Текст книги "Основная операция"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Не будьте идиотами! – неожиданно для себя заорал он в полный голос. – Если вы сегодня отключите свет, то через неделю все Приморье станет зоной радиоактивного бедствия!

– Это ваши проблемы, – с идиотическим упорством сказал небритый уполномоченный и вытащил из монтерской сумки плоскогубцы с изолированными ручками.

– И не смейте оскорблять, – завизжала толстуха.

– Ну и… с вами, – капитан-лейтенант ухитрился все же проглотить нецензурное слово. – Отключайте. Плодите дебилов, таких, как вы сами!

Он резко повернулся.

«В самолет, в ракету, в списанную раздолбанную лодку, только унести ноги подальше от этого бардака», – пульсировало в воспаленном мозгу, но там, где еще теплилась адекватная оценка обстановки, жило понимание одной простой вещи: ни особый отдел флота, ни военный прокурор, ни главный штаб ВМФ, ни министр обороны, ни Президент страны – никто, кроме него самого, не может сейчас помешать этим безмозглым дуроломам учинить широкомасштабное вредительство. Но когда они его учинят, то ответчиком перед всей этой сворой и тысячами ни в чем не повинных жителей станет опять-таки он, капитан-лейтенант Чижик, и никто, ни один человек, не выступит в его защиту.

В следующую минуту Чижик обнаружил себя с пистолетом в руке, вытаскивающим из подстанции небритого мужика и трясущего его за шиворот так, что шапка слетела с головы и покатилась по промерзшей земле.

– Нападение на власть! – орала женщина. – За это под суд пойдете!

– Пистолет уберите! – кричал милиционер. – Товарищ командир, уберите оружие!

Через полчаса, выставив у электроподстанции вооруженный караул, Чижик прямо в кабинете выпил почти без закуски бутылку водки и сел у окна, глядя на чернеющие у пирса силуэты списанных атомных субмарин. Он прокручивал сотни вариантов того, как вывести в открытый океан хоть один из некогда мощных кораблей. Но то и дело приходилось фантазировать, потому что реального варианта в природе не существовало.

Внезапно в дверь постучали.

– Товарищ капитан-лейтенант, – услышал он взволнованный голос помощника дежурного. – К вам товарищ из самой Москвы! Аж из Государственной Думы!

Этого еще не хватало! Чижику надо было умыться, но негде, и он сделал единственно доступное – с силой провел руками по лицу, как бы стирая опьянение и отчаяние. Замок щелкнул. На пороге стоял московский друг Сергей Петрович – единственный человек, который принял за последние годы доброе участие в его судьбе. Больше того, который спас ему жизнь. Чижик по-мальчишески всхлипнул и совершенно неожиданно заплакал навзрыд.

* * *

Где решаются любые важные вопросы нашей жизни? В служебных кабинетах, кремлевских апартаментах, амфитеатрообразном зале Государственной Думы? Нет. Судьбы людей, принадлежность больших денег, направления внешней политики, вопросы жизни и смерти определяются за столом. Не полированным казенным, накрытым красной скатертью, а обеденным, уставленным выпивкой и закуской. Стол может стоять где угодно: в буфете Федерального Собрания, в сауне госдачи, в «люксе» «Президент-отеля», в притоне Марьиной Рощи и как угодно выглядеть: лобстеры, улитки, икра, миноги, запеченные поросята, «Абсолют», «Двин» и «Хванчкара» на хрустящей белоснежной скатерти или кильки в томате, горбушка хлеба и «Русская» на заляпанном известкой ящике в каком-нибудь кильдюме. Все зависит от возможностей и привычек, но различия по большому счету непринципиальны: человек размягчается, когда ест и пьет – именно этот нехитрый принцип служит стержнем деловых обедов. Правило не знает исключений. Даже самые демократические коллегиальные совещания – заседания Политбюро и воровские сходки – опирались на предварительно сформированное мнение группы паханов и фактически только узаконивали застольные решения.

