Текст книги "Сражайся как девчонка (СИ)"
Автор книги: Даниэль Брэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Напрасно ты сидишь здесь, – сказала я очень недовольной моим замечанием Люсьене. – Окно выходит на улицу, плач ребенка слышен, не сомневайся. Поищи комнату без окон.
Люсьена сделала вид, что меня не расслышала, и отвернулась. Ее избирательной глухоте я оказалась не удивлена, намного больше меня беспокоило то, что ребенок голоден.
И еще – то, как он оказался у этой девицы. То, что она мне навешала в виде недоваренной лапши.
– Люсьена? – я повысила голос и заорала почти ей в ухо. – Поищи комнату без окон! Или ту, которая выходит во двор, не на улицу. Там, – я ткнула пальцем в сторону коридора, – какие-то две каморки справа от лестницы.
Кухня была бы идеальна, если бы там не лежали трупы.
Мне нужно задать Люсьене вопрос, но я совершенно не уверена в том, что она мне ответит, ответит правду и что у меня есть время методично ловить ее на лжи. Откуда у нее информация, что этот младенец – ребенок какого-то графа, если с его матерью она была почти не знакома?
– Пойдем! – обозлилась я, рывком заставила Люсьену подняться с места и потащила вон из комнаты. Это была, скорее всего, хозяйская спальня – как и следовало ожидать, разоренная, но не так беспощадно, как спальня в том доме, куда сначала забралась я в поисках одежды. А комнатушка, в которую я Люсьену втолкнула, определенно была когда-то каморкой слуги: узкая незастеленная кровать, одинокий стул и окно будто бойница под потолком. – Вот здесь сиди! – рявкнула я, видя, что она собирается мне возразить. – Он не прекратит плакать, пока не наестся, и я сделаю все, чтобы он перестал орать. Но мне нужно время – час, может, два.
Два часа – за это время весь город, который еще не ввязался в драку, сюда сбежится на детские крики. Мысль, мелькнувшая у меня в голове, была безумна, но могла и сработать.
– Корми его, – приказала я.
– Чем?
– Грудью! Не говори, что ее у тебя нет! – я дернула Люсьену за воротник платья и вспомнила, что я мужчина. Руку пришлось тут же поспешно убрать. – Мне плевать, что у тебя нет ни ребенка, ни молока. Если он будет сосать пустую грудь, может, замолкнет на какое-то время. Может быть, нет. Но ты пробуй. Я скоро вернусь.
Не дожидаясь, пока она начнет орать пуще младенца, я захлопнула за собой дверь и выбежала из комнаты. Когда я уже подкралась к окну в торговом зале, услышала, что малыш перестал кричать. В лучшем случае мой план сработал, в худшем – в худшем я предпочла не думать.
Предосторожность оказалась не лишней. На улице все так же орали, но далеко, били стекла, но тоже неблизко, все, что было где-то там, пока мне не угрожало. Напротив дома Лазаря стояла телега с грустной грязной лошадью, на козлах сидел сутулый мужик, другой быстро грузил на телегу скарб – хлам, которым побрезговали те, кто успел сюда раньше.
Кинув в кучу прочего барахла треснувший, рассхошийся таз, мужик ткнул в плечо сидевшего на козлах, что-то сказал ему, и оба посмотрели в мою сторону.
Я шарахнулась от окна, прижалась к стене спиной, сердце подпрыгнуло прямо в горло, а рука сама собой нащупала нож. Какие у меня варианты? Люсьена с ребенком закрыта в комнате наверху, и пока младенец молчит, но…
С улицы дважды дернули дверь.
Глава шестая
Засов казался мне более чем надежным, но окна, низкие, в которые никакого труда не составляло пролезть, вызывали серьезные опасения. Рукоятка ножа легла в мою ладонь, и я не представляла, что буду делать, если эти двое ворвутся сюда.
Даже если я пулей взлечу наверх, даже если мы успеем спрятаться где-то с Люсьеной, остается младенец, который будет вопить и плачем нас выдаст. Убьют ли нас? Возможно, нет, если мы не окажем сопротивления и не будем биться за барахло и еду, которой, впрочем, все равно нет.
Дверь снова дернулась. Я слышала, что эти двое что-то между собой обсуждают, но что – разобрать не могла. Шум с улицы и мое безудержно колотящееся сердце.
