Текст книги "Возраст любви"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Когда Аманда успокоилась и перестала плакать, Джен помогла ей привести себя в порядок. Они сидели рядышком на диване и вспоминали Мэттью, когда дверь кабинета открылась и вошел Пол.
Он сказал, что Луиза уехала домой, что она сама была очень расстроена и решила не прощаться, чтобы не расстраивать мать и сестру еще больше. Потом Пол намекнул Джен, что им тоже пора ехать, так как его еще ждет дома работа.
Джен не хотелось оставлять мать в таком состоянии, но было уже поздно, и она знала, что рано или поздно им все равно придется уехать. А может, так было даже лучше. Аманда должна была привыкать к тому, что отныне ей придется решать большинство проблем самой.
В присутствии зятя Аманда старалась держаться, но прощание все равно вышло долгим и мучительным. Когда Джен и Пол уезжали, она вышла проводить их, но в ее высокой и тонкой фигуре, по‑прежнему затянутой в траурное черное платье, было что‑то до того трогательное и жалкое, что Джен разрыдалась, едва только их машина выехала за ворота.
– Боже мой, Пол! Она же просто погибнет без папы!.. – безутешно всхлипывала Джен, вспоминая отца, которого она никогда больше не увидит; мать, которая осталась одна в пустом и холодном доме; сестру, которая ее ненавидела; и даже ребенка, своего будущего ребенка, который, как она боялась, никогда не родится. Пол взял ее за руку.
– Вот увидишь, пройдет совсем немного времени, и Аманда придет в себя, – сказал он. – Все будет нормально. Ведь твоя мать еще молода, да и выглядит так, что ей могут позавидовать многие двадцатилетние девчонки. Да через полгода половина мужчин Лос‑Анджелеса будет распевать серенады у нее под балконом и умолять о свидании! Может быть, она даже решит вернуться в кино, – в конце концов, наша Аманда не какой‑нибудь новичок, которому надо начинать с чистого листа. У нее есть опыт и репутация звезды, а в киномире это значит очень много.
– Она никогда не вернется в кино, даже если бы хотела, – срывающимся голосом возразила Джен. – Папа всегда был против того, чтобы мама снималась в кино, и она не нарушит его воли даже теперь, когда он… когда его нет. Он хотел, чтобы мама принадлежала ему одному, и она пошла на это, потому что любила его.
«Если это правда, – подумал Пол, – то Мэттью Кингстон был самым большим эгоистом на свете». Вслух он, однако, этого не сказал, потому что знал – Джен прибьет его на месте. Она и так была на взводе.
– И потом, – продолжала Джен, пылая праведным гневом, – как у тебя только язык повернулся сказать, что мама начнет с кем‑то встречаться?! Это… это отвратительно!
– В этом нет ничего отвратительного, подлого или бесчестного, – твердо возразил Пол. – Это жизнь, реальная жизнь. Подумай сама, Джен: Аманде – пятьдесят. Всего пятьдесят! Да, твой отец умер, но ведь она‑то жива! Неужели тебе хочется, чтобы твоя мать оставалась одна до конца своих дней? Господи, у нее впереди еще целая жизнь, ведь кто знает свой срок? Разве ты хочешь, чтобы твоя мать похоронила себя заживо?
Он сказал это с легкой улыбкой, которая взбесила Джен еще больше, чем сами слова.
– Жить – это не значит встречаться с кем попало. Моя мать, Пол, это не твой отец, и, пожалуйста, не надо их сравнивать. Мама вышла замуж за папу по любви, они прожили вместе двадцать пять лет и были счастливы.
– Тогда, – заупрямился Пол, – она скорее всего снова захочет выйти замуж, чтобы прожить счастливо те два или три десятка лет, которые ей предстоит прожить. С ее стороны было бы просто преступлением запереться в четырех стенах.
– Я просто не верю, что это говоришь ты! – задыхаясь от ярости, проговорила Джен и вырвала у него руку. – Ты что, действительно считаешь, что моя мать будет встречаться с мужчинами после… после того, как… Да ты просто больной! Псих!! Извращенец!!! У тебя нет ни малейшего понятия о порядочности, никакого уважения к памяти моего отца! Кроме того, ты просто не знаешь мою мать.