Особое дело – кавказский стол. Сразу оговоримся, что это понятие не географическое, а социальнокультурное. Такой стол можно разбить не только в тенистой лесной прохладе у кристального родника под Иджеваном или на живописной горной площадке неподалеку от Боржоми, но и в Ярославле, СанктПетербурге, Норильске или даже на дрейфующей льдине – везде, где окажутся два знатока кавказского культа еды и пития, имеющие при себе необходимые компоненты, определяющие внешнюю форму традиционного горского пиршества: крупные южные помидоры, звонко хрустящие огурцы, тугие пучки сочной изумрудной зелени, покрытой выпуклыми каплями прозрачной воды, немилосердно-острую аджику, зеленоватый, с восхитительной кислинкой ткемали, слезящийся овечий сыр, нечерствеющий лаваш и, конечно, добрый полупудовый кус ароматной баранины или нежнейшей телятины.

На столе Магомета Тепкоева весь обязательный ассортимент присутствовал, внизу, во дворе дома, два дюжих молодца дожаривали на раскладном мангале шашлык, а тем временем хозяин. Лечи, Битый Нос и подоспевший кстати Лема Терлоев неторопливо закусывали, пили водку «Смирнофф» и лениво говорили о второстепенных вещах, потому что этикет не позволял сразу переходить к главному.

– Сегодня наш парень погиб в туннеле, – мрачно сообщил Битый Нос. – Две дырочки на шее, и вся кровь высосана… Поискали вокруг, а там паутина с веревку!

– А помнишь, каких мы тварей встретили? – Лема передернулся. – Крысы размером с собаку! За десять минут человека до костей сожрали! И пули их не берут!

– Пули всех берут, – веско произнес Магомет, и сотрапезники замолчали, ибо тот знал, что говорит. – Другое дело – куда попадешь. Я в детстве из воздушки на крыс охотился. Сядешь в сарае и ждешь. Они осторожные, твари… И надо в голову, в мозг… Иначе убегает, потом следы кровавые везде…

– Эти, из Гудермеса, недовольны, – продолжил Битый нос. – Мужского дела просят.

– Стены закончили? – Магомет сосредоточенно жевал луковицу, обильно посыпанную солью.

– Закончили.

– У нас еще долги есть. На Лечи кто напал? Кто ребят побил?

– Ясно кто. За Лекаря отомстить хотели, – оскалился Лечи. Сквозь распахнутую спортивную куртку проглядывала обильно заросшая иссиня-черными волосами могучая грудь.

– Вот пусть сделают дело и уезжают.

Битый Нос несогласно вздохнул.

– Я думаю так, Магомет, – осторожно возразил он. – От них сейчас больше вреда, чем пользы. Болтать будут, кого-то вдруг менты повяжут. Нам спокойней их отправить. Мы тут сами разберемся. Не впервой.

– Ладно, давай так… Проследите, чтобы все уехали. И домой сообщите: пусть за ними присмотрят. Если про туннели языки распустят – сразу кадыки вырывать!

Дюжие повара внесли полуметровые шампуры ароматного дымящегося мяса и немедленно вышли. Существующая в доме атмосфера земляческого братства никого не обманывала.

Крепкие зубы вгрызлись в обжигающую баранину. На некоторое время в комнате наступила сосредоточенная тишина.

– Чуть не забыл! – Магомет хлопнул себя по лбу. – Руслан уже два раза звонил, про какого-то Идигова спрашивал. Есть такой?

– Есть, – кивнул Лечи. – Он все к тебе рвался.

– И мне надоел: к Магомету надо, к Магомету… – подтвердил Битый Нос.

– Его не отправляйте. Приведите сюда, что-нибудь подберем…

Обязательные тосты были выпиты: за родителей, за родственников, за присутствующих, за отсутствующих, за друзей, против врагов.

– А Россия нам друг или враг? – спросил Лечи и потянулся к пульту дистанционного управления.

За столом повисло тягостное молчание. Наступало время серьезных решений. Лечи включил телевизор.

На родине шла война. Камера фиксировала разбитые дома, сгоревшие легковушки, подолгу смаковала изувеченные трупы И плач обезумевших от горя людей. Получалось, что русские маньяки ни с того ни с сего ворвались в маленькую мирную республику и принялись безжалостно уничтожать своих соотечественников, в первую очередь таких же русских.

