Текст книги "Убиться веником, ваше высочество! (СИ)"
Автор книги: Даниэль Брэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Убиться веником, ваше высочество!
Даниэль Брэйн
Глава 1
Первый раз в жизни я кричала на человека, не видя его лица. Причем мы находились нос к носу, а крик был вызван не конфликтом.
– У нас нет мест! – нетерпеливо проорал мужчина в два сантиметра между приспущенным стеклом и уплотнителем, и я его прекрасно понимала. Я заставила его выйти под проливной дождь – сама-то я сидела в машине. – Но я могу запустить вас во двор. Устроит?
– Да, конечно, спасибо! – с облегчением завопила я в ответ и поспешно ткнула кнопку электростеклоподъемника. Пусть машина не моя… через щель залилась куча воды, и чистки и трат не избежать. Но неважно.
Мой спаситель в брезентовом плаще до пят пошел открывать ворота. Ливень был такой, что я моментом потеряла его из виду – ворота тоже, но я стояла прямо перед ними и врезаться в стену никак не могла. Спасибо, приятель, я заночую в машине, ехать в такую погоду нельзя, не написав завещание.
Мужчина вернулся, стукнул в стекло, махнул рукой, наклонился, всмотрелся в меня, а я в него. Здесь, далеко от хоженых мест, люди другие – хозяину, а может, администратору придорожной гостинички я дала бы лет шестьдесят пять, но хорошие, крепкие шестьдесят пять, таким шестидесяти пяти можно завидовать, когда тебе самой на пятнадцать лет меньше. Он отступил, несколько удивленный тем, что увидел в салоне, я от досады закусила губу. Ладно, сейчас разберемся.
Противотуманные фары освещали выложенную камнями дорожку сантиметров на тридцать вперед, но этого мне хватило. Я поставила машину на ручник, выключила противотуманки, оставив габаритные огни, и уже собралась откинуть спинку сиденья и поспать, как мужчина постучал в окно снова. Я приспустила стекло.
– Знаете… я, кажется, смогу найти для вас место, – прокричал он немного заискивающе. Черт. – Откройте багажник, я возьму ваши вещи, переоденетесь, вы же сейчас вся промокнете.
Я кивнула и сделала, что он просил. Что-то придумаю, ночевать в постели, какой бы она ни была, лучше.
Шаг на улицу, и меня смыло. Ливень стал еще сильнее, вдали прогрохотало, мой спаситель что-то крикнул – но нет, чтобы разобрать его слова, приходилось напрягаться не на шутку, – я натянула капюшон куртки на глаза, пискнула ключом и прыжками по лужам кинулась туда, где расплывчатыми бледными пятнами светили окна мотеля.
Я прошла в гостиницу первая. Место не из тех, к которым я привыкла за последние несколько лет, да и вообще привыкла, но что делать? Испытывать благодарность. Хозяину и так придется извернуться, чтобы не нарушить какие-то правила и устроить меня на ночлег, а здесь сухо, тепло, очень чисто, хотя и скромно до невозможности, но какое дело здравомыслящему человеку до роскоши и понтов?
Мужчина прошел в дверь вместе с моим чемоданом, поставил его, обстоятельно отряхнул плащ, повесил на вешалку и улыбнулся. Я тоже улыбнулась – виновато, потому что воды с меня успело натечь.
– У меня тут все забито грибниками и туристами, – он смущенно почесал бровь, проигнорировав лужу подо мной, – и так расселил по пятеро в номере… Но пустует комната отдыха администратора. А у горничных есть диванчик. Денег я с вас за это, конечно, не возьму.
Вот это «конечно» мне не понравилось. Ну еще бы. Или я ошибалась?
– Там сможете просушить вещи, есть где. Пойдем? – предложил он. – У горничных поудобнее, если вас не смутит запах. Все-таки их одежда пахнет химией, да и в шкафах всякое стоит…
– У меня нет аллергии, не смутит.
– Ну вот и отлично. – Он перехватил чемодан, открыл передо мной дверь на лестницу. – Хорошо, что вы до нас добрались. Такая погода! Давно не было подобных бурь.
