Текст книги "Двойник"

Автор книги: Дана Посадская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

9
Вивиана

Она не шла, не плыла, не летела. Она просто жила. Жила в океане – в своём океане, окружённая водой – своей водой. В голове и в груди порхало, металось юркой стайкой серебристой форели одно: наконец-то, наконец-то! Что наконец-то? Она не знала.

Зов – непрерывный влекущий зов – неясный, немыслимый, но – знакомый, знакомый как ничто и никогда. И что-то внутри неё откликалось помимо и мыслей, и воли: да, я иду! Иду! Но куда? И к кому? Она не знала. Или знала?..

Какая тугая, упругая толща воды… И, в то же время, – какая нежность, нега, какое облако брызг обволакивает сердце и мысли, дурманя… Но вот холодное течение хлыстом обвивает её водяную плоть. Её плоть? Плоть русалки? Плоть ведьмы? Неважно, неважно…

Что за цвета горят и мерцают вокруг. Аквамарин? Малахит? Бирюза? Нет, нет, какое кощунство. Грубые камни, разве можно хотя бы на миг сравнить их с этим прозрачным, вечно иным, трепещущим великолепием? Вздох – и всё рассыпается, всё разрушается с тем, чтобы вновь возродиться, вновь загореться, вновь реять и вновь манить…

Какой блеск, магический блеск, который впитывала, познавала вся её новая сущность. И это лишь часть, только верхушка айсберга. А там внизу, в самой глубине, где рукой подать до огня, горящего в сердце земли… Какие тайны, какие запреты там замерли в веках, в тысячелетиях, в вечности?

Как трудно, как мучительно трудно думать о чём-то… вспоминать… Зачем она здесь? Что ей нужно? Она помнила… но память ускользала… её уносила вода, вечная вода, играя и танцуя. Вода принимала её, ласкала и мяла, владела ею; и при этом поклонялась, покорялась ей всецело.

Она знала – знала к кому идёт. Зачем? Она знала. Но кто? Имя таяло, имя испарялось. Вода, многоликая сущность воды. Но он ей нужен. Она это знала. И знала, что он её ждёт.

Вода расступилась… Нет, вода осталась той же, но вдруг обернулась пространством. Как легко дышать, как легко смотреть. Но она не дышит, не смотрит как раньше; она – иная, она совершенно иная.

Вот он, рядом. Близко, как никто. Близко, как никогда.

Подними глаза. Раскрой своё сердце. Перламутровые створки, прячущие душу.

Удар. Какой страшный удар. Весь океан обрушился лавиной на неё, затопил, омыл и упал к ногам, как затихший зверь. Всё замерло. Только сердце… но нет больше сердца, нет его стука, только мерные волны в груди и в ушах.

Подними глаза.

Тысячи лет. Тысячи лет круговерти миров. И вот этот миг. Этот холод и жар, и солёный мрак. Новая смерть и новое рождение в чреве океана. Конец пути.

Она подняла глаза.

… Много веков назад золотисто-шоколадное дитя подбегало, стуча по песку круглыми пятками, к жарко-синей океанской пасти. Солёные брызги били в лицо, сливаясь с густыми каплями пота. Волна накрывала пухлые икры, гладила измазанные твёрдые коленки. Солнце играло на весёлой качке воды, рассыпая без счёта золотые улыбки; и влажный красный рот, к которому тянулся грязный палец, тоже сиял бездумной улыбкой.

И вдруг всё внутри оборвалось от недетского томительного чувства. Что-то чужое и недоступное потянулось сквозь юную цветущую телесность к искре, бившейся в тесных силках естества, как новорожденный тёплый птенец.

