Текст книги "Ангелополис"

Автор книги: Даниэль Труссони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Даниэль Труссони
Ангелополис

© Соколов Ю. Р., перевод на русский язык, 2014

© ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Анджеле

Ангелология является одной из двенадцати исходных ветвей теологии. В обязанности ученых-ангелологов входит изучение ангелов, а также их священное истребление.

Был взор ее звезде подобен ясной;

Ее рассказ струился не спеша,

Как ангельские речи, сладкогласный[1]1
  Пер. М. Лозинского.


[Закрыть].

Данте.

«Божественная комедия. Ад», 2:55

Пролог

33, Марсово поле, седьмой аррондисман, Париж, 1983

Ученый обследовал девочку, прощупывая пальцами кожу. Она чувствовала прикосновение к лопаткам, бугоркам позвонков, крестцу. Движения были продуманными, врачебными, как будто он рассчитывал обнаружить в ее организме нечто неправильное – тринадцатое ребро или второй позвоночник, твердым следом протянувшийся рядом с родным. Мать ребенка велела, чтобы та выполнила все просьбы ученого, и потому дочь молча переносила процедуру. Она не сопротивлялась, когда мужчина перехватил жгутом ее руку; не шевельнулась, когда кончиком иглы прощупывал изгиб вены; а когда игла скользнула под кожу и поток крови наполнил шприц, она лишь сильно стиснула губы. Взгляд ее был обращен к солнечным лучам, наполнявшим стерильную комнату красками; она ощущала наблюдавшее за ней присутствие, словно бы некий дух спустился, чтобы хранить ее.

Когда ученый наполнил кровью три шприца, девочка зажмурила глаза и попыталась представить себе голос матери, любившей рассказывать ей о зачарованных королевствах, спящих красавицах и отважных рыцарях, всегда готовых сразиться за победу добра. Матушка часто говорила о том, как боги превращаются в лебедей, о том, как прекрасные юноши и девицы становятся цветами и деревьями; шептала об ангелах, живущих не только на небе, но и на земле, и о том, что некоторые люди, подобно ангелам, способны летать. Дочь слушала ее истории, не зная, правдивы они или нет. Но была одна подробность, которой она верила: в каждой сказке принцесса пробуждалась, лебедь становился Зевсом и рыцарь побеждал зло. Кошмар заканчивался по мановению волшебной палочки, и начиналась новая жизнь.

Первый круг
Лимб

Аллея Отказников, Эйфелева башня, седьмой аррондисман, Париж, 2010

Верлен протолкнулся сквозь строй жандармов, направляясь к телу. Время близилось к полуночи, окрестности обезлюдели, однако весь периметр Марсова поля – от набережной Бранли до авеню Гюстава Эйфеля – оцепили полицейские машины. Над ними во тьме пульсировали красные и синие огни. В углу сцены располагался прожектор, резким светом выхватывавший изуродованное существо посреди лужи голубой крови. Черты лица жертвы оставались невозмутимыми, но окровавленное тело было изломано, а руки и ноги разбросаны под немыслимыми в жизни углами – словно надломленные ветви дерева. Верлен невольно припомнил выражение «растерзан на части».

Он внимательно изучал умиравшее создание, распущенные над телом крылья. Смотрел, как трепещет оно от боли, прислушивался к резкому, животному ворчанию, превратившемуся в итоге в слабый визг. Раны были чудовищны – глубокий разрез на голове и второй на груди. И все же казалось, что существо не прекращает борьбу, что стремление его выжить не имеет предела, что оно будет продолжать борьбу и в луже крови, похожей на темный густой сироп. Наконец молочная пленка подернула глаза страдальца, сделав его взгляд подобием пустого взгляда ящерицы, и Верлен понял, что ангел умер.