– Здорово! – громко засмеялся Лема. – Сколько же мы им платим?

– Достаточно, – Магомет не собирался вдаваться в подробности.

Чеченские мужчины, взявшись друг за друга, прыгают по кругу. Обрядовый танец «муртыш», восходящий корнями" к языческим обрядам. Знак уважения к мертвым и готовность к новым жертвам. Символ непобедимости гордого народа.

Демонстрация в Москве. Плакаты "Вон из Чечни! ", "Прекратить преступную войну! ", "Руки прочь от Чечни! "…

Сергей Колосков – совершенно бесцветный человечек с неврастеничным лицом, не сделавший в своей жизни ничего полезного, если не считать полезным десятилетнюю отсидку в тюрьме: «Я, как правозащитник, категорически осуждаю эту бойню, которая является чистейшим геноцидом против чеченского народа…»

– Молодец! – продолжал восторгаться Лема. – Надо его по-чеченски научить!

– Не надо, – сквозь зубы процедил Магомет. – На чеченском его слушать некому. Пусть на русском, на английском, на немецком болтает…

Новости закончились. Мало-мальски сообразительному человеку было ясно, что они финансировались чеченской стороной.

– Какая Россия? – вернулся Магомет к вопросу своего секретаря. – Та, за счет которой мы живем? Конечно, друг. Или та, которая сейчас бомбит наши города? Конечно, враг!

Битый Нос вздохнул.

– Хамхоев встречался со всеми. И с Хозе, и с Лысым, и с Мусой, и с Али. Говорил про долг перед нацией. Он хочет, чтобы мы взяли российских правителей за горло.

– Знаю, – отозвался Магомет. – Он пел мне эти песни. И золотые горы сулил.

– Теперь, когда у нас есть бомба, мы действительно можем взять их за горло. Да так, что они и не пикнут.

– Зачем нам брать их за горло?

Битый Нос снова вздохнул.

– А интересы нации?

– А-а-а-а! – в типично горской манере воскликнул Терлоев. – Что ты глупости повторяешь? Все эти разговоры про нацию ничего не стоят. Дело не в нации – дело в деньгах. Наши не захотели больше платить, а этим не понравилось. Заплатят – война и прекратится. Вот и все дела!

– У Али Шерипова брата при бомбежке убило, – угрюмо проговорил Битый Нос. – У меня племянника в Грозном застрелили. Кровь пролита, значит, должна быть месть.

– Месть? – вкрадчиво спросил Магомет, в тринадцать лет застреливший кровника прямо в зале суда и слывший большим специалистом в столь деликатном деле. – А кто и кому должен мстить? Каждый год Дударик со своими прихвостнями делает миллиард долларов только на нефтепродуктах. Аппетит приходит во время еды, и ему надоело делиться с русскими начальниками. Хамхоев получил миллион от турок, чтобы нефтепровод «Черная река» не прошел через Чечню. Во имя этого и льется кровь. Так кому будем мстить?

– Наши ребята считают по-другому, – сказал Лечи. – Большинство не заглядывает так далеко. Они знают закон предков: за пролитую кровь возьми кровь обидчика.

– Если мы устроим террор в Москве, то всех нас вышлют отсюда, – сдерживаясь, процедил Магомет. – Мы потеряем все, что с таким трудом создали. Мы не сможем помогать нашим близким. А Дударик и Хамхоев откроют еще один счет в швейцарском банке, помирятся со своими московскими подельниками, да еще выдадут нас им!

Плечистые повара-охранники внесли свежую порцию шашлыка. Но есть уже никому не хотелось.

– Я думаю продать заряд Хуссейну, – нарушил Магомет затянувшееся молчание. – За два миллиарда долларов.

– Лысому?! – ужаснулся Лема. – Зачем ему? И откуда у него такие деньги?

Тепкоев чуть заметно улыбнулся. Он привык к тому, что земляки мыслят предельно конкретными категориями и у них начисто отсутствует фантазия.