– Возможно, я действительно ее не знаю, – миролюбиво согласился Пол. – Зато я знаю людей.
Но Джен, сердито отвернувшись от него, стала смотреть в окно. Слова Пола оскорбили ее до глубины души, и весь остаток пути до дома они больше не разговаривали. Джен готова была присягнуть на Библии… нет, на стопке из десяти Библий, что Аманда останется верна памяти Мэттью до конца своих дней.
Глава 2
В июне, через полгода после смерти Мэтта, Джен и Луиза поехали с Амандой в Санта‑Барбару. Пол был в Нью‑Йорке, где ему предстояли важные переговоры о съемках нового фильма, а муж Луизы Джерри находился в Денвере на ежегодной конференции юристов. Таким образом это была идеальная возможность провести несколько дней втроем, однако не успели они разместиться в отеле, как сестры поняли, что их мать еще не оправилась от постигшего ее горя. Она продолжала носить только черные или закрытые серые платья, прикрывала волосы шляпкой или косынкой и совсем не пользовалась косметикой. Каждый раз, когда Джен или Луиза спрашивали, как она себя чувствует, Аманда начинала плакать, и встревоженные столь бурной реакцией сестры даже заключили временное перемирие, стараясь сделать хоть что‑то, чтобы матери стало лучше, но никакого особенного успеха не достигли. С каждым днем Аманда все больше погружалась в пучину отчаяния, а ее безразличие к окружающему было пугающим.
Ранним воскресным утром, пока Аманда еще спала, сестры спустились в ресторан отеля, чтобы позавтракать и обсудить создавшееся положение.
– По‑моему, у мамы настоящая депрессия, – заявила Луиза, жуя ломтик черничного кекса. – Ее надо уговорить сходить к врачу. Может быть, он пропишет ей курс прозака или валиума. Ей бы стоило показаться психоаналитику. Говорят, они делают настоящие чудеса – только нужен хороший аналитик, а не шарлатан.
Джен в ответ только покачала головой:
– Боюсь, это не принесет маме никакой пользы. Я считаю, что ей нужно чаще выходить и встречаться с подругами. На прошлой неделе я случайно встретила миссис Оберман, и она сказала, что не видела маму с того самого дня, как умер отец. А ведь с тех пор прошло уже почти полгода. Не может же мама просто сидеть у себя в доме и плакать. Нам необходимо придумать ей занятие, которое отвлекло бы маму от…
– А ты не подумала о том, что маме, возможно, вовсе не нужно, чтобы что‑то отвлекало ее от этих мыслей и переживаний? – ответила Луиза, глядя прямо в глаза сестре и в который уже раз гадая, есть ли у них что‑то общее, или они совсем разные люди. – Ты же знаешь, что отец наверняка хотел бы именно этого – чтобы мама сидела в четырех стенах и плакала. Я просто уверена, что, если бы он был заранее осведомлен о дне и часе своей смерти, он оставил бы на этот счет специальное распоряжение. Или завещал бы похоронить маму вместе с собой.
– Прекрати сейчас же говорить гадости о папе! – вспыхнула Джен. – Ты не хуже меня знаешь, что он хотел видеть маму счастливой и терпеть не мог, когда ее что‑то огорчало.
– Или, иными словами, он терпеть не мог, когда у мамы появлялась своя собственная жизнь. Он хотел только одного: чтобы Аманда растила нас, следила за нашими успехами в школе, в балетном классе или играла в бридж с женами его деловых партнеров. Я уверена, что подсознательно отец очень хотел, чтобы, когда он умрет, мама была бы несчастна. И, надо сказать, он своего добился. В общем, ей просто необходимо срочно показаться психоаналитику, иначе я просто не знаю, что будет, – закончила Луиза резко.
– Почему бы нам не устроить ей что‑то вроде каникул и не свозить ее куда‑нибудь на курорт? Перемена обстановки может подействовать на нее так же, как и сеансы психоанализа, – предложила Джен, которой ничего не стоило уйти из галереи, где она работала, но Луиза не могла себе представить, на кого она оставит детей.