Горы, пожала я плечами. В общем, да, погода мне здорово плюнула в душу. Мне нужно было добраться до соседнего федерального центра, а самолеты, естественно, не летали – ни в аэропорту вылета, ни в аэропорту назначения. Сутки у меня еще были, высплюсь и завтра снова в путь.
– Что там гремит? – спросила я, останавливаясь на ступеньках и прислушиваясь. – На грозу непохоже.
– Горы, – теперь плечами пожал он. Горы, не спорю, но мне не нравился этот звук. И не очень нравилось выражение лица моего сопровождающего. – В непогоду всегда так. Сюда. Кстати, я Андрей Игоревич.
Ах ты хитрый су…
– Тина, – представилась я. – Просто Тина. Не люблю официоз.
И обворожительно улыбнулась. Потому что действительно так – если официально, будьте добры обращаться ко мне «госпожа Маринова», никакого имени-отчества. Раздражает и напоминает о прошлом, которое не стоит с настоящим мешать.
Андрей Игоревич поскучнел. Но мы уже стояли на пороге комнатки горничных, давать задний ход и отправлять меня обратно на улицу было поздно.
– Вы очень похожи на…
– Знаю, – кивнула я, пытаясь не взбеситься. – Что похожа. Даже погуглила, кто это такая. Если бы я зарабатывала столько, сколько она, сделала бы пластическую операцию. Возможно, это она должна делать, не я, но ведь ей платят в том числе за лицо, так что… я уступаю.
Андрей Игоревич шутку оценил и главное, что поверил.
– Извините, я правда очень устала. Вон диван, тут и лягу, не беспокойтесь. Спасибо вам и спокойной ночи.
– А… – начал было он, когда я закатила чемодан в комнатку.
– Мы даже не родственники, – помотала я головой и закрыла дверь. Снова грохот, но теперь некому было вызывать у меня подозрения тем, что ему причина известна, а мне – нет.
Даже если завтра он спросит мои документы – не страшно. Мартина Маринова – обычные имя и фамилия, данные мне отцом-болгарином, но в отечественном проекте не прижились. Я и не возражала – какая мне разница, там грим, имидж и деньги. Просто деньги. Пусть Андрей Игоревич запишет меня куда положено как положено и всем рассказывает, что «она так похожа на Марию Морскую, ну, знаете же ее».
Свет в комнатке горел неровно, не справлялась подстанция или генератор. Я открыла шкаф, вытащила подушку и плед, кинула на диван, из чемодана достала спортивный костюм и быстро переоделась. Потом развесила мокрую одежду на стойке для сушки, выключила на всякий пожарный случай все, что горело – и свет, и даже шнур телевизора выдернула из розетки, забралась на диванчик и свернулась комочком.
За окном творился апокалипсис и гремело все чаще и все сильней. Если бы я не доехала до мотеля…
Что так беспокоило Андрея Игоревича и почему он промолчал? Не монстры же здесь, в конце концов. Или это связано с тем, кто я есть, а не с шумом?
В какой момент моя жизнь покатилась по колее неожиданной популярности и больших денег? Сколько лет я уже так живу – мотаясь по стране, рассказывая людям о местах, событиях, других людях, живших пять веков назад?
Я же учитель обществознания. И любитель пошариться по местам, где еще не успели нагадить туристы. Я никогда не вела блог, не делилась ничем и ни с кем, кроме как своими историями со своими учениками. Сорок три года я прожила, видя маленькие аэропорты и горящие глаза замерших от восторга детей – да, еще мужа, но муж прошел незамеченным, как и брак… До тех пор, пока кто-то из проверяющих, а может, и какой-то родитель, не выложил в сеть видео моего урока.
Я не поверила звонку. Да ладно, смешно, только слишком рано. У меня всего семь утра и выходной, извините. Но это оказалась не шутка.
Крупнейший телеканал пригласил меня вести передачу для школьников – и в первое лето мы записали ее, как и хотели: простенькие маршруты с рассказами о местах согласно программе восьмого класса. Кто знал?
Кто знал, что через несколько месяцев эти записи выйдут на первые места по просмотрам и комментариям, потому что страна кинется познавать неизвестное и людям понадобится информация кроме рекламной и отзывов «был, все ок-норм» или «был, единица»? Я не знала, и режиссер передачи. На следующее лето мы записали аналогичные программы уже для взрослых, осенью мне предложили контракт на несколько лет – первый раз за всю историю современного отечественного телевидения познавательные передачи выбивали аудиторию даже у сериалов, уступая разве что спортивным трансляциям.
