нисколько, – обворожительно улыбнулась Наташка.

По этой улыбке Семаго понял, что – да. И вызовет, и расскажет. И, что хуже всего, – ей и в самом деле поверят. Да, отдых начался хреновато...

* * *

Первую субботу на отдыхе решили отпраздновать по-царски – ужином в «Палм Палас». Это ресторан в одноименном пятизвездочном отеле, рядом с пляжем Кала Майор. В «Альмудайне», где они поселились, тоже есть бар, но там лишь три несчастные звезды, и, значит, никуда не годится. Так сказала Наташка. С Наташкой Семаго в последнее время не спорил.

– Ну что надулся, как мышь на крупу? Паэлья не нравится – закажи что-нибудь другое. Как маленький, честное слово. Вот тут сарон какой-то есть. Нет, капон, наверное, правильно. Хочешь капон? – Наташка на секунду подняла глаза на Семаго и опять уставилась в меню, будто увидела что-то неприличное. – Ага, вот еще: тор-ти-ла. Тортила, что ли? Из черепахи? Мама, ну и названия. Короче, не знаю. Выбирай сам, что тебе надо. Только учти: водку жрать без закуски ты у меня не будешь, запомни.

Водку, ага. Стопарь чистой здесь – двадцать пять евро. Кроме шуток. Не стограммовый, как логично было бы предположить, а какой-то наперсток, граммов тридцать, не больше. Нажрешься тут.

– Не могу понять – в чем здесь фишка, – мрачно сказал Семаго, закапывая вилкой красную креветку в желтый рис. – Взяли плов, набросали сверху морепродуктов – и вот тебе национальное блюдо... Не пойму...

Он торжественно отправил в рот рис с отчетливым рыбьим привкусом, потом отпил из наперстка. Вкуса – ноль, вода из крана и то погуще будет. Рядом тут же возник хлыщ в алом френче, налил ему новую порцию. Еще двадцать пять!

– Как тут нажрешься? – сказал Семаго Наташке.

– И очень хорошо, – Наташка рассеянно нахмурила брови, быстро глянула по сторонам. – Никаких драк сегодня, никаких «Маршей ракетчиков». Хватит. Я уже устала от всего этого.

– А я что? – вопросил Семаго. – Я ничего.

Принесли вторую перемену: рыбу какую-то на шпажках, пирог с колбасой – что-то наподобие пиццы, салатов всяких. Семаго заказывал наугад, названий этих испанских он не знает, смотрел только на ценник, чтоб не сильно кусалось. Деньги здесь разлетаются как дым, что-то невероятное. Семаго всегда считал себя человеком более-менее обеспеченным, каких-то серьезных финансовых затруднений давно не испытывал. В гастрономе отоваривался не глядя, бензин заливал до щелчка, на одежде-обуви не экономил. Что еще? И ведь не в Саратове жил, не в Урюпинске каком-нибудь – в Москве-матушке, где все на дороговизну жалуются!..

Короче, думал Семаго, что он крутой серьезный мужик. Потому и на Майорку махнули, а не в Турцию, не в Египет. Гулять так гулять, а чего нам? И только тут он понял, что попал не в свою лигу. Ошибся дверью. Залез не в свои сани. Чтобы не умереть с голоду в этой Майорке, не подохнуть тут со скуки и от обезвоживания организма, надо платить и платить. Две чашечки кофе – двадцатка, бутылочка воды – червонец, вино –двадцатка, гидроцикл – полтинник, дискотека – двадцатка, пара коктейлей – тридцатник... Вот и вылетели полторы сотни, причем совершенно незаметно.

Ну ладно, отдых один раз в год, будь Семаго один, он бы тут продержался как-нибудь, даже трезвому ходить бы не пришлось. Но ведь он с Наташкой – а та плачет, что купальник у нее непрестижный, видите ли, нужно срочно купить престижный за триста семьдесят – это за пару шнурков-то и два кусочка ткани, которыми ни жопу, ни грудь не прикроешь, а только наоборот. И на гостиничном пляже песок не такой, надо идти на другой пляж, где песок правильный, зато вход платный, а за лежаки и тенты дерут столько, что кроме миллионеров, наркоторговцев и парочки сумасшедших там никого нет. Ну и вечером, конечно, надо куда-то мотаться, без этого никак – клубы там всякие, пати и прочая хрень. И в чем попало туда не пойдешь, нужно опять что-то «престижное», мать его, а в бутиках уже ждут, уже улыбаются хуаны эти, мудачьё, бла-бла-бла на своем испанском, и Наташка, уж на что тупая, тут все сечет, никакого языкового барьера у нее нет, когда тысчонку евро надо расшвырять...