За окном мелькнул силуэт, потом второй. Я видела только тени, но мне стало ясно, что мужики оценивают рациональность визита в дом. Они должны сообразить, что пока будут шариться здесь, их лошадь с добром останется без присмотра, и, погнавшись за двумя зайцами, они могут и награбленное непосильным трудом потерять. Я редко надеялась на то, что люди умнее, чем я о них думаю, обычно я исходила из количества совершенных глупостей. Время словно остановилось, нож начал выскальзывать – так вспотели руки, потом тень за окном осталась одна, затем я услышала, как зацокали копыта, и исчезла вторая тень.
Я выбрала очень странное место, чтобы укрыться или хотя бы переждать какое-то время. Дом, который считается нехорошим, но в который все мечтают зайти. Что будет, если чья-то новая попытка проникнуть сюда окажется успешной? Люсьену, вероятно, не тронут, один ушедший отсюда живым обнадеживал, но смущали те, кто остался здесь насовсем…
Я вернулась в кухню, опустошила и забрала мешок, не глядя на покойников, потому что бояться мертвых – последнее дело, когда кругом так много живых, затем прошла дальше по коридорчику. Окна с этой стороны дома были годны только для мыши, даже если я смогу забраться под потолок, я в них не пролезу. Но в последней комнатке мне повезло: узко, конечно, но не настолько, чтобы я в своем новом теле не смогла протиснуться.
Окошко выходило в очередной тесный переулок. Прямо над моей головой был, разумеется, балкончик, под ногами – то, что с него регулярно падало. Я даже не стала очищать туфли, прижала к себе мешок так, чтобы скрыть от посторонних взглядов ножи, и выглянула на улицу. Теперь – найти убежище Роша, а уж дом Лазаря отыщут и без меня.
Уже готовясь выйти на всеобщее обозрение, я отступила, встряхнула мешок и аккуратно его сложила. Меньше вопросов: я еще ничего не награбила, я только ищу, чем поживиться.
Я так и прошла до того места, где встретилась с теми тремя, двое из которых уже мертвы. Я миновала две группы мародеров – одни выкатывали какие-то бочки, скорее всего, пустые, и азартно потирали руки, вторая группа грузила на телегу без лошади мебель, и хотя у меня было крайне слабое представление о старинных видах транспорта, то, как телега перекосилась, подсказало, что с места целой она не тронется. Третья группа меня заприметила.
– Эй, ты! – Я ждала окрик, и потому не ускорила и не замедлила шаг. – Эй, глухой, что ли? Куда идешь?
– Куда иду, там меня нет, – огрызнулась я. – Не лезь, иначе нам обоим навешают.
Парень, который ко мне приблизился, был выше меня на две головы и раза в три шире, и вид у него был простецкий и раздраженный.
– Кто это тут такой важный, а? – он растянул в улыбке практически беззубый рот, и я вспомнила, что стоматология в эти времена не могла похвастаться успехами. Но, может, зубы он растерял и в драке.
– Фредо, – ответно осклабилась я. Зачем выдумывать? – Я лично не хочу, чтобы он мне второй раз морду расквасил.
Парень будто прикидывал, не опередить ли неведомого ему Фредо, но махнул рукой и пропал в открытой двери дома. Там не грабили, там, судя по звукам, пили. Больше пьяных – меньше способных на активные действия, жаль, что это все кратковременно.
Мне пришлось поплутать. И пока я искала знакомый – да почти незнакомый, черт возьми! – переулок, наблюдала и делала выводы. Несмотря на то, что народу днем много, они не так агрессивно настроены, грабят, вывозят все, что не успели до них. Заняты делом. Почему Рош был так убежден, что днем опаснее?
Потому что у них были вещи. Крестьянам неважно, кто идет мимо них, им важно, с чем он идет. Пустой мешок сейчас был моим спасением, как полный – прежде.
Первую дверь я перепутала. Она показалась мне знакомой, но я вовремя заметила, что окошко на ней другой формы, и отправилась искать другой переулок. На второй раз мне повезло, и я несколько раз ударила по толстому дереву. Ответа не было, я постучала еще.
Неужели они куда-то ушли?..
И когда я была готова развернуться и – чем черт не шутит? – пойти искать другую кормилицу, услышала, как поехал в пазу засов. Да, Рош не стал рисковать и приоткрывать окошко, но и отворяя мне дверь, он рисковал не меньше.
