Текст книги "Рассказы, сценки, наброски"

Автор книги: Даниил Хармс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Графин сказал: Господа же, посмотрим в мемецкую землю.

Где?– рухнул болид.

На том шаре, который виден в трубу,– сказал графин. Этот шар есть земля.

Человек: Я житель земли.

Болид: Я житель пространства.

Графин: А я житель рая.

Все три замолчали и мимо них никто не прошел, не проехал и не пролетел.

Графин сказал:

– О Че! О Чело! О Челоче! скажи мне как у вас живут? Что делают?

Человек сказал, открывая рот:

Я человек с Земли. Вы это все знаете. Я не мемец. Я сосед мемцев – я русский. Меня зовут Григорьев. Хотите я вам всё расскажу?

Из воды вышли три мужика и крикнули, топнув ногами:

Пожалуйсто!

Человек начал:

Вот я прихожу в кооператив и говорю: дайте мне вон ту баночку с кильками. А мне говорят: Килек нет, это пустые банки. Я им говорю: Да что же это вы головы морочите. А они мне отвечают: Это не от нас. А от кого же? Это от недостатка продуктов, потому что весь парнокопытный скот угнали киргизы. А овощи есть?– спросил я. Нет и овощей. Раскупили. Молчи Григорьев.

Человек закончил:

Я Григорьев замолчал

С этих пор несу трубу

Я смотрю в неё смотрю

вижу дым грядущих труб.

всё

1930 год

Даниил Иванович Хармс

* * *

Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров. Трое сидят: двое справа и один слева. А пятеро стоят и держатся за кожаные вешалки: двое стоят справа, а трое слева. Сидящие группы смотрят друг на друга, а стоящие стоят друг к другу спиной. Сбоку на скамейке стоит кондукторша. Она маленького роста и если бы она стояла на полу, ей бы не достать сигнальной верёвки. Трамвай едет и все качаются.

В окнах проплывают Биржевой мост, Нева и сундук. Трамвай останавливается, все падают вперёд и хором произносят: «Сукин сын!»

Кондукторша кричит: «Марсово поле!»

В трамвае входит новый пассажир, и громко говорит: «Продвиньтесь, пожалуйста!» Все стоят молча и неподвижно. «Продвиньтесь, пожалуйста!» – кричит новый пассажир. «Пройдите вперед, впереди свободно!» – кричит кондукторша. Впереди стоящий пассажир басом говорит, не поворачивая головы и продолжая глядеть в окно: «А куда тут продвинешься, что ли, на тот свет». Новый пассажир: «Разрешите пройти». Стоящие пассажиры лезут на колени сидящим и новый пасажир проходит по свободному трамваю до середины, где и останавливается. Остальные пассажиры опять занимают прежнее положение. Новый пассажир лезет в карман, достает кошелёк, вынимает деньги и просит пассажиров передать деньги кондукторше. Кондукторша берёт деньги и возвращает обратно билет.

декабрь 1930 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

Бобров шёл по дороге и думал: почему, если в суп насыпать песку, то суп становится невкусным.

Вдруг он увидел, что на дороге сидит очень маленькая девочка, держит в руках червяка, и громко плачет.

– О чем ты плачешь?– спросил Бобров маленькую девочку.

– Я не плачу, а пою,– сказала маленькая девочка.

– А зачем же ты так поёшь?– спросил Бобров.

– Чтобы червяку весело было,– сказала девочка,– а зовут меня Наташа.

– Ах вот как?– удивился Бобров.

– Да, вот как,– сказала девочка,– до свидание,– вскочила на велосипед и уехала.

– Такая маленькая, а уже на велосипедах катается,– подумал Бобров.

1930 год

Даниил Иванович Хармс

* * *

В одном городе, но я не скажу в каком, жил человек, звали его Фома Петрович Пепермалдеев. Роста он был обыкновенного, одевался просто и незаметно, большей частью ходил в серой толстовке и темно-синих брюках, на носу носил круглые металлические очки, волосы зачёсывал на пробор, усы и бороду брил и в общем был человеком совершенно незаметным.

Я даже не знаю, чем он занимался: то ли служил где-то на почте, то ли работал кем-то на лесопильном заводе. Знаю только, что каждый день он возвращался домой в половине шестого и ложился на диван отдохнуть и поспать часок. Потом вставал, кипятил в электрическом чайнике воду и садился пить чай с пшеничным хлебцем.

