Текст книги "Калигула"

Автор книги: Даниель Нони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

XIII. Устранение Агриппины старшей, Нерона и Друза III. Триумф Сеяна

Последний оплот, в котором мать Калигулы и его старшие братья могли найти убежище от позора судебного процесса в сенате и от обвинений, исчез: Ливия, сонаследница Августа и исполнительница его желаний, мать действующего императора, в возрасте восьмидесяти шести лет скончалась, и вместе с ней исчезла личность, которую Тиберий уважал и у которой был в долгу. Принцепс, зная о ее болезни, не навестил ее и она так и умерла, не попрощавшись с ним; он также отверг посмертные почести, которые предложил сенат. Ее похороны, достаточно скромные, похоже, стали поводом, чтобы подозрения принцепса распространились и на другого его внука, второго сына Германика, Друза III, тогда как третий, семнадцатилетний Калигула, должен был произнести надгробную речь покойной на Форуме. Сразу после похорон, политический механизм, который должен привести к устранению Агриппины и ее старшего сына, начал действовать, поскольку отныне уже ничто не сдерживало Сеяна.

Сначала последовало письмо Тиберия в сенат, в котором он выдвинул суровые обвинения против своих внуков и невестки. Во-первых, он упрекал ее в любви к мальчикам и распутстве, во-вторых, в надменных разговорах и мятежных мыслях. Упомянутые проступки сами по себе были мелкими, но они попали под удар законов о нравах и об оскорблении величия. Вспомним пример Августа, строго наказавшего безнравственное поведение своей дочери, а затем и внучки. Теперь сам принцепс выступил обвинителем. Растерянность охватила сенаторов. Никто на заседании не осмелился взять слово, чтобы высказать свое мнение. Наконец, это сделал некто Юний Рустик, на которого была возложена обязанность записывать устные выступления, по случаю чего он получил известность как человек, знающий и объясняющий мысли Тиберия. Он посоветовал не начинать расследование. К его мнению прислушивались с уважением и было решено подождать новых указаний принцепса. В течение этого времени народ, столпившийся вокруг собрания, стал размахивать портретами Нерона и Агриппины и кричать, что письмо подложное и что Тиберий не собирается их трогать.

Сеян сделал принцепсу необъективно представленный отчет об этих событиях: сенат ни во что не ставит горе Тиберия, народ бунтует, провозглашая правителями тех, чьи портреты несут, служа им во всеуслышанье. Принцепс посылает новые послания; одно было прочитано народу, чтобы сделать ему внушение, другое – в сенате, в котором Тиберий заявил, что отдает предпочтение вероломным взглядам одного-единственного сенатора. Таким образом, он возобновил все свои обвинения. Сенаторами и консулами Нерон и Агриппина были обвинены и провозглашены «народными врагами», что вело к гражданской смерти и конфискации их имущества. Они были высланы; Нерон – на остров Понтию, а Агриппина – на Пандатерию. Там они были подвергнуты жестокому надсмотру, с ними плохо обращались: Агриппина, которая оскорбительно отзывалась о Тиберии, получила удар от центуриона и потеряла глаз. В следующем 30 году то же произошло и с Друзом III. Этот молодой принцепс жил рядом с Тиберием в Кампании, но дед отправил его обратно в Рим, где один из консулов, Луций Кассий Лонгин, вынес обвинение против него по подстрекательству Сеяна. Вероятно, он был обвинен в высокомерных и опасных разговорах против принцепса и государства; он был осужден, но его тюрьма находилась в подземелье императорского дворца на Палатине.

Отныне над двумя сыновьями Германика всегда висела угроза смерти и никто не смел взять их под защиту, так как сам в таком случае был бы подвергнут осуждению. Хотя Тиберий отложил окончательное решение судьбы юношей, Сеян мог уже их не опасаться, как и третьего сына Германика – Калигулы, который вместе со своим дедом Тиберием проживал в Кампании. Что же касается сына Друза II, десятилетнего Тиберия Гемелла, то ему еще было далеко до получения тоги совершеннолетнего.

Сеян достиг высочайшего официального поста в 31 году, когда вместе с Тиберием получил консульство, хотя не являлся сенатором и не выполнял до этого каких-либо магистратур. Отныне власть Сеяна еще более укрепилась. Став консулом, он вернулся в Рим, чтобы первые три месяца председательствовать в сенате. В его руках вновь были немалые вооруженные силы.

Более того, Сеян собирался, женившись на Ливилле, войти в семью императора.

