Текст книги "Звезда"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)
С возвращением Спенсера, казалось, все печали покинули ее. Во всем мире существовали только они двое.
– Спенсер, – тихо проговорила она, глядя ему в глаза, – ты будешь писать, когда уедешь?
– Конечно, буду.
Но они оба очень хорошо знали, что по возвращении ему придется решать проблему своего брака. И Спенсер еще не знал, как это сделать. Он жил с ней все эти дни, и Кристел ничего больше от него не требовала. На этот раз он не давал никаких обещаний, он знал, что не сможет сдержать их. Но он ничего и не скрывал от нее. Они оба радовались тому, что имели. Две недели пролетели незаметно, самые счастливые недели в их жизни.
24
Третьего сентября Спенсер вернулся в Монтерей. Через два дня он должен был лететь в Тэгу через Токио. Перед отъездом он приехал в Сан-Франциско, чтобы провести последнюю ночь с Кристел. В этот вечер Гарри дал девушке выходной, и Спенсер с Кристел долго бродили по городу, взявшись за руки, разговаривали, смеялись. Им так хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончилась, они старались навсегда запомнить каждое проведенное вместе мгновение. Никто из них ни о чем не жалел. Жизнь была прекрасна.
– Ты ведь ни о чем не жалеешь, правда? – Он очень беспокоился за нее, но за исключением этих последних, проведенных вместе часов у него не было больше ничего, что бы он мог ей дать. Когда он уедет, ей понадобятся вся ее сила и мужество. Спенсер понимал, что этих качеств может не хватить. И очень сожалел о том, что у нее нет никого, кто бы мог позаботиться о ней так, как бы ему хотелось.
– Конечно, нет. Я слишком тебя люблю, чтобы сожалеть о чем-нибудь, – улыбнулась она. Она казалась умиротворенной и странным образом повзрослевшей за эти две недели, проведенные с ним. Она наслаждалась его близостью, с трепетом ждала ночи, когда они растворялись друг в друге. – И еще я буду ужасно скучать без тебя. – Вдруг она добавила, беспокойно посмотрев на него: – Береги себя, Спенсер... С тобой ничего не должно случиться.
– Со мной ничего не случится, глупышка. Все будет в порядке. И я вернусь раньше, чем ты думаешь.
Но ни он, ни она не знали, что станет с ними, когда он вернется из Кореи. На эти вопросы у них сейчас не было ответов и, может, не будет никогда. Он очень надеялся, что вдали от нее все правильные решения придут сами собой. Он обязательно должен что-нибудь предпринять. Так продолжаться не может. Но пока он не мог дать Кристел никаких обещаний, она их и не требовала от него. Ей достаточно того, что он подарил ей эти удивительные две недели. А началось это в день ее рождения, когда он пришел к ней.
Они вернулись в ее комнату и последний раз любили друг друга. Когда он одевался, у Кристел в глазах стояли слезы. Как тяжело просто смотреть на его военную форму. Ему пора было возвращаться обратно в Монтерей, и Кристел беззвучно спустилась вслед за ним по лестнице и остановилась на ступеньках крыльца босиком, в ночной рубашке.
– Возвращайся к себе. Я позвоню, когда доберусь до Монтерея, – прошептал он, как всегда. Все эти две недели они ни разу не вызвали подозрений миссис Кастанья.
– Я люблю тебя, – сказала она, смахнув слезы.
Он прижал ее к себе, как бы желая, чтобы его душа и тело запомнили ее всю и навсегда. Если он вдруг никогда не вернется, он хотел, чтобы она на всю жизнь запомнила эти две недели, которые они провели вдвоем. Ведь в конце концов он едет на войну, и одному Богу известно, что с ним может случиться.
– Я тоже люблю тебя, Кристел. – Вот и все, что он мог сказать в тот момент.