– Быстро ты, – прошептал он и вдернул меня в щель. – Я думал, ты уже не вернешься. – Он задвинул засов, отобрал у стоящего рядом старика свечу и сунул мне чуть ли не в лицо. – Чего мешок пустой? Я тебя предупреждал?
Я спокойно отвела его руку. Важно мешок не уронить, иначе ножи Роша доконают.
– Был бы полный, я бы не вернулся. Место, где мы сможем укрыться, есть. Большой дом, хорошие засовы, только окна надо заставить изнутри мебелью. Есть вода, с едой скверно, – быстро говорила я, и вокруг меня собирались люди. Кто это был, я рассмотреть не могла, потому что дерьмом несло так, что у меня на глаза навернулись слезы. Я только почувствовала, как Мишель, растолкав прочих, подбежала ко мне и вцепилась в руку. – Днем идти безопасно, если идти без вещей. Кто хочет… – я утерла рукавом слезы. – Женщины, дети, раненые. Женщины с детьми. Кто хочет, может пойти со мной.
По темноте с редкими пятнами света пошел шепоток. Кто-то зашевелился, но никто ничего не сказал. Ждали, что решит Рош.
– Без вещей, – протянул тот. – Вот ты ловкий. Сам голодранец, так и другие чтобы нищими стали?
– Пусть нищими, но живыми, – пожала я плечами. – Мишель, Фредо пойдет с нами? Фредо!
– Не ори! – рявкнул Рош, но мы с Мишель уже пробирались к раненому.
Ему стало хуже – я слышала по дыханию. Он вряд ли сможет дойти. Но надо убедить его, потому что здесь нет никаких шансов, что он доживет до утра. В доме Лазаря, может, тоже, но травы, которые можно собрать – если кто-то в них понимает, возможно, они смогут помочь.
– Кто пойдет со мной, бросьте вещи, – негромко скомандовала я, – и помогите Фредо подняться.
Я, то и дело промокая глаза, всматривалась в лица. Ничего не разглядеть, ни решимости, ни испуга, только бледные проплешины во тьме с тремя дрожащими огоньками.
– Милосерден ты, брат, – проговорил Фредо с трудом и наконец открыл глаза.
Я замотала головой. Молчи и оставь душещипательные речи. То, что я собираюсь тащить тебя, и так противоречит всем правилам выживания.
– Найди большой мешок, а лучше два, – сказала я Мишель. – Мы положим Фредо на них и так дойдем. Тут недалеко.
Вранье, конечно. Но я всегда могу объяснить, что понятие расстояния субъективно.
Мишель скакнула в сторону, поднялась какая-то женщина, пошла сперва к двери, потом направилась к нам. По дороге она пнула сидящую на мешке старуху, схватила мешок, вытряхнула из него барахло и перебросила мешок мне. Старуха опомнилась и подняла вой, тут же схлопотав оплеуху от Роша. Он возвышался над всеми нами как судия.
Ничего хорошего я от него не ждала.
Но люди засуетились. В основном женщины – здоровые, крепкие, и два мужика, к несчастью, более хлипкие. Но все вместе они в состоянии донести Фредо, если что, поменяются. Он только стонал, пока его клали на импровизированные носилки, а я смотрела, где кормящая женщина. Та, которая мне была нужна больше всех, сидела и не двигалась. Ребенок спал.
– Ты, – окликнула я, – как тебя зовут? Пойдем с нами. Подумай о ребенке. Подумай о себе.
Как в эту эпоху женщины заводят детей? Как получится. Может, ей плевать на младенца. Только мне не плевать. И что делать?
– Идите, – разлепил губы Рош. – Идите на смерть. Коли жизнь не мила, так идите.
Я начала пробираться к матери. Вонь меня убивала, но приходилось терпеть. Судя по запаху, все было хуже, чем я думала, кто-то болен чем-то – и хорошо, если не инфекционным…
– Пойдем, – сказала я, нависнув над женщиной. – Поднимайся и пойдем. Смотри, нас много, нас никто не тронет. Им неинтересны люди, идущие просто так.
– Верь ему, – услышала я и оглянулась. Кажется, та самая решительная женщина, которая стряхнула старуху с мешка. – С ним говорят Молчащие. Я ему верю. Открывай дверь, Рош, мы идем, и ты, Жизель, не будь дурой, а ты, Меме, уберись с моей дороги, а то я припомню тебе еще раз, как ты не платил моим девочкам.