Меня узнавали. Работу в школе я оставила – деньги решают многое, если не все. И нравилось мне, что не только мои ученики влюбляются в скучные в общем-то для неувлеченных науки, которые скопом впихнули в один школьный предмет: социологию, философию, антропологию… Возрастной ценз передачи «6+», и дети смотрят, тоже смотрят…
Нет. Я утешала себя, все вранье, преподавать мне нравилось больше. Я с трудом отработала десять лет по диплому – юристом в городской консультации – и сбежала на профпереподготовку, а после в среднюю школу, от людей неискренних, капризных, застрявших в детстве сильнее, чем пятиклассники. Их алчность и лживость превращали меня в лютого зверя. А дети давали желание жить и ради них сворачивать горы.
И имя-отчество осталось для них, для детей… Как самое светлое. Но теперь я могла делать для них почти невозможное.
Грохнуло прямо над головой, и я вздрогнула. Я не успела толком пообщаться с родными и знакомыми, пришлось удирать на следующую локацию. Они говорили – я изменилась, стала жестче, да ерунда, люди в сорок девять уже не меняются, они не боятся быть собой. Поэтому да – новому интерактивному классу, и нет – невнятной помощи «людям в трудной жизненной ситуации». Дойти до ближайшего магазина и спросить, не требуются ли сотрудники, можно, если до этого неделю не пить. Да – оплате операции и реабилитации мальчишке-спортсмену, потому что за деньги это элементарно быстрее, и нет – ремонту старого здания дома культуры, потому что его сносить надо, а не ремонтировать, оно опасно.
Мне не нужно столько денег – мать умерла, когда я училась на первом курсе, отец – несколько лет назад, родственники проявили себя не настолько, чтобы я могла ради них чем-то жертвовать, своих детей у меня нет… Но есть другие, кому я могу помочь.
Я все-таки задремала. Несмотря на шум за окном, на грохот, который был все ближе и все сильнее. Я устала – четыреста километров по горным дорогам, по адской погоде, организм брал свое.
Я очнулась, когда поняла, что дом трясет.
Здесь не могло быть землетрясения – они бывали, но очень слабые. Эти горы устойчивы, бояться нечего. Тогда почему снизу крики? Обвал? Сель?..
Этот засранец Андрей Игоревич еще вечером обо всем догадался?.. И молчал, надеялся, что сель пройдет мимо?
Рухнуло все внезапно и сразу. Грязная ледяная вода способна убить моментально – температурный шок, камни и острые обломки, но я, как ни странно, не умерла. Я кружилась в водовороте, зажмурив глаза, сохраняя остатки воздуха в легких, не понимая, куда меня тащит, и что мне делать, чтобы выбраться. Спастись от селя нереально – можно его избежать. Мне рассматривать варианты «что было бы если» уже не годилось.
Что-то сильно толкнуло меня в грудь, и я вдохнула. Больно и блаженно одновременно – освобождение от всего, пусть ни испугаться, ни отчаяться я не успела. Не дышать в эти несколько бесконечных секунд в воде было сложнее всего, и удивительно, но воздуха я глотнула. Меня в самый нужный момент выкинуло из потока?..
Похоже, да – или нет. Поток выплюнул меня и ушел. Я лежала ничком на чем-то до боли жестком, шум исчез, не было ни воды, ни холода, ни ветра. Меня даже не трясло после того, как я столько времени – сколько? – провела в селе, было несколько…
Необычно. Необычно, вот да. Я так просыпалась в незнакомых местах и не могла понять, где я, что я.
Я подняла голову и кашлянула. Ничего не болело – я не обольщалась, зная, как действует шок, и медленно села, ощупывая себя. Темно, я в каком-то здании, уцелевшем; как я сюда попала? Это уже неважно, и понятно, почему я не пострадала: плед, я запуталась в грубом гостиничном пледе. Ноги почему-то были босыми, хотя я точно ложилась в носках; я попыталась подняться и глупо отметила, что пора записаться на педикюр. Вокруг куча обломков и трухи, а мне даже не режет ступни.