Он сбежал по ступенькам и пошел за угол, где была припаркована его машина. В следующее мгновение, проезжая мимо, он помахал ей рукой, а она тихо побрела наверх, в свою комнату, которая казалась теперь такой опустевшей. Он уехал, и она прекрасно понимала, что, может быть, навсегда. Она никогда не забудет его. Он ей бесконечно дорог, и, что бы ни случилось, память о нем навсегда останется в ее сердце.
Он позвонил ей из Монтерея. Наступил час прощания. В десять тридцать утра он должен вылететь в Корею. Потом он позвонил Элизабет и оставил для нее сообщение. Она была на занятиях, и он облегченно вздохнул, поняв, что ему не надо с ней говорить. Все это время он старался звонить только тогда, когда не звонить было неприлично. Трудно обманывать Элизабет, она его слишком хорошо знала. Она подмечала малейшее изменение интонации его голоса, вслушивалась в каждое слово и безошибочно ловила смену его настроения. И все-таки, хотя он чувствовал себя отвратительно, ему удавалось все это время обманывать ее. Он совсем не хотел этого делать, но все его благие намерения полетели кувырком в тот самый момент, когда он увидел Кристел. Он понял, что должен быть с ней до тех пор, пока она сама не захочет, чтобы он ушел. И он очень высоко ценил каждое мгновение, проведенное с ней.
И когда самолет, летевший из Монтерея в Хискам-Филд, расположенный на одном из Гавайских островов, поднялся в небо, Спенсер глядел в окно на Западное побережье и думал о Кристел. Он мог думать только о ней – о девушке своей мечты, о женщине, которую он любил вопреки всем разумным доводам и здравому смыслу.
И в эти минуты Кристел стояла на крыльце, глядя в небо. Она знала, что где-то далеко на юге в воздух поднялся самолет, на котором улетает на войну Спенсер. Закрыв глаза, она молилась, чтобы с ним все было в порядке, а потом, еле сдерживая слезы, вернулась в дом. Бесшумно поднявшись по лестнице, девушка вошла в комнату, которая в течение двух недель была их общим жилищем – ее и Спенсера. Две недели казались теперь всего лишь несколькими мгновениями. Они так много не успели сказать друг другу, времени было так мало. Спенсер хотел съездить в долину, но Кристел отговорила его. Она очень хотела повидать Бойда, Хироко и Джейн, но ни за что на свете не желала бы столкнуться ни с матерью, ни с сестрой, ни с Томом. Ничто не могло заставить ее вернуться на ранчо. Когда через две недели Бойд позвонил с газовой станции и сказал, что умерла бабушка, Кристел не стала менять решения и осталась в Сан-Франциско.
Бабушку Минерву собирались похоронить на ранчо, рядом с отцом и братом Кристел. Она умерла спокойно, во сне, и Бойд сказал, что Оливия пребывает в полной растерянности. У Кристел заныло сердце, но она, поблагодарив Бойда, сказала, что не приедет.
– В любом случае спасибо, что сообщил. – Вот и еще одна глава закончилась. Еще один член семьи умер. Остались только мать и Бекки, но и они умерли для Кристел. – Как Хироко?
– Уже оправилась, встала на ноги. Но... для нее это было тяжелым испытанием... Ты ведь знаешь...
Прошло уже два месяца с тех пор, как они похоронили второго ребенка, и казалось, ничто не может утешить Хироко. Да еще доктор сказал, что у нее больше не будет детей. Теперь у них осталась только Джейн, маленькая Джейн Кейко, малышка, которую принимали Кристел и Бойд. Малышка, которой Кристел была крестной матерью.
– Может быть, выберетесь сами и приедете ко мне в гости? – Она не стала говорить, что виделась со Спенсером. Это останется их секретом.
– Да, как-нибудь. – Бойд немного поколебался. – Ты же знаешь, что Том уехал? Две недели назад его забрали в Корею. Мне кажется, твоя сестра сильно расстроена. Так сказала Джинни. Сама-то она счастлива избавиться от этого негодяя. – Он не мог сдержаться, чтобы не сказать этого, и Кристел выслушала его не моргнув глазом. Она ненавидела их всех, всех, кроме Бойда, Хироко и Джейн. Все остальные навсегда ушли из ее жизни.