– Саддаму Хуссейну, президенту Ирака, – уточнил он. – У меня есть каналы…

– Там этот… специалист, который пульт настраивал… – Битый Нос наморщил узкий покатый лоб. – Он что-то говорил про Саддама Хуссейна. Вроде тот его на работу звал, бомбу делать…

– Тогда не трогать его! – приказал Магомет. – Создать все условия, пусть будет доволен. Я сам с ним поговорю.

В соседней комнате раздался мелодичный сигнал. Лечи мягко вскочил, пантерой метнулся к пульту связи. Когда он вернулся с одним из спутниковых телефонов в руках, вид у него был несколько ошарашенный.

– Дударик вызывает. Сейчас возьмет трубку.

В комнате наступила благоговейная тишина. Чем меньше страна, тем большее почтение вызывает ее руководитель. Плюс особенности горского менталитета… Лема с трудом удержался, чтобы не встать, и Битый Нос заерзал в мгновенно ставшем неудобным кресле. Все смотрели на хозяина, он понимал чувства соплеменников" и потому вальяжно откинулся на кожаную спинку и поднес к губам недопитую рюмку.

– Я слушаю, Джохар, – как равный с равным поздоровался он. И был прав, потому что безоговорочно контролируемая им территория по значимости не уступала территории, условно контролируемой бывшим советским генералом.

– Да, он был у меня. И у других наших тоже. Да, он передавал мне это предложение. Но оно слишком ответственно, поэтому я не могу его принять. Да, я слышал это заявление. Оно очень навредило всей чеченской общине в Москве. А могло навредить еще больше, если бы его приняли всерьез. Нет, я так не считаю. Но заявления политика должны быть более продуманны. Не надо кричать, каждый сам показывает себя тем, кем может показать. Я не собираюсь этого делать. Нет, я хороший чеченец и достаточно помогаю своей родине. И собираюсь помогать в дальнейшем. Но не таким путем.

Магомет закончил разговор и протянул трубку секретарю.

– Отключился. Это признак слабости – ему нечего сказать.

Лема, Лечи и Битый Нос смотрели на своего руководителя, как на божество. Все трое подумали об одном и том же. Рано или поздно Магомет станет президентом.

– Итак, решено! – твердо подвел итог Тепкоев. – Мы не ввязываемся в политику и помогаем родине исключительно материально. А заряд продаем Хуссейну. Или тому, кто больше заплатит.

Но планы руководителя чеченской криминальной диаспоры резко изменились уже через два дня. И изменил их человек, который ни социальным положением, ни даже внешним видом не мог тягаться с генерал-президентом Дудариком и его правой рукой миллионером Хамхоевым.

Скорый фирменный поезд «Владикавказ – Москва» прибыл на третий путь Казанского вокзала в восемнадцать тридцать, с опозданием на сорок минут. С учетом событий, происходящих на Северном Кавказе, такая задержка являлась просто ничтожной. В толпе пассажиров выделялся высокий сухой чеченец лет пятидесяти пяти – шестидесяти, с морщинистым лицом и выдубленной ветрами и солнцем кожей. По сельской моде он был одет в галифе, начищенные сапоги и высокую папаху из коричневого каракуля, знающий горцев человек мог с уверенностью сказать, что между папахой и сапогами имеется полувоенный френч со стоячим воротником. Но самого френча видно не было под цивильным кожаным пальто на стеганой синтепоновой подкладке – «выходным» вариантом, явно одолженным для ответственной поездки у кого-то из многочисленной родни.

Несмотря на то что чеченец твердо стоял на ногах, он опирался на резную трость из темного дерева, а в свободной руке держал объемистую дорожную сумку с надписью «Мальборо», явно менее привычную, чем переметный хурджин. Он никогда не бывал в столице, но двигался уверенно, не обращаясь ни к кому с расспросами – сам выбрался на привокзальную площадь, нашел остановку такси и, с достоинством усевшись на потертое и многократно зашитое сиденье, огорошил водителя:

– Давай, сынок, к Магомету Тепкоеву!