Сеян был незаурядной личностью. Хороший работник, умелый организатор, преданный исполнитель воли Тиберия, он повсюду имел своих осведомителей и был способен держать в своих руках нити большинства судебных процессов. Несомненно, сложилась и партия Сеяна. Судя по всему, он был наделен многими полномочиями и далеко не всегда это делалось в соответствии с законом. В Риме и в лагерях легионеров в его честь устанавливались статуи рядом со статуями Тиберия, в его день рождения совершались публичные жертвоприношения, в государственных документах его имя стояло рядом с именем принцепса.

Сеян как бы олицетворял собой политику Тиберия, стремившегося наделять властью не только по рождению, но и в соответствии с заслугами. Можно вспомнить, что и раньше, в период гражданских войн и триумвирата нередко всадники становились консулами и командующими армиями, чему пример – Гай Марий или тот же Марк Випсаний Агриппа – отец Агриппины, матери Калигулы. Родившись в семье всадника (предположительно), он стал выдающимся полководцем, верно и доблестно служа Октавиану, сыграв решающую роль во многих сражениях и, особенно, в битве у мыса Акция в 31 году до н.э. Август сделал его своим зятем. Он трижды был консулом – дело небывалое даже для знатного нобиля – получил звание проконсула и власть трибуна. Только преждевременная смерть положила конец этой блестящей карьере. Таким образом, Тиберий как бы продолжал эту политику божественного Августа, предоставив Сеяну консульство, командование вооруженными силами провинций и важный жреческий сан. В Ближней Испании в 31 году, когда Сеян исполнял консульские обязанности, были даже выпущены деньги с его портретом, что было затем поддержано другими провинциями. Тем самым как бы признавалось исключительное положение Сеяна.

Что же мешало Сеяну стать законным преемником принцепса? Прежде всего, низкое происхождение, а также слишком быстрая служебная карьера без последовательной смены магистратур: он сразу стал претором, а затем и консулом. Не в его пользу играло и то обстоятельство, что он никогда не был командующим на полях сражений и, соответственно, не добивался побед над варварами и не праздновал триумфа. Всадник не мог исполнять также и жреческие обязанности, и потому он не находился под покровительством богов. В целом аристократическая система принимала его, но большинство сенаторов рассматривали Сеяна как чужака; большинство молча его ненавидели, кое-кто даже говорил об этом открыто. Несмотря на огромную власть, Сеян все же был далек от того, чтобы контролировать весь государственный аппарат, поскольку большинство наместников провинций, как и префект Египта, подчинялись непосредственно Тиберию. В самом Риме городские когорты и стража подчинялись префекту города. Наконец, у простого народа Сеян был непопулярен, поскольку ему по праву приписывали гонения на семью Германика. Сеян во многом был своеобразным политическим орудием в руках Тиберия и властвовал, опираясь на страх, но в отличие от Тиберия, он не имел прав на эту власть.

Против него была императорская семья, за исключением дома Друза II, в который он официально вошел, а также большинство сенаторов и народа; однако он обладал исключительным доверием, которое Тиберий проявлял к «своему Сеяну», впрочем, подозрительный характер стареющего принцепса был хорошо известен, так что доверие это не стоит преувеличивать. Оставив принцепса и вернувшись в Рим для исполнения консульских обязанностей, Сеян оказался лицом к лицу с семьей Тиберия, где находился и молодой Калигула, будущая жертва префекта претория. Юноша, судя по всему, пользовался доверием своего деда, поскольку источники не говорят о каких-либо противоречиях между ним и Тиберием.

В это время в Риме появилось немало анонимных пасквилей против Сеяна; впрочем, то было обычное явление, поскольку ругательства и вышучивание властей в условиях всеобщего страха были как бы последним прибежищем общественного мнения, и Тиберий, и Сеян черпали в этих «сплетнях» материал для обвинения в оскорблении величия, однако подобное оружие могло быть применено и против Сеяна. Общественное мнение сразу же подмечало признаки немилости со стороны богов (инциденты в ходе жертвоприношений; статуя Фортуны, повернувшаяся спиной к префекту преторианцев и др.) или со стороны Тиберия (отсутствие в письме привычных уважительных слов; просьба к Сеяну оставаться в Риме и не выезжать к нему и др.). Есть некоторые свидетельства, что Сеян в течение лета 31 года чувствовал себя не очень уютно на заседаниях сената, когда его окружали нобили самых высших званий, перед которыми Сеяну приходилось заискивать. Находясь вдали от Тиберия, источника его власти, Сеян чувствовал себя одиноко и не очень уверенно.