Нет, Семаго денег не жалко, он не жмот. Денег просто нет. Почти уже нет. Наташка не верит, думает, он заначку какую-то держит, трясется над ней. Да Семаго никаких заначек сроду не делал, не в его это характере. Просто если так дальше пойдет, им скоро бутылку «колы» не на что будет купить. Смешно. Наташка понимать ничего не хочет. Будто с цепи сорвалась, тянет из него и тянет, на испуг берет, что ли. Здорово она изменилась за последнее время, спору нет. Но и Семаго уже не тот. Увы. Тогда, после драки на пляже, когда вернулись в номер, хотел накидать ей оплеух – нет, ну честно, какой мужик не накидал бы после такого? Так вот – не смог. Струхнул. Она будто чувствовала, сразу его предупредила, что уйдет, если что. Обменяет обратный билет, сядет на первый самолет до Москвы – и до свиданья. Или, вариант, на нее тут олигархи всякие облизываются – ты видел, как они смотрят? – вот уйдет к какому-нибудь, а то и замуж выйдет за испанца, ей это как два пальца.

Раньше Семаго послал бы ее подальше – уе...вай на здоровье, скатертью дорога. Сейчас испугался. Всерьез испугался. Не полиции, не разборок каких-то, которыми она грозила. Испугался, что потеряет Наташку. Представил, как будет сидеть один в номере, пьяный, в соплях, вспоминать все это, переживать, звонить куда-то, рыдать... И понял, что не выдержит. Не сможет. Повесится или что-то такое сделает с собой. Решил, пусть уж лучше она на мозги капает, пусть деньги из него тянет, чем это. Стареем, стареем...

Вот только деньги где взять, чтобы было что тянуть? А? Какая-то засада получается – и так плохо, и сяк нельзя. Можно позвонить, конечно, в «Циклон», Гуляеву, чтобы перевел тысячу через «Вестерн Юнион»... Но что он ответит? Может, переведет, а может, скажет: свободной налички нет... Он как раз дом строит... Нет, этот вариант на самый крайняк, когда за гостиницу, скажем, расплатиться не хватит. А что еще? Да-а, надо было в олигархи идти в свое время, а не в ракетчики. Хотя вон тот же Мигунов – ловко так крутанулся и в ракетчиках: дом выстроил, себя обеспечил, жену баловал шмотками всякими. Грязные это деньги, иудины, спору нет. А все-таки бывают, наверное, моменты в жизни, когда побоку, что за деньги и откуда они. Лишь бы деньги. Лишь бы не ушла. Лишь бы все сохранить, как оно есть.

Семаго думал даже, что и женился бы на ней, на Наташке, несмотря на все зароки, которые давал себе после той, первой женитьбы. Но и не факт, что сейчас она даст свое согласие. Ушло то время. Тут не только в деньгах дело, а скорее в том, что весь его образ жизни, все его привычки и замашки, – ну там, пиво за телеком, рыгнуть за столом, потрахаться на трюмо в прихожей, – короче, все, что раньше принималось как нечто само собой разумеющееся, сейчас ее раздражает. Наташке хочется мужика такого... ну, как это сказать... повыше чином, что ли. Чтобы успешный был, уверенный в себе. Чтобы деньгами швырял – вот, главное. Здесь, на Майорке, таких полно. Есть с чем сравнивать. Это погано. А что делать? Как быть?

Семаго не заметил даже, как прикончил этот плов с морскими гадами. Паэлья знаменитая, чтоб ее. Наташка сидела над тарелкой с рыбой, чуть не плача – красная, глаза слезятся, дует перед собой.

– Что такое?

Взял у нее рыбу, попробовал. А в рыбе той перцу, как хлеба в столовской котлете, не пожалели перцу хуаны.

– Ты вина глотни, сразу отпустит.

– Не хочу, – говорит она. – Ты красное заказал.

– И что?

– Рыбу красным вином не запивают.

– Тьфу ты. Ее даже жигулевским пивом запивают, я видел. Пей, на тебя никто не смотрит.