– А кто следит за ранчо?
– Твоя мама и Бекки, я так думаю. На ранчо достаточно работников, и дела у них шли хорошо, но сейчас почти всех призвали в армию. – Все почти так же, как и в прошлый раз. Это жестоко, ведь с начала прошлой войны прошло всего пять лет. Единственное, что радовало на этот раз, это то, что Бойд никуда не уезжал. – А у тебя-то как дела, Кристел?
– У меня все отлично. Не могу никуда вырваться отсюда, но мне очень нравится здесь петь. – В ее жизни было кое-что поинтереснее, но она не хотела говорить об этом никому, даже Вебстерам. – Ну так что, вы надумаете приехать ко мне?
– Да, постараемся. И знаешь, Кристел... насчет твоей бабушки... прими мои соболезнования. – Она уже забыла, что он позвонил ей именно из-за этого, да и ему самому было просто приятно поболтать с Кристел. Однако старый Петерсон уже показывал ему, что пора возвращаться к работе, поэтому Бойд быстро закончил разговор.
– Спасибо, Бойд. Передавай Хироко и Джейн мои самые горячие приветы, скажи, что я их люблю. Когда соберетесь в Сан-Франциско, дайте мне знать.
– Обязательно. – Он положил трубку, и Кристел сидела, уставясь в пространство в прихожей дома миссис Кастанья.
– Что-нибудь случилось? – Миссис Кастанья всегда появлялась бесшумно, как привидение, если слышала интересный, на ее взгляд, разговор.
Кристел повернулась к ней и вздохнула:
– Моя бабушка умерла.
– О, это плохо. А она была очень старая? – Казалось, хозяйка искренне сочувствовала Кристел. На ее взгляд, тяжело девушке жить одной, такой молодой, симпатичной и доброй.
– Думаю, ей было около восьмидесяти.
Однако выглядела бабушка на все сто, и теперь Кристел ее больше никогда не увидит. Но она решила, что не стоит об этом думать. Теперь уже слишком поздно. Бабушки Минервы больше нет.
– Ты поедешь домой на похороны? – поинтересовалась миссис Кастанья.
– Нет, думаю, что это не нужно, – покачала головой Кристел.
– Ты не в очень-то хороших отношениях со своей семьей, да?
Никто из родных никогда не звонил ей, и из дома она ни разу не получила ни одного письма, только от каких-то людей по фамилии Вебстер. И она никуда не ходила, только последние две недели часто гуляла с парнем, которого прятала у себя в комнате. Но миссис Кастанья любила Кристел и поэтому притворялась, что ничего не замечает.
– Я же говорила, что мои родители умерли.
Хозяйка кивнула, хотя так и не поверила в это. Она внимательно посмотрела на девушку, но ее глаза не выражали ничего. Миссис Кастанья была, наверное, еще старше, чем Минерва, но она хорошо выглядела и не собиралась умирать.
– А как поживает твой друг?
Какое-то мгновение Кристел не могла вымолвить ни слова. Она поняла, что хозяйка имеет в виду Спенсера. Девушка, обернувшись, застыла посреди лестницы.
– С ним все в порядке.
– Он что, куда-то уехал?
Кристел стояла на верхней ступеньке лестницы и смотрела вниз полными печали глазами, и по этому взгляду миссис Кастанья поняла все.
– Да. Он уехал в Корею.
Старая женщина понимающе кивнула и пошла на кухню, к своему любимому месту у окна. Интересно, кто же это такой? Она знала, что он оставался в комнате девушки каждую ночь, но бедняжка так одинока, что хозяйка решила не докучать им, хотя это было не в ее правилах. Ведь Кристел за целый год ни разу не дала ей повода для беспокойства, а этот молодой человек очень прилично выглядел. Плохо, конечно, что она спала с ним, но когда у девушки нет родителей и за ней некому присмотреть, то в этом нет ничего удивительного. Но он первый мужчина, с которым она ее видела, такой симпатичный и добрый. Да, жаль, что его забрали на войну. И она, как и Кристел, надеялась, что он останется жив. А наверху, в своей комнате, Кристел лежала на узкой кровати, которую еще совсем недавно они делили со Спенсером. Она плакала и молилась, чтобы они снова встретились, чтобы он не погиб и вернулся к ней, на этот раз, может быть, навсегда.