Глянув через плечо, он скрипнул зубами. За кольцом полицейских обнаружилось скопище всякого рода созданий – живая энциклопедия бытия, – которые убили бы его на месте, если б знали, что он способен видеть их такими, какие они есть на самом деле. Верлен помедлил, постаравшись принять холодный и сосредоточенный, подобающий ученому вид. Он припоминал, кто из присутствующих созданий ему известен. Вот ангелы-мара, прекрасные и обреченные проститутки, чей дар являлся таким соблазном для людей; а вон там ангелы-гусиане, способные предсказывать будущее и открывать прошедшее; а это ангелы-раавы, сломленные существа, неприкасаемые мира ангелов. Верлен угадывал отличительные черты ангелов-анакимов – острые ногти, широкий лоб, неправильную структуру скелета. Охотник замечал всех тварей с безжалостной ясностью и продолжал фиксировать их боковым зрением даже после того, как углубился в рассмотрение обстоятельств убийства. Кровь жертвы начинала вытекать за пределы прожекторного луча, просачиваясь в тень. Мужчина попытался сфокусироваться на железной конструкции Эйфелевой башни, чтобы прийти в себя, однако внимание ангелолога было приковано к окружавшим его тварям. Он следил за их крыльями, трепетавшими на фоне чернильного ночного неба.

Верлен обнаружил, что способен видеть этих созданий еще десять лет назад. Такую способность следовало считать даром – очень немногие люди были способны увидеть крылья ангела без долгой тренировки. Вышло так, что плохое зрение – ангелолог носил очки с пятого класса и видел без них всего лишь на фут перед собой – пропускало в глаза свет в той самой пропорции, какая позволяла замечать весь спектр ангельских крыльев. Он был рожден охотником на ангелов.

И теперь мужчина не мог не обращать внимания на облака цветного света, окружавшего ангельских творений, на поля энергии, отделявшие небесных существ от ровных бесцветных пространств, занятых людьми. Он следил за тем, как они передвигаются по Марсову полю, взволнованный притягательностью небесных существ. Иногда Верлен не сомневался в том, что сходит с ума и создания приставлены к нему как персональные демоны. Порой охотнику казалось, что он живет в новом круге ада, населенном бесконечным разнообразием монстров, собравшихся для того, чтобы дразнить и мучить его.

Однако подобные размышления вполне могли привести в сумасшедший дом. Приходилось заставлять себя сохранять душевное равновесие, помнить, что он видит предметы на более высоких частотах, чем обычные люди. Такой дар следует хранить и защищать при всей его ненормальности.

Бруно, друг и наставник, человек, привезший его из Нью-Йорка и научивший охоте на ангелов, давал ему таблетки, чтобы успокоить нервы, и хотя Верлен старался принимать по возможности меньше, он невольно потянулся к лежавшей в кармане эмалевой бонбоньерке и достал две белые пилюли.

Ощутив прикосновение к плечу, Верлен обернулся. За спиной стоял Бруно с мрачным выражением лица.

– Порезы свидетельствуют о нападении имима[2]2
  Автор, вероятно, имеет в виду ишима – человекоподобного ангела.


[Закрыть], – произнес он негромко.

– Что подтверждает и обугленная кожа, – проговорил Верлен. Расстегнув куртку – сомнительных достоинств желтое старомодное полупальто из полиэфирного материала, модного в семидесятых годах, – он шагнул ближе к телу. – Какие-нибудь документы имеются?

Наставник забрал бумажник покойного – замшевая поверхность его была запятнана кровью – и начал просматривать содержимое. Внезапно выражение лица Бруно изменилось. Он поднял пластиковую карту.

Верлен взял ее в руки. С нью-йоркских водительских прав на него смотрело лицо женщины – черноволосой и зеленоглазой. Сердце забилось в груди, когда он осознал, что видит документы Эванджелины Каччаторе.

Верлен глубоко вздохнул, прежде чем вернуть документ.

– Ты уверен, что это действительно она? – проговорил он, внимательно наблюдая за выражением лица босса и понимая, что все в его судьбе – отношения с Бруно, связь с Обществом ангелологии, все дальнейшее течение жизни – будет зависеть от того, как он проявит себя в этом деле в ближайшие десять минут.

– Эванджелина – человек, женщина; а это – женская особь нефилима, – ответил Бруно, кивая в сторону окровавленного трупа. – Однако распоряжайся.