– Зачем ты эту рыбу дурацкую заказывал? – она едва не рыдает в голос. – Черт, у меня тушь сейчас потечет. Нет, ну почему ты как нарочно все делаешь как-то...

– Через задницу, – подсказал он.

Наташка посмотрела на него, будто этой шпажкой от рыбы проткнула. Нет, даже не так. Посмотрела зло, но без всякого интереса. И отвернулась.

Семаго осушил следующий наперсток, подождал, когда хуан в алом френче подбежит и наполнит его, выпил опять.

– Ты лучше здесь стой, никуда не бегай, – сказал он хуану. – Задерешься бегать. Я сейчас этот графин прикончу, а ты сгоняешь за новым.

Тот осклабился, показав какие-то ненормально белые лошадиные зубы. Но все-таки убежал.

Семаго тоже стал глазеть по сторонам. За соседним столиком сидели трое холеных молодых людей, и с ними худенькая девушка восточного вида. Выглядят как голливудские знаменитости. Хорошо выглядят. Здесь, на Майорке, много всяких випов ошивается, так что ничего удивительного. Семаго был уверен, что одного из этих парней, в модных очках с такими широкими дужками – его он точно видел в каком-то фильме, только не мог вспомнить, в каком именно.

Так вот, вся эта компания тихо-мирно попивала виски и очень душевно о чем-то болтала на непонятном для Семаго языке. Ему даже завидно стало. За другим столиком сидела пара лет сорока-сорока пяти. До жути красивая дама в вечернем платье, и мужик – ну лось настоящий, метра под два ростом. Тоже лицо такое, как в кино показывают, Рембо там, Роки, Шварцнеггеры всякие, только более интеллигентное, что ли... Эх, подумал Семаго, даже смотреть на них на всех приятно – милые, дружелюбные, уверенные в себе люди. Деньги, вот в чем весь финт. Он бы тоже был уверенный в себе и приятный, если бы не деньги...

И тут Семаго встретился глазами с этим парнем, который в очках. И сразу – бац! – вспомнил, где видел его. Только не в кино, нет. Это был вылитый Серега Мигун, Мигунов, бывший его друг, о котором он только что вспоминал. Только моложе раза в два. И – в очках. Ну, один в один! Бывает же такое совпадение!

Семаго смотрел во все глаза, никак не мог поверить. Со стороны это, наверное, выглядело странно. Парень тоже задержал на нем взгляд, как-то слегка переменился в лице, затем встал и подошел. К нему подошел, а не к Наташке.

– Извините, – негромко сказал он по-русски, – мне кажется, мы с вами знакомы. Я – Родион Мигунов. Родион Сергеевич.

Наташка настороженно посмотрела на него, на Семаго: в чем дело? опять какая-то буза начинается? Семаго поднялся.

– Родион? Родик? Так... А-а! А я-то смотрю, ничего не понимаю! – проговорил он обалдело. – Это же Родька, елки-палки! Сын Сергея и Светки! Наташка, смотри! Ну, вылитый отец!

Семаго вроде бы как нацелился его сграбастать, обнять по-русски, но ограничился тем, что энергично потряс ему руку. Родион улыбался, отвесил изящный поклон Наташе, глаза за стеклами очков излучали волны обаяния.

Его усадили за столик, налили водки. Он обменялся несколькими фразами со своей компанией за соседним столиком, те закивали, тоже заулыбались, отсалютовали бокалами.

– Ну, как это, Мигунов – и в очках! – никак не мог успокоиться Семаго. – Выправка есть, рука крепкая, полковничья – а вот очки!

Наташка его урезонивала:

– Сережа, ну как тебе не совестно!..

– Ну, что Сережа! Я имею в виду, ну это... Родик, наверное, много учился! В смысле, что не в ракетной шахте на кнопке ведь сидит, как отец!.. То есть...

До Семаго дошло, что отец-то Родькин и в самом деле сидит, только не на кнопке, и как-то некрасиво он это ляпнул, не подумав.

– Короче, в большие люди выбился, наверное – а, Родик?

– В общем-то я очки редко надеваю, – сказал молодой человек без тени смущения. – Обычно в линзах хожу. Сегодня просто особый случай – попросили выступить, надо было и читать и как бы по сторонам поглядывать...

Он улыбнулся.

– А глаза ломать в линзах неохота.