Через щели впереди пробивался свет – уже утро? Я прищурилась, осторожно пошевелила руками, ногами, проверила еще раз возможные травмы. Ничего. Я счастливица, если такое пережила.
Я замерла по двум причинам. Первая – я услышала голоса, вторая – я провела рукой по бедру и запоздало не поверила собственным ощущениям. Да, мне могло повезти как никому в жизни, я могла пережить сель, но почему я…
– Сюда, давай сюда, – раздался быстрый громкий шепот. – Залезай, здесь никого нет. Лили, давай… скорее, скорее!
– Здесь тепло, – услышала я ответ девочки лет десяти-двенадцати, не старше.
…Почему я одета не в спортивный костюм? Почему я совершенно сухая?
– Только ти-хо! Марибель, ты как? Лили, пролезешь? Эрме?..
Я повернулась на голоса. Где-то открылась дверь или лазейка, потянуло воздухом и свежим дождем, какой редко можно почуять, разве лишь так далеко от цивилизации, куда редко кто заберется…
– Зажечь свечу?
– Осторожно! Чтобы нас не увидели! – Голос мужской, обеспокоенный и злой. Что происходит?
– Я помню! – упрямо отозвалась девочка, несколько раз что-то ударило, будто камень о камень, вспыхнула свеча, и мы с девочкой вскрикнули одновременно. Мы оказались лицом к лицу – этого просто не может быть, я и ребенок одного роста? Во мне метр семьдесят два! – Эрме!..
Девочка дернулась, споткнулась, выронила свечу. Гореть, кажется, нечему – один камень, и я наплевала на риск возгорания, подхватила девочку, чтобы она не упала, но она ловко вывернулась и отскочила.
– Что ты натворила? – услышала я злой мужской шепот, меня схватили за руку и больно заломили ее назад, и еще – вцепились в волосы. Волосы?.. У меня «пикси», за что там хватать? – Молчи, или я убью тебя, поняла?
Я сглотнула. Кто бы это ни был, я против них бессильна и оказать сопротивление не могу. Только попробовать убедить их, что я не опасна.
– Д-да, – всхлипнула я весьма натурально. – Отпусти… те. Мне больно.
– Будешь орать?
Я помотала головой, и хватка ослабла, но не пропала. Свечу подобрали, зажгли снова, и я увидела троих незваных гостей: две девочки – лет десяти и пятнадцати-шестнадцати, и парень лет восемнадцати: он стоял, прикрывая собой девчонок, второй… а второй все еще торчал за моей спиной. Одеты они были как привычные ролевики, изможденные – подростки и молодежь, бывает, чудят с питанием, но пугающей была не худоба. На них надеты ошейники – настоящие, и даже в свете слабенького огня я различила, что это не грим. Или рубцы выглядят так естественно, что тому, кто их нанес, стоит немедленно выслать портфолио в Голливуд.
Так не бывает.
– Кто ты такая? – спросил парень за моей спиной.
Кто я? Ну, я человек. Что я скажу? У меня в спортивном костюме – каком костюме, где мой костюм? – пустые карманы, он из стирки, а если эти четверо обо мне что-то слышали и чем-то обозлены, то могут убить потому, что я ничего не смогу им дать.
Меня, впрочем, опередили.
– Какая разница, кто она, важно, кто мы! Если мы оставим ее в живых, она нас выдаст!
И я обреченно увидела в руках стоящего передо мной парня сверкнувший нож.
Глава 2
– Стой, Жано!
Старшая девочка испуганно вскинула худые руки в цыпках, а я побоялась надеяться. Я только что один раз умерла, ведь иначе не объяснить, как я совершенно сухая, одетая черт знает во что, лежала на полу в странном доме – странном, потому что здесь должны быть следы селя, но их нет.
И эти четверо слегка вымокли, но не так, как должны бы под ливнем. Дождь прошел, да, но несильный.
Не отбирайте у меня эту новую жизнь, что вам стоит?
– Она же ничего не расскажет? – сдавленно продолжала девочка, убеждая то ли себя, то ли своих товарищей.