1930—1931 гг.

Даниил Иванович Хармс

* * *

В бывшей Архангельской губернии, ныне Автономной области Коми, есть место, называемое Престол. Тут река Печора, принимая в себя воды рек Ижма и Космы со звоном стукается в левый берег и поворачивается к северу. Почему это место называется престол. неизвестно. Но судя по тому, что немного южнее течет маленькая речка, вернее ручеек по имени Престанка, а ещё южнее стоит холмик по имени Престик, название Престол вряд ли происходит от слова престол, но должно быть и Престол и Престанка и Престик происходят от какого-то третьего слова, начинающегося звуком прест.

От Престола к югу идет горная цепь, длиной в полтораста километров. На юге горная цепь расширяется, потом расцепляется на две цепи, бежит так на протяжении пятидесяти километров и снова смыкается. Таким образом, горная петля окружает собой котловину длиной в 38, а шириной в 14 километров.

На западном хребте возвышается гора Пок-ю-из. С этой горы можно оглядеть всю котловину.

Котловина состоит из четырех сосновых лесочков и маленькой пустыньки.

1930—1933 гг.

Даниил Иванович Хармс

* * *

Как странно, как это невыразимо странно, что за стеной, вот этой стеной, на полу сидит человек, вытянув длинные ноги в рыжих сапогах и со злым лицом.

Стоит только пробить в стене дырку и посмотреть в неё и сразу будет видно, как сидит этот злой человек.

Но не надо думать о нём. Что он такое? Не есть ли он частица мертвой жизни, залетевшая к нам из воображаемых пустот? Кто бы он ни был, Бог с ним.

22 июня 1931 года

Даниил Иванович Хармс

Утро

Да, сегодня я видел сон о собаке.

Она лизала камень, а потом побежала к реке и стала смотреть в воду.

Она там видела что-нибудь?

Зачем она смотрит в воду?

Я закурил папиросу. Осталось ещё только две.

Я выкурю их, и больше у меня нет.

И денег нет.

Где я буду сегодня обедать?

Утром я могу выпить чай: у меня есть ещё сахар и булка. Но папирос уже не будет. И обедать негде.

Надо скорее вставать. Уже половина третьего.

Я закурил вторую папиросу и стал думать, как бы мне сегодня пообедать.

Фома в семь часов обедает в Доме Печати. Если придти в Дом Печати ровно в семь часов, встретить там Фому и сказать ему: «Слушай, Фома Антоныч, я хотел бы, чтобы ты накормил меня сегодня обедом. Я должен был получить сегодня деньги, но в сберегательной кассе нет денег». Можно занять десятку у профессора. Но профессор, пожалуй, скажет: «Помилуйте, я вам должен, а вы занимаете. Но сейчас у меня нет десяти. Я могу дать вам только три». Или нет, профессор скажет: «У меня сейчас нет ни копейки». Или нет, профессор скажет не так, а так: «Вот вам рубль, и больше я вам ничего не дам. Ступайте и купите себе спичек».

Я докурил папиросу и начал одеваться.

Звонил Володя. Татьяна Александровна сказала про меня, что она не может понять, что во мне от Бога и что от дурака.

Я надел сапоги. На правом сапоге отлетает подметка.

Сегодня воскресение.

Я иду по Литейному мимо книжных магазинов. Вчера я просил о чуде. Да-да, вот если бы сейчас произошло чудо.

Начинает идти полуснег-полудождь. Я останавливаюсь у книжного магазина и смотрю на витрину. Я прочитываю десять названий книг и сейчас же их забываю.

Я лезу в карман за папиросами, но вспоминаю, что у меня их больше нет.

Я делаю надменное лицо и быстро иду к Невскому, постукивая тросточкой.

Дом на углу Невского красится в отвратительную желтую краску. Приходится свернуть на дорогу. Меня толкают встречные люди. Они все недавно приехали из деревень и не умеют ещё ходить по улицам. Очень трудно отличить их грязные костюмы и лица. Они топчутся во все стороны, рычат и толкаются. Толкнув нечаянно друг друга, они не говорят «простите», а кричат друг другу бранные слова.