– Погоди, как выступать? Так ты и вправду – артист?

Родион рассмеялся.

– Нет, не совсем. Я – юрист. Здесь, в отеле, проходит ежегодная конференция Совета Европы по правам человека, как раз моя специализация. Пришлось спеть для уважаемой публики пару колыбельных... Чтобы им лучше спалось.

– Ни фига себе! Юрист! – Семаго удивленно задрал брови. – А живешь ты тоже здесь? В этом миллионерском «Палм Паласе», где за стопарь водки просят целое состояние? Они ж тебя как липку ободрали, наверное!

– Сережа!.. – промурлыкала Наташка, наступая на его ногу под столом.

– За номер платит Совет Европы, я здесь на полном пансионе, – сказал Родион. – Так что могу даже гульнуть по-нашему.

– Гульнуть – это хорошо! – одобрил Семаго. – Гуляй, пока молодой!.. Ну что – за встречу!

Он поднял рюмку.

– Секунду, извините... – Родион отыскал глазами официанта, сделал ему знак. – За встречу мы выпьем шампанского, если позволите...

– Перестань, Родик! – зашумел Семаго. – Кинь дурное! Если тут водку толкают по пятерке за каплю, за шампанское они скальп с тебя сдерут!

Подошел официант, выслушал Родиона, кивнул и исчез. А через минуту появился снова, держа на подносе серебряное ведерко с «Клико». Пока он наливал шампанское, появился улыбчивый менеджер, поставил на стол вазу с роскошными белыми розами. Наташка потрясенно ахнула.

– О! Это в самом деле – гульнуть по-нашему! – захохотал Семаго. – Правильно, Родик! К гребеням собачьим этот кризис!

Он схватил бокал, широко взмахнул над столом.

– Давай за тебя! За нашу встречу!

* * *

Яхта забирала влево, отворачивая острый аристократический нос от берега. Впереди была бескрайняя вода цвета абсента и яркое голубое небо. Волны громко шлепали в левый борт, пока судно выполняло маневр, а потом нос встал точно против ветра, и яхта тихо и мощно резала воду. Родион перебросил рычаг управления на полный ход. Где-то за нижними каютами беззвучно ворочал поршнями тысячесильный ямаховский двигатель. В рубке пахло соленым ветром и какими-то легкомысленными апельсинами с бергамотом – сюда только что пришлепала босиком Наташка, до безобразия надушенная «Каролиной Херрерой».

– Не помешала, мужчины?

– Нисколько, – сказал Родион.

Он посмотрел на пустой бокал для мартини в наташкиной руке.

– Там, за моей спиной, есть шкафчик для напитков.

– Нет, мне хватит, – сказала Наташка. – Ну, если только чуть-чуть. Сереж?..

Семаго что-то буркнул, встал с кресла, достал бутылку, наполнил ее бокал.

– Сбылась мечта идиота. – Наташка хихикнула, подняла бокал на уровень глаз, посмотрела через него на Родика. – Спасибо. Я имею в виду, что в самом деле мечтала об этом. Глупо, зато честно. Вот так.

Она отпила немного и поставила бокал на козырек над приборной доской.

– Ладно, не буду вам мешать. Пошла наверх загорать и воображать себя миллионершей...

– Ну, а с матерью виделся? – спросил Семаго, когда она вышла из рубки.

Это было продолжение прерванного Наташкой разговора. Родик покачал головой.

– Я с тех пор в Москве еще не был ни разу.

– А когда собираешься?

– Скоро. Меня включили в состав делегации ОБСЕ на саммит «Москва–Брюссель». Через месяц, даже меньше. Виза практически в кармане.

– Даешь! – хмыкнул Семаго. – Конференции, саммиты...

– Обычная работа средней руки европейского чиновника.

– И что, средний чиновник у вас спокойно может арендовать морскую яхту?

– Почему спокойно? – рассмеялся Родион. – У меня до сих пор коленки дрожат. Это ведь мой первый самостоятельный выход в море. До этого только с инструктором на однопалубнике.

– Да ладно. Первый – не первый... Это ведь деньги! – в голосе Семаго зазвучала плохо скрытая обида. – Вот я – замгенерального крупного НПО, двадцать лет стажа, что там еще... Офицер! В ракетных шахтах этих оттрубил черт-те сколько... И не могу себе ничего такого позволить, хоть тресни! А ты, без году неделя... Прости, я имел в виду... Ну, молодой специалист, скажем, вчерашний выпускник – ты уделал меня тут по полной программе. Как так получается?