Я помотала головой. Неприятное ощущение, и ничего не поделать. Их четверо – ладно, двое, но двое парней намного сильнее и крепче меня, и драпать мне некуда. Когда мы уезжали на съемки, нам повторяли: будет опасность – любая, где угодно, какая угодно, уходите, не ввязывайтесь. Правда, бывало, что туристы и походники натыкались на беглых заключенных, и тогда…
Это преступники? Боже, они же дети.
– Я ничего не скажу. Я… – пообещать что угодно. Еды? Воды? А есть ли и то, и другое? Есть ли вода и еда у меня? – Я вас не выдам.
Жано подумал и спрятал нож.
– Когда меняется стража? – спросил он отрывисто.
Я дернула плечом. Прости, брат, но я знаю обо всем куда меньше, чем ты можешь представить.
– Нам нужно пройти в… – начал парень, стоявший за мной, и на него зашикали все разом.
– Ты с ума сошел? Зачем ты ей это говоришь? – прошипела старшая девочка.
– Вы думаете, она совсем дурочка? – с невеселым смешком отозвался мой страж. – Она не знает, куда бегут рабы из Бежатона? Кто этого не знает, Лили?
Рабы?.. Я всмотрелась в их ошейники. Как им удалось бежать? Впрочем, какое мне дело, моя задача самой уцелеть, потому что этим ребятам терять нечего. И я не уверена, что могу им помочь, что-то сделать даже для девочек. Мне что-то – босые ноги и сон на полу? – подсказывает, что я ничего не могу, что мое положение лучше, но ненамного.
– Я не знаю, – вдруг сказала младшая девочка, и парень наконец отпустил меня, сделал шаг в сторону и присел на корточки, протянув к ней руки.
– Иди сюда, Марибель… – пригласил он, и малышка – ей не больше десяти лет, и у нее на шее ошейник, но нет, слава всем богам, жутких шрамов! – не стала упрямиться. – Иди сюда. Мы бежим в Астри. Там, в Астри, нас никто не преследует. Никогда. Там мы все будем свободными. Поняла?
Он взял ладошки девочки в свои, а у меня защемило сердце. Мне показалось, что маленькая Марибель все прекрасно понимает и помнит, но отчего-то ей важно слышать эти слова снова и снова. Может быть, они ей дарят призрачную надежду.
Она знает, что они никогда не окажутся в Астри?..
– Если вдруг, – продолжал парень, не сводя с Марибель взгляда, – что-то случится со мной, с Лили или с Жано, ты должна добраться до Астри. Должна. Обещаешь? – И он повернулся ко мне, сверкнув глазами – куда делась нежность, с которой он только что говорил: – Ты… принеси нам что-нибудь, чтобы снять ошейник.
Я не придумала ничего лучше – или даже не потрудилась подумать.
– У вас же есть нож?
Парень – Эрме? – ухмыльнулся.
– Он не поможет. Нужно что-то более крепкое. Хотя бы… – он помрачнел. – Хотя бы снять ошейник с моей сестры. Потому что наши уже не снять, Лили! – он крикнул, хотя и прозвучало негромко, на старшую девочку, попытавшуюся возразить. – У нее больше шансов добраться до Астри!
– Больше шансов, – хохотнул Жано с нотками истерики. – Как ты наивен, Эрме. Будь честен с самим собой, шансов нет ни у кого из нас.
– Мы уже сбежали от господина Занотти, – горячо заговорил Эрме, но я перебила его:
– Я посмотрю?
От того, что будет дальше, зависит многое. Эрме окидывал меня мрачным взглядом – свеча отбрасывала тени на его лицо, и выглядел он угрожающе. Совсем молоденький паренек, если вспомнить, сколько мне лет, годится мне, в общем, во внуки, но… а сколько мне все-таки лет? Все четверо обращались со мной как девчонкой. С меня стерли лет сорок, словно салфеткой?
Не бояться, не показывать страх. Эрме неохотно кивнул.
– Я осторожно, – пообещала я, приседая перед маленькой Марибель. Я была – стала? – ниже ростом, непривычно. – Не бойся.
Видимо, ошейник на нее надели не так и давно, он был ей велик, болтался на шее, не натирал, не причинял неудобств и боли. Я подумала, что, возможно, рабам меняют ошейники, но лишь когда несчастные начинают задыхаться… Нет, разрезать его не получится. Ошейник кожаный, но – я подцепила ногтем край – между двумя слоями кожи металл, и даже если удастся чудом срезать кожаную часть, металл останется.