Прошли годы – или века? Неизменный снег, только снег и ночью, и днём – то гранитно-твердый, то жёлтый, слезливый, рыхлый; то белый, как саван, то омерзительно грязный. Усталая, рано увядшая женщина отрывалась от безначальных и бесконечных домашних дел лишь для того, чтобы взглянуть на мгновенье в окно – туда. Туда, где тяжёлое низкое небо нависало над морем. Море… Холодное море, покрытое шкурой мохнатого снега, насколько хватает слезящегося взгляда. Но там, за снегом, за невидимым в седом тумане горизонтом было… был…

Прядь непокорных волос падала на покрасневшие от напряжения глаза; она вздыхала, проводила рукой по лицу и отворачивалась от окна.

Затем был мальчик – тонкий и хрупкий, с пушистыми длинными ресницами и запястьями тонкими, словно травинки. Он мыл полы в прибрежном трактире. Его мечтой – единственной, безумной, сумасбродной, – было оказаться на корабле. Чтобы его тщедушное тело подхватила ладонь океана. Чтобы океан… Он не знал. Он ничего не понимал; и только где-то внутри всё было солоно и горячо, всё горело и кровоточило от ожидания.

И вот, наконец…

Родилась она. Странное создание. Не безумная, нет. Блаженная – ровно настолько, чтобы отдаться всецело наваждению. Наваждению, которое тянулось века, истомив и развеяв душу. Только море, только вода и море. Её тело знало воду лучше, чем землю. Тёплые волны, ледяные течения, обвивающие ноги … Солёные волосы, солёные ресницы, солёные твёрдые губы. Дикое, неприметное существо, никому не нужное. Но и ей никто не был нужен – кроме…

Она дождалась. Когда это, наконец, произошло, когда он встретил её на берегу, она не удивилась. Возможно, она не поняла. Не поняла ничего, кроме одного: её существование обрело, наконец, тот скрытый смысл, который веками нёс, поддерживал её, как ветер несёт опавшие листья.

Любила ли она? Нет. Наверное, нет. Для них обоих это не было любовью. Она никогда не смогла бы понять его чувств, пронесённых через череду времён, через все её воплощения. А для него было ничтожным и жалким то малое, то слишком человеческое, что могла ему дать она. И всё же они были вместе, – и это время было взаимной мучительной пыткой. Они ощущали (она смутно, как в полусне, он – ослепительно ясно), что нужны друг другу, что быть вместе для них так же естественно, как дождю проливаться на землю. И, в то же время, что они далеки друг от друга, как никогда, что им не коснуться друг друга, не посмотреть, не услышать…

Когда он ушёл, она не тосковала. Но тот самый обретённый смысл исчез, растаял, оставив лишь пустоту. И пустота стала пожирать её жизнь, как саранча. И когда жизни не осталось вовсе, она пошла к воде. Но не к той, не к морской воде. Море её обмануло, вложило ей сердце – и отняло вновь. Она не могла ему больше верить. Она пошла к мёртвой, стоячей воде пруда. И без страха, без колебаний шагнула в неё – легко, без раздумий, словно на землю с крыльца. И гнилая тленная вода так же равнодушно приняла её тело. Она опускалась всё ниже и ниже, теряя последние обрывки своего человеческого образа. Когда она достигла дна, мир исчез.

И в запредельном нездешнем мире она возродилась вновь. Иная. Разорвавшая запутанную цепь перерождений. Вдохнувшая испепеляющий дух небытия. Стряхнувшая смерть и земную жизнь вместе с илом, налипшим к ногам. Мёртвая, но неумершая.

Вивиана.

Ведьма. Стебель, полный отравленного сока магической силы.

Иная, иная. Преображённая. С холодным взглядом серых безжалостных глаз. С необузданной гривой солёных волос. Иная, обновлённая. Она забыла всё.

Но его она помнила.

Всё это он прочитал в её взгляде, пока они просто стояли друг против друга. Молча. Слова не имели смысла – так же, как раньше. Тогда всех слов было слишком мало. Теперь слишком много. Достаточно было просто смотреть.

Перед Белиндой раскинулась гладь океана. Неподвижная и равнодушная. Другой мир и другие законы. Что океану до Белинды и до берега?