– Я не знаю, – сказал Родион. – Возможно, вы преувеличиваете немного, ведь я...

– Ну, чего я преувеличиваю, скажи? Сегодня – яхта эта. Вчера ты водил нас с Наташкой на эту, как ее...

– Бейонсе.

– Во, Бейонсе. Места в вип-ложе со всякими там выпивонами-закусонами – ёлки-палки, Наташка чуть не обмочилась от радости! Но там же и цены! Я ж знаю, сколько это стоит! Это моя зарплата, считай!

– Не надо, Сергей Михайлович...

– А позавчера! Спортивная трасса на «ламборджини»! Вертолет арендовать и то дешевле будет!..

– Это не значит, что я каждую неделю катаюсь на яхтах и «ламборджини», – сказал Родион. – Я не миллионер и не сын миллионера, вы знаете. Несколько лет назад я даже хот-дог не всегда мог себе позволить. Просто я учился, я работал, и я попал к людям, которые ценят меня и готовы оплатить не только мой хот-дог, но и в некоторой степени мой статус успешного человека.

– Это кто? – посмотрел на него Семаго.

– Комитет по правам человека при Совете Европы.

– Похоже, права у вас неплохо ценятся...

– Да, – сказал Родик. – Это и в самом деле так.

Семаго промолчал. Яхта плыла навстречу закатному солнцу, которое окрасило рубку в неземные цвета. Он знал, что будет вспоминать эту картину и хотеть сюда вернуться. Будет когда-нибудь в холодной Москве выбирать себе галстук, скажем, или обои какие-нибудь, или еще какую ерунду – и подсознательно будет искать эти краски, эти сочетания... А пока что он здесь. Да. Дорогое дерево, кожа, бронза и медь, спокойная и беззвучная мощь. Никакой шторм не страшен, можно плыть и плыть за горизонт, куда хочешь... И все-таки это была сцена не из его, не из Семагиной жизни. Его жизнь – в московской квартире с потолком 2,2 метра, раздельным санузлом и неистребимым запахом мочи в подъезде, который никуда не делся даже после того, как поставили стальную дверь и домофон. Утром выцарапаться с тесной парковки – геть на работу. Вечером вернуться с работы, втиснуться между серой «ладойприорой» и черной «короллой». Ужин, пиво, телевизор... Когда-то он думал, что и это очень даже немало. Когда-то, да...

Семаго схватил оставленный Наташкой бокал и залпом прикончил его.

– На самом деле здесь ничего сложного нет, – нарушил молчание Родион. – Я имею в виду это.

Он показал глазами на приборную панель.

– Следить за уровнем топлива, не подставлять борт шквалистому ветру, за штурвалом выпивать умеренно. Три простых правила. Хотите попробовать? Становитесь на мое место, Сергей Михайлович...

– Просто Сергей, – буркнул Семаго, вставая. – А если я того... Рифы там и все такое?

– Здесь ничего такого нет.

– Точно?

– Точно.

Родион уступил место за штурвалом. Семаго схватился за деревянный обод, расставил по-капитански ноги, покачался взад-вперед, крякнул от удовольствия:

– Ба! Словно на роскошную блондинку влез!

Родик вежливо улыбнулся.

* * *

Прощальный обед устроили в том же «Палм Паласе». Как бы в память о первой встрече. На этот раз заказ делал Родион, и тут даже сам король испанский был бы доволен. Что касается Семаго, то он просто махнул на все рукой и запретил себе думать о том, сколько и почем. Не напрягаться. Если честно, порой ему начинало казаться, что Родька чуть не сын его родной. Вот точно. Наташка тоже была в восторге. Хотя какие чувства она к нему испытывала – материнские или какие другие, никто не знал.

После обеда втроем прогулялись по проспекту Хайме.

Любовались закатом на набережной у городского рынка.

Семаго вручил ему подарок – бутылку настоящего «Pervach», еле отыскал в одной лавчонке на окраине, ее держит бывший одессит. Пригласил Родиона в гости, когда тот будет в Москве.

У Родика тоже оказались припасены с собой подарки (ничего удивительного). Наташке – театральную сумочку в кристаллах Сваровски. Семаго – президентский портфель лосиной кожи.