25
Следующие шесть месяцев для всех троих тянулись бесконечно долго. Кристел все так же пела по вечерам в ресторане, Элизабет училась в колледже, а Спенсер воевал в Корее. Он писал им обеим, как только выдавалась свободная минута, но, отправив письма, Спенсер не мог найти себе места. Он каждый раз боялся, что перепутал конверты. Вдруг он положил письмо Кристел в конверт с адресом Элизабет и жена получит письмо? Часто он писал очень уставшим, и это вполне могло произойти. Однако страхи были напрасны, он ни разу не сделал такой ошибки. На душе у него было тревожно, он должен принять решение, но какое и как это осуществить?
В письмах к Кристел он описывал свое состояние, говоря, как он любит и скучает без нее. Но в них не было никаких обещаний о том, что он будет делать, когда война закончится.
Он еще не знал, что предпримет по поводу Элизабет, и не был уверен, что захочет развестись с ней. Он понимал, что любит Кристел больше жизни, и знал, что придется выбирать, ведь так продолжаться не может. Но перед Элизабет у него тоже обязательства. Их союз только начался, и жена не виновата, что он не любил ее. В этом никто не виноват. Но как все сложно! Он писал Элизабет обо всех военных событиях, об этой стране. Ей все это интересно. Кристел это не заинтересовало, просто у них было что сказать друг другу. Элизабет писала, как скучно ей учиться в колледже – все та же старая песня, – и о вечеринках в доме у родителей, которые те устраивали, когда она приезжала на каникулы. Она несколько раз ездила в Нью-Йорк к Иэну с Сарой, но сейчас в Коннектикуте открылся новый охотничий сезон, и все уик-энды они проводили в Кентукки, покупая лошадей для Сары. Элизабет радовалась, что не забеременела, и несколько раз писала об этом. В отличие от Кристел, которая, наоборот, надеялась, что это случится, но, принимая во внимание ситуацию, в которой они все трое оказались, Спенсер был рад, что ни та, ни другая не ждут от него ребенка.
Письма от Элизабет походили на газетные репортажи о ходе домашних дел. Кристел же вкладывала в свои письма всю душу, и это часто помогало ему не падать духом.
В июне у Элизабет состоялся выпускной вечер, на котором присутствовали ее родители. Конечно, она пригласила и его родителей. По тону ее письма Спенсер понял, что она испытывает невероятное облегчение от того, что учеба наконец-то закончилась. Это письмо он получил, когда их часть была в Пусане. Ему казалось, что они все погибнут от сырости и жары, когда он бок о бок со своими солдатами пробирался узкими тропами через бесконечные рисовые плантации. Война была ужасной, и Спенсеру часто казалось, что они на ней посторонние. Он помнил, что ему предстоит выдержать еще одну битву, когда он вернется домой. Это будет битва с Элизабет, если, конечно, к тому времени они еще будут женаты. Странно, что он пишет ей, ведь она даже не догадывается, о чем он теперь думает, не знает, что произошло между ним и Кристел, когда он был в Сан-Франциско.