– Ты что, дед! Знаешь, сколько в Москве таких Магометов? – таксист повернул к странному пассажиру круглое красное лицо. – Здесь двенадцать миллионов душ обретается! Адрес давай!

– Магомет Тепкоев в Москве один, – нравоучительно сказал горец. – Его все знают. Если, конечно, взрослые мужчины. Ты не знаешь – спроси.

Водитель хотел было выставить старого клоуна из машины, но царапающий взгляд холодных светлых глаз заставил его передумать. Подрулив к двум «контролерам» из курирующей Казанский вокзал центровой группировки, он почтительно выскочил из кабины и что-то спросил, а получив ответ, резко изменил настроение и вернулся за руль преисполненный желания отыскать таинственного Магомета.

Через два часа такси действительно подкатило к огромному престижному дому на Кутузовском и остановилось у скопления иномарок с чеченскими номерами. Горец попытался войти в подъезд, но был немедленно остановлен охраной: мало ли шатается по Москве незадачливых приезжих, решивших поискать покровительства у знаменитого земляка.

– Скажите Магомету: дядя Иса приехал! – значительно потребовал гость, и через несколько секунд в переговорном устройстве охранника раздался ликующий крик самого Магомета:

– Заходи скорей, дядя Иса! Заходи, дорогой!

Это был первый случай, когда руководитель чеченской общины в домашних тапочках выскочил встречать гостя на лестничную клетку.

Потом дядя Иса доставал гостинцы: свежий овечий сыр, вяленое мясо и пшеничный самогон двойной перегонки, а Магомет, превратившись в десятилетнего мальчишку, игрался с тростью, то вытаскивая, то вновь пряча в полый футляр матовый трехгранный клинок.

Прислуга мигом накрыла стол, но дядя Иса не стал есть куропаток в вине и брезгливо отодвинул устрицы, он был человеком из другой жизни и делал только то, что привык делать многие годы. Выпив своего самогона и закусив своим мясом и сыром, он расспросил о жизни, передал приветы от родни и сразу перешел к делу.

– Ты должен остановить войну, – прищурившись, будто целясь, он уперся холодным взглядом Магомету в переносицу, и тому захотелось опустить голову. – Льется кровь, реки крови, наших много побили, Грозный совсем развалили, села посжигали… Мы тоже многих положили, но народ-то маленький… Если так пойдет – скоро никого не останется. Ты должен остановить войну.

Дядя Иса не вникал в тонкости, его не интересовали частности, он не вдавался в детали. Он знал, чего хочет, и ставил задачу. Когда-то с той же деловитостью он изготовил гипсовую трубу на якобы сломанную мальчишескую руку, подогнал к ней «ТТ», а когда тот стал закусывать гильзы, достал «наган»… Он учил, как застрелить Энвера Пашаева, и тренировал тринадцатилетнего племянника, чтобы тот справился с задачей. Благодаря ему Магомет стал мужчиной и вообще тем, кто он есть.

Чеченцы – особый народ. Века тяжелой, полной опасностей жизни нивелировали значимость отдельного человека, но возвышали род в целом. Это укоренилось в поколениях и привело к тому, что индивид не способен существовать без поддержки соплеменников. Их одобрение или порицание определяет все его поступки, всю его жизнь. Можно достичь вершин карьеры, богатства и славы, но не быть признанным тейпом и покончить с собой в приступе черной меланхолии. Или наоборот – приобрести лишь уважение рода и прожить до ста двадцати лет в довольстве и спокойствии. Не только требования, но и ожидания отца, деда, дяди, брата побуждают чеченца к тем или иным действиям. И он не может отказать людям, чье мнение для него так много значит. Даже если на карту ставится собственная жизнь.

– Ты остановишь войну?

Мужчина прямо задает вопрос и ждет прямого ответа. Не объяснений, не лукавых мудрствовании, а простого «да» или «нет». Дядя Иса заменил Магомету отца. Вся оценка Магометовой жизни зависела от дяди Исы. Холодными светлыми глазами сейчас смотрел на десятилетнего мальчика весь род Тепкоевых и тесно переплетающиеся с ним другие роды тейпа. Они ждали ответа, который определит общественную оценку этого человека. Можно на него положиться или нет? Достоин он уважения или нет? Имеет ли он право сидеть на отполированном задами нескольких поколений почетном бревне годекана?