Этой ночью – последней ночью, что они проводили в номере «Альмудайны», у Семаго наконец-то получилось заняться сексом с Наташкой. В смысле, что все получилось и ничего ему не помешало: ни сама Наташка, ни его организм.

Утренним рейсом в 9-17 они вылетели в Москву. Отдых удался на славу.

* * *

Еще на лестничной площадке Родион услышал телефонный звонок. Торопиться не стал. Поставил чемодан, на ручке которого болтался багажный корешок «Эйр Франс», отыскал ключ, спрятанный в дальний кармашек сумки, открыл дверь.

Телефон все еще звонил. Его парижские знакомые, люди занятые, бросали трубку после четвертого или пятого «пустого» гудка, никто не ждал подолгу. Исключение составляла мама, которой хватало терпения дождаться, пока сынок не проснется или не придет из ванной, или пока не сработает автоматический сброс. Но мама звонила редко, а Родион буквально позавчера говорил с ней из отеля в Пальма-де-Майорка... Или чтото случилось?

Квартира хранила следы спешных сборов. Трубку он нашел под сваленным на диван бельем. Это была не мама. Звонил Боб.

– Как отдохнул? – спросил он.

– Отлично. Спасибо. Оставил на Майорке небольшое состояние, как ты и говорил. Кстати, копии чеков я сохранил, так что...

– Это не важно, – перебил Боб. – Нам надо встретиться, Роди.

– Прекрасно. Ты в Париже?

Вместо ответа Боб сказал:

– Тринадцатый округ хорошо знаешь? Торговый центр Масена найдешь? Я буду ждать тебя на парковке с южной стороны в 13-00. Встану напротив главного входа. «Ситроен» такого цвета... ну, как обои у тебя в прихожей, понял? Увидишь сразу. Не опаздывай.

И положил трубку.

Родион прошелся по гостиной, постоял у окна. Сел в кресло. Встал, выглянул в прихожую. Вернулся, опять сел.

Он знал, что после его возвращения с Майорки они должны будут встретиться. Даже отыскал для этого случая неплохой русский ресторан рядом с вокзалом Сен-Лазар – сало «а-ля рюсс», рыжики с кислой сметаной, настоящая московская водка. А тут – у черта на куличках, среди иммигрантских многоэтажек... китайцы, арабы, торговый центр какой-то жуткий. Зачем? И разговаривал Боб как-то странно. Никаких тебе трали-вали, шуточек-прибауточек – сухо, по-деловому. И с этим «ситроеном» еще...

Но Родион, если честно, был к этому готов. Даже ждал. Он давно уже не тот наивный голодный мальчик, что уплетал когда-то луковый суп в «Кабачке мамаши Катрин». Кое о чем он догадывался. О Бобе. И об отце. И о себе тоже. С матерью они никогда напрямую не обсуждали эту тему, все только полунамеками да полувздохами, из которых следовало, что отец стал жертвой чудовищного недоразумения, а так он ни в чем не виноват, конечно. Ладно. Теперь речь не об отце, о нем самом. Как называется то, что связывает его с Бобом? Взаимная симпатия? Маленькие дружеские услуги? Наивно твердить что-то о чистой дружбе после этой поездки на Майорку. Боб предложил ему эти каникулы, Боб щедро оплатил их, поставив одно-единственное условие: установить контакт с конкретным лицом, с Семаго. Хотя это не было высказано напрямую, в лоб. Внешне все выглядело очень благородно: мол, понимаешь, Роди, на Майорке сейчас отдыхает близкий друг твоего отца, его однокашник, и тебе, наверное, хотелось бы встретиться с ним, расспросить, поговорить и вообще как-то наладить отношения... И вот тебе двадцать тысяч наличными, нет-нет, только не отказывайся, это не важно, откуда эти деньги, главное, чтобы вы хорошо провели время, чтобы вам было нескучно вместе, чтобы хотелось встречаться еще и еще, понимаешь? Конечно, Родион понял. Вслух ничего не сказал, но понял прекрасно. Он согласился. Взял деньги. Установил контакт. Произвел самое благоприятное впечатление. Отработал свою сумму. И – что дальше?

А теперь пора тебе, девочка, узнать: то, чем мы с тобой занимаемся, это не игра в больницу и не лечебный массаж. Ты трахаешься за деньги, девочка. Трахаешься неплохо. Будь добра назвать свою цену, чтобы нам как-то дальше строить наши отношения.