Этим летом, когда Элизабет, как всегда, поехала отдыхать на озеро, Кристел решилась наконец ненадолго вернуться в долину. Она долго над этим думала и, зная, что Том на войне, решила отправиться туда. Ну чего ей бояться, только воспоминаний о боли и переживаниях, которые нахлынули на нее возле могил отца и брата. Ей казалось странным побывать там и не зайти домой, но встречаться с матерью или Бекки не хотелось. Она прожила несколько дней у Вебстеров и чувствовала себя так, как будто по-настоящему вернулась домой. Она целыми днями валялась на солнце и с наслаждением вдыхала так хорошо ей знакомые запахи родных мест. Она даже заставила себя один раз объехать ранчо и с грустью отметила, что оно выглядит заброшенным. Мужчин забрали в армию, и Бойд сказал ей, что мать нанимает мексиканцев, которые приходят каждый день, чтобы следить за виноградниками и пшеничными полями. Они с Бекки продали всю оставшуюся часть скота. А через некоторое время она получила письмо от Спенсера, где он написал, что Том убит при взятии Сеула. Прочитав об этом, Кристел почувствовала укол совести от того, что обрадовалась этому. Она бы никогда не смогла простить ему того, что теперь они могут продать ранчо. Больно думать об этом, но она ничего не может сделать. Оно ушло из ее жизни, принадлежит совершенно посторонним людям. Иногда ей казалось, что она вообще никогда не жила там.
На Рождество Бойд с Хироко наконец-то выбрались в Сан-Франциско и пришли послушать, как поет Кристел. Они оба выглядели очень хорошо и казались вполне счастливыми. Джейн они оставили в долине с женой мистера Петерсона – та очень просила их об этом. Девочке исполнилось три с половиной года, и на фотографиях, которые они ей показали, она была очень похожа на Хироко. Супругов потряс до глубины души вид Кристел. Она немного похудела, и это только подчеркивало ее замечательную фигуру. Она выучила несколько новых песен с танцами из популярных фильмов. Больше всего ей нравились «Американец в Париже» и «Рожденный вчера». Перл время от времени продолжала заниматься с ней вокалом и танцами. Но к тому времени Кристел уже намного перегнала свою подругу во всех отношениях. Она приносила Гарри немалый доход, и он хвастался ею перед друзьями. Он совсем не удивился, когда в ресторане появились два агента из Лос-Анджелеса и, оставив Кристел свои визитные карточки, попросили, чтобы она позвонила им, а если приедет в Голливуд, чтобы зашла к ним, – они помогут сделать кинопробы. Это случилось в конце февраля, и Кристел была сама не своя от волнения, когда показывала визитки Перл. Однако она решила, что не готова ехать в Голливуд. В глубине души она просто хотела, чтобы Спенсер нашел ее там же, где оставил. В следующем письме она написала ему о визите агентов, но оно дошло до него только через месяц, в марте, в то время как их часть находилась на тридцать восьмой параллели.
Он гадал, действительно ли она собирается в Голливуд. Это открывало перед ней новые возможности, но, с другой стороны, он надеялся, что она подождет его возвращения из Кореи. Он знал, что не должен удерживать ее, но боялся потерять. Конечно, она молода, красива и имеет полное право жить самостоятельной жизнью. Но вдруг в ее новой жизни не останется места для него? Однако все его страхи были совершенно напрасными. Единственный, кто ее интересовал, – это Спенсер, и она готова была ждать его всю жизнь.
Теперь его письма приходили гораздо реже. Она узнавала, что положение ухудшается, бесконечные попытки договориться о перемирии ни к чему не приводят, а лишь сопровождаются новыми жертвами и бесконечными разочарованиями. По тону его писем было заметно, что эта война все больше угнетает его. Так же как и всем, ему хотелось, чтобы она поскорее закончилась, но ей, казалось, не будет конца. Кристел поразилась, когда он написал ей, что Элизабет разрешили с ним свидание и она прилетела к нему в Токио. Он писал о ней, как о посторонней, но Кристел обожгла жгучая волна ревности. Почему она тоже не может приехать к нему в Токио? Она не видела его целую вечность, но продолжала терпеливо ждать, живя у миссис Кастанья и работая в ресторане у Гарри. В ее жизни нет другого мужчины. Только Спенсер. Ни один мужчина и в подметки ему не годится. Ей двадцать один год, она стала настоящей красавицей. Она любила Спенсера больше жизни. Единственное, что ее смущало, это то, что он женат. Перл не один раз пыталась познакомить ее с кем-нибудь, но тщетно. Кристел не интересовал никто. Посетители сходили по ней с ума, ее постоянно куда-нибудь приглашали. Но она никогда ни с кем никуда не ходила. Она принадлежала Спенсеру.