Я опустила руки и покачала головой.
– Знаешь, что тебе будет за то, что ты помогаешь нам? – спросил Жано. Я опять покачала головой. – Тебя выволокут на площадь и будут прилюдно пороть. Обычно порют до смерти. В Комстейне нет рабов, но между нашими королями договоренность. Тебя могут наказать.
– Пусть накажут.
Мне стало все равно. Что у меня осталось? Ничего. Я не знаю, кто я, как меня зовут, и все говорит мне, что я не рабыня, но… бесправная нищенка, и вряд ли мне самой есть где жить и что есть. Я опустила взгляд на свою юбку: грубая, обмотанная вокруг моей талии дважды, чужая, поношенная; рубаха не по размеру давно почернела, ноги… а, про мои ноги не стоит и упоминать.
Засекут до смерти, но я не в том месте, где можно о чем-то сожалеть.
– Иди, – разрешил Эрме, не глядя на меня. – Мы скоро уйдем отсюда. Как совсем стемнеет. Иди и никому не говори, что нас видела.
Я открыла и тут же закрыла рот. Я могла бы сказать, что приведу помощь, принесу немного еды, но что толку от пустых обещаний, когда мне ничего не известно? Отпускают, дают мне шанс, глупо им не воспользоваться… наверное.
– Иди, глупая девчонка! – Эрме повысил голос, а я еще порывалась что-то вымолвить, но после этих слов растеряла все мысли. Если я для него, паренька лет восемнадцати, девчонка… И я повернулась и пошла, сама не зная куда, в темноту, и длинная тяжелая юбка путалась под ногами, а в босые ступни наконец-то врезался острый камень. Я только поморщилась – почти не больно.
Вот и лестница, каменные ступени, они ведут куда-то наверх, и что там – я не знаю, конечно. Но у меня же выбора нет? Я поднималась, стараясь не споткнуться и ощущая, что мне смотрят в спину все четверо.
Мне бы радоваться, что я умерла и не умерла, что я получила возможность жить почти с начала, только вот – что за старт, что за жизнь, что за перспективы? Юная, нищая, необразованная, ступаю по темному открывшемуся передо мной коридору – темному, как все это бытие…
Здесь плавали запахи – тяжелые, неприятные, но пахло едой и чем-то вроде дешевого спирта. Неплотно прикрытая дверь впереди вела в освещенное помещение. Я ощутила, что немного замерзла и голодна – явно я ем не досыта. Я шла на свет, и запахи еды мешались с новыми – уже не относящимися к еде, или как посмотреть, на какой ее стадии существования. Свежесть дождя как будто не принадлежала этому миру, а может, то был фантом, и здесь всегда так невыносимо воняло.
Я и везунчик и лузер одновременно, я баловень судьбы и ее же игрушка, я какая-то…
– Замарашка!
Я вздрогнула. Свет после подвала меня ослепил, глаза заслезились, а разум не мог сопоставить плывущую передо мной пугающую картинку и реальность, которая за ней крылась.
– Опять дрыхла, лентяйка? – вопила визгливая женщина. Я ее не видела, она не видела меня, но откуда-то знала, кто явился. – Скажу хозяйке, она тебя снова высечет! А ну, иди убирай в зале, там господин Сеж устроил не пойми что!
Я придержала за собой дверь, чтобы Эрме и остальные услышали ее крики и сообразили, что идти следом за мной не стоит. Что будет, если вниз кто-то спустится? Скорее всего, ничего, потому никто не пошел за мной специально, а больше в подвале ничего нет. Значит, и за ними никто не пойдет, но это неточно, а потому – пусть они сами решают, как быть.
Кухня была грязная, тесная, ее завалили немытой посудой и протухшей едой, вонь висела завесой и кружили жирные мухи. Даже огрубевшими ногами я чувствовала, насколько липкий и жирный пол, не мытый годами, я шла словно по помойке босая, и по лицу, казалось, стекала гнилая воздушная мерзость.