– Может, лучше в сентябре, когда они снова пойдут в школу? – спросила она. – Тогда мы могли бы свозить маму в Париж, в Рим, в Венецию…
– Хорошо, – сразу согласилась Джен, которой было, в общем, все равно, но, когда они предложили Аманде этот вариант, она только покачала головой.
– Я не могу уехать сейчас, – твердо сказала она. – Мне нужно еще многое сделать… Вы же знаете, что незадолго до смерти Мэтт задумал привести в порядок наш особняк, но не успел… Я должна довести это дело до конца – хотя бы для того, чтобы оно не тяготило меня. Кроме того, через месяц надо будет официально оформлять все бумаги на наследство. Короче, сейчас ни о какой поездке не может быть и речи.
Но все трое знали, что это обычная отговорка. Аманда упорно не хотела возвращаться в мир, потому что в нем не было Мэтта.
– Пусть этим займутся юристы, мама, – предложила практичная Луиза. – Такие вещи лучше делать через адвокатскую контору. Собственно говоря, иного способа просто не существует, а от того, будешь ты в это время в Лос‑Анджелесе или в Париже, ровным счетом ничего не изменится. А уехать тебе будет только полезно. Ты отдохнешь, наберешься сил…
Аманда на некоторое время задумалась, потом снова покачала головой, и на глазах у нее показались слезы.
– Я не хочу никуда ехать, не хочу отдыхать, – сказала она откровенно. – Я буду чувствовать себя виноватой перед ним…
– Виноватой? Да в чем ты можешь быть виновата? В том, что потратишь немного денег? Но ведь Мэтт зарабатывал их для тебя, а не ради собственного удовольствия. К тому же путешествие в Париж обойдется не так уж дорого, и ты вполне можешь себе это позволить…
На самом деле Аманда могла позволить себе не одно, а десять путешествий, и не в Париж, а вокруг всего света – дело тут было не в деньгах. Дело было в том, что она просто не хотела никуда ехать.
– Я… Мне кажется, что я не имею права ехать куда‑нибудь без него. Мы всегда и везде ездили вместе, а теперь… Развлекаться, жить в свое удовольствие, когда его нет рядом, – это не для меня. Это будет… эгоистично и нечестно по отношению к нему, к его памяти!
Тут Аманда снова заплакала, но дочери продолжали внимательно смотреть на нее, словно ожидая, что она еще скажет.
– Почему… Почему судьба так несправедливо обошлась со мной? – всхлипнула Аманда. – Почему он умер, а я нет? Это несправедливо, несправедливо!..
Аманда даже ногой топнула, а Луиза и Джен переглянулись в тревоге. Мать впервые говорила с ними о том, что она на самом деле чувствовала. Это был комплекс вины, который часто поражает пережившего супруга или родителей, потерявших своих детей. С этим мало что можно было поделать, однако и Джен, и Луиза хорошо знали, чем чревато подобное состояние.
– Так уж получилось, мам, – негромко сказала Джен. – Так вышло, и ничего тут не поделаешь. В этом никто не виноват – ни ты, ни он, и никакой другой человек. Раз уж судьба так распорядилась, тебе нужно смириться и жить дальше. Жить для себя… для нас, для внуков. Подумай об этом, мама. Если не хочешь в Париж, давай съездим на пару недель в Нью‑Йорк, в Майами, в Сан‑Франциско, наконец… Куда угодно, лишь бы не сидеть на одном месте. Вот увидишь, ты вернешься совсем другим человеком! Я уверена, что папа сказал бы тебе то же самое, если бы мог. Нельзя отказываться от жизни, пока живешь, – это неправильно.
Но Аманда ничего не сказала и только покачала головой. Сестры еще несколько раз пытались поговорить с ней на эту же тему, но у них так ничего и не вышло. Аманда была еще не готова к тому, чтобы вернуться к нормальной жизни. Скорбь ее оставалась слишком глубока, а рана слишком свежа, чтобы она могла думать о чем‑то, кроме своей потери. Мысль о том, чтобы по‑прежнему находить в жизни удовольствие, казалась ей кощунственной.