Кристел хорошела с каждым годом, и, наблюдая за ней в то лето, Гарри решил, что она красива, как никогда. Когда она пела, казалось, от нее исходит некое сияние, которое заставляло зал замирать. В ней появились нежность и мягкость, которые делали ее еще женственнее и прекраснее. Гарри думал, что, может быть, она все-таки с кем-нибудь говорила о своей интимной жизни, но он никогда не пытался спрашивать ее об этом.
* * *
Элизабет переехала в Вашингтон и начала работать. Ее включили в состав комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Она очень хорошо справлялась со своей престижной работой. В поле зрения комиссии попали несколько человек, работающих в Голливуде. Элизабет была просто в ярости, выслушав показания одной довольно известной писательницы-драматурга Лилиан Хельман. Она отказалась отвечать на вопросы комиссии, мотивируя это тем, что хоть сама и не коммунистка, но ее показания могут испортить жизнь людям, с которыми она вместе работает и которых любит. Вечером того же дня Элизабет очень долго разговаривала на эту тему с отцом писательницы. Все это она подробно изложила в своих письмах Спенсеру, не переставая восхищаться своей работой и политической деятельностью Маккарти. В ответном письме Спенсер интересовался здоровьем жены и ее родителей и изо всех сил старался обойти вопрос о ее работе. Он всей душой ненавидел то, чем она занималась. Она сама догадывалась, что он не одобрит ее, но искренне верила в полезность и необходимость своей работы. Ей не хотелось заниматься ничем другим, но она понимала – когда Спенсер вернется и снова окажется в конторе на Уолл-стрит, ей придется жить с ним. Она надеялась уговорить его переехать в Вашингтон. А пока, в конце 1952 года, она решила сменить квартиру. На свои личные деньги она купила дом в Джорджтауне на Энстрит и, переехав туда, оставила почти все вещи Спенсера нераспечатанными в металлических ящиках.
Этот красивый дом очень нравился ей. Рядом, на бульваре Висконсин, находились все самые лучшие магазины города. Когда у Элизабет оставалось время, они с матерью любили ходить по дорогим антикварным лавочкам. Той же зимой она прислала Спенсеру номер журнала «Люк», где поместили фотографии их нового дома. Прочитав статью, Спенсер поразился, не увидев ни на одной из фотографий ничего из своих вещей. Ему вдруг показалось, что после войны ему некуда будет вернуться, у него нет дома. Он даже не знал, где находится дом, и мог представить его себе только по фотографиям в журнале. И на этих фотографиях все выглядело таким чистым и аккуратным. И он будет любить Элизабет в этой аляповатой маленькой спальне, в которой она была сфотографирована? Нет, он мечтал о Кристел и о ее простенькой комнате, которую она снимала в доме миссис Кастанья. Мысли о том, что он будет делать, когда война закончится, доводили его чуть ли не до отчаяния. Были ли у него какие-нибудь обязательства перед Элизабет? Или перед самим собой? И что он в конце концов все-таки намерен делать?
Как всегда, Рождество Элизабет провела с родителями в Палм-Бич, а после опять прилетела в Токио на свидание с мужем. На этот раз ему было страшно встречаться с ней, но он напомнил себе, что как-никак она его жена. Когда они оказались в постели, ему стоило большого труда заставить себя дотронуться до нее. Она, казалось, ничего не заметила, потому что без умолку болтала о своей работе и о Джое Маккарти.
– Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь другом? – осторожно спросил он. Он выглядел уставшим и похудевшим, невыносимо было слушать о ее борьбе с воображаемыми коммунистами, которую они вели под руководством Маккарти. Она занималась обыкновенной работой следователя, но послушать – так она прямо верный ангел всемогущего Маккарти. Эти ее рассказы все больше раздражали его. Он прекрасно знал, что представляют собой настоящие коммунисты, и он уже давно устал воевать с ними. Он пробыл в Корее почти два года и хотел только одного – поскорее вернуться домой, но наступившее было перемирие опять прервалось, и Спенсеру казалось, что он обречен вечно торчать в этой чертовой Корее. А от жены так хотелось немного тепла и ласки. Но она не создана для этого, и теперь он видел это отчетливо. Казалось, она не обращает на него внимания, ее мысли заняты работой, друзьями и родителями. Как будто они совсем не женаты. Он ужасно сожалел, что на ее месте не Кристел.