Но Белинда ощущала каждым нервом: в океане что-то происходит. И не просто происходит. Вершится. (Звучит выспренне, но точно). Две сущности стали одной, две силы столкнулись, как тучи в небе, породив ослепительно синюю молнию.

Суетливый шорох. Она оглянулась.

Вот и они. Дядюшка Магус. Тётушка Лавиния. Ульрика. Конечно, как же без Ульрики. Какие серьёзные, с трагическими лицами, в парадных одеяниях. Торжественные. И немного нелепые. Нелепые?

Как странно. Да что с ней? Разве не этого она ждала, разве не это ей было нужно? Она не могла до них достучаться, призвать их на помощь. И вот они здесь. Сила Рода. Почему же она не рада? Почему у неё ощущение, что они ей только помешают?

Помешают в чём? Опомнись, Белинда. Род в опасности, разве не так?

Но какое ей дело до рода? И что значит род?

Что такое род? Что такое она сама?

– Как вы здесь оказались? – спросила она без интереса. Почти раздражённо. Но они ничего не заметили. Как всегда. Ничего не замечают, ничего не понимают. И только Энедина…

– Я же говорила, что у меня в океане большие связи, – протянула Ульрика.

(Всё как обычно. Ей почти скучно. И даже не почти).

– Да, припоминаю.

– Мы узнали, что ты приняла предложение… – вмешалась Лавиния.

– И поняли, что… что дело нечисто! – закончил дядюшка Магус – не слишком удачно, но зато весьма патетично.

– Действительно, нечисто, – усмехнулась Белинда. – Но вы опоздали. Я знаю, я чувствую. Это уже свершилось. (Да, на редкость глупо звучит. Но им понравится). Океан обрёл свою владычицу.

– Как?

– Кто?! – Опять сумятица. Лицо Лавинии застыло – скомканная кожаная маска. Ульрика полуоткрыла рот.

– Клотильда… – она помолчала. – Клотильда… приняла мой облик, и… – Нет, она решительно не может, не хочет об этом говорить.

Но они ждали.

И в этот момент – явилась она. Изгнанная и дрожащая от ярости.

Та, что одна была ей нужна. Нужна, чтобы вновь заглянуть ей в глаза и понять. Попытаться понять.

Клотильда.

– Клотильда?! – она удивилась – не меньше, чем напыщенная троица. Она ничего, абсолютно ничего не понимала. – Ты? Здесь? Но как же? Кто же тогда…

Клотильда не ответила. Её ненависть накрыла их, как ядовитый туман. И не стало ничего. Ни океана. Ни берега. Всё исчезло.

10
Корона

Они стояли на горной вершине. Облака остались далеко внизу. Со всех сторон раскинулось небо – бескрайнее, неизбежное, обжигающе – синего цвета.

И солнце, солнце – так близко, что можно лишь протянуть ладонь – и коснуться. Дымящийся огненный шар. Вокруг лежал снег, много хрустального снега. И от каждой снежинки солнечный свет отражался, взрывая её нестерпимым для глаз фейерверком.

Три фигуры, овеваемые яростным ветром. И напротив них – два фантома, две тени. Два лица, отражённые одно в другом.

– Что это? Как? – взвизгнула Ульрика.

– Клотильда, – пробормотал невнятно дядюшка Магус. – это она, она перенесла нас сюда… силой короны.

– Зачем?! Посмеяться над нами? – Ульрика была вне себя.

– Нет, – сказала одна Белинда.

– Нет! – отозвалась эхом вторая.

– Матушка.

– Матушка.

– Конечно! – Магус схватился за голову. – Как же я сразу не понял! Энедина!

– Энедина? – брезгливо спросила Ульрика. – Она нам что, так необходима? Неужели мы сами не справимся с этой… облезлой кошкой, укравшей корону?

– Думай, что говоришь! – простонал подавленно Магус. – Нам нужна сила Белинды, она глава рода.