На Невском страшная толчея на панелях. На дороге же довольно тихо. Изредка проезжают грузовики и грязные легковые автомобили.

Трамваи ходят переполненные. Люди висят на подножках. В трамвае всегда стоит ругань. Все говорят друг другу «ты». Когда открывается дверца, то из вагона на площадку веет теплый и вонючий воздух. Люди вскакивают и соскакивают в трамвай на ходу. Но этого делать ещё не умеют, и скачут задом наперед. Часто кто-нибудь срывается и с ревом и руганью летит под трамвайные колеса. Милиционеры свистят в свисточки, останавливают вагоны и штрафуют прыгнувших на ходу. Но как только трамвай трогается, бегут новые люди и скачут на ходу, хватаясь левой рукой за поручни.

Сегодня я проснулся в два часа дня. Я лежал на кровати до трех, не в силах встать. Я обдумывал свой сон: почему собака посмотрела в реку и что она там увидела. Я уверял себя, что это очень важно – обдумать сон до конца. Ноя не мог вспомнить, что я видел дальше во сне, и я начинал думать о другом.

Вчера вечером я сидел за столом и много курил. Передо мной лежала бумага, чтобы написать что-то. Но я не знал, что мне надо написать. Я даже не знал, должны быть это стихи, или рассказ, или рассуждение. Я ничего не написал и лег спать. Но я долго не спал. Мне хотелось узнать, что я должен был написать. Я перечислял в уме все виды словесного искусства, но я не узнал своего вида. Это могло быть одно слово, а может быть, я должен был написать целую книгу. Я просил Бога о чуде, чтобы я понял, что мне нужно написать. Но мне начинало хотеться курить. У меня оставалось всего четыре папиросы. Хорошо бы хоть две, нет, три оставить на утро.

Я сел на кровать и закурил.

Я просил Бога о каком-то чуде.

Да-да, надо чудо. Все равно какое чудо.

Я зажег лампу и посмотрел вокруг. Все было по-прежнему.

Но ничего и не должно было измениться в моей комнате.

Должно измениться что-то во мне.

Я взглянул на часы. Три часа семь минут. Значит, спать я должен по крайней мере до половины двенадцатого. Скорей спать!

Я потушил лампу и лег.

Нет, я должен лечь на левый бок.

Я лег на левый бок и стал засыпать.

Я смотрю в окно и вижу, как дворник метет улицу.

Я стою радом с дворником и говорю ему, что, прежде, чем написать что-либо, надо знать слова, которые надо написать.

По моей ноге скачет блоха.

Я лежу лицом на подушке с закрытыми глазами и стараюсь заснуть. Но слышу, как скачет блоха, и слежу за ней. Если я шевельнусь, я потеряю сон.

Но вот я должен поднять руку и пальцем коснуться лба. Я поднимаю руку и касаюсь пальцем лба. И сон прошел.

Мне хочется перевернуться на правый бок, но я должен лежать на левом.

Теперь блоха ходит по спине. Сейчас она укусит.

Я говорю: Ох, ох.

Закрытыми глазами я вижу, как блоха скачет по простыне, забирается в складочку и там сидит смирно, как собачка.

Я вижу всю мою комнату, но не сбоку, не сверху, а всю сразу, зараз. Все предметы оранжевые.

Я не могу заснуть. Я стараюсь ни о чем не думать. Я вспоминаю, что это невозможно, и стараюсь не напрягать мысли. Пусть думается о чем угодно. Вот я думаю об огромной ложке и вспоминаю басню о татарине, который видел во сне кисель, но забыл взять в сон ложку. А потом увидел ложку, но забыл… забыл… забыл… Это я забыл, о чем я думал. Уж не сплю ли я? Я открыл для проверки глаза.

Теперь я проснулся. Как жаль, ведь я уже засыпал и забыл, что это мне так нужно. Я должен снова стараться заснуть. Сколько усилий пропало зря. Я зевнул.

Мне стало лень засыпать.

Я вижу перед собой печку. В темноте она выглядит темно-зеленой. Я закрываю глаза. Но печку видеть продолжаю. Она совершенно темно-зеленая. И все предметы в комнате темно-зеленые. Глаза у меня закрыты, но я моргаю, не открывая глаз.

«Человек продолжает моргать с закрытыми глазами,– думаю я.– Только спящий не моргает».