Ого. Эту даму и впрямь тяжело напугать, она видела многое.
Фредо подняли слишком резко, он не удержался от стона, а я, потеряв терпение, рванула на себя женщину с ребенком за плечо. Рош коротко расхохотался, сунул свечу кому-то стоящему рядом, в ее свете я увидела, как что-то сверкнуло в его руке, и обернулась, и только после сообразила, что где-то выронила мешок.
Рош тоже увидел мои ножи, и я была уверена, что его это не удивило.
– Ну давай, святоша, покажи, как ты управляешься с ними, – добродушно предложил он. – Я за каждого из этих людей перережу тебе твою поганую глотку, помяни слово мясника.
Я пожала плечами. Возможно, здесь принято рвать рубаху на груди, в мире, где за косой взгляд стреляются на дуэли, а если после этого и выживают, гостят лет двадцать в королевской тюрьме.
– Я не собираюсь драться с тобой, – пояснила я, а Рош уже наливался кровью. Нет, дружище, я дитя совершенно другого времени. Умей ждать, оскорбляйся, когда хочешь быть оскорбленным. – Ты не хозяин им всем, они сами решат, куда им идти и что им лучше.
– Слабак, – зашипел Рош. Дворянином он не был, но кому когда мешало подражать аристократии, причем ладно бы в чем-то дельном. – И еще хочешь вести за собой? – Он сплюнул.
Я опять пожала плечами. Отличный жест.
– Разве я кого-то веду? – и удивление у меня вышло безупречно. – Я предлагаю. Хотят…
– Что ты заладил? – подскочила к Рошу мадам. Никогда бы не подумала, что проникнусь к человеку ее профессии симпатией, может, конечно, и преждевременной. – Хочешь тут в дерьме по уши плавать – плавай! Жизель, отрывай задницу, а-а, ты всегда была трудна на подъем, но Молчащие свидетели, не для того я выкручивала из тебя твоего заморыша, чтобы ты сейчас протянула ноги. А ну пошла!
Она повернулась ко мне и утерла выступивший на лбу пот. Солнце шпарило, в убежище было жарко.
– Прости, брат святой, я баба простая. Анаис Парре меня зовут. Подохнуть вот так – нет, благодарю, – она мотнула головой. – Сочтут Молчащие наши грехи да и выпустят нас на волю. А там, по милости их… – она не договорила, отмахнулась от меня, повернулась к мужикам и женщинам, стоявшим возле Фредо: – Поднимайте его, ну! Вот деревянные! Правда, кто в борделе не гость, тот и жизни не рад.
Я не удержалась от усмешки, но согласилась с Анаис. Логика в ее словах и правда была. Поднялась Жизель, прижимая к себе ребенка, зашевелились люди, давая пройти процессии, которую я с тяжелым сердцем сравнила с похоронной. Вот черт, это скверное, совсем не нужное мне сравнение, но что делать.
– Постой, – я схватила Анаис за руку. – Ты умеешь… принимать роды? Так?
– А что, кто опростаться готов?
– Нет. Но ты немного понимаешь в целительстве?
– Немного? – Анаис фыркнула. – Да ты, брат… а, какой с тебя спрос, с вашим-то целибатом. Да у меня бы девочки помирали как мыши в засуху, кабы я не умела работать ножом… Рош, уйди с моей дороги. Я тебе не монашек. Ты меня плохо знаешь.
Нет, это иллюзорно – что все с шутками и легко. Рош не подумал посторониться, а Анаис, за чьей спиной стояли два мужика и две женщины, держащие пустые мешки, на которых лежал Фредо, не думала отступать. И пока я перешагивала через тюк, на мгновение потеряв бдительность, ситуация накалилась.
– Я тебе не мальчик наивный, – бросила Анаис без какой-либо злобы, просто констатируя факт. Они стояли друг напротив друга – мясник с ножом и хозяйка борделя с острым кинжалом. – Он ведь прав, – она еле заметно кивнула в мою сторону, – никто никого не насильничает. Хотят – идут. Не хотят – не идут. Да? – она повысила голос, но не повернула головы. Поразительно, хотя и закономерно: с кем имела дела эта женщина? Да со всеми, кто сейчас готов нас убить. С матросами, с крестьянами, с такими, как Рош. Она бесценна.