– И что?

– Ты можешь сказать, какая из них Белинда?

– Я, – произнесла одна.

– Я, – откликнулась тут же вторая.

Ульрика хмуро взглянула на них. Ей и одна-то Белинда особо не нравилась, но сразу две… это, пожалуй, слишком.

– Понятия не имею, – признала она неохотно. – Их не отличишь.

– В том-то и дело! – дядюшка Магус безжалостно рвал свою бороду в клочья – Я не могу отличить их. И ты не можешь. И Лавиния. С кем же нам объединить свою силу?!

(Если бы только я могла сказать. Мне не нужна ваша сила. Мне хватит своей. Мне нужно лишь, чтобы вы узнали меня, узнали, кто я – чтобы я сама это узнала. Вот мы стоим друг против друга. Я и моё отражение. Но кто я?

О чём это ты?

Оставь в покое мой разум, Клотильда. Ты всё равно не поймёшь.

Но мне нужно знать, что ты скажешь. Чтобы сказать то же самое.

Не волнуйся, Клотильда. Этого я не скажу).

– Только Энедина сразу бы узнала свою дочь, – продолжал тем временем Магус. – Только она!

(Да, матушка. Да. Но это было бы слишком просто, не так ли)?

– Энедина не появится здесь. Здесь слишком много солнца!

– Согласна, – Ульрика закатила глаза, – у меня у самой уже голова разболелась.

– При чём тут ты! – осадила её Лавиния.

(Да, матушка здесь не появится. Тайны, которые она хранит, не должны обнажаться под этим безжалостным солнцем, которое словно сдирает кожу. Эти тайны должны храниться в темноте – чтобы можно было, найдя их, только нащупать, прикоснуться. Тайны, сокрытые в сердце земли. И мои тайны, они тоже заперты в моём сердце. Если бы только я сама могла)…

– Энедина не появится – и что нам делать?! Что делать?

– Но я зато здесь, – послышался голос – хрупкий и ломкий, как звон бокала.

– Анабель! – вскричал Магус.

– Анабель! – повторила Лавиния и за ней Ульрика.

Анабель босиком стояла на снегу, поджимая от холода то одну, то другую ногу. Золотистая цапелька.

– Мамочка спрашивает, что у вас произошло. Почему вы так… так беснуетесь. Вы её разбудили.

– О, Тьма! – Магус даже подпрыгнул. – Дитя, скажи ей… скажи Энедине, что мы в плену у Клотильды на какой– то горе. Что она держит нас силой Чёрной короны… Тьфу, не то! Скажи, что тут Белинда… две Белинды… Белинда и Клотильда в образе Белинды, и мы не знаем, какая из них Белинда!

Несколько секунд Анабель сосредоточенно молчала, только брови её то сходились сурово, то вновь разбегались.

Наконец, она заговорила.

– Мамочка смеётся, – сообщила коротко она.

– Что? – завопил возмущённо Магус.

– Что? – ахнула Лавиния.

– Что? – фыркнула Ульрика.

– Мамочка смеётся, – повторила очень серьёзно Анабель. – Она говорит: какой урок всему Роду. И ещё она говорит, что Белинда – всегда Белинда. И что нужно уметь видеть главное. Нелепо и бессмысленно сражаться с воздухом.

– Да, но корона!

– Корона не имеет здесь никакого значения. Так она сказала.

– Корона не имеет значения?!

(Ну, конечно, не имеет. Имеет значение только… только… Где же это? Так близко и так далеко. Как это солнце).

– Мамочка сказала, что устала.

– Да, но что же нам делать?!

– Она сказала… что если вас это так волнует, есть лишь один выход. Воззвать к тому, кто знает Белинду лучше её самой. К тому, кто стоит выше Чёрного рода… нет, почти всего Чёрного рода – она говорит, что о ней разговор особый.

– Нет! – сказала Белинда.