Мужчина пропустил пальцы между пуговиц длинного плаща жертвы; руки его тряслись так, что ему пришлось заставить себя успокоиться, прежде чем приступить к ощупыванию контуров ее плеч. Лицо убитой сделалось совершенно не поддающимся опознанию.

Верлен вспомнил свою первую встречу с монахиней[3]3
  Здесь и далее: данный роман является продолжением романа Д. Труссони «Ангелология».


[Закрыть]. Она была грустна и прекрасна, огромные зеленые глаза ее смотрели на него так, будто он явился затем, чтобы украсть их священные тексты. Она с подозрительностью отнеслась к незваному гостю и намеревалась выставить его вон – причем самым жестким образом. Однако Верлен сумел рассмешить ее, чем вызвал доверие. Это мгновение запомнилось надолго, и, невзирая на все приложенные усилия, он никогда не смог забыть Эванджелину. Прошло более десяти лет с того момента, как они стояли рядом в библиотеке женского монастыря Святой Розы перед раскрытыми книгами, не подозревая о подлинной природе мира. «В то время были на земле исполины»[4]4
  Быт. 6:4.


[Закрыть]. Эти слова и показавшая ему их женщина изменили жизнь ангелолога.

Он никому не рассказывал правду о ней. В самом деле, никто не знал, что она принадлежала к числу небесных существ. В молчании о тайне монахини Верлен видел не высказанный вслух обет: он знал правду, но никогда не откроет ее кому бы то ни было. Так, и только так, как понимал он теперь, можно было сохранить верность любимой.

Засунув водительские права в карман, мужчина направился прочь.

Кафе «Макдоналдс», авеню де Шанз-Элизе, первый аррондисман, Париж

Париж был полон ангелологов и поэтому представлял собой одно из самых опасных мест во вселенной для такого безрассудного ангела-имима, как Эно. Подобно всей своей родне, она была рослой и гибкой, высокие скулы дополняли полные губы и серая кожа. Она пользовалась густыми черными тенями, красной помадой, одевалась в черную кожу и часто открыто расправляла черные крылья на обозрение охотникам. Подобный жест расценивался как провокация, однако ангелица не имела намерения прятаться. Земной мир скоро будет принадлежать им. Это обещали братья Григори.

И все же Париж кишел ангелологами – учеными, по внешнему виду которых можно было предположить, что они полсотни лет не вылезали из архива Академии ангелологии… Это были излишне ревностные посвященные, фотографировавшие любое небесное создание, биологи от ангелологии, разыскивавшие образцы ангельской крови, и, что было хуже всего с точки зрения Эно, бригады охотников на ангелов – они хотели арестовать всех ангельских существ. Эти идиоты часто путали голобимов с имимами, а имимов – с более чистыми созданиями, такими как Григори. Теперь охотников можно было видеть едва ли не на каждом углу… Они выжидали, готовые арестовать свою жертву. Для тех, кто мог обнаружить охотников, жизнь в Париже была просто неудобной. Для тех, кто не мог, каждое передвижение по городу становилось смертельно опасным предприятием.

Конечно же, Эно следовала строгим обязательствам, первым и важнейшим среди которых было не допускать того, чтобы ее поймали. Убив Эванджелину, она немедленно ретировалась и шла теперь по Елисейским полям, где никто не подумал бы искать ее. Она знала, что иногда лучше прятаться прямо перед носом ищущих.

Ангелица обхватила ладонями пластмассовую чашку, разглядывая привычную суету Елисейских полей. Она вернется к своим господам при первой возможности, тем более теперь, когда работа ее в Париже закончена. Ей было приказано найти и убить молодую женскую особь нефилима. Она неделями выслеживала это создание, следила за ней, изучала привычки. Даже заинтересовалась своей жертвой. Эванджелина не была похожа на всех встречавшихся ей прежде нефилимов. Согласно словам ее господ, жертва была рождена от Григори, однако ей не были присущи отличительные черты ангела своей разновидности. Она была воспитана среди обыкновенных людей, и нефилимы отвергли ее за то, что она – судя по всему, что видела убийца, – испытывала опасную симпатию к путям человечества. Григори желали смерти Эванджелины. Эно никогда не подводила своих господ.