Вот именно. Сегодня ему главное не продешевить.

* * *

Красный «ситроен» напротив главного входа он нашел сразу. Только за рулем сидел не Боб. Незнакомый пожилой мужчина жевал зубочистку и смотрел на Родиона с выражением неземной скуки, характерным для парижских таксистов.

– Простите, – сказал Родион, – но я...

– Все правильно, приятель, – сказал мужчина, включая двигатель. – Ваш друг не смог приехать, он извиняется. Садитесь. Придется немного прокатиться.

Родион сел. Они выехали на бульвар Шуази, пересекли бульвар Периферик, который служил границей города, потом долго кружили по улочкам с односторонним движением – казалось, водитель заблудился. А может, он нарочно ездил кругами. В конце концов машина остановилась около длинного шестнадцатиэтажного дома, который живо напомнил Родиону московские микрорайоны, Бутово какое-нибудь. Тесный грязный двор, бетонные «карманы» для мусорок, забитые старыми машинами парковки. И целые стаи подростков всех оттенков кожи – словно гетто для несовершеннолетних, которые здесь живут и размножаются сами по себе. После десяти вечера Родион, наверное, не рискнул бы здесь появиться.

Уступая место какой-то развалюхе, водитель загнал машину прямо на пешеходную дорожку.

– Во-он, ближний отсюда подъезд, квартира 146, – сказал он, для верности показав пальцем, куда следует направляться. – Там ждут.

Родион опять засомневался было, он хотел уточнить на всякий случай, кто именно там ждет его и зачем. Но водитель поторопил:

– Идите, идите, не стойте. Все правильно.

– Что правильно?

– Квартира 146, – повторил водитель.

Родион поднялся на второй этаж. Длинный коридор общажного типа. Где-то ревела музыка, слышались громкие голоса. Дверь, которая была ему нужна, находилась в самом конце коридора. Стену рядом с ней, небрежно захватывая кое-где и дверное полотно, покрывали какие-то аляповатые надписи, аббревиатуры, выполненные из баллончика. Родион позвонил. Сразу щелкнул замок, дверь отворилась. На пороге стоял Боб с пустым стаканом в руке.

– А, заходи. Можешь не разуваться, здесь и так сарай.

Он отступил в глубь квартиры, помахал стаканом, приглашая за собой.

Здесь было пусто, голо и грязно. Пол покрывал потрескавшийся линолеум, на стенах кое-где висели постеры с иероглифами и незнакомыми узкоглазыми киноактерами, но по большей части не было ничего, даже обоев. В гостиной стояли три довольно приличных кресла, между ними – разложенный наполовину теннисный стол. Бутылка виски, стакан, вскрытая банка с жареным арахисом. Да, и две ракетки для пинг-понга.

– Не очень, да? – Боб налил себе виски, протянул бутылку Родиону. – У меня все по-простому, не пугайся. Романтический минимализм. Ты садись, садись. Стакан чистый, сам мыл. В холодильнике, кажется, гамбургеры какие-то валяются – будешь? На кухне даже микроволновка есть, можно разогреть.

– Нет, спасибо, – сказал Родион.

Он сел, налил себе. Хмыкнул. Потом не удержался, рассмеялся.

– Ты чего? – Боб поднял брови.

– Сперва подумал – это твой корпункт. В целях экономии редакционных средств как бы. Потом подумал – нет, не может быть, все-таки «Вашингтон Пост». Тогда, наверное, какая-то блатхата под прикрытием. Ну, где ты назначаешь встречи всяким там «источникам». Наркота, бандиты, проститутки, все такое... Угадал?

– У цветных это считается приличный квартал, между прочим, – сказал Боб. – А этот дом они с уважением именуют «Доллар». Это при всей их нелюбви к Америке, заметь. Я прикупил квартирку в «Долларе» – звучит, а? А ты – блатхата, блатхата... Все не так просто, как кажется.

Он взболтнул виски в стакане, улыбнулся Родиону.

– Ну что, за твое благополучное прибытие, Роди. Как там поживает Семаго? Вы познакомились? Предались воспоминаниям?

– Да. Конечно. Все отлично.

Боб кивнул, выпил.

– Я рад.

Он поставил стакан на стол, сел в соседнее кресло, спросил:

– В Москве будете видеться?