С тем они и вернулись в Лос‑Анджелес.
– Как мама? – спросил Пол, прилетевший из Нью‑Йорка вечером того же дня. – Как у нее дела? Лучше?
– Хуже, – печально ответила Джен, которая встретила мужа в аэропорту, чтобы отвезти домой. – Откровенно говоря, она совсем расклеилась. Луиза считает, что ей нужно начать принимать прозак, а я… я просто не знаю. У меня такое ощущение, что она твердо решила как можно скорее отправиться вслед за папой.
– Не исключено, что именно этого он и хотел бы, – заметил Пол. – И Аманда это знает.
Они с Джен уже несколько раз ссорились из‑за этого, однако Пол продолжал держаться мнения, что Мэттью Кингстон был слишком эгоистичен. И Джен, хотя и не признавала этого открыто, начинала понемногу склоняться к мысли, что влияние ее отца на Аманду было, пожалуй, слишком велико.
– Ты говоришь совсем как моя сестра, – все же огрызнулась она. – Знаешь, я хочу спросить тебя кое о чем…
Она на мгновение отвлеклась от дороги, чтобы посмотреть на него, и Пол улыбнулся в ответ. За время своего пребывания в Нью‑Йорке он успел соскучиться по жене и был искренне рад видеть ее.
– Спрашивай, – кивнул он. – Впрочем, я, кажется, уже догадался… Ты хочешь, чтобы я свел Аманду с моим отцом? Нет проблем, дорогая, я все устрою. Джек не будет против, вот увидишь!
Это была настолько дикая идея, что Джен даже не рассердилась. Губы ее дрогнули в улыбке, но взгляд остался серьезным, и Пол понял, что она хочет спросить его о чем‑то действительно важном.
– Откровенно говоря, – начала Джен, тщательно подбирая слова, – у меня на уме было кое‑что другое…
Она ненадолго замолчала, словно в нерешительности. Джен действительно не знала, как сказать мужу о том, что она задумала, однако ей очень хотелось знать его мнение.
– Выкладывай, Джен, что там у тебя.
– Я хочу, чтобы мы с тобой вместе сходили к врачу, к самому лучшему специалисту… В последний раз мы с тобой говорили об этом полгода назад, но за это время… ничего так и не произошло. Я очень волнуюсь, Пол…
В глазах ее появилось умоляющее выражение, но Пол только раздраженно дернул плечом.
– Опять ты за свое! – в сердцах воскликнул он. – Ну почему ты никак не можешь успокоиться и взглянуть на вещи здраво? Я же сказал тебе, что все будет в порядке. В последние полгода я работал над самым большим контрактом в моей жизни, а для тебя, похоже, все это не имеет значения, ты только и думаешь что о ребенке. Да в том, что, как ты выражаешься, «ничего не случилось», нет ничего странного. Меня и дома‑то почти не было – я то сидел в Нью‑Йорке, то мотался по всей стране. Как после этого ты можешь утверждать, что у нас есть какие‑то проблемы? Это звучит по меньшей мере глупо!
Джен нахмурилась. Она поняла, что он просто не хочет никуда с ней идти, очевидно, не сомневаясь, что с ним‑то все в порядке. Каждый раз, когда она заводила разговор на эту тему, Пол изобретал все новые и новые причины и предлоги, чтобы отложить решение этого вопроса на будущее. Но ведь они действительно старались, старались изо всех сил, и Пол, кажется, начинал понимать, что что‑то неладно, хотя открыто признаться в этом ему еще не хватало мужества.
– Я просто хочу знать, в чем дело, – решительно заявила Джен. – Я должна быть уверена, что с нами… со мной все в порядке. Если же я больна, то пусть врач скажет мне, что это за болезнь, чтобы я могла начать лечиться. Вот и все, чего я прошу, Пол! Разве это так много?
Ее глаза наполнились слезами, и Пол вздохнул.
– Тогда почему ты до сих пор не обратилась к врачу? – спросил он. – Сходи в клинику – пусть у тебя возьмут все анализы и назначат комплексное обследование. Но, уверяю тебя, Джен: прежде чем эта бодяга закончится, ты успеешь забеременеть.