И они – в этом не было сомнений – также не подведут ее. Григори доставят ее домой, в Россию, где она растворится среди толп ангелов-имимов. В Париже Эно возбуждала слишком много подозрений. Теперь, после завершения работы, она мечтала оставить этот опасный и омерзительный город.

Эно лично убедилась в том, что парижские ангелологи представляют серьезную угрозу. Много лет назад, будучи молодой и неопытной в обычаях людей, она едва не погибла от рук одного из них. Это случилось летом 1889 года, во время Всемирной выставки в Париже. В город хлынули люди – они хотели увидеть только что построенную Эйфелеву башню. Ангелица прогулялась по выставке и рискнула затесаться в толпу на соседних полях. В отличие от многих имимов, она любила пройтись среди населявших Париж низших созданий, выпить кофе в их кафе и погулять в их садах. Ей нравился поток людского общества, кипучая энергия бренного человеческого бытия.

Гуляя, Эно заметила симпатичного англичанина, смотревшего на нее с противоположной стороны Марсова поля. Они поговорили несколько минут о выставке, после чего молодой человек взял ее за руку и повел мимо толп пеших солдат, проституток и мусорщиков, мимо коней и повозок. Негромкий голос и благородные манеры позволили ей предположить, что она имеет дело с существом более возвышенным, чем бо́льшая часть людей. Мужчина осторожно держал даму за руку – словно она была слишком хрупкой для прикосновения, – одновременно изучая ее с осторожностью ювелира, разглядывающего алмаз. Плотское человеческое желание завораживало ее своей силой. Ангелицу всегда восхищало то, что любовь управляла жизнями людей. Мужчина возжелал ее. Эно сочла это забавным. Она до сих пор помнила его волосы, темные глаза, внушительную фигуру в костюме и шляпе.

Создание пыталось понять, знает ли он, кем она является на самом деле. Новый друг отвел ее в сторону от толпы, a когда они оказались за зеленой изгородью, заглянул в глаза ангелице. Тут в нем произошла перемена – только что влюбленный и ласковый, он воспылал яростью. Она удивилась такому преображению, изменчивой природе человеческого желания, тому, что он способен одновременно любить и ненавидеть ее. Но мужчина вдруг извлек кинжал и бросился на существо.

– Тварь, – шепнул он, ударяя Эно клинком.

Голос его был полон ненависти. Ангелица немедленно отреагировала и отпрыгнула в сторону, и кинжал прошел мимо цели. Вместо того чтобы попасть в сердце, солдат вспорол ей плечо, прорезав его так, что плоть отошла от кости. Обрушив на него всю свою силу, Эно сдавила между пальцами его горло и держала так до тех пор, пока глаза мужчины не стали похожи на белые камни. Затащив его за деревья, она истребила все следы того, что пару мгновений назад находила в нем привлекательным: очаровательные глаза, кожу, изящный завиток уха, пальцы, которые только что доставляли ей удовольствие. Потом взяла его тужурку и прикрыла ею плечи, чтобы скрыть рану. Но свое унижение скрыть не удалось.

Порез зажил, однако на плече остался шрам в виде полумесяца. Иногда, становясь пред зеркалом, Эно разглядывала тонкую линию, чтобы напомнить себе о том, какими коварными могут оказаться люди. Прочитав опубликованный в газете отчет о происшествии, она поняла, что мужчина был ангелологом, одним из многих в девятнадцатом столетии английских агентов во Франции. Она попала в ловушку. Ее одурачили.

Мужчина давно был мертв, однако она до сих пор помнила звук его голоса, когда он назвал ее тварью, ощущала жар дыхания. Слово это зерном проросло в ее мозгу, освободив от всех ограничений. С того самого мгновения работа в качестве наемного убийцы начала с каждой новой жертвой приносить ей все больше и больше удовольствия. Эно изучала привычки ангелологов, их поведение, способы охоты и убийства небесных созданий, пока не освоила свою работу от и до. Она ощущала охотника, чуяла его желание поймать и убить ее. Порой позволяла им затащить ее в свой вертеп. Иногда даже разрешала исполнить свои плотские фантазии – уложить ее в постель, связать, насытиться ею, причинить боль. Но когда забава кончалась, всегда убивала их. Игра была опасной, однако инициатива принадлежала ей.