Одна из женщин опустила свой край мешка, и Фредо болезненно вскрикнул. Я закусила губу, в один миг перемахнула преграды из барахла, отпихнула женщину, вцепилась в мешок, и на моей свободной руке повисла Мишель.
Анаис легонько толкнула Роша, он пошатнулся, но не упал. К лучшему, как знать, что бы здесь началось, если бы он от злости спровоцировал людей бездумным приказом. Анаис, даже не проверив, что творится на улице, отодвинула засов, толкнула дверь, и тесное, вонючее убежище залило ярким светом. Я ослепла на мгновение, но рванула мешок, и люди пошли, те, кто и так собирался. Спотыкаясь, чувствуя страх и ненавидящие нас взгляды, мы пробирались к выходу: я, Фредо, Мишель, двое мужчин, женщина слева от меня. Мы шли, смаргивая слезы, держа в поле зрения крепкую фигуру Анаис. В свете дня она была похожа на посланца свыше.
Я услышала возню. Мне оставалась пара шагов до двери, до свободы или же до смерти, но, может, смерть подкрадывалась со спины? Оглянуться я не могла, да и толку: я смотрела на свет, позади была темнота. Люди, несущие Фредо, сбились с шага, Мишель ойкнула и выпустила мою руку. Спасибо, девочка, мне еще не хватало тебя пестовать, с облегчением подумала я.
Анаис обернулась.
– Ты, – велела она Мишель, – возьми младенца. Учись, учись, лет через шесть своих будешь нянчить. А ты, Жизель, не прикидывайся лядащей, возьми вон край, смени брата.
Я разжала руку. Как бы то ни было, крепкая… бывшая сотрудница дома терпимости более вынослива, чем хрупкая аристократочка, переодетая монашком. Героизм хорош там, где не остается иного выхода.
За нами закрылась дверь, и в последнюю секунду протиснулась в щель худая изможденная женщина. Я не видела ее раньше, вероятно, она скрывалась где-то в тенях.
Десять человек вместе со мной, плюс Люсьена и младенец в доме. Много? Спасенных – да, но речь о том, сколько из нас останутся живы… Я ведь этого и добивалась? Спасти как можно больше людей, выйти из города.
Плохая компания: женщины, раненый, дети. Для нападения – очень хорошая. Я просчиталась, но большего, наверное, сделать и не могла, и помощь Анаис – очередная удача. Огромная, я и рассчитывать на подобное не могла.
Мы шли молча. Кто-то думал, что он совершил большую ошибку. Я – что мне нечем такую ораву кормить. Я шла впереди, показывая дорогу, и дай мне памяти не заплутать, хотя дом Лазаря должен быть всем известен. Анаис немного отстала, остальные плелись за нами, толкаясь с носилками в невозможной тесноте проулка, беднягу Фредо шпыняли, и он изо всех сил старался не стонать в голос. Мишель вдруг встрепенулась и протиснулась мимо меня, прижимая к себе ребенка, кинулась вперед, звонко стуча по мостовой деревянными туфельками.
– Стой, вострая! – негромко крикнула Анаис. – Вот девка бездумная! Куда?
Мишель остановилась, но не потому, что расслышала крик. Она вытягивала шею, выглядывая из-за угла на улицу, тяжело дышала, а потом обернулась к нам, и на личике ее был написан священный ужас.
Глава седьмая
– Там… лошадь! – выдохнула Мишель, округлив глаза, ее это почему-то смертельно перепугало. – Посмотрите, там лошадь!
Я встала как вкопанная. Где лошадь – там люди. Не хватало мне сейчас этих людей.
Мишель застучала туфельками, бросаясь ко мне. За спиной я услышала нарастающий ропот, приглушенный вскрик и тяжелое дыхание Анаис.
– Стой, – придержала я Мишель. – Я пойду посмотрю. Я осторожно. Сколько людей, что они делают?
– Там нет людей, – пробормотала она и по привычке уткнулась мне в плечо, но мне некогда – некогда, солнышко, я понимаю, как тебе одиноко и страшно – быть старшей сестрой или матерью. Я вручила Мишель Анаис, жестом заставила всех замолчать и побежала по переулку. Мои туфли были бесшумными.