– Нет! – содрогнулась другая.

И в тот же миг она покраснела.

На её совершенном лице проступили ожоги. Неровные тёмные пятна. Мучительный, загнанный вовнутрь огонь.

Всё тот же огонь, всё то же невыносимое жжение. Как когда она услышала: «Принцесса, я знаю вашу историю». Как когда хоть кто-то смел намекнуть… Как когда она стояла на костре, умирая за то, что посмела пройти через всё, через самый невыразимый мрак и отчаяние. Как в первый раз, когда…

– Она покраснела… – прошептал благоговейно Магус.

– Только одна, – откликнулась Лавиния.

– Одна… – подтвердила беззвучно Ульрика.

По лицу и телу Анабель пробежала дрожь. Энедине наскучил столь сложный способ общения. И она без труда подчинила себе Анабель всецело. Теперь она, Энедина, говорила этим детским голосом.

– Ну вот, та, что покраснела, и есть Белинда. Никаких сомнений. Моя глупая девочка. Посмотрите на неё, столько лет прошло, а она по-прежнему вся горит. Это её огонь, её любовь, её боль. Не думаю, что это хорошо, но это у неё не отнять. Это – настоящее.

– Да, – повторила Белинда. – Да!

Настоящее.

Всё осветилось безжалостным светом. Всё встало на свои места. Её любовь. Её боль. Её сущность. Её сила и слабость сплетены воедино, в одну тугую огненную нить.

«Ты родилась, чтобы любить, Белинда. Это твоя сущность. Это твоя сила и твоя ахиллесова пята».

Нить, идущая через века. Пламя которое не погасить. Костёр, на котором она горит каждый день и час. Её счастье и её проклятие.

Энедина всё знала. «Это твоя природа, твоя судьба»…

Её судьба. Её природа, её истинная суть. Не сила, повергающая в прах миры. Не красота, покоряющая всех и вся.

«Иначе быть не могло. Это твоя судьба, Белинда. Но в ней боль и страдание».

Боль и страдание. Но этого у неё не отнимет никто. Это даст ей силу – силу, с которой не сравнится никакая магия. Силу пройти по огненной дороге до конца и вновь, не колеблясь, взойти на свой костёр. И на этом костре, как бы не было больно, стоять до конца, оставаясь собой.

Она посмотрела в лицо Клотильде. Та вновь попыталась прочесть её мысли – и отшатнулась.

– Всё кончено, Клотильда, – мягко сказала Белинда. – Я с самого начала знала, что ты – лишь моё отражение. Теперь отражение мне не нужно. Я свободна. Я знаю, что я есть. Можешь идти, куда хочешь.

– А… корона?.. – прохрипела Клотильда.

– Корона? – Белинда засмеялась. Это не был смех торжества – это был смех свободы, бесконечной свободы, которая выше борьбы, выше любых побед и поражений. – Можешь оставить корону себе. На память. Мне эта безделушка больше не нужна.

Клотильда стояла несколько секунд в оцепенении, не веря. Её лицо менялось на глазах, приобретая прежние кошачьи черты. Но она не замечала этого, не отрывая взгляда от Белинды. И вдруг закричала… и бросилась вниз.

Она летела в бездонную пропасть с истошным воплем. Холодное эхо вторило ей от каждой скалы.

Наконец, всё стихло.

Белинда улыбнулась – ослепительной вечной улыбкой.

– Ну, вот и всё, – заключила она. – Бедняжка Клотильда.

– Но как же корона? Корона? – слабо вскрикнул дядюшка Магус.

– Корона? Корона погибла. Наверное. Не знаю. – Белинда передёрнула плечами. – Какая разница. Она сослужила свою службу. Теперь нам не нужна корона… мне не нужна. Мы слишком верили в корону. И забыли девиз нашего рода – верить в себя и только в себя. Хотя нет, мы просто неверно его понимали. Мы верили в свою силу, свою власть, своё величие. Вот что означала корона. Энедина говорила, что это лишь символ. Она всегда знала.