– Ты остановишь войну?

Лавирование, хитрости и отговорки здесь исключены. Только прямой, ясный и понятный ответ.

– Да, – Магомет кивнул головой.

* * *

Уверенно петляя по территории Кремля, черная «Чайка» в конце концов подкатила к зданию бывшего Сената. Здесь, за толстыми желтыми стенами, под величественным куполом, украшенным государственным флагом, заседали все высшие руководители страны: от Ленина до Горбачева. Автомобиль мягко затормозил у строгих мраморных ступеней, ведущих к толстой, украшенной рельефной резьбой дубовой двери.

– Прибыли! – объявил старший из четверки сопровождения и первым направился к двери, которая сама распахнулась при его приближении. За порогом дежурили два человека в штатских костюмах, оттопыривающиеся полы которых явно скрывали малогабаритные автоматы. Пахнуло музейной чистотой и свежестью. Синие стены, синий ковролин на мраморном, будто подернутом изморозью полу. И ни одной души, словно музей был закрыт.

По ковровой дорожке Верлинов последовал за обладателем массивных надбровных дуг и свинцового взгляда, который теперь демонстрировал широкие плечи, мощный торс и коротковатые ноги. Стандартный коридор правительственного учреждения высокого ранга уперся в дверь без таблички. Сопровождающий коротко постучал и отошел в сторону. Входя в кабинет, Верлинов ощутил заметное волнение. Он не представлял, кого увидит за дверью, но понимал, что встреча будет во многом, если не во всем, определять его судьбу.

– С возвращением! – грузноватый простолицый человек с заметной лысиной, прикрытой довольно редкими волосами, поднялся навстречу, обошел стол и на удивление крепко пожал генералу руку.

– Генерал-майор Коржов, начальник Службы безопасности Президента России, – веско представился он, не сомневаясь, что и фамилия и должность вошедшему хорошо известны.

На самом деле это было не так. Верлинов слышал пару раз имя Коржова, но вследствие чрезвычайно узких задач, решаемых СБП, этот человек не вызывал интереса и не привлекал ничьего внимания. А теперь оказалось, что за последний год возглавляемая им служба резко набрала силу и стремительно вырвалась не только на внутриполитическую, но и международную арену! И совершенно понятно, в каком инкубаторе она дозрела…

– Сразу к делу, – резким движением Коржов снял трубку с солидного аппарата без номеронабирателя и довольно долго ждал, чуть заметно покусывая губу. Он явно не вписывался в окружающий дворцовый интерьер. Инкрустированные белым камнем стены, штучная мебель из благородного дерева, хрустальные люстры – все это явно требовало другого хозяина.

– Можно к вам зайти? – наконец спросил он и кивнул головой:

– Да, доставили!

Верлинова покоробило. Что ж, хорошие манеры невозможно приобрести ускоренным инкубаторским курсом, да и привычка гладить костюмы и подбирать галстуки к сорочкам не успевает выработаться у интеллигентов в первом поколении. Сам он испытывал острый дискомфорт от того, что его собственная одежда не в порядке, и, хотя на то имелись веские причины, считал, что неряшливость не имеет оправданий.

– Пойдемте, нас ждут.

Было непонятно – пытается ли он сгладить допущенную бестактность или вовсе не подозревает о том, что она допущена.

По мраморной, застеленной ковром лестнице они поднялись на второй этаж, оформленный в строгих красных тонах, и, миновав три кольца охраны, подошли к белой двустворчатой двери с бронзовой табличкой «Президент Российской Федерации». Через минуту Верлинов впервые «живьем» увидел человека, изображение которого прочно обосновалось на плакатах, страницах журналов и газет, экранах телевизоров.