На улице – широкой, красочной, яркой, в утренних сумерках я не рассмотрела ее красоту – действительно стояла лошадь. Упитанная, крепкая тягловая лошадь, совсем не похожая, в моих представлениях дилетанта, на изящную верховую. Лошадь была запряжена в телегу, на которой лежали два набитых мешка. И было тихо, разве что где-то за стенами домов угадывалось присутствие людей.
Я метнулась обратно. Такие решения принимаются моментально, пока ситуация не изменилась в худшую сторону. Увы, но я не могла руководствоваться опытом, только проецировать навыки на то, что проанализировать и спрогнозировать возможности не было никакой.
– Кладем Фредо на телегу, – распорядилась я. – Фредо, друг, они побегут так быстро, как смогут, потом бросят тебя как мешок, тебе будет больно, придется терпеть. Кто умеет управлять лошадью? Ты? Как тебя зовут? – обратилась я к кивнувшему мужику. – Фуко? – Обжора, помню. – Сразу садишься на козлы и правишь к дому Лазаря. Знаешь, где он? Отлично. Остальные – остальные группой, стараясь не разделяться, не бежать, идут к дому Лазаря и не вмешиваются ни во что. Спокойно идут и ждут меня там, не пытаясь войти. Всем понятно? Вы – несите Фредо, а вы – пошли, пошли к дому Лазаря!
Я прижалась к стене, пропуская ошеломленных людей. Женщина, присоединившаяся к нам последней, отступала обратно к убежищу, Жизель бросила свой край мешка и тоже вжалась в стену. Анаис перехватила мешок, и все бросились к телеге – путаясь, мотыляя Фредо, я видела, что по его губе течет кровь. Иначе никак… Это же просто мещане. Их вершина – выносить барахло при пожаре, и вот как сейчас.
Мишель сунула ребенка матери и кинулась было за мной, я остановила ее.
– Бегите к дому Лазаря!
– Это поганый дом! – взвизгнула Жизель и тут же получила от меня оплеуху. Черта с два, милая, черта с два.
Фредо швырнули на телегу, он не выдержал и закричал. Анаис расталкивала людей, столпившихся возле телеги, мне нужно скоординировать их, пока все не пошло не так. У нас оставались секунды, а кто-то уже лез в телегу…
– Нет! – крикнула я, бросаясь к телеге. – Ты…. Фуко, садись и гони. Слезай, ты, дерьма кусок! – я дернула второго мужика, уже сидевшего рядом с Фредо, свесив ноги. Подбежала Мишель… – Гони!..
Медленно, очень медленно, но их нельзя упрекать. Я вспоминала отработки эвакуации из торговых центров, вокзалов, автостанций… Люди теряются в непривычной им ситуации, главное – не давать им впасть в панику. И у меня почти получилось. Почти.
– Де-ед! – детский вопль полоснул по ушам. Телега тронулась, я успела сволочь с нее мужика, сдернула обиженно заревевшую Мишель. – Де-душ-ка-а!..
– Го-ни!.. – Такой ор, что соблюдать режим тишины бесполезно. Внезапность уже не мое преимущество, теперь важна скорость и то, что все разбегутся. Надеюсь, придут, куда я им велела. – Нет, Мишель, стой, нет!
Она побежала обратно в проулок, а я не смогла ее задержать. Посреди улицы остался стоять только вытолканный из телеги мужик, и вслед за бодро рванувшей лошадью несся мальчишка лет двенадцати. Я прыгнула наперерез.
– Нет. Нет, малыш, прости. Не знаю, кто ты… Дрянь мелкая!
Да он почти с меня ростом, сильный и ловкий. То, что я взрослая, ничего не меняет, даже прежняя я не смогла бы с ним справиться, а нынешнюю меня мальчишка пнул по пострадавшей ноге. Я взвыла, но его не выпустила. Телега должна уехать. Потом я ее отдам. Наверное. Это не точно, лошадь нужна и мне, но где мне держать эту проклятую лошадь и чем кормить?..
Парнишка вырывался, мужик ничего не предпринимал, но телега откатила уже достаточно, чтобы я выпустила пацана. Я разжала руки, пока мальчишка меня не перекалечил, и на мое собственное плечо легла чья-то ладонь.
– Какой ты прыткий, – и сильные пальцы стиснули меня так, что из глаз брызнули слезы, а затем некто оторвал меня от земли.