Я вижу свою комнату и вижу себя, лежащего на кровати. Я покрыт одеялом почти с головой. Едва только торчит лицо.

В комнате всё серого тона.

Это не цвет, это только схема цвета. Вещи загрунтованы для красок. Но краски сняты. Но эта скатерть на столе хоть и серая, а видно, что она на самом деле голубая. И этот карандаш хоть и серый, а на самом деле он желтый.

– Заснул,– слышу я голос.

25 октября 1931 года, воскресение

Даниил Иванович Хармс

* * *

К одному из домов, расположенных на одной из обыкновенных Ленинградских улиц, подошёл обыкновенный с виду молодой человек, в обыкновенном чёрном двубортном пиджаке, простом синем вязаном галстуке и маленькой фетровой шапочке коричневого цвета. Ничего особенного в этом молодом человеке не было, разве только то, что плечи его были немного узки, а ноги немного длинны, да курил он не папиросу, а трубку; и даже девицы, стоявшие под воротней, сказали ему вслед: «тоже американец!» Но молодой человек сделал вид, что не слыхал этого замечания и спокойно вошёл в подъезд. Войдя в подъезд, он сунул трубку в карман, снял с головы шапочку, но сейчас же надел её опять, потом вошёл по лестнице, шагая через две ступеньки, на третий этаж. Тут он подошёл у двери, на которой висела бумажка, а на бумажке было написано жирными печатными буквами: «Яков Иванович 8итон». Буквы были нарисованы чёрной тушью, очень тщательно, но расположены были криво. И слово 8итон начиналось не с буквы Ф, а с 8иты, которая была похожа на колесо с одной перекладиной.

Молодой человек подошёл к двери совсем вплотную, так, что коснулся её коленями, вынул французский ключ и отпер им замок. Из квартиры послышался визгливый собачий лай, но когда молодой человек вошёл в прихожую, к нему подбежали две маленькие черные собачки, и ткнувшись носами в его ноги, замолчали и весело убежали по коридору. Молодой человек молча прошёл в свою комнату, на дверях которой было также написано: «Яков Иванович 8итон». Молодой человек закрыл за собой дверь, повесил шляпу на крюк и сел в кресло возле стола. Немного погодя он закурил трубку и принялся читать какую-то книгу. Потом он сел за стол, на котором лежали записные книжки и листы чистой бумаги, стояла высокая лампа с зелёным абажуром, подносик с различными чернильницами, хрустальный стакан с карандашами и перьями и круглая деревянная пепельница. Так, ничего не делая, он просидел за столом часа три и даже по лицу не было видно, чтобы он о чём-нибудь думал. Часов в двенадцать он лёг спать. В кровати он ещё с час перелистывал какую-то книгу, а потом отложил её в сторону и потушил свет.

На другой день Яков Иванович проснулся в 10 часов. Рядом с кроватью, на стуле стоял телефон и звонил. Яков Иванович взял трубку.

– Я слушаю,– сказал Яков Иванович.– Здравствуйте, Вера Никитишна. Спасибо, что вы меня разбудили…

1931 год

Даниил Иванович Хармс

* * *

Вот я сижу на стуле. А стул стоит на полу. А пол приделан к дому. А дом стоит на земле. А земля тянется во все стороны, и направо, и налево, и вперед и назад. А кончается она где-нибудь?

Ведь не может же быть, чтоб нигде не кончалась! Обязательно где-нибудь да кончается! А дальше что? Вода? А земля по воде плавает? Так раньше люди и думали. И думали, что там, где вода кончается, там она вместе с небом сходится.

И действительно, если встать на пароходе в море, где ничего не мешает кругом смотреть, то так и кажется, что где-то очень далеко небо опускается вниз и сходится с водою.

А небо казалось людям большим твёрдым куполом, сделанным из чего-то прозрачного, вроде стекла. Но тогда ещё стекла не знали и говорили, что небо сделано из хрусталя. И называли небо твердью, И думали люди, что небо или твердь есть самое прочное, самое неизменное. Всё может измениться, а твердь не изменится. И до сих пор, когда мы хотим сказать про что-нибудь, что не должно меняться, мы говорим: это надо утвердить.