Эно надела большие солнечные очки с черными выпуклыми линзами. Она редко выходила на улицу без них. Очки прятали ее большие желтые глаза и неестественно высокие скулы – самые характерные черты имима. Она становилась похожей на обычную женщину. Откинувшись назад в кресле, создание вытянуло длинные ноги и закрыло глаза, вспоминая ужас на лице Эванджелины, сопротивление плоти, когда она запустила ногти под грудную клетку и вспорола ее, дрожь удивления, которое ангелица ощутила, когда первая струя голубой крови хлынула на мостовую. Ей еще не приходилось убивать высшее создание, и ощущение это противоречило всему, что ее учили делать. Она ожидала сопротивления, достойного нефилима. Однако жертва умерла с вызывающей презрение легкостью человеческой женщины.

В кармане завибрировал телефон, и она опустила к нему руку, не отрывая глаз от проходившей мимо толпы, где люди чередовались с ангелами. Номером этим пользовался один-единственный абонент, и Эно следовало убедиться в том, что она сможет поговорить с ним в приватной обстановке. Наследственный долг обязывал имимов служить нефилимам, и год за годом она исполняла свой долг, добросовестно работая на Григори. Принадлежа к воинской касте, она принимала свою судьбу. Ей не хотелось делать ничего другого, кроме как переживать неторопливое угасание жизни, слышать последние вздохи своих жертв…

Держа аппарат дрожащими пальцами, дама ответила на звонок. И услышала пришепетывающий говорок своего господина, голос обольстительный, который она связывала с властью, болью, смертью. Он произнес всего несколько слов, однако Эно сразу поняла – по тому, как он говорил, по тому, как сочились ядом эти слова, – что-то пошло не так.

Набережная Бранли, седьмой аррондисман, Париж

Прежде чем обнаружить Эванджелину мертвой у подножия Эйфелевой башни, Верлен испытал предчувствие ее смерти. Она явилась ему во сне – неземным, сплетенным из света созданием. Она говорила, голос женщины до сих пор раздавался в коридорах его памяти, и хотя слова сначала были почти неслышными, но по мере того, как напрягался он, пытаясь разобрать их, становились ясней. «Приди ко мне», – сказала она, повиснув над ним… Прекрасное и жуткое создание, чья кожа светилась, а крылья складывались над плечами в прозрачную эфирную шаль. Верлен понимал, что спит, что видение это порождено воображением, вызвано им самим из глубин подсознания, является разновидностью демона, явившегося для того, чтобы искусить его. Тем не менее он пришел в ужас, когда она склонилась ближе и прикоснулась к нему. Прижав к груди холодные пальцы, дама словно бы прощупывала его сердцебиение. Тепло истекало из ее рук в тело спящего, обжигающий ток бил из пальцев в грудную клетку Верлена. И он с ужасающей ясностью понял, что Эванджелина намеревается убить его.

Мужчина проснулся, не имея силы вздохнуть, переполненный страхом, любовью, вожделением, безнадежностью и унижением. Возвращаясь в реальность, он знал, что только что с ним рядом находился ангел тьмы. Если бы не их общее дело с Бруно, Верлен мог бы надолго погрузиться в свои кошмары.