Он несколько отличался от своего привычного образа, как черно-белый снимок на отечественной фотобумаге отличается от цветной кодаковской фотографии. В глубоком кожаном кресле, между президентским штандартом и российским флагом, за пустым, не считая письменного прибора из малахита и нескольких бумаг, столом сидел усталый немолодой человек без пиджака и галстука, в довольно мятой сорочке с расстегнутым воротом. Рукава были поддернуты к локтям, открывая еще сильные руки, поросшие седыми волосами.

Верлинов впился взглядом в левую руку, придерживающую какой-то журнал. В правой был зажат большой, тонко очиненный карандаш. Президент разгадывал кроссворд.

– Ну что, прибыл, значит… – знакомым «телевизионным» голосом прогудел хозяин кабинета. – Мы, понимаешь, этому поспособствовали! Вот он за тебя все просил…

Изуродованная рука указала на Коржова.

– Мне пришлось даже звонить ихнему президенту! Как его… Стефа-но-пулосу!

Выговорив сложную фамилию, человек в расстегнутой сорочке довольно улыбнулся. Потом что-то вспомнил и улыбнулся еще шире.

– И я же тебя помиловал! – Президент поднял лист плотной бумаги с размашистой подписью и большой печатью. – А то бы расстреляли, понимаешь, и все!

Он сокрушенно покачал головой.

– Они там не думают… Расстрелять легко… А кто работать будет?

Раздался тяжелый вздох.

– Ну ладно, раз так… Коли жив остался – иди работай. Он скажет, что делать…

Аудиенция заняла не больше пяти минут.

Обратно шли молча, ковровые дорожки гасили звуки шагов. Вернувшись в свой кабинет, Коржов хитровато улыбнулся и подмигнул.

– Ну что, настоящий?

– Похоже. Вряд ли двойнику будут пальцы рубить. А по всем признакам не подберешь…

– То-то же! Бумагу-то подделать раз плюнуть, – он протянул Указ о помиловании. – А надо, чтобы у человека никаких сомнений не оставалось. Убедительно?

Верлинов кивнул. В оперативной работе это называлось «показом». Вербует наш разведчик агента за рубежом, а тот сомневается: кто стоит за спиной у этого дяди? Действительно КГБ или иранская САВАК? Или контрразведка собственной страны проверяет тебя на преданность и устойчивость? Как тут докажешь? Справку с печатью парторганизации принесешь? Все равно не поверит. А вот если нарисуешься в условленном месте с российским послом или покажешь по советскому телевидению определенную передачу в оговоренное время – дело другое, все вопросы снимаются.

– Ну, раз убедил, давай за работу. Неотложных вопросов два…

Коржов открыл ящик стола и вытащил папку с красным оттиском «государственной важности» в правом верхнем углу. Такие документы держат только в сейфе, значит, она специально приготовлена к предстоящему разговору. Верлинов почувствовал, что владевшее им последние месяцы, а особенно часы, напряжение отпустило, он ощутил страшную усталость. И голод.

– Здесь информация о деятельности одиннадцатого отдела, – Коржов покачал папку на ладони, будто взвешивая. – Разумеется, не вся. Только противоборство с ГРУ и предложения о создании Министерства внутреннего контроля…

Состояние Верлинова не способствовало серьезному разговору. Ему надо было поесть, принять ванну и поспать часов двенадцать подряд. Но сейчас не он определял свой распорядок дня.

– Имеющиеся здесь документы убедительно демонстрируют ваш потенциал руководителя специальной службы и… политика.

Коржов внимательно и испытующе смотрел на своего гостя, словно ожидал какой-то реакции, которая поможет определить дальнейший ход беседы. Верлинов зевнул:

– Извините…

– Особенно хороша идея о формировании надведомственного контролирующего органа, – начальник СБП явно не придавал значения мелочам этикета. – В условиях повального разгула коррупции это просто необходимо. И Президент тоже так считает. Возможности одиннадцатого отдела и Главного управления охраны позволяют эффективно решить поставленную задачу. Вы будете руководить новым контрольным органом и подчиняться только мне. А я – только Президенту…

Полное лицо собеседника расплывалось, Верлинов зевнул еще раз и с силой потер за ушами.