И видели люди, как по небу движутся солнце и луна, а звёзды стоят неподвижно. Стали люди к звездам внимательнее приглядываться и заметили, что звёзды расположены на небе фигурами. Вот семь звезд расположены в виде кастрюли с ручкой, вот три звезды прямо одна за другой стоят как по линейке. Научились люди одну звезду от другой отличать и увидели, что звезды тоже движутся, но только все зараз, будто они к небу прикреплены и вместе с самим небом движутся. И решили люди, что небо вокруг земли вертится.

Разделили тогда люди всё небо на отдельные звёздные фигуры и каждую фигуру назвали созвездием и каждому созвездию своё имя дали.

Но только видят люди, что не все звезды вместе с небом двигаются, а есть и такие, которые между другими звездами блуждают. И назвали люди такие звезды планетами.

1931 год

Даниил Иванович Хармс

Можно ли до Луны докинуть камнем

Была страшно тёмная ночь. Звёзды, правда, сияли, да не светили. Ничего нельзя было разглядеть. Может быть, тут рядом дерево стоит, а может быть, лев, а может быть. слон, а может быть, и ничего нет. Но вот взошла луна и стало светло. Тогда стало возможным разглядеть скалу, а в скале пещеру, а налево поле, а направо речку, а за речкой лес.

Из пещеры вылезли на четверинках две обезьяны, потом поднялись, встали на задние ноги и пошли валкой походкой, размахивая длинными руками.

1931 год

Даниил Иванович Хармс

* * *

В 2 часа дня на Невском проспекте или, вернее, на проспекте 25-го Октября ничего особенного не случилось. Нет-нет, тот человек возле «Колизея» остановился просто случайно. Может быть, у него развязался сапог или, может быть, он хочет закурить. Или нет, совсем не то! Он просто приезжий и не знает куда идти. Но где же его вещи? Да нет, постойте, вот он поднимает зачем-то голову, будто хочет посмотреть в третий этаж, даже в четвертый, даже в пятый. Нет, смотрите, он просто чихнул и теперь идет дальше. Он немножечко сутул и держит плечи приподнятыми. Его зеленое пальто раздувается от ветра. Вот он свернул на Надеждинскую и пропал за углом.

Восточный человек, чистильщик сапог, посмотрел ему вслед и разгладил рукой свои пышные черные усы.

Его пальто длинное, плотное, сиреневого цвета не то в клетку, не то в полоску, не то, черт подери, в горошину.

1931 год

Даниил Иванович Хармс

* * *

Воронин (вбегая)

Остановка истории!

Люди бегут по улице!

На Неве стреляют из пушек!

Степанов (подскакивая на стуле)

Которое сегодня число?

Воронин

Девятнадцатое марта!

Степанов (падая на пол)

Проспал! Проспал!

1933 год

Даниил Иванович Хармс

* * *

Тут все начали говорить по-своему.

Хвилищевский подошёл к дереву и поцарапал кору. Из коры выбежал муравей и упал на землю. Хвилищевский нагнулся, но муравья не было видно.

В это время Факиров ходил взад и вперёд. Лицо Факирова было строго, даже грозно. Факиров старался ходить по прямым, а когда доходил до дома. то делал сразу резкий поворот.

Хвищилевский всё ещё стоял у дерева и смотрел на кору сквозь пенснэ своими близорукими глазами. Шея Хвищилевского была тонкая и морщинистая.

Тут все начали говорить о числах. Хвищилевский уверял, что ему известно такое число, что если его написать по китайски сверху вниз, то оно будет похоже на булочника.

– Ерунда,– сказал Факиров,– почему на булочника?

– А вы испробуйте и тогда сами убедитесь,– сказал Хвищилевский, проглотив слюну, отчего его воротничок подпрыгнул, а галстук съехал на сторону.

– Ну, какое же число?– спросил Факиров, доставая карандаш.

– Позвольте, это число я держу в тайне,– сказал Хвищилевский.

Неизвестно, чем бы это всё кончилось, но тут вошёл Уемов и принёс много новостей.

Факиров сидел в своём синем бархатном жилете и курил трубку.

Числа, такая важная часть природы! И рост и действие, всё число.

А слово, это сила.

Число и слово,– наша мать.

5 октября 1933—1934? года

Даниил Иванович Хармс

Экспромт

Как известно, у полупоэта Бориса Пастернака была собака по имени Балаган. И вот однажды, купаясь в озере, Борис Пастернак сказал столпившемуся на берегу народу:

– Вон смотрите, под осиной

Роет землю Балаган!