Теперь и я знаю. И верю только в себя. Мне не нужна корона, не нужна красота, не нужна моя сила. Мне не нужен род. Я не хочу быть главой, не хочу ни титулов, ни почестей. Это всё позади. Это всё принадлежало Клотильде, моему отражению, но не мне. И я не буду ни о чём жалеть. Теперь нет отражений, нет символов, нет обмана. Есть только я. Я – Белинда. И этого мне достаточно. Я хочу лишь остаться собой. Остаться одна.

11
Одна

И снова была ночь. И светила луна.

Ночь, неизменная ночь.

Она не пошла на берег океана. Она только вышла на свой балкон. Ночной воздух вновь холодил лицо и теснился в груди.

Она подняла глаза к небу. Какие безликие звёзды. И чёрная бездна. Бездна одиночества.

Она сжала перила балкона. Старое дерево беззвучно обращалось в прах.

Ожидание. Ожидание тишины и темноты. Что она скажет?

– Ну вот, я осталась совсем одна. – Её шёпот или листва на ветру? – Ни Вивианы, ни даже Клотильды. Ни Рода. Только я. Одна. Ты этого хотел?

Вновь тишина. Какая глубокая и бесконечная. Ни тени, ни шороха. Ничего. Непроницаемая пустошь.

– Что ещё тебе нужно?

Она ждала. Ветер и её дыхание слились.

– Этого ты добивался, верно? Тебе не нужна была принцесса Тьмы. Тебе нужна была только я. Может быть, это ты всё подстроил? Чтобы я поняла. Поняла то, что понял ты – ещё до моего рождения. Что титулы и сила – ничто; во все времена и во всех мирах. Что нет иной силы, кроме силы бунта, и иной короны, кроме короны изгнания и одиночества.

Пауза.

– Что же теперь? Что дальше? Тупик или новый мир? Мне нужно знать. Ответь! Хотя ты никогда не даёшь ответов. Я знаю. Мне нужно найти все ответы самой. Стать одинокой, бесконечно одинокой, как ты. Стать незримой тенью, затерянной среди миров и созвездий. И только тогда…

Она одна, и нет пути, нет возврата. Всё кончено. Старая кожа сброшена оземь. Пропасть навеки скрыла обман. Ничто поглотило ничто. Бездна…

Бездна внизу и бездна наверху.

Как неизмерима тьма. Её тьма. Её исток и её прибежище.

Она ждала. Где то-то незримо в самой гуще пустынного сада растут виноградные лозы. На деревьях тайно зарождаются цветы. Они облетят бледным пеплом. На их место придут плоды – тугие и терпкие. Но и они опадут, опадут неизбежно на землю.

Плоды её тёмного сада.

Её суть, её тайное ядро, очищенное, наконец, от шелухи. Она посадит его в этом саду. Оно взойдёт и будет тянуться – куда? Вверх или вниз? Неважно. Бездна едина. Расти – расти ради роста, без смысла и без цели. Расти, чтобы быть. Быть собой. И рано или поздно…

Сколько ещё ей ждать? Будет таять и вновь воскресать луна. Из запретного сумрака будет рождаться жизнь и вновь возвращаться в холод земли. Будут расти виноградные лозы и зреть плоды. Всё развеет холодный ветер. День и ночь, тьма и свет, вечная смена миров. Пройдут годы… или века. И будет вечно осыпаться незримым звездопадом её тайное цветение.

Когда-нибудь…

Она подняла глаза. Луна наполнила их своей игрой. Вот оно, небо. Она ощутила, как сила неизбежно возвращается к ней. Лунный ток, разливаясь, наполнил всё тело.

Небо молчало, звёзды молчали.

– Я подожду, – прошептала она. – Слышишь? Когда-нибудь… Когда-нибудь мы будем вместе. Я знаю. И ты это тоже знаешь.