– Я не спал двое суток…

– Это вам поможет, – Коржов протянул белую коробочку. – Одну таблетку под язык.

– Что это?

– Феномин. Приходилось слышать?

– Приходилось.

Верлинов проглотил препарат. Почти сразу черты лица начальника СБП приобрели четкие очертания, а потом как будто мокрая губка прошлась по затуманенному мозгу, стирая мутную накипь усталости.

– Что вы скажете по первому вопросу?

– Я согласен. Если, конечно, у нас не будет серьезных расхождений в стратегических вопросах.

Коржов улыбнулся.

– Не будет. Я, как и вы, сторонник радикальных мер. С той поправкой, что эти меры не должны идти во вред Президенту. Понимаете? Исключен любой вред. В том числе урон политического престижа.

– Оппоненты склонны толковать любые решительные действия как подрыв престижа…

– И тем не менее, это придется учитывать при планировании работы.

Верлинов выпрямился в мягком кресле. Он уже не хотел спать, да и голод отошел на второй план.

– У вас есть еще один вопрос?

– Да. Именно из-за него я пичкаю вас феномином, вместо того чтобы отправить спать.

Маленькие глазки остро блеснули из-под припухших век.

– Где заложен ядерный фугас? И сколько времени нужно на то, чтобы его обезвредить?

– Фугас? – машинально переспросил Верлинов. Он не обнародовал свою затею и думал, что сам разберется с ее последствиями. Но каким-то образом все вышло наружу…

– Дело в том, что карта закладки уничтожена. Я знаю лишь квадрат – «А-16».

Верлинов тяжело вздохнул.

– Это участок земли размером три на три километра и глубиной свыше двухсот метров. Отыскать в таком куске пирога изюминку довольно затруднительно… Надо дать приказ исполнителям, тем, кто непосредственно выполнял эту работу. Только они способны сразу выйти на место.

Коржов недовольно скривил губы.

– Признаться, я рассчитывал, что вы и есть конечный носитель всей информации.

– Если говорить о стратегической стороне, то да.

– Ладно, давайте фамилии…

Верлинов задумался. Но только на миг. У него была феноменальная память.

– Чикин, Головец, Скороходов, Евсеев.

Коржов снял трубку и отдал команду. Потом они в молчании сидели друг против друга, но не встречались взглядами. Наконец аппарат прозвенел. Выслушав сообщение, Коржов помрачнел.

– Странная история. Чикин, Головец и Евсеев уволились восемь месяцев назад. И сразу же уехали из Москвы неизвестно куда. А Скороходова уволили за аморальное поведение на прошлой неделе. Сейчас мои люди поехали к нему на квартиру.

Следующее сообщение поступило через тридцать пять минут. Коржов помрачнел еще больше.

– Скороходов несколько дней как пропал. Ушел и не вернулся. Соседи ничего не знают. На что это похоже?

Верлинов молчал. Это было похоже на «зачистку» – операцию по уничтожению свидетелей.

– Аморальное поведение? – переспросил он. – Значит, была и женщина. Надо установить, кто она.

– Точно! – Коржов вновь взялся за телефон. Верлинов отметил, что его ведомство работает четко и обладает большими информационными возможностями.

На этот раз, отдав необходимые распоряжения, начальник СБП не сидел молча.

– Через несколько дней вступишь в прежнюю должность и сам будешь расхлебывать эту кашу…

– Почему не сразу? И кто сейчас на моем месте?

– Дронов. Он там много чего наворочал, можно хоть сейчас под трибунал отдавать… Но твоему назначению воспротивится Степашкин, несколько дней уйдут на то, чтобы его нейтрализовать…

В голосе Коржова послышалось злорадство. Видно, борьба инкубаторского цыпленка с традиционными силовиками приняла ожесточенные формы.

Менее чем через час поступил очередной доклад, и Верлинов опять подивился скорости исполнения приказов.

– Марина Попова – секретарь оперативного отдела…

Верлинов кивнул.

– Ушла из дома и не вернулась. Примерно тогда же, когда и Скороходов.