С тех пор этот экспромт известного полупоэта сделался поговоркой.

сентябрь 1934 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

Маляр сел в люльку и сказал: «Вот до той зазубрины дотяните и стоп». Петров и Комаров взялись за канат.

– Валяй!– сказал маляр и люлька поскакала вверх.

Маляр отпихивался от стены ногами. Люлька с маляром откачивалась и опять летела к стене. А маляр опять отпихивался от стены ногами.

Петров и Комаров тянули за канат. То Петров, то Комаров. Пока один тянул, другой на всякий случай держал свободный конец каната. Маляр поднимался всё выше. В первом этаже был кооператив. Маляр поднялся до вывески и уперся ногой в букву О.

В это время Комаров повис на канате и люлька с маляром остановилась против окна во втором этаже.

Маляр поджал ноги, чтобы не высадить ими оконного стекла, но в это время на канате повис Петров, и маляр очутился в простенке между вторым и третьим этажом. На стене было написано мелом: «Ванька болван, а Наташка дура».

– Ишь ты!– сказал маляр и покрутил головой.– И сюда ведь, черти, забрались!

Но на канате повис опять Комаров и маляр увидел перед собой открытое окно, а в окне комнату. В комнате стояли два человека, один в пиджаке, а другой, кажется, без пиджака. Тот, который был в пиджаке, схватил того, который был, кажется, без пиджака, и душил его.

Но в это время на канате повис Петров и маляр увидел перед собой ржавый карниз.

– Стой!– закричал маляр.– Давай обратно!

Петров и Комаров задрали кверху головы и смотрели на маляра.

– Чего смотрите! Вниз! скорее! Там в окне душат!– кричал маляр и бил ногой в открытое окно.

Петров и Комаров засуетились и вдвоём повисли на канате. Маляр взлетел прямо к четвёртому этажу, больно ударившись ногой о карниз.

– Вниз, черти!– крикнул маляр на всю улицу.

Петров и Комаров видно поняли, в чём дело, и начали понемногу опускать канат. Люлька поползла вниз. На улице начала собираться толпа.

Маляр перегнулся и заглянул в окно.

Человек без пиджака лежал на полу, а человек в пиджаке сидел на нём верхом и продолжал его душить.

– Ты чего делаешь?– крикнул ему маляр. Человек в пиджаке даже не обернулся и продолжал душить человека без пиджака.

– Чего там такое?– кричали снизу Петров и Комаров.

– Да тут один человек другого душит!– кричал маляр.– Вот я тебя сейчас!

С этими словами маляр слез с люльки и прыгнул в комнату.

Облегчённая люлька качнулась в сторону, ударилась об стену, отлетела от дома и с размаху двинула по водосточной трубе.

В трубе что-то зашумело, застучало, заклокотало, покатилось и посыпалось.

Народ с криком отбежал на середину улицы. А из водосточной трубы на панель выскочили три маленьких кирпичных осколка.

Народ опять приблизился к дому.

Петров и Комаров всё ещё держались за канат и показывали, как они тянули люльку наверх, как маляр крикнул им опускать вниз, и как один человек душит другого.

В толпе ахали и охали, смотрели наверх и наконец решено было как-нибудь помочь маляру.

Человек в соломенном картузе предлагал свою помощь и говорил, что может по водосточной трубе забраться хоть на край света.

Старушка с маленьким лицом и таким большим носом, что его можно было взять двумя руками, требовала всех мошенников сдать милиции и лишить их паспорта, чтобы они знали, как мучать других.

Петров и Комаров, всё ещё держась за канат, говорили:

«Мы его не упустим! Теперь уж нет! Шалишь!»

В это время из ворот дома выбежал дворник в огромной косматой папахе, в голубой майке и красных резиновых галошах, надетых на рваные валенки. С криком: «Что тут случилось?» он подбежал к Петрову и Комарову.

Дворнику объяснили, что в четвертом этаже, в том вон окне, один человек задушил другого.

– За мной!– крикнул дворник и бросился в парадную. Толпа кинулась за дворником.

Петров и Комаров привязали канат к какой-то деревянной дуге, торчащей из-под земли, и говоря: «Ну нет, брат не уйдешь!» – тоже скрылись в парадной.