– Наглая ленивая девка! – бушевала женщина. Она уже вышла ко мне – на вид ей было лет тридцать, но выглядела она на все пятьдесят, грубая, измотанная тяжелой работой. – А ну пошла! Пороть тебя некому! – И она замахнулась на меня деревянной плошкой на длинной ручке – на пол шлепнулся мутный кусок жира. Меня затошнило, а женщина подобрала кусок, придирчиво осмотрела его и кинула в варево. – Эдме, как тебя земля носит?
Как же я угадала – прислуга, причем самого низшего ранга. Скорее всего, сирота, вероятно, неграмотная. Меня подобрали из жалости, и это чувство, насколько я представляла себе прошлое человечества – пусть не как доктор наук, как учитель, – не было издевкой или насмешкой. Все по доброте души, я бы сдохла на улице так или иначе, если бы не повариха или хозяйка, они действительно мои благодетели… Сами забьют до смерти не сегодня, так завтра. И стоит оберегать такую жизнь?
А разве нет? Я, проходя мимо стола, на котором среди посуды истекала кровью полуразделанная туша, мимо очага, пекшего жаром, решила, что какая бы ни была эта жизнь, это – жизнь. Подаренные годы, сколько их меня ждет, неизвестно, и можно, конечно, заорать и запричитать, вспоминая, что у меня было раньше, но разве это поможет?
Черт возьми! Я прошла насквозь кухню, заметила возле двери разбитое деревянное ведро с грязной водой и сальную тряпку, взяла их и вышла в гудящий зал. Один шаг, и из царства мух я попала в царство свиней. Здесь тоже воняло – кислятиной, потом и горелым жиром, грохоча деревянными сабо, выплясывала на столе пьяная девка, которую сдернули вниз под общий гогот.
– Эдме-е! – услышала я нетрезвый довольный крик, и подле моих ног шлепнулся тухлый помидор. – Долго же тебя не было, девка! А может, ко мне пойдешь? Чем тряпкой елозить?
Визги и хихиканье продажных девиц, разухабистые вопли, но в целом каждая компания занята была только собой, и кроме этого человека никто мое появление не заметил. Я сквозь мутное душное марево вглядывалась в довольную сальную ряху: какой-то матрос, судя по одежде, хотя – о чем я могла судить? Его товарищи заулюлюкали, кто-то бросил в меня еще один помидор, я увернулась.
Посетители за другими столами не обращали на меня внимания, лишь вопили, призывая выпивку и не занятых еще гулящих девок. К матросам, бесцеремонно расталкивая всех, кто попадался на пути, протиснулась грудастая молодая женщина, тащившая сразу пять кружек какого-то пойла.
– А ну, Реми, убери руки! – рявкнула она. – Пролью – платить все равно будешь! – Она злобно отпнула чью-то ногу, торчащую из-под стола. – Жасу, попробуй свалить, не заплатив, я тебе задницу натяну на уши! Я вас всех насквозь вижу!
Кто-то попытался ущипнуть ее за зад, женщина развернулась и со всей силы шарахнула наглеца кружкой по голове. Естественно, все расплескалось, кислятина начала выедать мне глаза, раздался вой, а следом – крик женщины:
– Еще раз так сделаешь, засуну тебе эту кружку знаешь куда? И не смейте лапать моих девок! Мне пузатые дармоедки не нужны! Лакай, Сир, не лопни!
Она грохнула пустую кружку перед облитым матросом, вытерла руки о юбку и повернулась ко мне.
– Что встала, бестолочь? Пошла! – и выдала такую порцию отборной ругани, что притихли даже матросы. – Или я тебя сама высеку так, что ходить до конца своих дней не сможешь, только ползать!
Я могла бы сказать, что жизнь потрепала эту несчастную, что она не была такой злобной или озлобленной, но нет. Если я что-то и уяснила, так это то, что люди не те, какими нам их хочется видеть. Ей нравились и эта публика, и это место, и что она может грубить, бить, унижать, ругаться, и все это безнаказанно – и даже за плату. Матросы за ее спиной выкладывали на стол крупные монеты – может быть, здесь хорошо по их меркам и дешево кормили? Лицо у женщины было не злым, а презрительным, самодовольным, она была в этом средоточии дерьма королевой, казнила и миловала, и как в число тех, кого она милует и казнит, попала я?
Может, мне тоже надо сбежать? С рабами, которые ищут убежище, стоит отправиться в дальний путь, и пройду я его или нет, кто знает, но, может, мне в Астри будет намного лучше?