Все еще ощущая головокружение, мужчина направился на улицу. Он никак не мог сопоставить женщину, явившуюся во сне, и похожий на нее труп. Его мотоцикл «Дукати 250» был оставлен на парковке на рю де Монтессуи. Один вид любимого транспортного средства – блестящие хромированные щитки, мягкое кожаное сиденье – позволил ему прийти в себя. Верлен купил мотоцикл в первый же проведенный в Париже месяц и отремонтировал его: счистил ржавчину и заново покрасил. Мотоцикл оставался одной из любимых вещей и наделял охотника на ангелов чувством свободы всякий раз, когда тот садился в седло. Выкатывая его из стояночной решетки, Верлен заметил неровную царапину на краске. Тихо ругнувшись, он потер повреждение, чтобы определить, насколько глубоко оно прошло в краску, хотя, честно говоря, царапина эта была всего лишь одним из многочисленных повреждений, полученных «Дукати» за последние несколько лет. Верлен связывал каждую вмятину и потертость с собственной судьбой за прошедшее десятилетие. Он получил больше ран, чем мог сосчитать, и – в отличие от восстановленного мотоцикла – начинал стареть. Скользнув глазами по своему отражению в витрине магазина, мужчина отметил, что мотоцикл сохранился лучше его самого.

Когда он добрался до набережной, его внимание привлекло кое-что любопытное. Потом, анализируя то мгновение, когда увидел Эванджелину, Верлен решил, что ощутил ее присутствие раньше, чем дама возникла перед ним… Что произошло изменение атмосферного давления, как то бывает, когда холодное дуновение проникает в теплую комнату. Но в тот момент он ничего не подумал. Просто повернулся, и перед ним на берегу Сены предстала она. Охотник на ангелов сразу узнал плечи, блестящие волосы. Узнал высокие скулы и зеленые глаза – те самые, какие только что смотрели на него с водительских прав. И хотелось удостовериться в том, что это действительно она, существо из плоти и крови, а не порождение разгулявшейся фантазии. Верлен на мгновение встретился с нею взглядом – и тотчас ощутил некий поворот в собственном восприятии, как если бы щелкнул какой-то ржавый замок. Он затаил дыхание. По телу его пробежал холодок. Итак, изувеченная женщина, оставшаяся у подножия Эйфелевой башни, все же незнакома ему. Поставив «Дукати» на подножку, Верлен направился к своей Эванджелине.

Когда он приблизился, дама перешла улицу, и без малейшего размышления Верлен последовал за ней, как за любым потенциальным объектом слежки. Промелькнула мысль: ощущает ли она его присутствие, чувствует ли, что он идет следом, смотрит в спину. Конечно, дама знала, что охотник находится рядом, и преднамеренно куда-то вела его, поскольку никогда не опережала намного, но и не позволяла слишком приблизиться к себе. Скоро он оказался достаточно близко для того, чтобы видеть, как ее отражение появляется и исчезает в окнах припаркованного микроавтобуса – серебристое, трепещущее и текучее, словно мираж. Когда удалось разглядеть ее ближе, Верлен заметил, что волосы дамы пострижены под пажа, а лицо прячется под темным макияжем. Она могла показаться обыкновенной женщиной, тысячи таких ходят по парижским тротуарам. Однако маскировка не могла одурачить Верлена. Ему был известен истинный облик Эванджелины.

Когда она прибавила шагу, Верлен постарался не отстать. На улицах было людно, и ангелица могла исчезнуть без всякого труда, буквально в мгновение ока затерявшись в круговороте толпы. Во всех тех охотах, в каких приходилось принимать участие, он выполнял свои задания безупречно. Преследовал, ловил, a потом без сомнений отправлял пойманных тварей в тюрьму. Однако сегодняшняя погоня была совсем другой. Мужчина стремился настичь существо, однако, настигнув, вряд ли стал бы задерживать. Более того, охотник всего лишь намеревался поговорить с нею, дабы понять, что именно произошло в Нью-Йорке. Ему нужно было объяснение. Верлен полагал, что заслуживает его.

Охотник ощущал, что каблуки его любимых ботинок – кожаных, коричневых и остроносых, которые он носил не первый год, – проскальзывают на каждом шагу. При мысли о том, что он может снова потерять ее, ему стало страшно. Верлен понимал, что при желании Эванджелина без труда опередит его. В самом деле, она могла просто раскрыть крылья и улететь. Он уже видел, как она делает это; помнил, как в последний раз возлюбленная расправила крылья и поднялась высоко в небо, сияя в лунном свете… прекрасное чудо среди звезд.