Добежав до площадки четвёртого этажа, дворник на секунду остановился, и вдруг ринулся к двери, на которой висела дощечка с надписью: «квартира № 8. Звонить 8 раз». А под этой дощечкой висела другая, на которой было написано: «Звонок не звонит. Стучите».

Собственно, на двери и не было никакого звонка.

Дворник встал на одной ноге спиной к двери, а другой ногой принялся колотить в дверь.

Народ столпился на площадке одним маршем ниже и оттуда следил за дворником.

Дворник бил ногой в дверь так усердно, и красная калоша так быстро мелькала взад и вперёд, что у старушки с длинным носом закружилась голова.

Но дверь не открывалась.

Человек в соломенном картузе сказал, что простым гвоздём берется открыть любой замок.

На что старушка с длинным носом сказала, что замки теперь стали делать так плохо, что ворам ничего не стоит открывать и закрывать их просто ногтями.

Тогда молодой человек с сумкой через плечо, из которой торчала свечка и хвост какой-то солёной рыбы, сказал, что французский замок легче всего открыть, если ударить его молотком по затылку. Тогда чугунная коробка треснет и замок откроется сам.

Этажом ниже Петров и Комаров объясняли друг другу, как маляр залез в окно, и как надо хватать человека, если у него в руках охотничье ружье, заряженное крупной дробью.

А дворник всё ещё продолжал бить ногой в дверь.

– Нет, не открывают,– сказал дворник и повернул на голове папаху задом наперёд.

1934 год

Даниил Иванович Хармс

Обезоруженный, или Неудавшаяся любовь

трагический водевиль в одном действии

Лев Маркович (подскакивая к даме)

Разрешите!

Дама (отстраняясь ладонями)

Отстаньте!

Лев Маркович (наскакивая)

Разрешите!

Дама (пихаясь ногами)

Уйдите!

Лев Маркович (хватаясь руками)

Дайте разок!

Дама (пихаясь ногами)

Прочь! Прочь!

Лев Маркович

Один только пистон!

Дама (мычит, дескать «нет»)

Лев Маркович

Пистон! Один пистон!

дама закатывает глаза | Лев Маркович суетится, лезет рукой за своим инструментом и вдруг оказывается, не может его найти

Лев Маркович

Обождите!

шарит у себя руками

Что за чччорт!

Дама (с удивлением смотрит на Льва Марковича)

Лев Маркович

Вот ведь история!

Дама

Что случилось?

Лев Маркович

Хм… (смотрит растерянно во все стороны)

занавес

19… год

Даниил Иванович Хармс

* * *

Вот начальник военного округа подошел к своей жене, поцеловал её в рот, погладил её рукой по шее и залез лошадь.

– До свидания!– крикнул начальник военного округа и уехал.

Вечером начальник военного округа приехал обратно. Опять поцеловал жену в рот, погладил её рукой по шее и лёг спать.

Ночью жена начальника скоропостижно умерла.

Утром начальник военного округа проснулся и, увидя свою жену мёртвой, с ужасом выскочил из кровати.

1934—1939 гг.

Даниил Иванович Хармс

* * *

Миронов сел на трамвай и поехал, а куда нужно, не приехал, потому что по дороге скончался.

Пассажиры этого трамвая, в котором спал Миронов, позвали милиционера и велели ему составить протокол о том, что Миронов умер не от насильственной смерти.

1934—1936 гг.

Даниил Иванович Хармс

* * *

Не знаю, почему все думают, что я гений; а по-моему, я не гений. Вчера я говорю им: Послушайте! Какой же я гений? А они мне говорят: Такой! А я им говорю: Ну какой же такой? А они не говорят, какой, и только и говорят, что гений и гений. А по-моему, я всё же не гений.

Куда не покажусь, сейчас же все начинают шептаться и на меня пальцами показывают. «Ну что это в самом деле!» – говорю я. А они мне и слова не дают сказать, того и гляди схватят и понесут на руках.

1934—1936 гг.