Увы, Джен больше так не думала. Они впервые задумались о ребенке полтора года назад, но за это время так ничего и не произошло. Даже гинеколог, к которому Джен постоянно ходила, начал тревожиться и несколько раз заводил разговор о более тщательном обследовании. Пол пока не знал, что примерно месяц назад она наконец‑то отважилась обратиться к крупному специалисту по женским болезням. Джен сдала все анализы и даже два дня лежала в клинике, пока ей проводили какой‑то сложный гормональный тест, однако это исследование так и не выявило никакой патологии. Джен была здорова, а значит, на этот раз Пол обязательно должен был пойти с ней.
– Если я схожу к врачу и он не найдет у меня никаких проблем, ты пойдешь?
– Может быть… Посмотрим, – ответил Пол и поспешно включил радио – чуть громче, чем было необходимо. Это был его обычный ответ, и Джен догадалась, что он и не собирается. Значит, все безнадежно, подумала она. У нее не будет никакого ребенка, пока Пол не изменит своего отношения к этому вопросу.
К августу она прошла еще одно столь же серьезное исследование у другого врача, который, не найдя никаких отклонений, сказал ей, что все дело либо в несовместимости ее яйцеклеток со сперматозоидами мужа, либо в самом Поле. Но когда Джен попыталась поговорить с ним, он пришел в ярость. Он заявил ей, что с ним все в порядке и что он не потерпит, чтобы Джен на него «давила». Для него это было не самое легкое время: подписание контракта на съемку фильма, на который Пол возлагал такие большие надежды, все откладывалось и откладывалось, и он как угорелый носился со студии на студию, однако, по мнению Джен, это не давало ему права кричать на нее. Пол в ответ заявил, что от секса по ее дурацкому расписанию его уже тошнит, и они крупно поссорились.
Правда, примирение произошло довольно быстро, однако Джен уже поняла, что ее спокойной жизни пришел конец. И действительно, когда через две недели она обнаружила, что никакой беременности у нее нет, с ней случилась самая настоящая истерика.
– Слушай, забудь на время о своей навязчивой идее, ладно? – кричал Пол как‑то вечером, когда Джен хотела заняться любовью только потому, что день был максимально благоприятным для зачатия. В ответ на ее упреки он, громко хлопнув дверью, выскочил из дома и уехал к отцу, где основательно напился.
У Джека как раз в это время появилась новая любовница – актриса, о которой критики дружно заговорили примерно месяц назад, и их фотографии появлялись в газетах чуть ли не ежедневно. Джек по‑прежнему мечтал, чтобы сын стал его партнером в торговом бизнесе, но Пол об этом и слышать не хотел. Его бесило, что все от него чего‑то хотят, и в результате он чуть не поругался и с отцом.
Аманда по‑прежнему пребывала в депрессии. В сентябре Джен и Луиза снова попытались уговорить мать отправиться в путешествие, но все было напрасно – Аманда наотрез отказалась куда‑либо уезжать и развлекаться. Между тем ее состояние внушало сестрам серьезные опасения. За лето Аманда потеряла почти четырнадцать фунтов и выглядела изможденной, но ее это как будто вовсе не волновало. Она думала и говорила только о своем покойном муже. Даже на дочерей Аманда почти не обращала внимания, словно душой она уже отправилась в тот мир, где ждал ее Мэттью.
И в конце года она пребывала все в том же состоянии, и сестры по‑настоящему заволновались.
– Нужно срочно что‑то делать, – сказала однажды Джен в телефонном разговоре с Луизой, состоявшемся недели через две после Дня благодарения. Сам праздник прошел просто ужасно. За столом Аманда не съела ни кусочка и все время плакала. Даже дети Луизы, которых по случаю праздника привезли в особняк в Бель‑Эйр, смотрели на бабушку с испугом и ни за что не хотели ее целовать, когда настала пора прощания.
– Я больше не могу этого выносить, Лу. Это какой‑то кошмар! – сказала Джен с отчаянием в голосе.