Я под тяжелыми взглядами подобрала юбку, засеменила в другой конец зала, и когда проходила мимо хозяйки, она дала мне под зад увесистого пинка. Я не удержалась, рухнула и проскользила по плевкам и объедкам, ведро я уронила, вода разлилась, и лишь тряпку я сжимала в руке как сокровище.
Те, кто видел мое падение, радостно и злобно заржали. Те, кто не видел, остались к нему равнодушны. Да, мне где угодно будет лучше, чем здесь, подумала я, поднимаясь, собирая свои нехитрые причиндалы и стараясь не встречаться ни с кем взглядом.
– Налево, Эдме! – перекрывая хохот, пьяные выкрики и попытки заорать песни, проревела хозяйка. Я повернула голову. – И чтобы было чисто!
Здесь кто-то с кем-то крепко повздорил. Один участник драки, с пробитой головой, лежал грудью на столе и не дышал. Второй был в крови, дрых кверху толстым пузом и от души храпел. Валялся он в отвратительной вонючей луже – я в отчаянии перевела взгляд на тряпку и ведро.
Я ведь хочу жить, не так ли?
Я набросила тряпку на лужу. Я ведь хочу жить, правильно? Даже если отбросить брезгливость, в этой антисанитарии я не протяну, если буду все это собирать руками. Холера – меньшее, что меня может ждать.
– Куда это ты, Эдме, пошла? – перекрыл мне дорогу молодой парень, очень похожий на хозяйку. Брат? – Вон туда иди! Дурная! – и он указал пальцем туда, где валялись один покойник и один пока что еще живой.
– Я… за водой, господин, – пискнула я как можно почтительнее. Парень сморщился и кивнул, обозвав меня безмозглой, а я толкнула тяжеленную дверь и выскочила на улицу.
Блаженство?..
Пожалуй, если сравнить с тем, что в стенах трактира. А снаружи – да, вонь. Да, крики. Висела луна – ущербный надкусанный ломтик, стыдливо прикрытый жидкими облачками. Дома в два этажа, прилепившиеся друг к другу, как пьяные нищие. Дорога, и не различить, брусчатка это или превращенная в камень глина… А если дождаться дуновения ветерка, то можно жадно схватить губами тот самый воздух – свежий и непривычный, но увы, ветер здесь терялся среди стен и крыш, сворачивался клубком и угасал, но даже глотка мне хватило, чтобы не слишком отчаяться.
Людей почти не было, вдали я заметила двух всадников. Они неторопливо ехали, и кони размеренно цокали подковами.
Все-таки камень под слоем дерьма.
Брат хозяйки не возражал, что я пошла за водой, значит, вода где-то здесь. Какие у меня планы? Убраться, постараться не заразиться и еще сделать так, чтобы мне дали что-нибудь из еды, тогда я, как все заснут, спущусь в подвал, разделю еду с беглецами и попрошу их взять меня с собой. И нож, мне нужен нож… и какая-нибудь обувь.
Мимо меня спешно прошла женщина. Она повернула в мою сторону голову, пробурчала что-то вроде «Эдме, не прибили ее еще», но общем я ее интересовала мало. Я хотела спросить у нее, где вода, но подумала – ни к чему лишний раз обращать на себя внимание. Я не знаю, какие у меня есть права, может быть, никаких, и мое положение поломойки в дрянном трактире – все, на что я могу рассчитывать.
А вот всадник меня окликнул.
– Эй! – крикнул он. – Ты куда, девка?
Я решила не обострять и без того шаткое положение и неуклюже сделала книксен.
– За водой, добрый господин. Хозяйка велела прибраться.
– За водой, – хмыкнул он. – Ходите по ночам, а вас потом в канавах находят. Ну иди, коль жизнь не мила.
– А где вода, добрый господин?
Держат за дурочку – надо воспользоваться.
– Там, – он махнул рукой, и я, поклонившись, поспешила вверх по улице. Ломтик луны приоткрыл наготу, света стало больше. Ну и дерьмо… какое дерьмо. Везде дерьмо. Будто в подтверждение моих мыслей наверху открылось окно, и в метре передо мной шлепнулось содержимое ночного горшка.