В «Анналах» Тацита утеряна большая часть 29 года, весь 30 год и значительная часть 31 года. Только Дион Кассий, который, в отличие от Тацита, был менее словоохотлив, приводит некоторые сведения о событиях тех лет. Единственный голос, восхвалявший Сеяна, в римской историографии принадлежит Гаю Веллию Патеркулу. Он был офицером, сражавшимся в Германии, в 15 году н.э. стал претором, а 15 лет спустя в 30 году написал «Римскую историю». Веллий Патеркул открыто восхищался «новым человеком»: «Редко когда предводители народа не вступают в союз с людьми выдающейся судьбы и трудолюбия. Двое Сципионов выбрали двух Лелиев; Август полностью доверился Марку Агриппе и Статилию Тавру, и не препятствовал им по нескольку раз получать консулат, триумф или жертвоприношения. Эти умелые правители проявляли себя в великих делах и для них было наказанием заниматься чем-то второстепенным. Таким образом в государстве надлежит воздавать должное талантам и придавать им вес, в котором они нуждались. Располагая подобными примерами своих предшественников, Тиберий взял себе в помощники Элия Сеяна. Его отец был одним из лучших в сословии всадников, мать происходила из известной и знатной семьи. У него было немало родственников, в том числе – дядя-консул. Сам Сеян отличался огромным трудолюбием и всегда полностью отдавался порученному делу. На вид это был суровый человек, однако он любил жизнь и умел ей радоваться. Исключительно требовательный к себе и другим, он вместе с тем умел ценить самоотдачу и самостоятельную мысль» (Римская история, 127). Затем, напомнив о великих «новых людях» времен республики, в том числе Катона Цензора, Мария и Цицерона, Веллий Патеркул пишет так: «В подражание этим примерам Цезарь испытывал Сеяна в деле управления, а тем временем сенат и римляне полушутливо говорили, что теперь их безопасность находится в надежных руках» (Римская история, 129). Наконец, перечислив все великие деяния принципата Тиберия и упомянув, после какой тяжелой потери принцепс начал испытывать недоверие к своей невестке и внукам, Веллий Патеркул просит богов: «Юпитер Капитолийский, основатель и защитник Римского рода, Марс-мститель и Веста, хранительница очага, и все другие боги, которые столь высоко подняли могущество Рима и распространили власть на весь мир, прошу вас, сохраните и защитите этот порядок вещей, этот мир и нашего принцепса. Сделайте так, чтобы он очень долго занимал свой пост и дайте ему наследников умных и способных, чтобы они могли управлять не только миром, но и сердцами своих граждан, распространяя добрые мысли и борясь против всего дурного» (Римская история, 131).

Сохранявшаяся до октября 31 года официальная доктрина гласила, что мысли и советы Сеяна были «благочестивыми»; однако последовал один-единственный удар судьбы – и они превратились в кощунственные.

XIV. Смерть Сеяна избавляет Калигулу от его главного врага

В основе возбужденного против Сеяна дела было обвинение в заговоре, однако намного сложнее определить, что же действительно слушалось в ходе процесса. Представляется очевидным существование «партии», сформированной Сеяном, куда входили несколько сенаторов и даже бывшие консулы, однако Сеян не являлся истинным руководителем этой группировки, которая скорее напоминала группу давления, где каждый стремился подороже продать свою поддержку и получить прибыль. Компромисс являлся естественным для тех, кто не относился к знатным семействам и не был с ними связан. Напротив, понятие заговора можно легко принять, если ограничиться семейным кругом: Сеян, любовник Ливиллы, жены Друза II, помолвленный на их дочери Юлии, после устранения Друза II и всего дома Германика (Калигула после своей матери и братьев должен был стать следующей жертвой) мог в случае смерти Тиберия стать регентом от имени его внука Гемелла. И достаточно исчезнуть последнему, как вся власть могла быть вручена Сеяну и его детям. В этом отношении заговор был делом, требующим немало усилий и времени. Тиберий понимал, что после устранения Сеяна именно на того падет ответственность за смерть Друза II. Он, похоже, действовал непроизвольно, защищая свою семью, после того, как получил письмо от Антонии, матери Германика. Та считала, что должна продолжить дело Ливии и быть охранительницей семьи, во имя чего и заявила об угрозе заговора Сеяна. Наконец, Тиберий прекрасно понимал, что само понятие заговора значительно расширит круг подозреваемых и увеличит возможности выдвигать обвинения, выносить приговоры и раздавать награды (деньги, магистратуры, жреческий сан). Никогда не приходилось ему задавать столько вопросов в связи с заговором, как в течение месяца, последовавшего после падения и гибели Сеяна.