– А может, нам просто оставить ее в покое? – бесстрастным голосом предложила Луиза. – Раз она хочет весь остаток жизни проливать слезы по папочке, почему мы должны ей мешать? Кто мы, в конце концов, такие, чтобы решать, что для нее лучше, а что хуже?
– Мы ее дети, – напомнила Джен сердито. – Лично я не собираюсь спокойно смотреть, как мама медленно убивает себя. Ты сама видела, какой она стала – в гроб краше кладут! Нет, я считаю, что она должна взять себя в руки. Надо ее как‑то уговорить…
– Вот ты и придумывай, как ее уговорить. Меня она все равно не станет слушать. Ты ходила у нее в любимицах, так что к тебе она, может быть, и прислушается. И все равно я считаю, что наша мать имеет право сама решать, как ей жить, так что на твоем месте я не стала бы подмешивать ей таблетки в томатный сок. Так ты ничего не добьешься.
– Послушай, Лу, разве ты не видишь, мама уже стоит одной ногой в могиле! – возмутилась Джен. – Неужели тебе все равно, что с ней будет? Это же очевидно – она сдалась, сломалась. Да, мама жива, но у меня такое ощущение, что она умерла вместе с папой.
– Лучше бы она умерла вместе с папой, – зло бросила Луиза и надолго замолчала. – Я не знаю, что тебе сказать, Джен, – выдавила она наконец. – В конце концов, наша мать взрослая женщина, а я не психиатр. И, откровенно говоря, меня начинает мутить, когда я вижу, как она жалеет себя. Ведь она плачет не по отцу, а по своей загубленной жизни. Мне не хочется ни видеть, ни слышать ее, пока она такая, а другой она, наверное, уже не может быть. Ей нравится та роль – жалкая роль, надо сказать, – которую она сейчас играет. Неужели ты сама не видишь, что наша мать считает себя виноватой в том, что отец умер, а она – нет. И она наслаждается этим! По‑моему, это просто омерзительно, но мешать ей я не собираюсь. Быть может, она по‑своему счастлива.
– И все равно я не допущу, чтобы мама свела себя в могилу, – упрямо повторила Джен.
– Ты все равно не сможешь заставить ее снова повернуться лицом к жизни, потому что жизнь – это удовольствие, которое ей больше не с кем разделить. Она должна сама захотеть этого, но вряд ли это случится. Пойми это наконец! Впервые за последние двадцать пять лет наша мать получила возможность самой выбирать тот образ жизни, который ей больше по вкусу. Разве это само по себе не счастье? Ну что делать, если рядом с ней больше нет Мэтта, который все решал за нее и указывал, что делать, а что – нет.
– Ты говоришь так, как будто он был настоящим чудовищем, – заметила Джен, которой больно резануло слух, когда Луиза назвала отца по имени.
– Он и был им. По крайней мере в отношении матери и меня, – отрезала Луиза.
И, как всегда, сестры так и не смогли ни до чего договориться. Слава богу, в этот раз они сумели не поссориться, и Джен, повесив трубку, подумала, что в словах Луизы был свой резон. И все‑таки она не могла смириться с тем, что никакой надежды нет. Больше того, Джен была совершенно уверена, что сумела бы что‑нибудь придумать, если бы собственные проблемы не отнимали у нее столько сил.
Примерно за две недели до Рождества Джен и Пол получили от Джека приглашение на праздничную вечеринку.
«У Джулии». Джен совсем не хотелось идти, тем более что их с Полом отношения оставались довольно напряженными. Он упорно отказывался идти к врачу и даже дважды порвал прилежно вычерченный ею график «перспективных» дней. Кроме того, Джен была слишком обеспокоена состоянием матери, однако Пол заявил, что, если они не придут, Джек ужасно обидится.
– Почему бы тебе не поехать туда одному? – спросила Джен утром того дня, на который была назначена вечеринка. Она была совсем не в том настроении, чтобы развлекаться, к тому же ей немного нездоровилось. – Я обещала маме, что заеду к ней во второй половине дня, – добавила она на всякий случай. – Неизвестно, сколько мне придется там пробыть – мама чувствует себя все хуже и хуже, и я не могу просто так бросить ее и отправиться развлекаться.