Даниил Иванович Хармс

* * *

В семь часов Николай Николаевич встал, поел сёмги и поехал на службу. На службе Николай Николаевич поел опять сёмги и, пройдя в отдел кадров, сел на подоконник и начал ругать начальство. Наругавшись вдосталь, Николай Николаевич перешёл в производственный отдел и просидел там до обеденного перерыва. Когда лакей обнёс всех подносом с бокалами пива в знак того, что обеденный перерыв уже наступил, Николай Николаевич перешёл в буфет и сел за отдельный столик пить чай. Однако, вместо чая, ему принесли кофе с творогом и Николай Николаевич, возмущённый, встал из-за столика и, громко топая, вышел на площадку лестницы. На лестнице дуло со всех сторон и Н. Н. ушёл в уборную. Там у открытого окошка Н. Н. скрутил себе папироску и закурил. Тут в уборную вошёл Андрей Карлович и, не замечая Николая Николаевича, хотел сделать то, зачем он вошёл.

1934—1937 гг.

Даниил Иванович Хармс

О наших гостях

Наши гости все различные: у одного, например, щека такая, что хуже не придумаешь. А то ходит к нам одна дама, так она, просто смешно даже сказать, на что похожа. И поэт ходит к нам один: весь в волосах и всегда чем-то встревожен. Умора! А то ещё один инженер ходит, так он однажды у нас в чаю какую-то дрянь нашел. А когда гости у нас очень уж долго засидятся, я их просто вон гоню. Вот и всё тут…

середина 1930-х годов

Даниил Иванович Хармс

* * *

Однажды Антон Бобров сел в автомобиль и поехал в город.

Автомобиль наскочил на ломаные грабли.

Лопнула шина.

Антон Бобров сел на кочку возле дороги и задумался.

Вдруг что-то сильно ударило Антона Боброва по голове.

Антон Бобров упал и потерял сознание.

середина 1930-х годов

Даниил Иванович Хармс

* * *

1

Липавского начала мучать кислая отрыжка. Бедный Липавский мучался ужасно. Этот вечно смертельный вкус во рту и постоянное жжение в пищеводе способно довести человека до исступления.

Жена Липавского, Тамара, заявила, что если это будет так продолжаться, то она начнет подыскивать себе нового мужа. Липавский отнёсся к словам своей жены довольно скептически и даже попробовал сострить. Но в тот момент, когда он острил, произошла отрыжка. Желая скрыть это неприятное явление, Липавский мотнул головой и дернул плечами, надув при этом щеки. Однако отрыжка оказалась сильнее, чем можно было ожидать, и с громким звуком вылетела изо рта.

Тамара вскочила и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Липавский кинулся было вдогонку, но по дороге опять громко икнул и, махнув рукой, вернулся обратно. А Тамара выбежала на улицу и помчалась по Большому проспекту.

2

Тамара пришла к Заболоцкому и сказала: «Хотите стать моим мужем?» Заболоцкий отказался, мотивируя свой отказ тем, что он уже женат на Екатерине Васильевне. Тогда Тамара, оскорбленная, вышла от Заболоцких и позвонила к Олейниковым. Дверь открыла Лариса. Тамара бросилась Ларисе на шею и разрыдалась. Лариса, узнав в чем дело, посоветовала Тамаре обратиться к холостому Якову Семёновичу Друскину. Тамара помчалась к Друскину.

середина 1930-х годов

Даниил Иванович Хармс

* * *

Один толстый человек придумал способ похудеть. И похудел. К нему стали приставать дамы, расспрашивая его, как он добился того, что похудел. Но похудевший отвечал дамам, что мужчине худеть к лицу, а дамам не к лицу, что, мол, дамы должны быть полными. И он был глубоко прав.

март, 1930-е годы

Даниил Иванович Хармс

* * *

Человек с глупым лицом съел антрекот, икнул и умер. Официанты вынесли его в коридор, ведущий к кухне, и положили его на пол вдоль стены, прикрыв грязной скатертью.

середина 1930-х годов

Даниил Иванович Хармс

* * *

Лидочка сидела на корточках и деревянным стаканчиком копала песок.

Рядом на скамейке сидела плечистая девка с пухлыми губами и толстыми икрами. Это была Анюта, Лидочкина нянька. Обыкновенно к ней подсаживался военный, брал её за руки и так они сидели, пока Лидочка играла в песочке. На этот раз военный почему-то не пришёл и Анюта сидела на скамейке, положив ногу на ногу и злыми глазами поглядывая на проходящих мимо мужчин.