Итак, первотолчком стало письмо Антонии, которая настаивала на том, чтобы принцепс отстранил Сеяна от должности префекта претория. Оно попало на уже подготовленную почву, хотя последовавшие затем события и казались, на первый взгляд, совершенно неожиданными. В Риме принцепс располагал солидной поддержкой – среди сенаторов было более двух десятков человек, враждебно настроенных к Сеяну. Среди них – Луций Какиний Галл, Луций Аррунций, Сект Аппулей и, особенно, давний друг принцепса Луций Кальпурний Пизон, префект Рима. Этот знатный 79-летний нобиль был одним из великих полководцев и администраторов Августа в Альпах, на Дунае, в Азии, Сирии и Финикии. Консул в 15 году до н.э., член коллегии понтификов, он имел сестру, которая была помолвлена с Юлием Цезарем, что вводило его в царствующую семью. С 17 года он, будучи префектом Рима, являлся, таким образом, третьим лицом в государстве и, пользуясь доверием Тиберия и сената, исполнял свои обязанности умело и с чувством меры. После отъезда Тиберия из Рима Пизон являлся гражданским представителем принцепса в столице, тогда как Сеян был его военным представителем. Пизон не вмешивался в конфликт между Тиберием и Агриппиной, хотя и понимал, что виноваты в нем оба – и Тиберий, и Агриппина.

Однако главным лицом, на кого опирался Тиберий, разоблачая заговор Сеяна, стал не сенатор, а всадник – старший префект стражей (пожарной охраны) по имени Макрон.

Принцепс то хвалил, то хулил Сеяна. В марте 31 года тот, вместе с Тиберием, стал консулом, а затем получил проконсульскую власть, но одновременно с этим принцепс помог сенатору и противнику Сеяна Луцию Аррунцию снять с себя обвинения в заговоре против префекта претория. К тому времени Нерон, брат Калигулы, уже был мертв, но Тиберий вновь направляет послание в сенат, запрещая жертвоприношения в память покойных. Только позже стало понятно, что это послание прямо касалось Сеяна, ставшего объектом излишне подобострастного поклонения.

Макрон занял свое место в этой игре Тиберия. Имея на руках секретный приказ принцепса о назначении его префектом преторианской гвардии, он прибыл из Кампании в Рим. В ночь с 17 на 18 октября Макрон встретился с исполняющим обязанности консула Меммием Регулом и префектом стражей Лаконом, передав им инструкции императора. На рассвете 18 октября Макрон отправился на Палатин, где сенат уже начал собираться в храме Аполлона на свое заседание. По дороге он повстречал Сеяна и как бы по секрету сообщил тому, что имеет на руках распоряжение Тиберия сенату назначить его трибуном. Этими словами Макрон успокоил Сеяна и тот вместе с Макроном отправился в храм Аполлона, охраняемый отрядом преторианцев. Выждав, когда Сеян войдет в храм, Макрон сообщил преторианцам, что по приказу Тиберия он назначен их новым префектом. Затем Макрон отправил преторианцев в лагерь, находящийся за пределами города, заменив их отрядом стражей Лакона, а сам направился в тот же лагерь, чтобы держать преторианскую гвардию под своим контролем.

Открыв заседание сената, консул Меммий Регул зачитал длинное и путаное послание Тиберия. По мере того, как Регул читал, те, кто находился рядом с Сеяном, все дальше от него отодвигались. Тиберий сообщал, что, по его мнению, готовится заговор и его убийство, что он хотел бы вернуться в Рим и ожидает к себе консула с вооруженной охраной, которая могла бы сопровождать Тиберия во время переезда с Капри в столицу. В заключение письма он просил, чтобы двое друзей Сеяна были наказаны, а сам он – арестован. Ошеломленный Сеян был тут же окружен преторами и трибунами, чтобы он не смог бежать. Консул трижды произнес его имя, однако, не желая признавать себя виновным, Сеян продолжал сидеть, не вставая. После этого сенат проголосовал за то, чтобы арестовать Сеяна и заключить его в тюрьму. Консул и префект стражей Лакон вместе с другими магистратами отвели Сеяна в подземную тюрьму, находящуюся под Форумом.