Аманда действительно все ощутимее сползала в какую‑то бездонную яму. Физически она была вполне здорова – только похудела еще больше, однако ее духовный мир предельно сузился. Из всех эмоций и чувств Аманда способна была испытывать одну лишь скорбь – глубокую и безысходную. Смотреть на нее Джен было мучительно больно, но как это изменить, она так и не придумала.
– Почему бы нам не взять Аманду с собой? – небрежным тоном предложил Пол, и Джен посмотрела на него с крайним раздражением.
– Ты что – никогда не слушаешь, что я тебе говорю? – спросила она. – Я уже целый год твержу, что мама никуда не выходит, что она подавлена, расстроена, что она похудела как… как… Как я не знаю кто! Целыми днями она сидит в гостиной или в кабинете и ждет смерти, а ты предлагаешь вытащить ее на вечеринку! Да еще на такую, какие бывают у твоего отца. Мама и раньше не танцевала, а теперь и подавно. Ты просто спятил, Пол!
– Но, может быть, именно это ей и надо, – огрызнулся Пол, торопливо собирая в папку бумаги, – он как раз собирался на работу. – По крайней мере спросить‑то у нее ты можешь? Или нет?
Джен захотелось швырнуть в него чем‑нибудь тяжелым. Он не понимал – не хотел понимать, – насколько серьезным было состояние Аманды.
– Ты не знаешь мою маму, Пол!
– Просто спроси ее, Джен, а уж там пусть она сама решает.
– Скорее она разденется догола и пробежит из конца в конец по улицам Бель‑Эйр, чем пойдет на эту вечеринку.
– Это, по крайней мере, доставит удовольствие соседям, – хмыкнул Пол.
Несмотря на угнетенное состояние и пугающую худобу, Аманда Кингстон все еще оставалась очень привлекательной женщиной. Пол даже хотел попытать счастья и пригласить ее сыграть заглавную роль в своем следующем фильме, но боялся, что тогда Джен вовсе смешает его с грязью. Пол заранее представлял, как она округлит глаза, наберет в грудь воздуха и пойдет, и пойдет…
– Хотя бы передай ей, что мой отец был бы очень рад, если бы она пришла. Появление твоей матери придаст его салону респектабельности, – сказал он, целуя Джен на прощание.
Но Джен не ответила на его поцелуй. Она злилась на Пола за то, что он упорно не хотел показаться врачу и проконсультироваться с ним насчет причины, почему их брак, столь благополучный во всех отношениях, оставался бесплодным. Мысль о том, что у них, возможно, никогда не будет детей, приходила к Джен все чаще и чаще, хотя она изо всех сил сопротивлялась ей. Как и Аманда, Джен бóльшую часть времени пребывала в подавленном настроении – просто ей удавалось не показывать этого. На самом же деле временами ей бывало очень плохо – так плохо, что она впадала в самое настоящее отчаяние.
Когда после обеда Джен приехала к матери, у нее чуть сердце не разорвалось от жалости. Аманда выглядела ужасно. Казалось, ей больше не€ для чего жить, и – самое главное – она действительно чувствовала себя так, словно ее жизнь кончена. Ничто ее не интересовало, ничто не трогало. Напрасно Джен упрашивала, умоляла, соблазняла и даже грозила. В ответ на ее слова, что если она не возьмет себя в руки, то они с Луизой переедут к ней и начнут насильно кормить ее и выводить на прогулки, Аманда только устало вздохнула.
– У вас, девочки, должны быть другие дела. Незачем вам тратить свое время на то, чтобы ухаживать за старухой, – сказала она. – Кстати, как там новый фильм Пола?
Каждый раз, когда речь заходила о ней, Аманда старалась перевести разговор на другое, однако сегодня Джен была не расположена беседовать ни о Поле, ни о чем‑либо еще. Но, что бы она ни говорила, как бы ни убеждала мать в том, что дальше так продолжаться не может, Аманда только качала головой, и в конце концов Джен основательно разозлилась. Она так и заявила матери, чувствуя, что еще немного, и она попросту взорвется.