Почему некто, успела подумать я в бесконечно долгие мгновения, пока на меня неотвратимо надвигалась загаженная неровная брусчатка. Я прекрасно узнала голос. Вчера он меня спас, сегодня никто не помешает ему меня прикончить.
– Жак, – простонала я, корчась и борясь с приступом адской боли. Если я что-то себе сломала – проще сдохнуть прямо тут, посреди улицы, под палящим солнцем. – Я знаю тебя, ты – Жак.
Я перевернулась на спину, и это отняло у меня все силы. Ножи бликовали от яркого света, а я и рукой не могла пошевелить. Я ведь могла и пораниться… черт, черт.
– Деда! Они увели Розину! Они увели нашу телегу!
Воспитательные меры здесь однообразны и примитивны. Я услышала сильный шлепок и затем – детский рев, еще один шлепок.
– А ты куда сбежал, пащенок? – рявкнул Жак. – Я тебе что сказал – ни на шаг от телеги!
И еще один шлепок.
– Хватит, – взвизгнула я.
Не в моем положении диктовать кому-то условия. Вся моя бесштанная армия разбежалась, понимать бы куда. Надо мной нависла тень, Жак наклонился, взял меня за ворот рубахи и грубым рывком поставил на ноги. Я была ему даже благодарна – раз я стояла, значит, не покалечена или просто не осознала пока.
– Жак…
Он не отпускал меня и всматривался. Сомнений не было, он меня узнал, и все, что меня занимало – что он будет делать: еще раз выкинет меня на обочину жизни или все-таки попробует что-то выпытать.
Жак ослабил хватку. Я пошатнулась, он тут же подхватил меня на руки, я не сопротивлялась. Пусть несет, лишь бы не в канаву швырнул. Я умудрилась утереть рукавом слезы, рассмотрела, что Жак идет туда, куда Фуко угнал телегу, а за нами плетется зареванный мальчик.
– Я отдам ее, – пробормотала я. – Мне нужно было довезти раненого.
– Сбежала, – кивнул Жак без особых эмоций, припомнив мне ночь.
– К тебе пришли, – перебила я. – Мне там было оставаться опасно.
– Знаю. Хорошо, что сбежала. Как тебя зовут?
– Для всех и для тебя я сейчас – Валер, – ответила я. Спросить, нашел ли он капитана? – Телега будет у дома Лазаря. Знаешь, где это?
Жак кивнул, остановился, спустил меня на дорогу. Я постояла, попробовала пошевелить руками и ногами. Больно, и у меня определенно ушиб всего переодетого монашка, но если мне и в этот раз повезло, обойдется без травм внутренних органов.
– Не знаю, кто туда придет, – продолжала я. – Ты тоже решил бежать, бежим вместе. Нас было десять человек… сколько осталось, не имею ни малейшего представления. И в доме двое. Если… они еще ждут.
Если их уже не прикончили, подумала я. Самое паршивое, что здесь все обманчиво мирно. Ссоры пустячные, добыча грошовая, будто это не бунт, а ролевая игра. Убивает бдительность, расслабляет, не дает шанса на выживание. Так людям, запертым во время пожара во вроде бы безопасном месте, кажется, что смерть обойдет их стороной, раз нет открытого пламени. Как бы не так.
– Молчащие хранят, – коротко откликнулся Жак. – Мне с тобой не по пути… Валер, – хмыкнул он. – Но как знаешь. Еда есть? Дом тот плохой.
Он пошел вперед, я за ним. Может, он знает короткую дорогу, и тогда я быстрее доберусь до кровати. Спать. Я голодна, я смертельно устала, и у меня болит все мое несчастное тело. Хуже того, я прекрасно знала, что я лягу и, разумеется, сразу усну, но пробуждение мое будет похоже на ад. И не факт, что я быстро оправлюсь.
– Нет еды, – в спину Жаку буркнула я. Он хромал, но шел быстро, я поспевала за ним с трудом, и каждый шаг отдавался болью. – Что в доме Лазаря могли искать?
– Деньги, – дернул он плечом. – У него постоянно искали деньги. Видела… видел его дом? Узкие окна, на второй этаж не пробраться, не подобраться. Лавка внизу закрывается так, что ее грабь не грабь, там одни травы, дрянь, которую он накосил на полях, а не то, чем он торгует на самом деле. Но чтобы Лазарь удрал без своих трав и денег? Да он легче сдох бы или поджег свой дом.