Когда об этом стало известно, в Риме начались волнения. Народ решительно выступил против Сеяна. Его статуи были свергнуты и отправлены на переплавку. Преторианская гвардия, которую возглавил Макрон, пообещавший воинам денежное вознаграждение, сохраняла спокойствие. Видя подобное развитие событий, осмелевшие сенаторы во второй половине дня 18 октября вновь собрались на заседание, теперь уже в Храме Согласия, и приговорили Сеяна к смертной казни. Приговор был немедленно приведен в исполнение, и Сеяна задушили в подземной тюрьме. Тело казненного было выставлено на лестнице Гемоний, недалеко от Форума, там, где недавно находились тела нескольких жертв Сеяна. В течение нескольких дней каждый желающий мог высказать свое презрение в адрес еще недавно всесильного фаворита, затем тело сбросили в Тибр.

Гибель Сеяна стала драмой местного масштаба. В империи не было никаких волнений по этому поводу, никто из наместников провинций или командиров легионов не был смещен, что лишний раз свидетельствовало о слабом влиянии покойного на положение дел в империи. Однако в самом Риме вследствие заговора Сеяна политическая ситуация в течение нескольких месяцев оставалась достаточно сложной. В ходе волнений было расхищено имущество Сеяна и его сторонников. Гвардейцы-преторианцы, стараясь отмежеваться от непопулярного ныне Сеяна, обвинили своего покойного префекта в злоупотреблениях. Завидную энергию проявил сенат: им был приговорен к смерти и 24 октября задушен старший сын Сеяна. Апиката, жена Сеяна, через два дня покончила с собой, оставив письмо, обвиняющее Ливиллу в отравлении Друза II – своего мужа и сына Тиберия. Несколькими неделями позже сенат приговорил к смерти двух несовершеннолетних детей Сеяна и Апикаты – Капито Элиния и Юниллу. Так как закон запрещал казнить девственниц, то палач сначала изнасиловал Юниллу, а потом удушил ее. Так была уничтожена вся семья Сеяна, в том числе и невинные дети. Во всех этих событиях сенаторы вышли далеко за рамки того, о чем официально просил Тиберий, настаивая лишь на аресте своего фаворита. Но принцепс был потрясен, когда узнал, что его друг и главный помощник причастен к смерти Друза II. Смятение и подозрительность овладели Тиберием и отныне он уже никому не доверял. Уединившись, он даже отказался встретиться с посланцами сената во главе с консулом Меммием Регулом, которые хотели заверить принцепса в своей преданности. В соответствии с обычаем его невестка Ливилла, виновная в отравлении мужа, была казнена у себя дома. Были казнены также два человека из семьи Тиберия, помогавшие Сеяну в его интригах.

В сенате обвинения и судебные процессы следовали один за другим. Самой известной жертвой стал дядя Сеяна со стороны матери, бывший консул Блез. Все те, кто при Сеяне выступал в роли обвинителей, отныне превратились в обвиняемых. Одни из них покончили с собой, как Публий Вителлий, другие – отвергали все обвинения, как всадник Марк Теренций, который заявил, что Тиберий всегда был для него примером, и именно поэтому он дружил с Сеяном, третьи, вроде Помпония Секунда, находясь в тюрьме или под стражей, терпеливо ждали, когда минует буря. В ходе этих событий было казнено множество людей. По сведениям Веллия Патеркула, погибли до трети сенаторов и почти шестая часть всаднического сословия. У Светония, Тацита и Диона Кассия конкретные цифры не фигурируют. Поэтому невозможно точно установить, сколько человек погибло после казни бывшего префекта преторианской гвардии. Имена их были вычеркнуты из всех списков. Известны монеты из Билбилы (Испания), на которых имя Сеяна искусно забито новой гравировкой. Подобное стремление предать имя Сеяна забвению имело свой результат. Например, в различных хрониках отмечены четыре даты: казнь Сеяна и его детей, самоубийство его бывшей жены. Все они пали жертвами политической игры во имя ложно понимаемой свободы. Недаром монеты отмечают предусмотрительность Тиберия, его провидческий дар, предотвративший преступный заговор.

На Марсовом поле в честь этого божественного дара был воздвигнут жертвенник, на котором коллегия арвальских братьев приносила ежегодные жертвы. Все эти события нашли отражение в римской литературе, как у современников (Сенека), так и у более поздних авторов (Ювенал). Эта трагическая судьба сравнивалась с историей жизни Калигулы, чтобы показать всю переменчивость судьбы. Пока же, в конце 31 года, начался новый этап в эволюции принципата Тиберия, ставший вместе с тем и последним.