Охотник никому не рассказывал о ее полете – как ангелологам, входившим в состав нью-йоркской миссии, так и мужчинам и женщинам, принимавшим у него экзамены по мере прохождения курсов в академии. Подлинная сущность Эванджелины оставалась его тайной, следовательно, он был соучастником в ее обмане. Молчание представляло собой единственный дар, какой он мог ей дать, и поэтому Верлен чувствовал себя предателем. Он лгал всем. Ранее, на сцене преступления, не мог даже смотреть Бруно в глаза…

Верлен ненавидел это чувство. Слишком много лет он охотился на этих тварей, слишком долго и усердно обдумывал их поимку, чтобы отступиться. Но, вне зависимости от того, что произошло между ними, с тех пор миновали годы. Он стал другим. Догнав ангелицу, он попытается поймать ее. Стоит помнить, что именно она собой представляет и что может сделать с ним. Поймав, Верлен посадит ее за решетку. Если дама нападет, нужно сопротивляться. Он прибавил шагу, чтобы избавиться от подобных мыслей. Он должен убедить себя в том, что имеет дело с обыкновенным ангелом, и в том, что находится на обыкновенной охоте.

Вдали на фоне ночного неба мерцали освещенные контуры Эйфелевой башни, казавшиеся упавшим на землю созвездием. Мужчина побежал, дрожащей рукой нащупывая пистолет. Достал его с пояса, снял предохранитель. Имея две сотни вольт в заряде, оружие было достаточно сильным, но не смертоносным. Если поднять его над вилочковой железой ангела и направить выстрел в солнечное сплетение, создание останется парализованным на несколько часов. Охотник не хотел применять силу, однако не намеревался позволить Эванджелине снова ускользнуть.

Лимузин, Пон-де-л’Алма, над Сеной, Париж

Аксикор Григори посмотрел в тонированное окно лимузина. Ясной весенней ночью улицы были полны народа, и сей факт делал сомнительной вероятность того, что он покинет темное нутро машины. Ангел испытывал отвращение к представителям вида homo sapiens, и от перспективы выйти в самое муравьиное кишение этой расы по коже его бежали мурашки. Если случалось предпринять вылазку в людское царство, он предпочитал находиться на расстоянии. Не ходил меж ними, не ел в их ресторанах, а путешествовал лишь в личном самолете. Всякий раз, когда Аксикор прикасался к руке человеческого создания, он испытывал ощущение глубокого, фундаментального насилия над собой. Сама мысль о том, что его предки могли испытывать плотское влечение к столь низменным существам, наполняла его изумлением. «О чем только думали Хранители?» – удивлялся он, взирая на проходивших мимо людей. Как случилось так, что его брат-близнец Армигус ухитрился остаться в России, в то время как сам он оказался на грязном парижском мосту подобно простому гиббориму, было за пределами его разумения.

Его внучатая бабушка Снейя Григори полагала, что одно из этих отвратительных созданий, молодая женщина по имени Эванджелина, была внучкой ее покойного сына Персиваля. Аксикор не поверил и поручил самой надежной из его наемных ангелов следить за дамой. Нефилиму хотелось удостовериться, что бабушка ошибалась. В течение нескольких недель Эно наблюдала и докладывала результаты слежки боссу. Он выяснил, что Эванджелина была невысокой, худощавой, темноволосой женщиной, ничем не отличимой от человека. Жила она просто, крылья свои не разворачивала, связей с другими ангелами не поддерживала и время в основном проводила среди обыкновенных людей. Никакими типичными для нефилимов чертами не обладала, как и особенностями, характерными для чистокровных особей, а тем более характерными приметами рода Григори.

Различия между ними выявляло уже простое сравнение ее с ним, превосходным экземпляром этого рода. Будучи на голову выше большинства людей, он обладал тонкой и бледной кожей, a также светло-голубыми глазами. Одевался с безупречным вкусом, как и Армигус, – оба нередко предпочитали одинаковый стиль и никогда не носили один и тот же костюм дважды. Тем утром заказ доставили с Сэвил-роу[5]5
  Сэвил-роу – улица в районе Мейфэр, в Центральном Лондоне; известна в основном своими ателье и пошивочными высшего класса.