Я вспомнила горючую жидкость. Выходит, сам Лазарь разлил все специально? Но слова Жака меня утешили. Я не увидела ничего из того, о чем он говорил, ни дома-крепости, ни ловушек, разве что окна, да, успела заметить. Но раз так, это неплохое убежище, пусть там и умирали люди и до сих пор два покойника ждут, пока их предадут либо земле, либо забвению.
– А из-за чего два человека могли друг друга убить? – спросила я. – В кухне дома Лазаря?
Жак остановился, обернулся ко мне. Мальчишка тоже подошел, ему разговор был интересен.
– Это Симон, – представил мне паренька Жак. – Внучок мой, внучатый племянник. Был подмастерьем у сапожника, тот тоже сбежал, гаденыш, а мальчонку оставил добро стеречь.
– Это добро теперь в телеге? – прищурилась я. Жак неприятно ухмыльнулся. – Ладно. Лучше бы там была еда. И хорошо, что у тебя осталась хотя бы одна лошадь.
– Розина – кобыла с характером, – Жак расплылся в злобной ухмылке еще хлеще. – Ходит в упряжи, только дай, а запрячь ее не каждый сможет. Пойдем, Валер. Глянем, какие там у тебя еще секреты припрятаны… в доме Лазаря… да, те два человека, – отмахнулся он. – Говорю же, Лазарь тот еще жук. – Настала очередь мне ухмыльнуться: точно такую же характеристику дали самому Жаку его ночные гости. – Мог оставить на видном месте немного своих настоящих замечательных трав. Их заваривать надо уметь, да и мешать требуется, иначе можно не только кого-то убить…
Очень плохо. Я бы подпрыгнула на месте и поторопила Жака, если бы сама могла за ним успевать. Люсьена может не знать, что за дрянь приготовлена каждому, кто явится в дом, куда его не приглашали. Но Жак, казалось, считал мои опасения, положил руку мне на плечо – я дернулась, потому что в прошлый раз этот успокаивающий жест не принес мне ничего хорошего, – махнул Симону и потащил меня в очередной проулок. Сантиметров сорок, не больше, от стены до стены. Жак в нем застрянет!
Удивительно, но он не сбавил скорость, а вот я отставала все сильнее и сильнее. Я сознавала, что меня «накрыло» – усталостью, голодом, болью, прошло шоковое состояние человека, которого швырнуло из огня да в полымя, с этого света на тот, в условия слишком даже для меня экстремальные… Я потрясла головой, ловя расплывающуюся реальность, и поплелась за Жаком. Нельзя расслабляться, некогда, не сейчас.
Мы выныривали из проулков, сталкивались с людьми и пропадали в проулке новом. Один раз окликнули – «Жак!», но он не повел даже ухом. Затем я услышала ругань и детский плач и не сразу сообразила, что мы пришли, и вот окно, из которого я вылезала.
– Стой! Подсади меня.
Жак остановился, медленно развернулся и неспешно обвел меня взглядом. Неприятный у него взгляд.
– Симон, – окликнул он. Почему нет, у мальчишки получится лучше, чем у меня, пролезть в окно. Пацану не понадобилась даже помощь – он пропал как хорек в дыре, а я пошла на вопли и крики.
– Хватит! – заорала я, высовываясь из переулочка. – Сейчас вам откроют дверь. Все хорошо.
Хорошо, да не очень. Лошадь, мешки, Фредо, Фуко. Что он там жует?.. Анаис, Мишель, младенец, Жизель расселась как барыня на телеге. Остальные или еще не дошли, или вернулись к Рошу, или пропали по дороге сюда. Если Люсьена и ребенок в доме – одиннадцать человек. Очень много. Еды у нас нет.
Жак подошел к телеге, уставился на Фредо. Я посмотрела тоже – все плохо. Настолько, что…
– Мне нужна твоя помощь, – сказала я, дернув Анаис за рукав. – Сейчас нас впустят, и тогда…
Я не договорила. За дверью рухнуло что-то и загремело, потом вылетело стекло, детский плач так хлестнул по ушам, что дернулся даже Фредо, который был вроде бы без сознания. Я представила, что Люсьена сцепилась с Симоном не на жизнь, а на смерть, а может, и не Люсьена, а может, два покойника ожили и в доме зомбиапокалипсис…