Когда же он попытался заговорить о войне и о том, как он разочарован в ней, она резко оборвала его, как бы давая понять, что не желает слушать эти глупости:
– Ты и оглянуться не успеешь, как снова будешь в своей конторе на Уолл-стрит.
Сначала он ничего не ответил, но чуть позже решил высказать свое мнение хотя бы для того, чтобы прощупать почву:
– Не думаю, что вернусь туда.
Она, довольная, кивнула. Это очень хорошо вписывалось в ее планы. Прежде всего его надо уговорить переехать в Вашингтон. Ей там нравилось.
– Ты знаешь, в Вашингтоне много хороших юридических фирм. Тебе наверняка там понравится, Спенсер.
– Прежде всего я хотел бы пересмотреть всю свою жизнь. – Он очень серьезно посмотрел на нее и на какую-то секунду уже почти решился сказать ей о Кристел. Этот обман должен когда-нибудь кончиться, он уже устал от него. Но, подумав, решил, что сейчас еще не время. Вместо этого он предложил жене погулять по улицам Токио, а заодно насладиться той роскошью, которая была к услугам постояльцев отеля «Империал».
Большинство военных встречались со своими родными на озере Бива, но отец Элизабет добился для Спенсера специального разрешения и заранее заказал им номер в гостинице. Он хотел, чтобы их свидание было на высшем уровне. Элизабет никогда не упускала случая обратить внимание Спенсера на то, как великодушен ее отец. Она не уставала рассказывать, что отец купил для их нового дома прекрасные старинные вещи: маленький французский канделябр и персидский ковер. Спенсера тошнило от этих разговоров. Он чувствовал себя последним обманщиком, притворяясь, что ему это все приятно и интересно и он очень благодарен тестю. Теперь он понял, что может стать навсегда зависимым от этой семейки. Его унижало, что у него нет ни таких денег, ни такой власти, как у них. Для Элизабет и ее родителей и то и другое имело очень большое значение. А у Спенсера не было ни малейшего желания стремиться к этому. Он хотел жить своей собственной жизнью, среди людей, которые бы его уважали. Но он не мог сейчас заводить разговор на эту тему, когда через несколько дней ему придется вернуться на войну в Корею. То, о чем она говорила, казалось ему совершенно не важным. Он видел, как убивают женщин и детей, он сам плакал над мертвыми младенцами, которых они находили на обочинах и хоронили. Он уже очень долго жил среди разбившихся надежд и несбывшихся грез. Но когда он пытался объяснить ей это, она не хотела его слушать или пропускала все мимо ушей. Она думала только о себе и абсолютно не желала слушать его рассказы о тех ужасах, которые ему пришлось пережить за эти два года. И в конце концов он начал жалеть о том, что вообще приехал на свидание с ней. Спенсер решил, что впредь не согласится больше на встречу. Он лучше встретится с ней в Штатах. Здесь же заводить разговор не к месту и, как ни странно, слишком тяжело.
Он вернулся на фронт в еще более угнетенном состоянии, чем до своего свидания с женой. Ему не хотелось ни с кем общаться. Эта страна и никчемность его пребывания в ней вызывали в нем ненависть и отвращение. Сначала он попытался написать обо всем Кристел, но, перечитывая письма, каждый раз решал не посылать их. Ему казалось, что все его слова трусливы и ничтожны. Вот почему она перестала получать письма. Время от времени он присылал ей коротенькие послания, где писал, что все еще жив, и в конце честно добавлял, что все еще любит ее. Он не мог ни с кем общаться, даже на бумаге, даже с Кристел. Он не мог описать, как невероятно устал, как страдает от дизентерии, как ненавидит царящую вокруг смерть и переживает, когда каждый день теряет кого-нибудь из друзей. В конце концов это все так измучило его, что он вообще перестал всем писать.