[Закрыть] от любимого портного их деда Артура: чесаный бархат, черный и гладкий, как шкура ягуара. Элегантно одетые и светловолосые близнецы, пышные шевелюры которых ниспадали на плечи водопадом кудрей, ошеломляли своей классической красотой. Самые прекрасные среди женщин провожали их взглядом, в особенности в тех чрезвычайно редких случаях, когда близнецы являлись в человеческий мир вместе. Этим они напоминали всех представителей рода Григори по мужской линии, в частности покойного Персиваля. Как говорила матушка, сыновья были князьями между мужланами, царственными созданиями, обреченными ходить по земле, низведенными в материальную плоскость, в то время как им скорее подобало бы обретаться между небесных существ в высших сферах. Но, в связи с ослаблением их расы за прошлые тысячелетия, вероятность того, что нефилимы обретут эфирные тела, пренебрежимо мала.

Признаки их рода были более тонкими и сложными, чем цвет глаз и телосложение. Если Эванджелина и впрямь была от плоти и крови Снейи, заключил ангел, ее следовало считать самой уродливой среди когда-либо рождавшихся представителей Григори.

Постучав длинным белым пальцем по оконному стеклу, Аксикор попытался прогнать отвращение и сконцентрироваться на предстоящем деле. Он извлек Эно из заведения на Елисейских полях, и, хотя она сидела возле него в лимузине, молчание ее было настолько полным, настолько призрачным, что он едва замечал присутствие своей посыльной. Аксикор восхищался ею, считал ее одной из самых свирепых среди известных ему имимов, и – хотя никогда не стал бы открыто признавать это – находил ее привлекательней большинства прочих ангельских созданий. В самом деле, дама представляла собой прекрасную машину убийства, однако ее трудно было бы назвать самым умным ангелом в сферах небесных. Вспышки ярости Эно подчас принимали буйный характер. Приходилось проявлять осторожность в обращении с нею. Поэтому Аксикор продолжил объяснение, начатое по телефону, стараясь выбирать деликатные выражения. Она допустила серьезную ошибку: Эванджелина осталась жива.

– Вы уверены? – спросила Эно, желтый огонь ее глаз скользнул за стеклами темных очков. – Я не допускаю ошибок.

Дама была разгневана, и Аксикор хотел воспользоваться ее свирепостью в собственных интересах.

– Абсолютно уверен, – проговорил он. – И не только я – в данный момент женщину преследует ангелолог. Охотник на ангелов.

Эно сняла очки, глаза сверкнули в темноте.

– Вы определили его?

– С абсолютной точностью, – проговорил Аксикор, ощущая известную неловкость при мысли о том, что она сделает с тем человеком, поймав его. Ему случалось видеть жертвы, павшие от рук Эно. Столь отвратительная жестокость была не способна пробудить в нем симпатию.

– Мы немедленно уладим это дело, – проговорила ангелица, вновь прикрывая глаза очками. – A потом отправимся домой. Я хочу поскорее убраться отсюда.

Аксикор откинулся на спинку сиденья, вспоминая прошедшие в России годы своего детства. Оставив городские апартаменты, они месяцами жили в Крыму, где семейное поместье располагалось возле самого моря. Клан Григории собирался к чаю, они с братом раскрывали свои крылья – огромные золотые полотнища, сверкавшие, словно листы кованой фольги, – и поднимались в воздух, исполняя разные трюки перед восхищенными родственниками. Мальчики совершали кружения, повороты и другие фигуры воздушной акробатики, вызывавшие одобрение старшего поколения – четырехсотлетних нефилимов, давно уже отказавшихся от таких атлетических упражнений. Присутствовали и родители, облаченные в белые одежды. Они с гордостью смотрели в небо. Братья были тогда золотыми детьми древнего семейства. Они были молоды и прекрасны, и все творение лежало у их ног. Ничто не могло разрушить их счастья.