– Знаешь, мама, иногда мне просто хочется разбить что‑нибудь о твою глупую голову, – сказала она в сердцах. – Посуди сама: у тебя есть все для счастливой и спокойной жизни: деньги, отличный дом, дочери, которые тебя любят… А ты, вместо того чтобы радоваться, только сидишь и льешь слезы, жалея себя и папу. Можешь ты хоть раз подумать не о себе, а о ком‑нибудь другом? Неужели ты ни капельки не любишь нас? Неужели тебе все равно, что мы из‑за тебя с ума сходим? Я, например, уже давно не могу думать ни о чем другом, кроме того, что ты находишься на грани и сама загоняешь себя в могилу. Об этом и еще о том, что у меня, наверное, никогда не будет детей…
Тут она неожиданно разрыдалась, да так горько, что Аманда, позабыв о своих несчастьях, бросилась к дочери и заключила ее в объятия. Одно это искупало ту боль и беспокойство, которые она причинила дочерям, и Джен с благодарностью прижалась к матери. Через некоторое время они плакали уже обе.
– Прости меня, Джен, – прошептала Аманда. – Прости меня за все. Я вела себя как последняя эгоистка. Ты заставила меня понять это, и я сожалею…
Джен оторвала мокрое от слез лицо от плеча матери и посмотрела ей в глаза. Да, пусть невольно, но ей все‑таки удалось найти подходящие слова, которые помогли Аманде опомниться. Казалось, она даже порозовела.
– Я так боялась, мама, – призналась Джен, громко шмыгая носом. – Ведь ты даже перестала пользоваться косметикой, перестала одеваться, как раньше. А погляди на свои волосы! Они выглядят просто ужасно!..
Впервые за много месяцев Джен была откровенна с матерью, но эта откровенность далась ей удивительно легко. И, как ни странно, Аманда вовсе не обиделась на ее слова. Напротив, она даже улыбнулась и, повернувшись к зеркалу, окинула себя критическим взглядом.
То, что она увидела, ей вовсе не понравилось. Женщину, которая отражалась в зеркале, все еще можно было назвать красивой, но выглядела она высохшей, печальной и неухоженной. И это было неудивительно, поскольку на протяжении вот уже почти целого года Аманда почти не обращала внимания на то, что с ней происходит.
Джен тоже посмотрела на мать в зеркало и неожиданно решила попробовать на ней прием Пола.
– Давай сходим сегодня вечером на вечеринку в салон отца Пола? – предложила она таким тоном, словно речь шла о чем‑то совершенно обычном. – Он нас приглашает.
– Пойти туда? – опешила Аманда. – В этот магазин?
Как Джен и предвидела, это предложение потрясло и возмутило ее мать до глубины души. Казалось, на мгновение она даже забыла о смерти мужа.
– Ты, наверное, просто не понимаешь, что говоришь. Это настоящее безумие!
– Безумие – это то, чем ты занималась весь этот год, – жестко возразила Джен, которой не терпелось закрепить свой нежданный успех. – Ну же, мамочка, сделай это для меня! Тебе вовсе не обязательно танцевать там и быть гвоздем программы. Приличное платье, немного косметики – и ты вполне готова. Если хочешь, я могу помочь тебе уложить волосы. Мы поедем вместе, так что тебе не будет там ни скучно, ни одиноко. Пожалуйста, мам, Пол будет просто счастлив!
– А может, нам лучше просто сходить в ресторан? – неожиданно засомневалась Аманда. – Мы поедем в «Спаго», все втроем. Я уверена, что Полу там очень понравится…
– Это мы сделаем в другой раз, – ответила Джен самым решительным тоном. – А сегодня я хочу, чтобы ты поехала с нами. Нам вовсе не обязательно оставаться там до вечера. Думаю, на первый раз вполне достаточно будет получаса. Главное, чтобы ты отважилась на этот шаг… Сделай это для меня, пожалуйста. Для меня, для Лу… для папы, наконец. Он бы очень расстроился, если бы узнал, что ради него ты заточила себя в четырех стенах. Я уверена – он хотел бы, чтобы ты была счастлива. Ну, что скажешь?