Когда это случилось, судья Барклай, имевший связи в воинских кругах, послал запрос. Ему ответили, что Спенсер Хилл жив и делает все, чтобы выиграть войну. Но у Кристел не было никаких связей, и она не могла ничего узнать про него. Он просто перестал писать, и она сначала подумала, что он убит. Но, проверив казуальные списки, не нашла его имени ни среди убитых, ни среди раненых, ни среди пропавших без вести. Значит, он жив и просто перестал ей писать. Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы окончательно убедиться в том, что Спенсер Хилл не погиб и его письма не теряются по дороге, просто он решил больше не посылать их. Она поняла – их любви пришел конец. Поначалу не верилось, что все кончено. Она ждала его любви многие годы, но он забыл ее, встретившись с женой, решил сохранить брак. Но он мог бы по крайней мере написать ей об этом, хотя бы черкнуть несколько строк, вместо того чтобы просто взять и замолчать. Кристел очень страдала, но потом, приняв решение, просто похоронила его для себя. Она уверила себя, что он действительно умер, и на какое-то время ей стало немного легче. Она даже взяла двухнедельный отпуск и уехала в Мендочино. К моменту возвращения в Сан-Франциско она твердо знала, что независимо от того, появится в ее жизни Спенсер или нет, она должна начинать карьеру.
Она позвонила агентам, тем самым, которые подходили к ней в ресторане, и после недолгого разговора согласилась приехать в Голливуд для прослушивания.
В первый вечер, выйдя из отпуска, она сказала об этом Гарри. Он слегка удивился. Этот мудрый человек всегда знал, что рано или поздно кто-нибудь обязательно обратит на нее внимание, у нее появится шанс, о котором она так мечтала и ждала всю жизнь. Сейчас наступил момент, когда ей нечего больше ждать, – она решила испытать судьбу.
– Что это за парни? – Гарри хотел знать все. За эти . годы он привык обращаться с ней, как с дочерью, осаживая пьяных посетителей и гоняя слишком назойливых клиентов, которые постоянно докучали ей своими приставаниями. – Ты что-нибудь о них знаешь?
– Только то, что они агенты из Лос-Анджелеса, – честно призналась она. Работа в ресторане не изменила ее, она была все так же наивна.
– Тогда я считаю, что Перл должна поехать с тобой. Если ничего не получится, вы вместе вернетесь назад. Поверь, не сегодня-завтра у тебя будет тысяча шансов, и я хочу, чтобы ты выбрала самый лучший.
– Да, сэр. – Она улыбнулась ему совсем по-детски. Ее ужасно обрадовало, что Перл поедет с ней. Предстоящая поездка пугала ее, но теперь она точно знала, что пора менять жизнь. Уже несколько лет окружающие твердили ей, что в один прекрасный день она станет знаменитой, все: Бойд, Гарри, Спенсер, Перл... И теперь она сама решила попробовать свои силы.
Перед ее отъездом Гарри устроил прощальный ужин. Он дал им с Перл денег, чтобы они могли остановиться в приличной гостинице, а Кристел потратила почти все свои сбережения, обновляя гардероб. Нелегко было расстаться с Гарри. Ей казалось, что она уезжает из родного дома. Здесь у нее оставались друзья, и с ними она чувствовала себя в безопасности. Теперь придется вступить в совершенно незнакомый мир, чтобы испытать судьбу. Не мечтай она об этом всю жизнь, вряд ли решилась бы сейчас уехать.
Расставаться с миссис Кастанья тоже было тяжело. Кристел оставила у нее свои вещи, но комнату освободила. Старая женщина прослезилась и налила девушке стакан чинчерри. Кристел жалко было уезжать от своей старушки хозяйки. Она пообещала написать ей из Голливуда и рассказать, каких актеров она там увидит.
